Эриа Филипп. Золотая решетка

   На следующий раз, мешая провансальские слова с французскими, она спросила цыгана, не очень ли ему плохо в его берлоге. Она указала на подземелье, из глубины которого он вышел на ее зов. Цыган посмотрел на нее своим беспокойным взглядом и протянул руку, чтобы помочь спуститься вниз.
   Глаза Агнессы не сразу привыкли к полумраку. Наконец она различила свод, сложенный из плотно пригнанных друг к другу камней, перегородки, тоже каменные, где через равные промежутки были вбиты деревянные крюки. На них цыган развесил свою одежду. Плотно набитый тюфяк лежал прямо на земле. В ногах этого импровизированного ложа валялась недоконченная корзина, которую он, должно быть, перестал плести при появлении гостьи. Агнесса сообразила, что в одиночестве цыган должно быть, затосковал без дела, и отметила про себя, что он не боится удаляться от своего тайника на довольно большие расстояния, так как камыша поблизости не росло.
   Агнессу удивила теснота погреба, узкого, словно средневековый "каменный мешок", и она подумала, как, должно быть, страдает в заточении этот кочевник. Заметила она также, что кусок утрамбованного земляного пола вокруг тюфяка тщательно подметен. Когда первое ее изумление прошло, она напомнила себе самой, что у ее пленника врожденная способность устраивать походное жилье. "Я рассчитывала навести у него порядок, - подумалось ей. - А он обошелся без моих услуг".
   Много раз затем она приходила к "Инжиру", смело ныряла под зеленую мантию листвы, которая, шурша, смыкалась за ней. Потом молча усаживалась на нижнюю ступеньку, пока цыган, также молча, вынимал из пляжной сумки продукты и складывал в нее пустые консервные банки, оберточную бумагу, в которой ему приносили мясо и сахар и которая, разлетевшись вокруг, могла бы выдать его присутствие в тайнике. Обычно Агнесса задерживалась немного, ссылаясь на усталость. Цыган сидел молча, подобрав под себя ноги, прислонившись к стене, и все же был совсем близко, так что в зеленоватом свете, пробивавшемся в жерло пещеры, Агнесса замечала, вернее угадывала его беспокойный взгляд. Оцепенение понемногу овладевало Агнессой и она не сразу стряхивала его с себя. Потом прощалась с цыганом и выходила на свет.
   Но как-то под вечер на мыс Байю явилось двое жандармов.
   - Эй, мадам! К нам гости! - крикнула сообразительная Ирма, заметив их на вершине холма, и сразу же снова начал играть с мальчиком на площадке перед домом, время от времен бросая взгляд в сторону спускавшихся по тропинке визитер в полицейской форме.
   Им навстречу вышла сама мадам Агнесса. Жандармы объяснили цель своего визита. Дело в том, что они разыскивают подозрительных людей, тех, у кого бумаги не в порядке. Гиерская жандармерия отрядила их для этой цели в Пор-Кро.
   - И верно, я вас совсем не знаю, впервые вижу у нас на острове, сказала хозяйка мыса Байю.
   Она уже поняла, что жандармы ищут цыгана: они говорили именно о мужчинах, а не вообще о людях, у которых бумаги не в порядке. А ведь и женщин, евреек и англичанок, не успевших выехать, имелось на Лазурном берегу немало, и Виши устраивало на них облавы.
   - Позови маму, - обратилась Агнесса к Ирме.- Если только она дома, добавила она.
   Она надеялась, что Викторина поймет и, скрывшись черным ходом, побежит предупредить цыгана об опасности. Но Ирма, недолюбливавшая жандармов, как и все в те времена, ничего не знала о тайнике в "Инжире" и не уловила намека хозяйки, поэтому Викторина не замедлила явиться собственной персоной.
   - Вот и все обитатели дома, - сказала Агнесса. - Заходите, мы покажем вам наши документы.
   Жандармы хотели было сначала задать интересующие их вопросы, но Агнесса настояла на своем. Скоро стемнеет, и она рассчитывала задержать обоих жандармов у себя как можно дольше, чтобы после заката солнца они, не заглядывая никуда, отправились с мыса Байю прямо в порт. Разложив все имевшиеся у них документы, включая метрику Рокки, рядом с литровой бутылкой вина и двумя стаканами, Агнесса без труда выудила у нежданных гостей важное признание: прежде чем попасть к ней, они опросили кое-кого из жителей Пор-Кро. Но добавили, что им еще придется немало дней повозиться здесь. Ну и велик, оказывается, этот самый Пор-Кро! Посмотреть с материка- так, пустяки. Из этих бесед Агнесса заключила, что, во-первых, у жандармов нет
   Исходя из всего этого, Агнесса посетовала на войну, которая никак не кончится, на трудные времена и, заранее извинившись за скудость угощения, велела Викторине поскорее приготовить "тукаю". А пока варилась кукурузная каша по-марсельски, она силком потащила за собой жандармов по всему дому, от чердака до нижнего этажа; подвала у них не было, так как дом был построен на скале. Даже спальню она открыла и ввела туда гостей.
   - Да, да, непременно зайдите. Потом сможете с чистой совестью написать, что осмотрели все помещение.
   В ту самую минуту, когда они переступили порог спальни, взгляд Агнессы привлекла кобура револьвера, блестящая, тяжелая даже на вид, свисавшая с ремня на правое бедро жандарма. И когда они вдвоем очутились в спальне, Агнесса вдруг вспомнила, что в стенном шкафу за стопками белья спрятан браунинг Ксавье и целая коробка патронов. Но если она и подумала о браунинге, то вовсе не от страха, что во время этого импровизированного обыска могут найти запрещенное в те времена оружие. Просто она вспомнила о револьвере впервые после оккупации и только тогда, когда в ее доме появились прислужники Виши и немцев, разыскивающие спрятанного ею человека.
   Тем не менее план ее удался: жандармы выбрались из ее дома только поздно вечером, когда уже совсем стемнело.
   - Вы идете в порт? - спросила она. - Викторина, покажите этим господам кратчайшую дорогу, а то ни зги не видно. А заодно загляните в бакалейную лавку и передайте им талоны на шоколад для Рокки. А также для Ирмы. Вчера шоколад еще не распределяли; если бакалейщик получил шоколад сегодня, воспользуйтесь случаем и возьмите его.
   Успокоившись на этот счет, - Агнесса знала, что Викторина не отстанет от жандармов и дойдет с ними до порта, - она подождала минут десять, то и дело поглядывая на свои часики, потом, захватив провизии вдвое больше обычного, побежала к "Инжиру".
   Цыган сразу понял все. При свете фонарика, который держала Агнесса, он разрушил свое жилье, уничтожил все его следы, и с одним одеялом и мешком провизии он исчез на глазах Агнессы в непроглядно темном море зарослей.
   Агнесса указала ему в темноте, как добраться до вершины откуда был виден весь остров. С минуту она неподвижно стояла на месте, вслушиваясь во мрак, как будто надеялась, что цыган вернется. Но только ветер свистел в соснах да приглушенный гул моря доносился сюда, на этот пригорок. Агнесса направилась домой и возвращалась гораздо медленнее, чем шла сюда. Она шла, прижав к боку пустой чехол, из которого вытряхнула сосновые иголки, запасное одеяло - все, что осталось от цыгана, - и всю эту долгую дорогу бок о бок с ней шагала грусть
   Ночи, сон несли с собой тревогу. Она беспокоилась о своем отшельнике, и ничто не могло ее отвлечь: ни два письма, полученные от родных, где сообщались не особенно утешительны сведения о Симоне, но после своего путешествия в Париж, Агнесса уже не могла не видеть, что судьба военнопленного' брата стала ей безразлична; ни стабилизация фронта в Ливии, что передало и подтвердило радио; ни кампания итальянской прессы, требовавшей передачи Италии Ниццы, Корсики и Савойи, хотя эти требования взволновали весь Лазурный берег. Бессонными ночами перед Агнессой возникал образ затравленного человека, таящегося во мраке среди вересковых пустошей, забившегося под уступ скалы, а с зарей занимавшего наблюдательный пост возможно, им служила вершина дерева, - откуда его беспокойный взгляд следил за всей округой. А она тем временем нежится в кровати, узнает о том, что занялась заря, лишь по мирным розоватым бликам, пробегающим вдоль портьер.
   Именно в такие минуты пыталась она представить себе лицо цыгана. Но память подсказывала лишь тонкий силуэт, бесшумную поступь, непостижимо блестящие волосы. Она вспоминала его лицо таким, каким оно было в первую их встречу в Кань, во время их совместного путешествия в Пор-Кро, в первые дни отшельничества, и позже, когда оно заросло бородой и напоминало мрачный и смутный лик, черты которого исчезли из ее памяти.
   Когда Агнесса подсчитала, что продукты, которые она вручила цыгану в вечер появления жандармов, должно быть, уже пришли к концу, она ночью вышла из дома с новым запасом провианта. Несколько раз прошла она весь сосновый лес, где они тогда расстались; она бродила, все расширяя круги, в надежде, что он ее ждет и сумеет разглядеть в темноте. Пусть они с трудом понимали друг друга, она чувствовала, знала, что между ними существует взаимное понимание, какая-то внутренняя близость. Свет ущербного месяца еле пробивался сквозь ветви. Агнесса бродила по лесу, не боясь заблудиться, в том состоянии уверенности, которая безошибочно ведет лунатика. Но сосновые иголки, устилавшие землю, потрескивали лишь под ее собственными ногами; три ночи подряд она возвращалась домой, так и не встретив того, ради кого вслепую бродила во мраке. Викторина, струхнувшая после появления в доме синих жандармских мундиров, явно не намеревалась пускаться ночью на поиски. Возвращаясь домой, Агнесса всякий раз заставала ее бодрствующей на кухне.
   - Не встретила, - говорила хозяйка, кладя мешок с провизией на край стола и без сил опускаясь на табурет.
   На четвертую ночь перед нею на тропинке внезапно вырос цыган; он стоял прямой, неподвижный, словно эта мгла, ветер, сумеречная луна помогли ему материализоваться.
   - Наконец-то, - еле слышно шепнула Агнесса.
   Она остановилась. Сердце громко стучало в груди. Призрак сделал шаг вперед. Агнесса увидела возникшее во мраке и в ее памяти почти нечеловеческое лицо, обросшее бородой, казавшееся еще более звериным из-за блеска выпуклых белков и беспокойного взгляда. При его приближении, которое настигли ее словно внезапно вспыхнувший луч, она отступила, поскользнулась на хвое и мягко упала навзничь.
   А цыган уже наклонился над ней. Она сопротивлялась, но не борясь, не протестуя всем существом, не возмущаясь. Она не чувствовала на своем лбу прерывистое дыхание, потом борода прижалась к ее лицу, вовсе не такая жесткая, какой она казалась ей раньше. Ночной призрак был с ней рядом, что-то шептал, а что - она не понимала. И пока она отталкивала его руки, шарившие по ее одежде, она узнала тот дух, который подымался тогда из логова. И точно такое же оцепенение сковало ее сердце и разум. Она знала, что уступит, она уже мысленно уступила. Но атака была столь недвусмысленна и груба, что застигнутая врасплох Агнесса испустила громкий крик и упругим движением вскочила на ноги.
   - Нет, - произнесла она. - Нет, нет, не хочу! - и, поднеся обе руки к лицу, судорожно потерла то место, где щеки покололо бородой.
   Стоя во весь рост, она протянула цыгану мешок с провизией, повернулась к нему спиной и убежала. Но он не стал ее преследовать.
   После этой сцены Агнесса предпочла меньшее из двух зол и отваживалась ходить на свидание с цыганом только днем. Для этой цели она выбрала полдень, потому что теперь, с приближением лета, полуденное солнце дышало жаром и загоняло людей в дома. Нашелся и естественный тайник между корнями под мытой весенним половодьем сосны, на склоне холма, неподалеку от места их последней встречи. Агнесса оставляла там мешок с едой. Ежедневно в течение недели она ходила проверять тайник и всякий раз обнаруживала, что к мешку никто не притронулся. Но в один прекрасный день мешок оказался пустым, и вместо исчезнувших продуктов в него сложили пустые консервные банки и сальную бумагу; значит, цыган наконец обнаружил тайник. С тех пор она стала приносить еду через четыре дня на пятый. Ни разу ей не удалось заметить цыгана, а ведь, возможно, что, спрятавшись где-нибудь поблизости, он ее видел: между ними установилось новое молчаливое согласие. А время шло. Сон вернулся к Агнессе. Но она снова забеспокоилась, узнав, что в порту поселились два полицейских инспектора. Их прислали на смену тем двум жандармам, которых в спешном порядке удалили с Пор-Кро после их розысков, и розысков явно неудачных. Поэтому в дни передачи продуктов цыгану Агнесса действовала особенно осторожно и прибегала к помощи Викторины, которая страховала ее от возможной встречи с инспекторами и первой шла по тропинке с пустыми руками. Теперь уже для этих операций был твердо установлен полдень, когда жители отдыхали по домам и даже неугомонная Ирма дремала в комнате Рокки. Все проходило гладко, но Агнесса не особенно доверяла этой легкости, тем более что инспекторы еще не появлялись на мысе Байю. По-видимому, новые полицейские, более искушенные, а возможно, учтя опыт незадачливых жандармов, решили вести розыски в ином направлении, не начинать их на пустом месте. Однако сразу же пошел слух, что один из вновь прибывших инспекторов не выходит из порта, проверяет как по прибытии, так и при отбытии моторки всех пассажиров, контролирует даже выезды таможенников и, стоит только кому-нибудь из рыбаков подойти к своей лодке, стоящей на причале, чтобы осмотреть ее, как инспектор оказывается тут как тут. А что тем временем делал второй инспектор? Он исчезал по целым дням, хотя никто не видел, чтобы он отплывал на материк. Встревоженная Агнесса то твердила, что вокруг цыгана бесшумно сжимается сеть, упрекала себя, что вовремя не отослала его на материк, обвиняла себя, что своей неосторожностью навлекла опасность на сынишку, то ей казалось, что она преувеличивает угрозу. Ночью, даже после комендантского часа, она вдруг выходила из дома с тщательно завешенными окнами, ибо не время было пренебрегать правилами затемнения, и долго стояла на крыльце, настороженно вслушиваясь в каждый шорох, в бесшумные шаги ночного зверька, в каждый звук, на который раньше, в другие времена, не обратила бы никакого внимания... А когда она слушала передачи из Лондона, то приглушала голос диктора до шепота, так что приходилось приникать ухом вплотную к приемнику. Даже в единственном утешении - посоветоваться с Мано и то ей было отказано, ибо в подобных обстоятельствах нечего было и думать об откровенном разговоре по телефону, а когда речь заходила о свидании, Мано всякий раз ссылалась на невозможность вырваться из дому.
   Так продолжалось вплоть до той ночи, когда Агнесса вдруг услышала, что кто-то скребется в ее окно. Она спала, когда до ее сознания дошел этот звук, - возможно, скреблись уже давно. Стрелки на светящемся циферблате часов показывали начало третьего. Не надев даже шлепанцев, она подбежала к окну, подняла занавеску, откинула кисею от москитов, подождала с MHJ нуту и, когда кто-то снова поскреб по ставне, шепнула:
   - Кто там?
   - Es ai {Это я - прованс. нар.}, - ответили из темноты, и она узнала голос цыгана.
   - Подождите, я сейчас выйду.
   Услышав его голос, Агнесса не сомневалась: лишь какое-нибудь чрезвычайное событие могло побудить цыгана искать с ней встречи в неурочный час и даже рискнуть явиться сюда. Агнесса зажгла свет в спальне, прошла в свой кабинет, но там1 не включила электричества. Она открыла дверь на террасу, махнула цыгану, чтобы он вошел, и он бесшумно проскользнул в темную комнату.
   - Что случилось? - спросила Агнесса.
   - Ai rencountra l'inspector. L'ai tuga {Я встретил инспектора. Я его убил - прованс.}.
   - Боже мой!
   И прежде чем она решила, что теперь делать, в голове ее пронеслась картина: в перелеске цыган натыкается на инспектора и, ловко предупреждая атаку, отстраняется от направленного на него дула, вступает с полицейским в борьбу и убивает его. А возможно, просто душит. И представив себе эту сцену, она вдруг овладела собой.
   - Как вы это сделали? Как вы его убили?
   Цыган вытащил из кармана какой-то предмет, и на его раскрытой ладони Агнесса увидела длинный нож. "Правильно, что он не выбросил ножа где-нибудь по дороге, у него редкое самообладание..." И тут же у нее в голове мелькнула не так четко сформулированная, как первая, мысль, что, возможно, цыган уже не впервые прибегает к помощи ножа.
   Она опустилась на стул, совсем забыв, что ничего не накинула поверх пижамы, заранее переживая свое соучастие в преступлении и уже не боясь этого человека, ставшего убийцей. Полоска света, пробивавшаяся из дверей спальни, облегчала их беседу, состоявшую наполовину из жестов. Агнесса стала расспрашивать цыгана. Он нагнулся к ней и, не повышая голоса, рассказал ей все подробности. Из его провансальской речи Агнесса поняла, что событие произошло после полудня, что цыган спрятал труп, дождался, когда скроется луна, и пришел к ней за советом. Ибо теперь необходимо убрать тело.
   Агнесса прошла в спальню, чтобы переодеться. Она с умыслом надела брюки, в которых ездила на рыбную ловлю; они не так стесняли движения, как юбка. Прицепила к поясу электрический фонарь и, зарядив револьвер Ксавье, положила его в карман. Затем потушила в комнате свет. Очутившись в непроглядной тьме, она взяла цыгана за руку, чтобы провести его по лестнице из камней, сложенной самою природою, и избежать лишних поворотов извилистой тропинки. Она сама вела его.
   В чащобе, уткнувшись лицом в траву, их ждал труп. Агнесса зажгла фонарь, и цыган, схватив тело за ноги, вытащил его на свободное пространство и повернул лицом вверх. Пучок голубоватого света, направляемый пока еще твердой рукой, скользнул по непромокаемому плащу, надетому поверх костюма; фетровая шляпа сбилась на затылок, открыв лицо, невидящие глаза; на лице застыла гримаса беспомощности и последнего усилия, в котором запечатлел его навеки удар ножа, как на моментальной фотографии. Фонарь потух. Вовсе не это выражение мертвого лица потрясло Агнессу, даже не кровавое пятно, выступившее на левом боку и расползшееся по краям дырки на плаще; но при виде этого полицейского в штатском костюме Агнесса при всем своем желании не могла обнаружить тех чувств, которые забурлили в ней три недели назад при виде жандармов в полной форме. Ее цыган и впрямь убил человека, соучастница убийцы - вот кто она теперь.
   Тут только она спохватилась, что надо действовать и действовать быстро. Для того чтобы зарыть тело, следует сначала найти на острове укромное место, где имеется достаточно мощный слой почвы, а таких мест здесь мало, и все они возделаны. А там, где они с цыганом находятся сейчас, в этом сосняке, лишь тонкий слой перегноя покрывает скалу, да и то не везде. Нет, единственная стихия, где можно похоронить человека, стихия, которая скроет его навеки, это вода, море, которое неумолчным шумом напоминало им даже здесь о своем присутствии. Агнесса подумала о Пуант Русс. На этом мысе, образующем один из многочисленных углов острова, встречаются два течения и, сливаясь в один мощный поток, уходят в открытое море. В лучшие времена рыбаки и туристы на каноэ опасались этой волны среди волн. Если труп с небольшим грузом спустить на воду в нужном месте, его затянет вглубь метров на пятьдесят. А там...
   Опершись одной рукой о ствол сосны и прижав другую ко лбу, Агнесса заставила себя рассуждать спокойно, проверять разумом каждое из своих решений. Цыган, несомненно, понимал причины ее молчания. Безмолвный и невидимый, он ждал, и она чувствовала сквозь толщу мрака его близость. Главную трудность составляло расстояние: придется нести труп примерно километра три.
   Однако иного выбора не было. Агнесса изложила план своему собеседнику. Но донесет ли он один мертвеца? Он ответил, что донесет. Он поднял труп. Агнесса придержала неподатливое тело, уже успевшее окоченеть, и в течение нескольких секунд мертвый человек и человек живой простояли лицом к лицу в неподвижном объятии. Потом цыган присел, чтобы взвалить труп себе на плечи. Мертвец пошатнулся, но не уступил. Корпус уже лежал на спине цыгана, но ноги отказывались повиноваться без посторонней помощи. Пока цыган стоял, согнувшись дугой, Агнесса ухватила окоченевшие ноги, налегла на них всей тяжестью, и они образовали прямой угол. Таким образом, несущий мог скрестить поверх них руки и сбалансировать ношу. Агнесса взяла шляпу инспектора и обшарила карманы, чтобы по дороге из них ничего не выпало.
   Путь оказался невыносимо трудным. Сначала Агнесса сбилась, но цыган положил свою ношу на землю, остановился, огляделся, и, проследив за направлением его руки, она нашла дорогу. Они обошли с тыла мыс Байю. Агнесса освещала тропинку, и порой она, а не цыган со своей ношей, спотыкалась о камень.
   Когда же в скалах путь им преградила каменная осыпь, пришлось переменить тактику. Агнесса взяла труп за ноги, - так впрягаются в тачку, и несла его, шагая впереди цыгана, который держал мертвеца под мышки. Теперь, прежде чем ступить, она ощупывала тропинку ногой, и, когда от неосторожного шага срывался камень, оба садились прямо на землю, тогда страшная ноша оказывалась внизу под Агнессой, и цыган удерживал труп на себе.
   Дойдя до берега, где грохотали волны, они сделали передышку. Агнесса решила было, что лучше всего обвязать мертвеца сетями, чтобы не рассыпались камни, которые послужат грузом. У нее дома были сети, но в случае, если обмотанный ими труп выплывет на поверхность, ее опознают. Не решаясь зажигать в открытом месте фонарь, они с цыганом стали на ощупь собирать плоские камни и запихивали их под одежду мертвеца. Туго затянув пояс плаща, они загрузили верхнюю часть тела. И чтобы уравновесить груз, расстегнули брюки полицейского и тоже насовали туда камней.
   Затем они оба вошли в воду, и так как Агнесса плавала лучше цыгана, она шагала впереди и тащила мертвеца, пока не почувствовала близость сливавшихся течений. Она предупредила своего спутника об опасности - дальше идти не следует, - и они опустили свою ношу в воду. Затем повернули обратно, выбрались на берег, огляделись, нашли электрический фонарь и свою обувь, лежавшую рядом со шляпой покойника и обнаруженными в его кармане вещами, которые Агнесса решила сжечь дома.
   На полдороге, когда они шли уже обратно, Агнесса попросила у цыгана нож. Она снова спустилась к морю, только в другом направлении. Эту бухточку она знала и называла ее про себя "подводная терраса", потому что под водой находилась скала с плоской, как площадка, вершиной, возвышавшаяся над бездонным провалом, уходившим наподобие пещеры под землю. Она дошла по воде до затопленного края выступа и бросила нож в глубину.
   Цыган ждал ее у спуска в бухту. Схватив Агнессу за руки, цыган не без труда вытащил ее на берег. Она вымокла, отяжелела, тряслась всем телом, задыхалась, но не издала ни звука. За все это время они обменялись всего двумя-тремя словами. Выбравшись наверх, Агнесса вцепилась в руку цыгана, она просто не могла дальше идти. Еще ничто не предвещало близкого конца ночи, но самое страшное испытание было для них уже позади. Цыган поддерживал Агнессу, которая буквально не держалась на ногах, взял даже ее за талию, но очень осторожно, стараясь не прижимать к себе. Однако она чувствовала идущее от него тепло. Ей пришлось входить в воду второй раз, чтобы забросить нож, и теперь она, прильнув к цыгану, ощущала жар этого могучего тела, полуприкрытого одеждой, уже успевшей просохнуть.
   И вдруг колени Агнессы подогнулись, уперлись в траву, с губ ее наконец сорвался стон, и она притянула к себе своего спутника.
   Вопреки голосу благоразумия цыган остался на острове. Он мог бы укрыться на соседнем островке Баго, отделенном от Пор-Кро проливом всего в пятьсот метров шириной. Агнесса предложила проплыть с ним вместе это расстояние как-нибудь вечером после захода солнца. Он отрицательно мотнул головой, но не объяснил своего отказа. Она не повторила предложения. Каждую ночь она выбиралась из дому, шагала в неопределенном направлении, потом сворачивала с тропинки в первый попавшийся лесок или углублялась в кустарник, и всегда он отыскивал ее. Ей не приходилось ждать. Всякий раз он оказывался рядом, будто следовал за ней от ее дома или же чуял ее на расстоянии.
   Любовные их встречи были безмолвны, осенены крылом опасности. Порой они разжимали объятия, охваченные общей тревогой, вслушиваясь в ночь, и даже в самые сладостные минуты удерживали дыхание. Расставались они так же молча, без слов.
   Как-то ночью Агнесса ждала, но он не пришел. И следующую ночь тоже. И еще следующую ночь. Она поняла, что он никогда не вернется к ней, что он покинул остров и ее. Он исчез.
   Иногда вечерами он возникал в ее памяти. Тогда Агнесса, не выдержав, выходила из дому, не питая, впрочем, никаких иллюзий. Ноги несли ее в те места, где, как она знала, можно было обнаружить хотя бы напоминание о ее человеке-звере. Но она не сворачивала в сторону бухты, на дне которой покоился нож, и не искала уголки, где проходили их последние встречи. Она шла на ту тропинку и ложилась на ковер сосновой хвои в том самом месте, где когда-то сказала ему "нет".