Фабио. Викинг

   Моника попыталась отстоять свою независимость и спросила.
   – Чего это ты столько времени млеешь в этой лохани, а? Что, действительно, сцена сражения оказалась для твоего возраста слишком изнурительной?
   Его внезапный яростный взгляд явно предвещал нешуточный взрыв негодования. Хриплым от сдерживаемой страсти голосом он проворчал.
   – Слушай, женщина! Давай-ка засовывай сюда в ванну свою хорошенькую попку, и я тебе покажу, что значит «изнурительно».
   Она не могла больше сопротивляться полному затаенной страсти призыву его глаз. Один вид его тела возбуждал и пьянил ее больше, чем самое крепкое вино. Моника склонилась к нему и шепотом сказала.
   – Ладно, я только схожу одену бикини.
   Взгляд Марчелло стал таким горячим, что ей показалось – еще немного, и он обожжет ее. Звенящим от нетерпения голосом мужчина приказал.
   – Нет, не надо переодеваться. Просто снимай все…
   От этого предложения невозможно было отказаться. Пальцы женщины задрожали, когда она начала снимать с себя одежду. Все это время Марчелло не сводил с нее своих глаз, зовущих и ослепительно голубых, от которых ее кожа разрумянилась и потеплела. Оставшись в одних трусиках и бюстгальтере, она попробовала воду в ванне ногой. А мужчина все так же жадно и не отрываясь, продолжал смотреть на нее.
   Моника была не очень высокой, но прекрасно сложенной и удивительно изящной. А еще она изумительно обвивала его поясницу своими восхитительно стройными ногами, когда они вдвоем занимались любовью. Скоро он вновь почувствует всем телом прохладную нежность ее кожи. При мысли об этом, Марчелло даже затаил дыхание. Странное дело, живя с нею вот уже третий год, прекрасно изучив ее тело, он, тем не менее, хотел ее сейчас даже больше, чем когда-либо. Возможно, причина этого заключалась в том, что ему так и не удавалось завладеть ею без остатка, – у Моники всегда оставался какой-то уголок, куда никому доступа не было. Марчелло часто думал, что будь у них ребенок, они стали бы ближе друг к другу, и их жизни оказались бы связанными прочными узами. Вот и сейчас, подумав о том, какого замечательного сына могли бы они иметь, мужчина чуть с ума не сошел от нетерпения и едва мог дождаться, пока Моника спустится к нему.
   Она весело взвизгнула, когда Марчелло схватил ее, и с громким плеском плюхнулась в воду, а он потянул ее к себе на колени и стал целовать. Мгновение спустя, вырвавшись из его объятий и приказав ему сидеть спокойно, Моника начала массировать его плечи своими гибкими чувствительными пальцами.
   Зажмурившись, Марчелло застонал от наслаждения.
   – А-а-а, беби, изумительное ощущение! Наверное, меня касается ангел!
   – Я очень рада, что тебе хорошо, – прошептала она.
   Через некоторое время, мужчина открыл глаза, нежно ей улыбнулся и бережно прикоснулся к шелковой коже на лице молодой женщины.
   – Ну, и где ты была, мой ангел? Он почувствовал, как она слегка напряглась в его объятиях, а потом отвела взгляд и ответила.
   – Я немного посидела и выпила с Уолли. Удовлетворение исчезло с его лица.
   – Эй-эй! Опять Уолли? Тебя не было очень долго. По-моему, ты заходишь слишком далеко – я начинаю ревновать!
   – Ну, Марчи, он же мой агент! – немного помолчав, она добавила, – к тому же, у него есть новости.
   – Вот как?
   Моника положила ладошки на его мускулистую грудь, легонько погладила кожу мужчины и улыбнулась.
   – А может, поговорим об этом позже?
   – Отлично.
   Марчелло расстегнул ее бюстгальтер. От его прикосновения ей стало жарко, у нее сразу перехватило дыхание, и в ушах тяжелыми молоточками застучала кровь, особенно когда она увидела, как лицо мужчины потемнело от желания.
   А он наклонился к ней и осторожно сжал зубами ее сосок. В следующую секунду Моника застонала от охватившего ее острого блаженного чувства, а Марчелло еще немного поласкал губами и потискал набухший бутон женской груди. Его широкие ладони легли на гибкую талию женщины, стиснули ее словно мягкий сильный обруч, и Моника, схватившись за мужские плечи часто-часто задышала. Губы Марчелло коснулись тонкой женской кожи у нее на горле, и в следующую секунду она почувствовала, как его руки стали стягивать с нее трусики, последнюю крохотную полоску материи, которая еще оставалась на ее теле. Моника с готовностью приподнялась и изогнулась, помогая ему своими движениями, и уже через мгновение его пальцы оказались у нее на покрытом мягкими волосками холмике внизу живота и начали свои волшебные движения по самым сокровенным уголкам ее тела. Моника вздрогнула от острого наслаждения, пронзившего ее и, закусив нижнюю губу, застонала. Звуки ее дыхания, трепет гибкого прекрасного обнаженного тела любимой, волновали Марчелло сильнее всего на свете; словно истомленный жаждой путник, он прильнул к ее нежным, словно у юной девочки-подростка губам, и она, отзываясь на его изощренные ласки, снова громко застонала.
   – Я по тебе очень скучал, малышка моя, – хриплым от возбуждения голосом сказал он, поглаживая ладонями стройную спину Моники и ее упругие ягодицы. – То, что мы вместе на съемках – ничего не значит, это не одно и то же, ты ведь знаешь. Иногда у меня едва хватает сил сдержаться и не наброситься на тебя прямо там. Мне все время хочется ласкать тебя… вот так…
   – Я… я тоже этого хочу… – тяжело и прерывисто дыша, пробормотала женщина и уткнулась лицом в плечо мужчины. Сквозь волны наслаждения до нее донесся его вопрос.
   – О чем ты думаешь, Моника?
   Встретив его ожидающий, слегка встревоженный взгляд, она легкими движениями пальцев обежала его лицо и сильные плечи, словно ощупывая его тело, и ответила почти искренне:
   – Я думаю о том, как ты здорово выглядишь… весь такой сырой… такой сильный… и твердый. И весь мой…
   – А больше ни о чем? – произнес он опять, чувствуя, как ее тонкие пальцы медленно скользят по его телу вниз, и маленькая сильная ладошка Моники сжимает его восставшую плоть. Женщина принялась ласкать возлюбленного, наслаждаясь его мощью и той радостью, которую ему доставляли ее ласки, и все больше возбуждаясь при одной мысли о том, как он будет скользить внутри нее.
   – А еще… – выдохнула она, – я думаю о том, что я испытываю, благодаря тебе…
   – А еще?
   На ее лице появилось сожаление о том, что сейчас могло уйти безвозвратно, но Моника, на мгновение прервав ласки, честно ответила:
   – Мне кажется, ты хочешь от меня того, чего я не вполне готова тебе дать.
   – Да, мой ангел, я хочу от тебя все, и хочу всю тебя…
   – Вот этого я и боюсь, – улыбнулась она.
   И вдруг, одним резким неожиданным ударом, Марчелло в следующее мгновение проник в нее. Молодая женщина громко вскрикнула и, дрожа от возбуждения, прильнула к губам любовника. Ее ладони непроизвольно сжались в кулаки, затем вновь разжались. Она почувствовала, как мужские руки властно и в то же время бережно приподнимают ее и, испугавшись, что Марчелло сейчас выскользнет из нее, Моника теперь уже сама прильнула к нему, усаживаясь плотнее на его горячие бедра и сжимая их своими коленями, словно всадница.
   Через секунду, задержав дыхание, Марчелло оторвался от губ подруги, чтобы посмотреть в ее пылающее страстью лицо и вновь, в который уже раз, увидеть как ее глаза сияют счастьем от того, что он с нею делает.
   Ее горячее учащенное дыхание, ее желание всегда особенно возбуждали его. И теперь, как всегда в минуты близости с Моникой, Марчелло, услышав эти полные неги вздохи, понял, что не проживет больше ни секунды, если не услышит их вновь. И тогда, он опять начал свое движение в глубь ее тела, потом назад… и вновь в глубь, с замирающим сердцем вслушиваясь, как его прекрасная наездница вскрикивает от наслаждения.
   – Да! Ты прав, – простонала она, – это и правда «изнурительно»… Но я хочу это! А-а-а!
   И тогда Марчелло крепко обнял Монику за поясницу и стремительно помчал по дороге страсти, давая любимой то, о чем она его просила..

ДВА

   После того, как они, наконец, разомкнули объятия, Марчелло натянул джинсы, а Моника пошла в дом и переоделась в шорты и легкую майку. Они приготовили на скорую руку свой ужин; Моника сделала какой-то салат, Марчелло открыл бутылку белого вина, а затем подогрев себе французскую булку, они уселись за стол и стали ужинать, как всегда, весело и непринужденно болтая о киношных новостях и обсуждая завтрашние финальные съемки.
   – Ну, так ты будешь готова к субботе, чтобы отправиться со мной на Большое Медвежье Озеро? – спросил Марчелло.
   Женщина внезапно замолчала и положила вилку на стол.
   – Право, я даже не знаю, Марчи… Я не уверена. Можно, я скажу тебе наверняка после съемок заключительного эпизода?
   Он нахмурился.
   – Послушай, Моника, мы несколько месяцев собирались в эту поездку. Вчера звонил туристический агент, номер в гостинице уже тоже заказан.
   Она успокаивающим жестом положила свою ладонь ему на руку и примирительно сказала:
   – Я понимаю, что ты расстраиваешься после того, как все это организовал. Но не сердись, дорогой!
   – Нам обоим нужно отдохнуть, – продолжал настаивать Марчелло. – И ты же обещала, что мы эти две недели проведем только вдвоем, чтобы никого не было рядом.
   Моника виновато улыбнулась в ответ.
   – Да я обещала, я помню… и мне ужасно обидно, что все расстраивается из-за меня.
   – Тебе никогда особенно не нравилось бывать на природе. Тут мы с тобой абсолютно разные люди. – Мужчина сокрушенно покачал головой.
   – Но я же не могу ничего с собой поделать, я – городская девчонка! Только я все равно очень хотела отправиться в нашу поездку. Но…
   – Это имеет какое-то отношение к твоей новости? Она вздохнула.
   – Марчи, почему бы нам не подождать до конца съемок, а?
   – То есть, другими словами, имеется в виду, что когда я узнаю, в чем дело, мы с тобой непременно сцепимся в лютой схватке, да? – он настойчиво продолжал этот разговор.
   На несколько секунд за столом воцарилась напряженная тишина, во время которой они смотрели друг на друга, одновременно и опасаясь продолжения и понимая, что вскоре не смогут остановиться на этой трудной теме. Вдруг раздался телефонный звонок, и Моника тут же вскочила со своего места и поспешно сняла трубку, словно радуясь такой прекрасной возможности уйти от опасного разговора. Марчелло услышал, как она поприветствовала свою лучшую подругу Лайзу, после чего взяла телефон, вышла в соседнюю комнату и заговорила вполголоса.
   Закончив ужин, он встал, собрал пустую посуду и сложил ее в мойку. Ему стало, по правде говоря, не на шутку интересно, о чем это там могут секретничать две подруги – слова Моники слышны не были, но тон ее был, явно взволнованный и страстный. Марчелло чувствовал, что с каждой минутой усиливается его разочарование от ее отказа поехать с ним в горы. Сам он очень любил бывать на природе, вдали от больших городов, там, где почти не заметны были следы цивилизации. Только в таких местах ему чаще всего удавалось обрести душевный покой и преодолеть противоречие между ощущением себя, как человека другой эпохи, и своим состоянием современного человека.
   Была еще одна чрезвычайно важная причина, по которой Марчелло очень хотелось провести пару недель вместе с Моникой в загородном доме, спроектированном им самим. Его отец был очень известным архитектором, которого высоко ценили в Венеции и, до того как стать актером, Марчелло пытался превзойти своего родителя в строительстве. Дом на Большом Медвежьем Озере оказался его первым проектом, воплотившимся в реальность, и Марчелло внимательно следил за всем ходом строительства от начала до самого конца. Он очень часто чувствовал, что ему, хотя и нравится Лос-Анджелес, – его сердце принадлежит горам и первозданной природе, среди которых он только и хотел бы жить. Кроме того, этот загородный особняк призван был стать для них с Моникой домом, надежным и прочным местом, где будут их корни, откуда начнется их семья.
   Но почему же она все-таки взяла назад свое обещание поехать туда с ним?
   Пока Моника разговаривала по телефону, а потом принимала душ, Марчелло закончил убираться на кухне. Из ванной до него доносился шум льющейся воды и, представив, как струи разбиваются о ее обнаженное молодое тело, он с трудом подавил желание отправиться к ней. Нет, сначала им следует поговорить.
   Когда плеск воды стих, Марчелло пошел в туалетную комнату. Моника уже была там и сидела за столиком, уставленным всякой парфюмерией, завернувшись в толстое белое полотенце. От ее мокрых волос пахло свежестью, и вид молодой, чистой женской кожи возбуждал его. В другой ситуации он бы сорвал это дурацкое полотенце и понес ее на кровать. Но только не сейчас. Сейчас у него другие задачи. Вдруг он увидел в зеркале испуганный взгляд женщины и заметил, как она поспешно задвинула ящик туалетного столика.
   Понимая ненужность своего поступка и не имея сил сопротивляться своему внезапному порыву, Марчелло наклонился к Монике и выдвинул ящик…
   – Марчи! Не надо! – торопливо воскликнула она, но было уже слишком поздно. Он успел заметить в столике наполовину использованный пакет противозачаточных таблеток. Марчелло растерянно посмотрел на Монику и тут же заметил, как она виновато и торопливо отвела в сторону свой взгляд. Однако этих коротких мгновений хватило, чтобы он сразу все понял. Оказывается, она боится забеременеть, боится того, чего он желает больше всего на свете! Марчелло резко задвинул ящик и пошел из комнаты прочь.
   – Марчи! Постой!
   Моника бросилась за ним, пытаясь, что-то ему сбивчиво объяснить, но в спальне он повернулся к ней и, посмотрев на нее с гневом и болью спросил:
   – Моника, ты знаешь, какой сегодня день?
   – Восемнадцатое мая… – тихо ответила она. Тогда мужчина взглянул ей прямо в глаза.
   – А ты помнишь, что ты мне обещала год назад в начале мая?
   – Да… что я выйду за тебя замуж, – с несчастным видом прошептала Моника.
   – Не только! Ты обещала, что мы поженимся, и у нас появится ребенок, – твердо произнес Марчелло. – А как, интересно, мне удастся сделать тебя беременной, если ты, по-прежнему, принимаешь эти проклятые пилюли?
   Моника попыталась улыбнуться, но улыбка ее получилась виноватой и вымученной.
   – Марчи, мне очень жаль.
   Он скрестил свои сильные руки на груди и постарался унять волнение.
   – Ладно, я готов подождать с обсуждением этих вопросов, пока не закончим с фильмом. Во всяком случае, был готов… – Марчелло напряженно улыбнулся. – Честное слово, я так хотел бы обставить это событие возможно романтичнее, даже заказал столик в «Спано»…
   – Как здорово! – вставила она без особого восторга, а он продолжал:
   – … Но мне теперь кажется, что больше с этим делом ждать нельзя. – Марчелло кивнул головой в сторону ночного столика возле кровати и сказал: – Почему ты не взглянешь, что я тебе оставил в ящике?
   Вздохнув, Моника подошла к столику и открыла его. В ящике лежала, обитая бархатом коробка. Женщина беспомощно посмотрела на Марчелло и сказала:
   – Слушай, я даже боюсь открыть это.
   – И все же открой.
   Дрожащими пальцами она легко открыла маленькую черную коробочку и, восторженно присвистнув, восхищенно стала рассматривать ювелирное украшение, лежащее внутри. Это было сверкающее алмазное колечко, изящное и удивительно красивое. На глазах молодой женщины заблестели слезы. Она закрыла коробку и положила ее назад в ящик.
   Когда Моника медленно повернулась к Марчелло, на ее лице отражались самые противоречивые чувства, но главным среди них, несомненно, была печаль.
   – Марчи, кольцо просто восхитительное, но сейчас я не могу принять его. И еще мне кажется – нам надо поговорить.
   – Да, надо…
   Моника молча прошла к шкафу, а Марчелло, наблюдая за тем, как она одевается в темно-голубой шелковый халат, чувствовал, как сжимается у него сердце от предчувствия того тяжелого разговора, который им обоим сейчас предстоял. Затем, не задерживаясь в спальне, они прошли во внутренний дворик и сели в шезлонгах, далеко друг от друга, словно чужие. Перед ними переливался огнями сказочно прекрасный Лос-Анджелес, ночь была наполнена какими-то романтическими ароматами и волшебной симфонией звуков огромного, уставшего за день, города. Именно такие ночи больше всего подходят для жарких объятий, признаний в любви и тихих семейных праздников. Но у Марчелло и Моники на лицах застыло какое-то отсутствующее, холодное выражение, точно они не замечали ничего вокруг.
   – Я ничего не хотела тебе говорить, пока мы не отсняли последнюю сцену, – нерешительно начала она, – боялась, что моя новость помешает тебе собраться и настроиться на съемки.
   – Знаешь, Моника, хочешь верь, хочешь нет, – холодно перебил он ее, – но в жизни есть куда более важные вещи, чем эта чертова картина. Ты что, нашла себе еще кого-нибудь?
   – Нет, нет! Конечно, нет! – воскликнула она испуганно.
   – Тогда, может быть, ты меня просто больше не любишь? – его голос дрогнул.
   Смятенный взгляд Моники встретился с его взглядом.
   – Нет, это не так… Я люблю тебя, и мне кажется, сейчас – даже больше, чем когда-либо раньше.
   – Тогда, в чем же дело? Год назад ты обещала мне, что, если я подожду, ты станешь моей женой…
   – Да, я помню, но это было до того, как…
   – До того, как – что?
   Моника судорожно вздохнула, понимая, что сейчас уже некуда будет отступать, и, наконец, решившись, ответила:
   – До разговора с Уолли.
   – Ну, ну… продолжай.
   – Уолли еще надо решить несколько мелких вопросов, остаются кое-какие детали, но…
   – Я слушаю очень внимательно…
   Наконец Моника не выдержала и радостно улыбнулась.
   – Марчи, мне дают роль!
   – Ты имеешь в виду роль Стефании в «Крыльях Судьбы»?
   – Да! – и уже не скрывая своей радости, она прошептала, – господи, это же такой шанс!
   – Поздравляю, – мрачно кивнул он.
   – Как-то ты это не очень искренне делаешь, – упрекнула Моника.
   И тогда Марчелло, отчаянно рубанув ладонью воздух, воскликнул:
   – А чего, собственно, ты от меня ожидала? Ты же знаешь, что мой следующий фильм будет сниматься в Вайоминге, а тебе полгода придется провести в Монте-Карло! А как же наши планы… наша семья?!
   – Твои планы, ты хочешь сказать, – раздражаясь в свою очередь, поправила она его.
   – А! Так теперь это уже мои планы? – бросил он в ответ.
   – Ну, во всяком случае более твои, чем мои.
   – Объясни-ка, что ты имеешь в виду.
   Несколько мгновений Моника молчала, а ее лицо отражало борьбу, которая происходила в ее душе. Затем она сказала:
   – Ты никогда не прислушивался к тому, чего я хотела, и никогда не принимал в расчет то, что мы с тобой разные люди…
   – А что же тогда означает все время, прожитое нами вместе? Только секс?
   Он перехватил ее взгляд, полный боли.
   – Ты же знаешь, что для нас это означало нечто большее…
   Глаза Марчелло заблестели.
   – Моника, почти год назад ты давала слово, что выйдешь за меня замуж и возьмешь отпуск, достаточный для того, чтобы родить нашего первого ребенка!
   – Да, я это говорила. Но с тех пор многое изменилось, – продолжала твердить свое женщина. – У тебя с карьерой все в порядке, но я-то еще ничего не добилась! А такие возможности, как эта, выпадают не часто, ты же понимаешь.
   – Чепуха. Ты достаточно талантлива, чтобы в любое время заняться своей карьерой. Просто, тебе не хочется заниматься устройством нашей семьи.
   Моника протестующе фыркнула и резко встала. Скрестив руки, она заговорила решительно и непреклонно.
   – Говоря так, ты просто имеешь в виду то, что я не хочу заниматься тем, чем тебе в первую очередь хочется. Что-то я не слышала, чтобы ты решил отказаться от своего нового проекта. Почему твои желания, твоя карьера всегда значат больше, чем мои?
   Марчелло тоже встал и, пройдя к молодой женщине вплотную, взял ее за руку.
   – Но ведь взаимоотношения двух людей всегда строятся на компромиссе. Кому-то приходится уступать. Услышав этот аргумент, Моника сердито повернулась к собеседнику и бросила ему новый упрек:
   – Марчи, а в чем и когда ты сам уступал?
   – Ну, хотя бы в том, что три с лишним года ждал, пока ты все-таки решишься выйти за меня замуж, – тут же парировал он.
   Моника кивнула и с иронией в голосе сказала:
   – О, Боже! Какой же ты старомодный – настоящий ретроград.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я имею в виду, что тебе для пущего авторитета требуется добродетельная маленькая женушка и семейный тихий очаг.
   – Ну вот, теперь я должен буду слушать всякую ахинею о женском равноправии и прочей муре.
   – Ахинею?! – возмущенно воскликнула она. На Марчелло, похоже, ее восклицание не произвело никакого эффекта, и он продолжал:
   – Семья для меня, действительно, очень много значит, Моника, и я не виноват, что чувствую и думаю именно так, а не иначе. Если это старомодность – то я, в таком случае, горжусь этим качеством.
   Она в отчаянии взмахнула руками.
   – Неужели же ты не понимаешь, что, если даже я рожу тебе ребенка, он все равно не заменит тебе родителей и сестру. И твое чувство вины все равно будет преследовать тебя всю жизнь.
   Это был удар ниже пояса. Замечание Моники касалось самых потаенных кровоточащих ран его души, оно выбивало почву у него из-под ног. Марчелло, взбешенный и потрясенный ее репликой, пробормотал какое-то проклятье и, резко развернувшись, направился к бассейну.
   Моника горько пожалела о том, что не сдержалась и причинила боль любимому человеку. Она бросилась за ним, догнала и положила ладонь на его плечо.
   – Извини, мне очень жаль…
   После минутного замешательства, Марчелло повернулся к ней. По его глазам было видно, что в душе мужчины идет мучительная борьба между гневом и желанием быть понятым. Наконец, он со страстью в голосе, заговорил.
   – То, что ты сказала, неправда! Я совсем не хочу найти замену своим родным или уменьшить чувство вины за то, что остался жить, создавая новую семью. Конечно, когда мои родители и сестра погибли в авиакатастрофе, я испытал страшное потрясение, мне до сих пор больно думать об их смерти. Но заменить их никто, никогда не сможет! Однако, мне сейчас тридцать два года, и я готов создать свою собственную семью. Я знаю, что именно этого хотели бы для меня и мои родители.
   – Но почему же ты не хочешь понять, что я-то еще не готова обзаводиться семьей? – воскликнула женщина. – Почему ты не можешь подождать еще немного?
   Лицо его исказилось, словно от боли, он потянулся к ней и коснулся пальцами ее щеки.
   – Моника, я уже и так ждал слишком долго… Ты помнишь, когда мы познакомились?
   – О, да!.. – прошептала она, и он, горько улыбнувшись, продолжал: – В ту самую минуту, когда я тебя увидел на премьере, в этом твоем чертовом черном, чертовски сексуальном платье, я уже знал, что ты именно та, кто мне нужен. Единственная, кого я рано или поздно попрошу стать моей женой.
   Тихо, еле слышно, она взмолилась:
   – Но, Марчи, это ведь только шесть месяцев! Всего шесть…
   – А что потом? Разве потом не появится другая возможность, еще какая-нибудь причина, из-за которой мы по-прежнему не сможем быть вместе? Ты можешь сказать с уверенностью, что это последняя отсрочка?
   Моника печально покачала головой.
   – Нет, не могу. Но разве честно, что жертвовать приходится мне одной. Ведь это же мне придется отойти от всех дел, чтобы родить ребенка! Ведь это же моя карьера прервется, а может, и совсем прекратится…
   – Так ты не хочешь, чтобы у тебя были от меня дети? – казалось, что он поражен до глубины души.
   – Нет, то есть, да… ну, конечно, хочу, – в замешательстве торопливо согласилась она, но тут же добавила, – но не сейчас. В настоящий момент это будет слишком большой жертвой.
   Марчелло провел ладонью по щеке подруги и печально произнес.
   – К несчастью, дорогая, я не могу тебе родить ребенка. И если наше будущее представляется тебе таким мрачным, значит, ты, очевидно, не так уж сильно его и желаешь.
   Моника ничего не ответила, и только на глаза у нее навернулись слезы.
   А он, помолчав немного, спокойно спросил:
   – Ну и сколько времени это будет продолжаться?
   – Я не знаю…
   – Но то, что мы имеем, так прекрасно! – взволнованно прошептал он, чувствуя, как уходит из его жизни что-то непередаваемо дорогое.
   – Я знаю, – голос молодой женщины задрожал, – до того, как мы встретились, у меня было много парней, но ни одного такого, как ты… Я, правда, люблю тебя, Марчи…
   – Но, очевидно, не достаточно сильно, – горько улыбнувшись, прервал он ее.
   – Может и так, – кивнула она. – Хотя я бы очень хотела в будущем быть только с тобой. Но сейчас я не могу дать тебе никаких обещаний.
   – И все же, я именно сегодня требую от тебя твердого ответа.
   – Выходит, мы с тобой зашли в тупик, да?
   – Да.
   Моника вытерла слезу, предательски покатившуюся по щеке.
   – Неужели ты даже не хочешь сказать, что счастлив со мной?
   Марчелло, немного помолчав, пожал плечами и печально сказал:
   – Ты получила свой великолепный шанс, дорогая. Я надеюсь, что он будет стоить того, от чего ты отказываешься.
   Затем мужчина пошел в дом и вскоре вернулся назад, держа в руках сегодняшнюю корреспонденцию. Больше они с Моникой об этом не разговаривали, по молчаливому соглашению, стараясь сохранить хоть остатки вечерней умиротворенности. Оба сидели в шезлонгах в полной тишине и перелистывали свои сценарии, готовясь к предстоящей завтра съемке и прилагая огромные усилия, чтобы сосредоточиться. В каком-то смысле, до определенного предела Марчелло понимал тщеславные планы Моники, мог он понять и ее точку зрения на необходимость самоутверждения, но ему никак не удавалось избавиться от чувства, что, отказавшись сейчас принять окончательное решение выйти за него замуж, она предала его. Как они теперь могут надеяться на будущее, на то, что будут счастливы вместе, если слово, данное ему Моникой, так мало для нее значит?