Эшуорт Адель. Зимний сад

   – Я очень люблю Марсель и скучаю по нему. Там тепло, там мой дом, моя работа...
   – Я не о том тебя спрашиваю! – резко перебил ее Томас.
   Мадлен поспешно опустила глаза, чтобы не встречаться с его взглядом, делая вид, будто рассматривает плотные темно-синие простыни. Ей не хотелось отвечать на вопрос, затрагивающий очень сложные и глубокие чувства: боль, тоску, возмущение. Эти чувства Мадлен испытывала к матери за то, что той не было никакого дела до дочери; к отцу за то, что тот постоянно от нее уезжал и в один отнюдь не прекрасный день так и не вернулся; к обоим родителям за то, что лишили ее детства, и, наконец, к стране, в которой она была вынуждена жить и которая ей ничего не дала.
   И вместо этого она тихонько прошептала:
   – Дездемона считает, что ты в меня влюблен. Наступила тяжелая, душная тишина, как перед грозой.
   Мадлен ощущала, как неистово колотится сердце, как кровь стучит в висках. Томас молчал. Не в силах больше ждать, Мадлен с затаенной надеждой в голосе шепотом спросила:
   – Это правда?
   Помедлив, он таким же хрипловатым шепотом ответил вопросом на вопрос:
   – А если правда, ты останешься в Англии? Мадлен взглянула ему прямо в глаза: в них полыхал огонь.
   Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, сердце забилось в груди еще сильнее. Но внезапно поняла, чего он добивается, и вспыхнувшая было надежда погасла.
   – И ты бы солгал мне только ради того, чтобы я осталась? Неужели ты бы это сделал, Томас?
   Томас медленно покачал головой. В глазах его на секунду мелькнуло отвращение.
   – Так, значит, ты решила, что я этого добиваюсь? Ты оскорбила меня тем, что считаешь, будто я способен на вранье и притворство, но я тебя прощаю, – мрачно изрек он, а его темные, полные огня глаза не отрываясь смотрели на Мадлен. – Я больше рискую, отвечая на твой вопрос, влюблен ли я в тебя, чем слушая твой ответ, Мадлен. Итак, я спрашиваю тебя еще раз: если я скажу, что люблю тебя, ты останешься в Англии?
   То, что он продолжал говорить обиняками, вывело из себя Мадлен настолько, что она уже не могла скрывать своей злости.
   – А для чего мне оставаться в Англии? – выпалила она. – Чтобы стать твоей любовницей, которая всегда была бы у тебя под рукой? Чтобы выйти за тебя замуж? Чтобы стать женой... шпиона, умного, образованного, не слишком юного, но еще и не старого, разъезжать с ним по городам и деревням, раскрывая преступления в свободное от чаепитий с соседями время? Где мы будем жить? В маленьком коттедже в крошечной деревушке неподалеку от Истли? Как будем проводить дни и вечера? – Голос Мадлен дрогнул. – Я не умею ни вязать, ни заниматься садом и огородом, ни воспитывать детей, Томас. И как бы мы ни любили друг друга, у нас должны быть очень серьезные причины для того, чтобы жить вместе и чтобы эта совместная жизнь доставляла нам радость.
   Томас прищурился. Теперь глаза его метали молнии.
   – Ну что ж, похоже, мне больше нечего сказать, раз даже мысль о том, чтобы связать со мной свое будущее, тебе отвратительна...
   – Я вовсе так не считаю! – воскликнула Мадлен и выпрямилась, не замечая того, что одеяло сползло и взору Томаса открылась ее обнаженная грудь. – Не нужно перевирать мои слова и делать из меня какое-то чудовище! Я хочу сказать лишь, что все это... – она обвела комнату широким взмахом руки, – волшебная сказка. А прекрасные, волшебные сказки, Томас, пишутся для детей. Мы же с тобой давно вышли из детского возраста. Через несколько лет я стану еще старше, красота моя поблекнет, а потом и совсем увянет. Кому я тогда буду нужна? Тебе? Давай говорить откровенно. Я привыкла жить самостоятельно, полагаться только на себя, сама обеспечивать свое существование и в то же время сохранять чувство собственного достоинства. Когда мне было двадцать лет, я получила возможность работать на правительство твоей страны, и я этой возможностью воспользовалась. И не брошу эту работу ни ради любви, ни ради тебя, ни ради кого или чего бы то ни было, не потому, что я этого не хочу, а потому что не могу. Единственный способ обеспечить свое будущее – это отложить как можно больше денег, работая там, где меня и мой труд ценят и где у меня есть прочное положение. То, чем я занимаюсь, жизненно важно для меня сейчас и будет оставаться таковым в течение всей моей жизни. Выполняя свою работу, я чувствую уважение к себе. Эта работа на благо родной страны моего отца – единственное, что у меня есть. Пойми, я нужна... очень нужна во Франции!
   Мадлен понимала, что обидела Томаса, оскорбила в лучших чувствах, однако не высказаться не могла. Выпрямившись и решительно расправив плечи, она сдержанно добавила:
   – Мне кажется, Томас, что ты не любишь меня, а просто увлекся мною. Многие мужчины были на твоем месте до тебя и, вероятно, будут после, пока я не состарюсь. И когда я уеду, ты рано или поздно выкинешь меня из головы. Я в этом не сомневаюсь.
   Наступила полная тишина, такая, что было слышно, как дождь стучит по крыше, как тяжело дышит Томас. Он сидел, словно окаменев, плотно сжав губы и глядя на Мадлен колючим взглядом. У нее так стучало сердце, что ей показалось: еще секунда – и оно выскочит из груди. Но в этот момент Томас медленно встал, повернулся и, неестественно прямо держа спину, направился к двери.
   Взявшись за ручку, он остановился и, не глядя на Мадлен, резко бросил:
   – Не знаю, как еще донести до тебя то, что мои чувства имеют значение, если ты вбила себе в голову обратное.
   И вышел из спальни, с силой захлопнув за собой дверь.

Глава 23

   Выкупавшись, Мадлен заплела чистые, еще влажные волосы в две косы, завернула их кольцами и заколола над ушами, после чего надела шелковое повседневное платье сливового цвета, пальто, взяла муфту, накинула на голову капюшон и быстро пошла обратно домой.
   Сердце ее разрывалось от горя, однако решимость была непоколебима. Она не дрогнет. Пускай Томас сколько угодно смотрит на нее таким взглядом, будто теряет самое дорогое, она поступит так, как считает нужным. Томаса она не видела с той утренней ссоры, и это, вероятно, к лучшему. Он ушел из дома, и она вымыла оставшуюся после завтрака посуду, прибралась, оделась и сложила вещи, чтобы быть готовой к отъезду во Францию, который должен состояться через пару дней. После этого Мадлен нанесла последний визит миссис Моссли и леди Изадоре, пожелала им всего самого наилучшего и пообещала писать, объяснив, что уезжает, поскольку ее работа с ученым уже почти закончена.
   Она не плакала уже много лет и не собиралась этого делать перед отъездом из Уинтер-Гарден. Хочешь не хочешь, а расставаться все равно придется, так что нечего лить по этому поводу слезы. Снег, выпавший три дня назад, превратил деревню в волшебный, сказочный мир, так и ее с Томасом чувства, когда они занимались любовью прямо перед камином, были чудом. А потом снег растаял, превратился в грязь, а на них с Томасом обрушилась вся неприглядная проза жизни.
   Но она переживет боль расставания и не станет плакать. Ни за что не станет плакать.
   Быстро поднявшись на крыльцо, Мадлен открыла дверь коттеджа, чувствуя, как неистово колотится в груди сердце: Томас уже наверняка дома. Ей не хотелось снова с ним ссориться, однако она не была уверена, что сможет оказать сопротивление, если он попытается заняться с ней любовью, а в том, что он попытается это сделать, Мадлен была уверена. Уступить ему – означает дать понять, что она испытывает к нему глубокие чувства, а следовательно, несколько часов назад самозабвенно лгала.
   Однако сэр Райли должен приехать к четырем часам, а сейчас уже половина четвертого, и Томас должен понимать, что для занятия любовью уже не осталось времени. Войдя в холл, Мадлен услышала доносившиеся из гостиной голоса: вероятно, сэр Райли уже приехал. Она направилась в гостиную, чувствуя, что с каждым шагом ее охватывает все большее волнение. И как это ее угораздило опоздать? Она должна была быть дома, чтобы встретить сэра Райли, ведь она работает под его началом. Кроме того, нужно предстать перед ним уверенной в себе женщиной, а это очень тяжело сделать в присутствии Томаса. Ведь он будет стоять совсем рядом, смотреть на нее и наверняка думать об их последнем разговоре, который привел к краху их отношений.
   Она заметила Томаса первой. Он был в деловом черно-сером костюме, жилете в черную и серую полоску, белоснежной шелковой рубашке и черном галстуке. Гладко причесанные волосы, чисто выбритое лицо... При виде его у Мадлен захватило дух: как обычно, Томас был настолько красив и импозантен, что, даже если бы в комнате было с десяток мужчин, все они померкли бы по сравнению с ним.
   Сэр Райли, мужчина моложе Томаса года на два-три, производил столь же неизгладимое впечатление. Такой же высокий, как и Томас, и такого же мощного телосложения, с черными как вороново крыло волосами и светло-карими проницательными глазами, он был необыкновенно умен и проницателен. Кроме того, он обладал поразительным чутьем на правду, что позволяло ему улавливать малейшую ложь и даже нежелание отвечать правдиво у любого человека, будь то простолюдин либо джентльмен самого высокого ранга. Это качество делало его незаменимым в учреждении, ведающем государственной безопасностью. Мадлен не уставала восхищаться способностями этого человека. Кроме того, он был необыкновенно красив, чем в другом месте и при других обстоятельствах она непременно воспользовалась бы. Однако сейчас даже мысль об этом показалась ей смешной и нелепой.
   Мужчины заметили ее одновременно. Томас стоял выпрямившись перед камином, сэр Райли стоял у окна. За окном был невзрачный, серый день. Услышав стук каблучков, оба тотчас же прервали разговор.
   Томас смерил ее с головы до ног внимательным взглядом. Выражение его лица было непроницаемым, и в этот момент Мадлен все на свете отдала бы, чтобы узнать, о чем он думает и какие чувства испытывает. И внезапно Мадлен как громом поразила одна мысль, от которой она чуть не расплакалась. Она отказывается остаться в Англии. Но как она сможет жить дальше, если Томас не будет счастлив? А ведь она может сделать его счастливым, и ни один человек на свете не заслуживает счастья больше, чем Томас...
   – Моя дорогая Мадлен! – воскликнул сэр Райли, прервав ее невеселые мысли. – Как я рад снова видеть вас, да еще при таких захватывающих обстоятельствах! – Он направился к ней степенной походкой и с искренней улыбкой на губах.
   Мадлен заморгала, пытаясь взять себя в руки, и, изобразив радушную улыбку, протянула руку:
   – Я всегда рада вас видеть, сэр Райли. Вы прекрасно выглядите. Надеюсь, путешествие в Уинтер-Гарден не причинило вам неудобств?
   – Благодарю вас, оно было весьма удовлетворительным, – ответил сэр Райли. Приложившись к пальцам Мадлен, он поспешно выпустил ее руку из своей. – Правда, в поезде было довольно холодно, поскольку я забыл дома грелку, а раздобыть ее в дороге не удалось. Но по крайней мере снег растаял, так что я смог без особого труда добраться до деревни в экипаже. – Он покачал головой и задумчиво нахмурил брови. – Такой сильный снегопад в этой части Англии – большая редкость.
   – Мне тоже об этом говорили, – вежливо подтвердила Мадлен.
   Сэр Райли покачался на каблуках, заложив руки за спину, и продолжил:
   – По приезде я снял комнату в таверне. Довольно теплую и уютную, во всяком случае, я так считаю. Собираюсь хорошенько отдохнуть перед завтрашними событиями.
   Мадлен бросила взгляд на Томаса. Он стоял у камина, опустив голову, нервно барабаня пальцами по каминной доске.
   – Не лучше ли нам, сэр Райли, всем вместе сесть и поговорить? – непринужденно спросила Мадлен. – Или вы с мистером Блэквудом уже обсудили, что нам предстоит?
   Глаза сэра Райли расширились, словно ничего подобного он не ожидал.
   – Ну что вы, нет, конечно, – поспешил заверить он Мадлен. – Мы разговаривали на нейтральные темы: о капризах погоды, о здоровье и тому подобном. Я так рад, что вам с мистером Блэквудом удалось избежать заболевания этим ужасным гриппом, эпидемия которого разразилась совсем недавно. Без вас, Мадлен, мы не стали начинать делового разговора.
   Мадлен едва сдержала восторженный смех. Какой же он милый, этот сэр Райли, просто прелесть. И как похож на ее любимую куклу, которую она в детстве то нежно баюкала, то таскала за собой, ухватив за шею.
   А впрочем, не на куклу, а на большого плюшевого мишку.
   – Не хотите ли чаю? – ласково осведомилась она, не понимая, почему Томас этого не предложил.
   – Нет-нет, спасибо, – отказался сэр Райли. – Не хочется портить аппетит, поскольку скоро мне предстоит отведать жаркого и запить его элем в вашей деревенской таверне. Я ведь не собираюсь здесь надолго задерживаться, поскольку не сомневаюсь, что вам и... – он бросил быстрый взгляд на Томаса, – мистеру Блэквуду нужно многое обсудить.
   Эти слова поразили Мадлен, хотя она и сама не понимала почему.
   «Интересно, многое ли ему известно?» – пронеслось у нее в голове.
   – Конечно, сэр Райли, – ответила она, как он и ожидал, и, изо всех сил стараясь не выдать замешательства, сделала приглашающий жест. – Прошу вас, садитесь.
   До сих пор Томас не проронил ни слова. Мадлен попыталась не волноваться. Она обошла вокруг чайного столика, стараясь случайно не коснуться ног Томаса пышными юбками, и расположилась в самом дальнем углу софы.
   Томас по-прежнему на нее не смотрел. Его лоб прорезала тоненькая морщинка.
   Сэр Райли уселся рядом с Мадлен, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку стула.
   – Ну что ж, перейдем к делу, – нарушил он гнетущее молчание. – Я... мне кажется, я придумал неплохой план, как вывести барона на чистую воду: нужно застать его, когда он будет выносить контрабандный товар.
   Мадлен с восхищением взглянула на сэра Райли. Как же он умен!
   – Так вы собираетесь поймать его с поличным, – прошептала она. – Великолепно! Скорее бы увидеть изумленные глаза этого самодовольного негодяя, когда его будут арестовывать!
   Томас впервые взглянул на нее ничего не выражающим взглядом.
   – Это единственный способ доказать его вину, – спокойно проговорил он, и губы его тронула легкая улыбка, на секунду скрывшая шрам. – Дездемона, хотя она и является великолепным свидетелем, может в последнюю минуту передумать и не дать показаний против барона. – Он понизил голос до многозначительного шепота. – Нам нужны доказательства, а эта молодая женщина обладает безудержной фантазией.
   С этим заявлением трудно было не согласиться, и Мадлен, переменив положение, перевела взгляд на сэра Райли.
   – Я тоже хотела бы принять участие в этой операции. Барон предлагал как-то провести меня через туннель в свой особняк. Я могла бы послать ему записку, что я согласна. Думаю, мне легко удалось бы вывести его на чистую воду. Я могла бы якобы случайно что-то обнаружить или уличить его во лжи. Вполне может статься, что он разнервничается и выдаст себя. – Она пожала плечами. – А может быть, мне удастся стать свидетельницей его незаконных манипуляций.
   Сэр Райли с явным беспокойством переводил взгляд с Мадлен на Томаса. Ему, похоже, было не по себе. Он закинул ногу на ногу, смахнул с рукава пушинку, и у Мадлен возникло неприятное чувство, что от нее что-то скрывают.
   – Вы что-то недоговариваете? – тем не менее ласковым голосом осведомилась она, чувствуя, как учащенно забилось сердце, однако умело скрывая свое волнение – за долгие годы работы ей неоднократно приходилось это делать, и она владела этим навыком в совершенстве.
   Сэр Райли с преувеличенным вниманием изучал столешницу чайного столика. Томас же был все так же сдержан. Лицо его выражало решимость.
   – Должен вам сказать, Мадлен, – наконец подал голос сэр Райли, – что мы разработали план, позволяющий арестовать барона Ротбери, не применяя силы.
   «Мы»? Кто это «мы»?
   – Вы так считаете? – вежливо осведомилась Мадлен. Барабаня пальцами по колену, сэр Райли принялся рассказывать:
   – Три ночи назад наши тайные агенты позволили украсть два ящика с опиумом с корабля, пришвартованного в Портсмуте. За неделю до этой кражи была распространена информация о том, что прибывает партия опиума. – Он просиял и, понизив голос, продолжал: – Сегодня или завтра ночью ящики будут доставлены барону и он внесет их в дом через туннель. Мы собираемся выставить в туннеле нескольких человек.
   – В самом туннеле? – изумилась Мадлен.
   – Да, – кивнул головой сэр Райли. – И в самом туннеле, и снаружи. Несколько человек спрячутся за деревьями на тот случай, если вдруг барону вздумается удрать. Если мы его поймаем на месте преступления, да еще миссис Уинсетт даст показания, он обречен.
   Мадлен недоуменно покачала головой:
   – Не понимаю. Как вы собираетесь расставлять людей в туннеле и около него, если не знаете, где он расположен? Даже мы с Томасом не смогли отыскать вход в него в лесу.
   – Я разговаривал с Дездемоной, – спокойно, без тени бахвальства сказал Томас.
   Мадлен повернулась к нему:
   – Когда?
   – Сегодня днем. Разговор был довольно длинный, Дездемона рассказала мне, где расположен туннель, о чем я уже сообщил сэру Райли. Эта дама необыкновенно экспрессивна и по всем вопросам придерживается собственного мнения, – с усмешкой произнес он, с вызовом глядя на Мадлен.
   Не замечая намека, Мадлен вновь взглянула на сэра Райли:
   – А зачем вам использовать дополнительные силы, если я сама могу войти в туннель? Ведь барон мне это позволил.
   – Потому что я не хочу, чтобы ты туда входила, Мадлен, – решительно возразил Томас.
   Замешательство Мадлен сменилось обидой, потом яростью, однако она сохраняла самообладание.
   – По-моему, это не тебе решать. Сэр Райли снова откашлялся.
   – Мне кажется, Мадлен, мистер Блэквуд хочет сказать, что вам вовсе ни к чему подвергать свою жизнь опасности, входя в туннель одной, без всякого прикрытия.
   – Потому что я женщина, – с горечью произнесла Мадлен.
   – Совершенно верно, – согласился сэр Райли и довольно улыбнулся. – У нас есть другие агенты, которые могут это сделать. По-моему, мы разработали отличный план, который можно осуществить быстро и не подвергая риску никого, тем более вас.
   Еще никогда в жизни Мадлен не испытывала такого разочарования. Внезапно она поняла, что сэр Райли, человек, которым она восхищалась больше всех на свете, лгал ей. Ей, своему самому преданному, надежному агенту на континенте! А поняла она это потому, что никогда прежде при обсуждении задания ее пол не принимался во внимание. Никогда! И она, и все остальные агенты, уже устраиваясь на работу, понимали, какому подвергаются риску, выполняя такого рода задания. Кроме того, она была единственной женщиной, работавшей в этой области, и за последние шесть лет выполняла задания наравне с мужчинами, так же уверенно и храбро. От нее ожидали провалов, однако она не совершила ни одного, и потому ею так восхищались. Никто прежде не сомневался в ее способностях, особенно сэр Райли.
   И потом, ее аргументы в пользу того, чтобы самой войти в туннель, были вполне обоснованными, и риск, что барон ее разоблачит, сводился к минимуму. Томас с сэром Райли наверняка это понимали. И что-то здесь не так.
   Мадлен грациозно встала, провела рукой по подолу платья и, гордо выпрямив спину, заявила:
   – Ну что ж, поскольку, как я вижу, мои таланты и способности больше никому не нужны, полагаю, нет никаких причин, препятствующих моему немедленному возвращению во Францию.
   Томас никак на это не отреагировал, однако сэр Райли явно заволновался. Вскочив, он в смятении взглянул на Томаса, словно ожидая от него указаний, как вести себя дальше.
   Тот по-прежнему стоял на месте, лишь черты лица его словно окаменели. И внезапно Мадлен почувствовала, что сейчас произойдет нечто важное.
   – Кажется, пришло время поговорить с Мадлен наедине, сэр Райли, – проговорил он.
   Сэр Райли с явным облегчением вздохнул и, кивнув головой Мадлен, сказал:
   – Весьма кстати. Я уже проголодался, да и пропустить пинту-другую не помешало бы. Очень рад был с вами увидеться, Мадлен. Уверен, скоро мы снова встретимся.
   Он поклонился Томасу:
   – До свидания, сэр.
   Он вышел из гостиной в холл, снял с вешалки у двери свое теплое пальто, надел его, и через секунду за ним захлопнулась входная дверь.
   В гостиной наступила гробовая тишина. Мадлен не знала, что сделать и что сказать. Она просто стояла, с тревогой ожидая, что же будет дальше. Бросив взгляд на Томаса, она машинально отметила, что он так и не двинулся с того места, где она его застала; войдя в комнату несколько минут назад. Но на сей раз на лице его читалось явное смятение, словно он не знал, как начать разговор, обещавший стать долгим и важным.
   – Почему он назвал тебя «сэр»? – спросила Мадлен, решив начать первой.
   – Наверное, оттого, что ему здесь было не по себе, – ответил Томас, не глядя ей в глаза, и, подняв руку, потер подбородок.
   Скрестив руки на груди, Мадлен продолжала:
   – Да, я знаю, и мне это кажется странным. – Томас медлил, и она настойчиво проговорила: – Мне кажется, пора тебе, Томас, объяснить, что здесь происходит.
   Воцарилось неловкое молчание, и внезапно Мадлен охватил страх: что-то будет дальше?
   Отвернувшись к камину, Томас созерцал догорающие угли. Мадлен ждала, полная недобрых предчувствий, не двигаясь с места, чувствуя, как кровь стучит в висках.
   – Ты любишь меня, Мадлен? – тихо спросил Томас.
   Меньше всего Мадлен ожидала этого вопроса. Охваченная внезапной слабостью, она опустилась на диван и машинально ухватилась за спинку.
   – Я... я не понимаю, какое это имеет отношение к предстоящему разговору.
   – Вот как?
   Что ж, ничего не поделаешь, придется разговаривать на эту тему, раз он этого хочет, подумала Мадлен.
   – По-моему, за прошедшие несколько недель мы стали очень близки, – ответила она.
   – Я тебя не об этом спрашиваю, – покачал головой Томас.
   Мадлен расправила влажными от волнения ладонями юбку своего шелкового платья и деловито проговорила:
   – Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Скоро я вернусь в Марсель и...
   Хрипловатый смех Томаса прервал ее на полуслове. В этом смехе сквозили и с трудом сдерживаемая горечь, и раздражение, и явное волнение. С силой оттолкнувшись от камина обеими руками, Томас снова быстро повернулся к Мадлен лицом, в два шага преодолел разделявшее их расстояние и, схватив ее за руку, рывком поднял на ноги.
   Мадлен взглянула ему в глаза. В них, темных, как безлунная ночь, твердых, как сталь, и полных отчаяния, полыхал огонь желания.
   – Томас... – лишь успела пролепетать Мадлен, и его губы впились в ее губы, грубо, страстно. Она вдохнула исходящий от него пьянящий запах и почувствовала, как голова пошла кругом. Несколько секунд она еще находила в себе силы сопротивляться его натиску, потом они иссякли, и Мадлен прильнула к Томасу. Поцелуй становился все более нежным, руки Томаса заскользили по ее спине. О Господи, как же она его хотела!
   Слабый стон сорвался с ее губ, и в ту же секунду Томас отпрянул.
   Мадлен стояла покачиваясь, чувствуя, как трясутся руки и ноги, горят губы, а проклятое желание не проходит. Томас взглянул на нее, и глаза его удовлетворенно блеснули.
   В ту же секунду Мадлен охватила бешеная ярость. Хотелось влепить Томасу хорошую пощечину, чтобы знал, как пользоваться ее слабостью. Однако Мадлен понимала, что этим ничего не добьется, лишь выкажет свое отчаяние. Она никогда не поднимет на него руку, и он это прекрасно понимал. Мадлен оставалось лишь молить Бога, чтобы Томас не услышал, как неистово колотится сердце в ее груди.
   Он стоял не шевелясь, не отрывая от нее пристального взгляда.
   Внезапно, когда она абсолютно этого не ожидала, он обхватил обеими руками ее лицо.
   – Скажи, что ты любишь меня, – прошептал он.
   Пытаясь изо всех сил сохранить невозмутимость, Мадлен уперлась ему обеими руками в грудь, прекрасно понимая, что он гораздо сильнее ее. Отчаянный стон сорвался с ее губ, из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы, однако Мадлен удалось взять себя в руки: нет, не станет она перед ним плакать!
   – Зачем ты это делаешь, Томас? – прошептала она. Медленно покачав головой, он провел большим пальцем по ее щеке.
   – Потому что хочу, чтобы ты призналась, Мадлен, что испытываешь ко мне хоть какие-то чувства. Хоть какие-то...
   – Ну конечно, испытываю, – проговорила Мадлен, с недоумением глядя на него.
   Он еще крепче сжал ладонями ее лицо.
   – Я хочу, чтобы ты призналась, что испытываешь ко мне не только физическое влечение и страсть, но и более глубокие чувства.
   Мадлен попыталась вырваться, однако Томас не позволил.
   – Я и в самом деле испытывала к тебе страсть, не знаю, чего ты еще добиваешься.
   Она или не понимала его, или не хотела понять, и в этот момент Томас решил, что просто обязан рассказать ей все, чтобы она поняла. Сначала он хотел, чтобы она призналась, что любит его: тогда бы боль, которую ей скоро предстоит испытать, была бы не такой острой. Но она никак не могла понять, что ему хочется услышать, а может быть, еще и сама не поняла, насколько глубоки ее собственные чувства к нему.
   Неожиданно отпустив ее, Томас выпрямился. Мадлен тотчас же попятилась от него и уперлась в край дивана.
   Томас подошел к окну и уставился в него невидящим взглядом. За окном уже начинала сгущаться тьма – короткий зимний день клонился к вечеру, вдалеке виднелись две дымящие трубы. В комнате снова воцарилась полная тишина. Мадлен ждала, что будет дальше. Томас понимал, что скорее всего она злится, хотя отлично это скрывает. На ее месте он бы испытывал точно такие же чувства. Было слышно лишь ее прерывистое дыхание, такое родное и до боли знакомое. О Господи, как же он ее любит! Несмотря на то что она ни разу не призналась в своей любви к нему, Томас был почти уверен во взаимности. Если бы она сама это поняла, у них мог бы быть шанс...