И почему Семен зациклился на этой версии с Инниным отцом? Какая вендетта в наше время, да еще и в России? А может... Тут Семена осенила еще одна догадка. Да! Как он раньше не подумал! Самые жестокие, злые, мстительные - это "петухи", опущенные. Они всех ненавидят, они часто ждут удобного случая, чтобы отомстить. Ведь Кирилла, их подельника, в зоне опустили. После отсидки с ним никто не встречался и не созванивался, считалось западло с "петухом" общаться. Семен даже не знал, где он и что с ним.
Тем более, что тогда после изнасилования Инны именно он всех их и сдал. На следующее же утро после того, что случилось, с мамой пошел в милицию и все рассказал, как на духу. Ментов отвез куда надо и колодец показал, где Инна уже мертвая лежала. И наверняка дали бы ему условный срок за чистосердечное признание. Точно бы дали. Тогда бы они всей компанией вместе с Танькой на кичмане парились, а он мамкины пирожки дома жрал. Да не вышел у маменькиного сынка такой заподляк! У ребят с Танькой было время договориться, как дело обставить. Успели они до ареста словами перекинуться и определится что и как им следователю говорить.
Вот и получилось по их показаниям, что был Кирилл организатором, он как бы подговорил всех Инну изнасиловать, и ударил Инну тоже он. Кирилл отпирался, как мог, но их было больше. Возникла путаница в показаниях, и влепили всем одинаково, по пятерочке. Кроме Таньки, ей дали трояк за соучастие. А все остальные пошли за изнасилование на пятерик. И Кирилл в том числе, который до Инны тогда и пальцем не дотронулся. Отомстили они ему всем скопом за его стукачество. Бомба, правда, потом провинился - резанул кого-то, и сидел поэтому дольше всех на два года. А если б не Кирилл, может быть и было бы все шито крыто.
Все знали и в тюрьме, и в зоне, что Кирилл стукачок. Тюремный телеграф быстро работает, в тюрьме ябед не сильно жалуют. Вот и притиснули его быки в бане, да посвятили в "девочки". Эту историю Семену ещё в зоне один кент рассказал, который в этом деле участвовал. Посмеялись вместе. Что потом с Кириллом стало, никто больше не знал ни в зоне, ни на воле. Может, Василий и видел его пару раз по-соседски, но ничего Семену не рассказал.
Конечно, было Кириллу за что их всех ненавидеть. Ведь не трахал он тогда Инну, только пукал, блевал и писался. А получил, как все - не за соучастие, а за изнасилование, "вскрытие лохматого сейфа", как на зоне говорят. Его же, беднягу Кирилла в зоне опустили. Опять же получается, что отомстили братья-зеки за их преданную в руки ментам штрейкбрехером Кириллом компанию - ведь все знали в тюрьме, что это именно он их всех стуканул.
Пять лет Кирилл был изгоем, его трахали в зад, унижали, он не мог, не имел права подойти к окну, ел, как собака, после всех. Некоторые смирялись с этим, привыкали и даже вести себя начинали как женщины. А некоторые зверели, опускались на глазах, не мылись. Их уже и не трахал никто, а они все были "петухами". Такие либо вешались сами, либо начинали копить в себе обиду, и некоторые даже, бывало, убивали своих обидчиков. Может быть, Кирилл как раз из таких. Отсидел, накопил злость за все унижения, за то, что подставили его, за все! И давай кромсать всех - Бомбу, Василия, Алика... Алика - вдруг задумался Семен. Теперь понятно, почему Алику в очко вертел вставили. Это же очень символично!
Как же Семен сразу не догадался? Конечно все так и есть. И Бомба, и Василий, и Алик были парнями крепкими и не простаками. Абы кого к себе не подпустят. Все знали, что Кирилл был на зоне "петухом", поэтому и не боялись его. А он вот как лихо их вокруг пальца обвел. Но ничего, с Семеном у него такой номер не пройдет. Предупрежден, значит, вооружен. Семен с радостью ощутил на груди приятную тяжесть пистолета. Пусть газовый, но если прямо в глаз засандалить - башку оторвет.
Значит, если Семен все верно рассчитал, то в ближайшее время Кирилл должен объявиться. Естественно, Семен виду не покажет, что обо всем догадался, а потом его, маньяка, прищучит. Семена так просто не возьмешь, как тупого Бомбу, лоховатого Василия или самодовольного Алика. Интересно только, что с Танькой? Может, и ее уже нет в живых? Семен твердо решил предупредить ее о возможной опасности, рассказать о смерти Алика и Василия, а также о пропаже Бомбы и сразу же набрал ее номер на своем мобильном телефоне.
Долгие гудки резали тишину эфира и никто не брал трубку. "Черт! подумал Семен. - Никого дома нет. Хоть бы муж ее, подошел что ли?". Трубку не брали. Семен еще раз перенабрал номер. То же самое. "Ладно, - подумал Семен, - позвоню попозже. Видимо она на работе или... уже, не дай бог, мертвая лежит в канаве". На этом печальном аккорде своих размышлений Семен прервал связь, бросил телефон на сидение и включил радио. Но Семен ошибся в своих предположениях. Танька была еще жива, хотя и чувствовала себя в этот момент очень и очень плохо.
14
Задолго до этого злополучного дня Танька вышла из ворот женской зоны и вздохнула. Все! Все позади. Это дерьмо, которого она наелась столько, что и на четыре жизни хватит. В зоне у нее осталась подружка-лесбиянка по кличке Самочка, с которой долгих три года они делили каждый кусок хлеба и по очереди лизали друг дружке лобки. Но Самочке сидеть еще четыре года за то, что мужа своего убила с особым цинизмом. А цинизм заключался в том, что она ему, кобелю, все его мужское достоинство отрезала и выкинула в мусоропровод. А он умер от потери крови. Вот теперь Самочке сидеть еще четыре зимы, а три она уже оттрубила.
Танька вернулась домой и никому из старых подруг и друзей не позвонила. Решила начинать жизнь набело. Купила себе санкнижку в метро и устроилась продавщицей в магазин. Биографию там у нее не спрашивали, а работала она хорошо, начальство ее за это ценило. Поначалу решила Танька за три долгих тюремных года оторваться! Магазин их находился на бойком месте, и частенько "денежные мешки" к ним наведывались мошной потрясти. А заодно и мошонкой. Танька им нравилась, и приглашали "мешки" ее в рестораны, кафе и к себе на квартирку. Лобызали ее груди, а Танька со всей страстью предавалась поначалу своему любимому занятию по сосанию дядькиных леденцов. Наскучило ее все это гораздо быстрее, чем можно было даже предположить.
Мало того, что она, несмотря на все меры предосторожности, пару раз заражалась гонореей, а уж про трихомоноз и говорить не приходится, так ее еще однажды подонки побили и заставили плясать голой на столе. А еще сначала говорили о театре и о живописи, показывали Татьяне репродукции картин великих художников. А потом нажрались сволочи, устроили групповуху, да еще и набили Таньке лицо. "Все! - сказала себе Танька. - Хватит!". И получилось так, что если еще два месяца назад Танька сосала "божий" леденец из любви к искусству, то теперь только за наличные деньги или натуральный обмен сапожки, бельишко и т.д. и т.п.
Все чаще она стала скучать по милой Самочке, ненароком трогала за попку или за грудку продавщиц, и даже администраторшу в магазине. "Все-таки женщины другие, - думала она. - Они нежные, мягкие, ласковые, не то что эти жлобы - мужики". Ей опять захотелось быть в постели с женщиной, не бояться забеременеть, не отталкивать от себя небритый, жесткий, как наждак, подбородок пьяного толстопуза. И гладить язычком не вялую немытую морковку, а горячую и сладкую плоть милой подружки.
И вот в один прекрасный день случилось чудо перевернувшее Танькину жизнь. Вошел в магазин Он. Такой высокий, крепкий, темноволосый - настоящий мужик. Сам работал грузчиком в порту, а денег имел, как "новый русский". Иваном звали. Он потом признавался, что Таньку, как увидел, сразу трахнуть захотел. А уж о том, что женится - ни-ни! Никогда бы не подумал. Он был такой сильный, уверенный, даже грубый в жизни. А в постели совсем, как Самочка - ласковый, нежный, трепетный. И язычком любил Таньку приласкать.
Никто из мужиков никогда Таньке так не делал, ни до отсидки, ни после. А Иван сделал, и Танька растаяла. Снова потянуло ее на мужское естество, а не встреть она Ивана, так бы и свернула на богомерзкий путь лесбийской любви. Или совсем бы скурвилась со своими минетами за сапожки. А вот влюбилась - и совсем будто женщину подменили. Никто ее, кроме любимого Ивана, больше не интересует - ни мужики, ни бабы. Да еще и забеременела вдобавок ко всему. Но ревнивый у нее Иван - просто ужас! Только когда Танька забеременела, стал понемногу остывать в ревности своей, видимо, понял, что она никуда не денется.
Вот так Танька и зажила, когда на свободу вышла. Хорошо зажила. Хватило ей один раз на говно наступить, чтобы все осознать. В общем-то, чтобы понять, что она жила не так, как нужно и что так жить больше не будет никогда, Таньке хватило первых трех дней в следственном изоляторе. Она не могла поверить, что все это - решетки на окнах, нары, несвобода будет продолжаться долгие годы, что молодость безвозвратно уйдет и будет похоронена вот здесь, в этой дерьмовой колонии.
А в сущности, за что ей все это? Она просто отомстила за нанесенную ей обиду. Ведь она могла бы тогда просто не пойти в эту злополучную квартиру, или прийти одна. И тогда ничего бы не было - ни трупа в колодце, ни зоны на три года. И жизнь сложилась бы совсем не так. Сколько раз думала-передумала в зоне об этом Танька. Жалела о том, что уже не случится, не произойдет никогда. Потому что пока она на зоне сидит, ее подруги с парнями гуляют, влюбляются, ездят на юг отдыхать. Им цветы дарят. А у нее вместо цветов колючка на заборе.
А вот теперь она была по настоящему счастлива. Любимый был с нею рядом, под сердцем копошился еще один комочек любви. Все у нее было хорошо, как никогда. Утром она выходила из дому, ехала в метро на работу, торговала колбасами и сыром, а вечером с замиранием сердца ехала домой, потому что там ждал ее любимый. Она смотрела на скучающих молодых ленивых домашних сучек и думала о том, что неплохо бы их всех хотя бы на недельку окунуть смазливыми мордами в говно, чтобы они полюбили жизнь такой, какая она есть.
В это утро сегодняшнего дня Таньке совершенно никуда не нужно было идти. У нее была неделя полного счастья - выходные! Она работала неделю через неделю с девяти утра до десяти вечера. И вот сейчас у нее была выходная неделя. Муж Иван собирался уходить на работу в семь утра и перед уходом внезапно возжелал ненаглядную супругу. Кинулся прямо от порога к ней в кровать, скидывая джинсы и целовал, целовал, как в последний раз.
Танька заснула зацелованная и удовлетворенная. Снился ей цветной сон, как будто гуляет она в красивом-красивом богатом городе с ярко-желтыми домами и трамваями на монорельсе. И как будто бы зима, а деревья все зеленые, и яблоки на них растут. А небо синее - ни облачка, ни тучки. И будто бы села Танька в трамвай на монорельсе, а он едет быстро-быстро, то взлетает вверх, то падает со склона - даже дух захватывает. И звенит на перекрестках, ну совсем как телефон.
Нет, черт возьми, это телефон и звонит! Танька вскочила с кровати и бросилась к аппарату. Может, Иван звонит с работы, больше-то вроде некому.
- Татьяна? - спросил в трубке незнакомый голос.
- Да, я, - ответила Таня, - а кто это?
- Я работаю с вашим мужем, меня зовут Александр, - представился незнакомец, - Иван загрузил мне в машину коробку, передать Вам. Через десять минут буду у вашего подъезда. Выйдите, пожалуйста, заберите их.
- А что в коробке? - поинтересовалась Татьяна.
- Сами дома посмотрите, - не очень-то дружелюбно ответил Александр. - Я очень спешу, Татьяна. Поэтому попрошу Вас выйти ровно через десять минут. У меня маленький фургончик-рефрижератор. На боку нарисован пингвин с мороженым.
- Хорошо, я выйду, пингвин с мороженым, - ответила Татьяна, - ждите.
- Жду, - ответил Александр и повесил трубку.
Такое было не впервой. Александр часто приносил домой то, что они разгружали - коробку бананов, конфет, сигарет. Если было что-то скоропортящееся, то передавал вот так, с оказией. Он теперь с работы придет только поздно вечером, значит, не могло подождать то, что он передал Татьяне. Мороженое мясо или просто мороженое? А может рыбка вкусная? Ее теперь страстькак на солененькое тянет из-за беременности. Иван это знает и Танюху свою балует. Какой-то неведомый Александр объявился с пингвином на фургончике. Раньше никогда не приезжал. Да, что гадать - много их там в порту мужиков работает, а к Ивану все с уважением относятся.
Татьяна стала одеваться. Пока причесалась, и десять минут прошло. Кое-как влезла в спортивный костюм и кроссовки на босу ногу. Ладно, не замерзнет за две минуты на улице. Она выглянула в окно и увидела, что фургончик уже стоит у подъезда, а мужик-водитель копается у себя в кабине.
Таня схватила со столика ключи и побежала вниз. Водитель - пожилой мужчина в серой вязаной шапочке - мельком взглянул на Таню и, махнув рукой в сторону кузова, сказал:
- Забирайте, там все ваше, дверь открыта.
- Может быть, вы мне поможете? - возмущенно спросила Татьяна.
- Сами не надорветесь, - невежливо буркнул водитель, и Тане показалось, что она уже видела этого мужика. Когда-то очень-очень давно. Она бы узнала, если бы не густая борода и зеленые очки.
- Там всего одна коробка, - нудно продолжал ворчать мужчина, - еще помогать ей.
- Да ну вас! - сказала Татьяна, подошла к двери и открыла ее. Из фургона дохнуло на Таню прямо-таки арктическим холодом. На полу в уголке стояла маленькая цветная коробочка. "Интересно, что это?" - подумала Таня. Она встала на приступочек и влезла внутрь фургона, поеживаясь. Фургон был низкий, и она могла идти в нем только полусогнувшись. Босые ноги в кроссовках сразу же окоченели от холодного металлического пола. Татьяна захотела поскорей схватить коробку и выскочить прочь из этого полутемного склепа.
Но неожиданно дверь за ней захлопнулась, стало совершенно темно. Нигде не осталось даже маленькой щелочки для света.
- Черт! - громко сказала Татьяна. - Откройте дверь, я ничего не вижу!
Вместо ответа она услышала, как звякнул засов - фургон закрыли снаружи.
- Да что за шутки! Эй, откройте сейчас же! - рассердилась Татьяна и громко стукнула кулаком по внутренней обшивке фургона.
Стукнула дверца кабины, мотор заревел, и автомобиль резко рванул с места. Татьяна от неожиданности упала, больно ударившись головой о стенку и попой об пол. Пол был такой холодный, что она сразу же вскочила. Вернее, села на колени и стала шарить руками по стене в надежде найти какой-нибудь замочек, чтобы открыть дверь. Не может же быть так, что совсем ничего нет, никакой задвижки. Нет, кажется, совсем ничего такого чтобы открыть изнутри. Фургон открывается и закрывается только снаружи. Только снаружи.
Автомобиль поехал, мягко выворачивая из двора. Может быть, водитель просто не заметил, что она еще в фургоне, и поэтому захлопнул дверь? Татьяна что было сил стала стучать кулаками по ледяной металлической обшивке. Господи, но ведь кто-нибудь должен услышать, что в фургоне что-то не так. Ведь наверняка он едет по дороге, и вокруг масса машин! Неужели непонятно, что мороженое не может стучать изнутри и кричать: "Помогите!".
Татьяна кричала и стучала все громче, но похоже было, что никто ее не слышал. Но не глухой же он, этот нудный и грубый водитель рефрижератора! Машина, видимо, выехала на проспект и стала набирать скорость. Татьяна подобралась к передней стенке фургона и что было сил забарабанила по ней обеими руками, крича и кашляя от холода.
И вдруг водитель резко затормозил и снова быстро рванул с места. Татьяна от неожиданности сильно ударилась лицом, а потом ее отбросило назад. Она проехала по обледенелому полу фургона и здорово ушиблась макушкой о заднюю стену. Пальцы рук уже не слушались ее, а ноги совершенно онемели.
Татьяна поняла, что водитель не случайно захлопнул дверь фургона, и сейчас все эти торможения и рывки с места он делает специально, чтобы Татьяна больно ударилась и замолчала. Что ему нужно? Куда он ее везет? Может, это маньяк какой-нибудь, и он хочет ее изнасиловать? Да, черт с ним пусть бы насиловал, да только бы не морозил! Сколько еще ехать в этом передвижном холодильнике? Ведь через полчаса она превратится в кусок мороженого мяса! Какое тогда насилие - ног не разогнешь.
Как же Иван мог послать к ней с посылкой такого мудака? Хотя откуда он мог знать, ведь по внешнему виду не скажешь, что он извращенец. Мужик, как мужик, старый к тому же. "Точно, - догадалась Татьяна, - точно маньяк!" Посадил ее специально в фургон, чтобы она замерзла и не сопротивлялась. Боялся не совладать. А теперь довезет спокойно до лесочка или пустыря, а потом вытащит уже замерзшую, без памяти и начнет глумиться. Какой ему кайф в холодное тело тыкать?
"А может, он некрофил? - испугалась Татьяна. - Будет катать ее в машине, пока она не умрет?". Эта мысль Татьяну очень расстроила и Таня заплакала. Она не знала, сколько времени они ехали, но казалось, что уже целую вечность. "Господи, - думала Татьяна, - почему я? Разве мало вокруг девочек, женщин, старушек? Почему снова я?". Она не хотела умирать сейчас, когда все хорошее в ее жизни только началось. Настоящая любовь, человек, ради которого она была готова на все, человек, от которого где-то внутри у Татьяны зародилась новая жизнь. Машина все ехала, становилось холодней и холодней . Татьяна поняла, что она замерзает, и если все это не кончится, то она просто умрет.
- Не-ет, - заплакала Татьяна, лежа на обжигающе-холодном полу фургона, - не сейчас, господи!
Отчаяние придало сил. Она опять поползла к двери. Ткань костюма примерзла к полу и с хрустом оторвалась при движении. Очень трудно было дышать. В маленьком пространстве фургона кислород быстро кончился. Татьяна вдыхала с хрипом, полной грудью, холодный воздух обжигал лёгкие, она кашляла до изнеможения и снова вдыхала, вдыхала, обмораживая губы и кончик носа. Татьяна подползла к двери фургончика. Руки отказывались стучать по холодному металлу, кулаки не сжимались. Таня легла на спину и стала с силой колотить в дверь ногами. Ногами! Как раньше ей не пришла в голову эта мысль? Сильнее! Еще сильнее! Дверь можно сломать!
Но тут водитель опять повторил свой маневр с тормозами. Видимо, он ехал очень быстро, потому что Таня перелетела через голову, едва не сломав себе шею, кувыркнулась и со всего маху ударилась затылком и плечом о стену. Машина двинулась дальше, а у Тани сил двигаться больше не было. Она окончательно замерзла. И даже слезы, которые текли из ее глаз, через минуту становились всего лишь ледяными дорожками на щеках.
Господи! Неужели мало она страдала? Пусть она умрет одна, только Татьяна! Но при чем тут та маленькая жизнь, которая недавно зародилась внутри нее? Он растет, этот хрупкий росток, там, внутри, и ничего не боится. Он знает, что мама защитит его от этого мира, от его зла, от его холода. Но мама не может защитить свое дитя, она замерзает сама! Может быть, она этим и спасет его... Пусть оно лучше и не родится... Никогда не увидит этого дерьма вокруг. Говорят, что неродившиеся дети становятся ангелами. Пусть так, пусть лучше сразу ангел, чем потом вот так умирать...
Татьяна окоченела. Машина легко покачивалась, подпрыгивая на ухабах. Внутри было темно, Тане неожиданно стало все безразлично. Она перестала бороться. Она уже не думала, не надеялась, что откроется дверь и ее освободят из этого ада. Ей просто нестерпимо захотелось спать. Глаза закрылись сами. Она пыталась их открыть, но ресницы, покрытые льдом от слез, тут же примерзли друг к другу, покрытые инеем веки отказывались слушаться. Татьяна знала, что спать нельзя, что это верная смерть, но бороться с собой она уже не могла.
И тогда она ясно увидела у себя над головой люк. Большой белый круг с ярким слепящим светом. Как будто она лежала в колодце. И Таня вспомнила, где, когда и с кем это уже было! Ей стала жутко до тошноты! Она захотела закричать, но с губ сорвался только хрип. Сиплый шипящий звук и слетающие с губ льдинки.
И все. Больше ничего не было. Просто она уснула. Как засыпала тысячи раз в своей жизни, с одной лишь разницей. Она уснула, чтобы никогда больше не проснуться.
15
Вечером Семен, подъехав к дому, осторожно огляделся, прежде чем выйти из машины. Ничего подозрительного. Всех людей, гулявших во дворе, Семен хорошо знал и видел уже тысячу раз. Если кто-то и сидит в засаде с двустволкой наперевес, то этого Семен, как ни смотри, не заметит. Семен захлопнул дверь машины и увидел, что его "SAAB" опять грязный. Семен поморщился. Он терпеть не мог ездить в грязной машине. И дело даже не в Антоне Сергеевиче и представительности его автомобиля, просто Семен ненавидел в жизни две вещи - грязную обувь и грязные машины.
Семен зашел в подъезд, на всякий случай сжимая в кармане рукоятку пистолета, и обнаружил у себя в двери записку. Сначала он хотел выбросить ее не читая, потому что именно таким образом с ним общались Алена с Инной, но потом решил все-таки посмотреть, что там. Он открыл дверь, зашел в коридор и включил свет. Записка была написана на обычной нелинованной бумаге почерком с сильным нажимом. Непохоже было, что ее писали наспех, прислонившись к косяку двери. Буквы не скакали, хотя и были все написаны без смычек, отдельно друг от друга. Семен нисколько не удивился содержанию, а только возгордился своей сообразительностью и логикой, потому что в записке было написано:
"Семен, давай встретимся завтра в метро Александра Невского на переходе в 14.00 ровно. Это очень важно. Я приезжал к тебе и не застал дома. Кирилл".
"Ну, вот он и проявился! - с волнением и азартом подумал Семен. - И что теперь?" Он снова перечитал записку. "Встретимся завтра в метро Александра Невского на переходе в 14.00 ровно". Хотя Семен уже почти полтора года не ездил в метро, а передвигался по городу исключительно на машине, но все же он знал, что время 14.00 - это час пик. В особенности на станции "Площадь Александра Невского". На переходе в это время ожидают друг друга и просто толпятся человек тридцать. И идут каждую секунду мимо не меньше этого.
Если этот парень хочет его замочить, то зачем же выбирать такое многолюдное место для встречи? Если принять во внимание то, что он устроил и Василию, и Алику такие показательные и жестокие казни, то ничего подобного невозможно сделать при таком скоплении народа. Значит, этот Кирилл хочет его как-то обмануть. Но что он задумал, хотелось бы знать? Может быть он хочет столкнуть Семена под проходящий поезд? Вполне возможно. Если бы, например, Семен не ожидал никакой подлости от Кирилла, то столкнуть его было бы очень просто. Толкнет с платформы в спину - не убьет, так искалечит. Но Семен будет настороже. Все время настороже и педику не удастся обвести его вокруг пальца.
Семен снова посмотрел на записку. Абсолютно точно он разгадал то, что записку писали не в темноте подъезда, положив листок на подоконник. Линии от ручки ровные и тонкие. Такие, какие получаются в том случае, если пишешь при хорошем освещении на гладком столе. Писали явно дома, не наспех, а потом принесли и воткнули в дверь. Принесли, между прочим, когда Семена стопроцентно не было дома. И встреча назначена на то время, когда он обычно свободен и ездит на обед. Значит, следили за ним и знали его распорядок.
Как все-таки как умно Семен догадался, что этот Кирилл объявится! Значит, это его рук дело - и Бомба, и Вася, и Алик. Семен, наткнувшись взглядом на ключи от машины лежащие на столике, вспомнил, что хотел помыть своего "железного коня". Он взял в ванной специальное пластмассовое ведро и тряпку. Теперь ему до завтрашнего дня, до 14.00 бояться нечего. А может быть этот Кирилл и не будет толкать Семена под поезд. Наверняка у него есть несколько вариантов отправить Семена на тот свет.
Пригласит его, например, съездить на дачу. А там что сделает? Повесит его вниз головой на сосне? А может, сожжет вместе с машиной? Но как ему это удастся, если Семен обо всем уже догадался? Но Кирилл то об этом не знает. Честно говоря, Семен и ждать от маньяка не будет никаких поступков, а просто выволочет его за чуб из метро, отвезет в укромное место и там с пристрастием допросит сначала сам. А потом сдаст в ментовку. И пусть уже они проводят с ним дальше следственные эксперименты.
Семен начал мыть машину. Он, конечно, мог бы дать пацанам на Фонтанке два бакса, и они бы отдраили его "красотку" до зеркального блеска, но ему нравилось самому мыть машину. Сидя на зоне, он мечтал о том, что вернется домой и сядет за руль шикарной иномарки, конечно же, своей, а не Антона Сергеевича. Но пока своей машины у него не было, а эта была ему дорога, как своя. Он к ней привык.
Семен натирал лобовое стекло и вдруг заметил, что к нему приближается какой-то невысокий черноволосый парень в расстегнутой куртке-аляске, выставляя напоказ дешевый галстук и белоснежную рубашку. В руках парень держал небольшой пакет и, засунув туда руку, приближался к машине. Семен насторожился. Что это еще за хрен с бугра? На всякий случай Семен перешел на другую сторону автомобиля. Фиг его знает, может, этот Кирилл сколотил целую банду "опущенных", и они теперь режут-стреляют всех направо и налево. Сейчас вот этот недоносок достанет ствол, да и прострелит Семену башку, пальнув прямехонько в глаз. Семен пристально посмотрел парню в глаза, тот явно волновался приближаясь, и вдруг выдернул из пакета что-то черное, прямоугольное. Семен даже присел, спрятавшись за кузов автомашины и невольно вздрогнул.
- Здравствуйте! Вам повезло! - неожиданно крикнул тоненьким голоском парень Семену. - Сегодня наша фирма производит рекламную распродажу импортных электробритв с пятью насадками. Вы можете приобрести эту бритву всего за сто рублей, хотя в магазине аналогичный товар стоит гораздо дороже. Триста рублей.
Тем более, что тогда после изнасилования Инны именно он всех их и сдал. На следующее же утро после того, что случилось, с мамой пошел в милицию и все рассказал, как на духу. Ментов отвез куда надо и колодец показал, где Инна уже мертвая лежала. И наверняка дали бы ему условный срок за чистосердечное признание. Точно бы дали. Тогда бы они всей компанией вместе с Танькой на кичмане парились, а он мамкины пирожки дома жрал. Да не вышел у маменькиного сынка такой заподляк! У ребят с Танькой было время договориться, как дело обставить. Успели они до ареста словами перекинуться и определится что и как им следователю говорить.
Вот и получилось по их показаниям, что был Кирилл организатором, он как бы подговорил всех Инну изнасиловать, и ударил Инну тоже он. Кирилл отпирался, как мог, но их было больше. Возникла путаница в показаниях, и влепили всем одинаково, по пятерочке. Кроме Таньки, ей дали трояк за соучастие. А все остальные пошли за изнасилование на пятерик. И Кирилл в том числе, который до Инны тогда и пальцем не дотронулся. Отомстили они ему всем скопом за его стукачество. Бомба, правда, потом провинился - резанул кого-то, и сидел поэтому дольше всех на два года. А если б не Кирилл, может быть и было бы все шито крыто.
Все знали и в тюрьме, и в зоне, что Кирилл стукачок. Тюремный телеграф быстро работает, в тюрьме ябед не сильно жалуют. Вот и притиснули его быки в бане, да посвятили в "девочки". Эту историю Семену ещё в зоне один кент рассказал, который в этом деле участвовал. Посмеялись вместе. Что потом с Кириллом стало, никто больше не знал ни в зоне, ни на воле. Может, Василий и видел его пару раз по-соседски, но ничего Семену не рассказал.
Конечно, было Кириллу за что их всех ненавидеть. Ведь не трахал он тогда Инну, только пукал, блевал и писался. А получил, как все - не за соучастие, а за изнасилование, "вскрытие лохматого сейфа", как на зоне говорят. Его же, беднягу Кирилла в зоне опустили. Опять же получается, что отомстили братья-зеки за их преданную в руки ментам штрейкбрехером Кириллом компанию - ведь все знали в тюрьме, что это именно он их всех стуканул.
Пять лет Кирилл был изгоем, его трахали в зад, унижали, он не мог, не имел права подойти к окну, ел, как собака, после всех. Некоторые смирялись с этим, привыкали и даже вести себя начинали как женщины. А некоторые зверели, опускались на глазах, не мылись. Их уже и не трахал никто, а они все были "петухами". Такие либо вешались сами, либо начинали копить в себе обиду, и некоторые даже, бывало, убивали своих обидчиков. Может быть, Кирилл как раз из таких. Отсидел, накопил злость за все унижения, за то, что подставили его, за все! И давай кромсать всех - Бомбу, Василия, Алика... Алика - вдруг задумался Семен. Теперь понятно, почему Алику в очко вертел вставили. Это же очень символично!
Как же Семен сразу не догадался? Конечно все так и есть. И Бомба, и Василий, и Алик были парнями крепкими и не простаками. Абы кого к себе не подпустят. Все знали, что Кирилл был на зоне "петухом", поэтому и не боялись его. А он вот как лихо их вокруг пальца обвел. Но ничего, с Семеном у него такой номер не пройдет. Предупрежден, значит, вооружен. Семен с радостью ощутил на груди приятную тяжесть пистолета. Пусть газовый, но если прямо в глаз засандалить - башку оторвет.
Значит, если Семен все верно рассчитал, то в ближайшее время Кирилл должен объявиться. Естественно, Семен виду не покажет, что обо всем догадался, а потом его, маньяка, прищучит. Семена так просто не возьмешь, как тупого Бомбу, лоховатого Василия или самодовольного Алика. Интересно только, что с Танькой? Может, и ее уже нет в живых? Семен твердо решил предупредить ее о возможной опасности, рассказать о смерти Алика и Василия, а также о пропаже Бомбы и сразу же набрал ее номер на своем мобильном телефоне.
Долгие гудки резали тишину эфира и никто не брал трубку. "Черт! подумал Семен. - Никого дома нет. Хоть бы муж ее, подошел что ли?". Трубку не брали. Семен еще раз перенабрал номер. То же самое. "Ладно, - подумал Семен, - позвоню попозже. Видимо она на работе или... уже, не дай бог, мертвая лежит в канаве". На этом печальном аккорде своих размышлений Семен прервал связь, бросил телефон на сидение и включил радио. Но Семен ошибся в своих предположениях. Танька была еще жива, хотя и чувствовала себя в этот момент очень и очень плохо.
14
Задолго до этого злополучного дня Танька вышла из ворот женской зоны и вздохнула. Все! Все позади. Это дерьмо, которого она наелась столько, что и на четыре жизни хватит. В зоне у нее осталась подружка-лесбиянка по кличке Самочка, с которой долгих три года они делили каждый кусок хлеба и по очереди лизали друг дружке лобки. Но Самочке сидеть еще четыре года за то, что мужа своего убила с особым цинизмом. А цинизм заключался в том, что она ему, кобелю, все его мужское достоинство отрезала и выкинула в мусоропровод. А он умер от потери крови. Вот теперь Самочке сидеть еще четыре зимы, а три она уже оттрубила.
Танька вернулась домой и никому из старых подруг и друзей не позвонила. Решила начинать жизнь набело. Купила себе санкнижку в метро и устроилась продавщицей в магазин. Биографию там у нее не спрашивали, а работала она хорошо, начальство ее за это ценило. Поначалу решила Танька за три долгих тюремных года оторваться! Магазин их находился на бойком месте, и частенько "денежные мешки" к ним наведывались мошной потрясти. А заодно и мошонкой. Танька им нравилась, и приглашали "мешки" ее в рестораны, кафе и к себе на квартирку. Лобызали ее груди, а Танька со всей страстью предавалась поначалу своему любимому занятию по сосанию дядькиных леденцов. Наскучило ее все это гораздо быстрее, чем можно было даже предположить.
Мало того, что она, несмотря на все меры предосторожности, пару раз заражалась гонореей, а уж про трихомоноз и говорить не приходится, так ее еще однажды подонки побили и заставили плясать голой на столе. А еще сначала говорили о театре и о живописи, показывали Татьяне репродукции картин великих художников. А потом нажрались сволочи, устроили групповуху, да еще и набили Таньке лицо. "Все! - сказала себе Танька. - Хватит!". И получилось так, что если еще два месяца назад Танька сосала "божий" леденец из любви к искусству, то теперь только за наличные деньги или натуральный обмен сапожки, бельишко и т.д. и т.п.
Все чаще она стала скучать по милой Самочке, ненароком трогала за попку или за грудку продавщиц, и даже администраторшу в магазине. "Все-таки женщины другие, - думала она. - Они нежные, мягкие, ласковые, не то что эти жлобы - мужики". Ей опять захотелось быть в постели с женщиной, не бояться забеременеть, не отталкивать от себя небритый, жесткий, как наждак, подбородок пьяного толстопуза. И гладить язычком не вялую немытую морковку, а горячую и сладкую плоть милой подружки.
И вот в один прекрасный день случилось чудо перевернувшее Танькину жизнь. Вошел в магазин Он. Такой высокий, крепкий, темноволосый - настоящий мужик. Сам работал грузчиком в порту, а денег имел, как "новый русский". Иваном звали. Он потом признавался, что Таньку, как увидел, сразу трахнуть захотел. А уж о том, что женится - ни-ни! Никогда бы не подумал. Он был такой сильный, уверенный, даже грубый в жизни. А в постели совсем, как Самочка - ласковый, нежный, трепетный. И язычком любил Таньку приласкать.
Никто из мужиков никогда Таньке так не делал, ни до отсидки, ни после. А Иван сделал, и Танька растаяла. Снова потянуло ее на мужское естество, а не встреть она Ивана, так бы и свернула на богомерзкий путь лесбийской любви. Или совсем бы скурвилась со своими минетами за сапожки. А вот влюбилась - и совсем будто женщину подменили. Никто ее, кроме любимого Ивана, больше не интересует - ни мужики, ни бабы. Да еще и забеременела вдобавок ко всему. Но ревнивый у нее Иван - просто ужас! Только когда Танька забеременела, стал понемногу остывать в ревности своей, видимо, понял, что она никуда не денется.
Вот так Танька и зажила, когда на свободу вышла. Хорошо зажила. Хватило ей один раз на говно наступить, чтобы все осознать. В общем-то, чтобы понять, что она жила не так, как нужно и что так жить больше не будет никогда, Таньке хватило первых трех дней в следственном изоляторе. Она не могла поверить, что все это - решетки на окнах, нары, несвобода будет продолжаться долгие годы, что молодость безвозвратно уйдет и будет похоронена вот здесь, в этой дерьмовой колонии.
А в сущности, за что ей все это? Она просто отомстила за нанесенную ей обиду. Ведь она могла бы тогда просто не пойти в эту злополучную квартиру, или прийти одна. И тогда ничего бы не было - ни трупа в колодце, ни зоны на три года. И жизнь сложилась бы совсем не так. Сколько раз думала-передумала в зоне об этом Танька. Жалела о том, что уже не случится, не произойдет никогда. Потому что пока она на зоне сидит, ее подруги с парнями гуляют, влюбляются, ездят на юг отдыхать. Им цветы дарят. А у нее вместо цветов колючка на заборе.
А вот теперь она была по настоящему счастлива. Любимый был с нею рядом, под сердцем копошился еще один комочек любви. Все у нее было хорошо, как никогда. Утром она выходила из дому, ехала в метро на работу, торговала колбасами и сыром, а вечером с замиранием сердца ехала домой, потому что там ждал ее любимый. Она смотрела на скучающих молодых ленивых домашних сучек и думала о том, что неплохо бы их всех хотя бы на недельку окунуть смазливыми мордами в говно, чтобы они полюбили жизнь такой, какая она есть.
В это утро сегодняшнего дня Таньке совершенно никуда не нужно было идти. У нее была неделя полного счастья - выходные! Она работала неделю через неделю с девяти утра до десяти вечера. И вот сейчас у нее была выходная неделя. Муж Иван собирался уходить на работу в семь утра и перед уходом внезапно возжелал ненаглядную супругу. Кинулся прямо от порога к ней в кровать, скидывая джинсы и целовал, целовал, как в последний раз.
Танька заснула зацелованная и удовлетворенная. Снился ей цветной сон, как будто гуляет она в красивом-красивом богатом городе с ярко-желтыми домами и трамваями на монорельсе. И как будто бы зима, а деревья все зеленые, и яблоки на них растут. А небо синее - ни облачка, ни тучки. И будто бы села Танька в трамвай на монорельсе, а он едет быстро-быстро, то взлетает вверх, то падает со склона - даже дух захватывает. И звенит на перекрестках, ну совсем как телефон.
Нет, черт возьми, это телефон и звонит! Танька вскочила с кровати и бросилась к аппарату. Может, Иван звонит с работы, больше-то вроде некому.
- Татьяна? - спросил в трубке незнакомый голос.
- Да, я, - ответила Таня, - а кто это?
- Я работаю с вашим мужем, меня зовут Александр, - представился незнакомец, - Иван загрузил мне в машину коробку, передать Вам. Через десять минут буду у вашего подъезда. Выйдите, пожалуйста, заберите их.
- А что в коробке? - поинтересовалась Татьяна.
- Сами дома посмотрите, - не очень-то дружелюбно ответил Александр. - Я очень спешу, Татьяна. Поэтому попрошу Вас выйти ровно через десять минут. У меня маленький фургончик-рефрижератор. На боку нарисован пингвин с мороженым.
- Хорошо, я выйду, пингвин с мороженым, - ответила Татьяна, - ждите.
- Жду, - ответил Александр и повесил трубку.
Такое было не впервой. Александр часто приносил домой то, что они разгружали - коробку бананов, конфет, сигарет. Если было что-то скоропортящееся, то передавал вот так, с оказией. Он теперь с работы придет только поздно вечером, значит, не могло подождать то, что он передал Татьяне. Мороженое мясо или просто мороженое? А может рыбка вкусная? Ее теперь страстькак на солененькое тянет из-за беременности. Иван это знает и Танюху свою балует. Какой-то неведомый Александр объявился с пингвином на фургончике. Раньше никогда не приезжал. Да, что гадать - много их там в порту мужиков работает, а к Ивану все с уважением относятся.
Татьяна стала одеваться. Пока причесалась, и десять минут прошло. Кое-как влезла в спортивный костюм и кроссовки на босу ногу. Ладно, не замерзнет за две минуты на улице. Она выглянула в окно и увидела, что фургончик уже стоит у подъезда, а мужик-водитель копается у себя в кабине.
Таня схватила со столика ключи и побежала вниз. Водитель - пожилой мужчина в серой вязаной шапочке - мельком взглянул на Таню и, махнув рукой в сторону кузова, сказал:
- Забирайте, там все ваше, дверь открыта.
- Может быть, вы мне поможете? - возмущенно спросила Татьяна.
- Сами не надорветесь, - невежливо буркнул водитель, и Тане показалось, что она уже видела этого мужика. Когда-то очень-очень давно. Она бы узнала, если бы не густая борода и зеленые очки.
- Там всего одна коробка, - нудно продолжал ворчать мужчина, - еще помогать ей.
- Да ну вас! - сказала Татьяна, подошла к двери и открыла ее. Из фургона дохнуло на Таню прямо-таки арктическим холодом. На полу в уголке стояла маленькая цветная коробочка. "Интересно, что это?" - подумала Таня. Она встала на приступочек и влезла внутрь фургона, поеживаясь. Фургон был низкий, и она могла идти в нем только полусогнувшись. Босые ноги в кроссовках сразу же окоченели от холодного металлического пола. Татьяна захотела поскорей схватить коробку и выскочить прочь из этого полутемного склепа.
Но неожиданно дверь за ней захлопнулась, стало совершенно темно. Нигде не осталось даже маленькой щелочки для света.
- Черт! - громко сказала Татьяна. - Откройте дверь, я ничего не вижу!
Вместо ответа она услышала, как звякнул засов - фургон закрыли снаружи.
- Да что за шутки! Эй, откройте сейчас же! - рассердилась Татьяна и громко стукнула кулаком по внутренней обшивке фургона.
Стукнула дверца кабины, мотор заревел, и автомобиль резко рванул с места. Татьяна от неожиданности упала, больно ударившись головой о стенку и попой об пол. Пол был такой холодный, что она сразу же вскочила. Вернее, села на колени и стала шарить руками по стене в надежде найти какой-нибудь замочек, чтобы открыть дверь. Не может же быть так, что совсем ничего нет, никакой задвижки. Нет, кажется, совсем ничего такого чтобы открыть изнутри. Фургон открывается и закрывается только снаружи. Только снаружи.
Автомобиль поехал, мягко выворачивая из двора. Может быть, водитель просто не заметил, что она еще в фургоне, и поэтому захлопнул дверь? Татьяна что было сил стала стучать кулаками по ледяной металлической обшивке. Господи, но ведь кто-нибудь должен услышать, что в фургоне что-то не так. Ведь наверняка он едет по дороге, и вокруг масса машин! Неужели непонятно, что мороженое не может стучать изнутри и кричать: "Помогите!".
Татьяна кричала и стучала все громче, но похоже было, что никто ее не слышал. Но не глухой же он, этот нудный и грубый водитель рефрижератора! Машина, видимо, выехала на проспект и стала набирать скорость. Татьяна подобралась к передней стенке фургона и что было сил забарабанила по ней обеими руками, крича и кашляя от холода.
И вдруг водитель резко затормозил и снова быстро рванул с места. Татьяна от неожиданности сильно ударилась лицом, а потом ее отбросило назад. Она проехала по обледенелому полу фургона и здорово ушиблась макушкой о заднюю стену. Пальцы рук уже не слушались ее, а ноги совершенно онемели.
Татьяна поняла, что водитель не случайно захлопнул дверь фургона, и сейчас все эти торможения и рывки с места он делает специально, чтобы Татьяна больно ударилась и замолчала. Что ему нужно? Куда он ее везет? Может, это маньяк какой-нибудь, и он хочет ее изнасиловать? Да, черт с ним пусть бы насиловал, да только бы не морозил! Сколько еще ехать в этом передвижном холодильнике? Ведь через полчаса она превратится в кусок мороженого мяса! Какое тогда насилие - ног не разогнешь.
Как же Иван мог послать к ней с посылкой такого мудака? Хотя откуда он мог знать, ведь по внешнему виду не скажешь, что он извращенец. Мужик, как мужик, старый к тому же. "Точно, - догадалась Татьяна, - точно маньяк!" Посадил ее специально в фургон, чтобы она замерзла и не сопротивлялась. Боялся не совладать. А теперь довезет спокойно до лесочка или пустыря, а потом вытащит уже замерзшую, без памяти и начнет глумиться. Какой ему кайф в холодное тело тыкать?
"А может, он некрофил? - испугалась Татьяна. - Будет катать ее в машине, пока она не умрет?". Эта мысль Татьяну очень расстроила и Таня заплакала. Она не знала, сколько времени они ехали, но казалось, что уже целую вечность. "Господи, - думала Татьяна, - почему я? Разве мало вокруг девочек, женщин, старушек? Почему снова я?". Она не хотела умирать сейчас, когда все хорошее в ее жизни только началось. Настоящая любовь, человек, ради которого она была готова на все, человек, от которого где-то внутри у Татьяны зародилась новая жизнь. Машина все ехала, становилось холодней и холодней . Татьяна поняла, что она замерзает, и если все это не кончится, то она просто умрет.
- Не-ет, - заплакала Татьяна, лежа на обжигающе-холодном полу фургона, - не сейчас, господи!
Отчаяние придало сил. Она опять поползла к двери. Ткань костюма примерзла к полу и с хрустом оторвалась при движении. Очень трудно было дышать. В маленьком пространстве фургона кислород быстро кончился. Татьяна вдыхала с хрипом, полной грудью, холодный воздух обжигал лёгкие, она кашляла до изнеможения и снова вдыхала, вдыхала, обмораживая губы и кончик носа. Татьяна подползла к двери фургончика. Руки отказывались стучать по холодному металлу, кулаки не сжимались. Таня легла на спину и стала с силой колотить в дверь ногами. Ногами! Как раньше ей не пришла в голову эта мысль? Сильнее! Еще сильнее! Дверь можно сломать!
Но тут водитель опять повторил свой маневр с тормозами. Видимо, он ехал очень быстро, потому что Таня перелетела через голову, едва не сломав себе шею, кувыркнулась и со всего маху ударилась затылком и плечом о стену. Машина двинулась дальше, а у Тани сил двигаться больше не было. Она окончательно замерзла. И даже слезы, которые текли из ее глаз, через минуту становились всего лишь ледяными дорожками на щеках.
Господи! Неужели мало она страдала? Пусть она умрет одна, только Татьяна! Но при чем тут та маленькая жизнь, которая недавно зародилась внутри нее? Он растет, этот хрупкий росток, там, внутри, и ничего не боится. Он знает, что мама защитит его от этого мира, от его зла, от его холода. Но мама не может защитить свое дитя, она замерзает сама! Может быть, она этим и спасет его... Пусть оно лучше и не родится... Никогда не увидит этого дерьма вокруг. Говорят, что неродившиеся дети становятся ангелами. Пусть так, пусть лучше сразу ангел, чем потом вот так умирать...
Татьяна окоченела. Машина легко покачивалась, подпрыгивая на ухабах. Внутри было темно, Тане неожиданно стало все безразлично. Она перестала бороться. Она уже не думала, не надеялась, что откроется дверь и ее освободят из этого ада. Ей просто нестерпимо захотелось спать. Глаза закрылись сами. Она пыталась их открыть, но ресницы, покрытые льдом от слез, тут же примерзли друг к другу, покрытые инеем веки отказывались слушаться. Татьяна знала, что спать нельзя, что это верная смерть, но бороться с собой она уже не могла.
И тогда она ясно увидела у себя над головой люк. Большой белый круг с ярким слепящим светом. Как будто она лежала в колодце. И Таня вспомнила, где, когда и с кем это уже было! Ей стала жутко до тошноты! Она захотела закричать, но с губ сорвался только хрип. Сиплый шипящий звук и слетающие с губ льдинки.
И все. Больше ничего не было. Просто она уснула. Как засыпала тысячи раз в своей жизни, с одной лишь разницей. Она уснула, чтобы никогда больше не проснуться.
15
Вечером Семен, подъехав к дому, осторожно огляделся, прежде чем выйти из машины. Ничего подозрительного. Всех людей, гулявших во дворе, Семен хорошо знал и видел уже тысячу раз. Если кто-то и сидит в засаде с двустволкой наперевес, то этого Семен, как ни смотри, не заметит. Семен захлопнул дверь машины и увидел, что его "SAAB" опять грязный. Семен поморщился. Он терпеть не мог ездить в грязной машине. И дело даже не в Антоне Сергеевиче и представительности его автомобиля, просто Семен ненавидел в жизни две вещи - грязную обувь и грязные машины.
Семен зашел в подъезд, на всякий случай сжимая в кармане рукоятку пистолета, и обнаружил у себя в двери записку. Сначала он хотел выбросить ее не читая, потому что именно таким образом с ним общались Алена с Инной, но потом решил все-таки посмотреть, что там. Он открыл дверь, зашел в коридор и включил свет. Записка была написана на обычной нелинованной бумаге почерком с сильным нажимом. Непохоже было, что ее писали наспех, прислонившись к косяку двери. Буквы не скакали, хотя и были все написаны без смычек, отдельно друг от друга. Семен нисколько не удивился содержанию, а только возгордился своей сообразительностью и логикой, потому что в записке было написано:
"Семен, давай встретимся завтра в метро Александра Невского на переходе в 14.00 ровно. Это очень важно. Я приезжал к тебе и не застал дома. Кирилл".
"Ну, вот он и проявился! - с волнением и азартом подумал Семен. - И что теперь?" Он снова перечитал записку. "Встретимся завтра в метро Александра Невского на переходе в 14.00 ровно". Хотя Семен уже почти полтора года не ездил в метро, а передвигался по городу исключительно на машине, но все же он знал, что время 14.00 - это час пик. В особенности на станции "Площадь Александра Невского". На переходе в это время ожидают друг друга и просто толпятся человек тридцать. И идут каждую секунду мимо не меньше этого.
Если этот парень хочет его замочить, то зачем же выбирать такое многолюдное место для встречи? Если принять во внимание то, что он устроил и Василию, и Алику такие показательные и жестокие казни, то ничего подобного невозможно сделать при таком скоплении народа. Значит, этот Кирилл хочет его как-то обмануть. Но что он задумал, хотелось бы знать? Может быть он хочет столкнуть Семена под проходящий поезд? Вполне возможно. Если бы, например, Семен не ожидал никакой подлости от Кирилла, то столкнуть его было бы очень просто. Толкнет с платформы в спину - не убьет, так искалечит. Но Семен будет настороже. Все время настороже и педику не удастся обвести его вокруг пальца.
Семен снова посмотрел на записку. Абсолютно точно он разгадал то, что записку писали не в темноте подъезда, положив листок на подоконник. Линии от ручки ровные и тонкие. Такие, какие получаются в том случае, если пишешь при хорошем освещении на гладком столе. Писали явно дома, не наспех, а потом принесли и воткнули в дверь. Принесли, между прочим, когда Семена стопроцентно не было дома. И встреча назначена на то время, когда он обычно свободен и ездит на обед. Значит, следили за ним и знали его распорядок.
Как все-таки как умно Семен догадался, что этот Кирилл объявится! Значит, это его рук дело - и Бомба, и Вася, и Алик. Семен, наткнувшись взглядом на ключи от машины лежащие на столике, вспомнил, что хотел помыть своего "железного коня". Он взял в ванной специальное пластмассовое ведро и тряпку. Теперь ему до завтрашнего дня, до 14.00 бояться нечего. А может быть этот Кирилл и не будет толкать Семена под поезд. Наверняка у него есть несколько вариантов отправить Семена на тот свет.
Пригласит его, например, съездить на дачу. А там что сделает? Повесит его вниз головой на сосне? А может, сожжет вместе с машиной? Но как ему это удастся, если Семен обо всем уже догадался? Но Кирилл то об этом не знает. Честно говоря, Семен и ждать от маньяка не будет никаких поступков, а просто выволочет его за чуб из метро, отвезет в укромное место и там с пристрастием допросит сначала сам. А потом сдаст в ментовку. И пусть уже они проводят с ним дальше следственные эксперименты.
Семен начал мыть машину. Он, конечно, мог бы дать пацанам на Фонтанке два бакса, и они бы отдраили его "красотку" до зеркального блеска, но ему нравилось самому мыть машину. Сидя на зоне, он мечтал о том, что вернется домой и сядет за руль шикарной иномарки, конечно же, своей, а не Антона Сергеевича. Но пока своей машины у него не было, а эта была ему дорога, как своя. Он к ней привык.
Семен натирал лобовое стекло и вдруг заметил, что к нему приближается какой-то невысокий черноволосый парень в расстегнутой куртке-аляске, выставляя напоказ дешевый галстук и белоснежную рубашку. В руках парень держал небольшой пакет и, засунув туда руку, приближался к машине. Семен насторожился. Что это еще за хрен с бугра? На всякий случай Семен перешел на другую сторону автомобиля. Фиг его знает, может, этот Кирилл сколотил целую банду "опущенных", и они теперь режут-стреляют всех направо и налево. Сейчас вот этот недоносок достанет ствол, да и прострелит Семену башку, пальнув прямехонько в глаз. Семен пристально посмотрел парню в глаза, тот явно волновался приближаясь, и вдруг выдернул из пакета что-то черное, прямоугольное. Семен даже присел, спрятавшись за кузов автомашины и невольно вздрогнул.
- Здравствуйте! Вам повезло! - неожиданно крикнул тоненьким голоском парень Семену. - Сегодня наша фирма производит рекламную распродажу импортных электробритв с пятью насадками. Вы можете приобрести эту бритву всего за сто рублей, хотя в магазине аналогичный товар стоит гораздо дороже. Триста рублей.