Страница:
«Ну, дай-то бог удачи! – думаю про себя. – Догнать мальца невозможно, надо как-то обмануть». Рысцой поехал вперед, чтобы заманить. Не обращая внимания на свалившегося джигита, мальчик снова как вихрь пролетел мимо меня, размахивая соилом. Я и ухом не повел, еду себе потихоньку.
В третий раз мальчишка проскакал совсем близко. Но я опять будто не замечаю, еду дальше. В четвертый раз он пронесся почти рядом и кричит:
– Бросай шахшу!
Пока он проскакал вперед, я тем временем отвязал от седла тонкий длинный аркан, который всегда при мне, намотал один конец на левую руку, правой приготовил петлю. Лишь бы малый не заметил, думаю. Но тот увлекся скачкой, ему не до аркана.
– Отдай шахшу! Все равно не пропущу. Буду держать тебя, пока на подмогу не придут джигиты! – грозится он писклявым голоском.
«А мне того и надо, чтобы ты не отставал», – думаю. Наконец сопляк так увлекся, так разошелся, что на десятом – или уж не помню, на каком, – заходе чуть не задел меня стременем. И вот тут я и метнул петлю на шею сивой кобылицы и, упершись в стремена, изо всей силы потянул аркан к себе. Кобылица вздрогнула и остановилась как вкопанная. «Вот и все!» – закричал я громко. Сам тяну за аркан, все туже затягивая петлю. Слышу, как бедное животное уже хрипит. Мальчонка во все горло заревел. Я осторожно, будто изловил необузданного стригунка, не выпуская аркана, подъехал к застывшей на месте кобылице и ухватился за повод. Кобылица вся дрожит. На мальчике лица нет. Я спрыгнул наземь, снял петлю, погладил шею кобылицы, успокоил. Потом снял с клячи седло и, ссадив мальчишку, перенес на кобылицу. Поехал дальше на ней, а лихому преследователю оставил свою клячу…»
Этот рассказ Нурым слышал от самого Мамбета. А сколько было таких историй в его неугомонной жизни!
«Ну и Маке! Ну и Мамбет! Твои дни что вихрь в степи. Ты, наверное, опять угнал чужого скакуна? Или снова натворил такое, что уездное начальство не в силах опомниться, как в тот год, когда лишил покоя волостного Лукпана? «Теперь сам хан и вся свита его взъелись на меня», – говорит. Значит, что-то натворил. Неспроста сказал», – думал Нурым.
Фазыл, сын Шагата, приходился Нурыму нагаши. Нурым и не знал, что он живет в городе.
Громко здороваясь, Нурым вошел в дом Фазыла.
– Эй, озорник! Певец-жиен! Проходи! Усаживайся! – обнимая и целуя его, радостно засуетился добродушный Фазыл. – Ойпырмау, ты, наверное, каждый год на аршин вырастаешь. В прошлом году ты был как я, а теперь на целый аршин, нет, на два аршина вырос!
– Молодой растет, бедный богатеет, – ответил Нурым, неожиданно переиначив известную пословицу.
– Что-то я не видел, чтобы бедный богател, а вот что ты вымахал – вижу. Сестра и зять здоровы?
– Здоровы, привет передали, – выпалил Нурым и покраснел. Ему показалось, что он совершает грех, не сказав, что убежал из дома, что даже и не предполагал остановиться у Фазыла, а теперь вдруг торопливо говорит: «привет передали». Но греха его Фазыл не заметил.
– Ты тоже в войско записаться приехал, озорник-жиен? – спросил Фазыл, сделав озабоченное лицо.
Растерянному Нурыму этот вопрос снова напомнил Мамбета.
– Фазеке, по дороге я встретил Маке, он чем-то встревожен, гнал во весь дух куда-то. Он тоже спросил, не в войско ли записываться спешу. Иди, говорит, лучше в мое войско. Даже настаивал: иди да иди. Что, разве в город едут только для того, чтобы записаться в ханское войско? Вы, кажется, чем-то озабочены, недовольны…
Нурым изучающе оглядел кряжистую, чуть сутулую фигуру Фазыла, безбородое лицо в мелких красных прожилках, нахмурившиеся брови над тускловатыми глазами.
Фазыл насторожился:
– Что за Маке?
– Да тот самый Маке, не помню имени его отца.
– Мало ли на свете разных Маке?
– Нет, таких мало. Это известный Черный Маке.
– Мамбет, что ли?
– Да.
– Мамбет Уразбаев! Где ты его встретил?
Фазыл просветлел, брови удивленно приподнялись.
– Да, знаменитый Маке. Силач Маке. Домбрист Маке, – горячо подхватил Нурым. – А чему вы удивляетесь, Фазеке? Под ним был его могучий черный конь. И мчался так, что пыль столбом. «Разговор есть… вечером потолкуем», – бросил он. Сам понесся к учителю Губайдулле.
– Тшш! – прошипел Фазыл, будто кто-то мог услышать. – Тише говори, Нурым. Уж чего-чего, а слухачей сейчас хватает. Весь город сбился с ног – ищут Мамбета.
Нурым заговорил шепотом:
– А что он мог натворить?
– Об этом я не буду говорить, а ты не спрашивай. Страх! Не страх, а ужас один. Народ только об этом и говорит.
– Может быть, может быть. Маке на все способен. А все же что он наделал?
– Ты знаешь, когда произносят имя Мамбета Уразбаева, дети со страху перестают плакать. В начале лета он прибыл сюда с десятью джигитами и записался в отряд Жаханши. Русский язык он знает, отважен и способен, поэтому назначили его начальником интендантской службы. Аргамаки самого Жаханши, обученные кони командиров – вся конница в руках Мамбета. Захочет – даст коня, не захочет – самому Жаханше не даст. Вчера Мамбета вызвал подполковник Кириллов и давай ругать: «Почему коней не хватает? Ты разболтался, разбазариваешь коней». – «Я тебе не подчиняюсь, хватит мне гнуть спину перед казаками, – отвечает Мамбет. – И признавать тебя не стану!» Тогда Кириллов распорядился посадить его на гауптвахту. Но Мамбет избил двух солдат, которые пришли за ним, и ворвался в кабинет Кириллова. «Сейчас же убирайся отсюда, валяй к своему атаману Мартынову. Иначе башку срублю», – говорит. Кириллов за наган. Мамбет вырвал наган, связал подполковнику руки назад, плотно закрыл дверь и ушел восвояси. Казаки, стоявшие за дверью, ничего не слышали, а если и услышали, вряд ли посмели бы задержать Мамбета. После того как Кириллову развязали руки, он приказал: «Задержать и предать военному суду!» Но Мамбет как в воду канул. Ищут по всему городу, да что толку.
– Собственными глазами, возле Шидерты… – начал было Нурым, но Фазыл поспешно перебил:
– Держи язык за зубами! Не вздумай болтать: «Видел, слышал». Арун-тюре объявил, что он красный болшабай[107], бежавший с окопных работ, что он из числа изменников-кердеринцев, посланный для разложения ханского войска. Ты знаешь, кто такие изменники-кердеринцы?
– О Фазеке, ведь Кердери – большой род. Откуда мне знать? – ответил Нурым и продолжал изумленно: – Ай да Маке! Вот джигит!
– Кердеринцев много, но изменник-кердеринец, который на стороне красных, то есть на стороне Айтиева и Бахитжана Каратаева…
Нурым вскинул брови.
– Айтиев все лето был у нас. Точнее говоря, весной, около двух месяцев. Почему его называют изменником? Он любил простой народ. Истинный учитель, наставник нашего Хакима. Мой отец очень уважает его. Если Мамбет вместе с Айтиевым, то он нашел себе умного товарища, – горячо проговорил Нурым.
– Ну, это как сказать, – ответил Фазыл неопределенно, но последние слова Нурыма, видать, пришлись хозяину по душе, он погладил голый подбородок, потом чуть закрутил кончики редких рыжеватых усов, помедлил и продолжал рассказывать о Мамбете: – Что скажешь о таком джигите? Телом вон какой: крепкий, сбитый, как пень. Лицо тяжелое, изрытое оспой. Кулачищами может кол забивать. Там, где шагнет, все живое в сторону шарахается. Медведь, да и только! Верно?! А нрав? Однажды женщины аула, пожилые, молодые – все, собрались и решили поколотить Мамбета. «Давайте набросимся сообща на этого чертяку, снимем штаны из шкурок и наденем на его непутевую голову. А то совсем, дьявол, распоясался: где схватит – там синяк, начнешь отбиваться – свалит тебя и платье на голову натянет, хоть задохнись, припрячешь еду – нет, найдет да и тут же слопает. Давайте проучим его хорошенько!» Собрались они в одном доме, пятнадцать женщин, и пригласили Мамбета к чаю. Кое-кто из них даже веревку, рассказывают, приготовил, чтобы связать Мамбету ноги. Пришел Мамбет, уселся, уплетает за обе щеки лепешку с маслом, попивает чай, но тут одна из женщин, крепкая и острая на язык, пнула его в бок и говорит: «Да подвинься ты, чучело. Ишь раскорячился, сколько места занял». И тут все женщины, сидевшие наготове, разом навалились на Мамбета.
«Эй, посуду разобьете, сороки! Будь вас хоть тридцать, мне вы ничего не сделаете. Не троньте лучше, а то хуже будет», – предупредил их Мамбет.
Минуты через две-три встревоженный аул прибежал к дому, откуда доносился неистовый женский визг. Оказывается, Мамбет свалил в одну кучу, словно тюки, пятнадцать женщин и уселся верхом на них. Те, что попали вниз, уже задыхались, а которые наверху визжали что есть мочи. Стоило им чуть пошевельнуться, как Мамбет предупреждал: «Спокойно!» – и щипал за бедра то одну, то другую.
Нурым смеялся до колик в животе.
– А помните, как Мамбет угнал сивую кобылицу Курлена, а потом поднял шум на две волости? – сквозь смех спросил Нурым. – Ловко он свалил пятнадцать женщин! Да еще верхом уселся. За копну сена их принял, что ли? Ай да Маке! Ну и Маке!
– Если пересказывать проделки Мамбета, можно весь вечер говорить – и не перескажешь. А как он бежал с окопной работы! Целая история. Сказка! В скольких переплетах перебывал, чего только не вытворял, пока из далекой России не дошел до Яика! История с сивой кобылицей случилась уже после того, как он перешел Яик.
– Да… – приготовился слушать Нурым, но хозяин раздумал продолжать:
– После расскажу. Когда с работы приду. Сейчас и я спешу, и тебе нужно отдохнуть. Поужинай и ложись спать.
Нурым был вынужден согласиться.
– Жаль, что спешите, я бы с удовольствием послушал про Мамбета. Вы что – ночью работаете?
– И ночью и днем. С тех пор, как образовали войско, работаем в две смены. Сегодня мой черед идти в ночную смену.
Фазыл торопливо допил чай и отправился на бойню. Нурым, оставшись один, задумался о своей судьбе. Ему смутно казалось, что и Мамбет, и его настойчивое «поезжай со мной!» звали его, Нурыма, к чему-то неясному, неизведанному.
И до ужина, и после встреча с Мамбетом не выходила из головы.
– Дрыхнешь до самого обеда, а я, ей-богу, еле-еле спас твоего коня. Еще хорошо, что знакомый попался, – донесся голос Фазыла, но слова не дошли до сознания Нурыма, и он повернулся на другой бок.
Голос продолжал:
– А конь у тебя приметный: круп широченный и бугрится, как опрокинутый котел! А грудь-то, грудь необъятная! Навострил камышиные уши! Морда длинная, сухая, выхоленный, выхоженный, конь-огонь! Не раз, наверно, приходил первым на состязаниях твой белоногий мухортый! Красавец! Глаз не оторвешь…
«Фазыл говорит… Куда это я попал?..» Даже открыв глаза, Нурым не сразу сообразил, где очутился. Лишь когда Фазыл подошел в третий раз, он наконец опомнился.
– Нурым, женге твоя уже чай приготовила. Выспался?
– А мне казалось, что вы приснились, Фазеке. Вы говорили про моего коня? Он что, отвязался, убежал?
– Чуть-чуть не убежал. Если бы не я…
– Да, есть у него такая привычка. Домой небось подался?
– Хорошо, если домой. А как попал бы в лапы солдат, тогда вернуть его труднее вдовьей тяжбы.
– А что, солдаты облюбовали?
– У них разговор короткий: «Возьмем для казны» – и точка. Есть такой закон – без разговора забирать хороших коней. А кто из начальства не пожелает оседлать белоногого мухортого скакуна!
– Что за порядки?! В аулах солдатня за коней людей избивает, в городе забирают коней в казну! – возмутился Нурым, быстро одеваясь.
– Все из-за вчерашнего смутьяна…
– Чего они так взъелись на Мамбета?!
– О, ты еще не все знаешь. То, что я рассказал вчера, пустяки… – загадочно сказал Фазыл, усаживаясь на корточки.
– Еще что-то натворил?
– Ночью пришел в казарму и увел своих товарищей. Страшный тарарам поднял! «Не подчиняйтесь белым казакам! Свяжите Кириллова и гоните его в Уральск! Он хочет натравить нас против красных! Не поддавайтесь обману! Бейте белых офицеров!» – вот так кричал. А потом вдобавок увел несколько лучших коней вместе с белым аргамаком Кириллова…
– Да ну?
– Ой, страх один! Всю ночь рыскали сыщики по городу. Офицерье сбилось с ног. Но Мамбета и след простыл. Куда исчез – неизвестно…
Нурым не спускал изумленных глаз с Фазыла.
– Не найдут, – помолчав, сказал Фазыл. – Не так-то просто поймать Мамбета. Может быть, он уже там, где должен быть.
– А где он должен быть?
Фазыл внимательно посмотрел в глаза Нурыма.
– У кердеринцев, – сказал он шепотом.
– А что шептать-то, Фазеке. Говорил же он, что нашел себе верных друзей.
– Видать, и ты примкнешь к Мамбету, – решил вдруг хозяин дома.
– Кто знает… Значит, Мамбет подался к кердеринцам?
– К кердеринцам еще многие подадутся.
Нурым задумался. «И почему я не ушел с Хакимом?! Были бы вместе, шли бы плечом к плечу. Не вышло… Но где-то здесь находится Ораз. Надо повидаться с Оразом. Посоветоваться… К тому же у нас уговор», – думал Нурым, умываясь.
За чаем он долго расспрашивал. Фазыл подробно объяснил, когда приехал Ораз, где он остановился, с кем встречается.
– Живет у портного Жарке, а работает в отделе войскового снабжения, недалеко от почты.
– Значит, вы хорошо знакомы с Оразом, – удивился Нурым.
Фазыл рассмеялся.
– Портного Жарке знает весь город. А потому знаем и тех, кто живет в его доме.
Нурыму почудился скрытый смысл в этих словах. Он догадывался, что Фазыл не просто рабочий скотобойни. У него, несомненно, есть большие связи, знакомства, недаром он знает все о делах в городе и даже о кердеринцах.
– Значит, Мамбета им не найти, говорите. По-вашему, Мамбет в руки им не попадется, Фазеке, да?.. – Нурыму хотелось узнать все подробности.
В комнату вбежала чем-то встревоженная Иба, жена Фазыла.
– Там солдаты кружатся возле коня жиена, ты бы, дорогой, вышел, поговорил с ними, – испуганно сказала она мужу.
Нурым и Фазыл бросились к выходу. К ним навстречу протиснулся в дверь маленький круглый человек.
– Фазыл, не я привел, видит бог, не я. Они сами с утра рыщут по городу, шарят по дворам, коней ищут. Пронюхали, что у тебя гость, им только покажи коня. Откуда гость твой, а? – залебезил он, оправдываясь перед Фазылом и одновременно стараясь выведать что-нибудь о Нурыме.
– Они же не собаки, чтобы по запаху учуять коня. Ты их и привел!
– Ей-богу, не я, ей-богу. Неужели я стану приводить солдат в твой дом? Милая, дорогая Ибажан, ну скажи Фазылу, что я раньше их пришел. Ты же видела, Ибажан.
Фазыл, поморщившись, махнул рукой, вышел во двор. Вслед за ним и Нурым, широко ступая длинными ногами, направился к мухортому, стоявшему на привязи в тени. Один из солдат, казах, уже успел отвязать повод.
– Чей конь? – важно спросил он Фазыла.
– Своего хозяина, – резко ответил Нурым.
– Жаке, это конь моего гостя, моего жиена, – вкрадчиво заговорил Фазыл, стараясь смягчить неуместную резкость Нурыма.
– Вот как… – укоризненно протянул казах, нахохлившись. – Значит, с-своего хозяина! Вот как отвечают человеку на казенной службе! А как зовут хозяина? Что он за птица?
Нурым пристально вгляделся в лицо важничавшего солдата и обомлел. «Тот самый рыжий негодяй…» – вспомнил он, ошарашенный встречей. И чтобы скрыть растерянность, отвернулся от рыжего.
– Что вы, что вы, Жаке? Жиен мой не знает, что вы начальник. Разве он осмелился бы… так говорить. Что вы, боже упаси! Он ведь сам доброволец. Приехал в город записаться в войско хана, – ловко ввернул Фазыл.
Нурым, боясь, что Фазыл может сказать лишнее, вступил в разговор:
– Меня послал старшина из волости Дуана, чтобы я записался в войско. А здесь солдаты мне угрожают: «Коня заберем, да кто ты такой?!» Ну и порядочки в вашем городе, Фазеке…
Взяв повод из рук солдата, он снова привязал коня к ограде.
Фазыл заметил, что Нурым на ходу придумал название волости, но не понял, зачем это ему нужно. На всякий случай решил подпевать Нурыму:
– Да, да, мой жиен приехал из далекой волости Дуана. С завтрашнего дня и конь и сам он станут казенными, – пояснил он рыжему солдату.
Рыжий был не кто иной, как тот самый Маймаков, который летом в Анхате пытался отобрать кобылу Сулеймена и камчой избил хозяина. Но, к счастью, Нурыма он не узнал, иначе не миновать бы сейчас беды озорнику хаджи Жунуса. Именно Нурым свалил тогда Маймакова с коня, обезоружил и прогнал.
Услышав слова рабочего бойни Фазыла о том, что гость приходится ему жиеном, рыжий самодур еще более поважнел.
– А, жиен, говоришь? Хорошо, хорошо, – великодушно протянул он. – Тогда другое дело. Если он записался в солдаты, можно воздержаться от мобилизации его коня. Ради тебя я это сделаю. Да, да, ради тебя… А много ли скота забивают сейчас, Шагатов?
Все внимание Маймакова мигом переключилось на мясо. Лицо его смягчилось, расплылось в выжидательной улыбке. В голубоватых глазах светился намек: «Не найдется ли у тебя чего-нибудь?» О Нурыме он забыл и не отрываясь смотрел на Фазыла. Ненасытному сборщику налогов мясник Фазыл уже не раз подбрасывал жирные куски.
«Лишь бы пронесло… лишь бы отвязаться», – подумал он, видя, что Нурым почему-то растерялся, не назвал себя, соврал насчет волости.
– Жаке, скотину забиваем понемногу. Заработки неважные, но для еды, для сурпы хватает. Вечерком… – протянул Фазыл и глазами повел в сторону бойни.
Маймаков живо кивнул.
– Ну, пошли, – сказал он стоявшему рядом вооруженному джигиту. – Все из-за этого головореза, – пробурчал он, угрожая кому-то. – Ходишь теперь по дворам, высматриваешь.
«Кажется, пронесло», – облегченно подумал Фазыл.
– Жаке, что это за «головорез»? – спросил Фазыл удивленно, отлично зная, что речь идет о Мамбете.
– Сколько раз я говорил, что от таких, как Мамбет, добра не жди! Вчера он подрался с начальником, а сегодня увел своих джигитов и пропал. Стервец! Из-за него теперь мотаешься ни свет ни заря по всему городу! Два отряда послали в погоню. Никуда не денется – поймают! Но я предупреждал: надо его судить! Прямо перед строем выпороть, сколько раз говорил! – распалился рыжий.
По правде говоря, Маймаков совсем не знал, куда исчез Мамбет и где его будет искать погоня. Имелся строгий приказ ни в коем случае не разглашать событие до тех пор, пока не схватят беглеца. Но желание показать свою власть перед Фазылом, дать понять, что и он непосредственно связан с важным правительственным делом, одержало верх, и чванливый сборщик даже не заметил, как нарушил приказ.
– Ойпырмай, а! – покачал головой Фазыл. – Кто бы мог подумать? Ведь он с оружием, его, черта, и схватить-то не так просто, он же сопротивляться будет.
– Жаль, у меня времени не оказалось. Иначе сам бы поймал, связал и приволок сюда. Сколько таких дурней на моем счету! Как-то летом в Анхате я живо усмирил аул строптивого Жунуса. Сам всемогущий хаджи упал передо мной на колени. А что Мамбет? Сильнее джигитов из того аула? Чепуха! И пикнуть бы не посмел! – петушился Маймаков.
Фазыл не удержался, прыснул. Нурым от гнева побелел. «Что бы с этой собакой сделать? От первого же рывка слетел с коня, раскорячился, шлепнулся, как жаба! А теперь хорохорится, мразь!» – негодовал Нурым. Но, видя, что Фазыл смеется над враньем Маймакова, немного успокоился.
– Ладно, после заеду! – сурово заключил рыжий начальник, поднимаясь в седло.
– Тьфу, дурак! Ногтя Мамбета не стоит, мелюзга, а как пыжится-то за спиной хана, а! – сплюнул Фазыл брезгливо.
Нурым подробно рассказал, с какими «почестями» проводил Маймакова летом их аул.
– И сейчас бы повторил вздрючку, да жаль, что в городе у вас тесновато, – заметил он.
Снова появился, будто из-под ног, маленький и плюгавенький человек.
– Фазылжан, не подумай, что я вожу Маймакова из дома в дом. Ты же ведь понял теперь, зачем он пришел. А я… просто так… хочу еще раз проверить посемейный список. – Он прижал под мышкой тощую папку и, как бы показывая, что вся сила в ней, ласково поглаживал ее другой рукой.
– Спозаранку взялись за список? Боитесь, что люди разбегутся?
– Если не возьмешься с утра, днем никого дома не застанешь… У всех свои дела… Ну ничего, твою-то семью я знаю: ты да Иба. Фазылджан, а этот джигит?.. Кажется, я его знаю?
– Нет, он приезжий. Из Дуаны.
– Но… я его видел… где-то…
– Вы ошиблись, – сухо сказал Нурым, стараясь отделаться от прилипчивого незнакомца с бегающими воровскими глазами.
Заметив недобрый взгляд Нурыма, маленький сразу осекся.
– Возможно, возможно… – засуетился он. – Я пойду…
Затравленно глянув на Фазыла, на Нурыма, он пробурчал под нос:
– Много раз в Дуане бывал, не видел там такого джигита. Я всех там знаю…
Фазыл промолчал. Нурым гладил потемневший от пота круп коня, выжидая, когда непрошеный гость скроется за воротами.
– Подлая скотина, – сказал Фазыл, когда тот вышел. – Каждый божий день сует к нам свой нос, вынюхивает, расспрашивает. И что только не мелет языком! «Жаханша с самим царем беседовал!» То шепчет на ухо: «Красные уже подошли, захватили Уральск. Вот-вот нагрянут в Джамбейту. Ты не знаешь, как найти кердеринцев?»
Нурым плохо слушал. Распутывая гриву коня, он думал все о том же: «Мамбет… «Поехали со мной», – говорит. Ойпырмай, вот были бы дела, если поехать с ним…»
В тот день, расставшись с Нурымом, Мамбет направился прямо к дому известного учителя Губайдуллы Алибекова. И зимовье, и джайляу – летовка Губайдуллы – находились рядом, на берегу озера Камысты, в семнадцати верстах от города Джамбейты. Для таких нетерпеливых, неугомонных путников, как Мамбет, досюда рукой подать. Бесцеремонно ввалившись в юрту учителя и даже не поздоровавшись, гость решительно выпалил:
– Губайеке, если я не отрублю башку тюре и не приторочу ее к своему седлу, пусть забудут имя Мамбет!
Губайдулла хорошо знал безумства дерзкого Мамбета, того самого Мамбета, который в шестнадцатом году гонял, как теленка, волостного Лукпана, сбежал с окопных работ из дальних краев России и всегда достигал того, к чему стремился. Губайдулла не раз помогал советами, не раз отвлекал, отговаривал собрата от неблаговидных поступков. И сейчас не удивился суровому виду и резким словам Мамбета. Повернувшись к нему, привычным назидательным тоном учитель сказал:
– Давно тебя не видно, Мамбет, дел много? Почаще нужно выезжать в степь. Ты ведь не чиновник, чтобы зимой и летом сидеть в городе…
Потом учитель обратился к мальчику, с разинутым ртом глядевшему на необычного гостя:
– Мержан, подай-ка дяде кумыс, соскучился он по нему. – И продолжал спокойно сидеть как ни в чем не бывало.
Красивый остроглазый мальчик, больше похожий на мать, чем на крупнолицего отца, послушно вскочил, как ученик перед наставником, и, чуть склонив голову, вышел.
Губайдулла степенно погладил бороду, провел левой рукой по густым волосам. Войлочный полог юрты был поднят; учитель посмотрел в степь и, кажется, о чем-то вдруг вспомнил: хмурые, нависшие брови слегка расправились; чуть откинув голову, он уселся удобней. Хотя внешне казалось, что ему мало дела до горячих слов Мамбета, но учитель думал именно о нем. «Если не отрублю башку тюре и не приторочу к седлу, пусть забудут имя Мамбет!» Да, это он может: если надо – отрубит чужую голову, а свою защитит. Случилось что-то серьезное. Я ведь знал, что пост начальника интендантской службы не по нему. Таким людям нужна горячая работа, боевая. Вот он и не поладил с начальством…»
В третий раз мальчишка проскакал совсем близко. Но я опять будто не замечаю, еду дальше. В четвертый раз он пронесся почти рядом и кричит:
– Бросай шахшу!
Пока он проскакал вперед, я тем временем отвязал от седла тонкий длинный аркан, который всегда при мне, намотал один конец на левую руку, правой приготовил петлю. Лишь бы малый не заметил, думаю. Но тот увлекся скачкой, ему не до аркана.
– Отдай шахшу! Все равно не пропущу. Буду держать тебя, пока на подмогу не придут джигиты! – грозится он писклявым голоском.
«А мне того и надо, чтобы ты не отставал», – думаю. Наконец сопляк так увлекся, так разошелся, что на десятом – или уж не помню, на каком, – заходе чуть не задел меня стременем. И вот тут я и метнул петлю на шею сивой кобылицы и, упершись в стремена, изо всей силы потянул аркан к себе. Кобылица вздрогнула и остановилась как вкопанная. «Вот и все!» – закричал я громко. Сам тяну за аркан, все туже затягивая петлю. Слышу, как бедное животное уже хрипит. Мальчонка во все горло заревел. Я осторожно, будто изловил необузданного стригунка, не выпуская аркана, подъехал к застывшей на месте кобылице и ухватился за повод. Кобылица вся дрожит. На мальчике лица нет. Я спрыгнул наземь, снял петлю, погладил шею кобылицы, успокоил. Потом снял с клячи седло и, ссадив мальчишку, перенес на кобылицу. Поехал дальше на ней, а лихому преследователю оставил свою клячу…»
Этот рассказ Нурым слышал от самого Мамбета. А сколько было таких историй в его неугомонной жизни!
«Ну и Маке! Ну и Мамбет! Твои дни что вихрь в степи. Ты, наверное, опять угнал чужого скакуна? Или снова натворил такое, что уездное начальство не в силах опомниться, как в тот год, когда лишил покоя волостного Лукпана? «Теперь сам хан и вся свита его взъелись на меня», – говорит. Значит, что-то натворил. Неспроста сказал», – думал Нурым.
Фазыл, сын Шагата, приходился Нурыму нагаши. Нурым и не знал, что он живет в городе.
Громко здороваясь, Нурым вошел в дом Фазыла.
– Эй, озорник! Певец-жиен! Проходи! Усаживайся! – обнимая и целуя его, радостно засуетился добродушный Фазыл. – Ойпырмау, ты, наверное, каждый год на аршин вырастаешь. В прошлом году ты был как я, а теперь на целый аршин, нет, на два аршина вырос!
– Молодой растет, бедный богатеет, – ответил Нурым, неожиданно переиначив известную пословицу.
– Что-то я не видел, чтобы бедный богател, а вот что ты вымахал – вижу. Сестра и зять здоровы?
– Здоровы, привет передали, – выпалил Нурым и покраснел. Ему показалось, что он совершает грех, не сказав, что убежал из дома, что даже и не предполагал остановиться у Фазыла, а теперь вдруг торопливо говорит: «привет передали». Но греха его Фазыл не заметил.
– Ты тоже в войско записаться приехал, озорник-жиен? – спросил Фазыл, сделав озабоченное лицо.
Растерянному Нурыму этот вопрос снова напомнил Мамбета.
– Фазеке, по дороге я встретил Маке, он чем-то встревожен, гнал во весь дух куда-то. Он тоже спросил, не в войско ли записываться спешу. Иди, говорит, лучше в мое войско. Даже настаивал: иди да иди. Что, разве в город едут только для того, чтобы записаться в ханское войско? Вы, кажется, чем-то озабочены, недовольны…
Нурым изучающе оглядел кряжистую, чуть сутулую фигуру Фазыла, безбородое лицо в мелких красных прожилках, нахмурившиеся брови над тускловатыми глазами.
Фазыл насторожился:
– Что за Маке?
– Да тот самый Маке, не помню имени его отца.
– Мало ли на свете разных Маке?
– Нет, таких мало. Это известный Черный Маке.
– Мамбет, что ли?
– Да.
– Мамбет Уразбаев! Где ты его встретил?
Фазыл просветлел, брови удивленно приподнялись.
– Да, знаменитый Маке. Силач Маке. Домбрист Маке, – горячо подхватил Нурым. – А чему вы удивляетесь, Фазеке? Под ним был его могучий черный конь. И мчался так, что пыль столбом. «Разговор есть… вечером потолкуем», – бросил он. Сам понесся к учителю Губайдулле.
– Тшш! – прошипел Фазыл, будто кто-то мог услышать. – Тише говори, Нурым. Уж чего-чего, а слухачей сейчас хватает. Весь город сбился с ног – ищут Мамбета.
Нурым заговорил шепотом:
– А что он мог натворить?
– Об этом я не буду говорить, а ты не спрашивай. Страх! Не страх, а ужас один. Народ только об этом и говорит.
– Может быть, может быть. Маке на все способен. А все же что он наделал?
– Ты знаешь, когда произносят имя Мамбета Уразбаева, дети со страху перестают плакать. В начале лета он прибыл сюда с десятью джигитами и записался в отряд Жаханши. Русский язык он знает, отважен и способен, поэтому назначили его начальником интендантской службы. Аргамаки самого Жаханши, обученные кони командиров – вся конница в руках Мамбета. Захочет – даст коня, не захочет – самому Жаханше не даст. Вчера Мамбета вызвал подполковник Кириллов и давай ругать: «Почему коней не хватает? Ты разболтался, разбазариваешь коней». – «Я тебе не подчиняюсь, хватит мне гнуть спину перед казаками, – отвечает Мамбет. – И признавать тебя не стану!» Тогда Кириллов распорядился посадить его на гауптвахту. Но Мамбет избил двух солдат, которые пришли за ним, и ворвался в кабинет Кириллова. «Сейчас же убирайся отсюда, валяй к своему атаману Мартынову. Иначе башку срублю», – говорит. Кириллов за наган. Мамбет вырвал наган, связал подполковнику руки назад, плотно закрыл дверь и ушел восвояси. Казаки, стоявшие за дверью, ничего не слышали, а если и услышали, вряд ли посмели бы задержать Мамбета. После того как Кириллову развязали руки, он приказал: «Задержать и предать военному суду!» Но Мамбет как в воду канул. Ищут по всему городу, да что толку.
– Собственными глазами, возле Шидерты… – начал было Нурым, но Фазыл поспешно перебил:
– Держи язык за зубами! Не вздумай болтать: «Видел, слышал». Арун-тюре объявил, что он красный болшабай[107], бежавший с окопных работ, что он из числа изменников-кердеринцев, посланный для разложения ханского войска. Ты знаешь, кто такие изменники-кердеринцы?
– О Фазеке, ведь Кердери – большой род. Откуда мне знать? – ответил Нурым и продолжал изумленно: – Ай да Маке! Вот джигит!
– Кердеринцев много, но изменник-кердеринец, который на стороне красных, то есть на стороне Айтиева и Бахитжана Каратаева…
Нурым вскинул брови.
– Айтиев все лето был у нас. Точнее говоря, весной, около двух месяцев. Почему его называют изменником? Он любил простой народ. Истинный учитель, наставник нашего Хакима. Мой отец очень уважает его. Если Мамбет вместе с Айтиевым, то он нашел себе умного товарища, – горячо проговорил Нурым.
– Ну, это как сказать, – ответил Фазыл неопределенно, но последние слова Нурыма, видать, пришлись хозяину по душе, он погладил голый подбородок, потом чуть закрутил кончики редких рыжеватых усов, помедлил и продолжал рассказывать о Мамбете: – Что скажешь о таком джигите? Телом вон какой: крепкий, сбитый, как пень. Лицо тяжелое, изрытое оспой. Кулачищами может кол забивать. Там, где шагнет, все живое в сторону шарахается. Медведь, да и только! Верно?! А нрав? Однажды женщины аула, пожилые, молодые – все, собрались и решили поколотить Мамбета. «Давайте набросимся сообща на этого чертяку, снимем штаны из шкурок и наденем на его непутевую голову. А то совсем, дьявол, распоясался: где схватит – там синяк, начнешь отбиваться – свалит тебя и платье на голову натянет, хоть задохнись, припрячешь еду – нет, найдет да и тут же слопает. Давайте проучим его хорошенько!» Собрались они в одном доме, пятнадцать женщин, и пригласили Мамбета к чаю. Кое-кто из них даже веревку, рассказывают, приготовил, чтобы связать Мамбету ноги. Пришел Мамбет, уселся, уплетает за обе щеки лепешку с маслом, попивает чай, но тут одна из женщин, крепкая и острая на язык, пнула его в бок и говорит: «Да подвинься ты, чучело. Ишь раскорячился, сколько места занял». И тут все женщины, сидевшие наготове, разом навалились на Мамбета.
«Эй, посуду разобьете, сороки! Будь вас хоть тридцать, мне вы ничего не сделаете. Не троньте лучше, а то хуже будет», – предупредил их Мамбет.
Минуты через две-три встревоженный аул прибежал к дому, откуда доносился неистовый женский визг. Оказывается, Мамбет свалил в одну кучу, словно тюки, пятнадцать женщин и уселся верхом на них. Те, что попали вниз, уже задыхались, а которые наверху визжали что есть мочи. Стоило им чуть пошевельнуться, как Мамбет предупреждал: «Спокойно!» – и щипал за бедра то одну, то другую.
Нурым смеялся до колик в животе.
– А помните, как Мамбет угнал сивую кобылицу Курлена, а потом поднял шум на две волости? – сквозь смех спросил Нурым. – Ловко он свалил пятнадцать женщин! Да еще верхом уселся. За копну сена их принял, что ли? Ай да Маке! Ну и Маке!
– Если пересказывать проделки Мамбета, можно весь вечер говорить – и не перескажешь. А как он бежал с окопной работы! Целая история. Сказка! В скольких переплетах перебывал, чего только не вытворял, пока из далекой России не дошел до Яика! История с сивой кобылицей случилась уже после того, как он перешел Яик.
– Да… – приготовился слушать Нурым, но хозяин раздумал продолжать:
– После расскажу. Когда с работы приду. Сейчас и я спешу, и тебе нужно отдохнуть. Поужинай и ложись спать.
Нурым был вынужден согласиться.
– Жаль, что спешите, я бы с удовольствием послушал про Мамбета. Вы что – ночью работаете?
– И ночью и днем. С тех пор, как образовали войско, работаем в две смены. Сегодня мой черед идти в ночную смену.
Фазыл торопливо допил чай и отправился на бойню. Нурым, оставшись один, задумался о своей судьбе. Ему смутно казалось, что и Мамбет, и его настойчивое «поезжай со мной!» звали его, Нурыма, к чему-то неясному, неизведанному.
И до ужина, и после встреча с Мамбетом не выходила из головы.
4
Нурым спал крепко. Дорога в шестьдесят верст утомила его. Волнения последних дней, частые тревоги напрягли нервы, словно струны домбры, – теперь все это осталось позади, и он спал спокойно, безмятежно.– Дрыхнешь до самого обеда, а я, ей-богу, еле-еле спас твоего коня. Еще хорошо, что знакомый попался, – донесся голос Фазыла, но слова не дошли до сознания Нурыма, и он повернулся на другой бок.
Голос продолжал:
– А конь у тебя приметный: круп широченный и бугрится, как опрокинутый котел! А грудь-то, грудь необъятная! Навострил камышиные уши! Морда длинная, сухая, выхоленный, выхоженный, конь-огонь! Не раз, наверно, приходил первым на состязаниях твой белоногий мухортый! Красавец! Глаз не оторвешь…
«Фазыл говорит… Куда это я попал?..» Даже открыв глаза, Нурым не сразу сообразил, где очутился. Лишь когда Фазыл подошел в третий раз, он наконец опомнился.
– Нурым, женге твоя уже чай приготовила. Выспался?
– А мне казалось, что вы приснились, Фазеке. Вы говорили про моего коня? Он что, отвязался, убежал?
– Чуть-чуть не убежал. Если бы не я…
– Да, есть у него такая привычка. Домой небось подался?
– Хорошо, если домой. А как попал бы в лапы солдат, тогда вернуть его труднее вдовьей тяжбы.
– А что, солдаты облюбовали?
– У них разговор короткий: «Возьмем для казны» – и точка. Есть такой закон – без разговора забирать хороших коней. А кто из начальства не пожелает оседлать белоногого мухортого скакуна!
– Что за порядки?! В аулах солдатня за коней людей избивает, в городе забирают коней в казну! – возмутился Нурым, быстро одеваясь.
– Все из-за вчерашнего смутьяна…
– Чего они так взъелись на Мамбета?!
– О, ты еще не все знаешь. То, что я рассказал вчера, пустяки… – загадочно сказал Фазыл, усаживаясь на корточки.
– Еще что-то натворил?
– Ночью пришел в казарму и увел своих товарищей. Страшный тарарам поднял! «Не подчиняйтесь белым казакам! Свяжите Кириллова и гоните его в Уральск! Он хочет натравить нас против красных! Не поддавайтесь обману! Бейте белых офицеров!» – вот так кричал. А потом вдобавок увел несколько лучших коней вместе с белым аргамаком Кириллова…
– Да ну?
– Ой, страх один! Всю ночь рыскали сыщики по городу. Офицерье сбилось с ног. Но Мамбета и след простыл. Куда исчез – неизвестно…
Нурым не спускал изумленных глаз с Фазыла.
– Не найдут, – помолчав, сказал Фазыл. – Не так-то просто поймать Мамбета. Может быть, он уже там, где должен быть.
– А где он должен быть?
Фазыл внимательно посмотрел в глаза Нурыма.
– У кердеринцев, – сказал он шепотом.
– А что шептать-то, Фазеке. Говорил же он, что нашел себе верных друзей.
– Видать, и ты примкнешь к Мамбету, – решил вдруг хозяин дома.
– Кто знает… Значит, Мамбет подался к кердеринцам?
– К кердеринцам еще многие подадутся.
Нурым задумался. «И почему я не ушел с Хакимом?! Были бы вместе, шли бы плечом к плечу. Не вышло… Но где-то здесь находится Ораз. Надо повидаться с Оразом. Посоветоваться… К тому же у нас уговор», – думал Нурым, умываясь.
За чаем он долго расспрашивал. Фазыл подробно объяснил, когда приехал Ораз, где он остановился, с кем встречается.
– Живет у портного Жарке, а работает в отделе войскового снабжения, недалеко от почты.
– Значит, вы хорошо знакомы с Оразом, – удивился Нурым.
Фазыл рассмеялся.
– Портного Жарке знает весь город. А потому знаем и тех, кто живет в его доме.
Нурыму почудился скрытый смысл в этих словах. Он догадывался, что Фазыл не просто рабочий скотобойни. У него, несомненно, есть большие связи, знакомства, недаром он знает все о делах в городе и даже о кердеринцах.
– Значит, Мамбета им не найти, говорите. По-вашему, Мамбет в руки им не попадется, Фазеке, да?.. – Нурыму хотелось узнать все подробности.
В комнату вбежала чем-то встревоженная Иба, жена Фазыла.
– Там солдаты кружатся возле коня жиена, ты бы, дорогой, вышел, поговорил с ними, – испуганно сказала она мужу.
Нурым и Фазыл бросились к выходу. К ним навстречу протиснулся в дверь маленький круглый человек.
– Фазыл, не я привел, видит бог, не я. Они сами с утра рыщут по городу, шарят по дворам, коней ищут. Пронюхали, что у тебя гость, им только покажи коня. Откуда гость твой, а? – залебезил он, оправдываясь перед Фазылом и одновременно стараясь выведать что-нибудь о Нурыме.
– Они же не собаки, чтобы по запаху учуять коня. Ты их и привел!
– Ей-богу, не я, ей-богу. Неужели я стану приводить солдат в твой дом? Милая, дорогая Ибажан, ну скажи Фазылу, что я раньше их пришел. Ты же видела, Ибажан.
Фазыл, поморщившись, махнул рукой, вышел во двор. Вслед за ним и Нурым, широко ступая длинными ногами, направился к мухортому, стоявшему на привязи в тени. Один из солдат, казах, уже успел отвязать повод.
– Чей конь? – важно спросил он Фазыла.
– Своего хозяина, – резко ответил Нурым.
– Жаке, это конь моего гостя, моего жиена, – вкрадчиво заговорил Фазыл, стараясь смягчить неуместную резкость Нурыма.
– Вот как… – укоризненно протянул казах, нахохлившись. – Значит, с-своего хозяина! Вот как отвечают человеку на казенной службе! А как зовут хозяина? Что он за птица?
Нурым пристально вгляделся в лицо важничавшего солдата и обомлел. «Тот самый рыжий негодяй…» – вспомнил он, ошарашенный встречей. И чтобы скрыть растерянность, отвернулся от рыжего.
– Что вы, что вы, Жаке? Жиен мой не знает, что вы начальник. Разве он осмелился бы… так говорить. Что вы, боже упаси! Он ведь сам доброволец. Приехал в город записаться в войско хана, – ловко ввернул Фазыл.
Нурым, боясь, что Фазыл может сказать лишнее, вступил в разговор:
– Меня послал старшина из волости Дуана, чтобы я записался в войско. А здесь солдаты мне угрожают: «Коня заберем, да кто ты такой?!» Ну и порядочки в вашем городе, Фазеке…
Взяв повод из рук солдата, он снова привязал коня к ограде.
Фазыл заметил, что Нурым на ходу придумал название волости, но не понял, зачем это ему нужно. На всякий случай решил подпевать Нурыму:
– Да, да, мой жиен приехал из далекой волости Дуана. С завтрашнего дня и конь и сам он станут казенными, – пояснил он рыжему солдату.
Рыжий был не кто иной, как тот самый Маймаков, который летом в Анхате пытался отобрать кобылу Сулеймена и камчой избил хозяина. Но, к счастью, Нурыма он не узнал, иначе не миновать бы сейчас беды озорнику хаджи Жунуса. Именно Нурым свалил тогда Маймакова с коня, обезоружил и прогнал.
Услышав слова рабочего бойни Фазыла о том, что гость приходится ему жиеном, рыжий самодур еще более поважнел.
– А, жиен, говоришь? Хорошо, хорошо, – великодушно протянул он. – Тогда другое дело. Если он записался в солдаты, можно воздержаться от мобилизации его коня. Ради тебя я это сделаю. Да, да, ради тебя… А много ли скота забивают сейчас, Шагатов?
Все внимание Маймакова мигом переключилось на мясо. Лицо его смягчилось, расплылось в выжидательной улыбке. В голубоватых глазах светился намек: «Не найдется ли у тебя чего-нибудь?» О Нурыме он забыл и не отрываясь смотрел на Фазыла. Ненасытному сборщику налогов мясник Фазыл уже не раз подбрасывал жирные куски.
«Лишь бы пронесло… лишь бы отвязаться», – подумал он, видя, что Нурым почему-то растерялся, не назвал себя, соврал насчет волости.
– Жаке, скотину забиваем понемногу. Заработки неважные, но для еды, для сурпы хватает. Вечерком… – протянул Фазыл и глазами повел в сторону бойни.
Маймаков живо кивнул.
– Ну, пошли, – сказал он стоявшему рядом вооруженному джигиту. – Все из-за этого головореза, – пробурчал он, угрожая кому-то. – Ходишь теперь по дворам, высматриваешь.
«Кажется, пронесло», – облегченно подумал Фазыл.
– Жаке, что это за «головорез»? – спросил Фазыл удивленно, отлично зная, что речь идет о Мамбете.
– Сколько раз я говорил, что от таких, как Мамбет, добра не жди! Вчера он подрался с начальником, а сегодня увел своих джигитов и пропал. Стервец! Из-за него теперь мотаешься ни свет ни заря по всему городу! Два отряда послали в погоню. Никуда не денется – поймают! Но я предупреждал: надо его судить! Прямо перед строем выпороть, сколько раз говорил! – распалился рыжий.
По правде говоря, Маймаков совсем не знал, куда исчез Мамбет и где его будет искать погоня. Имелся строгий приказ ни в коем случае не разглашать событие до тех пор, пока не схватят беглеца. Но желание показать свою власть перед Фазылом, дать понять, что и он непосредственно связан с важным правительственным делом, одержало верх, и чванливый сборщик даже не заметил, как нарушил приказ.
– Ойпырмай, а! – покачал головой Фазыл. – Кто бы мог подумать? Ведь он с оружием, его, черта, и схватить-то не так просто, он же сопротивляться будет.
– Жаль, у меня времени не оказалось. Иначе сам бы поймал, связал и приволок сюда. Сколько таких дурней на моем счету! Как-то летом в Анхате я живо усмирил аул строптивого Жунуса. Сам всемогущий хаджи упал передо мной на колени. А что Мамбет? Сильнее джигитов из того аула? Чепуха! И пикнуть бы не посмел! – петушился Маймаков.
Фазыл не удержался, прыснул. Нурым от гнева побелел. «Что бы с этой собакой сделать? От первого же рывка слетел с коня, раскорячился, шлепнулся, как жаба! А теперь хорохорится, мразь!» – негодовал Нурым. Но, видя, что Фазыл смеется над враньем Маймакова, немного успокоился.
– Ладно, после заеду! – сурово заключил рыжий начальник, поднимаясь в седло.
– Тьфу, дурак! Ногтя Мамбета не стоит, мелюзга, а как пыжится-то за спиной хана, а! – сплюнул Фазыл брезгливо.
Нурым подробно рассказал, с какими «почестями» проводил Маймакова летом их аул.
– И сейчас бы повторил вздрючку, да жаль, что в городе у вас тесновато, – заметил он.
Снова появился, будто из-под ног, маленький и плюгавенький человек.
– Фазылжан, не подумай, что я вожу Маймакова из дома в дом. Ты же ведь понял теперь, зачем он пришел. А я… просто так… хочу еще раз проверить посемейный список. – Он прижал под мышкой тощую папку и, как бы показывая, что вся сила в ней, ласково поглаживал ее другой рукой.
– Спозаранку взялись за список? Боитесь, что люди разбегутся?
– Если не возьмешься с утра, днем никого дома не застанешь… У всех свои дела… Ну ничего, твою-то семью я знаю: ты да Иба. Фазылджан, а этот джигит?.. Кажется, я его знаю?
– Нет, он приезжий. Из Дуаны.
– Но… я его видел… где-то…
– Вы ошиблись, – сухо сказал Нурым, стараясь отделаться от прилипчивого незнакомца с бегающими воровскими глазами.
Заметив недобрый взгляд Нурыма, маленький сразу осекся.
– Возможно, возможно… – засуетился он. – Я пойду…
Затравленно глянув на Фазыла, на Нурыма, он пробурчал под нос:
– Много раз в Дуане бывал, не видел там такого джигита. Я всех там знаю…
Фазыл промолчал. Нурым гладил потемневший от пота круп коня, выжидая, когда непрошеный гость скроется за воротами.
– Подлая скотина, – сказал Фазыл, когда тот вышел. – Каждый божий день сует к нам свой нос, вынюхивает, расспрашивает. И что только не мелет языком! «Жаханша с самим царем беседовал!» То шепчет на ухо: «Красные уже подошли, захватили Уральск. Вот-вот нагрянут в Джамбейту. Ты не знаешь, как найти кердеринцев?»
Нурым плохо слушал. Распутывая гриву коня, он думал все о том же: «Мамбет… «Поехали со мной», – говорит. Ойпырмай, вот были бы дела, если поехать с ним…»
Глава пятая
1
С бесстрашным и загадочным Мамбетом Нурым так и не встретился. Помешал тому совершенно невероятный случай.В тот день, расставшись с Нурымом, Мамбет направился прямо к дому известного учителя Губайдуллы Алибекова. И зимовье, и джайляу – летовка Губайдуллы – находились рядом, на берегу озера Камысты, в семнадцати верстах от города Джамбейты. Для таких нетерпеливых, неугомонных путников, как Мамбет, досюда рукой подать. Бесцеремонно ввалившись в юрту учителя и даже не поздоровавшись, гость решительно выпалил:
– Губайеке, если я не отрублю башку тюре и не приторочу ее к своему седлу, пусть забудут имя Мамбет!
Губайдулла хорошо знал безумства дерзкого Мамбета, того самого Мамбета, который в шестнадцатом году гонял, как теленка, волостного Лукпана, сбежал с окопных работ из дальних краев России и всегда достигал того, к чему стремился. Губайдулла не раз помогал советами, не раз отвлекал, отговаривал собрата от неблаговидных поступков. И сейчас не удивился суровому виду и резким словам Мамбета. Повернувшись к нему, привычным назидательным тоном учитель сказал:
– Давно тебя не видно, Мамбет, дел много? Почаще нужно выезжать в степь. Ты ведь не чиновник, чтобы зимой и летом сидеть в городе…
Потом учитель обратился к мальчику, с разинутым ртом глядевшему на необычного гостя:
– Мержан, подай-ка дяде кумыс, соскучился он по нему. – И продолжал спокойно сидеть как ни в чем не бывало.
Красивый остроглазый мальчик, больше похожий на мать, чем на крупнолицего отца, послушно вскочил, как ученик перед наставником, и, чуть склонив голову, вышел.
Губайдулла степенно погладил бороду, провел левой рукой по густым волосам. Войлочный полог юрты был поднят; учитель посмотрел в степь и, кажется, о чем-то вдруг вспомнил: хмурые, нависшие брови слегка расправились; чуть откинув голову, он уселся удобней. Хотя внешне казалось, что ему мало дела до горячих слов Мамбета, но учитель думал именно о нем. «Если не отрублю башку тюре и не приторочу к седлу, пусть забудут имя Мамбет!» Да, это он может: если надо – отрубит чужую голову, а свою защитит. Случилось что-то серьезное. Я ведь знал, что пост начальника интендантской службы не по нему. Таким людям нужна горячая работа, боевая. Вот он и не поладил с начальством…»