Эйби Шэна. Роза на зимнем ветру

   Дэймон набросил на плечи плащ с капюшоном, схватил мешок и двинулся к двери. Стараясь не шуметь, он осторожно перебрался к парадным дверям. Гончие настороженно подняли головы, учуяв его шаги, но не залаяли.
   – Хорошие собачки! – одними губами выдохнул Дэймон, подумав при этом, не выучила ли Соланж этих псов так же, как учила собак в Айронстаге? Затем он шагнул в ночную тьму. Ни один стражник не окликнул его, что тоже было очень странно, но он не стал ломать над этим голову. Ему нужно было отыскать конюшни.
   Это не отняло слишком много времени. Соланж, однако, не было ни возле конюшни, ни внутри – в душном, пропахшем конями полумраке. Дэймон оседлал своего жеребца и, зажимая ему морду, чтобы нечаянно не заржал, осторожно вывел наружу. Занятно... Конюхи не проснулись. Спят так же крепко, как пажи и слуги в нижней зале. Странное совпадение...
   Конь был хорошо обучен, стоял смирно, дожидаясь, покуда хозяин оседлает его. Дэймон прислушался, надеясь, что Соланж хоть каким-то звуком выдаст себя, но услышал только трели сверчков. По знаку Дэймона жеребец пустился ровной рысью вдоль замковых стен.
   – Тс-с!
   Дэймон рывком обернулся на звук, раздавшийся за спиной. Соланж, верхом на чалой кобылке, ждала в тени рощицы. Бледная ладонь мелькнула в темноте, жестом призывая Дэймона. Его жеребец Таррант покрыл это расстояние в два прыжка.
   – Ты передумал или же просто ищешь меня, чтобы вернуть Редмонду? – спросила Соланж.
   – Ты же сказала, что твой супруг закончил свой земной путь.
   – Хорошо, людям Редмонда. Отвечай же!
   Низко надвинутый капюшон плаща бросал на лицо Соланж таинственную тень, а Дэймон сейчас менее всего нуждался в таинственности. Голова гудела, он чувствовал себя так, словно не спал уже много дней. Причина такого самочувствия находилась сейчас перед ним и ждала его решения. Дэймон считал, что побег Соланж в лучшем случае – глупость, а в худшем – преступление. Он никак не мог понять, зачем бы вдове понадобилось бежать тайком от слуг ее покойного мужа.
   Кобылка заржала, и Таррант, возбужденный ее близостью, фыркнул и замотал головой. Дэймон твердой рукой усмирил коня.
   – Я не стану сопровождать тебя, пока не объяснишь, что происходит.
   – Что ж, прекрасно. Бог с тобой.
   Соланж развернула лошадку, и та поскакала галопом. Да, за эти годы она безусловно стала отменной наездницей.
   – Черт возьми, Соланж! – Дэймон, нагнав беглянку, попытался, было перехватить у нее поводья, но она с непостижимой ловкостью увернулась. И вдруг, вылетев на лесную прогалину, резко осадила кобылку. Дэймон поскакал следом, придерживая на скаку Тарранта, наконец остановился рядом с Соланж.
   – Что за нелепый риск! – возмутился он. – Ты могла упасть с лошади, или же она, чего доброго, упала и придавила бы тебя.
   Соланж раздраженно отбросила на плечи капюшон плаща.
   – Это ты рисковал упасть, Локвуд, а не я! Мы с Иоландой знаем здешние леса, как свои пять пальцев. Ты забыл, что я прожила здесь много лет? Могу с закрытыми глазами найти дорогу.
   Дэймон не нашелся, что ответить, и с досадой посмотрел на свою своенравную спутницу. Он ошибся – Соланж вовсе не нуждалась в нем. Это его с первой же минуты безудержно влекло к этой жестокосердной изменнице. Она же хотела лишь одного – уехать.
   – Ты и вправду полагаешь, что сумеешь в одиночку вернуться в Англию? Изо всех твоих нелепых, дурацких, бессмысленных идей эта – самая нелепая, бессмысленная и дурацкая!
   – Мне, милорд, не нужны ни твое одобрение, ни твой укор. Не желаю я также слышать, какого ты мнения о моих умственных способностях. Мне предстоит долгий путь, и я буду рада, если ты оставишь меня в покое и позволишь ехать своей дорогой.
   – Не забудь о разбойниках, Соланж! Они безжалостны и кровожадны. У них нет ни земли, ни господина, ни крыши над головой! Они на все способны. Что будет с тобою, если ты попадешь к ним в лапы?
   – Они не поймают меня.
   – Ах, вот как? Что ж, допустим, ты доберешься до порта, но как ты думаешь переправиться через пролив?
   Никто не согласится взять тебя на борт, кроме самых отпетых негодяев.
   – Если хочешь знать, я намерена переодеться в мужскую одежду и, если не оплачу, то отработаю проезд.
   Дэймон с улыбкой покачал головой.
   – Ты и вправду ничего не знаешь об окружающем мире? – Он взглянул на ее длинные густые ресницы, пухлые губы. – С тебя охотно возьмут плату, но не только золотом. Кому не захочется заполучить такого смазливого пленника, будь то мальчик или женщина!
   – Что ж, тогда я придумаю какой-нибудь другой план. У меня будет много времени.
   – Но прежде, чем ты доберешься до Айронстага, наступит зима. Как ты собираешься пережить снежные бури? Или не помнишь, как неожиданно в тех краях начинается пурга, сметая все живое на своем пути? Не помнишь, сколько христианских душ губит каждая зима?
   – Помню, – очень тихо сказала Соланж. – Помню.
   – Так, где же тогда твой разум? Тебе нипочем не добраться живой до Айронстага! И ты станешь рисковать жизнью ради пустой прихоти? Ради своих капризов?
   – Дэймон Вульф, говорю тебе в последний раз: я должна уехать. Я просто не могу остаться здесь. И не останусь! – стояла на своем Соланж. – Ничто больше не удержит меня здесь. Я свободная женщина и вольна по ступать так, как считаю нужным.
   – Если так, почему ты не взяла с собой свиту из людей графа? Почему бежишь тайно?
   – Тебе-то какое дело? – вспыхнула она. – Ради всего святого, оставь ты меня в покое! Я тебе не желаю зла. Просто оставь меня в покое, вот и все!
   – Хотел бы, да не могу, – мрачно ответил Дэймон. – Боюсь, твой поспешный отъезд уже вызвал в замке переполох. Без тебя я не могу туда вернуться. Пусть кто-нибудь другой объясняет твоей челяди, с чего это вдруг их госпоже вздумалось попутешествовать!
   Соланж погладила темную жесткую гриву Иоланды.
   – Значит ли это, милорд, что ты все-таки согласен сопровождать меня?
   – Я вынужден согласиться, хотя мой здравый смысл противится такому безрассудству. Теперь вся надежда на господа.
   – Я больше не полагаюсь на господа, – ответила Соланж. – Я предпочитаю защищать себя сама.
 
   Собираясь в дальний путь, Соланж взяла с собой скатанный шатер из плотной темно-зеленой ткани. Теперь она пыталась доказать Дэймону, что он незаметен на фоне листвы. Дэймон даже не взглянул на сверток.
   Предзакатное солнце согревало землю скудным теп лом, рисуя на ней длинные тени деревьев. Путники старались держаться лесов, опасаясь, что на дороге или в полях их могут заметить. Такая тактика изрядно замедляла продвижение, и это раздражало Дэймона. Они ехали уже несколько часов, а казалось, что несколько дней. Каждую минуту приходилось быть настороже.
   Пока не стемнело, они решили остановиться на отдых в дубовой роще под сенью могучих деревьев. Их густые кроны так плотно сплетались над головой, что не было видно неба.
   Ступая по мягкому ковру палой листвы, Соланж подошла к Дэймону со свернутым шатром.
   – Его надо поставить, чтобы укрыться от чужих глаз, – настаивала она.
   – А что укроет от чужих глаз твою Иоланду? Или ты и для нее прихватила шатер?
   Соланж зажмурилась и вздохнула. Дэймон взглянул на нее, любуясь ее красотой. Стройная фигурка Соланж выделялась на фоне зеленой листвы. Золотые блики за ката играли в ее волосах. Даже в мешковатом плаще, с припухшими от усталости глазами, она была, безусловно, самой привлекательной женщиной в мире.
   Соланж открыла глаза.
   – Иоланда – хорошая лошадка. Она не станет шуметь, – ответила она.
   – Хотел бы я, чтобы ты была так же послушна, – сквозь зубы пробормотал Дэймон.
   Соланж бросила ему под ноги скатанный шатер.
   – Я и не думала, что ты окажешься таким невыносимым спутником! – в сердцах воскликнула она с возмущением.
   Не обратив внимания на сверток зеленой ткани, Дэймон подошел к Тарранту, расслабил подпругу и снял седло. Жеребец стоял смирно.
   – Подумай хорошенько, графиня. Насколько я понимаю, сейчас для тебя самое главное – ехать быстро и, по возможности, тайно. Так ведь?
   – Так, – нахмурилась Соланж.
   – А ты не думаешь, что, пока мы будем нежиться под сенью твоего замечательного шатра, нас могут обнаружить паломники или, хуже того – отряд людей твоего покойного мужа. Что тогда? Мы вежливо попросим их подождать, покуда не выберемся из складок шатра, чтобы вскочить на коней и ускакать прочь?
   – Да, но я...
   – Ты должна довериться мне, Соланж. Мы будем спать на земле, и укрываться палой листвой. Я надеюсь, что твоя кобылка и вправду хорошо обучена, потому что кони – единственное, что нас может выдать.
   – А твой конь хорошо обучен? – вызывающе осведомилась Соланж, уперев кулачки в бедра.
   Дэймон пожал плечами.
   – Таррант – боевой конь чистых кровей. Он столько раз спасал мне жизнь. Обучен он так, как надобно мне, и подчинится любому моему приказу.
   Соланж шагнула к жеребцу прежде, чем Дэймон успел предостеречь ее, и ладонью обхватила его морду. Она молча смотрела в большие влажные глаза. Таррант не шевельнулся, зачарованно глядя на нее.
   Дэймон едва удержался, чтобы не крикнуть. Жеребец не терпел чужаков. Дэймону доводилось видеть, как пажи и оруженосцы буквально тряслись от страха, не решаясь и подойти к нему. По крайней мере, дважды Дэймон сам лечил людей, которые неосторожно поднесли руку слишком близко к морде Тарранта и лишились пальцев... А теперь Соланж буквально зачаровала его коня. Неужели ни одно живое существо на свете не в силах устоять перед ней?!
   Эта мысль настолько взбесила его, что он отвернулся, не желая наблюдать эту возмутительную сцену, и принялся разгребать ногами листья.
   – Он тебе очень предан, – сказала Соланж, осторожно опуская руку. – Что означает его имя?
   – Гром, – неохотно буркнул Дэймон. – Гром. Это все, что я слышал тогда.
   Дэймон жил в громе, ибо так было нужно. Ради своих владений. Ради людей, ему преданных. Ради короля. Этот гром заглушал в нем иные, более слабые чувства, давал ему силы жить в ритме боя и выживать, когда все вокруг уже были мертвы.
   Так он и жил под грохот копыт и стук его собственного сердца. С каждой новой атакой гром этот звучал для него все сильнее и оглушительней. Этот грохот растворял в себе страх, подавлял в Дэймоне отвращение, которое тот всегда испытывал, поднимая руку на человека.
   Этот гром в свое время заглушил в нем даже память о Соланж. Ни прежде, ни после ничто не обладало подобной силой. Только битва, только смерть и разрушение помогали ему забыть Соланж. Иногда он боялся, что гром войны отравит его душу, сделает его глухим и слепым к чужой боли...
   – Гром, – задумчиво повторила Соланж. – Красивое имя. Мне нравится.
   – Плевать я хотел на твое мнение, – процедил сквозь зубы Дэймон. – Займись своей кобылой, чтобы мы могли, наконец, отдохнуть.
   Соланж не ответила на его грубость и тихонько отошла к Иоланде.
   Руки Дэймона сжались в кулаки, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы разжать пальцы.
   – А что стало с той кобылкой, с которой ты покинула Айронстаг? Что случилось с Гитой?
   – Ее забили, – тихо сказала она после паузы.
   – Почему? Что с ней стряслось? Когда вы уезжали, она выглядела вполне здоровой.
   – Несчастный случай. Ее пришлось забить.
   Соланж на миг прижалась лицом к шее лошади, пытаясь скрыть бурю чувств, которые охватили ее при одном упоминании о Гите.
   Благородная Гита. Единственный друг, который остался у Соланж после того, как она уехала из Айронстага. Отважная бурая кобылка, которая последовала за ней в Уэллберн, а затем и во Францию. Которая верно служила своей госпоже, пока не вернулся Редмонд...
   Иоланда негромко фыркнула, раздраженная медлительностью хозяйки. Соланж прикусила губу и потрепала лошадь по холке. Затем она сняла седло и принялась чистить ее скребницей, которую даже в спешке не забыла прихватить с собой. Иоланда только что не мурлыкала от удовольствия – она обожала, когда ее чистили, и Соланж всегда старалась делать это сама.
   – Хорошая девочка, – бормотала она, – замечательная девочка!
   Кобылка согласно кивала.
   Даже сейчас, пустившись в бега, снедаемая то ли страхом, то ли горем, Соланж все так же спокойно беседовала с животными, словно это была самая естественная вещь в мире. Быть может, она и вправду ведьма, как давно болтали в Айронстаге? Дэймона бы это не удивило...
   Нет, чепуха! Обходя лошадь, Соланж искоса оглянулась на Дэймона. В ее темных глазах таилось смятение, тяжелая коса покачивалась на спине. Какая же она ведьма? Нет, она самая обычная женщина. Такая же, как и все. Только очень красивая.
   Думать об этом все еще было мучительно. С тех пор, как Дэймон навсегда покинул Айронстаг, он повидал множество женщин, похожих на Соланж. Сотни. И что такого особенного в ее красоте?
   Чем она лучше, например, английских красавиц?
   С глазами цвета весеннего неба или зелеными, как молодая трава. С волосами цвета золота. Или каштановыми. Или медно-рыжими. Маленькие и рослые, худые и пухленькие, знаменитые красавицы при дворе Эдварда так и увивались вокруг Дэймона, льстили ему, заигрывали, открыто зазывали его на свое ложе. Все они страстно желали его любви, эти придворные красотки с их переменчивым нравом и изысканным вкусом.
   Но ни одна из них не говорила с животными.
   Ни одна из них не была Соланж.
   Она чистила кобылку, негромко напевая. Простой мотивчик, который Дэймон помнил с детства. Несмотря ни на что, Соланж казалась бодрой, почти веселой.
   Пение оборвалось.
   – Мы будем сторожить по очереди? Думаешь, это необходимо? – спросила она.
   – Если появится чужой, Таррант меня предупредит, – заверил ее Дэймон.
   – Не сомневаюсь, – кивнула Соланж, одобрительно глянув на жеребца.
   Дэймон шелестел листьями, сооружая из них ложе. Он зарылся в сухую листву и решил, что попросту не будет замечать Соланж. Дэймон был уверен, что стоит ему заснуть, и мир снова обретет ясность, и он сумеет разобраться в себе. Ему просто нужно как следует вы спаться.
   Соланж подошла к груде листьев, которая должна была служить ей постелью, и взглянула на Дэймона. «Интересно, – подумала она, – он притворяется или действительно не замечает ее». Со вздохом Соланж опустилась на листья. Было мягко и достаточно удобно. Приятно пахло осенью. «Что за чудесное ложе, – подумала Соланж, – и как жаль, что нельзя так спать постоянно».
   Положив голову на согнутый локоть, она смотрела на своего спутника. Соланж дышала ровно, едва слышно, чтобы не разбудить Дэймона. Его напряженное ранее лицо постепенно становилось мягче, спокойнее. Сначала разжались крепко стиснутые зубы, потом разгладилась глубокая морщина на переносице. Одинокий черный завиток упал на его лоб. «Как он, должно быть, устал», – подумала Соланж. Быть может, еще и это отчасти было причиной его злости. Как же ей хотелось наконец-то увидеть его улыбку!
   Соланж же не чувствовала усталости. Она вообще могла обходиться без сна. Сейчас ей казалось, что она может ехать так бесконечно. Ветер будет ласкать ее волосы, солнце – пригревать лицо, свет луны – освещать дорогу. И все вместе это называлось свободой...
   Свобода! Соланж с нежностью смотрела на Дэймона. Почти десять лет она была все равно, что мертва, и душой и телом. И только теперь возвращалась к жизни. Она словно сбросила старую, опостылевшую кожу, и сразу вернулись, ожили чувства, по которым она так истосковалась.
   Соланж понимала, что ее будущее туманно. Она совершила дерзкий, опасный поступок, но никогда не станет жалеть об этом. Никогда. Ресницы ее незаметно смежились.
   Перед тем, как сон окончательно сморил ее, Соланж привиделась птица, свободно парящая в бескрайнем небе...
   Дэймон открыл глаза. Наконец-то она заснула! Мгновение он смотрел на Соланж, а потом опять погрузился в сон.
 

6

   За несколько следующих дней путешествия Дэймон понял, что имеет дело с несколькими женщинами сразу. И все они носят имя Соланж. Причем ни одна из них ничем не походит на другую.
   Была, разумеется, графиня – самая незнакомая и самая чужая для него. Графиня хранила стоическое молчание, всем своим властным, неприступным видом напоминая Дэймону своего отца. Соланж надевала эту маску, когда он донимал ее расспросами.
   Была робкая девочка. Эту Соланж он помнил очень хорошо. Ее лукавый взгляд. Непослушные завитки волос. Неуверенные паузы между фразами. Ее речь – простая, естественная. Такая Соланж одновременно радовала и настораживала Дэймона. Она словно хотела чего-то добиться от него, а он никак не мог понять – чего.
   А еще она могла быть безрассудной. Уверенно сидела в седле, с легкостью справлялась с любыми трудностями походной жизни и слышать не желала о тех опасностях, что грозили им каждый миг. Это не просто раздражало. Это изматывало Дэймона. Ему приходилось охранять ее от нее самой. Дэймон оберегал всех Соланж разом. Взглядом воина он осматривал окрестности, готовый к защите даже тогда, когда все было спокойно.
   А больше всего озадачивала Дэймона необъяснимая радость, которая, как летняя молния, внезапно озаряла лицо Соланж – и тут же исчезала. Дэймон исподтишка наблюдал, как скользят по этому лицу блики тени и света, как расцветает на нем улыбка. Он слышал ее тихий смех, который потом долго звенел в его ушах звонкими колокольчиками.
   Соланж не объясняла своей веселости. Дэймон не требовал объяснений. Радость сменялась мрачностью, одно настроение уступало место другому. Это настораживало Дэймона, беспокоило его.
   Порой Дэймон всерьез задумывался, нормально ли это. В конце концов, с тех пор, как они виделись в последний раз, прошли долгие годы...
   Однако со временем он отбросил эти мысли. Постоянно наблюдая за Соланж, Дэймон понял, что за ее внешней беззаботностью действительно скрыта печаль. Но шли дни, и морщинки вокруг ее рта постепенно разглаживались, глаза уже не так настороженно смотрели на мир.
   Многоликая Соланж мучила Дэймона своей загадочностью, чаровала его, раздражала превыше всякой меры и, конечно же, покоряла, непостижимым образом удерживая над ним власть. Дэймон отчаянно желал избавиться от этих оков, но пока они были рядом, желание это оставалось невыполнимым.
   Они ехали большей частью по ночам, поскольку Дэймон все еще опасался погони. Ехали как возможно быстро. Но Дэймон не желал поскорее завершить путешествие, он не мог рисковать лошадьми. Ночи были темные, безлунные. В лучшем случае дорогу им освещал тусклый звездный свет. Ехать в такие ночи быстрее, чем рысью, было невозможно.
   Однажды они наткнулись на деревеньку, названия которой ни Дэймон, ни Соланж не знали. Дэймон смутно припомнил, что проезжал тут, но не смог бы с уверенностью сказать, дружелюбны селяне или нет.
   Скорее всего – нет. Знакомство с французами убедило Дэймона, что они народ упрямый и неприветливый, а уж к чужакам и вовсе не испытывают никакого доверия.
   Деревня появилась совершенно неожиданно. На рассвете они перевалили хребет и увидели россыпь домишек едва ли не у своих ног. Женщины у колодца наполняли водой кувшины и не успели заметить всадников. Не сказав ни слова, Дэймон выхватил у Соланж повод и быстро погнал коней назад, за хребет.
   Соланж попыталась возмутиться, но жесткий взгляд Дэймона приказал ей не раскрывать рта, пока женщины могут их услышать. К немалому его удивлению она с недовольной гримаской подчинилась и угрюмо молчала, покуда они не укрылись за рощей диких яблонь. Рощу огибал небольшой ручей, и кони тотчас направились к нему, чтобы утолить жажду.
   – Почему мы вернулись? – вполголоса спросила Соланж. – В деревне можно было раздобыть свежий хлеб, молоко, яйца...
   – О да, конечно, – презрительно отозвался Дэймон. – Что за дивная мысль. Графиня Редмонд со своим спутником подъезжает к этим крестьянкам и требует еды. Уверен, что такой случай очень скоро стал бы достоянием всей округи.
   – Я не стала бы требовать еды, а просто заплатила бы за нее. У меня есть деньги. К тому же эти люди никак не смогли бы заподозрить во мне графиню. Я представилась бы им юношей, твоим оруженосцем!
   Дэймон беспомощно покачал головой.
   – Соланж, никто, а уж тем более женщина, не примет тебя за юношу.
   ? Ошибаешься! – В глазах Соланж вспыхнули золотые искорки гнева.
   ? Нет, это ты ошибаешься. Достаточно один раз взглянуть на тебя, чтобы понять, кто ты на самом деле. У тебя слишком высокий голос, слишком длинные волосы... и слишком пышная грудь.
   Соланж покраснела и неловко заерзала в седле.
   – Я старалась, как могла, сэр.
   – Недостаточно. Оставь эти мысли, графиня. Нам лучше всего держаться подальше от местных жителей, во всяком случае, покуда не доберемся до владений твоего отца.
   Дэймон смотрел на Соланж. Даже в трико и грубой тунике она оставалась дьявольски хороша. Нелепо было полагать, что кто-то может принять ее за юношу! Она тоже смотрела на Дэймона своими бездонными, золотисто-карими, опушенными густыми ресницами глазами. Неоспоримо женскими.
   – Свежий хлеб, – мечтательно произнесла Соланж.
   – Погрызи лучше яблочко, – предложил Дэймон. – Они, верно, уже созрели.
   Она вдруг замерла и обернулась. В тот же миг кони подняли головы и насторожили уши. Теперь и Дэймон услышал громкие голоса, которые приближались к ним с другой стороны долины.
   Они спешились и скрылись в глубине рощи. Лошади послушно последовали за ними. Соланж шла вперед, раздвигая руками ветки, чтобы освободить дорогу для остальных.
   Голоса теперь были отчетливо слышны. Говорили по-французски и явно ссорились.
   Забравшись под ветви яблонь и плакучих ив, которые сплетались в непроходимую завесу, они присели на корточки и замерли.
   Вдруг Соланж резко втянула в себя воздух. Миг спустя она уже вынырнула из укрытия и побежала к ручью. Упав на колени, она ладонями торопливо разровняла глину, затем обеими руками схватила охапку листьев и рассыпала их по берегу.
   Голоса раздавались совсем рядом, за кустами, которые росли на другом берегу ручья. Оставив коней, Дэймон бросился, было за Соланж, но она уже бежала обратно.
   – Ты что, свихнулась? – процедил Дэймон сквозь зубы и, ухватив Соланж за локоть, силой поволок ее в укрытие.
   – Там были следы! – прошептала Соланж, когда они нырнули под ветви.
   К воде вышли две женщины и маленькая девочка. Женщины несли тяжелую корзину с бельем и оживленно переругивались. Девочка семенила за ними, засунув палец в рот.
   Чтобы укрыться от чужих глаз, Соланж и Дэймон растянулись плашмя на упругом ковре из листвы. Тела их сплелись, точно в объятии. Голова Соланж оказалась прижата к его груди.
   Они не могли шевельнуться, не выдав шорохом и хрустом своего присутствия. Женщины, все так же сердито переругиваясь, опустились на колени у ручья и принялись полоскать белье. Всякий раз, закончив полоскание, они хорошенько отжимали очередную простыню либо скатерть и вешали ее на ветвях тутовника, а девочка расправляла белье поровнее, чтобы быстро просохло.
   Соланж лежала, уткнувшись щекой в грязь, и морщилась от боли, потому что именно под щекой оказалось упавшее яблоко. Пытаясь переменить позу, она осторожно приподняла голову, но под тяжестью тела Дэймона не смогла пошевелиться. Дэймон словно ничего и не замечал, но сердце его колотилось, дышал он неровно и часто.
   Это была истинная мука. Дэймон не мог шевельнуться, словно парализованный. Соланж словно завладела каждой клеточкой его тела. Он умирал от этой близости, и спасения не было.
   Дэймон жадно вдыхал знакомый запах Соланж, и волшебство ее потаенной сути кружило голову, как хорошо выдержанное вино. Шелковистая кожа нежила его, гибкое тело податливо повторяло жесткие изгибы его собственного. Дэймон ощущал каждую его ложбинку. Рука сдавливала ее грудь. Соланж шевельнулась, и новая волна желания охватила Дэймона.
   Старый кошмар стал реальностью. Вот она рядом. Он желает ее – и не может удовлетворить желания. Это терзало Дэймона всего больнее. Он отчаянно старался думать о другом, о чем угодно, лишь бы отвлечься, но да же раскаты грома не спасли бы его сейчас.
   Волосы Соланж шевелились от его дыхания. Он коснулся губами каштановых прядей и замер, не в силах оторваться. Это был ад. Это был рай.
   Дэймон еще плотнее прижал голову Соланж к земле, и теперь она видела сквозь ветви ноги и подолы юбок женщин. Они, наконец, перестали спорить и в полном молчании развешивали белье.
   А девочка... Девочка вдруг заметила Соланж. Она смотрела на нее круглыми от удивления глазами, засунув пальчик в рот.
   Соланж оставалось только одно – улыбнуться ей. Вынув палец изо рта, малышка улыбнулась в ответ. Очень медленно Соланж поднесла палец к губам, умоляя ее молчать. Девочка кивнула и повторила жест. Соланж приходилось лишь надеяться, что ее поняли. Для пущей уверенности она подмигнула. Девочка тоже подмигнула ей и снова засунула грязный палец в рот. Одна из женщин дала ей подзатыльник и громко выругала. Малышка вроде бы и не заметила удара и опять принялась расправлять белье. На Соланж она больше не смотрела.