Он послал за французским послом Коленкуром и обсудил с ним в деталях свою предстоявшую вскоре в Эрфурте встречу с французским императором. Беседа длилась два часа, и посол ушел от Александра, убежденный, что тот совершенно искренен в выражении своей дружбы с Наполеоном. Но ни о каком браке не было сказано ни слова.
Дмитрий Нарышкин предоставил в распоряжение своей жены дом на острове по середине Невы. Прекрасное место для идеального любовного романа: дом сравнительно невелик, слуги подобраны за их умение держаться в тени и неболтливость. Окрестности дома были великолепны.
В то время, пока он готовился к путешествию в Эрфурт на вторую встречу с Наполеоном, царь проводил здесь много времени, он любил этот дом, стоявший в уединении на чудесном острове, где его существование не подчинялось никаким правилам. Здесь со своей возлюбленной, как простой дворянин страны, и в спокойных повседневных занятиях Александр находил для себя огромное счастье.
Он спешил на остров, чтобы расслабиться, пролежать до полудня в постели вместе с Марией почитать, подремать и на несколько часов забыть, что трон его шаток, а семья вероломна, и что надвигается величайшая война в истории Европы.
Он принял решение о войне в Тильзите, решившись во что бы то ни стало восстановить честь свою и своей страны, даже если в этой попытке ему придется расстаться с жизнью. И пока дворянство бурлило недовольством, а торговля чахла под эмбарго на английские товары, которое он пообещал Наполеону, Александр приступил к созданию армии. Делалось это тайно, что позволяли обширные просторы его страны, и до сих пор Франция об этом не разузнала. С каждым месяцем его военная мощь крепла.
Он удерживал сестру от открытых действий, обращая себе на пользу слух о сватовстве Бонапарта. Он никогда не разрешил бы Екатерине выйти замуж за Наполеона, этот брак означал бы конец независимости России. Но из-за того интереса, который она имела глупость проявить, он делал вид, что раздумывает над этим, размахивая французской короной перед ее алчными глазами с единственной целью – отвлечь ее от короны на своей голове. Она попалась в ловушку и теперь досаждала ему просьбами о разрешении.
Вся эта история о ее страстном желании выйти замуж за смертельного врага России очень сильно ослабила ее влияние среди оппозиционеров, однако против самого царя они ополчились еще больше. Мало ему было союза, который подрывал торговлю страны, он также собрался и в Эрфурт, чтобы еще больше связать себя с Францией, обсуждая возможность брака!
Во время пребывания на острове действовало неписаное правило: никогда не обсуждать политику, но как-то Мария, установившая этот закон, сама и нарушила его. Однажды она подошла, облокотилась на ручку кресла, где сидел ее возлюбленный, и поцеловала Александра, но выражение лица у нее оставалось серьезным.
Она знала, что государь считает простоту очаровательной, и поэтому ее совершенные по форме шея и плечи не нуждались в украшении; одна лишь красная роза была приколота к лифу платья.
Он оторвался от книги, которую читал, и протянул к ней руку, думая, как свежо и прекрасно она выглядит. Белое платье шло к ее темным волосам и прекрасному цвету лица.
– Где ты была, любимая? Когда я проснулся сегодня утром, тебя уже не было.
– Я проснулась очень рано и не хотела вас беспокоить. Александр, мне нужно с вами поговорить. Мой муж прислал посыльного, я только что говорила с ним. Я знаю, как вам не нравится, когда кто-то мешает нам здесь, но вы должны позволить мне рассказать вам о том, что Дмитрий услышал в Петербурге. Там говорят, что если вы поедете в Эрфурт, то вас по возвращении либо убьют, либо лишат трона в ваше отсутствие. Страна никогда не пойдет на брак Наполеона ни с одной из ваших сестер.
– У меня только одна сестра на выданье – Екатерина. Анна еще слишком молода. И хотя у меня действительно есть намерения в ближайшем времени найти мужа для Екатерины, это будет не Наполеон! Что еще говорят?
– Что ваш премьер-министр Сперанский – предатель; что он хочет мира с Францией и намерен освободить крепостных.
– Сперанский – честный человек, моя дорогая, и очень способный, но его политика совсем необязательно моя. Продолжай.
Она быстро повернулась к нему.
– Я могла бы говорить об этом часами! Но вы все это знаете. Вы должны знать! У вас же есть тайная полиция, разве они вас не информируют? Александр, ради Бога, не искушайте свою судьбу. С тех пор как вы встретились с этим корсиканским дьяволом, ваша жизнь здесь в опасности, и пока вы будете поддерживать с ним отношения, дружить с его послом, пренебрегать общественным мнением, вы не будете в безопасности. Они убьют вас точно так же, как убили вашего отца!
Уже в тот момент, когда она произносила эти слова, краска отхлынула от ее лица.
– Простите меня, я не хотела…
– Я сам убил своего отца, – сказал он, и голос его звучал хрипло и напряженно. – Я убил его. Не было никаких «их». Вся ответственность лежит на мне, так же, как она будет лежать на том, кто придет мне на смену, если что-то случится со мной. Да поможет мне Бог… Мне этого никогда не забыть.
– Но вы должны защищаться, – прошептала она. – Что сделано, то сделано. Арестуйте свою сестру.
– Нет! – вскричал он и вскочил. – За арестом неизбежно последует ее смерть. И отца и сестру… Нет! Даже теперь я вижу это во сне – я вижу, как они душат моего отца, прыгают на него, чтобы у него душа рассталась с телом, звери, дикари! Я слышу их шаги… – О Господи, – уже тише пробормотал он. – Чтобы как-то оправдаться, мне нужно править этой страной, но убивать ради этого я не могу. Этого никто не знает. Если бы Екатерина или Константин знали об этом, даже моя мать – любой из них, моя жизнь не стоила бы и копейки. Но они этого не знают, они думают, что, если слишком далеко зайдут, я смогу сделать то, что всегда делалось в таких случаях. Только ты знаешь, что я просто не могу этого сделать.
Потом он взял Марию за плечи так крепко, что причинил ей боль.
– А ты никому не скажешь об этом, потому что ты любишь меня, Мария Антоновна. Я это знаю.
– Я люблю вас, – подхватила она. – Я люблю вас всем сердцем, и вы всегда можете доверять мне.
Он обнял и прижал ее к себе.
– Ты нужна мне, – прошептал он. – Никогда не думал, что мне кто-нибудь будет нужен, но теперь я наконец-то понял, что не могу жить без тебя. Мы проклятая семья, Мария, развращенная, жестокая и сумасшедшая. Мы порождены дьяволом – моя бабка, мой отец, а теперь мои братья, сестры да и я сам. Ты сама поймешь это, если останешься со мной.
Он спрятал свою светлую голову у нее на груди и с такой силой прижал женщину к себе, что та чуть не закричала.
– Но ты должна обещать, что останешься со мной, – яростно добавил он. – Можешь делать, что тебе заблагорассудится – опустошать казну, иметь любовников – делай, что угодно, но только не оставляй меня, никогда не оставляй меня…
Она дотронулась до его лица мягкими пальцами.
– Если мне удалось подарить вам счастье, Александр Павлович, тогда мне больше ничего от этой жизни не надо. Я не притворяюсь, что понимаю вас. Я так сильно люблю вас, что скорее соглашусь на то, чтобы вы совершили любое преступление, чем были бы в опасности, и смерть вашего отца не может быть причиной… Но взамен я умоляю о двух вещах: как можно скорее выдайте вашу сестру замуж и будьте очень осторожны, когда отправитесь в Эрфурт.
– Я буду осторожен, – пообещал он. – Я должен быть осторожен, потому что, когда мы вернемся в Россию, мы будем готовиться к войне с Францией.
Полковник Чернышев вновь вернулся в Париж и посещал все модные салоны в надежде увидеть Талейрана, но так, чтобы его желание не бросалось в глаза. По иронии судьбы, чаще всего они встречались в Тюильри, под предлогом того, что отдавали дань уважения императору.
Настроение Наполеона в эти дни было непостоянно. Его очень беспокоили события в Испании, так как после того, как он лишил трона испанскую королевскую семью и передал корону своему брату Иосифу, испанский народ, самый бедный и презираемый народ Европы, восстал против французского господства и ввел новое слово в международный язык – guerrilla – партизанская война. Восстание еще не было подавлено, несмотря на кровопролитие и ужасающую жестокость, проявленную обеими сторонами, однако инцидент этот, как сообщал Талейран, сильно обеспокоил Наполеона. Министру было хорошо известно малейшее изменение в настроении человека, которому он когда-то так преданно служил и которого теперь систематически предавал.
Чернышев подошел к Талейрану и поклонился ему. Император только что прошел мимо них, с хмурым, искаженным лицом, более желтым, чем обычно.
– Его величество выглядит нездоровым, – заметил полковник. – Возможно, поездка в Эрфурт пойдет ему на пользу.
Талейран смотрел прямо перед собой.
– Сомневаюсь, – отозвался он, – если только он не найдет там для себя русскую жену.
Чернышев улыбнулся. Это звучало как праздная фраза, которая для стороннего наблюдателя абсолютно ничего не значила.
– Вот этого-то он как раз никогда и не найдет, – весело сказал он. – Но в конечном счете он сможет найти русских солдат.
Министр закашлялся.
– Я надеюсь на это, мой дорогой полковник. В отличие от его величества, я чувствую, что мне Эрфурт пойдет на пользу. Я надеюсь восстановить свое знакомство с царем. К сожалению, в Тильзите я все время был очень занят.
– Царь с нетерпением ждет еще одой встречи с вами, князь. Он думает, что и маленькая беседа может дать большие плоды, – ответил Чернышев. – Он просил меня передать вам свою благосклонность и его желание всего самого доброго для Франции.
– Спасибо ему за меня, – ответил Талейран. – И скажите ему, что, по моему мнению, русские солдаты, о которых вы упоминали, принесут моей стране гораздо большую пользу, чем что бы то ни было другое.
В Петербурге среди нового общества в девятнадцатом веке неожиданно появилось привидение. Гостиные и приемные залы Зимнего дворца почувствовали ледяное дыхание, напомнившее им об ужасных днях правления Павла. Призраком этим был граф Алексей Аракчеев, самая устрашающая фигура времен предшествовавшего царствования и близкий друг покойного царя. Имя его стало синонимом жестокости, и то, что Александр доверился ему, впервые с начала его правления вызвало трепетный страх у царского Двора.
Почему именно Аракчеев, задавали вопрос дворяне; почему это архаичное чудовище, чей воинственный садизм вошел в поговорку? Что царю нужно от такого человека? Ответ был прост, а для тех, кто понял его, еще и зловещ. Преданность Аракчеева Павлу была безграничной в тот самый период, когда все вокруг предавали его. Только его изгнание дало убийцам возможность выполнить то, что они задумали, а теперь Александр послал за ним непосредственно накануне своего отъезда в Эрфурт.
Эта худая фигура в безукоризненном мундире повсюду следовала за царем, а угрюмое лицо с плоскими чертами склонялось к плечу Александра за столом переговоров и улыбалось ему на балах. Аракчеев снова пользовался расположением, ему льстили, его мнение предпочитали мнению людей, когда-то близких Александру, и та преданность, которую он проявлял по отношению к Павлу, вскоре была отдана новому хозяину. Это был угрюмый, чопорный человек со светлыми пронзительными глазами и манерами, подходящими только для учебного плаца, что делало невозможным легкомысленные салонные разговоры в его присутствии. Истории, свидетельствовавшие о его жестокости, шокировали даже Великого князя Константина.
– Зачем только Александру понадобилось возвращать его? – требовал он ответа у своей сестры. – Господи! Он воскрешает прошлое, а никто из нас к этому не стремится! Никто не смеет говорить в его присутствии о смерти отца, а в то же время он посылает за старинным другом отца и делает его своим фаворитом!
Екатерина нахмурилась. Ей не нравился Аракчеев, взгляд этих зеленых глаз заставлял ее чувствовать себя неуютно. Как результат этого она бывала с ним невыносимо надменна, но, судя по его поведению, он был сделан из камня.
– Александр боится, – сказала она. – Боится, что в его отсутствие может произойти революция, в этом, вероятно, и таится причина. И он выбрал правильного человека, черт бы его побрал. Вот и все разговоры о либерализме! У меня такое чувство, что из нашего мягкого братца в конце концов получится настоящий правитель.
Она пожала плечами.
– Но мне теперь все равно. Если только я выйду замуж за Бонапарта, я буду удовлетворена, а Александр обещал мне это.
Константин хмуро взглянул на нее, удивляясь, почему он позволил втянуть себя во все ее интриги. Он был просто тупым человеком, не разбиравшимся в своих собственных комплексах и не способным оказать сопротивление влиянию личностей, более сильных, чем его собственная. Но природа наделила его хоть небольшим, но воображением, в отличие от бесчувственного Николая, – его младшего брата, и теперь он с ненавистью уставился на сестру.
– Доверяй ему, если хочешь. Сам я думаю, что не видать тебе Франции.
Она рассердилась, но потом рассмеялась и забыла о его пророчестве, слишком уверенная в своем влиянии на Александра, чтобы поверить, что он переменился к ней и теперь обманывает ее.
Как всегда, самой незаметной фигурой царской семьи оставалась царица Елизавета, больше похожая на призрак, сносящая пренебрежение Великой княгини Екатерины и холодность Александра с таким равнодушием, что в Константине это будило подозрения.
Царица смирилась, и, чувствуя это инстинктом, присущим садистам, Константин принялся с восторгом добивать ее. В то же время она принадлежала к числу тех мягких, не ставящих себя высоко женщин, которых он ненавидел именно потому, что они будили в нем самые низменные чувства. Угрюмый, уязвленный ревностью из-за сестры, которая, кажется, больше в нем не нуждалась, испытывавший и физическую зависть перед братом, Великий князь подыскивал себе жертву, кого-то, на ком он мог выместить свое разочарование другими. Он наблюдал за беззащитной царицей, и глаза его суживались. Что-то подсказывало ему, что она вновь счастлива, что монотонность ее заброшенной жизни нарушена. Он установил за ней слежку, и вскоре его шпионы сообщили ему, что Елизавета наконец-то нашла преемника Адаму Чарторицкому.
Русская императрица стала любовницей молодого гвардейского корнета Охотникова, и она была от него беременна. Несомненно, Александр знал об этом и был готов признать ребенка, а ребенок этот мог и выжить в отличие от ублюдка Чарторицкого. Готовый наследник не устраивал никого из сестер и братьев царя, и вот в голове Константина стал медленно складываться ужасный план. Как только этот план зародился, настроение его заметно улучшилось, и он стал преследовать несчастную царицу, тенью следуя за ней из комнаты в комнату, наблюдая за ней с полуулыбкой на своих отвратительных губах.
Она терпела это странное преследование до тех пор, пока нервное напряжение и беременность не заставили ее искать встречи и возможности поговорить с Александром.
Он принял ее в своем кабинете, где подписывал документы и разговаривал со Сперанским. Министр хотел выйти сразу, как только паж объявил о приходе императрицы, но Александр отослал мальчика и приказал Сперанскому остаться. Царица может подождать. Инцидент удивил министра, потому что он никак не мог понять, как Александр, нежнейший из людей, мог быть таким непримиримым по отношению к собственной жене.
Сперанский происходил из низов. Сын бедного священника, он был обязан своим положением редкому сочетанию в нем честности и административного гения. Его политика сводилась к мирным и либеральным реформам, из которых два проекта, как он считал, были дороги и Александру. Ненависть, вынашиваемая по отношению к нему царской семьей и дворянством, могла бы заставить менее значительного человека оставить свой пост, но он ее просто игнорировал. Зная о поддержке царя, он разрабатывал свои непопулярные планы по торговле с Францией и уничтожению крепостничества. Он увидел, что императрица ждет, когда немного спустя проходил через приемную. Сперанский почтительно приветствовал ее.
– Доброе утро, Елизавета.
Царица, казалось, даже не заметила его. Когда она вошла в комнату, Александр вежливо поднялся, и она присела в реверансе.
– Это неожиданный визит. Боюсь, я не смогу уделить вам много времени, я очень занят. Что вы хотите?
Она нервно сглотнула, давно уже она не разговаривала с ним наедине.
– Я пришла пожелать вам успеха и благословения Божьего в Эрфурте, – начала она.
Последовала пауза. Александр наблюдал за ней нетерпеливо и враждебно. Просто удивительно, подумал он, насколько его всегда раздражает ее вид. Она стала живым напоминанием того, что он не справился со своими обязанностями молодого супруга, и что Адам Чарторицкий великолепно сыграл его роль. Он ей этого не простил и никогда не жил с ней после этого.
– Какова же истинная причина вашего прихода? – спросил он ее.
Она посмотрела на него, и кровь прилила к ее лицу.
– Я беременна, – прошептала она.
– Я так и думал. Думаю, мне следует поздравить некоего господина Охотникова.
Она прошла к нему и опустилась в кресло.
– Вы хотите оставить меня теперь? – медленно произнесла она.
Он пристально посмотрел на нее и покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Зачем делать это теперь, если я не сделал этого раньше? Я получаю удовольствие от своей свободы, и, надеюсь, что и вы от вашей тоже. Что же касается ребенка, то я его признаю. Единственное, что удивляет меня, так это, почему вы вдруг решили, что я с вами расстанусь?
– Любой другой разошелся бы со мной, – сказала Елизавета. – А ваш брат все время так странно смотрит на меня, что я подумала, что вы, возможно, собираетесь поступить именно так.
– Я не отвечаю за Константина. Вам нечего бояться меня. Я никогда не нарушал сделки, которую мы с вами заключили много лет тому назад, и сейчас не собираюсь отступать от своего слова. Если бы я решился на развод с вами, то только для того, чтобы жениться на княгине Нарышкиной, а этого я никогда не сделаю, так как она – незнатного происхождения. Еще что-нибудь?
– Нет, я только хотела выразить благодарность.
Она подошла к нему и неожиданно поцеловала его руку.
– Да сохранит вас Господь в Эрфурте, Александр. Если бы когда-нибудь у вас хватило сердечных сил простить меня, я снова стала бы счастливой.
Она повернулась и быстро вышла из комнаты, чтобы у него не было времени ответить или увидеть бегущие у нее по щекам слезы.
Через минуту он уже забыл о ней, решив приказать брату, чтобы тот оставил царицу в покое. Если Константин жаждет развлечений, то пусть найдет другой объект для пыток.
Затем, вышагивая взад и вперед по кабинету, он опять подумал о Сперанском. Хороший человек, но пацифист, человеколюбивый до глупости с этой его мечтой о конце крепостничества. Неудивительно, что его так ненавидели при Дворе. Министр никогда не даст санкцию на войну с Францией, решение о начале которой сам уже принял. Он никогда не поймет, как государь, что она являлась неизбежной и жизненно необходимой для окончательного всеобщего мира. Царь вздохнул и неожиданно выругался, что случалось с ним совсем нечасто.
Господи, все эти интриги, связанные с правлением, бесчисленные факторы, которые необходимо взвесить и рассмотреть перед тем, как решиться на что-либо. Сперанский? В глубине души он уже знал, что следует делать.
Однажды в полночь императрицу Елизавету разбудила ее служанка и сказала, что корнета Охотникова убили в тот момент, когда он выходил из театра. Несколько часов спустя Елизавета родила недоношенную девочку. Ребенок прожил всего несколько недель.
В самом начале сентября 1808 года Александр выехал из Петербурга и направился в Эрфурт, чтобы встретиться там с Наполеоном.
5
Дмитрий Нарышкин предоставил в распоряжение своей жены дом на острове по середине Невы. Прекрасное место для идеального любовного романа: дом сравнительно невелик, слуги подобраны за их умение держаться в тени и неболтливость. Окрестности дома были великолепны.
В то время, пока он готовился к путешествию в Эрфурт на вторую встречу с Наполеоном, царь проводил здесь много времени, он любил этот дом, стоявший в уединении на чудесном острове, где его существование не подчинялось никаким правилам. Здесь со своей возлюбленной, как простой дворянин страны, и в спокойных повседневных занятиях Александр находил для себя огромное счастье.
Он спешил на остров, чтобы расслабиться, пролежать до полудня в постели вместе с Марией почитать, подремать и на несколько часов забыть, что трон его шаток, а семья вероломна, и что надвигается величайшая война в истории Европы.
Он принял решение о войне в Тильзите, решившись во что бы то ни стало восстановить честь свою и своей страны, даже если в этой попытке ему придется расстаться с жизнью. И пока дворянство бурлило недовольством, а торговля чахла под эмбарго на английские товары, которое он пообещал Наполеону, Александр приступил к созданию армии. Делалось это тайно, что позволяли обширные просторы его страны, и до сих пор Франция об этом не разузнала. С каждым месяцем его военная мощь крепла.
Он удерживал сестру от открытых действий, обращая себе на пользу слух о сватовстве Бонапарта. Он никогда не разрешил бы Екатерине выйти замуж за Наполеона, этот брак означал бы конец независимости России. Но из-за того интереса, который она имела глупость проявить, он делал вид, что раздумывает над этим, размахивая французской короной перед ее алчными глазами с единственной целью – отвлечь ее от короны на своей голове. Она попалась в ловушку и теперь досаждала ему просьбами о разрешении.
Вся эта история о ее страстном желании выйти замуж за смертельного врага России очень сильно ослабила ее влияние среди оппозиционеров, однако против самого царя они ополчились еще больше. Мало ему было союза, который подрывал торговлю страны, он также собрался и в Эрфурт, чтобы еще больше связать себя с Францией, обсуждая возможность брака!
Во время пребывания на острове действовало неписаное правило: никогда не обсуждать политику, но как-то Мария, установившая этот закон, сама и нарушила его. Однажды она подошла, облокотилась на ручку кресла, где сидел ее возлюбленный, и поцеловала Александра, но выражение лица у нее оставалось серьезным.
Она знала, что государь считает простоту очаровательной, и поэтому ее совершенные по форме шея и плечи не нуждались в украшении; одна лишь красная роза была приколота к лифу платья.
Он оторвался от книги, которую читал, и протянул к ней руку, думая, как свежо и прекрасно она выглядит. Белое платье шло к ее темным волосам и прекрасному цвету лица.
– Где ты была, любимая? Когда я проснулся сегодня утром, тебя уже не было.
– Я проснулась очень рано и не хотела вас беспокоить. Александр, мне нужно с вами поговорить. Мой муж прислал посыльного, я только что говорила с ним. Я знаю, как вам не нравится, когда кто-то мешает нам здесь, но вы должны позволить мне рассказать вам о том, что Дмитрий услышал в Петербурге. Там говорят, что если вы поедете в Эрфурт, то вас по возвращении либо убьют, либо лишат трона в ваше отсутствие. Страна никогда не пойдет на брак Наполеона ни с одной из ваших сестер.
– У меня только одна сестра на выданье – Екатерина. Анна еще слишком молода. И хотя у меня действительно есть намерения в ближайшем времени найти мужа для Екатерины, это будет не Наполеон! Что еще говорят?
– Что ваш премьер-министр Сперанский – предатель; что он хочет мира с Францией и намерен освободить крепостных.
– Сперанский – честный человек, моя дорогая, и очень способный, но его политика совсем необязательно моя. Продолжай.
Она быстро повернулась к нему.
– Я могла бы говорить об этом часами! Но вы все это знаете. Вы должны знать! У вас же есть тайная полиция, разве они вас не информируют? Александр, ради Бога, не искушайте свою судьбу. С тех пор как вы встретились с этим корсиканским дьяволом, ваша жизнь здесь в опасности, и пока вы будете поддерживать с ним отношения, дружить с его послом, пренебрегать общественным мнением, вы не будете в безопасности. Они убьют вас точно так же, как убили вашего отца!
Уже в тот момент, когда она произносила эти слова, краска отхлынула от ее лица.
– Простите меня, я не хотела…
– Я сам убил своего отца, – сказал он, и голос его звучал хрипло и напряженно. – Я убил его. Не было никаких «их». Вся ответственность лежит на мне, так же, как она будет лежать на том, кто придет мне на смену, если что-то случится со мной. Да поможет мне Бог… Мне этого никогда не забыть.
– Но вы должны защищаться, – прошептала она. – Что сделано, то сделано. Арестуйте свою сестру.
– Нет! – вскричал он и вскочил. – За арестом неизбежно последует ее смерть. И отца и сестру… Нет! Даже теперь я вижу это во сне – я вижу, как они душат моего отца, прыгают на него, чтобы у него душа рассталась с телом, звери, дикари! Я слышу их шаги… – О Господи, – уже тише пробормотал он. – Чтобы как-то оправдаться, мне нужно править этой страной, но убивать ради этого я не могу. Этого никто не знает. Если бы Екатерина или Константин знали об этом, даже моя мать – любой из них, моя жизнь не стоила бы и копейки. Но они этого не знают, они думают, что, если слишком далеко зайдут, я смогу сделать то, что всегда делалось в таких случаях. Только ты знаешь, что я просто не могу этого сделать.
Потом он взял Марию за плечи так крепко, что причинил ей боль.
– А ты никому не скажешь об этом, потому что ты любишь меня, Мария Антоновна. Я это знаю.
– Я люблю вас, – подхватила она. – Я люблю вас всем сердцем, и вы всегда можете доверять мне.
Он обнял и прижал ее к себе.
– Ты нужна мне, – прошептал он. – Никогда не думал, что мне кто-нибудь будет нужен, но теперь я наконец-то понял, что не могу жить без тебя. Мы проклятая семья, Мария, развращенная, жестокая и сумасшедшая. Мы порождены дьяволом – моя бабка, мой отец, а теперь мои братья, сестры да и я сам. Ты сама поймешь это, если останешься со мной.
Он спрятал свою светлую голову у нее на груди и с такой силой прижал женщину к себе, что та чуть не закричала.
– Но ты должна обещать, что останешься со мной, – яростно добавил он. – Можешь делать, что тебе заблагорассудится – опустошать казну, иметь любовников – делай, что угодно, но только не оставляй меня, никогда не оставляй меня…
Она дотронулась до его лица мягкими пальцами.
– Если мне удалось подарить вам счастье, Александр Павлович, тогда мне больше ничего от этой жизни не надо. Я не притворяюсь, что понимаю вас. Я так сильно люблю вас, что скорее соглашусь на то, чтобы вы совершили любое преступление, чем были бы в опасности, и смерть вашего отца не может быть причиной… Но взамен я умоляю о двух вещах: как можно скорее выдайте вашу сестру замуж и будьте очень осторожны, когда отправитесь в Эрфурт.
– Я буду осторожен, – пообещал он. – Я должен быть осторожен, потому что, когда мы вернемся в Россию, мы будем готовиться к войне с Францией.
Полковник Чернышев вновь вернулся в Париж и посещал все модные салоны в надежде увидеть Талейрана, но так, чтобы его желание не бросалось в глаза. По иронии судьбы, чаще всего они встречались в Тюильри, под предлогом того, что отдавали дань уважения императору.
Настроение Наполеона в эти дни было непостоянно. Его очень беспокоили события в Испании, так как после того, как он лишил трона испанскую королевскую семью и передал корону своему брату Иосифу, испанский народ, самый бедный и презираемый народ Европы, восстал против французского господства и ввел новое слово в международный язык – guerrilla – партизанская война. Восстание еще не было подавлено, несмотря на кровопролитие и ужасающую жестокость, проявленную обеими сторонами, однако инцидент этот, как сообщал Талейран, сильно обеспокоил Наполеона. Министру было хорошо известно малейшее изменение в настроении человека, которому он когда-то так преданно служил и которого теперь систематически предавал.
Чернышев подошел к Талейрану и поклонился ему. Император только что прошел мимо них, с хмурым, искаженным лицом, более желтым, чем обычно.
– Его величество выглядит нездоровым, – заметил полковник. – Возможно, поездка в Эрфурт пойдет ему на пользу.
Талейран смотрел прямо перед собой.
– Сомневаюсь, – отозвался он, – если только он не найдет там для себя русскую жену.
Чернышев улыбнулся. Это звучало как праздная фраза, которая для стороннего наблюдателя абсолютно ничего не значила.
– Вот этого-то он как раз никогда и не найдет, – весело сказал он. – Но в конечном счете он сможет найти русских солдат.
Министр закашлялся.
– Я надеюсь на это, мой дорогой полковник. В отличие от его величества, я чувствую, что мне Эрфурт пойдет на пользу. Я надеюсь восстановить свое знакомство с царем. К сожалению, в Тильзите я все время был очень занят.
– Царь с нетерпением ждет еще одой встречи с вами, князь. Он думает, что и маленькая беседа может дать большие плоды, – ответил Чернышев. – Он просил меня передать вам свою благосклонность и его желание всего самого доброго для Франции.
– Спасибо ему за меня, – ответил Талейран. – И скажите ему, что, по моему мнению, русские солдаты, о которых вы упоминали, принесут моей стране гораздо большую пользу, чем что бы то ни было другое.
В Петербурге среди нового общества в девятнадцатом веке неожиданно появилось привидение. Гостиные и приемные залы Зимнего дворца почувствовали ледяное дыхание, напомнившее им об ужасных днях правления Павла. Призраком этим был граф Алексей Аракчеев, самая устрашающая фигура времен предшествовавшего царствования и близкий друг покойного царя. Имя его стало синонимом жестокости, и то, что Александр доверился ему, впервые с начала его правления вызвало трепетный страх у царского Двора.
Почему именно Аракчеев, задавали вопрос дворяне; почему это архаичное чудовище, чей воинственный садизм вошел в поговорку? Что царю нужно от такого человека? Ответ был прост, а для тех, кто понял его, еще и зловещ. Преданность Аракчеева Павлу была безграничной в тот самый период, когда все вокруг предавали его. Только его изгнание дало убийцам возможность выполнить то, что они задумали, а теперь Александр послал за ним непосредственно накануне своего отъезда в Эрфурт.
Эта худая фигура в безукоризненном мундире повсюду следовала за царем, а угрюмое лицо с плоскими чертами склонялось к плечу Александра за столом переговоров и улыбалось ему на балах. Аракчеев снова пользовался расположением, ему льстили, его мнение предпочитали мнению людей, когда-то близких Александру, и та преданность, которую он проявлял по отношению к Павлу, вскоре была отдана новому хозяину. Это был угрюмый, чопорный человек со светлыми пронзительными глазами и манерами, подходящими только для учебного плаца, что делало невозможным легкомысленные салонные разговоры в его присутствии. Истории, свидетельствовавшие о его жестокости, шокировали даже Великого князя Константина.
– Зачем только Александру понадобилось возвращать его? – требовал он ответа у своей сестры. – Господи! Он воскрешает прошлое, а никто из нас к этому не стремится! Никто не смеет говорить в его присутствии о смерти отца, а в то же время он посылает за старинным другом отца и делает его своим фаворитом!
Екатерина нахмурилась. Ей не нравился Аракчеев, взгляд этих зеленых глаз заставлял ее чувствовать себя неуютно. Как результат этого она бывала с ним невыносимо надменна, но, судя по его поведению, он был сделан из камня.
– Александр боится, – сказала она. – Боится, что в его отсутствие может произойти революция, в этом, вероятно, и таится причина. И он выбрал правильного человека, черт бы его побрал. Вот и все разговоры о либерализме! У меня такое чувство, что из нашего мягкого братца в конце концов получится настоящий правитель.
Она пожала плечами.
– Но мне теперь все равно. Если только я выйду замуж за Бонапарта, я буду удовлетворена, а Александр обещал мне это.
Константин хмуро взглянул на нее, удивляясь, почему он позволил втянуть себя во все ее интриги. Он был просто тупым человеком, не разбиравшимся в своих собственных комплексах и не способным оказать сопротивление влиянию личностей, более сильных, чем его собственная. Но природа наделила его хоть небольшим, но воображением, в отличие от бесчувственного Николая, – его младшего брата, и теперь он с ненавистью уставился на сестру.
– Доверяй ему, если хочешь. Сам я думаю, что не видать тебе Франции.
Она рассердилась, но потом рассмеялась и забыла о его пророчестве, слишком уверенная в своем влиянии на Александра, чтобы поверить, что он переменился к ней и теперь обманывает ее.
Как всегда, самой незаметной фигурой царской семьи оставалась царица Елизавета, больше похожая на призрак, сносящая пренебрежение Великой княгини Екатерины и холодность Александра с таким равнодушием, что в Константине это будило подозрения.
Царица смирилась, и, чувствуя это инстинктом, присущим садистам, Константин принялся с восторгом добивать ее. В то же время она принадлежала к числу тех мягких, не ставящих себя высоко женщин, которых он ненавидел именно потому, что они будили в нем самые низменные чувства. Угрюмый, уязвленный ревностью из-за сестры, которая, кажется, больше в нем не нуждалась, испытывавший и физическую зависть перед братом, Великий князь подыскивал себе жертву, кого-то, на ком он мог выместить свое разочарование другими. Он наблюдал за беззащитной царицей, и глаза его суживались. Что-то подсказывало ему, что она вновь счастлива, что монотонность ее заброшенной жизни нарушена. Он установил за ней слежку, и вскоре его шпионы сообщили ему, что Елизавета наконец-то нашла преемника Адаму Чарторицкому.
Русская императрица стала любовницей молодого гвардейского корнета Охотникова, и она была от него беременна. Несомненно, Александр знал об этом и был готов признать ребенка, а ребенок этот мог и выжить в отличие от ублюдка Чарторицкого. Готовый наследник не устраивал никого из сестер и братьев царя, и вот в голове Константина стал медленно складываться ужасный план. Как только этот план зародился, настроение его заметно улучшилось, и он стал преследовать несчастную царицу, тенью следуя за ней из комнаты в комнату, наблюдая за ней с полуулыбкой на своих отвратительных губах.
Она терпела это странное преследование до тех пор, пока нервное напряжение и беременность не заставили ее искать встречи и возможности поговорить с Александром.
Он принял ее в своем кабинете, где подписывал документы и разговаривал со Сперанским. Министр хотел выйти сразу, как только паж объявил о приходе императрицы, но Александр отослал мальчика и приказал Сперанскому остаться. Царица может подождать. Инцидент удивил министра, потому что он никак не мог понять, как Александр, нежнейший из людей, мог быть таким непримиримым по отношению к собственной жене.
Сперанский происходил из низов. Сын бедного священника, он был обязан своим положением редкому сочетанию в нем честности и административного гения. Его политика сводилась к мирным и либеральным реформам, из которых два проекта, как он считал, были дороги и Александру. Ненависть, вынашиваемая по отношению к нему царской семьей и дворянством, могла бы заставить менее значительного человека оставить свой пост, но он ее просто игнорировал. Зная о поддержке царя, он разрабатывал свои непопулярные планы по торговле с Францией и уничтожению крепостничества. Он увидел, что императрица ждет, когда немного спустя проходил через приемную. Сперанский почтительно приветствовал ее.
– Доброе утро, Елизавета.
Царица, казалось, даже не заметила его. Когда она вошла в комнату, Александр вежливо поднялся, и она присела в реверансе.
– Это неожиданный визит. Боюсь, я не смогу уделить вам много времени, я очень занят. Что вы хотите?
Она нервно сглотнула, давно уже она не разговаривала с ним наедине.
– Я пришла пожелать вам успеха и благословения Божьего в Эрфурте, – начала она.
Последовала пауза. Александр наблюдал за ней нетерпеливо и враждебно. Просто удивительно, подумал он, насколько его всегда раздражает ее вид. Она стала живым напоминанием того, что он не справился со своими обязанностями молодого супруга, и что Адам Чарторицкий великолепно сыграл его роль. Он ей этого не простил и никогда не жил с ней после этого.
– Какова же истинная причина вашего прихода? – спросил он ее.
Она посмотрела на него, и кровь прилила к ее лицу.
– Я беременна, – прошептала она.
– Я так и думал. Думаю, мне следует поздравить некоего господина Охотникова.
Она прошла к нему и опустилась в кресло.
– Вы хотите оставить меня теперь? – медленно произнесла она.
Он пристально посмотрел на нее и покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Зачем делать это теперь, если я не сделал этого раньше? Я получаю удовольствие от своей свободы, и, надеюсь, что и вы от вашей тоже. Что же касается ребенка, то я его признаю. Единственное, что удивляет меня, так это, почему вы вдруг решили, что я с вами расстанусь?
– Любой другой разошелся бы со мной, – сказала Елизавета. – А ваш брат все время так странно смотрит на меня, что я подумала, что вы, возможно, собираетесь поступить именно так.
– Я не отвечаю за Константина. Вам нечего бояться меня. Я никогда не нарушал сделки, которую мы с вами заключили много лет тому назад, и сейчас не собираюсь отступать от своего слова. Если бы я решился на развод с вами, то только для того, чтобы жениться на княгине Нарышкиной, а этого я никогда не сделаю, так как она – незнатного происхождения. Еще что-нибудь?
– Нет, я только хотела выразить благодарность.
Она подошла к нему и неожиданно поцеловала его руку.
– Да сохранит вас Господь в Эрфурте, Александр. Если бы когда-нибудь у вас хватило сердечных сил простить меня, я снова стала бы счастливой.
Она повернулась и быстро вышла из комнаты, чтобы у него не было времени ответить или увидеть бегущие у нее по щекам слезы.
Через минуту он уже забыл о ней, решив приказать брату, чтобы тот оставил царицу в покое. Если Константин жаждет развлечений, то пусть найдет другой объект для пыток.
Затем, вышагивая взад и вперед по кабинету, он опять подумал о Сперанском. Хороший человек, но пацифист, человеколюбивый до глупости с этой его мечтой о конце крепостничества. Неудивительно, что его так ненавидели при Дворе. Министр никогда не даст санкцию на войну с Францией, решение о начале которой сам уже принял. Он никогда не поймет, как государь, что она являлась неизбежной и жизненно необходимой для окончательного всеобщего мира. Царь вздохнул и неожиданно выругался, что случалось с ним совсем нечасто.
Господи, все эти интриги, связанные с правлением, бесчисленные факторы, которые необходимо взвесить и рассмотреть перед тем, как решиться на что-либо. Сперанский? В глубине души он уже знал, что следует делать.
Однажды в полночь императрицу Елизавету разбудила ее служанка и сказала, что корнета Охотникова убили в тот момент, когда он выходил из театра. Несколько часов спустя Елизавета родила недоношенную девочку. Ребенок прожил всего несколько недель.
В самом начале сентября 1808 года Александр выехал из Петербурга и направился в Эрфурт, чтобы встретиться там с Наполеоном.
5
Эрфурт был прекрасным старинным городком в Тюрингии, с причудливой архитектурой, древними городскими стенами и узкими, мощенными булыжниками улочками. Двадцать седьмого сентября он содрогнулся от артиллерийской канонады, залпы которой служили приветствием русскому царю и французскому императору в тот самый момент, когда они въезжали в Эрфурт во главе величественной кавалькады. Можно было видеть войска наполеоновской гвардии в роскошных мундирах, высокомерных ветеранов его великих кампаний, важно шагавших вдоль по улице, подобно тому, как они это проделывали во многих городах мира, вместе с эскадронами казаков в их ярких одеяниях и солдатами русской императорской гвардии.
Приказы, отданные русским силам, были строги: никаких выпивок и беспорядков и как можно меньше контактов с французскими войсками. Александр хорошо знал нрав своих людей и не хотел никаких случайностей.
Мелкие немецкие князьки, которых Наполеон сделал королями, собрались в Эрфурте, чтобы отдать ему дань уважения. Это было забавное, недостойное скопище людей, предавших свои народы и даже не сознавших, что их предательство вызвало бурю негодования. Несмотря на флаги, приветствия, буйство красок, которое заполнило спокойный немецкий городок, среди его жителей чувствовалось какое-то беспокойство. Они смотрели на Наполеона с ненавистью и уважением, но по Эрфурту, как, впрочем, и по всей Европе, уже прошел слух: «Помните об Испании».
Испания, обнищавшая и униженная перед всем миром, восстала против тирана и успешно противостояла ему. Да еще англичане под предводительством генерала Уэльслея, будущего Веллингтона, высадились в Португалии. Возобновилась торговля с Англией, и ситуация настолько осложнилась, что, по слухам, Наполеон сам собирался в Испанию, чтобы руководить военными действиями.
Вся центральная Европа, так долго парализованная под пятой завоевателя, казалось, глубоко вздохнула. Самое большое недовольство шло со стороны немецких княжеств, возглавляемых Пруссией, которую лишили ее земель и обложили данью в сто сорок миллионов франков.
При первом взгляде Александр был поражен происшедшей с Наполеоном переменой. Они, как обычно, обнялись с торжественными заявлениями, что в восторге от встречи друг с другом, царь весь изогнулся перед своим крошечным союзником, отметив при этом, что суровый молодой победитель времен тильзитской встречи за один год превратился в очень полного неприятно выглядевшего человека, с таким болезнено желтым цветом лица, что казалось, будто он заразился желтухой.
На следующее после торжественного обеда утро открылась конференция. Одним из первых, кто склонился и поцеловал руку Александра, был князь Беневентский, Шарль Талейран.
Уже через несколько дней Наполеон послал в Санкт-Петербург за своим послом. Когда он вошел в комнату, он понял, что Наполеон был в ярости. Император ходил взад и вперед по комнате, сцепляя и расцепляя руки за спиной. Когда он увидел Коленкура, то повернулся к нему.
– Чем вы там, в Петербурге, занимаетесь, черт бы вас побрал? – требовательно спросил он.
Коленкур начал заикаться.
– Чем, сир? Я не понимаю…
– А все эти доклады, неделя за неделей, в которых мне сообщали, что царь дружески относится к Франции, предан мне, а на самом деле ничего подобного! – вскричал Наполеон. – Вы идиот! Тупоголовый болван! Этот человек ко мне расположен не более, чем король Англии!
– Но, сир, – запротестовал Коленкур. – Сир, он не переставал хвалить вас. Мы беседовали часами, и он оказывал мне всяческие знаки внимания с того самого момента, как я прибыл. Допускаю, что общество Петербурга настроено по отношению ко мне враждебно, но царь предан идее союза с Францией. Сир, уверяю вас, он неоднократно говорил мне…
– Мне все равно, что он вам говорил, – рявкнул Наполеон. – Вы полный идиот, и ему это хорошо известно. Это совсем не тот человек, с которым я имею дело в Тильзите; этот не согласен ни с чем!
Коленкур заметил весьма мудро.
– Теперь он гораздо сильнее, чем был в Тильзите!
Глаза Наполеона сверкали.
– Тонкое наблюдение, мой дорогой Коленкур. Жаль, что за время своего пребывания в России вы не сделали других таких же проницательных наблюдений. А вы знаете, что он практически отверг мое предложение жениться на его сестре Екатерине?
– Я знаю об этом, сир. Я разговаривал с ним по этому поводу вчера, по вашему приказанию, и он ответил, что право выбора мужей для своих дочерей остается за матерью, вдовствующей императрицей. Он ничего не может обещать без ее согласия.
– Ба! Именно это он говорил мне сегодня утром. Что ж, хорошо, ответил я. Если не Великая княгиня Екатерина, пусть это будет ее младшая сестра Анна. Если он – любовник своей сестры, как об этом говорят, это может и быть объяснением его отказа. Но, Боже мой, он практически сказал нет и по отношению Анны. Это уже не ревность, Коленкур, это политика! Он изменил свое отношение ко мне. Он по-прежнему очарователен, да, но это ровным счетом ничего не значит. Я это понял в результате двух встреч на протяжении двенадцати месяцев, а вы, слабоумный вы человек, не смогли раскусить его, видя его каждый день перед собой!
– Мосье Талейран предложил поговорить с ним, – решился вставить Коленкур.
– Эта змея? – Наполеон выдержал паузу. – А почему бы и нет? Бог свидетель, он достаточно коварен, чтобы обхитрить самого сатану и остаться в выигрыше. Что ж, хорошо, пошлите его ко мне. А теперь можете идти. И повторяю, Коленкур. Вы показали себя полным идиотом!
Приказы, отданные русским силам, были строги: никаких выпивок и беспорядков и как можно меньше контактов с французскими войсками. Александр хорошо знал нрав своих людей и не хотел никаких случайностей.
Мелкие немецкие князьки, которых Наполеон сделал королями, собрались в Эрфурте, чтобы отдать ему дань уважения. Это было забавное, недостойное скопище людей, предавших свои народы и даже не сознавших, что их предательство вызвало бурю негодования. Несмотря на флаги, приветствия, буйство красок, которое заполнило спокойный немецкий городок, среди его жителей чувствовалось какое-то беспокойство. Они смотрели на Наполеона с ненавистью и уважением, но по Эрфурту, как, впрочем, и по всей Европе, уже прошел слух: «Помните об Испании».
Испания, обнищавшая и униженная перед всем миром, восстала против тирана и успешно противостояла ему. Да еще англичане под предводительством генерала Уэльслея, будущего Веллингтона, высадились в Португалии. Возобновилась торговля с Англией, и ситуация настолько осложнилась, что, по слухам, Наполеон сам собирался в Испанию, чтобы руководить военными действиями.
Вся центральная Европа, так долго парализованная под пятой завоевателя, казалось, глубоко вздохнула. Самое большое недовольство шло со стороны немецких княжеств, возглавляемых Пруссией, которую лишили ее земель и обложили данью в сто сорок миллионов франков.
При первом взгляде Александр был поражен происшедшей с Наполеоном переменой. Они, как обычно, обнялись с торжественными заявлениями, что в восторге от встречи друг с другом, царь весь изогнулся перед своим крошечным союзником, отметив при этом, что суровый молодой победитель времен тильзитской встречи за один год превратился в очень полного неприятно выглядевшего человека, с таким болезнено желтым цветом лица, что казалось, будто он заразился желтухой.
На следующее после торжественного обеда утро открылась конференция. Одним из первых, кто склонился и поцеловал руку Александра, был князь Беневентский, Шарль Талейран.
Уже через несколько дней Наполеон послал в Санкт-Петербург за своим послом. Когда он вошел в комнату, он понял, что Наполеон был в ярости. Император ходил взад и вперед по комнате, сцепляя и расцепляя руки за спиной. Когда он увидел Коленкура, то повернулся к нему.
– Чем вы там, в Петербурге, занимаетесь, черт бы вас побрал? – требовательно спросил он.
Коленкур начал заикаться.
– Чем, сир? Я не понимаю…
– А все эти доклады, неделя за неделей, в которых мне сообщали, что царь дружески относится к Франции, предан мне, а на самом деле ничего подобного! – вскричал Наполеон. – Вы идиот! Тупоголовый болван! Этот человек ко мне расположен не более, чем король Англии!
– Но, сир, – запротестовал Коленкур. – Сир, он не переставал хвалить вас. Мы беседовали часами, и он оказывал мне всяческие знаки внимания с того самого момента, как я прибыл. Допускаю, что общество Петербурга настроено по отношению ко мне враждебно, но царь предан идее союза с Францией. Сир, уверяю вас, он неоднократно говорил мне…
– Мне все равно, что он вам говорил, – рявкнул Наполеон. – Вы полный идиот, и ему это хорошо известно. Это совсем не тот человек, с которым я имею дело в Тильзите; этот не согласен ни с чем!
Коленкур заметил весьма мудро.
– Теперь он гораздо сильнее, чем был в Тильзите!
Глаза Наполеона сверкали.
– Тонкое наблюдение, мой дорогой Коленкур. Жаль, что за время своего пребывания в России вы не сделали других таких же проницательных наблюдений. А вы знаете, что он практически отверг мое предложение жениться на его сестре Екатерине?
– Я знаю об этом, сир. Я разговаривал с ним по этому поводу вчера, по вашему приказанию, и он ответил, что право выбора мужей для своих дочерей остается за матерью, вдовствующей императрицей. Он ничего не может обещать без ее согласия.
– Ба! Именно это он говорил мне сегодня утром. Что ж, хорошо, ответил я. Если не Великая княгиня Екатерина, пусть это будет ее младшая сестра Анна. Если он – любовник своей сестры, как об этом говорят, это может и быть объяснением его отказа. Но, Боже мой, он практически сказал нет и по отношению Анны. Это уже не ревность, Коленкур, это политика! Он изменил свое отношение ко мне. Он по-прежнему очарователен, да, но это ровным счетом ничего не значит. Я это понял в результате двух встреч на протяжении двенадцати месяцев, а вы, слабоумный вы человек, не смогли раскусить его, видя его каждый день перед собой!
– Мосье Талейран предложил поговорить с ним, – решился вставить Коленкур.
– Эта змея? – Наполеон выдержал паузу. – А почему бы и нет? Бог свидетель, он достаточно коварен, чтобы обхитрить самого сатану и остаться в выигрыше. Что ж, хорошо, пошлите его ко мне. А теперь можете идти. И повторяю, Коленкур. Вы показали себя полным идиотом!