На миг ему стало мучительно стыдно. Это его вина. Как он мог допустить, чтобы Соланж таилась и пряталась, вместо того, чтобы полностью ему доверять.
   Дэймон вздохнул и лег на кровать рядом с Соланж.
   – Спасибо тебе за все, – сказал он тихо.
   Она покраснела и покачала головой.
   – Не стоит благодарить меня, милорд.
   – Ты не права, – возразил Дэймон. – Любовь прекраснейшей женщины в мире – это великий дар, за который нельзя не благодарить.
   Соланж не могла понять, шутит Дэймон или говорит серьезно.
   – Неужели твое молчание означает, что ты усомнилась в моих рыцарских достоинствах? – продолжал Дэймон. – Хотя многие согласились бы с тобой, все же я полагаю, что моя жена способна разглядеть за грубой оболочкой мое золотое сердце – сердце истинного рыцаря.
   Лицо Соланж прояснилось, но в глазах мелькнула тень разочарования.
   ? А, так ты шутишь! Значит, ты в шутку называешь меня прекраснейшей в мире.
   ? Нет, дорогая женушка, позволь мне заметить, что ты опять не права. – Дэймон испытующе смотрел в глаза Соланж, всем сердцем желая, чтобы она поверила ему. ? Я сказал, что ты – прекраснейшая в мире, и, клянусь честью, имел в виду только это. Ни одна женщина во всем свете не сравнится с тобой, Соланж.
   Он увидел, что губы ее задрожали, а глаза наполнились слезами.
   – Ты смеешься надо мной, – прошептала Соланж. – Я не хочу, чтобы надо мной смеялись.
   Она попыталась встать, выскользнуть из-под шкуры, но Дэймон удержал ее.
   – Соланж! Погоди! Я вовсе не хотел смеяться над тобой! И как это могло прийти тебе в голову? Как ты могла так подумать! Ты – моя жизнь, мое счастье, все, чем я дорожу! Ты – само совершенство в этом несовершенном мире! Неужели не понимаешь? – Дэймон крепко сжал ее руки. – Когда я называю тебя прекраснейшей в мире, я говорю истинную правду, но, видно, говорю плохо, если ты поняла меня так превратно. Накажи меня за это!
   И Дэймон схватил с ночного столика украшенный драгоценными камнями кинжал. Он вложил рукоять кинжала в ее пальцы и направил острие в свою грудь.
   – Прекрасная Соланж, честью и жизнью своей, любовью к тебе клянусь, что сказал истинную правду. Ни разу в жизни я не нарушил своего слова. Для меня ты самая прекрасная в мире, и ни время, ни люди, ни сам господь бог не заставят меня думать иначе. Твое тело – часть твоей красоты, и я обожаю его безмерно. Я с ума схожу от счастья, лаская тебя. Я не могу ни есть, ни спать, когда тебя нет рядом.
   Но самое ценное, самое редкостное в тебе – твоя душевная красота, которой наделены немногие. Эту твою красоту, любовь моя, я ценю превыше всего, ибо она – наилучший, драгоценнейший дар. Твоя нежность, доброта, величие озаряют меня, поскольку я связан с тобой. Моя жизнь навсегда сплелась с твоей, Соланж. И я любил, люблю и буду любить только тебя.
   Слезы ручьями текли по щекам Соланж, и влажные лаза ее красноречиво говорили то, что не в силах были вымолвить губы.
   ? Я люблю тебя, – просто повторил Дэймон. – Если ты сомневаешься в этом, мне незачем жить. Моя жизнь в твоих руках, Соланж. Без тебя я не хочу, не могу существовать.
   Соланж выдернула руку и с силой отбросила кинжал. Смертоносная игрушка со стуком ударилась о пол.
   – Прекрати! – крикнула она и упала на грудь Дэймона. Любовь вспыхнула в нем с новой, яростной силой. Он прижал к себе Соланж, мысленно клянясь, что никогда больше, ни за что на свете не отпустит ее.
   – Я не могу, не могу, – всхлипывала Соланж, тесно прильнув к его груди. – Я люблю тебя, Дэймон, люблю тебя одного. Я тебя никому не отдам, слышишь? Я всегда буду злой, завистливой, грешной – но только твоей!
   Ошеломленный этой речью, Дэймон расхохотался.
   – Тигрица, – ласково проговорил он, – моя тигрица...
   – Да, я буду тигрицей! Тигры ничего не боятся, и я не стану бояться. – Соланж подняла голову. – Я люблю тебя, Дэймон Локвуд.
   ? И я люблю тебя, Соланж Локвуд.
   В этот блаженный миг вся Вселенная перестала существовать, и ничто уже не могло прервать поцелуя, который смешал их слезы и заново соединил измученные сердца.

13

   –Леди Соланж, я не люблю чеснок. Я люблю яблоки.
   Соланж улыбнулась и перепрыгнула через кочку с сухой травой.
   – Да, Миранда, я знаю.
   – Яблоки кладут в пирожки, – глубокомысленно продолжала девчушка. – Я люблю пирожки.
   – И я! – пискнул ее младший брат. – Леди Соланж, я тоже хочу пирожок.
   – Да, Вильям. Думаю, когда мы закончим, всем вам дадут много пирожков.
   – Чеснок противный, – заметила другая девочка. – Зачем он нам вообще нужен?
   Соланж ответила не сразу. Приподняв юбки, она перебиралась через низкую каменную стену, которая не когда ограждала луг, но со временем почти разрушилась.
   – Видишь ли, Джейн, чеснок нам нужен для множества разных вещей. – Соланж принялась одного за другим подсаживать детей, помогая переправиться через стену. – Маркиз добавляет чеснок в некоторые свои снадобья. А еще чесноком приправляют мясо. Получается очень вкусно.
   – Верно! Верно! – подхватил Вильям.
   – А мне нравится чеснок, жаренный в масле, с хлебом, – робко вставила Мэйри.
   – И в жарком, – прибавила Каролина, мать двоих ребятишек.
   – Вот видите? Чеснок очень полезен. – Соланж опытным глазом окинула луг.
   – А я люблю яблоки, – упрямо повторила Миранда.
   ? Да-да, знаю. – Соланж подошла к ней и указала край луга. – Вот поэтому у тебя будет своя собственная яблоня. Мы посадим ее вон там. Что скажешь?
   ?Вот здорово! Моя собственная яблоня! – Девочка захлопала в ладоши и побежала туда, где будет расти ее яблонька. Остальные дети бросились за ней.
   Один лишь Вильям плелся рядом с женщинами, тоскливо глядя вслед стайке ребят. Он старался ступать на здоровую ногу, опираясь на резную палочку, которую вручили ему вместо посоха. Мальчик родился хромым. Каролина, мать Вильяма, рассказывала, что лекарь объяснил ей это «сглазом».
   – Пусть Вильям и хроменький, – говорила она, – но я в нем души не чаю. Ему, миледи, так хочется поработать в саду вместе с другими детишками. Не отыщешь ли ты для него какое-нибудь занятие? Он мальчонка тихий и не будет тебе помехой.
   Планы Соланж к этому времени уже вышли за пределы скромной делянки с целебными травами. К главной ее помощнице Мэйри присоединились и другие женщины Вульфхавена, а за ними потянулись и детишки. Соланж с радостью принимала их помощь, тем более что это был прекрасный способ ближе сойтись со всеми. Вскоре помощников у нее стало хоть отбавляй. И тогда родилась идея о фруктовом саде. Дэймон поддержал этот план с радостью, так как свежие фрукты – это замечательно.
   Единственным его условием было то, чтобы сад разбили недалеко от замка.
   Его упрямое желание не отпускать Соланж далеко от замка забавляло ее, и немного раздражало. Однако она не хотела причинять мужу излишнего беспокойства.
   Луг у лесной опушки, который Соланж приметила давно, как нельзя лучше подходил для сада и находился довольно близко от Вульфхавена. Дэймон после недолгих споров согласился и с этим.
   Сейчас Соланж присела на корточки рядом с Вильямом и ободряюще улыбнулась мальчугану.
   – А ты, Вилли, что хотел бы посадить?
   – Чесночное дерево, – робко сообщил он.
   – Но чеснок не растет на дереве. Лучше ты поможешь мне посадить чеснок на грядке. Хорошо?
   – Ладно, – тотчас согласился Вильям.
   – Но мне бы хотелось, чтобы и у тебя было свое, собственное деревце. Видишь вон тот холмик возле самой стены?
   Малыш кивнул.
   – Сдается мне, что это местечко в самый раз для вишни.
   – Вишни! – с неподдельным восторгом повторил Вильям.
   – В старом саду я отыскала замечательное вишневое деревце и сразу поняла – эта вишня для Вильяма, потому что она волшебная. У тебя будет свое дерево, волшебное дерево из старого сада.
   Глаза мальчика округлились от восторга. Соланж придвинулась ближе к нему.
   – Скажу тебе по секрету, – таинственно прошептала она, – что я больше всего люблю пирожки с вишнями.
   – Я тоже! – воскликнул Вильям.
   – И я, – подхватила Мэйри.
   – И я, – шепнула Каролина и крепко обняла свое го сына.
   Дети между тем сломя голову носились по лугу, громко обсуждая, где каждый из них устроит свой собственный кусочек сада.
   Мэйри с улыбкой покачала головой.
   ? Боже милостивый, что мы натворили?
   ? Я только надеюсь, что их пыл не остынет, когда придет время взяться за работу, – сказала Соланж.
   ? Что ты, миледи! – отозвалась Каролина. – Уж об этом можешь не беспокоиться. Все они славные детки и рады тебе угодить. До серьезной учебы они пока не доросли, так что пусть пока занимаются садом. Но за этой шайкой нужен глаз да глаз. Стоит оставить их без присмотра, и вместо сада у нас вырастет дремучий лес.
   – Да, Мэйри, – сказала Соланж как бы, между прочим, – пускай это будет твоя обязанность. Ты так ловко управляешься с детьми, а к тому же знаешь толк в земле. Кто-то же должен будет показать Годвину, где нужно пахать.
   Мэйри вспыхнула до корней волос, и в этом не было ничего удивительного. Соланж давно уже заметила, что ее подружка становится сама не своя, едва в разговоре упоминается имя Годвина, и не сводит с него глаз всякий раз, когда тот входит в комнату. Соланж пока не заводила с Мэйри разговора об этом, не желая задеть чувства женщины, которая не так давно овдовела. Но она любила обоих и надеялась, что в будущем они составят прекрасную пару. Само собой, она не станет вмешиваться, по крайней мере, открыто. Но если только подвернется подходящий случай...
   ? Ты согласна? – спросила Соланж. – Я, конечно, сама могла бы надзирать за садом, но у тебя в этих делах опыта побольше, да и маркизу я обещала, что, прежде всего, займусь травами.
   – О, я с радостью возьмусь за это дело, – отозвалась Мэйри. – Ты так добра, Соланж!
   – Поглядим еще, что ты скажешь о моей доброте весной, когда надо будет копаться в грязи на палящем солнце!
   – Скажу то же самое, – твердо ответила Мэйри.
   – И я тоже, – вставила Каролина. – Но до весны еще далеко. А вот как мы будем праздновать Рождество?
   Соланж притворно нахмурилась.
   – До Рождества осталась всего неделя, а я, оказывается, должна придумать, как его праздновать!
   – По традиции, рождественский праздник в Вульфхавене должна устраивать супруга маркиза, – пояснила Каролина. – Последние пять лет мы праздновали Рождество как придется, на скорую руку, а до того, само собой, и вовсе никаких праздников не было. Но, конечно, госпожа моя, никто тебя не принуждает.
   – Каролина, – сказала Соланж, ? не в моих силах заставить тебя называть меня по имени. Откуда же мне взять силы устраивать праздник для всего Вульфхавена?
   Мэйри весело рассмеялась.
   – Мы тебе поможем, правда, Каро?
   – С удовольствием поможем, Соланж, – подтвердила Каролина.
   – И я буду помогать! – воскликнул ее сын.
   Собрав расшалившихся детей, они направились к воротам замка. Никто не заметил, как за этой процессией из чащи леса следят чьи-то внимательные глаза.
 
   ? До чего же вы славные ребята, негромко и ласково сказала Соланж.
   Она опустилась на колени на мягкий земляной пол псарни, не замечая, что пачкает подол нарядного платья. Семеро взрослых мастифов окружили ее, жадно принюхиваясь к содержимому мисок.
   ? Вот, получайте. – Соланж поставила миски на пол, и собаки придвинулись ближе.
   Она забрела на псарню якобы случайно, хотя на самом деле замышляла это давно. Соланж не стала сообщать Дэймону, что хочет познакомиться поближе с его псами, так как не надеялась услышать в ответ ничего приятного.
   Чистокровные мастифы были отменными охотниками и бойцами, жизненно необходимыми для охраны замка. Они беспрекословно выполняли приказы хозяина, и хватка их была смертельна.
   Соланж потратила почти неделю на то, чтобы псы привыкли к ней, и лишь тогда осмелилась войти в ворота, счастью, псарня была расположена в удаленном и укромном уголке замка. Сросшиеся сосны прикрывали ее и от солнечных лучей, и от слишком любопытных глаз. За минувшую неделю Соланж, по крайней мере, дважды в день приходила туда, отвлекаясь от садовых хлопот, и тихонько разговаривала с псами.
   Вначале они приняли ее не слишком дружелюбно, иные даже щерили клыки. Но Соланж была готова к этому и знала, что рано или поздно мастифы позволят ей войти в их жилище.
   ? Вот видишь, Джейн? – негромко окликнула она. ? Не так уж это страшно.
   Джейн и ее подруга Миранда смотрели на Соланж круглыми, как блюдца, глазами.
   – Ой, леди Соланж, они тебя съедят! – тихо сказала Джейн.
   – Да нет же, глупышка. Они мои друзья. – Соланж погладила крупного тигрового мастифа. – Надо только быть с ними поласковей, и бояться нечего.
   – Миледи, ты колдунья? – благоговейно прошептала Миранда.
   – Вовсе нет. К собакам нужно относиться с уважением, и тогда они будут уважать тебя.
   Соланж привела с собой девочек, чтобы на деле доказать им, что мастифы вовсе не так страшны. Когда она впервые услышала рассказы детей о жутких собачьих клыках, Соланж только посмеялась. Когда же Джейн и Миранда дико завизжали, едва один из мастифов появился в зале, она решила действовать.
   Собака тогда вернулась с охоты, и с клыков ее капала кровь. Конечно, вид огромного пса с окровавленной пастью у кого угодно вызовет страх. Но Соланж в их возрасте уже водила дружбу со всей собачьей сворой Айронстага, и вопли Миранды и Джейн рассердили ее всерьез. Она решила укротить мастифов, а потом привести этих девочек к псарне, чтобы они своими глазами убедились, что бояться нечего. Тогда и остальные ребята последовали бы их примеру.
   Похоже, план ее увенчался успехом. Джейн уже подошла шага на три ближе к воротам псарни, а Миранда отставала от нее лишь на шаг. Псы между тем сожрали остатки мяса и принюхивались в ожидании нового угощения.
   – Они, конечно, очень большие, – говорила Соланж и зубы у них острые. И за это их уважают. Однако всякое живое существо хочет, чтобы его любили, и собаки – не исключение.
   ? Миледи, можно нам войти? – Джейн уже протянула руку к засову.
   ? Нет, – сказала твердо Соланж, – пока еще нет.
   Собаки еще недостаточно с тобой знакомы, чтобы подпустить близко к себе. Обещай мне, что не станешь приходить сюда без моего разрешения.
   Джейн собралась было возразить, но тут самый крупный мастиф ощерился, шерсть на его загривке встала дыбом, из пасти вырвалось глухое рычание.
   – Обещаю, миледи! – пискнула Джейн и поспешно попятилась.
   ? Другие псы тоже подняли головы и заворчали. Соланж вдруг поняла, что смотрят они вовсе не на ворота и не на девочек. Глухо рыча, они не сводили глаз с леса, который был совсем близко.
   Соланж всмотрелась в опушку леса, но ничего подозрительного не заметила.
   ? Девочки, – сказала она мягко, – возвращайтесь в замок. Только не бегом.
   Миранда и Джейн подхватили юбки и бросились наутек. Соланж еще раз взглянула в сторону леса, но по-прежнему ничего не увидела. Псы бесцеремонно оттолкнули ее, столпившись у самого входа, и она втайне пора жалась этому живому щиту.
   ? Скорее всего, вепрь, – подумала она. Однако не слышно ни птичьих криков, ни шороха сухих листьев. Только рычание собак.
   Зеновато-бурый лесной сумрак смешивался с солнечным светом, отчего рождались причудливые тени. Мелькали и исчезали бесследно. Пусто. Ни вепря, ни зайца. Никого. Но псы что-то чуяли, и Соланж доверяла им больше, чем собственным глазам.
   Кто-то торопливо шагал к псарне, и собаки разразились лаем.
   Это был Дэймон, и он был очень зол.
   – О, господи! – беззвучно прошептала Соланж.
   Дэймон медленно подошел к псарне. Собаки все еще лаяли, но уже без злобы. Шерсть на загривках улеглась. Они приветствовали своего хозяина.
   – Соланж, – сказал он ровным голосом, – выходи немедленно.
   – Хорошо, милорд, – отозвалась она спокойно. – Но ты посмотри только, как тебе рады собаки. Должно быть, ты их любимец.
   – Соланж. – В голосе Дэймона явственно прозвучали стальные нотки.
   – Сейчас, – пробормотала Соланж.
   Прежде чем уйти, она с нарочитой небрежностью погладила по головам ближайших псов, и они радостно засопели, вывалив наружу влажные языки. Дэймон уже отпирал засов.
   Соланж проскользнула в щель. Хлопнула створка ворот. Подойдя к мужу, она опять взглянула в сторону лесной опушки. Все, как обычно. И все же там кто-то был. Соланж была уверена в этом.
   Дэймон схватил ее за руку и рывком притянул к себе. – Не смей... – только и сказал он, целуя Соланж так крепко, что у нее перехватило дыхание. Она замолотила кулаками по его плечам, задыхаясь.
   Дэймон чуть отстранился, но рук не разжал.
   ? Не смей больше так делать, – сказал он странным, чуть дрожащим голосом.
   Соланж попыталась высвободиться.
   ? Ты напрасно опасаешься... – начала она, но договорить не успела.
   Дэймон снова впился поцелуем в ее губы.
   Наконец Дэймон оторвался от нее и сделал глубокий вдох. Соланж благоразумно молчала. Пока он не успокоится, говорить с ним бессмысленно. Крепко взяв жену за руку, Дэймон почти силой повел ее к замку. У ворот, рядом со стражей, стояли Миранда и Джейн, бледные, испуганные. Соланж на ходу ободряюще помахала им свободной рукой. Они не ответили.
   Дэймон ввел Соланж в главный зал. Вид у него был такой, словно он держал за руку собственную смерть, а не любимую жену. Слуги разбежались, разговоры стих ли, женщины тихонько заахали. Дэймон прошел мимо, волоча за собой Соланж. Лишь у самых дверей спальни она вырвалась.
   ? Милорд, я не безмозглая овца, которую силой тащат на бойню, – возмущенно сказала она.
   Дэймон молча глянул на жену, и она похолодела.
   ? Входи, – только и сказал он, распахнув перед ней двери.
   ? Соланж поняла, что придется подчиниться. Надменно вздернув подбородок, она вошла в спальню, и Дэймон шагнул следом.
   Она остановилась посреди комнаты, готовая к неминуемой буре, но, взглянув на Дэймона, увидела на его лице только страх. Безумный, ничем не прикрытый страх.
   Никогда раньше Соланж не видела Дэймона таким. Гнев куда-то испарился, осталось лишь смятение.
   Он стоял у двери, и неотрывно смотрел на Соланж.
   – Ничего страшного не случилось, – сказала она. Молчание.
   – Они совсем ручные.
   – Они убийцы. Их натаскали убивать чужаков.
   Голос Дэймона звучал ровно, но руки сжались в кулаки с такой силой, что костяшки побелели.
   – Я ходила к ним целую неделю, чтоб они успели ко мне привыкнуть, – негромко сказала Соланж.
   – Неделю? Целую неделю? Как это мило с твоей стороны. – Голос его дрогнул. – С мастифами нельзя шутить, Соланж. Они убьют тебя. Убьют.
   И тогда Соланж поняла, что Дэймоном овладел страх. Всепоглощающий и леденящий страх. Он боится за нее. Боится потерять ее.
   Осознав это, она шагнула к Дэймону, пригнула ниже его голову, потянулась губами к его губам. Дэймон словно окаменел. Но Соланж не отступала и целовала его до тех пор, покуда сильные руки вдруг не обняли ее плечи. Теперь уже он осыпал ее поцелуями с безудержной страстью, в которой сквозили все те же страх и отчаяние.
   Соланж понимала, что при всей силе, храбрости и отваге у Дэймона есть одна слабость, и имя ей – Соланж. Она бережно сохранит эту тайну, и, быть может, когда-нибудь сумеет излечить его от страха. Нельзя допустить, чтобы Дэймон ни на миг не отпускал ее от себя, как-то надо помочь ему...
   Соланж подумала, что не стоит сейчас рассказывать мужу о странном поведении собак. Зачем ему лишнее беспокойство?
   – Не ходи больше на псарню, – сказал Дэймон, не отрываясь от ее губ. Голос его звучал уже вполне мирно.
   ?Хорошо, – сказала она. – Сейчас не пойду.
   ? Никогда! – рявкнул он и лишь потом сообразил, как глупо это прозвучало.
   Соланж чуть отстранилась, окинула его загадочным взглядом, и медленная улыбка тронула ее губы.
   ? Обещаю, – сказала она и добавила, – пока что.
   Дэймон понял, что большего от нее не добьется, а лгать ради его спокойствия она не станет.
   – Если с тобой что-нибудь случится... – начал он.
   – Я знаю, любовь моя, – сказала Соланж и закрыла ему рот поцелуем.
 
   Рождество в Вульфхавене удалось на славу.
   Праздник потребовал от Соланж огромных усилий. Надо было все продумать, организовать. Голова у нее шла кругом. Однако дело того стоило.
   Соланж поняла это, когда утром на Рождественской мессе в маленькой часовне она вместе со всеми зачарованно внимала тихим словам пастора о мире, надежде и радости.
   Когда увидела, как те, кто возрождал Вульфхавен, сидят все вместе за одним столом, невзирая на звания и лица.
   Когда услыхала знакомые, близкие сердцу звуки рождественских песенок.
   Когда дети, визжа от восторга, разглядывали подарки – вырезанных из дерева куколок, зверюшек, игрушечные мечи и копья.
   Когда наконец уселась за стол, вдыхая ароматные запахи жареных гусей и свинины, пирогов, свежего хлеба и, сосновых веток.
   Когда в очаге потрескивали дрова, и пламя озаряло счастливые, смеющиеся лица.
   Соланж чувствовала себя совершенно счастливой, сидя рядом с мужем и возлюбленным. Глаза его, полные радости, смотрели на веселящихся людей, многие из которых были обязаны ему своим благополучием, а некоторые – и жизнью.
   Дэймон был великолепен в черном камзоле с вышитым на груди серебряным волком. И хотя черный цвет не слишком подходил для праздника, Соланж тоже надела черное платье, некогда принадлежавшее матери Дэймона. Маркиз и его супруга сидели во главе большого стола. Пиршество уже завершилось, но праздник продолжался.
   Соланж не сводила глаз с Дэймона. Даже просто смотреть на него было для нее наслаждением. Этим вече ром он веселился вместе со всеми, болтал, смеялся и даже разливал вино, пока служанки ахали над своими подарками.
   Мэйри, подчинившись настойчивым требованиям Соланж, подошла к большому столу и села рядом с ней.
   – Какая ты счастливая, – сказала она вполголоса.
   Соланж даже и не нужно было спрашивать, что она имеет в виду.
   – Куда счастливее, чем заслужила, – ответила она.
   – Ты не права, миледи. Каждый из нас получает то, что заслуживает.
   – В самом деле? Так значит, я заслужила сегодняшнее купание в ручье? – засмеялась Соланж.
   – Конечно, маркиза! Не сомневайся, ты получила по заслугам. Каждому было понятно, что эта ветка не вы держит твоей тяжести.
   – – Стало быть, я глупее всех? Но что мне оставалось делать?
   ? Головой подумать, что же еще? А вот Джейн не следовало показывать тебе гнездо.
   ? Джейн поступила совершенно правильно. Я ей так сказала, когда вытерлась и переоделась. Если бы не несчастные птенцы умерли бы с голоду. Ведь они ли шились кормилицы. Благодарение богу, что я успела передать их Джейн до того, как ветка треснула! Со мной же ничего особенного не случилось. Просто немного оцарапалась.
   Мэйри покачала головой.
   – Это был ненужный риск, Соланж. Ты могла бы сломать себе шею, и все из-за каких-то птиц.
   Соланж радостно улыбнулась.
   – Да, но теперь у нас есть целых три сокола! Три молодых сокола! Годвин был в восторге.
   – В отличие от твоего мужа.
   Словно почувствовав, что говорят о нем, Дэймон, стоявший со своими людьми в другом конце залы, обернулся и окинул женщин задумчивым взглядом. Соланж и Мэйри улыбнулись в ответ.
   – Ничего, он скоро успокоится. Не станет же он и вправду запирать меня в спальне!
   – Хм, насколько мне помнится, он был весьма тверд в своем решении.
   ? В ту минуту – да, безусловно. Он слегка вышел из себя, только и всего.
   ? Слегка? – переспросила Мэйри. – Да от его взгляда расплавился бы и камень! Женщины и дети перепугались, когда он кричал на тебя, а мужчины сразу вспомнили о неотложных делах и разбежались.
   ? Вот увидишь, он успокоится, – повторила Соланж, ?он просто испугался за меня.
   – Наверное, ты права. Маркиз действительно испугался за тебя. Он тебя очень любит.
   – Я знаю.
   Соланж вспомнила, как Дэймон бушевал, когда она переодевалась после нечаянного купания в ледяной воде. Именно сознание того, что он любит ее, заботится о ней, помогло Соланж молча выслушать его жестокие упреки, а потом вздохнуть с облегчением, когда все кончилось, и Дэймон обнял и поцеловал ее, умоляя впредь быть осторожнее.
   «Он понемногу исцеляется», – думала Соланж.
   – Ты счастливая женщина, маркиза, – услышала она голос Мэйри.
   – Да, я знаю, – ответила Соланж и взглянула на подругу, которая грызла засахаренную сливу.
   Но действительно ли она заслужила это? Если, как говорит Мэйри, каждый получает по заслугам, то выходит, что Соланж заслужила и такого мужа, как Редмонд...
 
   Долгие, долгие годы она почти верила тому, что твердил ей Редмонд: что она плохая жена, что не понимает, как ей повезло заполучить его в мужья, что она неблагодарна и не желает даже приложить старания, чтобы ублажить его. Речи Редмонда казались так искренни, так убедительны... Соланж изо всех сил старалась угодить ему, несмотря на его дикое обращение с ней.
   Редмонд говорил, что она слаба. И Соланж пыталась доказать обратное, хотя ее попытки вызывали лишь презрительный смех и служили лишним доказательством ее слабости. Редмонд говорил, что любит ее. Но эта любовь оказалась лишь отражением его извращенной души, бес плодной и фальшивой, как смертный грех.