Официантка принесла юзукири и, опустившись на татами, аккуратно поставила на стол. Глубокий поклон, и девушка исчезла.
   Быстро уничтожив лапшу, Гарри откинулся к стене и начал рыгать.
   — Вкусно!
   — Знал, что тебе понравится!
   — Позволь тебя кое о чем спросить, — начал он. — Если не хочешь, не отвечай.
   — Ладно.
   — А ты-то тут при чем? Почему ты так беспокоишься? На тебя это не похоже.
   Сказать, что стараюсь для клиента? Нет, вряд ли поверит...
   — Происходящее не стыкуется с тем, что рассказал клиент, — начал я. — Вот и чувствую себя не в своей тарелке.
   — Неужели?
   Похоже, сегодня мне от него не отделаться.
   — Ситуация напоминает кое-что произошедшее много лет назад, — сказал я чистую правду. — Казалось, ничего подобного больше не случится... Давай больше не будем об этом, ладно?
   Гарри умоляюще поднял руки и наклонился ко мне:
   — Очевидно, у белого парня там квартира. В Дайканяме полно иностранцев, но не думаю, что в том доме их больше десятка.
   — Отлично, продолжай!
   — Мама-сан сказала, что он журналист?
   — Да, но это ничего не значит. Наверное, он показал ей визитку, которая может легко оказаться фальшивкой.
   — И все-таки зацепка! Могу проверить всех иностранцев, проживающих в том доме по Ниюкану, и узнать, нет ли среди них журналистов.
   Ниюкан, сокращенное от Ниюкокуканрикиоку, — это японское иммиграционное бюро, подчиняющееся министерству юстиции.
   — Чудесная идея, обязательно проверь! А параллельно отыщи адрес девушки. Я попробовал узнать в справочной, но она там не значится.
   Почесав небритую щеку, Гарри опустил глаза, будто прятал улыбку.
   — Что?
   — Она тебе нравится.
   — Боже мой, Гарри...
   — Ты пытался ее подцепить, а она отшила! Девчонка крутит динамо! Все ясно: тебе хочется попробовать еще раз.
   — Слушай, у тебя слишком богатое воображение.
   — Она хорошенькая? Ну скажи, хорошенькая?
   — Не буду я ничего тебе говорить!
   — Значит, хорошенькая, а ты втрескался!
   — Ты читаешь слишком много манга, — посетовал я, имея в виду эротические комиксы, так популярные в Японии.
   — Да, а что такого?
   Боже, он действительно покупает эту дрянь! Неужели я его обидел?
   — Ладно, Гарри! Ты ведь знаешь, один я не справлюсь! Тот журналист что-то искал, поэтому и шарил по карманам Кавамуры! То, что нужно, он явно не нашел, иначе бы не стал расспрашивать Мидори. А теперь скажи, к кому перешли вещи Кавамуры, включая одежду, которая была на нем в день смерти?
   — Ясное дело, Мидори!
   — Умница! Она и есть наша главная зацепка! Постарайся узнать о ней как можно больше, оттуда и будем плясать!
   До конца обеда мы болтали о разных пустяках. Рассказывать о том, что купил диск Мидори, я не стал: мой помощник и так знает слишком много.

7

   На следующий день я получил сообщение от Гарри, что на форуме меня ждет сюрприз. Предположив, что он раздобыл адрес Мидори, я не ошибся.
   Итак, у нее квартира в жилом комплексе, название которого можно перевести как «Зеленые вершины Харадзуку», совсем рядом со стадионом, где проходила Олимпиада 1964 года. Харадзуку — своего рода пограничная область, отделяющая невозмутимую прохладу парка Йойоги, усыпальницу императора Мейдзи и бешеную Такесита-дори, где царствуют подростки, от элегантных бутиков и бистро Омотесандо.
   Гарри сообщил, что автомобиль, зарегистрированный на имя Мидори Кавамуры, в автодорожной инспекции Токио не значится. Выходит, она пользуется либо железной дорогой и садится на станции Харадзуку, либо метро со станции Омотесандо.
   Вся проблема в том, что станции метро и железной дороги в разных концах. По дороге к станциям нет ни одного места для засады, так что можно начать с любой, лучше с менее опасной.
   Итак, больше подходит станция метро на Омотесандо-дори. Эту улицу никогда не бывавшие в Париже называют Елисейскими полями. На Омотесандо-дори много вязов, которые летом радуют зелеными кронами, а осенью — ковром золотых листьев. Многочисленные бистро и кофейни открыты специально для праздного времяпрепровождения по-парижски, можно спокойно просидеть пару часов, не привлекая внимания.
   Но даже при таком раскладе пришлось бы посвятить слежке несколько отчаянно скучных дней. Меня выручило изобретение Гарри, благодаря которому телефон легко превратить в микрофон, причем на расстоянии.
   Трюк, правда, срабатывал только на телефонах с цифровым набором и громкоговорящим устройством, чтобы установить связь, не снимая трубки. Слышно не очень хорошо, но слова разобрать можно. Зная, что меня ожидает тоскливая слежка, Гарри протестировал свое изобретение на телефоне Мидори и заверил, что оно работает.
   В субботу, в десять часов утра, я засел в кафе «Аояма», вооружившись небольшим приборчиком, подключенным к домашнему телефону Мидори и моему сотовому. Устроившись за столиком, заказал эспрессо у скучающей официантки. Наблюдая за редкими прохожими, я нажат на рычажок, и в наушниках раздалось шипение, означающее, что связь установлена. Шипение, и больше ничего. Придется ждать.
   В нескольких метрах от «Аоямы» велись дорожные работы. Четверо парней мешали гравий и проводили какие-то измерения. Вообще-то хватило бы двоих, но якудза, то есть японская мафия, тесно сотрудничающая с министерством строительства, любит привлекать дополнительную рабочую силу. В правительстве довольны, что создаются новые рабочие места, и ради этого готовы на многое закрыть глаза.
   Безработица под контролем, все счастливы, а якудза особенно.
   Занимая пост замминистра землепользования, отец Мидори наверняка курировал крупнейшие строительные и ремонтные проекты на всей территории Японии. Значит, он был напрямую связан с якудзой. Неудивительно, что у него появились враги!
   В кафе вошли трое мужчин в черных костюмах, и с улицы пахнуло гудроном. Этот запах напомнил мне о детстве в Японии. В день начала нового учебного года мама всегда провожала меня в школу. В это время часто велись ремонтные работы, так что у меня запах гудрона ассоциируется с началом гонений, запугивания и драк.
   Иногда кажется, что жизнь делится на этапы. Я бы назвал их главами, но нет общей идеи, связывающей главы любого произведения. Первый этап кончился со смертью отца, разрушившей мой счастливый детский мирок. Следующая веха — телеграмма о смерти матери, которую я получил в армии. Вместе с мамой я потерял некую точку притяжения, будто она издалека управляла моими поступками. Сначала я почувствовал себя несчастным, а со временем понял, что свободен как птица. Затем джунгли Камбоджи. А за ними — глава последняя. Называется она «Черная пустота».
   Странно, но переезд в Штаты не представляется мне поворотным этапом. Я был чужим в Японии, был чужим и в другой стране. На земном шаре немало мест, где я побывал, став взрослым, но для меня это даже не точки. Так, запятые. Целых десять лет после похорон Клёвого Чокнутого я мотался по планете, моля Бога о смерти. И Господь убил мою душу, оставив пустую телесную оболочку.
   Я сражался в Бейруте на стороне ливанских христиан, когда ЦРУ наняло меня готовить моджахедов, которые воевали с советскими войсками в Афганистане. Меня сочли лучшим кандидатом. Я просто находка: типичный наемник, никто не догадается, что я работаю на правительство США.
   Для меня война заменила жизнь, а все, что было раньше, кажется призрачным и нереальным. И сужу я по законам военного времени. По-другому просто не умею.
   Слышали буддийскую притчу? Монаху приснилась бабочка, и вот сидит он и думает: «А что, если я бабочка, которой приснился монах?»
   Вскоре после одиннадцати в квартире Мидори послышались звуки. Шаги, затем плеск воды. Может, принимает душ? Конечно, она ведь работает по ночам. С чего бы ей быть ранней пташкой? Затем примерно в двенадцать хлопнула входная дверь и щелкнул замок. Значит, наша девочка куда-то собралась.
   Заплатив за два эспрессо, я вышел на Омотесандо-дори, а потом к железнодорожной станции. Нужно подняться на пешеходную эстакаду — оттуда отлично просматривается вся станция. Впрочем, я тоже буду на виду, так что долго задерживаться нельзя.
   Успел как раз вовремя. Простояв на эстакаде всего лишь минуту, я увидел Мидори. Выйдя на Омотесандо-дори, она свернула направо. Ну, проследить за ней теперь будет легче легкого.
   На девушке обтягивающие черные брюки и джемпер с V-образным вырезом. Черные волосы убраны в хвост, на глазах солнечные очки. Да, выглядит здорово!
   Хватит распускать нюни! Какая разница, красавица она или урод?
   В руках Мидори большой пакет с символикой «Малберри», английского производителя кожаных изделий. У них магазин в Минами-Аояма, значит, она идет что-то возвращать.
   На середине Аояма-дори девушка свернула в бутик Пола Стюарта. Можно было зайти в бутик и изобразить случайную встречу, но, решив, что одним Полом Стюартом она не ограничится, я решил подождать. Может, нырнуть в галерею Фуше, где неплохая коллекция картин и прекрасный вид на улицу?.. Мидори появилась минут через двадцать.
   Следующая остановка девушки — салон Николь Фархи. На этот раз я дожидался ее в цветочном магазине «Аояма», что на первом этаже небоскреба Ла Миа. Из салона Мидори прогулялась по бесконечным переулкам Омотесандо до самой Кото-дори, где свернула направо во французский магазин «Синее небо».
   Я остановился у витрины обувного магазина Дж. М. Вестона, наслаждаясь великолепной обувью ручной работы, то и дело посматривая на «Синее небо». Так, похоже, девушке нравится европейская одежда, а большие супермаркеты она недолюбливает, даже самые дорогие. В руках все тот же пакет из «Малберри»; значит, сделав круг, она собирается вернуться домой.
   Если Мидори действительно намерена что-то вернуть, то у меня есть шанс попасть в бутик первым. В этом есть определенный риск, потому что, если я буду ждать в «Малберри», а она пойдет другой дорогой, я точно ее потеряю. Зато, если угадаю, встреча будет выглядеть совершенно естественно.
   От обувного я прошел к Кото-дори, по дороге заглядывая во все витрины подряд, чтобы не смотреть на девушку. Как только «Синее небо» скрылось из виду, перешел через дорогу и нырнул в «Малберри». Улыбнувшись продавщице, я стал рассматривать стоящие на витрине портфели.
   Вскоре в магазин вошла Мидори и, сняв очки, кивнула владелице. Наблюдая за ней краем глаза, я взял первый попавшийся портфель, будто хотел проверить, подходят ли мне его вес и размеры. Через минуту я почувствовал взгляд Мидори, задержавшийся на мне дольше, чем на других посетителях. Поставив портфель на место, я огорченно покачал головой и поднял глаза. Девушка глядела на меня, слегка наклонив голову.
   Я растерянно заморгал, изображая искреннее удивление.
   — Кавамура-сан! — по-японски поприветствовал я. — Какой приятный сюрприз! В прошлую пятницу я видел вас в клубе «Альфи». Играли вы просто божественно!
   Мидори не ответила, но глаза ее заблестели, и я понял: моя наживка проглочена. Она девушка умная, в совпадения не верит и, приди я в магазин позже нее, тотчас догадалась бы о слежке.
   — Да, я вас помню. Вы тот мужчина, что сравнил джаз с сексом, — наконец сказала Мидори. Прежде чем я нашелся с ответом, она добавила: — Не стоило вам так говорить, можно было выразиться и помягче.
   Лишь сейчас я смог по достоинству оценить ее фигуру: стройная, с длинными руками и ногами, совсем как у отца. Плечи довольно широкие, зато шея длинная и гибкая. Груди маленькие, но очень аппетитные. На фоне черного трикотажа свитера молочно-белая кожа кажется атласной.
   Заглянув в темные глаза, я почувствовал, что спорить совсем не хочется.
   — Вы правы, — искренне проговорил я, — стоило выразиться иначе.
   Мидори покачала головой.
   — Вам правда понравился концерт?
   — Очень! У меня есть ваш диск, и я давно мечтал услышать вас вживую. Видите ли, по службе мне приходится много путешествовать, так что такой шанс, как в прошлую пятницу, я просто не мог упустить.
   — Куда вы обычно ездите?
   — В основном в США и Западную Европу. Я консультант, — объявил я таким тоном, будто считал свою работу отчаянно скучной. — Совсем не то, что быть джазовой пианисткой!
   — Думаете, быть джазовой пианисткой очень увлекательно? — с улыбкой спросила Мидори.
   А из девушки выйдет неплохой следователь: она подсознательно повторяет последние слова собеседника, вызывая на откровенность. И выглядит все очень естественно. Правда, со мной это не пройдет.
   — Скажу так: с сексом мои консультации еще никогда не сравнивали.
   Запрокинув голову, девушка заразительно засмеялась. В отличие от большинства японских женщин она не считала необходимым прикрывать рот рукой, и уже не в первый раз я почувствовал невольную симпатию.
   — Хорошо сказано, — сложив руки на груди, похвалила Мидори.
   — Чем занимаетесь сегодня? Решили пройтись по магазинам? — робко улыбнувшись, спросил я.
   — Да. А вы?
   — То же самое. Давно пора купить новый портфель. Знаете, консультантам необходимо поддерживать определенный имидж, — сказал я и посмотрел на ее пакет. — Похоже, вы любите Пола Стюарта. Его бутик будет моей следующей остановкой.
   — Отличный выбор! Я полюбила эту марку еще в Нью-Йорке и страшно обрадовалась, когда они открыли филиал в Токио.
   — Вы жили в Нью-Йорке? — спросил я, удивленно подмяв брови.
   — Некоторое время, — улыбнулась Мидори, заглядывая мне в глаза.
   Да, девочка не из простых! Нужно срочно чем-то ее заинтересовать!
   — Вы говорите по-английски? — спросил я, на ходу перейдя на язык Шекспира.
   — Кое-как справляюсь, — без запинки ответила она.
   — Не хотииите выпить кооофе? — спросил я, ловко имитируя тягучий бруклинский акцент.
   — Здорово у вас получается!
   — Вообще-то это приглашение.
   — Вы же собирались к Полу Стюарту?
   — Так и есть, но я проголодался. Знаете кофейню «Цута»? Милое местечко! Оно за углом у самой Котодори.
   — Никогда там не была.
   — Тогда вам обязательно нужно туда сходить. Кояма-сан варит лучший кофе в городе; можно выпить по чашечке и послушать Баха или Шопена, глядя на тайный садик.
   — Тайный садик? — переспросила она, стараясь выиграть время. — А в чем секрет?
   — Кояма-сан говорит, что если я кому-то его расскажу, то должен буду убить этого человека. Так что вам лучше посмотреть самой.
   Засмеявшись, Мидори выложила последний контраргумент.
   — Думаю, сначала мне следует узнать ваше имя.
   — Джунучи Фудзивара, — представился я, машинально кланяясь.
   — Рада познакомиться с вами, Фудзивара-сан!
   — А теперь позвольте познакомить вас с «Цутой»! — улыбнулся я, и мы вышли на улицу.
   Идти до «Цуты» минут пять, не дольше, и по дороге мы обсудили, как сильно изменился город за последние несколько лет. Оказалось, мы оба скучаем по тому времени, когда бульвар перед парком Йойоги по субботам закрывался для автомобильного движения и там устраивали костюмированные шествия. Именно тогда в тысячах подвальных баров и кофеен рождался японский джаз. Новое здание мэрии в Синдзюку еще не построили, и в том районе кипела настоящая жизнь. Мне нравилось разговаривать с Мидори, хотя я прекрасно понимал, что это нежелательно.
   Нам повезло, и один из двух столиков у окна, выходящего на садик, оказался свободным. Обычно я усаживаюсь у прилавка и наблюдаю, как священнодействует Кояма-сан. Но сегодня мне нужна более доверительная атмосфера. Заказав по чашечке кофе а-ля «Цута», мы передвинули стулья, чтобы обоим был хорошо виден сад.
   — Вы давно живете в Токио? — спросил я.
   — Почти всю сознательную жизнь, хотя и наездами. — Мидори аккуратно помешивала кофе. — В детстве несколько лет прожила за границей, хотя домом считаю Чибу. Подростком часто ездила в столицу и все время проводила в джаз-клубах. Затем четыре года учебы в Нью-Йорке. Вот и все, теперь вернулась и живу в Токио. А вы давно здесь?
   — Могу сказать то же самое: наездами всю жизнь.
   — И где же вы научились заказывать кофе с настоящим нью-йоркским акцентом?
   Сделав глоток, я стал думать, как лучше ответить. Я почти никогда о себе не рассказываю. Как и предупреждал Клёвый Чокнутый, то, чем я занимаюсь, оставило в душе неизгладимый след. Возможно, постороннему глазу он незаметен, но я-то знаю, он есть. Близкие отношения стали непозволительной роскошью, о чем я иногда сожалею.
   С тех пор как я стал призраком, я ни с кем не встречался. Пару раз ходил на свидания, заранее зная, что продолжения не последует. Тацу и другие бывшие друзья пытались познакомить меня с женщинами. И к чему могут привести отношения, если я не могу рассказать о себе главного? Представьте себе беседу:
   — Я служил во Вьетнаме!
   — Как ты там оказался?
   — Видишь ли, я наполовину американец!
   Я встречаюсь с несколькими мизу собай, как в Японии называют представительниц полусвета. За это время мы успели как следует друг друга узнать, и теперь формой оплаты выступают не деньги, а дорогие подарки и некоторая доля привязанности. Девушки думают, что я женат, а это значительно облегчает процесс общения: они не удивляются, что мне приходится предпринимать некоторые меры безопасности, и лишних вопросов не задают.
   Но замкнутая Мидори уже сделала первый шаг, рассказав о своем детстве, и, если я не отвечу ей подобной откровенностью, мы больше не встретимся, и я ничего не узнаю.
   — Можно сказать, я вырос в двух странах, — пояснил я после длинной паузы. — В самом Нью-Йорке никогда не жил, хотя бывать там приходилось, вот и смог изучить местный акцент.
   Карие глаза расширились.
   — Вы росли в Японии и США?
   — Да.
   — Как же так вышло?
   — Моя мама — американка.
   Карий взгляд тут же стал напряженным: девушка искала на моем лице европеоидные черты. В принципе они еще видны, особенно если знаешь, на что обратить внимание.
   — Что-то вы не... Наверное, вы больше похожи на отца.
   — Некоторым не нравится.
   — Что именно?
   — На вид я настоящий японец, а на самом деле это не так.
   Почему-то я вспомнил, как впервые услышал слово «айноко», или полукровка. Вернувшись из школы, я спросил отца, что это значит. «Ничего особенного!» — заявил он, нахмурившись. Но довольно скоро я вновь услышал это слово от школьных хулиганов, собиравшихся вытрясти из меня мозги, и тут же обо всем догадался.
   — Про других сказать не могу, — улыбнулась Мидори, — однако меня очень интересуют все точки соприкосновения культур.
   — Правда?
   — Да, конечно! Возьмем, к примеру, джаз: корни в Америке черных, а ветви растянулись по всему миру и даже к нам в Японию попали.
   — Вы оригиналка! Большинство японцев в глубине души расисты! — Боюсь, мои слова прозвучали гораздо эмоциональнее, чем мне хотелось.
   — Не уверена, что дело в расизме. Просто Япония испокон веков была островом, и люди боятся всего нового.
   Обычно подобный идеализм меня раздражает, но Мидори, видимо, судит остальных по себе. Заглянув в ее честные глаза, я не смог сдержать улыбки. Полные губы раздвинулись, и девушка улыбнулась в ответ, а в ее взгляде было столько света, что пришлось отвернуться.
   — Как же вы росли в двух совершенно разных странах? Наверное, было очень интересно?
   — Вообще-то ничего особенного, — задумчиво проговорил я.
   Мидори замерла с поднесенной ко рту чашкой.
   — Ничего особенного? Честно говоря, не представляю, как так могло получиться!
   Осторожнее, Джон, осторожнее! Не распускай нюни!
   — Вы правы. На самом деле мне было непросто в обеих странах.
   — Где вы прожили дольше? — пригубив кофе, спросила Мидори.
   — Лет до десяти в Японии, затем в основном в Штатах, с начала восьмидесятых снова в Японии.
   — Поближе к родителям?
   Я покачал головой:
   — Нет, к тому времени их обоих уже не было в живых.
   Девушка сочувственно кивнула.
   — Рано остались сиротой?
   — В подростковом возрасте, — уклончиво ответил я.
   — Ужасно! Подростком быть нелегко, а тут такая утрата! Вы были с ними близки?
   Хороший вопрос. В моем представлении отец, даже женившись на американке, оставался среднестатистическим японцем. В глубине души он стыдился, что меня задирают в школе, наверное, даже стеснялся такого сына, как я.
   — Думаю, да. Хотя не очень хорошо их помню.
   — Собираетесь возвращаться в Штаты?
   — Одно время хотел, — произнес я, вспоминая, при каких обстоятельствах стал заниматься своим нынешним делом. — Приехав в Японию, поначалу обещал себе потерпеть еще годик, а потом обратно в Штаты. Сейчас об этом уже не думаю...
   — Значит, домом стала Япония?
   «У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали», — сказал Клёвый Чокнутый, перед тем как я выполнил его последнюю просьбу.
   — Да, наверное, — выдержав долгую паузу, проговорил я. — А про себя что скажете? Вам бы хотелось снова оказаться в Америке?
   Тонкие пальцы застучали по кофейной чашке, выбивая какой-то ритм.
   «Это ее настроение, — догадался я. — Она играет его, словно этюд на фортепиано». Интересно, что бы вышло, задумай я излить душу черно-белым клавишам?
   — В Нью-Йорке мне очень нравилось. — Мидори улыбнулась своим воспоминаниям. — Мечтаю снова там оказаться и даже некоторое время пожить. А вот менеджер считает, что нашей группе в Штаты пока рано, хотя в ноябре нас пригласили в «Авангард». Возможно, удастся о себе заявить...
   Манхэттенский клуб «Авангард» — настоящая Мекка для профессиональных джазистов.
   — "Авангард"? — восхищенно переспросил я. — Здорово! В свое время там начинали Колтрейн, Майлс Дейвис, Билл Эванс и Телониус Монк — весь джазовый пантеон.
   — Да, упускать такой шанс нельзя!
   — С Нью-Йорка может начаться ваше восхождение! Появятся возможности, какие в Токио даже не снились!
   — Посмотрим. Не забывайте: я уже знаю, что такое жить в Нью-Йорке. Похоже на подводное плавание. Сколько всего яркого, красивого и доступного — только руку протяни. А чувствуешь, что тебе не хватает воздуха.
   Я провела там четыре года и, чуть не задохнувшись, вернулась домой.
   Вот он, мой шанс!
   — У вас очень смелые родители, раз отпустили одну в Штаты на целых четыре года!
   Мидори слабо улыбнулась.
   — Мама умерла, когда я была маленькой, так что учиться в Джуллиард меня послал отец. Он очень любил джаз и радовался, что я решила стать джазовой пианисткой.
   — Хозяйка клуба «Альфи» рассказывала, что недавно у вас случилось горе, — проговорил я, чувствуя, как в ушах стучит кровь. — Искренне соболезную. — К моему ужасу, девушка благодарно кивнула. — Чем он занимался?
   — В министерстве служил чиновником.
   В Японии это уважаемая профессия. Само слово «канрио» начисто лишено негативного значения, присутствующего во многих языках.
   — В каком министерстве работал?
   — В основном в Кенсетсусо — министерстве строительства.
   Почему же я так себе противен?
   Все, пора заканчивать! Еще немного, и беседа пойдет не по плану. Сам себя не узнаю, давненько со мной такого не было!
   — Министерство строительства — странное место для любителя джаза. Вашему отцу не было скучно?
   — Всякое бывало, — призналась Мидори. По-моему, она насторожилась: будто сначала собиралась сказать больше, а в последний момент передумала. Однако ни поза, ни выражение лица не изменились, и я сделал вид, что ничего не заметил.
   — Да, нелегко сохранить уникальность, когда окружающие совсем на тебя не похожи. Представляю, что чувствовал ваш отец. Зато у его дочери подобных проблем нет. — Я постарался вложить в улыбку побольше обаяния. — У нее есть своя группа, и она выступает в «Альфи».
   Долю секунды девушка сидела напряженная, а потом, словно опомнившись, засмеялась.
   Что же я нащупал? Нужно будет обязательно над этим поразмыслить.
   — Итак, вы провели в Нью-Йорке целых четыре года. Наверняка за это время появились новые планы...
   — Конечно. Прожив некоторое время за границей, человек возвращается совсем другим.
   — Что вы имеете в виду?
   — Мировоззрение меняется. Обычные вещи уже не воспринимаются как должное. Например, я заметила, что в Нью-Йорке, когда один таксист перебивает клиента у другого, обиженный делает вот так, — воспитанная пианистка Мидори показала настоящий нью-йоркский кукиш, — и осыпает обидчика проклятиями. В Японии такого нет. К чужим ошибкам люди относятся спокойнее, как к чему-то неизбежному, вроде капризов погоды. Думаю, разозлить японца гораздо труднее. Так вот, все это я стала замечать только после возвращения из Штатов.
   — Да, темпераменты совсем разные. Кажется, в стрессовых ситуациях правильнее и рациональнее ведут себя японцы. Американцам стоит поучиться их невозмутимости.
   — А к какому лагерю принадлежите вы, американскому или японскому? По мировоззрению, конечно, — быстро добавила она, испугавшись собственной прямолинейности.
   Взглянув на Мидори, я неожиданно вспомнил ее отца и других своих подопечных. Во что они превратили мою жизнь? Без них все было бы совсем иначе. Или дело совсем не в них?
   — Не знаю, — опустив глаза, промолвил я. — Вы еще в «Альфи» могли заметить, что особой терпимостью я не страдаю.
   — Можно задать вам один вопрос? — робко спросила девушка.
   — Да, конечно!
   — Помните, вы сказали, что наша музыка спасла вам душу... Что вы имели в виду?
   — Просто хотел завязать разговор, — легкомысленно заявил я и тут же понял, что Мидори ждала совсем другого ответа.