Александр говорил с ним очень мягко:
   – Это, должно быть, долгая история и не очень веселая, генерал. Однако я вынужден просить вас удовлетворить мое любопытство. Вы можете сесть.
   Кутузов послушался, и царь напомнил ему:
   – Продолжайте, генерал. Что же случилось потом?
   – Когда мы нагнали их, произошла решительная битва. Наполеон поставил в арьергарде маршала Виктора и пытался сдерживать нас, пока остальная армия не перешла реку. Они хорошо сражались, хотя одному Богу известно, откуда у них брались силы. Затем, после того, как мы потеснили их и захватили один из высоких подходов к реке, мы выставили вперед артиллерию и начали обстрел берега и мостов. Как я уже сказал, это было самое страшное из того, что мне удалось видеть в своей жизни. Там были раненые и женщины, ваше величество. Их охватила паника; все бросились к мостам. Мы стреляли в местах их скопления, где их было, должно быть, тысячи, они распихивали друг друга и кричали, как дикие звери. Один из мостов не выдержал: они перевозили по нему пушку, и вес ее был слишком велик. Мост быстро заполнился трупами и людьми, которые пытались перебраться через них, и вот внезапно он рухнул, и все попадали в Березину. Тогда раздался ужасный вопль; мне он показался одним криком, хотя кричали, по-видимому, сотни людей. Одному Богу известно, что должен был чувствовать Бонапарт, когда он донесся до него.
   Солдаты Виктора вновь попытались овладеть высотой, которую заняли мы, чтобы прекратить артиллерийский обстрел, но было уже поздно. Французы затаптывали друг друга насмерть на последнем оставшемся мосту. Я слышал, что они десятками пытались переплыть реку и тонули уже через несколько минут.
   Мы захватили французскую дивизию, и на рассвете двадцать девятого их арьергард поджег последний мост, чтобы мы не смогли преследовать их. Это означало конец для тех, кто не успел переправиться. По большей части это были раненые, сотни раненых; и Бог свидетель, они начали бросаться в Березину, предпочитая утонуть, но не сдаваться в плен. С вашего позволения, ваше величество. – Кутузов вынул носовой платок и отер пот с лица.
   – Все великие победы ужасны, генерал, – заметил Александр. – И даже сейчас до конца еще далеко.
   Кутузов быстро взглянул на него.
   – Мы изгнали его из России. Он вернулся назад в Париж уже без армии. Из полумиллиона человек только двадцать тысяч уцелели и смогли пересечь Неман, причем большая их часть – больные и умирающие с голода.
   Наполеон разбит, ваше величество.
   – Наполеон сейчас в Париже и собирает новую армию, – холодно возразил Александр. – А Австрия так и не начала войну с ним. Никто и не пошевелился, Кутузов; они хотят, чтобы мы одни завершили нашу победу. И мы ее действительно завершим. Европа уже достаточно долго трепетала при одном имени Наполеона. Теперь ей предстоит трепетать при упоминании моего имени.
   Он встал, давая понять, что разговор окончен, и генерал с поклоном вышел из комнаты. Русская армия остановилась в Вильно, и Александр выехал из Петербурга, чтобы присоединиться к ней. Смешно наблюдать, подумал он, как все в этом мире повторяется. Опять его присутствие послужило сигналом к чрезмерному веселью, это было эхом тех элегантных вечеров в первые месяцы 1812 года, когда он остановился в том же самом городе и получил известие о том, что его враг пересек Неман с величайшей армией, какую только знало человечество.
   Остатки этой армии все еще находились в лесах и полях вокруг Вильно, разбросанные, как ужасный урожай смерти и страданий, по всей местности от Москвы вплоть до моста в Ровно, который они пересекли двадцать пятого июня, чтобы напасть на Россию.
   Враг разбит, но французскому императору удалось бежать. Ловушка Кутузова захлопнулась для тех несчастных тысяч людей, которые погибли при Березине, но Наполеон, ради кого она и задумывалась, уже в Париже, и французский сенат обещал предоставить ему новую армию новобранцев в триста тысяч человек. Австрия и Пруссия продолжали выполнять обязательства своих мирных договоров с Наполеоном. Все выжидали, слишком страшась Бонапарта, чтобы развивать дальше успех Александра.
   Собственный штаб Александра советовал ему захватить Польшу и на этом остановиться. Они аргументировали свой совет тем, что русская армия ослаблена продолжительными боями и болезнями, которые повсюду распространяли за собой французские войска. Страна лежала выжженная и опустошенная. Для нее первоочередной необходимостью был мир. Никто, за исключением его самого и Екатерины Павловны, не хотел их вторжения в Европу. Никто не доверял пруссакам, никто не верил, что австрийцы поднимутся позже, если уж до сих пор они этого не сделали. Продвигаться в глубь Европы означало бы бросить вызов Бонапарту на его собственной территории.
   Александр выслушал советников, а потом отдал приказ пройти через Польшу и вступить в Пруссию, как будто он не слышал ни слова из всех их советов. Если Пруссия не поддержит его по собственной воле, то он захватит ее и принудит к тому, чтобы она оказала ему помощь.
   В первые недели 1813 года русские армии вошли в Пруссию. Но еще раньше них мчался известный ссыльный, патриот Фон Штейн, перед которым была поставлена задача поднять его родину на борьбу против Наполеона. Это был гениальный и блестящий ход. Штейн организовал милицию в Кенигсберге, его идеи достигли Бреслау, а затем и самого Берлина, где произошли массовые выступления студентов, призывавших вооружаться против ненавистных французов. Искры германской независимости, которые были уничтожены Наполеоном после Ваграма, вновь вспыхнули по всей Пруссии. Семнадцатого марта Пруссия и Россия договорились избавить нацию от французов, таким образом рухнула первая сторона союзнического треугольника Наполеона.
   В апреле австрийский посол в Париже отправился на встречу с Наполеоном. Послом был тот самый князь Карл фон Шварценберг, который был столь популярен в свое время в Петербурге. Его немалое обаяние и талант должны были помочь убедить Наполеона пойти на предложения Австрии. Меттерних в Австрии выжидал и внимательно следил за всем; ему не нравилось все то, что происходило, ни с какой точки зрения.
   Свое решение сразу же не нападать на Францию он считал мудрым, потому что менее, чем за шесть месяцев после окончания кампании 1812 года Наполеон собрал армию почти в полмиллиона человек. Для этого он отозвал войска из Испании, под ружье были поставлены и неопытные юнцы Франции, которых подогревал неиссякаемый энтузиазм, вызываемый одним именем Наполеона Бонапарта.
   В домах и на полях Франции не осталось молодых мужчин; фабрики работали день и ночь, готовя мундиры, производя оружие и оснащая эту новую армию потомков воинства, погибшего в кампании 1812 года. Бонапарт оставил Россию конченым человеком, он мчался через Европу, чтобы спасти свой трон в Париже. Однако спустя лишь несколько месяцев он представил своим врагам армию почти такую же, как и та, которую он потерял.
   Такую же, но только по численности, подумал Меттерних. Ветераны гибли десятками тысяч. Вряд ли даже Наполеон сможет восстановить дух армии, как восстановил ее численность.
   Но Меттерних хорошо знал своего противника. Бонапарт и так уже совершил невозможное, и сейчас самым мудрым было выждать. Орды русских, наводнивших Европу, якобы для того, чтобы преследовать Наполеона, а в то же время поглощая Польшу, также не нравились Меттерниху. Он считал этот крестовый поход царя примером лицемерия и старался избегать любых попыток открыто впутывать Австрию в борьбу с Францией.
   Затем Пруссия неожиданно оставила своих союзников и присоединилась к Александру. Меттерниху это понравилось еще меньше. Надвигалась большая война, которая затронет всю Европу. Кто бы ни победил в этой войне, он станет самым могущественным, даже слишком могущественным для безопасности Австрии. Он послал Шварценберга к Наполеону, чтобы предложить посредничество Австрии в предотвращении войны. Наградой для Австрии станет часть территорий, которые будут поделены во время переговоров.
   Бонапарт внимательно слушал князя. Шварценберг ему нравился; действительно, Бонапарт был неравнодушен ко многим австрийцам. Когда-то ему очень нравился Меттерних, который в свое время был послом в Париже, но после того, как он поближе узнал этого хитрого дипломата, Бонапарт решил, что тот слишком сильно стал напоминать Талейрана, кого император использовал, но при этом всегда ненавидел.
   – Мир, – объяснял Шварценберг, – единственный разумный выход для всех заинтересованных сторон. Австрия желает обеспечивать мир как для Франции, так и для России, и для Пруссии.
   – Наша поддержка одной из сторон, – мягко и негромко проговорил князь, – могла бы стать решающим фактором в предстоящей войне…
   – Другими словами, – прервал его Наполеон, – Австрия в данный момент так же напугана императором России Александром, как и императором Франции Наполеоном. Она не хотела бы, чтобы мы столкнулись, чтобы никто не мог победить! Передайте Ле Комту, что я по достоинству оценил его точку зрения. Что касается меня самого, то я не испытываю ни малейшего желания драться. Если русские хотят мира, то могли бы и попросить о нем. Я всегда готов их выслушать. Но истинным препятствием на пути к любому прочному соглашению в Европе является Англия.
   Затем вежливо, но в то же время твердо он попрощался с австрийским послом.
   Аудиенция закончилась, и Наполеон направился в комнаты своего маленького сына, где взял ребенка на руки и занялся игрой с ним.
   «Я не должен превращать Австрию в своего врага, – думал он. – Даже если мне суждено быть низвергнутым, Австрия защитит моего сына…»
   В тот же месяц посланник Австрии в Лондоне был принят лордом. Каслригом и холодно проинформирован о том, что никакого мира с Францией быть не может до тех пор, пока Наполеон оккупирует Испанию и отказывается пойти на большие концессии, которых требуют его противники. У Англии не было намерения ставить в такой момент Россию и Пруссию в затруднительное положение.
   В Вене Меттерних размышлял. Перед ним было два пути; один из них заключался в предложении Наполеона исключить Пруссию из их союза и передать Австрии богатую провинцию Силезия в обмен на участие в предстоящей кампании ста тысяч человек. Это была возмутительная и соблазнительная сделка. Но против соблазнителя поднималась объединенная мощь России, Пруссии и Англии. Меттерних обдумывал все это в течение длительного времени и наконец принял второе решение. Шансы были слишком неравны даже для Наполеона.
   Для Австрии будет лучше, если она оставит его и присоединится к его противникам.
   Первая встреча Александра с Меттернихом произошла в Опочне. Каждый из них подходил к другому с чувством глубокого подозрения и прятал его за льстивыми уверениями в дружеском расположении. Александр принимал австрийца неофициально. Это была уловка, которую он всегда применял для того, чтобы его противник расслабился и одновременно потерял бдительность. Когда было объявлено о прибытии графа Меттерниха, царь вышел ему навстречу и протянул графу руку, тот поклонился ему, и они оба посмотрели друг на друга. Меттерних был высоким, стройным, изящным и очень красивым. Он улыбался царю, а сам в это время отмечал про себя, что царь выглядит старше и неприступнее, чем он это себе представлял.
   Так вот каким был победитель кампании 1812 года, человек, перехитривший Наполеона в дипломатии и победивший его на поле боя. Этот серьезный, привлекательный мужчина с мягким выражением лица. Это и есть самое опасное, решил Меттерних. Мы не можем позволить себе вместо Наполеона поставить русского государя.
   Оба уселись и несколько минут обсуждали события в Саксонии.
   – Просто удивительно, ваше величество, чего смог добиться Наполеон от армии новобранцев, – заметил Меттерних.
   Александр, чьи войска потерпели поражение при Бауцене, покраснел и внезапно сказал:
   – Поддержка Австрии будет приветствоваться королем Пруссии и мной. Мы давно уже ожидаем ее.
   – Но у вас уже есть наша поддержка, – возразил Меттерних.
   – У нас есть только ваш нейтралитет, граф, а этого недостаточно.
   – Моя позиция весьма затруднительна, ваше величество, – вкрадчиво заговорил австриец. – Поскольку императрица Мария-Луиза принадлежит к дому Габсбургов, нам нужен особый предлог для начала войны.
   – Пруссия нашла такой предлог, – ответил Александр.
   – Думаю, что и у нас он найдется, – произнес граф. – Никто так хорошо не может устроить ссору, как мирный посредник.
   Он взглянул на царя и улыбнулся.
   – Если Бонапарт откажется от перемирия, тогда война начнется вновь, и мы вступим в нее в качестве ваших союзников. Я уверен, что если условия этого договора будут представлены ему должным образом, то он откажется и от самых великодушных предложений! Александр поднялся и прошел к двери вместе с австрийским министром.
   – Англичане сейчас расправляются с Бонапартом в Испании, – сказал он. – Насколько я понимаю, их командующий проводит блестящую кампанию. Я слышал его имя, но боюсь, что не смогу произнести его.
   Меттерних еще раз поклонился ему.
   – Веллингтон, ваше величество.
   В Рейхенбахе Австрия подписала секретный договор. Если Наполеон не пойдет на соглашение до времени истечения перемирия, то она присоединится к России, Пруссии и Англии и объявит ему вместе с ними войну.
   Меттерних отправился на встречу с Наполеоном, который в это время расположился во дворце Маркольма в Дрездене, и выдвинул свои условия. Как он и говорил Александру, никто так хорошо не мог устроить ссору, как мирный посредник. Бонапарт сорвался, ругался и кричал на него, обещая самую ужасную месть за вероломство Австрии в тот момент, когда он в ней особенно нуждался.
   Меттерних спокойно ждал, пока ярость Бонапарта пойдет на убыль, потом он посмотрел на бледного, потеющего человечка, умевшего держать их всех в подчинении в течение стольких лет. Его твердый взгляд некоторое время выдерживал яростный взгляд императора, а затем австриец холодно сказал:
   – Вы погибли, сир. Я предчувствовал это, идя сюда, а теперь, покидая вас, уверен в этом.
   В приемной австрийца окружила обеспокоенная толпа, надеясь услышать новости о мире. Они все хотели мира; даже те маршалы, чье состояние было построено на войне, хотели мира. Один Наполеон отказывался сдаться, он оставался упрямым и свирепым перед лицом опасности, уверенный, что если он хоть на дюйм отступит, то враг полностью уничтожит его. В особенности это касалось его главного врага, человека, который следовал за ним из самой России и вступил с ним в бой в Саксонии. Александр не удовлетворится никаким договором. Он будет нападать снова и снова, не может быть и речи о мире, пока он не побежден. Маршал Бертье проводил Меттерниха до его кареты и спросил, были ли результаты переговоров удовлетворительными. Затем он стал уговаривать государственного деятеля не терять веру в императора. Меттерних поднялся на ступеньку кареты и посмотрел на Бертье точно так же, как смотрел несколькими минутами раньше на Наполеона.
   – Да, он мне все объяснил, – наконец произнес он. – С этим человеком покончено.
   Потом австриец уселся в карету и уехал. Бертье повернулся и медленно направился к дворцу.
   Даже в худшие дни отступления от Москвы у него не было такого странного предчувствия беды, как сейчас, когда он услышал от Меттерниха ту фразу, которая так и звучала в его ушах. «С этим человеком покончено».
   Двадцать первого июня Веллингтон нанес сокрушительное поражение французским войскам при Виторио, Жозеф Бонапарт оставил испанский трон и бежал во Францию.
   Это и явилось тем сигналом, которого так ждала Европа. В Испании начался закат французского могущества.
   Двенадцатого июля вероломный король Швеции Бернадотт подписал договор с союзными державами, где выражал согласие выступить против Франции по истечении срока мирного договора; и в полночь десятого августа Александр получил известие о том, что на всех высотах Ризенгебирга горят костры. Перемирие истекло, и сигнальные огни означали начало войны против Наполеона.

16

   В первые дни февраля 1814 года Александр сидел в своей штаб-квартире в Барсюр-Зейне и писал длинное письмо своей сестре Екатерине.
   "Я скучаю без вас, – искренне говорилось в нем. – Понимаю, как много значил бы для вас каждый наш триумф, как бы вы радовались вместе со мной увидев, как первые русские войска пересекают границу Франции. Последние шесть месяцев тянулись, словно несколько лет. Наполеон сражался, как человек, одержимый дьяволом, повсюду, где командовал он сам, ему сопутствовала победа. Но в других местах его маршалы проигрывали сражения. Это рука Господня, Екатерина. Без Наполеона все остальные делали один промах за другим, Макдональд в Кацбахе, Вандамм в Кульме, даже сам Ней в Денневице, хотя русские генералы великолепны, в особенности Блюхер. Он стар, но его энергии хватило бы на двадцать человек.
   Мы нанесли поражение и самому Наполеону в Лейпциге, где отступление было почти столь же страшным, как и при Березине. Вы же помните, что, когда река спала, было обнаружено двенадцать тысяч трупов. При Лейпциге произошло еще одно паническое отступление, и утонул его польский маршал Понятовский. Император потерял многих друзей; они предают его один за другим по мере того, как он отступает. Мюрат покинул его в ноябре; мы обещали оставить за ним Неаполь. Ней остается с ним и продолжает бороться. Блюхер сейчас движется на Париж, но я не намерен позволить ему войти туда.
   Я должен первым добраться до Парижа, моя дорогая сестра, потому что я знаю, что у нас есть враги и кроме Бонапарта. Австрийцы требуют регентства для императрицы Марии-Луизы и сына Наполеона. Одновременно с борьбой против Наполеона я вынужден бороться и с Меттернихом. Он предал Наполеона и вполне способен предать и нас, если это будет ему выгодно. Я не потерплю на французском престоле ни Бонапарта, ни Габсбурга. Меня поддержит и Англия.
   Мне все больше и больше не хватает вас, и единственным моим утешением являются ваши письма. Но вот что я вам обещаю: как только закончится война, я пошлю за вами. Кажется невероятным, что мир близок, что скоро Наполеон будет повержен. Храни вас Бог, Екатерина. В следующий раз мое письмо будет из Тюильри".
   Александр въехал в Париж первого апреля. Он въехал с королем Пруссии по правую руку от себя и австрийским командующим – по левую, возглавляя процессию русских и прусских гвардейцев.
   Вдоль улиц стояли молчаливые толпы, из окон вдоль всего пути высовывались люди, которые хотели взглянуть на легендарного русского царя. Первыми начали приветствовать фигуру, одетую в слепящий белый мундир, шитый золотом, женщины. Идол Наполеон слетел со своего пьедестала, и только здравый смысл его боязливого брата Жозефа спас Париж от сумасшествия осады при приближении союзников.
   Парижане, дрожа от страха за свои жизни и собственность, сдались с неприличной быстротой, а в это время их император боролся против значительно превосходящих сил противника, стремясь, и не безуспешно, выдворить захватчиков. Но Париж пал без боя. И, следуя за несколькими истеричными женщинами, люди начали приветствовать и толпиться вокруг своего завоевателя.
   – Освободитель, – визжали они. Республиканский царь, обещавший свободу выборов для страны, жестокие казаки которого, чтобы освободить город от ужасов грабежа и насилия, с чем уже познакомились менее счастливые районы Франции, по его приказу, оставались в казармах. Французам нечего было бояться этого красивого, храброго врага. Довольно с них войн, довольно Наполеона Бонапарта. Да здравствует царь!
   Александр улыбался, приветствуя их. Один год и семь месяцев тому назад французский император въезжал в Москву, теперь его противник с триумфом вступал в его столицу, и его приветствовали как освободителя и защитника. Он подумал, как будет смеяться его сестра Екатерина, когда услышит об этом, и как смех ее сменится гневом, когда она узнает о приказе русским войскам не грабить и не мародерствовать.
   Он вспомнил о Москве, горящей, сотрясающейся от взрывов, когда сподвижники Наполеона решили разрушить то, что пощадил огонь. Он мог отплатить той же монетой. Прусские солдаты поставили орудия на холмы Монмартра, готовые открыть огонь при первых признаках сопротивления. И их, и его войска были полны решимости и желания отомстить за те разрушения, которым подверглись их страны.
   Только воля царя стояла между Парижем и ужасами оккупации мстительной и полудикой армией. Милосердие Александра по отношению к Парижу было его долгом перед Богом за его победу. Он выплатил его сполна и неукоснительно и заставил своих союзников сделать то же самое.
   В этот день французское правительство согласилось образовать временное правительство. Это было концом правления Наполеона, и вечером Александр ужинал с князем Беневентским. Это был пик карьеры Талейрана; наконец-то расчетливый аристократ праздновал победу над выскочкой. Сидя этим вечером за столом вместе с Александром, он провозгласил тост за освобождение Франции от тирании, которую он помогал установить пятнадцать лет тому назад, когда примкнул к молодому генералу Бонапарту. Этим же тостом он пил и за себя: оскорбления и опасности его службы Наполеону были наконец-то отомщены.
   Александр остановился в большом особняке напротив площади Согласия, где французы обезглавили Людовика XVI и Марию-Антуанетту. Теперь Талейран, помогавший Дантону готовить террор, предлагал восстановить на французском троне династию Бурбонов.
   «Он возвращается к своему классу», – подумал Александр, внезапно осознав, насколько неприятен ему этот человек. Но Бурбоны устраивали и Пруссию, и Англию. Под их правлением Франция никогда не восстановит свою мощь.
   До рассвета он лежал без сна в роскошной спальной Талейрана, закинув руки за голову, а в голове его теснились самые разные мысли.
   Он победил. Францией управляло временное правительство, возглавляемое Талейраном. Наполеон с остатками своей армии находился во дворце Фонтенбло, менее, чем в десяти милях отсюда. Императрица Мария-Луиза была в Блу с маленьким римским королем, готовая оставить мужа и отправиться к отцу, австрийскому императору. Вся семья Бонапартов уехала из Парижа в поисках безопасного убежища. Все покинули императора в этот жестокий час поражения. Это было горьким уроком, размышлял Александр, и в первый раз к его ненависти к Наполеону примешалось чувство жалости. Это могло бы сразить менее могущественного человека.
   Он откинулся на подушки, хмурясь и думая о том, что ненавидит Талейрана и никогда не станет доверять ни ему, ни Меттерниху, ни англичанину Каслригу.
   Пигмеи, свалившие великана, а теперь ополчившиеся против него, Александра, полные зависти к его власти, его популярности у французского народа… Странно, что они его так приветствовали.
   Это тронуло Александра до слез. Он разгромил их идола, но остался милосерден к ним, и, как дети, они доверяли ему. Это могло значить только то, что они признают в нем человека, по могуществу равного потерянному ими правителю, человека, стоящего выше мелких интересов других союзников. Человека, который шел по праведному пути, человека, избранного Богом… В конце концов царь заснул.
   Вечером четвертого апреля он ужинал наедине с Талейраном. Князь Беневентский слыл замечательным хозяином. Стараясь всячески ублажить царя, он рассказывал одну за другой истории, показывающие Наполеона в самом невыгодном свете. Он надеялся этим самым доставить удовольствие Александру и даже вызвать его улыбку. Обычно молчаливый и надменный, сейчас князь не мог скрыть своего хорошего расположения духа, несмотря на серьезность и холодность царственного гостя. Он внимательно рассматривал Александра, а потом произнес:
   – Я надеюсь, вы заметили множество белых кокард на улицах города, ваше величество. Народу не терпится приветствовать его величество короля Людовика XVIII.
   Александр безучастно посмотрел на него. Талейран, искусный мастер по части расстраивания планов других людей, на этот раз сам пал жертвой еще более искусной техники.
   – Я видел какие-то демонстрации, князь, но этого не достаточно, чтобы убедить меня, что народ Франции желает реставрации Бурбонов. Возможно, они снова захотят республику.
   – Республику? – Брови Талейрана поползли вверх. – Но, ваше величество, ведь не можете же вы, будучи абсолютным монархом, поддерживать республику?
   – Я пообещал соблюдать устремления французского народа, – холодно ответил Александр. – Конституция моей собственной страны не имеет с этим ничего общего. А когда вы поддерживаете монархию, не слишком ли расширенно вы понимаете свой патриотизм?
   Талейран покраснел, а потом краска отхлынула от его лица.
   – Я не совсем понимаю, что ваше величество хочет этим сказать.
   – Полагаю, вы принимали некоторое участие в перевороте, в результате которого царствующий двор Бурбонов был смещен с французского трона, мой дорогой князь. Разве вы не боитесь, что новый король может оказаться мстительным?
   Талейран смотрел на него с улыбкой, в которой читалась настоящая ненависть.
   – Более вероятно, что он окажется благодарным мне, ваше величество. А моя собственная безопасность не имеет особого значения перед угрозой восстановления Бонапартом республики, или, что еще хуже, регентства для его сына, которое он, без сомнения, захватит через несколько месяцев. Единственной гарантией против него будет законная власть во Франции короля. Это также является единственным способом ограничить влияние Австрии, – спокойно добавил он.