Эшуорт Адель. Зимний сад

   – Да, барон, конечно же, хитер, – пробормотал Томас. Немного подумав, спросил: – И как же, по-твоему, он упаковывает свой товар, перед тем как спрятать его в книгах? Помещает опиум в стеклянные пробирки?
   Мадлен покачала головой:
   – Нет, не думаю. В пробирки – слишком неудобно. И дорого. Скорее всего он смешивает опиум с табаком. Табак...
   – Но от табака запах, – возразил Томас. Мадлен улыбнулась:
   – Не перебивай, пожалуйста. Он заворачивает табак в бумагу или в какую-нибудь материю. Но даже если кто-то и почувствует слабый табачный запах, то ничего не заподозрит. Ведь в домашних библиотеках обычно курят, и от книг, если они стоят на полках долгие годы, часто попахивает табаком. И потом... – Мадлен криво усмехнулась. – И потом это очень удобно. Человек, купивший опиум, может сразу же его курить. А для барона еще одна выгода: вместе с табаком он продает свой товар дороже.
   Томас с восхищением смотрел на стоявшую перед ним женщину. Эта удивительная красавица была к тому же на редкость сообразительна. Ему ужасно хотелось привлечь ее к себе, крепко обнять, поцеловать... Но он прекрасно понимал, что холодная январская ночь не время для объятий и поцелуев.
   «Да, очень может быть, что Мадлен права, – размышлял Томас. – Похоже, все происходит именно так. Причем именно в такой последовательности. Сначала украденный опиум вносят в дом по подземному туннелю. Потом смешивают его с табаком и прячут в книгах. После чего книги отправляют в Лондон надежному человеку, продающему товар. Кто мог придумать такой хитроумный план? Разумеется, барон. В Уинтер-Гарден никто, кроме него, не мог бы до такого додуматься».
   Томас понятия не имел, как разоблачить барона, какие предъявить улики. Впрочем, это можно было поручить сэру Райли и его людям. Огорчало лишь одно: их с Мадлен совместное расследование подходило к концу. Вероятно, это означало, что им вскоре предстояло расстаться. Хотя нет, конечно же, они не расстанутся!
   Он медленно приблизился к ней. Они стояли у прекрасного озера, залитого лунным светом, и Томасу хотелось смеяться от счастья. Он взял Мадлен за плечи, привлек к себе и прижался губами к ее губам. Вытащив одну руку из муфты, она обняла Томаса за шею и со страстью ответила на поцелуй. И его тотчас же словно захлестнуло теплой ласковой волной. Холод л дождь куда-то исчезли, и осталось лишь счастье этих чудесных мгновений.
   Внезапно она чуть отстранилась, и их губы разомкнулись. Томас, по-прежнему обнимая Мадлен, покрывал нежными поцелуями ее лицо.
   – Барон меня сегодня целовал, – прошептала Мадлен.
   – Было бы странно, если бы он не попытался это сделать, – пробормотал Томас, опаляя ее своим горячим дыханием.
   Немного помолчав, Мадлен спросила:
   – Ты ревнуешь?
   – Ужасно. – Он провел языком по пульсирующей жилке на ее шее.
   Закрыв глаза, Мадлен опять к нему прижалась.
   – А еще он трогал мои груди.
   – Тогда мне придется убить барона, – прошептал Томас, и Мадлен почувствовала на волосах его дыхание.
   Тут она снова отстранилась и, открыв глаза, сказала:
   – Я серьезно, Томас. Он поглаживал их совершенно бесцеремонно, но... – Мадлен тяжко вздохнула. – Но мое тело почему-то отозвалось на его ласки, и он это заметил.
   Томас почувствовал, что сердце его забилось быстрее. Несколько секунд он молчал, потом прошептал:
   – Что именно заметил?
   Мадлен потупилась. Наконец, собравшись с духом, выпалила:
   – Что у меня отвердели соски.
   – От его прикосновения?
   – Да.
   Томас шумно выдохнул. Он не знал, как реагировать на признание Мадлен. Этот разговор показался ему довольно забавным.
   – А сейчас они затвердели? – спросил он с улыбкой.
   – По-моему, да, – прошептала Мадлен. – Но я ужасно замерзла...
   – Ничего удивительного. Похолодало, и даже снег пошел.
   Мадлен не сразу поняла, о чем он говорит. Взглянув на сверкающее ночное небо, в изумлении воскликнула:
   – Томас, действительно снег!
   Холодные снежинки сыпались ей на лоб и щеки, сыпались на мех капюшона. Глаза Мадлен вспыхнули, и она, чуть отступив от Томаса, вскинула вверх руки. Потом вдруг закружилась, весело смеясь, и закрыла глаза.
   Очарованный ее красотой и непосредственностью, Томас с улыбкой наблюдал за ней.
   – Мадлен, неужели ты никогда не видела снега?
   Тихонько хихикнув, она остановилась и, открыв глаза, ответила:
   – Очень-очень давно. И никогда так, как вижу сейчас. Чтобы он густо падал при ярком лунном свете на воду озера. – Шагнув к Томасу, она взяла его за руку и, запрокинув голову, восторженно прошептала: – Как красиво!
   Томас не мог с ней не согласиться. Ночь была холодная и абсолютно безветренная; снежинки, парившие в воздухе, сверкали в зыбком свете луны, словно бриллианты, а гладь озера поблескивала, точно отполированная.
   Мадлен вдруг взглянула Томасу прямо в глаза и с улыбкой спросила:
   – Ты сердишься из-за того, что я с ним целовалась? Он пожал плечами:
   – Лишь в том случае, если его поцелуи тебе понравились больше, чем мои.
   Мадлен вздохнула. По-прежнему держа Томаса за руку, она заметила:
   – Мне не очень понравилось, как он целуется. А вот то, что барон трогал мою грудь... Благодаря этому я кое-что поняла.
   Томас внимательно посмотрел на нее и спросил:
   – И что же ты поняла? Мадлен улыбнулась:
   – То, что с тобой мне целоваться приятнее, чем с кем бы то ни было. И я скорее предпочту провести одну ночь в твоей постели, чем всю жизнь в объятиях другого. Мне ужасно хотелось бы, чтобы Франция находилась... не так далеко от Англии.
   Томас молча смотрел на Мадлен и любовался ею. Он думал о том, что эта удивительная женщина чудесным образом преобразила его жизнь – наполнила ее теплом и светом.
   – Ты сердишься на меня из-за того, что я позволила барону ко мне прикоснуться? – спросила Мадлен.
   – Ах, Мэдди... – Он покачал головой, поднес к губам ее руку и принялся целовать изящные пальчики. – Мэдди, я тебя обожаю.
   Она заморгала и тотчас же перевела взгляд на озеро. Какое-то время оба молчали. Наконец Мадлен сказала:
   – Я хочу сделать тебе подарок, Томас.
   – Но, Мэдди...
   – Помолчи, – прошептала Мадлен.
   Не проронив больше ни слова, она увлекла Томаса к кустам, за которыми скрывался коттедж.

Глава 19

   В доме было темно и холодно, поэтому Томас первым делом направился к камину, чтобы подбросить поленьев. Когда они уходили на бал, пламя ярко пылало, но сейчас угли едва тлели.
   Мадлен сняла в холле пальто и повесила его вместе с муфтой на вешалку возле двери. Затем вошла в гостиную и подошла к Томасу. Несколько секунд она в задумчивости смотрела на него. Потом шагнула к каминной полке, где стояла музыкальная шкатулка.
   Томас молчал. Прерывистое дыхание выдавало его волнение. Он понимал, что должен что-то сказать, однако не знал, что именно.
   Мадлен осторожно взяла в руки музыкальную шкатулку и принялась рассматривать ее. Затем подняла крышку и заглянула внутрь. Шкатулка была пуста.
   Томас внимательно наблюдал за Мадлен. Он знал: сейчас она увидит на внутренней стороне крышки надпись: «Моей любимой. Твоя красота для меня, словно лучик солнца, твоя сила делает и меня сильнее, твоя любовь приносит мне несказанную радость. К.Т.».
   – Чья это шкатулка? – спросила Мадлен. Томас снял перчатки и стал расстегивать пальто.
   – Теперь моя, – ответил он. – А раньше принадлежала моей маме. Перешла ко мне по наследству.
   – А кто такой К.Т.?
   – Мой отец, Кристиан Томас. Они с мамой умерли вскоре после моей женитьбы на Бернадетте.
   Мадлен снова принялась разглядывать шкатулку.
   – Так, значит, это подарок?.. – пробормотала она.
   – Да, – кивнул Томас. – Свадебный.
   – Замечательный подарок. Очень романтичный. – Отыскав маленький рычажок, Мадлен несколько раз крутанула его, и зазвучала музыка. – Божественная музыка, – восхитилась она.
   – Бетховен. Патетическая соната, – пояснил Томас. – Мои родители обожали музыку, – добавил он с усмешкой. – Да и я играю на скрипке и на альте.
   Мадлен взглянула на него с удивлением.
   – Неужели?
   Томас кивнул и стал снимать пальто.
   – И твой сын тоже обучается музыке, не так ли?
   – Только он талантлив, а я нет.
   Мадлен хотела что-то сказать, но, очевидно, передумала. Поставив музыкальную шкатулку на каминную полку, она в задумчивости прошлась по комнате. Потом вдруг подошла к Томасу и, пристально посмотрев на него, сказала:
   – Потанцуй со мной, пожалуйста, пока шкатулка еще играет.
   Он уставился на нее в изумлении.
   – Но, Мадлен, ты же знаешь...
   – Пожалуйста, потанцуй со мной. – Она протянула к нему руки.
   Томас знал, что навсегда запомнит это мгновение. Запомнит потому, что едва не расплакался перед женщиной – единственный раз в жизни.
   И тут Мадлен взяла у него из рук пальто и перчатки и бросила их на стул. Затем обняла его за шею, ласково улыбнулась и принялась покачиваться в такт музыке. Томас тоже обнял ее. Он чувствовал, как грудь Мадлен прикасается к его груди – как раз в том месте, где неистово колотилось сердце. И ему вдруг показалось, что они слились воедино, словно стройное тело Мадлен стало неотъемлемой частью его тела. Уткнувшись в ее чудесные волосы, он с наслаждением вдохнул исходивший от них цветочный аромат и тихо прошептал:
   – Мадлен, ты удивительная женщина. Мадлен прижалась к нему еще теснее.
   – А ты удивительный мужчина.
   – Я не хочу, чтобы ты уезжала, Мадлен.
   Он не знал, что заставило его произнести эти слова. Секунда проходила за секундой, но Мадлен молчала. И сердце Томаса билось все быстрее.
   – Возьми меня, Томас, – прошептала она неожиданно. Томас понял: время настало, и ждать больше нельзя.
   Если он сейчас ее отвергнет, она наверняка обидится. Сделав глубокий вдох, он начал:
   – Мадлен, я должен тебе кое-что сказать...
   – Тихо... – Она приложила палец к его губам. И сейчас в ее голубых глазах полыхала такая страсть, что Томас почувствовал, как кровь закипает у него в жилах.
   Высвободившись из его объятий, Мадлен начала расстегивать пуговки на платье. Томас машинально стал ей помогать. Дрожащими пальцами он расстегивал одну пуговицу за другой, пока наконец лиф не упал с ее плеч.
   Жадному взору Томаса открылась прозрачная шелковая рубашка, а под ней – восхитительные груди. В следующее мгновение платье упало на ковер, к ногам Мадлен, и она предстала перед Томасом в тончайших чулках, нижних юбках и тугом белом корсете с высокой талией.
   – О Господи, – прошептал Томас. И вдруг почувствовал, что больше не может вымолвить ни слова.
   – Ты весь дрожишь, Томас, – сказала Мадлен. – Ты ведь давно этого ждал, правда?
   – Дело... – Он судорожно сглотнул. – Дело не только в этом. Ты даже представить себе не можешь, что я испытываю, глядя на тебя сейчас. Ты не представляешь, что это для меня значит.
   – Зато я знаю, что это значит для меня. – Вынув из волос шпильки, она положила их на каминную полку. – Я хочу не спеша насладиться этой ночью, Томас. Хочу запомнить каждое ее мгновение. Я дам тебе все, что ты пожелаешь.
   Не сводя с нее страстного взгляда, Томас прошептал:
   – Я всегда желал лишь одного... тебя, Мадлен.
   При этих словах в глазах Мадлен промелькнуло смущение, и это глубоко тронуло Томаса.
   «Я люблю тебя, Мэдди. Неужели ты еще этого не знаешь? Неужели не чувствуешь?» – думал он.
   Словно прочитав эти мысли, Мадлен взяла его за руки, поднесла их к губам и принялась целовать пальцы один за другим. Томас затаил дыхание; прикосновение ее влажных губ обжигало и вызвало трепетную дрожь во всем теле. Потом она положила его руки на свою обтянутую шелком грудь, и он почувствовал, как ее соски отвердели под его пальцами.
   – Расстегни мне корсет, Томас, – попросила Мадлен. И тут же принялась развязывать его галстук.
   При мысли о том, что сейчас он впервые увидит Мадлен обнаженной, Томас ощутил острейшее желание.
   Не проронив ни слова, он принялся расстегивать корсет – ему не терпелось увидеть прекрасное тело Мадлен. Она же стала расстегивать пуговицы на его рубашке, освобождая от одежды мускулистую грудь, ждущую ее ласк.
   Тут музыкальная шкатулка затихла, и теперь тишину нарушило лишь потрескивание поленьев в камине. За окном тихо падал снег, а в комнате было тепло и уютно – именно в такой обстановке Томасу хотелось вырваться из мира одиночества, в котором он так долго пребывал.
   Наконец корсет упал на пол, к ногам Мадлен. Положив руки ей на плечи, Томас принялся поглаживать их большими пальцами. Затем спустил с плеч Мадлен бретельки шелковой рубашки, и впервые его жаждущему взору открылись ее груди.
   – Какие они красивые, – с мечтательной улыбкой проговорил Томас, осторожно прикасаясь к отвердевшим соскам.
   – Поцелуй их, – прошептала Мадлен и закрыла глаза в предвкушении ласки.
   Губы Томаса коснулись сначала одного соска, потом другого, и из груди Мадлен вырвался стон; дыхание сделалось прерывистым, и она почувствовала, что у нее подкосились колени.
   Обхватив Мадлен одной рукой за талию, а другой крепко прижав к себе, Томас продолжал целовать ее груди.
   – Тебе ведь приятно? – прошептал он.
   – Да, очень, – задыхаясь, прошептала Мадлен.
   Еще крепче прижавшись к груди Томаса, она почувствовала животом его восставшую плоть и снова застонала. Потом вдруг отстранилась, отступила на шаг и, скинув туфли, нарочито медленно принялась стаскивать с себя чулки и нижние юбки.
   Томас молча смотрел на нее; костер его желания разгорался все ярче, и он чувствовал, что теряет контроль над собой, чувствовал, что долго так не выдержит.
   Наконец Мадлен предстала перед ним совершенно обнаженная. Томас пожирал взглядом ее восхитительное тело, о котором мечтал так долго; такого прекрасного тела он еще не видел. Гладкая кожа поблескивала в свете пламени, пылавшего в камине, а полные, чуть приподнятые груди, казалось, молили о ласках.
   С трудом опустившись на колени – у него даже сейчас болели ноги, – Томас положил ладони на бедра Мадлен и вдруг почувствовал исходивший от нее сладостный запах. Немного помедлив, он принялся поглаживать пальцами темные завитки волос, затем нащупал маленький бугорок.
   Мадлен вскрикнула и обхватила его голову обеими руками.
   – Какая ты влажная, Мэдди, – прошептал он с дрожью в голосе и прижался губами к ее лону.
   Она раздвинула ноги и тихонько застонала. Томас принялся поглаживать ее по ягодицам. Затем, не обращая внимания на стоны Мадлен, стал целовать ее лоно.
   Дыхание Мадлен сделалось прерывистым, и она простонала:
   – Ох, Томас, я долго так не выдержу... Но он продолжал эту сладостную пытку.
   – Томас, нет, – прошептала Мадлен, пытаясь сдержаться. Но было уже слишком поздно. – О Томас... – Она подалась ему навстречу. – О Томас, Томас...
   Внезапно по телу Мадлен пробежала дрожь, и она, громко вскрикнув, изо всех сил вцепилась в его волосы.
   Несколько секунд спустя она затихла, и Томас принялся покрывать поцелуями ее живот и бедра. Потом уткнулся лицом в завитки волос и пробормотал:
   – Что ты делаешь со мной, Мэдди?..
   Все еще прерывисто дыша, Мадлен осторожно отстранилась. Затем опустилась на колени и, обвивая руками шею Томаса, впилась поцелуем в его губы.
   – О Томас... – прошептала она, прерывая поцелуй. – Томас, Томас, Томас, Томас...
   Он обнял ее за талию и крепко прижал к себе:
   – Мэдди... О Мэдди, ты замечательная женщина. Еще ни разу в жизни Мадлен не испытывала такой полноты страсти, таких острых чувств, такого блаженства, какими одарил ее этот мужчина. Он мог заставить ее трепетать одним лишь взглядом своих темных пронзительных глаз. С ним ей было необыкновенно хорошо – Томас умел без единого слова, одним своим присутствием дать понять, что она прекрасна и что он желает ее.
   Опустив глаза, Мадлен принялась расстегивать пуговицы на его брюках, но он вдруг отстранил ее руки и чуть хрипловатым голосом проговорил:
   – Подожди, Мэдди, я хочу тебе кое-что сказать. Мадлен взглянула на него с удивлением. «Сказать?, .
   Неужели нам нужны еще какие-то слова?» – подумала она.
   – Но, Томас...
   – Видишь ли, Мэдди, я должен кое-что тебе показать и кое-что сказать.
   Мадлен вздохнула и заставила себя смириться. Было очевидно, что Томас действительно хотел сказать ей что-то очень важное.
   Он пристально посмотрел на нее, и Мадлен почувствовала, что Томас ужасно волнуется. Но почему? На этот вопрос у нее не было ответа. Тут в ней проснулось любопытство, и она с улыбкой проговорила:
   – Что ж, я слушаю тебя.
   Томас сделал глубокий вдох и отвернулся. Вытащив из-под чайного столика скомканное платье Мадлен и нижнее белье, он уселся на них и широко расставил свои длинные ноги. Мадленх пристроившись рядом, уставилась на его полуобнаженную мускулистую грудь. Какое-то время Томас молчал, очевидно собираясь с мыслями, потом наконец заговорил:
   – Я как-то раз рассказывал тебе, что был ранен в бою, помнишь?
   Мадлен кивнула:
   – Да, конечно.
   Томас вздохнул и пробормотал:
   – Я был очень серьезно ранен.
   Не зная, как реагировать на эти слова, Мадлен помолчала. Затем спросила:
   – Насколько серьезно?
   Опустив глаза, он уставатся на ее грудь. Затем на живот и еще ниже. Потом вдруг смутился и перевел взгляд на пламя в камине, делая вид, что оно очень его заинтересовало.
   От его смущения у Мадлен защемило сердце. Протянув руку, она провела ладонью по его щеке.
   – Так насколько же серьезно, Томас?
   Томас прикрыл глаза и вновь заговорил после некоторого молчания:
   – В Гонконге на меня упала горящая деревянная колонна. Она перебила мне обе ноги чуть ниже коленей. Они так до конца и не зажили.
   У Мадлен возникло множество вопросов. Но она лишь прошептала:
   – Покажи свои ноги.
   Томас решительно задрал штанину на левой ноге. Затем снял ботинок, стащил чулок и выставил на обозрение свою ногу. Мадлен с любопытством взглянула на нее. Нога и впрямь выглядела ужасно: вся обожженная, она казалась в свете камина темно-бордовой – такими обычно бывают синяки на вторые сутки. Два пальца отсутствовали, и, конечно же, бросались в глаза многочисленные шрамы, – вероятно, именно из-за них Томас хромал при ходьбе.
   Протянув руку, Мадлен осторожно прикоснулась к ноге и прошептала:
   – О Томас...
   Он ожидал, что Мадлен в страхе отдернет руку, однако она не испугалась, более того, принялась поглаживать его шрамы.
   Выждав немного, Томас потянулся к правой ноге и снова задрал штанину. Ботинок на этой ноге разительно отличался от того, что на левой. Он был гораздо выше, и в самом верху, ближе к колену, располагались две металлические полоски, скрепленные пряжкой. Томас расстегнул пряжку, осторожно снял ботинок – и Мадлен чутьле вскрикнула.
   Она смотрела во все глаза, и ей казалось, что сердце ее вот-вот разорвется от боли. Было лишь обезображенное, все в шрамах, колено, а ниже – пустота...
   – Теперь ты увидела мои ноги, Мадлен, – услышала она чуть хрипловатый голос Томаса. – Ну, что скажешь? Тебя по-прежнему влечет ко мне?
   Глаза Мадлен наполнились слезами. «Как же, должно быть, он страдает, этот прекрасный, сильный, мужественный мужчина, – думала она. – Причем страдает не столько физически, сколько морально. Наверное, в душе его незаживающая рана».
   Мадлен подняла на Томаса полные слез глаза и не могла произнести ни слова. Ей хотелось обнять его, прижать к груди, хотелось как-то доказать ему, что она любит его даже изувеченного. О, как же ей хотелось убедить Томаса в том, что она не такая, как другие, что для нее важны его душа, его внутренний мир, а не физические достоинства и недостатки.
   Томас смотрел на нее не отрываясь. Он боялся услышать свой приговор.
   Судорожно сглотнув, пытаясь успокоиться и не дать волю охватившим ее чувствам, Мадлен наклонилась и прижалась губами к изуродованному обрубку.
   Из груди Томаса вырвался вздох облегчения. Он принялся ласково поглаживать Мадлен по волосам, а она продолжала покрывать поцелуями его культю и с горечью думала о том, что когда-то это была нога, сильная и мускулистая.
   Наконец она выпрямилась и, выразительно взглянув на Томаса, ухватилась за его ремень. Он тотчас же приподнялся, и Мадлен, распустив ремень, стащила с него брюки, а затем рубаху и нижнее белье. Теперь и он сидел совершенно обнаженный.
   Снова опустив глаза, Мадлен посмотрела на его возбужденную плоть. Томас по-прежнему желал ее, даже после того, что пережил минуту назад, – ведь он открыл ей свою ужасную тайну, хотя очень боялся, что она после этого отвергнет его.
   Да, он по-прежнему желал ее.
   Мадлен улыбнулась и, прижав ладони к груди Томаса, легонько толкнула его. Он послушно улегся на коврик. Мадлен легла на него сверху и заглянула ему в глаза – они стали совсем темными от переполнявшей его страсти. Снова улыбнувшись, она сказала:
   – Я еще никогда никого не желала так, как сейчас тебя, Томас.
   Он хотел что-то сказать, но не успел – Мадлен впилась в его губы страстным поцелуем. Объятый огнем желания, Томас сжал ее ягодицы обеими руками, затем принялся поглаживать ее спину и бедра. Почувствовав, какое острое желание его переполняет, Мадлен приподнялась, а потом, опустившись, прикоснулась увлажнившимся лоном к возбужденной плоти Томаса и, глядя ему в лицо, принялась совершать круговые движения.
   Движения Мадлен, ее прерывистое дыхание и сладострастные стоны сводили Томаса с ума. Когда же она, чуть приподнявшись, стала поглаживать свои груди и соски, Томасу пришлось на секунду закрыть глаза, чтобы не утратить над собой контроль. Еще ни разу ему не доводилось видеть, чтобы женщина так себя возбуждала. Мадлен уже проделывала нечто подобное в канун Рождества, но ведь тогда они не были полностью обнаженными...
   Дыхание Томаса становилось все более прерывистым, желание – все более острым, он уже едва сдерживался. Мадлен стонала все громче, все исступленнее ласкала свои груди и оттягивала отвердевшие соски.
   – Ох, как же мне хорошо, – прошептала она, закрывая глаза.
   Томас понял, что Мадлен принялась поглаживать пальцами свой бутон, средоточие страсти. Томас смотрел на нее как зачарованный; он вдруг почувствовал, что еще секунда – и он не выдержит.
   – Ты сводишь меня с ума, – прохрипел он. Мадлен не ответила. Прерывисто дыша, она со стоном запрокинула голову, и Томас почувствовал, как ее длинные роскошные волосы прикоснулись к его изуродованным ногам. «Она взглянула на них без содрогания», – внезапно промелькнуло у него.
   – Мадлен, ты прекрасна, – прошептал он. – Ты прекраснейшая из женщин.
   Он не знал, слышала ли она его, поняла ли, – слишком близко она подобралась к вершине блаженства. По-прежнему лаская себя, Мадлен стонала все громче. Томас поглаживал ее по спине и по бедрам.
   Внезапно она вскинула голову и, широко раскрыв глаза, прошептала:
   – О Томас...
   – Мэдди, любовь моя... – прошептал он в ответ. Она еще шире раскрыла глаза.
   – Томас... О Господи, Томас...
   В следующее мгновение с губ ее сорвался громкий стон, и она забилась в сладостных конвульсиях.
   Томас почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Как только Мадлен затихла, он обнял ее за талию, приподнял и уложил на спину. Сам лег сверху.
   Не проронив ни слова, Мадлен раздвинула ноги, и он тотчас вошел в нее. Затем, упершись ладонями в коврик, заглянул в прекрасное лицо Мадлен. Губы ее тронула улыбка, и она с хрипотцой в голосе проговорила:
   – Я даже не представляла, что с мужчиной может быть так хорошо.
   Он еще глубже вошел в нее и прошептал:
   – Мадлен, я от тебя с ума схожу.
   Она провела ладонями по его плечам. Потом обняла за шею и сказала:
   – Томас, мне ни с кем не было так хорошо. Такое со мной впервые. Ты мне веришь?
   В голосе ее звучала робость, хотя она и пыталась это скрыть. Склонившись над ней, Томас стал покрывать поцелуями ее лицо.
   – Верю, Мадлен, – прошептал он в ответ, чувствуя, как исступленно колотится его сердце. – Верю, потому что и со мной такое в первый раз.
   Мадлен прерывисто вздохнула, и Томас, чуть приподнявшись, снова заглянул в ее глаза. Он чувствовал, что лоб его покрылся испариной. Сдерживаясь изо всех сил, по-прежнему не двигался; ему хотелось подольше продлить этот момент – без сомнения, самый замечательный в его жизни.
   Мадлен наконец не выдержала и, ухватив его обеими руками за бедра, тихо произнесла:
   – Томас, я больше так не могу...
   Он приподнялся, и она, устремившись ему навстречу, прошептала:
   – Да, вот так...
   – О Мэдди... – бормотал Томас срывающимся голосом. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, выражая своим взглядом всю свою любовь к этой удивительной женщине, не испугавшейся его увечья, не отвергшей, принявшей его таким, какой он был.
   Внезапно Томас понял, что впервые после ранения не чувствует боли в ногах. В эти мгновения душа его пела, а сердце переполнялось радостью; сейчас он был по-настоящему счастлив.
   – Мэдди, я не хочу, чтобы ты уезжала, – прошептал он, глядя в чудесные глаза Мадлен.