Страница:
Присутствовал в этой истории и Че — он соотносился с принцем-драконом, возможно потому, что и тот, и другой относились к крылатым чудовищам. Несмотря на весь ужас ситуации, девочка чувствовала, что дракон любит принцессу, и, хотя находила предложенный им способ выразить свои чувства слишком уж своеобразным, понимала, что для столь буйного, хищного и неукротимого по своей сути существа, как дракон, он может казаться вполне естественным.
А принцесса решила пойти к дракону, ибо, искренне любя его, полагала, что вполне может претерпеть некоторые неудобства ради того, чтобы ее возлюбленный исполнил свое высокое предназначение. Подобно девочке, готовой ради утешения друга спеть ему глубоко личную, не предназначенную для посторонних ушей песню.
Потом злые люди и гадкая туча попытались напасть на дракона, но принцесса предостерегла его. Он уничтожил нехороших людей, а принцессу унес на далекий и прекрасный остров. А поскольку обстоятельства сложились так, что возвращаться домой ни она, ни он не могли, они воспользовались магией, превратились в единорога с единорожицей (весьма смазливой), после чего жили вместе долго и счастливо. Надо сказать, что единорогов Дженни тоже никогда не видела, но в песне это почему-то не имело значения. Стоило ей увидеть образ, и сразу стало ясно, кто это такой. Без труда узнала девочка и тучу: кого-кого, а эту каверзницу Тучную Королеву знает всякий.
Фантазия вышла славная: у Дженни полегчало на сердце, и она точно знала, что песня утешила и Че, хотя происходившего в ней он знать не мог. «А может, и мог, — неожиданно подумалось девочке, — может, и мог, если в известном смысле сам в этом участвовал. И оказался при этом хорошим — вовсе не съел принцессу, а женился на ней. Конечно, все это было не взаправду, но все-таки…»
Дженни вжилась в песню, и та лилась, и лилась. Че, слушая ее, успокоился, а потом и уснул. Следом уснула и Дженни: собственная песня убаюкала ее, несмотря на весь ужас происходящего.
Пробудил девочку звук шагов: к хижине кто-то приближался, и на сей раз этот кто-то не прошел мимо.
Дверь рывком распахнулась, и на фоне зарева угасающего костра на пороге возникла темная фигура.
— Вам что, есть неохота? — гаркнул гоблин, увидев нетронутое мясо. — Ну и ладно, нам больше достанется.
Он подхватил с пола оба куска и захлопнул за собой дверь.
Дженни расслабилась, обрадовавшись тому, что мясо забрали: она очень любила животных и вообще не ела мясного. Но не успела она заснуть снова, как послышались тяжелые шаги, и в дверном проеме появился сам Гротеск.
— Так, от еды, стало быть, носы воротим, — прорычал гоблинатор. — Ишь, какие привереды нашлись. А ну, вылезайте, сейчас мы с вами разберемся!
Сердце Дженни упало. Минула полночь, подмога к ним не подоспела, а если гоблины устроят сейчас свою отвратительную забаву, то уже и не поспеет. И все потому, что они не притронулись к этому противному мясу.
Их вывели к догорающему костру. Видимо, они провели взаперти несколько часов: большая часть валежника превратилась в уголья, а огромный круг сыра перебрался на другую половину неба. Неужели за это время гоблины съели все, что осталось от нимфы с фавном, и решили снова разжиться мясом?
— Значит, так, — заявил гоблинатор, — мы собирались продержать вас несколько дней и как следует откормить. Но если вы будете отказываться от пищи, то, наоборот, похудеете: станете тощими и невкусными.
Он выдержал паузу, позволив всем присутствующим оценить его железную логику. После чего скорчил гримасу, которую, видимо, считал улыбкой, и продолжил:
— Итак, предлагаю вам выбор. Или вы едите, — он указал на два куска мяса, один из которых был надкушен, — или мы начинаем забаву прямо сейчас.
Дженни посмотрела на Че. Она-то не собиралась прикасаться к этому мясу ни при каких условиях, но он должен был решать сам.
Кентавр покосился на мясо, потом на пруд, перевел взгляд на Дженни и неожиданно пробормотал:
— Может быть, ты споешь?
— Правильно, жеребенок, скажи ей, чтобы не кочевряжилась. — Промолвил гоблинатор, видимо, не расслышав фразу и приняв слово «споешь» за «съешь». — Тогда вам не придется гоняться друг за другом прямо сейчас. И вам лучше — дольше проживете, — и нам.
Сейчас мы сыты и предпочтем съесть вас, когда проголодаемся.
— Мы умрем раньше, — промолвил Че.
Таков был его ответ: прикасаться к мясу он не собирался. Но это значило, что им придется участвовать в жестокой гоблинской потехе — возненавидеть друг друга, а потом угодить в котел. И если перед таким страшным концом Че хотел послушать ее песню, как могла она отказать? Но, с другой стороны, ей было нелегко петь и перед одним Че, что же говорить про целую ораву злобных Уродцев?
— Ну, давайте, решайте, дурачье несчастное! — рявкнул гоблинатор, и вся его шайка глумливо загоготала.
Дженни решила, что она просто обязана дать маленькому кентавру хотя бы малую толику утешения: другой возможности ей уже не представится. И пусть песня станет памятью об их дружбе, памятью, которая, возможно, сохранится даже когда ими овладеет ненависть.
Подойдя к Че, девочка обняла его голову обеими руками (она просто не могла петь для гоблинов) и постаралась представить себе, что здесь нет никого, кроме них двоих. Приникнув к уху кентавра, девочка закрыла глаза и стала напевать — сначала тихонько, а потом и громче.
И снова за словами последовали образы: чудесный замок на вершине горы и принцесса, собирающая цветы у ее подножия…
Откуда-то, словно издалека, донесся грубый гоблинский голос:
— Эй, парни, а ну бегом за валежником. Нужно, чтобы было на чем разжечь костер, если эта парочка не раздумает кобениться.
Чтобы не слышать этих ужасных слов, Дженни запела еще громче. Образы стали отчетливее и живее: дракон появился в своем истинном обличье, но оно не пугало. Девочка поняла, что Че каким-то образом участвует в действии, что он и есть дракон, который, умей он летать, унес бы ее отсюда в безопасное место. Злая туча находилась неподалеку, но и она, похоже, не грозила бурей. Не иначе, как решила пролиться дождиком в другом месте.
— Господин гоблинатор, — подал зычный голос кто-то из гоблинов, — мы как, забавляться будем или смотреть на эту парочку?
Тучка подпрыгнула. Потом на плечо Дженни легла тяжелая рука, и образы исчезли.
— Ты что это делаешь, эльфийское отродье? — прорычал Гротеск, выглядевший потрясенным. — И как? У эльфов не бывает такой магии!
— Точно! — воскликнул Че. — Без магии тут не обошлось!
— Хватит тянуть, начнем забаву, — крикнул кто-то из гоблинов.
— Отставить! — рявкнул генерал-гоблинатор. — Забава откладывается, надо разобраться, что к чему. Эта не обычная девчонка, она использует какие-то чары. И потом — вы только гляньте на ее уши.
Гоблины сбились в кучу и принялись галдеть, тараща глаза и показывая на нее пальцами: до сего момента они, видимо, просто не обращали внимания на ее уши. А уж сама-то она никак не могла предположить, что форма ушей может уберечь ее от жестокой расправы.
Пленников затолкали обратно в хижину, и как только дверь за ними захлопнулась, Дженни повернулась к Че.
— Знаешь, — сказала она, — на самом деле я не только не владею никакой магией, но даже не представляю себе, что это такое. Там, где я живу, волшебство доступно только Верховным.
— Представлять ты, может быть, и вправду не представляешь, но магический талант у тебя, похоже, все равно есть. Когда ты пела, я оказался в твоей песне, где были принцесса, дракон и замок Ругна — совсем как всамделишный, только тот стоит не на горе, а в лесу. И даже Гротеск был там, в виде черной тучи. Это какое-то сонное волшебство.
— Ничего подобного, — возразила Дженни, — мы с тобой вовсе не спали, а уж гоблинский вожак и подавно.
Эти картинки возникали в моем воображении, и… — Еще не закончив фразу, девочка поняла, что дело обстоит не так просто. Как они могли оказаться в ее песне, в ее сне наяву. Она никому о нем не рассказывала, но они — и Че, и даже Гротеск — оказались там. И знали, что оказались там.
— Ночные кобылицы разносят спящим дурные сны, а дневные, вроде Ромашки, доставляют светлые грезы бодрствующим. Может быть, твой талант в чем-то сродни их способностям.
— Я вообще о них никогда не слышала.
— Так ты ведь и в Ксанфе совсем недавно.
— Ладно. А эти дневные грезы — разве бывает, чтобы разные существа одновременно грезили одним и тем же?
— По-моему, нет, — ответил Че, наморщив лобик. — К тому же кобылицы не умеют петь. Но
без чар точно не обошлось: Гротеск это почувствовал, потому и решил не варить нас, пока не поймет, в чем дело. Думаю, перед тем как съесть любого пленника, он старается извлечь из него всю возможную пользу.
— Но если это и магия, то не больно сильная, — вздохнула Дженни. — Иначе я продолжала бы петь, а мы, оказавшись в песне, просто ушли бы отсюда.
— Мысль интересная, — заметил Че. — Песня меня так» и затягивала. А почему ты замолчала?
— Гротеск положил мне на плечо свою лапищу.
— Хм.., но если он сам пребывал в песне в виде темной тучи, так как ему удалось разрушить видение? Оно такое приятное: мне совсем не хотелось его покидать, да и ему, по-моему, тоже.
— Не знаю. Правда, я слышала, как другой гоблин окликнул гоблинатора, и,.. — Девочка задумалась… — Ага, туча подпрыгнула. А потом он вышел из видения.
— Потому что другой гоблин пробудил его, вырвал из сна. Не крикни он, Гротеск бы нас не прервал.
— Пожалуй, так. Жаль, что тот, другой, гоблин сам не попал в сон.
— Это, наверное, из-за того, что он тебя не слышал, — возбужденно заговорил Че. — Возможно, будь твое пение громче, мы выбрались бы из стойбища!
Сама мысль о том, чтобы даже мурлыкать в такой компании под нос (не то, что петь во весь голос), вызывала у Дженни ужас, но коль скоро на кону стояли их жизни, тут было о чем подумать.
— Наверное, нам самим нужно получше разобраться в этом явлении, — сказала девочка. — Если это не то, что ты думаешь, пение не помешает им нас сварить.
— Правильно. Спой прямо сейчас, а я попробую выйти из видения. Если смогу, то смогут наверное, и гоблины, но коли нет…
— Да! — воскликнула Дженни, воодушевленная появившейся надеждой освободиться без посторонней помощи. — Сейчас попробуем.
Здесь, в хижине, запеть было легче, чем снаружи, ибо слушателем являлся только Че. А он слушал внимательно, готовясь погрузиться в видение и попробовать из него выйти.
Но как Дженни ни старалась, на сей раз видение ограничилось образом собиравшей цветы принцессы. Че (или принц-дракон) там напрочь отсутствовал!
Потом снаружи донесся звук, и Че отвлекся на него, опасаясь появления гоблина. Дженни продолжала петь, готовая умолкнуть, если злобный надсмотрщик войдет в темницу.
И тут в ее видении появился дракон, а следом и маленькая темная тучка; как она поняла, стоявший за дверью гоблин.
Теперь Че должен был попробовать выйти. Дженни, разумеется, продолжала петь, ведь им следовало выяснить, можно ли покинуть сон, пока он продолжается.
Че не вышел. Правда, похоже, и не пробовал. Не дождавшись от него каких-либо действий, Дженни, в конце концов, у молкла, позволив видению исчезнуть.
— Что случилось? — спросила она. — По-моему, ты даже не пытался выйти.
— Правда, — сконфуженно признался Че. — Сначала я не мог попасть в песню, а когда, неожиданно оказался там, то и помыслить не мог о выходе. Мне было так хорошо.
— Но ведь мы хотели узнать, может ли это видение Удержать гоблинов.
— Ага. Только стоило мне оказаться там, как я потерял к этому всякий интерес.
— Ладно, попробуем еще разок, — строго сказала она. — Но ты уж постарайся.
— Еще как постараюсь! — пылко заверил кентавр.
Дженни запела снова. Появился замок, цветы, принцесса.., потом облако. Гоблин вошел в видение, но не Че!
«Как такое могло случиться? — изумилась девочка, — ведь гоблину-то на нас наплевать!»
И тут ее осенило. И она умолкла.
— Эй, я туда так и не попал, — сказал Че.
— Знаю. Зато гоблин попал, тот, что за дверью торчит.
— Но…
— Ты прислушивался специально, а он нет. И раньше.., ты попал туда, когда отвлекся.
— Когда отвлекся, — эхом повторил он. — А ведь точно: я что-то увидел, посмотрел в сторону, а оказался там.
— Вот видишь, попасть в видение можно только не обращая на песню внимания, — заключила Дженни. — А может быть, то же самое требуется и чтобы его покинуть.
— Может, и так. Но как я не могу не обращать внимания на песню, когда мы проделываем это все специально?
— Надо отвлечься.
— Но отвлечь может только случайность.
— Да, до сих пор получалось так. Но раз это срабатывает именно таким способом, мы должны найти возможность использовать его.
— И то правда. Попробуем снова: проверка нашим догадкам не помешает.
Дженни запела. Че отвернулся, стукнул по стене так сильно, что руке стало больно, и — отвлекшись на боль! — вошел в песню. Там появился дракон. Теперь оставалось выяснить, может ли он выйти, пока звучит песня.
Только вот никакого желания выяснять это дракон не выказывал. Равно как и парочка объявившихся там в виде облаков гоблинов. Идиллическое видение продолжалось ровно столько, сколько пела Дженни. И рассеялось, когда она смолкла.
— Я знал, что должен попытаться выйти, но никак не мог. — смущенно пробормотал Че. — В твоей песне так славно.
— Но нам нужно выяснить…
— Думаю, главное уже ясно: никто не может ничего добиться не попробовав, а попадающие в твою песню ничего пробовать не станут. Потому что они просто наслаждаются видением. Покинуть песню слушатель не может.
— А как же я?
— Ты не просто находишься там, а выстраиваешь сцену своей песней. Умолкнешь — и все пропадет. В отличие от других, ты не пассивная участница.
Эти рассуждения показались Дженни слишком мудреными, но она уже успела оценить умение кентавра мыслить логично и согласилась с ним.
— Выходит, я могу затянуть в песню хоть всех гоблинов, но лишь в том случае, если они не будут обращать на мое пение внимания.
— Точно. А выдернуть их оттуда сможет лишь кто-то посторонний. Как тот гоблин Гротеска.
В том-то и заключалась сложность. В любой момент кто-то совершенно случайно мог пробудить любого соучастника действа. Да и трудно было подгадать момент, чтобы все гоблины отвлеклись и, услышав песню, ни один не обратил на нее внимания.
Когда девочка познакомила с этими соображениями Че, он кивнул.
— Да. Жаль, что мы не можем устроить все это, когда они спят, — я имею в виду, по-настоящему спят. Тогда услышавшие нас угодили бы в видение, а все прочие просто продолжали дрыхнуть.
— А почему мы не можем? — спросила она, чувствуя, как разгорается в сердце искорка надежды.
— Потому, что нам не выбраться из этой хижины.
Дверь закрыта снаружи на засов и слишком крепка, чтобы ее можно было сломать.
Едва вспыхнув, искорка потухла.
Дверь может открыть только гоблин, а он, скорее всего, придет, лишь когда настанет утро.
В конце концов, они решили попробовать сделать что-нибудь хотя бы утром — без особой надежды, но поскольку ничего лучшего никто предложить не мог. А потом Дженни запела, и они уснули. Так или иначе, но отдых им был необходим.
***
Разбудил их лязг отодвигаемого засова. Протирая спросонья глазки, Дженни не сразу сообразила, где находится. Но вспомнила это слишком быстро.
— Ну, будете лопать или нет? — спросил с порога Гротеск, тыча им под нос холодное мясо.
— Пой! — крикнул ей Че.
Но запеть Дженни не успела: ее схватили и заткнули ей рот кляпом.
— Я сразу смекнул, что ты наводишь голосом чары, но у меня этот номер не пройдет. Итак, условия прежние: либо едите, либо гоняетесь друг за дружкой. Прямо сейчас. Лопать первым будет кентавр.
Дженни знала: Че этого мяса есть не станет, и им придется принять участие в гнусной потехе, которая неминуемо кончится для обоих смертью в котле. Петь она не могла, но могла мурлыкать под нос, а поскольку ничего другого ей все равно не оставалось, так и поступила.
Замурлыкала, сначала тихонько, а потом все громче.
Чудесная сцена, с замком и цветами, возникла почти мгновенно. Возникла для нее, но могли ли попасть туда и другие?
— Эй, что происходит? — гаркнул, озираясь по сторонам, гоблинатор.
К сожалению, услышав мурлыканье Дженни, он обратил на него внимание, а потому не оказался затянутым в видение.
— А, эльфийская девчонка норовит петь! — смекнул он спустя мгновение. — Ну, ты у меня сейчас так запоешь…
Он занес огромный шишковатый кулак, но тут Че метнулся вперед и вытолкнул изо рта девочки кляп.
Дженни запела, но Гротеск тут же нацелил удар ей в лицо.
Девочка увернулась, кулак пролетел над головой, но другие гоблины схватили ее за руки и поставили перед вожаком.
— Держите ее крепче, — велел гоблинатор. — Во второй раз я не промахнусь.
Дженни поняла: на этот раз он точно не промахнется, и предприняла отчаянную попытку запеть, но жесткие лапы сдавили ей горло, позволяя издавать только хрип.
— Эй, гляньте-ка туда! — крикнул неожиданно один из гоблинов, покосившись в сторону.
Гоблины глянули. И отвлеклись! Хватка на горле ослабла, и Дженни, с трудом набрав воздуха, затянула свою песню. Надежда на то, что это поможет им спастись, была ничтожной. Но никакой другой не было вовсе.
Глава 7
Взявшись за руки, девушки шагнули в огромный глазок исполинской тыквы. Нада, поскольку ей уже случалось бывать в гипнотыкве, шла первой.
Точнее сказать, Электра там тоже бывала, но после сотен лет сна это как бы и не считалось.
Когда Нада задумывалась о том, как стара была бы, Электра, исчисляйся ее возраст со дня рождения, ей становилось не по себе. Поэтому она предпочитала не размышлять на такие темы, а воспринимать Электру такой, какой та была: восемнадцатилетней девушкой, выглядевшей скорее на пятнадцать. В этом смысле она представляла неплохую пару для Дольфа, которому как раз шел шестнадцатый год. Конечно, лучше бы ей грудь иметь попышнее, а веснушек на мордашке поменьше. Электра девушка славная, но мужчин, вне зависимости от возраста, в женщинах больше интересует внешность, нежели внутреннее содержание. С одной стороны, это понятно, они — в отличие, скажем, от драконов и прочих хищников — внутрь своих избранниц не заглядывают, но с другой все равно обидно. «Может быть, — подумала Нада, — если бы я поработала над внешностью Электры и попробовала сделать попривлекательнее…»
Ее размышления прервались в связи с переменой окружающей обстановки: они оказались в центре целой деревни — довольно крупного селения, — где жили растения. Растения, шелестя листвой, разгуливали по улицам, поднимались по ступеням лестниц, а некоторые усердно поливали из леек росших в кадках или на газонах людей и животных.
— Знаю! — весело заявила Электра, когда они с Надой оказались внутри одной и той же картины, после чего смогли разнять руки. — Это Огород. В Обыкновении место, где живет много людей, называют город, а, где селятся растения — огород. Или наоборот. Во всяком случае, почему одно называется так, а другое иначе, и сами обыкновены не скажут. Но как забавно!
Нада невольно позавидовала способности подружки восхищаться всяческими диковинами: сама она предпочла бы вернуться в замок Ругна и провести время за чтением имевшихся в библиотеке замка любовных романов.
Одно из библиотечных привидений обнаружило полку с такого рода произведениями и познакомило с ними зомби Зору, а та поделилась открытием с Надой. Их обеих приводили в восторг эти истории, в которых — что Нада весьма одобряла — красавцы мужчины всегда были старше своих возлюбленных. Но Электру книжки не волновали: она решительно не могла сидеть на месте, всегда находилась в кругу друзей, вечно куда-то спешила и что-то затевала. Отчасти это было связано с тем, что не будучи принцессой, она не обязана была придерживаться строгих норм этикета, ограничивающих свободу поведения особ королевской крови. Ничто не мешало ей ходить в джинсах, завязывать волосы в конский хвост, играть в пятнашки с ровным чудовищем, носиться галопом по саду верхом на кентавре Осляте и использовать выражения, совершенно неприемлемые для принцесс. Она могла плюхнуться в грязь да еще и налепить из грязи пирожков, тогда как Наде приходилось делать вид, будто ее такие детские забавы совершенно не интересуют. Но самое главное, Электре не приходилось опасаться, как бы кто не увидел ее трусики: во-первых, под джинсами их не разглядишь, а во-вторых, никто особо и не старался. Короче говоря, жизнь у Электры была беззаботная и веселая. Решительно во всем, за исключением той мелочи, что на следующей неделе ей предстояло умереть, если она не получит то, что Нада отдала бы ей с радостью. Принца Дольфа. Глядя на Электру со стороны, никто бы не смог и предположить, что этой жизнерадостной девчушке грозит скорая гибель, но дело обстояло именно так. Нада даже жалела о том, что ей недостало смелости разорвать свою помолвку с Дольфом, когда предоставлялась возможность сделать это, не нарушив политических интересов. Но тогда она не знала, что Электра так ограничена во времени, и полагала, что существующее неопределенное положение может продолжаться сколь угодно долго, пока все как-нибудь не утрясется само собой. А не утряслось: теперь Дольфу предстояло сделать выбор между двумя девушками, ни одна из которых этому выбору не доверяла.
Конечно, они предпочли бы взять столь важное дело в свои руки, но это решительно не представлялось возможным. Пока они обе живы.
«Пока живы», — повторила про себя Нада и неожиданно ее осенило. Правда, сформироваться как следует мысль не успела, поскольку от размышлений ее вновь оторвала Электра.
— Глянь, вот и булочка! — воскликнула та. Как выяснилось, девчушка занималась тем, чем следовало бы заняться и Наде, — поисками указателя. — Видишь, — она указала на росшего в большущей кадке здоровенного барана с зеленой шерстью и завитыми желтыми рогами.
— Ну, баран, а что? — не поняла Нада.
— Да то, что рога у него из теста: это сорт булочек, которые обыкновены называют баранками. Указатель, тут и думать нечего.
Спорить не приходилось: скорее всего, Нада не заметила баранки потому, что избегала всякого рода булочек и прочей сдобы, опасаясь располнеть, тогда как Электра могла уплетать что угодно, оставаясь худенькой. Так или иначе, первый указатель был найден, и они направились к нему. С опаской, поскольку в тыкве всегда следовало ожидать подвоха. Скажем, тот же баран мог повести себя как его драчливые родичи раздолбаны: броситься бодаться. Конечно, бодаться баранками не больно сподручно, но если они черствые…
Ничего такого не произошло. Баран остался мирно стоять в своей кадке, но.., без баранок. Указатель исчез!
Девушки растерялись: им вовсе не улыбалось оказаться на односторонней тропе, сбиться с пути и сгинуть в гипнотыкве.
Сновавшие туда-сюда растения обращали на растерянных подружек не больше внимания, чем люди обычно обращают на придорожную траву. Спрашивать что-то у кустов и цветочков было бесполезно, и девушки осторожно двинулись вперед и вскоре оказались у перекрестка, над которым висело что-то вроде маленького домика с тремя расположенными одно над другим разноцветными окошками. Верхнее было красным, среднее желтым, нижнее зеленым. Стоило им приблизиться, и верхнее загорелось, обратившись в пламенеющую алую розу.
— Знаешь, что это такое? — задорно осведомилась Электра.
— Понятия не имею, — призналась Нада.
— А вот я, кажется, понимаю. Когда мы с Греем и Айви путешествовали по Обыкновении, то видели там уйму таких домиков: они развешаны над дорогами, чтобы мешать движению. Стоит тебе приблизиться к такой штуковине, как зажигается красный цвет, а это значит, нужно остановиться. Но рано или поздно, когда все как следует разозлятся, зажигается зеленый — и можно двигаться дальше. Наверное, эта висюлька действует так же.
— А что будет, если мы пойдем на красный?
— Без понятия, но, думаю, что-нибудь страшное.
Обыкновены при виде красного света ругались, скрежетали зубами, плевались, но никто не смел тронуться с места.
После недолгого раздумья Нада решила, что хоть обыкновены ей и не пример, осторожность не помешает, а потому она подождет. И даже не станет ругаться, ибо это недостойно принцессы.
Спустя некоторое (вполне достаточное для того, чтобы начать плеваться и скрежетать зубами) время роза потускнела, и вместо нее зажегся ярко-зеленый огурец.
Нада дернулась было вперед, но подружка ее удержала.
— Мы не видели указателя, — пояснила она, — огурец же не сойдет за булочку.
— А ты думаешь, здесь…
Загорелось желтое окошко, и в нем оказалась пышная ванильная булочка. Девушки рванулись вперед, пока изображение не исчезло.
Уже проскочив перекресток, Нада оглянулась — и ее догадка подтвердилась. Когда желтое окошко загорелось снова, в нем вместо булочки появился лимон. Тропа определенно являлась односторонней. Указатель исчез.
Теперь они оказались на извилистой — чего совершенно не было видно из-за перекрестка — дорожке, петлявшей вроде бы вокруг горы, но не твердой, а состоявшей из какой-то хлюпавшей под ногами трясущейся болотной хляби.
А принцесса решила пойти к дракону, ибо, искренне любя его, полагала, что вполне может претерпеть некоторые неудобства ради того, чтобы ее возлюбленный исполнил свое высокое предназначение. Подобно девочке, готовой ради утешения друга спеть ему глубоко личную, не предназначенную для посторонних ушей песню.
Потом злые люди и гадкая туча попытались напасть на дракона, но принцесса предостерегла его. Он уничтожил нехороших людей, а принцессу унес на далекий и прекрасный остров. А поскольку обстоятельства сложились так, что возвращаться домой ни она, ни он не могли, они воспользовались магией, превратились в единорога с единорожицей (весьма смазливой), после чего жили вместе долго и счастливо. Надо сказать, что единорогов Дженни тоже никогда не видела, но в песне это почему-то не имело значения. Стоило ей увидеть образ, и сразу стало ясно, кто это такой. Без труда узнала девочка и тучу: кого-кого, а эту каверзницу Тучную Королеву знает всякий.
Фантазия вышла славная: у Дженни полегчало на сердце, и она точно знала, что песня утешила и Че, хотя происходившего в ней он знать не мог. «А может, и мог, — неожиданно подумалось девочке, — может, и мог, если в известном смысле сам в этом участвовал. И оказался при этом хорошим — вовсе не съел принцессу, а женился на ней. Конечно, все это было не взаправду, но все-таки…»
Дженни вжилась в песню, и та лилась, и лилась. Че, слушая ее, успокоился, а потом и уснул. Следом уснула и Дженни: собственная песня убаюкала ее, несмотря на весь ужас происходящего.
Пробудил девочку звук шагов: к хижине кто-то приближался, и на сей раз этот кто-то не прошел мимо.
Дверь рывком распахнулась, и на фоне зарева угасающего костра на пороге возникла темная фигура.
— Вам что, есть неохота? — гаркнул гоблин, увидев нетронутое мясо. — Ну и ладно, нам больше достанется.
Он подхватил с пола оба куска и захлопнул за собой дверь.
Дженни расслабилась, обрадовавшись тому, что мясо забрали: она очень любила животных и вообще не ела мясного. Но не успела она заснуть снова, как послышались тяжелые шаги, и в дверном проеме появился сам Гротеск.
— Так, от еды, стало быть, носы воротим, — прорычал гоблинатор. — Ишь, какие привереды нашлись. А ну, вылезайте, сейчас мы с вами разберемся!
Сердце Дженни упало. Минула полночь, подмога к ним не подоспела, а если гоблины устроят сейчас свою отвратительную забаву, то уже и не поспеет. И все потому, что они не притронулись к этому противному мясу.
Их вывели к догорающему костру. Видимо, они провели взаперти несколько часов: большая часть валежника превратилась в уголья, а огромный круг сыра перебрался на другую половину неба. Неужели за это время гоблины съели все, что осталось от нимфы с фавном, и решили снова разжиться мясом?
— Значит, так, — заявил гоблинатор, — мы собирались продержать вас несколько дней и как следует откормить. Но если вы будете отказываться от пищи, то, наоборот, похудеете: станете тощими и невкусными.
Он выдержал паузу, позволив всем присутствующим оценить его железную логику. После чего скорчил гримасу, которую, видимо, считал улыбкой, и продолжил:
— Итак, предлагаю вам выбор. Или вы едите, — он указал на два куска мяса, один из которых был надкушен, — или мы начинаем забаву прямо сейчас.
Дженни посмотрела на Че. Она-то не собиралась прикасаться к этому мясу ни при каких условиях, но он должен был решать сам.
Кентавр покосился на мясо, потом на пруд, перевел взгляд на Дженни и неожиданно пробормотал:
— Может быть, ты споешь?
— Правильно, жеребенок, скажи ей, чтобы не кочевряжилась. — Промолвил гоблинатор, видимо, не расслышав фразу и приняв слово «споешь» за «съешь». — Тогда вам не придется гоняться друг за другом прямо сейчас. И вам лучше — дольше проживете, — и нам.
Сейчас мы сыты и предпочтем съесть вас, когда проголодаемся.
— Мы умрем раньше, — промолвил Че.
Таков был его ответ: прикасаться к мясу он не собирался. Но это значило, что им придется участвовать в жестокой гоблинской потехе — возненавидеть друг друга, а потом угодить в котел. И если перед таким страшным концом Че хотел послушать ее песню, как могла она отказать? Но, с другой стороны, ей было нелегко петь и перед одним Че, что же говорить про целую ораву злобных Уродцев?
— Ну, давайте, решайте, дурачье несчастное! — рявкнул гоблинатор, и вся его шайка глумливо загоготала.
Дженни решила, что она просто обязана дать маленькому кентавру хотя бы малую толику утешения: другой возможности ей уже не представится. И пусть песня станет памятью об их дружбе, памятью, которая, возможно, сохранится даже когда ими овладеет ненависть.
Подойдя к Че, девочка обняла его голову обеими руками (она просто не могла петь для гоблинов) и постаралась представить себе, что здесь нет никого, кроме них двоих. Приникнув к уху кентавра, девочка закрыла глаза и стала напевать — сначала тихонько, а потом и громче.
И снова за словами последовали образы: чудесный замок на вершине горы и принцесса, собирающая цветы у ее подножия…
Откуда-то, словно издалека, донесся грубый гоблинский голос:
— Эй, парни, а ну бегом за валежником. Нужно, чтобы было на чем разжечь костер, если эта парочка не раздумает кобениться.
Чтобы не слышать этих ужасных слов, Дженни запела еще громче. Образы стали отчетливее и живее: дракон появился в своем истинном обличье, но оно не пугало. Девочка поняла, что Че каким-то образом участвует в действии, что он и есть дракон, который, умей он летать, унес бы ее отсюда в безопасное место. Злая туча находилась неподалеку, но и она, похоже, не грозила бурей. Не иначе, как решила пролиться дождиком в другом месте.
— Господин гоблинатор, — подал зычный голос кто-то из гоблинов, — мы как, забавляться будем или смотреть на эту парочку?
Тучка подпрыгнула. Потом на плечо Дженни легла тяжелая рука, и образы исчезли.
— Ты что это делаешь, эльфийское отродье? — прорычал Гротеск, выглядевший потрясенным. — И как? У эльфов не бывает такой магии!
— Точно! — воскликнул Че. — Без магии тут не обошлось!
— Хватит тянуть, начнем забаву, — крикнул кто-то из гоблинов.
— Отставить! — рявкнул генерал-гоблинатор. — Забава откладывается, надо разобраться, что к чему. Эта не обычная девчонка, она использует какие-то чары. И потом — вы только гляньте на ее уши.
Гоблины сбились в кучу и принялись галдеть, тараща глаза и показывая на нее пальцами: до сего момента они, видимо, просто не обращали внимания на ее уши. А уж сама-то она никак не могла предположить, что форма ушей может уберечь ее от жестокой расправы.
Пленников затолкали обратно в хижину, и как только дверь за ними захлопнулась, Дженни повернулась к Че.
— Знаешь, — сказала она, — на самом деле я не только не владею никакой магией, но даже не представляю себе, что это такое. Там, где я живу, волшебство доступно только Верховным.
— Представлять ты, может быть, и вправду не представляешь, но магический талант у тебя, похоже, все равно есть. Когда ты пела, я оказался в твоей песне, где были принцесса, дракон и замок Ругна — совсем как всамделишный, только тот стоит не на горе, а в лесу. И даже Гротеск был там, в виде черной тучи. Это какое-то сонное волшебство.
— Ничего подобного, — возразила Дженни, — мы с тобой вовсе не спали, а уж гоблинский вожак и подавно.
Эти картинки возникали в моем воображении, и… — Еще не закончив фразу, девочка поняла, что дело обстоит не так просто. Как они могли оказаться в ее песне, в ее сне наяву. Она никому о нем не рассказывала, но они — и Че, и даже Гротеск — оказались там. И знали, что оказались там.
— Ночные кобылицы разносят спящим дурные сны, а дневные, вроде Ромашки, доставляют светлые грезы бодрствующим. Может быть, твой талант в чем-то сродни их способностям.
— Я вообще о них никогда не слышала.
— Так ты ведь и в Ксанфе совсем недавно.
— Ладно. А эти дневные грезы — разве бывает, чтобы разные существа одновременно грезили одним и тем же?
— По-моему, нет, — ответил Че, наморщив лобик. — К тому же кобылицы не умеют петь. Но
без чар точно не обошлось: Гротеск это почувствовал, потому и решил не варить нас, пока не поймет, в чем дело. Думаю, перед тем как съесть любого пленника, он старается извлечь из него всю возможную пользу.
— Но если это и магия, то не больно сильная, — вздохнула Дженни. — Иначе я продолжала бы петь, а мы, оказавшись в песне, просто ушли бы отсюда.
— Мысль интересная, — заметил Че. — Песня меня так» и затягивала. А почему ты замолчала?
— Гротеск положил мне на плечо свою лапищу.
— Хм.., но если он сам пребывал в песне в виде темной тучи, так как ему удалось разрушить видение? Оно такое приятное: мне совсем не хотелось его покидать, да и ему, по-моему, тоже.
— Не знаю. Правда, я слышала, как другой гоблин окликнул гоблинатора, и,.. — Девочка задумалась… — Ага, туча подпрыгнула. А потом он вышел из видения.
— Потому что другой гоблин пробудил его, вырвал из сна. Не крикни он, Гротеск бы нас не прервал.
— Пожалуй, так. Жаль, что тот, другой, гоблин сам не попал в сон.
— Это, наверное, из-за того, что он тебя не слышал, — возбужденно заговорил Че. — Возможно, будь твое пение громче, мы выбрались бы из стойбища!
Сама мысль о том, чтобы даже мурлыкать в такой компании под нос (не то, что петь во весь голос), вызывала у Дженни ужас, но коль скоро на кону стояли их жизни, тут было о чем подумать.
— Наверное, нам самим нужно получше разобраться в этом явлении, — сказала девочка. — Если это не то, что ты думаешь, пение не помешает им нас сварить.
— Правильно. Спой прямо сейчас, а я попробую выйти из видения. Если смогу, то смогут наверное, и гоблины, но коли нет…
— Да! — воскликнула Дженни, воодушевленная появившейся надеждой освободиться без посторонней помощи. — Сейчас попробуем.
Здесь, в хижине, запеть было легче, чем снаружи, ибо слушателем являлся только Че. А он слушал внимательно, готовясь погрузиться в видение и попробовать из него выйти.
Но как Дженни ни старалась, на сей раз видение ограничилось образом собиравшей цветы принцессы. Че (или принц-дракон) там напрочь отсутствовал!
Потом снаружи донесся звук, и Че отвлекся на него, опасаясь появления гоблина. Дженни продолжала петь, готовая умолкнуть, если злобный надсмотрщик войдет в темницу.
И тут в ее видении появился дракон, а следом и маленькая темная тучка; как она поняла, стоявший за дверью гоблин.
Теперь Че должен был попробовать выйти. Дженни, разумеется, продолжала петь, ведь им следовало выяснить, можно ли покинуть сон, пока он продолжается.
Че не вышел. Правда, похоже, и не пробовал. Не дождавшись от него каких-либо действий, Дженни, в конце концов, у молкла, позволив видению исчезнуть.
— Что случилось? — спросила она. — По-моему, ты даже не пытался выйти.
— Правда, — сконфуженно признался Че. — Сначала я не мог попасть в песню, а когда, неожиданно оказался там, то и помыслить не мог о выходе. Мне было так хорошо.
— Но ведь мы хотели узнать, может ли это видение Удержать гоблинов.
— Ага. Только стоило мне оказаться там, как я потерял к этому всякий интерес.
— Ладно, попробуем еще разок, — строго сказала она. — Но ты уж постарайся.
— Еще как постараюсь! — пылко заверил кентавр.
Дженни запела снова. Появился замок, цветы, принцесса.., потом облако. Гоблин вошел в видение, но не Че!
«Как такое могло случиться? — изумилась девочка, — ведь гоблину-то на нас наплевать!»
И тут ее осенило. И она умолкла.
— Эй, я туда так и не попал, — сказал Че.
— Знаю. Зато гоблин попал, тот, что за дверью торчит.
— Но…
— Ты прислушивался специально, а он нет. И раньше.., ты попал туда, когда отвлекся.
— Когда отвлекся, — эхом повторил он. — А ведь точно: я что-то увидел, посмотрел в сторону, а оказался там.
— Вот видишь, попасть в видение можно только не обращая на песню внимания, — заключила Дженни. — А может быть, то же самое требуется и чтобы его покинуть.
— Может, и так. Но как я не могу не обращать внимания на песню, когда мы проделываем это все специально?
— Надо отвлечься.
— Но отвлечь может только случайность.
— Да, до сих пор получалось так. Но раз это срабатывает именно таким способом, мы должны найти возможность использовать его.
— И то правда. Попробуем снова: проверка нашим догадкам не помешает.
Дженни запела. Че отвернулся, стукнул по стене так сильно, что руке стало больно, и — отвлекшись на боль! — вошел в песню. Там появился дракон. Теперь оставалось выяснить, может ли он выйти, пока звучит песня.
Только вот никакого желания выяснять это дракон не выказывал. Равно как и парочка объявившихся там в виде облаков гоблинов. Идиллическое видение продолжалось ровно столько, сколько пела Дженни. И рассеялось, когда она смолкла.
— Я знал, что должен попытаться выйти, но никак не мог. — смущенно пробормотал Че. — В твоей песне так славно.
— Но нам нужно выяснить…
— Думаю, главное уже ясно: никто не может ничего добиться не попробовав, а попадающие в твою песню ничего пробовать не станут. Потому что они просто наслаждаются видением. Покинуть песню слушатель не может.
— А как же я?
— Ты не просто находишься там, а выстраиваешь сцену своей песней. Умолкнешь — и все пропадет. В отличие от других, ты не пассивная участница.
Эти рассуждения показались Дженни слишком мудреными, но она уже успела оценить умение кентавра мыслить логично и согласилась с ним.
— Выходит, я могу затянуть в песню хоть всех гоблинов, но лишь в том случае, если они не будут обращать на мое пение внимания.
— Точно. А выдернуть их оттуда сможет лишь кто-то посторонний. Как тот гоблин Гротеска.
В том-то и заключалась сложность. В любой момент кто-то совершенно случайно мог пробудить любого соучастника действа. Да и трудно было подгадать момент, чтобы все гоблины отвлеклись и, услышав песню, ни один не обратил на нее внимания.
Когда девочка познакомила с этими соображениями Че, он кивнул.
— Да. Жаль, что мы не можем устроить все это, когда они спят, — я имею в виду, по-настоящему спят. Тогда услышавшие нас угодили бы в видение, а все прочие просто продолжали дрыхнуть.
— А почему мы не можем? — спросила она, чувствуя, как разгорается в сердце искорка надежды.
— Потому, что нам не выбраться из этой хижины.
Дверь закрыта снаружи на засов и слишком крепка, чтобы ее можно было сломать.
Едва вспыхнув, искорка потухла.
Дверь может открыть только гоблин, а он, скорее всего, придет, лишь когда настанет утро.
В конце концов, они решили попробовать сделать что-нибудь хотя бы утром — без особой надежды, но поскольку ничего лучшего никто предложить не мог. А потом Дженни запела, и они уснули. Так или иначе, но отдых им был необходим.
***
Разбудил их лязг отодвигаемого засова. Протирая спросонья глазки, Дженни не сразу сообразила, где находится. Но вспомнила это слишком быстро.
— Ну, будете лопать или нет? — спросил с порога Гротеск, тыча им под нос холодное мясо.
— Пой! — крикнул ей Че.
Но запеть Дженни не успела: ее схватили и заткнули ей рот кляпом.
— Я сразу смекнул, что ты наводишь голосом чары, но у меня этот номер не пройдет. Итак, условия прежние: либо едите, либо гоняетесь друг за дружкой. Прямо сейчас. Лопать первым будет кентавр.
Дженни знала: Че этого мяса есть не станет, и им придется принять участие в гнусной потехе, которая неминуемо кончится для обоих смертью в котле. Петь она не могла, но могла мурлыкать под нос, а поскольку ничего другого ей все равно не оставалось, так и поступила.
Замурлыкала, сначала тихонько, а потом все громче.
Чудесная сцена, с замком и цветами, возникла почти мгновенно. Возникла для нее, но могли ли попасть туда и другие?
— Эй, что происходит? — гаркнул, озираясь по сторонам, гоблинатор.
К сожалению, услышав мурлыканье Дженни, он обратил на него внимание, а потому не оказался затянутым в видение.
— А, эльфийская девчонка норовит петь! — смекнул он спустя мгновение. — Ну, ты у меня сейчас так запоешь…
Он занес огромный шишковатый кулак, но тут Че метнулся вперед и вытолкнул изо рта девочки кляп.
Дженни запела, но Гротеск тут же нацелил удар ей в лицо.
Девочка увернулась, кулак пролетел над головой, но другие гоблины схватили ее за руки и поставили перед вожаком.
— Держите ее крепче, — велел гоблинатор. — Во второй раз я не промахнусь.
Дженни поняла: на этот раз он точно не промахнется, и предприняла отчаянную попытку запеть, но жесткие лапы сдавили ей горло, позволяя издавать только хрип.
— Эй, гляньте-ка туда! — крикнул неожиданно один из гоблинов, покосившись в сторону.
Гоблины глянули. И отвлеклись! Хватка на горле ослабла, и Дженни, с трудом набрав воздуха, затянула свою песню. Надежда на то, что это поможет им спастись, была ничтожной. Но никакой другой не было вовсе.
Глава 7
ВРЕМЕННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
Взявшись за руки, девушки шагнули в огромный глазок исполинской тыквы. Нада, поскольку ей уже случалось бывать в гипнотыкве, шла первой.
Точнее сказать, Электра там тоже бывала, но после сотен лет сна это как бы и не считалось.
Когда Нада задумывалась о том, как стара была бы, Электра, исчисляйся ее возраст со дня рождения, ей становилось не по себе. Поэтому она предпочитала не размышлять на такие темы, а воспринимать Электру такой, какой та была: восемнадцатилетней девушкой, выглядевшей скорее на пятнадцать. В этом смысле она представляла неплохую пару для Дольфа, которому как раз шел шестнадцатый год. Конечно, лучше бы ей грудь иметь попышнее, а веснушек на мордашке поменьше. Электра девушка славная, но мужчин, вне зависимости от возраста, в женщинах больше интересует внешность, нежели внутреннее содержание. С одной стороны, это понятно, они — в отличие, скажем, от драконов и прочих хищников — внутрь своих избранниц не заглядывают, но с другой все равно обидно. «Может быть, — подумала Нада, — если бы я поработала над внешностью Электры и попробовала сделать попривлекательнее…»
Ее размышления прервались в связи с переменой окружающей обстановки: они оказались в центре целой деревни — довольно крупного селения, — где жили растения. Растения, шелестя листвой, разгуливали по улицам, поднимались по ступеням лестниц, а некоторые усердно поливали из леек росших в кадках или на газонах людей и животных.
— Знаю! — весело заявила Электра, когда они с Надой оказались внутри одной и той же картины, после чего смогли разнять руки. — Это Огород. В Обыкновении место, где живет много людей, называют город, а, где селятся растения — огород. Или наоборот. Во всяком случае, почему одно называется так, а другое иначе, и сами обыкновены не скажут. Но как забавно!
Нада невольно позавидовала способности подружки восхищаться всяческими диковинами: сама она предпочла бы вернуться в замок Ругна и провести время за чтением имевшихся в библиотеке замка любовных романов.
Одно из библиотечных привидений обнаружило полку с такого рода произведениями и познакомило с ними зомби Зору, а та поделилась открытием с Надой. Их обеих приводили в восторг эти истории, в которых — что Нада весьма одобряла — красавцы мужчины всегда были старше своих возлюбленных. Но Электру книжки не волновали: она решительно не могла сидеть на месте, всегда находилась в кругу друзей, вечно куда-то спешила и что-то затевала. Отчасти это было связано с тем, что не будучи принцессой, она не обязана была придерживаться строгих норм этикета, ограничивающих свободу поведения особ королевской крови. Ничто не мешало ей ходить в джинсах, завязывать волосы в конский хвост, играть в пятнашки с ровным чудовищем, носиться галопом по саду верхом на кентавре Осляте и использовать выражения, совершенно неприемлемые для принцесс. Она могла плюхнуться в грязь да еще и налепить из грязи пирожков, тогда как Наде приходилось делать вид, будто ее такие детские забавы совершенно не интересуют. Но самое главное, Электре не приходилось опасаться, как бы кто не увидел ее трусики: во-первых, под джинсами их не разглядишь, а во-вторых, никто особо и не старался. Короче говоря, жизнь у Электры была беззаботная и веселая. Решительно во всем, за исключением той мелочи, что на следующей неделе ей предстояло умереть, если она не получит то, что Нада отдала бы ей с радостью. Принца Дольфа. Глядя на Электру со стороны, никто бы не смог и предположить, что этой жизнерадостной девчушке грозит скорая гибель, но дело обстояло именно так. Нада даже жалела о том, что ей недостало смелости разорвать свою помолвку с Дольфом, когда предоставлялась возможность сделать это, не нарушив политических интересов. Но тогда она не знала, что Электра так ограничена во времени, и полагала, что существующее неопределенное положение может продолжаться сколь угодно долго, пока все как-нибудь не утрясется само собой. А не утряслось: теперь Дольфу предстояло сделать выбор между двумя девушками, ни одна из которых этому выбору не доверяла.
Конечно, они предпочли бы взять столь важное дело в свои руки, но это решительно не представлялось возможным. Пока они обе живы.
«Пока живы», — повторила про себя Нада и неожиданно ее осенило. Правда, сформироваться как следует мысль не успела, поскольку от размышлений ее вновь оторвала Электра.
— Глянь, вот и булочка! — воскликнула та. Как выяснилось, девчушка занималась тем, чем следовало бы заняться и Наде, — поисками указателя. — Видишь, — она указала на росшего в большущей кадке здоровенного барана с зеленой шерстью и завитыми желтыми рогами.
— Ну, баран, а что? — не поняла Нада.
— Да то, что рога у него из теста: это сорт булочек, которые обыкновены называют баранками. Указатель, тут и думать нечего.
Спорить не приходилось: скорее всего, Нада не заметила баранки потому, что избегала всякого рода булочек и прочей сдобы, опасаясь располнеть, тогда как Электра могла уплетать что угодно, оставаясь худенькой. Так или иначе, первый указатель был найден, и они направились к нему. С опаской, поскольку в тыкве всегда следовало ожидать подвоха. Скажем, тот же баран мог повести себя как его драчливые родичи раздолбаны: броситься бодаться. Конечно, бодаться баранками не больно сподручно, но если они черствые…
Ничего такого не произошло. Баран остался мирно стоять в своей кадке, но.., без баранок. Указатель исчез!
Девушки растерялись: им вовсе не улыбалось оказаться на односторонней тропе, сбиться с пути и сгинуть в гипнотыкве.
Сновавшие туда-сюда растения обращали на растерянных подружек не больше внимания, чем люди обычно обращают на придорожную траву. Спрашивать что-то у кустов и цветочков было бесполезно, и девушки осторожно двинулись вперед и вскоре оказались у перекрестка, над которым висело что-то вроде маленького домика с тремя расположенными одно над другим разноцветными окошками. Верхнее было красным, среднее желтым, нижнее зеленым. Стоило им приблизиться, и верхнее загорелось, обратившись в пламенеющую алую розу.
— Знаешь, что это такое? — задорно осведомилась Электра.
— Понятия не имею, — призналась Нада.
— А вот я, кажется, понимаю. Когда мы с Греем и Айви путешествовали по Обыкновении, то видели там уйму таких домиков: они развешаны над дорогами, чтобы мешать движению. Стоит тебе приблизиться к такой штуковине, как зажигается красный цвет, а это значит, нужно остановиться. Но рано или поздно, когда все как следует разозлятся, зажигается зеленый — и можно двигаться дальше. Наверное, эта висюлька действует так же.
— А что будет, если мы пойдем на красный?
— Без понятия, но, думаю, что-нибудь страшное.
Обыкновены при виде красного света ругались, скрежетали зубами, плевались, но никто не смел тронуться с места.
После недолгого раздумья Нада решила, что хоть обыкновены ей и не пример, осторожность не помешает, а потому она подождет. И даже не станет ругаться, ибо это недостойно принцессы.
Спустя некоторое (вполне достаточное для того, чтобы начать плеваться и скрежетать зубами) время роза потускнела, и вместо нее зажегся ярко-зеленый огурец.
Нада дернулась было вперед, но подружка ее удержала.
— Мы не видели указателя, — пояснила она, — огурец же не сойдет за булочку.
— А ты думаешь, здесь…
Загорелось желтое окошко, и в нем оказалась пышная ванильная булочка. Девушки рванулись вперед, пока изображение не исчезло.
Уже проскочив перекресток, Нада оглянулась — и ее догадка подтвердилась. Когда желтое окошко загорелось снова, в нем вместо булочки появился лимон. Тропа определенно являлась односторонней. Указатель исчез.
Теперь они оказались на извилистой — чего совершенно не было видно из-за перекрестка — дорожке, петлявшей вроде бы вокруг горы, но не твердой, а состоявшей из какой-то хлюпавшей под ногами трясущейся болотной хляби.