Страница:
– Уверен? – спросил Доктор.
– В чём? В том, что это документальная повесть?
– Да.
– Ну…. Он же сам пишет в предисловии, что это вроде как мемуары.
– Мало ли что можно написать в предисловии! Сочинители – люди с фантазией. И фантазия их постоянно требует выхода. Лично мне кажется, что перед нами всё-таки именно роман. Пусть на документальной основе, но – роман. То есть, во многом – художественный вымысел. Из этого, во-первых, следует, что Оружейник совершенно правильно воспринимает данный текст, а во-вторых…
– Ага, – саркастически заметил Механик. – Сейчас ты договоришься до того, что и самого Человека-Т не существует. А мы столкнулись то ли с фантомом, то ли с космическим приведением.
– Минуточку! – воскликнул Доктор. – Я вовсе…
– Отставить, – вмешался Капитан. – Нашли время для споров о литературе. Мы, кажется, спать собирались?
– Знаете, Капитан, – сказал Штурман. – не знаю, как остальные, но лично я чувствую себя вполне отдохнувшим. Чтение нашей дорогой Вишни оказывает на меня прямо таки терапевтическое воздействие.
– Спасибо, – улыбнулась Вишня.
– И на меня! – подтвердил Оружейник.
– Э-э… на самом деле я бы тоже сейчас предпочёл не спать, а как-то действовать, – сказал Доктор.
– Согласен, – кивнул Механик.
– Семь пятниц на неделе… – поднялся с откидного сиденья Капитан. – Что ж, иногда руководству можно и гибкость проявить. Тогда поехали. Механик – за руль, ты лучше всех «Мураш» водишь. Остальным наблюдать, думать и подавать свежие идеи.
– А куда ехать-то? – спросил Механик. – Мы же под землёй.
– Вперёд и до упора, – ответил Капитан. – А там посмотрим.
По мере того, как они удалялись от берега подземного озера (дорога шла всё время под уклон), вокруг становилось всё светлей и светлей. Свет был тёплого, оранжево-жёлтого оттенка, и вскоре Механик выключил фары.
– Сканер показывает, что впереди стена, – сказал, сидящий рядом, Штурман.
– Я это и без сканера вижу, – пробормотал Механик. – Ты бы поменьше доверял приборам, а побольше собственным глазам.
– Привычка, – вздохнул Штурман. – Ещё он показывает, что стена эта не сплошная и до неё девятьсот метров.
– Не сплошная – это как? В смысле дырявая?
– Можно и так сказать. Там есть то ли пещера, то ли тоннель… Не пойму. Давай подъедем и сами посмотрим, если ты так собственным глазам доверяешь.
– Именно это я собираюсь сделать, – сказал Механик и прибавил скорость.
Они стояли перед гладкой, уходящей вверх на десятки метров, сложенной из камней, стеной и глядели на гигантские, врезанные прямо в стену, двустворчатые ворота, преграждающие дальнейший путь. Стена была высокой, но до естественного каменного свода не доходила, и оттуда из этого зазора между гребнем стены и сводом как раз и струился тёплый оранжево-жёлтый свет.
– Посторонним вход запрещён, – прокомментировал Доктор.
– Может, створки только прикрыты и достаточно их толкнуть? – сказала Вишня.
– Сейчас попробуем… – Оружейник с Механиком подошли к воротам и упёрлись в них ладонями.
– Три-четыре!
Двери не дрогнули.
– Нет, – сказал Оружейник, – не получается. На ощупь, вроде, металл. Попробовать, может, «Мурашом» наехать? Он у нас мощный. Авось отворит.
– Сила есть – ума не надо, – заметил Капитан. – Ты бы ещё из плазменной пушки стрельнуть предложил. Мозгами пошевелить не хочется?
– А чего здесь шевелить? – удивился Оружейник. – Толкать надо. Замка-то не видно.
– Замок может быть внутренним или расположен с другой стороны, – предположил Механик, продолжая внимательно исследовать поверхность дверей и стену по сторонам. – Качественная работа. Ни уступа, ни выемки, ни кольца, ни рычага. Звонок тоже не наблюдается. Если тут имеется какое-то скрытое устройство для открывания или связи, то я его обнаружить не могу.
– Может, постучать? – Штурман подошёл к дверям и несколько раз ударил по ним кулаком. – Эй, хозяева! Принимайте гостей!
– Ну да, – громко прокомментировал действия Штурмана Механик. – Ты ещё крикни: «Сезам, откройся!»…
Створки ворот дрогнули и очень медленно и бесшумно заскользили в стороны.
– Ух ты! – от неожиданности Механик отскочил назад и нервно рассмеялся. – А двери-то люди делали. С юмором, видать, ребята!
– А ведь умно, – сказал Доктор. – Рассчитано на то, что только человек может пройти. Вряд ли иные расы знают нашу сказку «Али Баба и сорок разбойников».
– Я, например, точно не знаю, – сообщила Вишня. – О чём она, и что, вообще, произошло?
Ей вкратце объяснили, и лируллийка чисто по человечески удивлённо покачала головой.
– Действительно, редчайшее совпадение, – сказала она. – Значит, мы имеем шансы встретить ваших земляков? Это замечательно!
– Шансы мы имеем, – пробормотал Капитан. – Но замечательно ли это, я пока не знаю.
– Как это? – удивилась Вишня.
– Человек – существо непредсказуемое, – пояснил Капитан. – Если это потомки экипажа «Амундсена»… Кто может знать, как они к нам отнесутся? Действительно ведь и одичать могли.
– И даже, скорее, «да» чем «нет», – сказал Доктор. – Увы, но сто тридцать лет – срок для этого более чем достаточный.
– Значит, надо быть вдвойне осторожным, – подвёл итог Капитан. – Экипаж, в машину! Механик, Оружейник, что там такое?
Механик с Оружейником, пока остальные объясняли Вишне суть выражения «Сезам, откройся!», прошли на два десятка шагов в открывшиеся ворота и теперь молча стояли, глядя куда-то перед собой.
– Идите сюда! – махнул рукой Механик. – Только «Мураш» заведите, а то вдруг ворота закроются. Тут внизу …. Сами лучше посмотрите!
Это было похоже на искусственно созданный, идеально круглый в плане и колоссальных размеров котлован. Его гладкие, словно отшлифованные склоны плавно уходили в глубину не меньше чем на полкилометра. А на ровном, плоском и тоже круглом, словно цирковая арена, дне, прямо по центру лежал шар. Высотой с хороший небоскрёб.
И от этого шара во все стороны шло тёплое оранжево-жёлтое сияние.
Некоторое время люди, Вишня и робот Умник созерцали, открывшееся перед ними, необыкновенное зрелище. Люди и Вишня с молчаливым изумлением, Умник с видом бесстрастного внимания.
– Золотой шар, – благоговейно прошептал Оружейник. – А?
– Счастья для всех, – кивнул Доктор. – Даром, и пусть никто не уйдёт обиженный. Похоже. Но, думаю, это не он. Слишком бы это было… э-э… как бы сказать… тривиально, вот. Тривиально и скучно.
– Вы чего? – покосился на них Капитан.
– Всё в порядке, – улыбнулся какой-то мечтательно-задумчивой улыбкой Доктор. – Это мы с Оружейником вспомнили одну древнюю книгу. Там был Золотой шар, который предположительно выполнял любое желание.
– Что-то сегодня у нас на пути возникают сплошные книжные ассоциации с реминисценциями, – блеснул словарным запасом Капитан.
– Ещё и сказочные, – добавил Штурман. – То «Сезам, откройся!», то Золотой шар какой-то…
– И к чему– бы это? – пробормотал Механик.
– Я думаю, что к неприятностям, – предположил Капитан. – Как всегда, впрочем.
– Какой-то вы, Капитан, совсем не романтичный, – обронила то ли в шутку, то ли всерьёз Вишня. – Ведь красиво как! И почему обязательно неприятности? Может быть, наоборот?
– Должность у меня такая, дорогая Вишня, – сказал, вздохнув, Капитан, – во всём непонятном видеть в первую очередь опасности и неприятности. И надо сказать, что в большинстве случаев этот принцип себя целиком и полностью оправдывает. Иначе нас всех давно уже не было бы в живых.
– Извините, Капитан, – осторожно коснулась его плеча лируллийка. – Я не хотела вас обидеть.
– Ничего, – улыбнулся Капитан. – Я не обиделся. Просто постарался напомнить, что мы на неизвестной планете, корабль наш покоится на дне подземного озера, а сами мы стоим перед совершенно непонятным феноменом явно искусственного происхождения. Какие будут по этому поводу мнения, господа космонавты и первопроходцы?
– А какие могут быть мнения? – удивился Оружейник. – Спускаемся вниз и попытаемся изучить, что это за штука. Всё равно пока делать нечего.
– Вообще-то, – вкрадчиво напомнил Капитан, – неплохо бы на Землю возвратиться. Это и есть наше самое важное на сегодняшний момент дело.
– Так я разве против! – воскликнул Оружейник. – Но как? До той дыры, в которую мы провалились, «Мураш» не допрыгнет. Значит, надо искать другой выход на поверхность, чтобы уж потом найти предположительно живущих здесь потомков экипажа «Амундсена» или ещё каких иных разумных. Вот этим мы и заняты. А шар нам просто по дороге попался.
– Чёрт его знает… – с сомнением произнёс Доктор. – Капитан прав в том, что все непонятное и неизведанное в девяноста случаях из ста несёт в себе потенциальную опасность. Стоит ли рисковать?
– Ну да, – усмехнулся Механик. – Можно подумать, что сейчас мы в полной безопасности и вообще чуть ли не дома, где нам знаком всякий камень. Корабль под водой, сами под землёй, наверху лесные просторы совершенно чужой планеты, которая в свою очередь находится внутри печально известного Слепого Мешка…. Ну прямо курорт да и только! Неизвестность, говорите? Да она вокруг нас, куда ни сунься!
– То есть, ты хочешь сказать… – начал Штурман.
– Я хочу сказать, что согласен с Оружейником. Спускаться или не спускаться одинаково опасно. Или одинаково безопасно. Каждый понимает как ему удобнее.
– Обосновал, ничего не скажешь, – пробормотал Капитан. – А что думает госпожа Вишня?
– Я могла бы поспорить с Механиком, – улыбнулась лируллийка. – Но мне очень интересно. Может, в дальнейшем все сложится так, что нам не удастся сюда вернуться. И тогда мы всю жизнь будем жалеть, что были слишком благоразумны.
– Если бы я вас не знал, – сказал Капитан, – и не летал бы с вами столько лет, то решил бы, что все вы ненормальные и вам, вместе со мной, самое место не в космосе, а где-нибудь в тихом и удалённом санатории для душевно и психически неурановешенных личностей. Спускаемся.
Склоны воронки-котлована, на дне которой лежал исполинский шар, были достаточно пологи, и «Мураш», ведомый Механиком, съехал вниз без особого труда.
Отсюда шар казался ещё грандиознее.
Было страшновато стоять под ним – так и казалось, что достаточно малейшего толчка, и эта оранжево-жёлтая громадина покатиться, подминая под себя и раскатывая в тонкий блин и людей, и технику.
– Пришёл мальчик-великан, закатил в лунку шарик и ушёл, – сказал Механик. – Мама обедать позвала. Вот как это выглядит. Мы в детстве играли в такую игру. В земле делается лунка, а потом все в неё по очереди бросают шарики. Стеклянные. Чей шарик ближе…
– Мы тоже играли в такую игру, – перебил его Капитан. – Но я не пойму, что с этим шариком нам делать дальше.
– Я его просканировал на всех доступных нам волнах и диапазонах, – доложил высунувшийся из люка «Мураша» Штурман. – И на излучение ещё раз проверил.
– И что? – спросил Капитан.
– Ноль целых, ноль десятых. Сканер его не берёт. Вернее, показывает, что это сплошное тело из неизвестного материала. Очень твёрдого и непроницаемого для всех известных нам видов излучения. Врёт, я думаю. Вернее, не врёт, а ошибается. Не может, как мне кажется, такая дура быть сплошной. Глупо как-то.
– А что это за свечение?
– Обычный свет. Для здоровья не опасный. Наверное. Если в нём и есть какая-то вредная составляющая, то нашим приборам она не нащупывается.
– Я тоже не чувствую опасности от этого света, – сказала Вишня. – А мои органы восприятия электромагнитных волн гораздо чувствительнее человеческих. Не в обиду вам будет замечено.
– Какие уж тут обиды, – вздохнул Капитан. – Не по нашим зубам это яблочко, так я понимаю.
– Эй, смотрите, что мы с Умником нашли! – крикнул Оружейник, появляясь из-за шара. – Прямо на виду под ногами валялись!
И он протянул Капитану на открытой ладони четыре, уже слегка потемневшие, латунные гильзы.
– Загадка на загадке, – промолвил Доктор, когда все забрались в «Мураш», и Механик тронул машину с места. – Гильзы эти…. Впрочем, гильзы как раз понятны. Кто-то, вероятно, проверял шар. На прочность, так сказать. Я прямо так и вижу. Стоит и лупит из автоматического карабина прямо перед собой. Четыре раза подряд.
– Нет, – отрицательно покачал головой Оружейник. – Может, этот кто-то, и прямо перед собой лупил, но лупил он не по шару.
– Почему ты так думаешь? – внимательно посмотрел на Оружейника Капитан.
– По расположению гильз. Слишком близко они лежали. Практически под самым шаром. Понимаете? Если стрелявший целился в шар, то он был или пьян или не соображал, что делает. Потому что для этого ему нужно было бы чуть ли не лечь. И стрелять почти в упор и вверх прямо перед собой. Это же бред полный! А рикошет? При таком положении очень велики шансы, что рикошетом в тебя же и попадёт. Кстати о рикошете. Пуль я не нашёл. И Умник тоже не нашёл. Хоть искали мы, поверьте, очень тщательно.
– Браво, Оружейник! – воскликнул Доктор. – О пулях я как-то не подумал… Действительно, господа. Если стреляли по шару из автоматического карабина, то, спрашивается, где пули? Шар-то, как сказал нам Штурман, состоит из очень твёрдого материала!
– Есть два варианта, – важно сказал Штурман. – Вернее, три. Первый: пули остались в телах неведомых врагов. Второй: стреляли не по шару, а куда-то вверх, по цели на кромке котлована. Тогда эти пули где-то там наверху и валяются. И третий: пули подобрали и унесли с собой. Чтобы замести, так сказать, следы. Конечно, можно придумать ещё несколько, но эти мне кажутся наиболее логичными.
– Ага, – не оборачиваясь заметил Механик. – Пули, значит, унесли, а гильзы оставили.
– Ладно, – легко согласился Штурман. – Тогда оставляем только два.
Тем временем «Мураш» преодолел подъем и выбрался на ровное место.
– Вижу какую-то очередную дыру, – сообщил Механик. – То ли вход, то ли выход. Впереди. Расстояние тысяча двести метров. Оттуда как раз, по-моему, поднимается свод этого подземного царства.
– Давай туда, – скомандовал Капитан. – Будем надеяться, что дыра эта ведёт наружу. Не знаю, как вам, а мне порядком надоели эти подземные скитания.
– Да мы тут всего ничего! – воскликнул Оружейник. – И вообще мало что узнали…
– А что и как ты собираешься узнать? – с иронией осведомился Доктор. – Капитан прав, надо наружу поскорее выбираться, людей искать. Ворота они построили и стреляли здесь тоже они.
Дыра, замеченная Механиком, оказалась при ближайшем рассмотрении въездом в тоннель, который, к всеобщей радости, вёл не вниз, а вверх.
– Угол подъёма маловат, – посетовал Механик, трогая с места, – но не будем хотеть слишком многого.
Ещё через километр тоннель закончился такими же воротами, которые они открыли словами из сказки на выезде из подземного озера. Только на этот раз в стальных тяжёлых створках зияла безобразного вида громадная дыра с оплавленными краями. Достаточных размеров, чтобы в неё проехал вездеход.
– Ух ты! – воскликнул Механик, останавливая вездеход. – Кто-то, видать, не захотел мозгом шевелить. Чем это, интересно? Лазером?
– Не похоже, – авторитетно заявил Оружейник. – Тут не вырезали, а прожигали. Сразу и насквозь. Сталь просто испарилась… Плазменная пушка так может. Наша, например, что на «Мураше» установлена.
– Не нравится мне это, – сказала Вишня. – Сначала гильзы, теперь дверь кем-то разрушенная… Мы, лируллийцы, не любим войны. И стрельбы по любым целям тоже не любим.
– То-то ваши патрульные крейсеры вооружены по самое никуда, – усмехнулся Капитан.
– Потому и вооружены, что не любим, – объяснила Вишня.
– Эх, госпожа Вишня, да кто ж её, войну проклятую, любит и кто её зовёт… – примирительно коснулся руки лируллийки Капитан. – Только она, увы, чаще всего без всякого спроса приходит. Сама. Ну, Механик, что встал? Вперёд.
И они двинулись вперёд.
Эпизод четвёртый
– В чём? В том, что это документальная повесть?
– Да.
– Ну…. Он же сам пишет в предисловии, что это вроде как мемуары.
– Мало ли что можно написать в предисловии! Сочинители – люди с фантазией. И фантазия их постоянно требует выхода. Лично мне кажется, что перед нами всё-таки именно роман. Пусть на документальной основе, но – роман. То есть, во многом – художественный вымысел. Из этого, во-первых, следует, что Оружейник совершенно правильно воспринимает данный текст, а во-вторых…
– Ага, – саркастически заметил Механик. – Сейчас ты договоришься до того, что и самого Человека-Т не существует. А мы столкнулись то ли с фантомом, то ли с космическим приведением.
– Минуточку! – воскликнул Доктор. – Я вовсе…
– Отставить, – вмешался Капитан. – Нашли время для споров о литературе. Мы, кажется, спать собирались?
– Знаете, Капитан, – сказал Штурман. – не знаю, как остальные, но лично я чувствую себя вполне отдохнувшим. Чтение нашей дорогой Вишни оказывает на меня прямо таки терапевтическое воздействие.
– Спасибо, – улыбнулась Вишня.
– И на меня! – подтвердил Оружейник.
– Э-э… на самом деле я бы тоже сейчас предпочёл не спать, а как-то действовать, – сказал Доктор.
– Согласен, – кивнул Механик.
– Семь пятниц на неделе… – поднялся с откидного сиденья Капитан. – Что ж, иногда руководству можно и гибкость проявить. Тогда поехали. Механик – за руль, ты лучше всех «Мураш» водишь. Остальным наблюдать, думать и подавать свежие идеи.
– А куда ехать-то? – спросил Механик. – Мы же под землёй.
– Вперёд и до упора, – ответил Капитан. – А там посмотрим.
По мере того, как они удалялись от берега подземного озера (дорога шла всё время под уклон), вокруг становилось всё светлей и светлей. Свет был тёплого, оранжево-жёлтого оттенка, и вскоре Механик выключил фары.
– Сканер показывает, что впереди стена, – сказал, сидящий рядом, Штурман.
– Я это и без сканера вижу, – пробормотал Механик. – Ты бы поменьше доверял приборам, а побольше собственным глазам.
– Привычка, – вздохнул Штурман. – Ещё он показывает, что стена эта не сплошная и до неё девятьсот метров.
– Не сплошная – это как? В смысле дырявая?
– Можно и так сказать. Там есть то ли пещера, то ли тоннель… Не пойму. Давай подъедем и сами посмотрим, если ты так собственным глазам доверяешь.
– Именно это я собираюсь сделать, – сказал Механик и прибавил скорость.
Они стояли перед гладкой, уходящей вверх на десятки метров, сложенной из камней, стеной и глядели на гигантские, врезанные прямо в стену, двустворчатые ворота, преграждающие дальнейший путь. Стена была высокой, но до естественного каменного свода не доходила, и оттуда из этого зазора между гребнем стены и сводом как раз и струился тёплый оранжево-жёлтый свет.
– Посторонним вход запрещён, – прокомментировал Доктор.
– Может, створки только прикрыты и достаточно их толкнуть? – сказала Вишня.
– Сейчас попробуем… – Оружейник с Механиком подошли к воротам и упёрлись в них ладонями.
– Три-четыре!
Двери не дрогнули.
– Нет, – сказал Оружейник, – не получается. На ощупь, вроде, металл. Попробовать, может, «Мурашом» наехать? Он у нас мощный. Авось отворит.
– Сила есть – ума не надо, – заметил Капитан. – Ты бы ещё из плазменной пушки стрельнуть предложил. Мозгами пошевелить не хочется?
– А чего здесь шевелить? – удивился Оружейник. – Толкать надо. Замка-то не видно.
– Замок может быть внутренним или расположен с другой стороны, – предположил Механик, продолжая внимательно исследовать поверхность дверей и стену по сторонам. – Качественная работа. Ни уступа, ни выемки, ни кольца, ни рычага. Звонок тоже не наблюдается. Если тут имеется какое-то скрытое устройство для открывания или связи, то я его обнаружить не могу.
– Может, постучать? – Штурман подошёл к дверям и несколько раз ударил по ним кулаком. – Эй, хозяева! Принимайте гостей!
– Ну да, – громко прокомментировал действия Штурмана Механик. – Ты ещё крикни: «Сезам, откройся!»…
Створки ворот дрогнули и очень медленно и бесшумно заскользили в стороны.
– Ух ты! – от неожиданности Механик отскочил назад и нервно рассмеялся. – А двери-то люди делали. С юмором, видать, ребята!
– А ведь умно, – сказал Доктор. – Рассчитано на то, что только человек может пройти. Вряд ли иные расы знают нашу сказку «Али Баба и сорок разбойников».
– Я, например, точно не знаю, – сообщила Вишня. – О чём она, и что, вообще, произошло?
Ей вкратце объяснили, и лируллийка чисто по человечески удивлённо покачала головой.
– Действительно, редчайшее совпадение, – сказала она. – Значит, мы имеем шансы встретить ваших земляков? Это замечательно!
– Шансы мы имеем, – пробормотал Капитан. – Но замечательно ли это, я пока не знаю.
– Как это? – удивилась Вишня.
– Человек – существо непредсказуемое, – пояснил Капитан. – Если это потомки экипажа «Амундсена»… Кто может знать, как они к нам отнесутся? Действительно ведь и одичать могли.
– И даже, скорее, «да» чем «нет», – сказал Доктор. – Увы, но сто тридцать лет – срок для этого более чем достаточный.
– Значит, надо быть вдвойне осторожным, – подвёл итог Капитан. – Экипаж, в машину! Механик, Оружейник, что там такое?
Механик с Оружейником, пока остальные объясняли Вишне суть выражения «Сезам, откройся!», прошли на два десятка шагов в открывшиеся ворота и теперь молча стояли, глядя куда-то перед собой.
– Идите сюда! – махнул рукой Механик. – Только «Мураш» заведите, а то вдруг ворота закроются. Тут внизу …. Сами лучше посмотрите!
Это было похоже на искусственно созданный, идеально круглый в плане и колоссальных размеров котлован. Его гладкие, словно отшлифованные склоны плавно уходили в глубину не меньше чем на полкилометра. А на ровном, плоском и тоже круглом, словно цирковая арена, дне, прямо по центру лежал шар. Высотой с хороший небоскрёб.
И от этого шара во все стороны шло тёплое оранжево-жёлтое сияние.
Некоторое время люди, Вишня и робот Умник созерцали, открывшееся перед ними, необыкновенное зрелище. Люди и Вишня с молчаливым изумлением, Умник с видом бесстрастного внимания.
– Золотой шар, – благоговейно прошептал Оружейник. – А?
– Счастья для всех, – кивнул Доктор. – Даром, и пусть никто не уйдёт обиженный. Похоже. Но, думаю, это не он. Слишком бы это было… э-э… как бы сказать… тривиально, вот. Тривиально и скучно.
– Вы чего? – покосился на них Капитан.
– Всё в порядке, – улыбнулся какой-то мечтательно-задумчивой улыбкой Доктор. – Это мы с Оружейником вспомнили одну древнюю книгу. Там был Золотой шар, который предположительно выполнял любое желание.
– Что-то сегодня у нас на пути возникают сплошные книжные ассоциации с реминисценциями, – блеснул словарным запасом Капитан.
– Ещё и сказочные, – добавил Штурман. – То «Сезам, откройся!», то Золотой шар какой-то…
– И к чему– бы это? – пробормотал Механик.
– Я думаю, что к неприятностям, – предположил Капитан. – Как всегда, впрочем.
– Какой-то вы, Капитан, совсем не романтичный, – обронила то ли в шутку, то ли всерьёз Вишня. – Ведь красиво как! И почему обязательно неприятности? Может быть, наоборот?
– Должность у меня такая, дорогая Вишня, – сказал, вздохнув, Капитан, – во всём непонятном видеть в первую очередь опасности и неприятности. И надо сказать, что в большинстве случаев этот принцип себя целиком и полностью оправдывает. Иначе нас всех давно уже не было бы в живых.
– Извините, Капитан, – осторожно коснулась его плеча лируллийка. – Я не хотела вас обидеть.
– Ничего, – улыбнулся Капитан. – Я не обиделся. Просто постарался напомнить, что мы на неизвестной планете, корабль наш покоится на дне подземного озера, а сами мы стоим перед совершенно непонятным феноменом явно искусственного происхождения. Какие будут по этому поводу мнения, господа космонавты и первопроходцы?
– А какие могут быть мнения? – удивился Оружейник. – Спускаемся вниз и попытаемся изучить, что это за штука. Всё равно пока делать нечего.
– Вообще-то, – вкрадчиво напомнил Капитан, – неплохо бы на Землю возвратиться. Это и есть наше самое важное на сегодняшний момент дело.
– Так я разве против! – воскликнул Оружейник. – Но как? До той дыры, в которую мы провалились, «Мураш» не допрыгнет. Значит, надо искать другой выход на поверхность, чтобы уж потом найти предположительно живущих здесь потомков экипажа «Амундсена» или ещё каких иных разумных. Вот этим мы и заняты. А шар нам просто по дороге попался.
– Чёрт его знает… – с сомнением произнёс Доктор. – Капитан прав в том, что все непонятное и неизведанное в девяноста случаях из ста несёт в себе потенциальную опасность. Стоит ли рисковать?
– Ну да, – усмехнулся Механик. – Можно подумать, что сейчас мы в полной безопасности и вообще чуть ли не дома, где нам знаком всякий камень. Корабль под водой, сами под землёй, наверху лесные просторы совершенно чужой планеты, которая в свою очередь находится внутри печально известного Слепого Мешка…. Ну прямо курорт да и только! Неизвестность, говорите? Да она вокруг нас, куда ни сунься!
– То есть, ты хочешь сказать… – начал Штурман.
– Я хочу сказать, что согласен с Оружейником. Спускаться или не спускаться одинаково опасно. Или одинаково безопасно. Каждый понимает как ему удобнее.
– Обосновал, ничего не скажешь, – пробормотал Капитан. – А что думает госпожа Вишня?
– Я могла бы поспорить с Механиком, – улыбнулась лируллийка. – Но мне очень интересно. Может, в дальнейшем все сложится так, что нам не удастся сюда вернуться. И тогда мы всю жизнь будем жалеть, что были слишком благоразумны.
– Если бы я вас не знал, – сказал Капитан, – и не летал бы с вами столько лет, то решил бы, что все вы ненормальные и вам, вместе со мной, самое место не в космосе, а где-нибудь в тихом и удалённом санатории для душевно и психически неурановешенных личностей. Спускаемся.
Склоны воронки-котлована, на дне которой лежал исполинский шар, были достаточно пологи, и «Мураш», ведомый Механиком, съехал вниз без особого труда.
Отсюда шар казался ещё грандиознее.
Было страшновато стоять под ним – так и казалось, что достаточно малейшего толчка, и эта оранжево-жёлтая громадина покатиться, подминая под себя и раскатывая в тонкий блин и людей, и технику.
– Пришёл мальчик-великан, закатил в лунку шарик и ушёл, – сказал Механик. – Мама обедать позвала. Вот как это выглядит. Мы в детстве играли в такую игру. В земле делается лунка, а потом все в неё по очереди бросают шарики. Стеклянные. Чей шарик ближе…
– Мы тоже играли в такую игру, – перебил его Капитан. – Но я не пойму, что с этим шариком нам делать дальше.
– Я его просканировал на всех доступных нам волнах и диапазонах, – доложил высунувшийся из люка «Мураша» Штурман. – И на излучение ещё раз проверил.
– И что? – спросил Капитан.
– Ноль целых, ноль десятых. Сканер его не берёт. Вернее, показывает, что это сплошное тело из неизвестного материала. Очень твёрдого и непроницаемого для всех известных нам видов излучения. Врёт, я думаю. Вернее, не врёт, а ошибается. Не может, как мне кажется, такая дура быть сплошной. Глупо как-то.
– А что это за свечение?
– Обычный свет. Для здоровья не опасный. Наверное. Если в нём и есть какая-то вредная составляющая, то нашим приборам она не нащупывается.
– Я тоже не чувствую опасности от этого света, – сказала Вишня. – А мои органы восприятия электромагнитных волн гораздо чувствительнее человеческих. Не в обиду вам будет замечено.
– Какие уж тут обиды, – вздохнул Капитан. – Не по нашим зубам это яблочко, так я понимаю.
– Эй, смотрите, что мы с Умником нашли! – крикнул Оружейник, появляясь из-за шара. – Прямо на виду под ногами валялись!
И он протянул Капитану на открытой ладони четыре, уже слегка потемневшие, латунные гильзы.
– Загадка на загадке, – промолвил Доктор, когда все забрались в «Мураш», и Механик тронул машину с места. – Гильзы эти…. Впрочем, гильзы как раз понятны. Кто-то, вероятно, проверял шар. На прочность, так сказать. Я прямо так и вижу. Стоит и лупит из автоматического карабина прямо перед собой. Четыре раза подряд.
– Нет, – отрицательно покачал головой Оружейник. – Может, этот кто-то, и прямо перед собой лупил, но лупил он не по шару.
– Почему ты так думаешь? – внимательно посмотрел на Оружейника Капитан.
– По расположению гильз. Слишком близко они лежали. Практически под самым шаром. Понимаете? Если стрелявший целился в шар, то он был или пьян или не соображал, что делает. Потому что для этого ему нужно было бы чуть ли не лечь. И стрелять почти в упор и вверх прямо перед собой. Это же бред полный! А рикошет? При таком положении очень велики шансы, что рикошетом в тебя же и попадёт. Кстати о рикошете. Пуль я не нашёл. И Умник тоже не нашёл. Хоть искали мы, поверьте, очень тщательно.
– Браво, Оружейник! – воскликнул Доктор. – О пулях я как-то не подумал… Действительно, господа. Если стреляли по шару из автоматического карабина, то, спрашивается, где пули? Шар-то, как сказал нам Штурман, состоит из очень твёрдого материала!
– Есть два варианта, – важно сказал Штурман. – Вернее, три. Первый: пули остались в телах неведомых врагов. Второй: стреляли не по шару, а куда-то вверх, по цели на кромке котлована. Тогда эти пули где-то там наверху и валяются. И третий: пули подобрали и унесли с собой. Чтобы замести, так сказать, следы. Конечно, можно придумать ещё несколько, но эти мне кажутся наиболее логичными.
– Ага, – не оборачиваясь заметил Механик. – Пули, значит, унесли, а гильзы оставили.
– Ладно, – легко согласился Штурман. – Тогда оставляем только два.
Тем временем «Мураш» преодолел подъем и выбрался на ровное место.
– Вижу какую-то очередную дыру, – сообщил Механик. – То ли вход, то ли выход. Впереди. Расстояние тысяча двести метров. Оттуда как раз, по-моему, поднимается свод этого подземного царства.
– Давай туда, – скомандовал Капитан. – Будем надеяться, что дыра эта ведёт наружу. Не знаю, как вам, а мне порядком надоели эти подземные скитания.
– Да мы тут всего ничего! – воскликнул Оружейник. – И вообще мало что узнали…
– А что и как ты собираешься узнать? – с иронией осведомился Доктор. – Капитан прав, надо наружу поскорее выбираться, людей искать. Ворота они построили и стреляли здесь тоже они.
Дыра, замеченная Механиком, оказалась при ближайшем рассмотрении въездом в тоннель, который, к всеобщей радости, вёл не вниз, а вверх.
– Угол подъёма маловат, – посетовал Механик, трогая с места, – но не будем хотеть слишком многого.
Ещё через километр тоннель закончился такими же воротами, которые они открыли словами из сказки на выезде из подземного озера. Только на этот раз в стальных тяжёлых створках зияла безобразного вида громадная дыра с оплавленными краями. Достаточных размеров, чтобы в неё проехал вездеход.
– Ух ты! – воскликнул Механик, останавливая вездеход. – Кто-то, видать, не захотел мозгом шевелить. Чем это, интересно? Лазером?
– Не похоже, – авторитетно заявил Оружейник. – Тут не вырезали, а прожигали. Сразу и насквозь. Сталь просто испарилась… Плазменная пушка так может. Наша, например, что на «Мураше» установлена.
– Не нравится мне это, – сказала Вишня. – Сначала гильзы, теперь дверь кем-то разрушенная… Мы, лируллийцы, не любим войны. И стрельбы по любым целям тоже не любим.
– То-то ваши патрульные крейсеры вооружены по самое никуда, – усмехнулся Капитан.
– Потому и вооружены, что не любим, – объяснила Вишня.
– Эх, госпожа Вишня, да кто ж её, войну проклятую, любит и кто её зовёт… – примирительно коснулся руки лируллийки Капитан. – Только она, увы, чаще всего без всякого спроса приходит. Сама. Ну, Механик, что встал? Вперёд.
И они двинулись вперёд.
Эпизод четвёртый
Маша меня простила.
Не сразу, конечно. Пришлось дарить в больших количествах цветы и даже полушутливо стоять на коленях.
Странно, что я за каких-то два дня так привязался к этой, в общем-то, не самой эффектной в моей жизни девушке. Но что значит эффектной? Само понятие «эффектная» именно и предполагает сильное, но краткое внешнее воздействие физической красоты. И на тебя лично, и на окружающих. А Маша…. Было в ней нечто основательное, настоящее, чему я пока не мог подобрать слова, некая изначальная женская мудрость, которая, вроде бы, особо не проявляясь внешне, тем не менее чувствовалась во всех её, даже самых незначительных словах и поступках.
Однако слово «любовь» пока вслух не произносилось. И не потому, что я сомневался и не был уверен в себе. Хотя и сомневался тоже, потому что моё чувство к Маше уж очень было не похоже на те любови, что случались со мной раньше. Но что мы знаем о любви? Нам кажется, что мы уже не раз испытывали её и здесь для нас нет никаких тайн и неожиданностей, однако, когда она приходит снова, мы опять уверены, что любим впервые, а всё, что сладко терзало наши сердца в прошлом, не более чем легкомысленные увлечения.
И только к первой любви все вышесказанное не относится.
Впрочем, и кроме чудесной Маши у меня хватало впечатлений. Жизнь, казавшаяся до последнего времени никчёмной, скучной и лишённой хоть сколько-нибудь приемлемого смысла, неожиданно понеслась вскачь с такой прытью, что я напрочь забыл про свою ещё совсем недавнюю тоску, сплин, депрессию и прочую неизбывную хандру.
Сашка Ковригин, старая фэсбешная лиса, оказался прав. Слава выскочила на меня из-за угла и повисла на шее, будто красивая пьяная девка.
Кадры, что я отснял в на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам, как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.
Но слава, известность и популярность газетчика и, уж тем более репортёра, – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твоё имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра…. Завтра случается другая, не менее невероятная и гораздо более важная сенсация (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.
Но я был даже рад, что через пару недель обо мне начали забывать.
Правда, время от времени то или иное средство массовой информации пыталось поднять вопрос о загадочном исчезновении двадцати, предназначенных для устройства ядерной катастрофы местного масштаба, бомб, но вопрос поднимался плохо. Свежей информации взяться было неоткуда, а бесконечно пережёвывать одни и те же домыслы по этому поводу (не бомбы, а муляжи; таинственный и могущественный союзник в стане террористов; все это от начала до конца придумало и осуществило само ФСБ, чтобы придать себе долженствующий вес в глазах общественности и власть имущих; вмешательство в последний момент потусторонних – как вариант – божественных – сил, решивших, что народ российский за последние века, десятилетия и годы достаточно настрадался…) не могла себе позволить ни одна сколько-нибудь серьёзная редакция.
Итак, обо мне начали забывать, и я, повторяю, был этому только рад. Рад же я был потому, что вся эта шумиха вокруг обошедшегося без жертв терракта на АЭС и фантастическим образом исчезнувших бомбах очень мешала вплотную заняться исследованием, полученного мной от судьбы дара. Ну и нашими с Машей, отношениями, конечно.
Маше я пока ничего не рассказывал. Сначала, в Туапсе, удачно врал, что нахожусь здесь в командировке по своим газетным делам, а потом, в Москве, стало уже проще. В том смысле, что когда у твоей девушки есть чем заняться помимо развития отношений с тобой, то степень именно твоей свободы значительно возрастает. Правда, это иногда чревато появлением соперника или даже вовсе гибелью вышеупомянутых отношений, но тут уж приходится рисковать.
Впрочем, не могу сказать, что я особенно рисковал. Маша оказалась девушкой не капризной и понимающей, ни в чём на меня не давила и ни на чём не настаивала, – благо, что и работа её отнимала много и сил, и времени. И сейчас, вспоминая те дни начала осени, я понимаю, что был, пожалуй, единственный раз в своей жизни по-настоящему счастлив.
Деньги и свободное время.
Что ещё нужно человеку для счастья?
Пожалуй, только друзья и любимая, чтобы было с кем тратить и то, и другое.
Деньги (спасибо западным телевизионщикам) и время у меня были. В газете я взял полноценный отпуск, ссылаясь на необходимость восстановления нервных сил после близкой встречи с ядерными террористами, а также на то, что за два с половиной года был в отпуске всего полторы недели и давно.
Друзья и любимая.
Что касается последней, то, как я уже говорил, Маша вполне подходила на эту роль. И не только подходила, но и успешно исполняла. Причём с каждым днём все с большей искренностью и достоверностью.
А вот с друзьями положение было сложнее. Их у меня не было. Вернее, почти не было. Так уж сложилось. Друзья детства и юности остались в других городах и странах и как-то постепенно перешли из реальности в область воспоминаний. А в Москве я настоящих друзей как-то не приобрёл. Знакомых и товарищей всех определений и рангов имелось навалом, но вот друзей…. Был, правда, Витька Бондарь, которого я без всяких натяжек мог назвать своим другом, но виделись мы с ним редко. Впрочем, об этом, кажется, я уже писал.
Некоторые говорят, что для мужского счастья необходимо ещё дело, которому ты, так сказать, служишь, но я не уверен в правоте этих некоторых. То есть, с их точки зрения людей, таковое дело имеющих, они, разумеется, правы. Но в том-то и дело, – прошу прощения за тавтологию – что для себя я подобного дела или занятия к тридцати годам так и не нашёл. И только теперь, получив от судьбы и шаровой молнии способность мгновенного перемещения в пространстве на любые расстояния, мне показалось, что желанное и необходимое дело у меня тоже появилось. Я ещё не знал точно, в чём оно будет заключаться, но понимал, что торчать по-прежнему в отделе происшествий даже очень известной газеты теперь глупо и мелко. Мне требовались грандиозные свершения, и я был намерен эти свершения осуществить. Оставался пустяк – определить, какие именно свершения мне по душе.
Этот сентябрь выдался в Москве на удивление тёплым и сухим. В самом начале на два или три дня пришли дожди и холода, а потом снова продолжилось лето. С ясным небом, прозрачным воздухом и пока ещё более короткими чем дни ночами.
В свой первый день отпуска я проснулся в замечательном настроении, умылся, позавтракал, взял из принтера лист чистой бумаги и сел составлять план действий (почему-то мне казалось, что план сей можно доверить только бумаге, но никак не капризной и ненадёжной памяти компьютера). Но перед этим достал и просмотрел ещё раз тот, первый лист с вопросами, на некоторые из которых я уже знал ответы. Полностью или частично. И эти ответы я записал под вопросами.
Итак, первый лист.
Вопрос:
1. Что требуется для того, чтобы переместиться: сознательное желание, усилие воли, подсознательное желание, состояние опьянения, состояние сна, стресс, вдохновение, страх, что-то ещё?
Ответ:
Для того, чтобы переместиться, достаточно желания и усилия воли.
Вопрос:
2. Как далеко я могу перемещаться?
Ответ:
Судя по всему, в любую точку планеты.
Вопрос:
3. С какой скоростью (мгновенно или скорость всё же как-то ограничена)?
Ответ:
Вероятно, мгновенно. Или почти мгновенно.
Вопрос:
4. В какие именно места я могу перемещаться, а в какие нет: в любое место на Земле; солнечной системы; космоса вообще; под землю; на дно океана; только в те места, в которых я когда-то уже бывал; в места, которые видел (непосредственно глазами или достаточно фотографии, а также кино и телевидения)?
Ответ:
Пока не знаю. Требуется эксперимент.
Вопрос:
5. Что будет, если в месте неожиданного моего появления окажется, например, дерево или человек?
Ответ:
Ничего не будет. Я появлюсь только в таком месте пространства, где нет посторонних предметов или существ (не считая, вероятно, микробов и бактерий).
6. Что будет, если я, например, перемещусь просто на высоту, скажем, в пару километров (успею вернуться на землю или разобьюсь на хрен)?
Ничего не будет. Начну падать, но переместиться на твёрдую землю вполне успеваю.
Вопрос:
7. Как это чудесное и фантастическое умение скажется на моём здоровье и скажется ли вообще?
Ответ:
Пока неизвестно. Но, судя по тому, как я себя чувствую, со здоровьем у меня всё в порядке.
Вопрос:
8. Как мне его (или её) назвать?
Ответ:
Нуль-Т, разумеется. Как уже и было до меня названо.
Вопрос:
9. Что мне со всем этим теперь делать?
Ответ:
Думать.
Ещё раз перечитав написанное, я с удовлетворением отметил про себя, что невыясненных вопросов осталось только два из девяти. Недурственный прогресс. Однако, прежде чем приступать к составлению плана, то бишь стараться хотя бы частично ответить на вопрос №9, следовало разобраться с вопросом №4. И добавить ещё один, десятый вопрос. Я уже убедился, что материальные неодушевлённые предметы, которые находятся на мне (одежда, деньги, сигареты и прочая мелочь) или у меня в руках (бомбы террористов, например) благополучно перемещаются вместе со мной. А как быть с предметами, так сказать, одушевлёнными? С живыми, прямо скажем, существами? Что будет, если я, допустим, возьму на руки кошку и вместе с ней прыгну на тот же берег Цимлянского водохранилища? Перенесётся она со мной или нет? А если перенесётся, то останется ли после такого путешествия жива и здорова? Но ни кошки, ни собаки, ни даже какой-нибудь завалящей черепахи я дома не держал. Не потому, что не люблю животных, а как раз потому, что люблю. Домашнее живое существо требует внимания и ухода, которых я при своём теперешнем образе жизни обеспечить не мог.
Не сразу, конечно. Пришлось дарить в больших количествах цветы и даже полушутливо стоять на коленях.
Странно, что я за каких-то два дня так привязался к этой, в общем-то, не самой эффектной в моей жизни девушке. Но что значит эффектной? Само понятие «эффектная» именно и предполагает сильное, но краткое внешнее воздействие физической красоты. И на тебя лично, и на окружающих. А Маша…. Было в ней нечто основательное, настоящее, чему я пока не мог подобрать слова, некая изначальная женская мудрость, которая, вроде бы, особо не проявляясь внешне, тем не менее чувствовалась во всех её, даже самых незначительных словах и поступках.
Однако слово «любовь» пока вслух не произносилось. И не потому, что я сомневался и не был уверен в себе. Хотя и сомневался тоже, потому что моё чувство к Маше уж очень было не похоже на те любови, что случались со мной раньше. Но что мы знаем о любви? Нам кажется, что мы уже не раз испытывали её и здесь для нас нет никаких тайн и неожиданностей, однако, когда она приходит снова, мы опять уверены, что любим впервые, а всё, что сладко терзало наши сердца в прошлом, не более чем легкомысленные увлечения.
И только к первой любви все вышесказанное не относится.
Впрочем, и кроме чудесной Маши у меня хватало впечатлений. Жизнь, казавшаяся до последнего времени никчёмной, скучной и лишённой хоть сколько-нибудь приемлемого смысла, неожиданно понеслась вскачь с такой прытью, что я напрочь забыл про свою ещё совсем недавнюю тоску, сплин, депрессию и прочую неизбывную хандру.
Сашка Ковригин, старая фэсбешная лиса, оказался прав. Слава выскочила на меня из-за угла и повисла на шее, будто красивая пьяная девка.
Кадры, что я отснял в на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам, как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.
Но слава, известность и популярность газетчика и, уж тем более репортёра, – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твоё имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра…. Завтра случается другая, не менее невероятная и гораздо более важная сенсация (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.
Но я был даже рад, что через пару недель обо мне начали забывать.
Правда, время от времени то или иное средство массовой информации пыталось поднять вопрос о загадочном исчезновении двадцати, предназначенных для устройства ядерной катастрофы местного масштаба, бомб, но вопрос поднимался плохо. Свежей информации взяться было неоткуда, а бесконечно пережёвывать одни и те же домыслы по этому поводу (не бомбы, а муляжи; таинственный и могущественный союзник в стане террористов; все это от начала до конца придумало и осуществило само ФСБ, чтобы придать себе долженствующий вес в глазах общественности и власть имущих; вмешательство в последний момент потусторонних – как вариант – божественных – сил, решивших, что народ российский за последние века, десятилетия и годы достаточно настрадался…) не могла себе позволить ни одна сколько-нибудь серьёзная редакция.
Итак, обо мне начали забывать, и я, повторяю, был этому только рад. Рад же я был потому, что вся эта шумиха вокруг обошедшегося без жертв терракта на АЭС и фантастическим образом исчезнувших бомбах очень мешала вплотную заняться исследованием, полученного мной от судьбы дара. Ну и нашими с Машей, отношениями, конечно.
Маше я пока ничего не рассказывал. Сначала, в Туапсе, удачно врал, что нахожусь здесь в командировке по своим газетным делам, а потом, в Москве, стало уже проще. В том смысле, что когда у твоей девушки есть чем заняться помимо развития отношений с тобой, то степень именно твоей свободы значительно возрастает. Правда, это иногда чревато появлением соперника или даже вовсе гибелью вышеупомянутых отношений, но тут уж приходится рисковать.
Впрочем, не могу сказать, что я особенно рисковал. Маша оказалась девушкой не капризной и понимающей, ни в чём на меня не давила и ни на чём не настаивала, – благо, что и работа её отнимала много и сил, и времени. И сейчас, вспоминая те дни начала осени, я понимаю, что был, пожалуй, единственный раз в своей жизни по-настоящему счастлив.
Деньги и свободное время.
Что ещё нужно человеку для счастья?
Пожалуй, только друзья и любимая, чтобы было с кем тратить и то, и другое.
Деньги (спасибо западным телевизионщикам) и время у меня были. В газете я взял полноценный отпуск, ссылаясь на необходимость восстановления нервных сил после близкой встречи с ядерными террористами, а также на то, что за два с половиной года был в отпуске всего полторы недели и давно.
Друзья и любимая.
Что касается последней, то, как я уже говорил, Маша вполне подходила на эту роль. И не только подходила, но и успешно исполняла. Причём с каждым днём все с большей искренностью и достоверностью.
А вот с друзьями положение было сложнее. Их у меня не было. Вернее, почти не было. Так уж сложилось. Друзья детства и юности остались в других городах и странах и как-то постепенно перешли из реальности в область воспоминаний. А в Москве я настоящих друзей как-то не приобрёл. Знакомых и товарищей всех определений и рангов имелось навалом, но вот друзей…. Был, правда, Витька Бондарь, которого я без всяких натяжек мог назвать своим другом, но виделись мы с ним редко. Впрочем, об этом, кажется, я уже писал.
Некоторые говорят, что для мужского счастья необходимо ещё дело, которому ты, так сказать, служишь, но я не уверен в правоте этих некоторых. То есть, с их точки зрения людей, таковое дело имеющих, они, разумеется, правы. Но в том-то и дело, – прошу прощения за тавтологию – что для себя я подобного дела или занятия к тридцати годам так и не нашёл. И только теперь, получив от судьбы и шаровой молнии способность мгновенного перемещения в пространстве на любые расстояния, мне показалось, что желанное и необходимое дело у меня тоже появилось. Я ещё не знал точно, в чём оно будет заключаться, но понимал, что торчать по-прежнему в отделе происшествий даже очень известной газеты теперь глупо и мелко. Мне требовались грандиозные свершения, и я был намерен эти свершения осуществить. Оставался пустяк – определить, какие именно свершения мне по душе.
Этот сентябрь выдался в Москве на удивление тёплым и сухим. В самом начале на два или три дня пришли дожди и холода, а потом снова продолжилось лето. С ясным небом, прозрачным воздухом и пока ещё более короткими чем дни ночами.
В свой первый день отпуска я проснулся в замечательном настроении, умылся, позавтракал, взял из принтера лист чистой бумаги и сел составлять план действий (почему-то мне казалось, что план сей можно доверить только бумаге, но никак не капризной и ненадёжной памяти компьютера). Но перед этим достал и просмотрел ещё раз тот, первый лист с вопросами, на некоторые из которых я уже знал ответы. Полностью или частично. И эти ответы я записал под вопросами.
Итак, первый лист.
Вопрос:
1. Что требуется для того, чтобы переместиться: сознательное желание, усилие воли, подсознательное желание, состояние опьянения, состояние сна, стресс, вдохновение, страх, что-то ещё?
Ответ:
Для того, чтобы переместиться, достаточно желания и усилия воли.
Вопрос:
2. Как далеко я могу перемещаться?
Ответ:
Судя по всему, в любую точку планеты.
Вопрос:
3. С какой скоростью (мгновенно или скорость всё же как-то ограничена)?
Ответ:
Вероятно, мгновенно. Или почти мгновенно.
Вопрос:
4. В какие именно места я могу перемещаться, а в какие нет: в любое место на Земле; солнечной системы; космоса вообще; под землю; на дно океана; только в те места, в которых я когда-то уже бывал; в места, которые видел (непосредственно глазами или достаточно фотографии, а также кино и телевидения)?
Ответ:
Пока не знаю. Требуется эксперимент.
Вопрос:
5. Что будет, если в месте неожиданного моего появления окажется, например, дерево или человек?
Ответ:
Ничего не будет. Я появлюсь только в таком месте пространства, где нет посторонних предметов или существ (не считая, вероятно, микробов и бактерий).
6. Что будет, если я, например, перемещусь просто на высоту, скажем, в пару километров (успею вернуться на землю или разобьюсь на хрен)?
Ничего не будет. Начну падать, но переместиться на твёрдую землю вполне успеваю.
Вопрос:
7. Как это чудесное и фантастическое умение скажется на моём здоровье и скажется ли вообще?
Ответ:
Пока неизвестно. Но, судя по тому, как я себя чувствую, со здоровьем у меня всё в порядке.
Вопрос:
8. Как мне его (или её) назвать?
Ответ:
Нуль-Т, разумеется. Как уже и было до меня названо.
Вопрос:
9. Что мне со всем этим теперь делать?
Ответ:
Думать.
Ещё раз перечитав написанное, я с удовлетворением отметил про себя, что невыясненных вопросов осталось только два из девяти. Недурственный прогресс. Однако, прежде чем приступать к составлению плана, то бишь стараться хотя бы частично ответить на вопрос №9, следовало разобраться с вопросом №4. И добавить ещё один, десятый вопрос. Я уже убедился, что материальные неодушевлённые предметы, которые находятся на мне (одежда, деньги, сигареты и прочая мелочь) или у меня в руках (бомбы террористов, например) благополучно перемещаются вместе со мной. А как быть с предметами, так сказать, одушевлёнными? С живыми, прямо скажем, существами? Что будет, если я, допустим, возьму на руки кошку и вместе с ней прыгну на тот же берег Цимлянского водохранилища? Перенесётся она со мной или нет? А если перенесётся, то останется ли после такого путешествия жива и здорова? Но ни кошки, ни собаки, ни даже какой-нибудь завалящей черепахи я дома не держал. Не потому, что не люблю животных, а как раз потому, что люблю. Домашнее живое существо требует внимания и ухода, которых я при своём теперешнем образе жизни обеспечить не мог.