Энтони Пирс. Суд над Роксаной

   — Мы отклоняемся от курса, — сообщила ему Метрия.
   — Ничего не поделаешь, здесь транспортная развязка, — туманно пояснил архивариус.
   Демонесса не видела, чтобы поблизости кто-то что-то развязывал, но спорить не стала. Во-первых, ее предупредили насчет местных чудных словечек, а во-вторых, Икабоду виднее.
   — Не беспокойся, — заверил он, — сворачивая на следующем перекрестке, и опять не в том направлении, мы попадем куда нужно.
   Похоже, в Обыкновении не было возможности двигаться прямо к цели, приближаться к ней следовало сложными зигзагами. Они продолжали движение, и Метрия, присматриваясь к действиям Икабода, училась управлять машиной и вполглаза озирала унылый ландшафт.
   Они проезжали мимо однообразных блочных строений, полей, иногда маленьких рощ. Помимо них по обе стороны дороги неслись и другие машины; демонесса без пояснений поняла, что едущие в одном направлении должны придерживаться одной стороны. Иначе неизбежно страшное столкновение.
   Наконец тяга диска усилилась.
   — Мы приближаемся, — сказала Метрия.
   — Отлично. Впереди городок Сквиданк. Сколько лет Ким?
   — Если народ в Обыкновении стареет с той же быстротой, что и в Ксанфе, то должно быть девятнадцать.
   — Ага, возраст как раз для колледжа. Наверное, она учится в местном муниципальном колледже.
   — В местном коллаже? Они что, склеивают всякие штуковины, чтобы получилась картинка?
   — В каком-то смысле, — улыбнулся Икабод. — Коллаж — это вид изобразительного искусства, а в колледже пытаются чему-то научить молодежь. Что тоже искусство, и весьма непростое.
   Вскоре они подкатили к комплексу больших застекленных зданий, между которыми сновало множество молодых людей и девушек с книгами под мышкой. Некоторые валялись на травке, причем иные из них не были избыточно обременены одеждой.
   — На них надето меньше, чем на мне, — надула губки Метрия, указывая на загорающих девушек.
   — Их эксгибиционизм простителен, поскольку они не обладают столь поразительными аксессуарами, как ты, и, стало быть, не создают своим экстерьером почву для эротического вуайеризма.
   — Что? — Из всего этого Метрии было знакомо только слово «аксессуары», но и насчет него отсутствовала уверенность в том, что в первый раз оно было понято правильно.
   — Скажу проще: у них не такие обалденные фигуры. Если ты покажешься на виду полуодетой, уличное движение будет нарушено, а студенты повыбегают из аудиторий. Профессорам это не понравится.
   Метрия вздохнула: что за публика эти профессора, она знала по опыту общения с Балломутом, и желания ссориться с ними у нее не было. Демонесса подозревала, что профессор — он и в Обыкновении профессор.
   — Надеюсь, она живет на первом этаже, — промолвил архивариус, останавливая грузовик на ближайшей к зданию общежития парковочной площадке.
   — А какая разница?
   — Иначе мы не попадем к ней, не выйдя за рамки коридора.
   — Арнольду придется пойти с нами.
   — Кентавру? В общежитие? Лучше уж тебе заявиться туда нагой!
   Сначала Метрия не поняла, почему ей следует соваться в обыкновенский дом, обернувшись нагой, но потом сообразила, что, во-первых, Икабод имел в виду вовсе не змею с человеческой головой, а во-вторых, просто хотел таким образом сказать, что появление кентавра вызовет здесь переполох. И при всей своей странной манере выражаться, старый обыкновен был прав. Мало того, что при виде Арнольда все здешние спятят от изумления, так ведь еще и эти лестничные пролеты и ступеньки — Метрия могла их видеть сквозь огромные стеклянные окна — совсем не для конских копыт. Лучше ему оставаться в грузовике.
   Но из этого следовало, что подняться к Ким смогут только Дженни или Икабод. Но Дженни не сможет ни сказать, ни понять ни слова.
   — Сходи за ней, — сказала Метрия Икабоду.
   — Не могу. В силу бытующих здесь архаичных правил, мужчин в женский спальный корпус не пускают.
   Метрия запомнила еще одно хитрое словечко. Насколько она поняла, «архаичный» должно было означать то же самое, что «идиотский».
   Она и Икабод вышли из кабины и подошли к кузову. Голова и плечи Арнольда возвышались над высокими бортами.
   — Приехали? — спросил кентавр.
   — Приехать-то приехали, но у нас проблема.
   Пока Икабод с Арнольдом обсуждали ситуацию, к машине приблизилась группа студентов.
   — Тевирп, аклокук, — произнес один из них, обращаясь к Метрии.
   — Это что, обыкновенский язык?
   — Он самый. Парень сказал «Привет, куколка». Если он вступит в коридор, его речь сделается понятной.
   — Если он вступит в коридор, я приобрету драконью морду и откушу ему башку.
   — Проявления экстремизма и радикализма не в наших интересах.
   — А как же мне отвадить этот кусок драконьего дерьма?
   — Я сам этим займусь, — сказал Икабод и, повернувшись к юноше, спросил: — Вы, кажется, что-то хотели от моей замужней дочери?
   — Тьфу, блин, — парень сплюнул, — такая красотка, а мало того, что уже замуж выскочила, так еще и таскается повсюду со старым козлом-папашей.
   В мгновение ока вся компания удалилась.
   — Смех, да и только, — фыркнул Икабод.
   — Ой! — пискнула проходившая мимо девушка. — У вас что там, в машине, лошадь?
   Метрия поняла, что девица усмотрела сквозь щели между планками борта пятнистый Арнольдов бок.
   — Не совсем, — сказала она.
   — Но я же вижу шкуру. Это пони, да?
   — Нашла пони, — провозгласил из кузова Арнольд. — Это мой бок. Хочешь взглянуть?
   Метрия от удивления разинула рот, но не нашла что сказать.
   — Еще как! — вскликнула студентка, подскакивая от возбуждения. Глаза Икабода заблестели, поскольку грудь девушки под тонкой футболкой с каждым прыжком совершала соблазнительные колебания.
   — Ну что ж, я вам кое-что покажу, но сначала попрошу об одном одолжении.
   — Сколько угодно.
   — В этом корпусе живет девушка, с которой нам надо поговорить. Но мужчин туда не пускают. Не будете ли вы любезны передать ей сообщение?
   — Пожалуйста, — кивнула студентка, силясь понять, какое отношение может иметь конский круп к разговаривающему с ней солидному мужчине.
   — Ее зовут Ким. Вручите ее этот изумрудный диск и попросите, чтобы вышла к нам.
   Он кивнул Метрии. Ей нелегко было на это решиться, но, понимая, что кентавр нашел наилучший выход, она отдала диск.
   — Это изумруд? — удивилась девушка. — Но он же черный.
   — Почернел от времени, — уклончиво ответил Арнольд.
   — А почему ты не можешь за ней сбегать? — спросила студентка Метрию. — Ты-то ведь явно не мужчина.
   — Я… я…— Демонесса не знала, что сказать.
   — У бедняжки дефект речи, страшное заикание, — нашелся кентавр. — Не надо ее смущать.
   — Конечно, конечно. Я мигом.
   Девушка умчалась.
   — А что, если она присвоит диск? — озабоченно спросила Метрия.
   — Повестка Симург может достаться только адресату. Девице даже в голову не придет отнести ее куда-то еще, — пояснил Арнольд.
   — Откуда ты знаешь?
   — Я кентавр.
   Ну конечно, кентавры всегда все знают. Обычно их самоуверенность Метрию раздражала, но сейчас досады не было, поскольку Арнольд ее успокоил.
   Очень скоро из корпуса выбежала Ким. Одета она была в том же стиле, что и Метрия, и по сравнению с той угловатой девочкой-подростком, которая участвовала в игре, стала более женственной.
   — Метрия! — воскликнула она на бегу, узнав демонессу. — Какими судьбами?
   — Как получилось, что я ее понимаю на таком расстоянии? — спросила демонесса кентавра.
   — Я развернулся к ней лицом и сдвинулся на полшага вперед, — пояснил тот. — Она уже в коридоре.
   Подбежав к демонессе, Ким заключила ее в объятия.
   — Чертовски рада тебя видеть! Но как ты попала в реальный мир?
   — А ты не слышала о волшебном коридоре кентавра?
   — Слышала, но это же давняя история. Ой! — Она заметила Арнольда. — Ты тот самый… А я думала… думала, ты давным-давно…
   — Слухи о моей смерти были сильно преувеличены, — промолвил кентавр, протягивая Ким руку.
   — Мы отправляемся в Ксанф, — заявила Метрия. — Я доставила тебе повестку, и ты должна будешь вернуться с нами.
   — Но я не могу, — возразила Ким. — У меня занятия, домашние задания, обязательства…
   — Их придется отложить, — заявил Арнольд. — От повестки Симург отказываться нельзя.
   — От повестки Симург? — Ким уставилась на черный кружок. — Я сразу почувствовала: в этом медальоне есть что-то особенное. Но попасть в Ксанф я могу только через игру, а для этого у меня нет времени.
   — Даже в летние каникулы? — спросил Икабод.
   — Ну… еще ведь и Даг, — промолвила она, покраснев. Метрия к этому отнеслась с полным пониманием: у нее самой по похожим причинам в свое время исчезали невесть куда не то что каникулы, а целые семестры.
   — А что Даг, Даг тоже отправляется в Ксанф, — сказала она. — У меня и для него повестка имеется.
   Все возражения Ким мигом испарились.
   — Скажу соседке по комнате, чтобы прикрыла меня, — промолвила она и умчалась.
   Тем временем вернулась девушка, передававшая жетон.
   — Насчет лошади…— начала она.
   — Залезай в кузов, — пригласил Арнольд.
   — А это разумно? — просил Икабод.
   — Уговор дороже магии.
   Архивариус откинул задний борт и, когда девица забралась в кузов, закрыл его снова.
   Наступила тишина, потом послышался слабый возглас.
   — Ну ничего себе! Вы что, взаправдашний?..
   — Самый взаправдашний, — заверил ее Арнольд. — Только прошу никому об этом ни слова. Могут возникнуть всякие шероховатости, а я слишком стар, чтобы их сглаживать.
   — Прибедняется, — усмехнулся Икабод. — Второго такого мастера по сглаживанию шероховатостей не сыщешь. В Области Безумия он уговорил позировать множество экземпляров тамошней фауны, пока я делал зарисовки.
   — А ты… ты кто? — несколько придя в себя, спросила девушка у Дженни.
   — Дженни, эльфесса. Про меня тоже лучше молчать, для сглаживания шероховатостей я слишком молода.
   Ким вышла из здания с сумкой.
   — Тут материалы по курсовой. Может, удастся выкроить для нее время.
   Девушка вылезла из кузова с совершенно ошарашенным видом.
   — Спасибо, Джо, — сказала ей Ким.
   — Нет проблем, Ким, — откликнулась та, удаляясь нетвердым шагом.
   — А если разболтает? — спросила Метрия.
   — А кто ей поверит? — засмеялась Ким. — Поехали за Дагом!
   На сей раз в кабину села Ким, она знала, где найти Дага, а поскольку ножки ее были на виду, как и у Метрии, Икабод возражать не стал.
   — Ну и физиономия была у той девицы, — фыркнула Метрия. — Бедняжка ожидала увидеть коня и человека, а увидела кентавра.
   — Она увидела то, что ожидала: и конь, и человек числятся в моих предках, — строго произнес Арнольд.
   — Но поначалу чуть не шлепнулась в обморок, — усмехнулась Дженни. — Мне это понятно, я сама была поражена, впервые увидев Чеке. Поначалу я даже списала все это на плохое зрение и по-настоящему поняла, что вижу, лишь когда Чеке дала мне очки.
   — Да, крылья у кентавра и впрямь смотрятся необычно, — согласился Арнольд. — Пока сей биологический вид не размножился и не занял свою нишу, это будет проблемой для аликентавров.
   — Для кого?
   — Для крылатых кентавров. Раз им предстоит утвердиться как биологическому виду, они должны получить видовое название. Поскольку крылатого единорога именуют аликорном, их следует именовать аликентаврами.
   — Или, для краткости, алия, — заявила Метрия, страшно довольная тем, что в кои-то веки не перепутала слова. — А проблема-то в чем?
   — Этому гибридному роду будет не так-то просто продолжиться, — сказал Арнольд, — Чеке появилась на свет в результате связи между обычным кентавром и гиппогрифом, а происхождение Чериона до сих пор остается загадкой. Весь их вид составляет потомство этой парочки, но, чтобы сделать его жизнеспособным, требуется приток свежей крови. Можно, конечно, попробовать прибегнуть к магии Источника Любви, но обычные кентавры очень осторожны в таких вопросах, поскольку радеют о чистоте расы и не одобряют скрещивания. Вот почему перспективы алии не слишком обнадеживают.
   — А вот и нет, — возразила Метрия. Дженни с Арнольдом воззрились на нее.
   — Ты знаешь что-то неизвестное мне? — спросил старый кентавр, будучи уверен в обратном.
   — Конечно. Волшебник Трент прошел омоложение и теперь превращает всех во всех не хуже, чем когда был королем. Одну девушку, Синтию, он сделал кентаврицей еще семьдесят пять лет назад, а теперь она тоже омолодилась и, надо думать, скоро они с Че составят прекрасную пару. Вот тебе и свежая кровь. Но раз Трент сделал это единожды, он может сделать и дважды, и трижды, и сколько надо. Может превращать в алию людей, кентавров, кого угодно. Лучше, конечно, кентавров: они близки к алии по телосложению, и им остается только научиться летать. Что не станет проблемой, учитывая природную сообразительность кентавров как вида и общую для всех крылатых особей способность облегчать и облегчаться. Им даже не придется пачкать руки о столь презираемые ими разнообразные магические таланты.
   — Устами младенца…— задумчиво пробормотал Арнольд.
   — Я не младенец! — надулась Метрия. — И где ты видел у меня усы?
   — Он сказал не «усами», а «устами», — поправила Дженни.
   — О! Это драматично.
   — Как?
   — Энергично, эстетично, патетично…
   — Может, поэтично?
   — Не важно! — сказал Арнольд, опередив Метрию. Дженни рассмеялась, и демонессе не осталось ничего другого, как рассмеяться вместе с ней.
   Вскоре грузовичок остановился возле спального корпуса, с виду такого же, как предыдущий с единственной разницей: толклись вокруг него главным образом юноши. Выйдя из кабины, Ким остановилась под хорошо известным ей окошком, вложила в рот два пальца и оглушительно свистнула.
   В окошке мигом появилась голова.
   — Сейчас спущусь, — крикнул Даг, помахав рукой.
   — А я-то думала, в Обыкновении нет никакой магии, — заметила Метрия.
   — Женщины повсюду оказывают на мужчин магическое воздействие, — откликнулся Арнольд.
   Вскоре Даг вышел из здания, и Ким подвела его к машине. С тех пор как Метрия видела его в последний раз, он повзрослел, раздался в плечах и стал выглядеть еще симпатичнее.
   — У демонессы Метрии для тебя кое-что есть, — сказала ему Ким.
   — Спасибо, с тех пор как у меня есть ты, мне ничего не нужно, — галантно отозвался парень.
   Ким счастливо улыбнулась.
   — Это не то, что ты подумал. Он принесла тебе повестку.
   — Что? — переспросил Даг.
   — Повестку для участия в судебном абсцессе, — пояснила Метрия.
   — В чем?
   — Регрессе, прогрессе, эксцессе…
   — Процессе?
   — Не важно! — хором произнесли Дженни, Метрия и Ким.
   — Но разве в Ксанфе устраивают суды?
   — Еще как устраивают, — заверил юношу Арнольд. — Печальным прецедентом такого рода является процесс над Скриппи Скелли.
   Даг взглянул на Ким, и та, будучи лучше его подкована в истории Ксанфа, утвердительно кивнула.
   — Было дело. Скриппи Скелли — это ходячая скелетица, жена скелета Косто. Ее судили за то, что она напортачила с доставкой дурного сна троллю Тристану, который не стал есть маленькую девочку.
   — Но это небось было невесть когда, — отозвался Даг. — И вообще, тролли не должны есть детей, а дурные сны следует посылать…
   Ким прервала эту речь тем, что наклонила его голову и поцеловала Дага в губы.
   — Приятно видеть, когда все под контролем, — одобрительно пробормотала Метрия. — Она научилась с ним управляться.
   — У женщин такое умение в крови, — промолвил Арнольд.
   — Бери берилл, — сказала Метрия, вручая Дагу диск.
   — Но я не могу вот так взять да и отправиться в Ксанф, — запротестовал юноша. — Мне еще курсовую писать…
   — А вот я отправляюсь, — заявила Ким.
   — Подожди, я договорюсь, чтоб меня прикрыли, — бросил он и поспешно скрылся в здании.
   — От учебы мозги сохнут, — доверительно сказала Ким Метрии, и та понимающе кивнула.
   Вскоре Даг появился снова, и Метрия от половинки души порадовалась тому, что самая сложная часть задания была выполнена. Остальные адресаты, какие бы с ними ни возникли затруднения, по крайней мере находились в Ксанфе.

Глава 9
ДЕМОНЕССА ЗА РУЛЕМ

   Ким и Даг забрались в кузов, чтобы поболтать с Дженни, а Метрия снова заняла место рядом с Икабодом. Они поехали к дому Ким, поскольку девушка категорически отказывалась отправляться в Ксанф без своей собаки Грезы. Некоторое время ехали молча.
   — А старикан пялится на твои коленки, — ехидно заметила Менция.
   — Значит, есть на что посмотреть, — парировала Метрия.
   — А я их ему первая показала.
   — Могла бы и трусики показать.
   — Ну уж нет. Во-первых, это могло бы вконец выбить его из колеи, а во-вторых, быть истолковано как нарушение Взрослой Тайны.
   — Да ему уже сто лет!
   — И он снова впал в детство.
   Метрия поняла, что тут ее худшая половина, пожалуй, попала в точку.
   — Хорошо, что, когда я забыла об одежде, на мне не было трусиков, — пробормотала она.
   — Даю пенни за твои мысли, — сказал Икабод.
   — Обыкновенские монеты в Ксанфё не ценятся.
   — Понимаю. Просто ты ушла в себя, и мне стало любопытно, что творится в твоей очаровательной головке.
   — Я разговаривала со своей худшей половиной Менцией, и она сказала, что ты таращишься на мои колени.
   — Что я и готов всецело подтвердить под присягой. Меня еще с отрочества привлекали женские конечности как символ женственного начала.
   — Конец как символ начала?
   — Ну, я использовал метафору.
   — Что?
   — Параллель, аналогию, соответствие, сродство, близость…
   — Синекдоху?
   — Точнее, метонимию, — буркнул он, а потом, подумав, спросил: — Но ты-то откуда знаешь этот термин?
   — Понятия не имею. Многие мудреные словечки срываются у меня с языка сами собой.
   — Ты интересное существо, — отметил Икабод. — Конечно, все сверхъестественные существа по-своему интересны, но ты необычна даже для демонессы. Как полагаешь, что послужило причиной твоих… э… затруднений с использованием слов?
   — Когда я была совсем новой, на меня ненароком наступил Сфинкс, а такое не проходит даром даже для демонической субстанции. Личность моя подверглась расщеплению, и я стала заговариваться.
   — А, стало быть, ты бываешь то Метрией, то Менцией.
   — И еще бедной сироткой.
   На сиденье появилась одетая в лохмотья малютка.
   — А у других демонов бывает расщепление личности?
   Для крошки-побирушки вопрос был слишком сложен, так что демонессе пришлось снова стать Метрией.
   — Нет. Мы все можем принимать любое обличье, но под ним всегда пребывает один и тот же злой дух. Я, пожалуй, единственная, в ком реально сосуществуют не только обличья, но и личности. Становясь сироткой, я должна вести себя как лицо, непричастное к Заговору Взрослых, в образе Менции делаюсь малость чокнутой, хотя в Области Безумия именно Менция проявляет наибольшее здравомыслие, а будучи Метрией — начинаю заговариваться.
   — Изумительно! В Обыкновении феномен расщепления личности тоже известен и, как правило, является последствием полученной в детстве психологической травмы. Например, сексуального насилия.
   — Ну, должна сказать, что пребывание под пятой у погрузившегося в разгадывание собственных загадок Сфинкса имеет мало общего с сексом, но зато уж это насилие так насилие.
   Икабод рассмеялся.
   — Вот видишь, все дело в том, что эта травма была нанесена тебе в детстве. Будучи взрослой, полностью сформировавшейся личностью, ты пережила бы эту неприятность без столь далеко идущих последствий.
   — Выходит, что со смертными, и даже с обыкновенами, случается то же самое, что произошло со мной.
   — Именно так. У психологов на сей счет бытуют разные мнения, единой позиции тут не выработано, но многие считают расщепление личности способом справиться с последствиями детской травмы. А возможно, психологическое потрясение от самого акта насилия, словно удар молота, дробит личность на несколько фрагментов, каждый из которых впоследствии пытается исцелиться сам, формируя отдельную личность. Правда, такая личность практически не бывает полноценной, ибо обломок не может полностью соответствовать единому целому. Так обстоит дело у людей, но твой пример показывает, что различия между людьми и демонами меньше, чем можно было бы подумать. Это объясняет твои проблемы с лексиконом: видимо, твоя совокупная память обладает полным набором слов, но конкретная личность не всегда может в нужное время извлечь оттуда именно то, что нужно.
   — Похоже на правду. Именно это меня и заводит.
   — Может, изводит?
   — Неважно. Можно, я тебя потусую?
   — Что сделаешь?
   — Порисую, потанцую, побалую…
   — Может, поцелуешь?
   — Вот именно! — Метрия чмокнула его в правое ухо. — Благодаря тебе я хотя бы знаю, что со мной происходит. И что я такая не одна.
   Грузовик вильнул и выровнялся не сразу. А когда выровнялся, Икабод глубоко вздохнул и сказал:
   — Я рад, что смог быть тебе полезен. Но если ты снова задумаешь меня поцеловать, не делай этого, когда я за рулем.
   — Извини.
   — Не извиняйся, мне было очень приятно. Просто будь осторожна. Для человека моих лет отвлекаться, да так сильно, когда он ведет машину, очень опасно.
   — Я постараюсь, — сокрушенно пообещала она.
   — А эта твоя альтернативная личность, Менция, — ты правда с ней беседуешь?
   — А что, нельзя?
   — Обычно та или иная личность доминирует и прямых бесед они не ведут.
   — Ну, в общем, как правило, главная я. Она совсем отделилась, когда меня угораздило обзавестись половинкой души и влюбиться. Она моя бездушная половинка и потому существует в соответствии с исконно демоническими понятиями. Бедная сиротинушка довольствуется половинкой моей половинки, так что у нее как у личности имеется четвертинка души. Но Менцию разбирает любопытство, каково это — быть полуодушевленной. Поэтому она остается при мне и иногда выступает на первый план. Хочешь с ней поговорить?
   — Нет. Мне другое интересно: о чем вы говорите друг с другом, если у вас общий жизненный опыт и одинаковые познания.
   — Опыт-то общий, но одно и то же мы толкуем по-разному.
   — И все же о чем таком вы говорите?
   — Чаще всего о любви. Она вообще не понимает, что это такое.
   — Мало кто способен понять, что такое любовь, не испытав ее. А можно послушать такой разговор?
   — Почему бы и нет, — подала голос Менция. — Совершенно очевидно, что только крайняя степень идиотизма способна сделать некогда нормальную демонессу любящей, способной к самопожертвованию и думающей лишь о том, как несколько раз на дню осчастливить и довести до блаженного отупения своего неизвестно зачем ей понадобившегося мужа. Она называет это любовью, а я нахожу такую форму существования извращением. Кому какое дело, счастлив или несчастлив какой-то там смертный мужчина. Он вовсе не заслуживает такого внимания.
   — Никакого идиотизма в этом нет, — возразила Метрия, — хотя бы потому, что, делая его счастливым, я сама получаю не меньшее удовольствие. Это взаимно: мои желания определяются его желаниями. До того как я влюбилась, моя жизнь была пуста, а теперь она полна смысла, да так, как я даже не ожидала. Любовь дает мне удовлетворение…
   — Удовлетворение! Почему бы тебе в таком случае не приковать себя цепью к стене сырой темницы? Ты со своей дурацкой полудушой научилась получать удовольствие от собственных страданий.
   — То, что ты по невежеству считаешь страданиями, для меня истинное наслаждение.
   — Ты упиваешься своим унижением.
   — Не будь у тебя в голове все перевернуто, ты поняла бы, что я обретаю наивысшее блаженство.
   — Это в твоей башке все вверх тормашками, а я верна своей демонической природе.
   — Картина ясна, — промолвил Икабод. — Личность без души не в состоянии постичь, что это такое, а личность, не познавшая любви, не видит в ней никакого смысла.
   — Верно, — сказала Метрия. — Я ведь и сама обзавелась половинкой души из любопытства и ради забавы. Именно любопытство заставило меня зайти так далеко, что я вышла замуж, не подозревая, разумеется, чем это может обернуться.
   — Помнится, Арнольд рассказывал мне об одной одушевленной демонессе, когда-то в прошлом вышедшей замуж за одного из королей Ксанфа. Но, когда ей доставили младенца, душа перешла к нему, а она вновь обрела чисто демоническую природу и исчезла с ужасающим шумом. Не случится ли с тобой нечто подобное?
   — Да, эта история приключилась с моей подругой Дарой, которая вышла замуж за тогдашнего короля Хамфри — нынче он служит Добрым Волшебником. Ее душу получил их сын Дафри. Она действительно исчезла, но впоследствии вернулась к Хамфри, потому что одушевленное состояние нравится ей больше, чем бездушное. Души у нее, правда, все равно нет, так что ей приходится изображать ее наличие. Но я, если мне доставят младенца, от души не откажусь, а отдам ему половинку своей половинки. Она будет расти вместе с ним и, надеюсь, вырастет до полного размера.
   — Ты великодушна, Метрия.
   — Нет, с всего лишь половинкой души я малодушна, но все-таки не бездушна.
   — А ведь знаешь, встретив тебя или Менцию там, в Области Безумия, я поначалу подумал, что ты кто-то вроде нимфы, такая же пустышка.