Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Комедия в пяти действиях
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Р. Н. Померанцевой; стихи в переводе Ю. Б. Корнеева
Английская комедия XVII-XVIII Веков. Антология
М., "Высшая школа", 1989
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
<...> В 1690 году вышла в свет знаменитая работа английского
философа-материалиста Джона Локка (1632-1704) "Опыт о человеческом разуме"
(1690), ставшая одной из скрижалей Просвещения. "Человек Локка", разумный и
добродетельный, лишенный ханжества, но соблюдающий высшие нравственные
нормы, вытеснял из комедиографии "человека Гоббса", который находил
приверженцев в дворянско-аристократической среде и был наделен хищным,
разрушительным эгоизмом {Как ни парадоксально, в период Реставрации
материализм английского философа Томаса Гоббса (1588-1679) находил
многочисленных приверженцев в придворно-аристократических кругах. В то время
как буржуазия держалась за религию, светская среда явилась благоприятной
почвой для утверждения материалистических идей. Цинический скептицизм,
присущий английскому дворянству времен Реставрации и отрицавший все и вся,
распространился на религию и бога. Произведения Гоббса "Философские элементы
учения о гражданине" и "Левиафан", написанные им в годы эмиграции в Париже,
имели огромное влияние на современников.}. К "помощи" Локка все чаще
обращаются младшие современники Уильяма Конгрива - Джордж Фаркер (1678-1707)
и Джон Ванбру (1664-1726): для их героев, людей жизнерадостных, внутренне
раскрепощенных, уже не безразлично (в отличие от их старших современников -
стюартовских кавалеров), каким путем достигается успех в жизни и чего этот
успех стоит. Новые требования времени, новые тенденции в искусстве привели
многих драматургов в растерянность, они по-разному пытались приспособиться к
изменяющимся вкусам и в комедиографии, и в театре. Наиболее чутким к веяниям
вре* мени оказался Джордж Фаркер, автор веселых и остроумных комедий,
исполненных тонкого юмора, едкого сарказма, создавший в конце жизни две
пьесы - "Офицер-вербовщик" (1706) и "Хитроумный план щеголей" (1707),
наметившие путь к новому жанру - буржуазной драме.
Свои взгляды на искусство комедии Фаркер изложил в трактате
"Рассуждения по поводу комедии в связи с положением английской сцены" (1702)
- своеобразную дань полемике, вызванной в литературиых и театральных кругах
памфлетом Колльера. Защищая английскую комедию от нападок проповедника,
Фаркер подчеркнул, что она может великолепно выполнять воспитательные
функции и, как серьезные жанры, вершить правосудие, воздавая должное
добродетели и наказывая порок. "Комедия сегодня, - писал Фаркер, - не что
иное, как отлично обрамленный, интересно изложенный рассказ, цель которого
наставлять или порицать". Восставая против ограничивающих свободу писателя и
драматурга правил трех единств, Фаркер призывал своих коллег взять за
образец яркости, краткости и выразительности басни Эзопа, многие "рецепты"
которого приемлемы и для искусства комедии.
Свою точку зрения на задачи комедии Фаркер изложил также и в
предисловии к комедии "Братья-соперники" (1702): "Существует мнение: дело
комедии - критиковать глупость и безрассудство, цель трагедии - бичевать
порок, - писал он. - Но что делать со злом "средним", слишком высоким для
комедии и слишком низким для трагедии? Неужели оно может оставаться
безнаказанным? Разве не опасны для общества злодейства, разоблаченные в моей
пьесе, - мошенничество, злословие, интриганство, подлог?.. Но персонажи мои
слишком мелки для трагедии. Что же с ними делать? Конечно, они должны стать
предметом комедии".
В этих рассуждениях намечается поворот к буржуазной драме.
Остроумие, блеск, юмор, ирония, сочные, ярко вылепленные характеры -
все это щедро представлено драматургом в комедии "Офицер-вербовщик" (1702),
все призвано создать произведение, верно отражающее современное ей состояние
мира.
В атмосферу веселья и смеха читатель погружается, как только открывает
первые страницы комедии, - на рыночной площади ловкий и смекалистый сержант
Кайт вербует в гренадеры. Уж и мастер он на цветистые речи да на хитрости
разные! А что делать? Иначе никого не завербуешь. Весельем пронизаны все
сцены, где капитан Плюм встречается со своей возлюбленной Сильвией. Их
диалоги - словно бой на рапирах: удар, еще удар, временное отступление,
ловкий выпад, снова атака. А чего стоит сцена, где пройдоха Кайт, выдавая
себя за астролога, предсказывает простодушным горожанам их будущее! Тут уж
комических ситуаций, задора, страсти к розыгрышу хоть отбавляй!
Но Фаркер не только смешит. Сквозь смех то и дело прорываются нотки
осуждающие, сатирические, "колкие". Фаркер отлично знает жизнь. Он сам был
офицером-вербовщиком в пехотном полку. Он умен, наблюдателен, этот
лейтенант, приехавший однажды в Шрусбери вербовать солдат для королевской
армии, вот уже который год ведущей разорительную войну. Разве может он не
понимать всю жестокость законов о принудительной вербовке? Разве может не
видеть, как с помощью обмана и мошенничества людей насильно заставляют
служить королеве? Закон гласит: "...рекрутировать здоровых мужчин, не
имеющих определенных занятий и видимых средств к существованию..." Вот и
решает сержант Кайт (с полного на то согласия судьи и капитана Плюма)
забрать в солдаты "честного малого", шахтера: ведь он работает под землей, а
следовательно, не имеет "видимых" средств к существованию.
Кто побогаче, тот откупится от армии: даст взятку судье да капитану. Ну
а беднякам что делать? Порой и они находят выход: "Уж так мы договорились, -
доверительно сообщает суду подружка шахтера, - он будет звать меня женой,
чтоб меня за шлюху не считали, а я его - мужем, чтоб ему в солдаты не идти".
Кем же населил Фаркер свою комедию? Шахтер, проститутка, кузнец,
мясник, деревенский парень Буллок и его сестра Рози, сержант и капитан
королевской армии... Не часто доводилось английскому зрителю начала XVIII
столетия встречаться с такими героями. После светских остроумцев, щеголей и
кутил Лондона - простые люди маленького захолустного городка. К провинции у
Фаркера особое отношение, исполненное доверия, уважения. По замечанию
литературного критика и поэта Ли Ханта, читая пьесу, "вы словно вдыхаете
чистый, свежий, бодрящий воздух далекого захолустного местечка". И люди в
этом местечке, как убедительно доказывает Фаркер, выше душой и чище нравом,
чем лондонский свет, откуда брали своих героев Этеридж, Уичерли, Конгрив или
Ванбру. Неверно было бы, однако, полагать, что эти комедиографы никогда не
"опускались" до изображения провинциального быта и жизни: Уильям Конгрив,
например, знакомит нас в "Двойной игре" с "удивительным обществом" - лордом
и леди Трухлдуб и их окружением; в "Неисправимом" Джон Ванбру приводит нас в
дом сэра Танбелли Кламзи, где мы встречаемся с его женой и дочерью. Но
характеры этих провинциалов, выписанные сочно и ярко, наделены лишь
отрицательными чертами. Тупость, обжорство, леность ума, узость интересов -
вот что в первую очередь типично для "провинциальных аристократов".
Иное дело у Фаркера. Судья Бэланс, его дочь Сильвия, шропширский
джентльмен мистер Уорти - люди умные, образованные, по-своему интересные.
Нет, Фаркер далек от мысли идеализировать своих провинциалов! Рассказывает
он о них порой с мягким юмором, но всегда с каким-то внутренним чувством
признательности и уважения. Благодаря Фаркеру, как тонко подметил один из
исследователей его творчества, Уильям Арчер, английская комедия начала XVIII
века вырвалась из узкого, замкнутого круга фешенебельных гостиных и кофеен
Лондона и перекочевала на рыночные площади, проселочные дороги, в дом
сквайра, в зал суда.
Воздух провинции словно облагораживает героев Фаркера, смягчает их
души. За бравадой и дерзостью капитана Плюма скрывается доброе сердце:
"Ей-богу же, я не такой непутевый, как думают, - признается он Сильвии. - Я
просто люблю привольное житье, а людям кажется, что это разврат. Ведь они
судят по видимости: им не вера в бога нужна, а набожность..." Сколько общего
окажется впоследствии у капитана Плюма с другим героем английской
литературы, добрым малым Томом Джонсом, главным персонажем романа Генри
Филдинга "История Тома Джонса найденыша", написанного четыре десятилетия
спустя.
Умная, энергичная и смелая Сильвия не имеет ничего общего с
"городскими" героинями Уичерли или Конгрива. Перед нами женщина благородная,
волевая, борющаяся за свое счастье, лишенная, по словам Плюма, "притворства,
неблагодарности, зависти, корыстолюбия, спеси и тщеславия, которые столь
свойственны ее сестрам". Не случайно так часто литературоведы сравнивают
Сильвию с Виолой и Розалиндой, героинями комедий Шекспира "Двенадцатая ночь"
и "Как вам это понравится". Сильвия - воплощение деятельного начала в жизни.
Задорная, остроумная, она не хочет стать женой-рабыней, беспрекословно
подчиняющейся воле мужа. Капитану Плюму она станет другом, будет
равноправной участницей всех семейных дел и затей, вместе с мужем будет "все
утро носиться под звуки охотничьего рога, а весь вечер - под звуки скрипки".
Надменная Мелинда, обладательница солидного состояния, в финале пьесы
"капитулирует" перед верностью мистера Уорти, понимая, что главное в жизни -
искреннее чувство.
Доброе расположение Фаркера ко многим своим героям сказалось и в том,
что драматург никогда не превращает их в "ходячие карикатуры", как это
нередко делали его предшественники, комедиографы эпохи Реставрации. В пьесе
есть, пожалуй, всего лишь одно исключение - капитан Брейзен, нахальный,
болтливый, пошлый. Всех-то он знает, всюду бывал, во всех битвах участвовал,
со всеми на короткой ноге. Здесь драматург не скупится на гротеск,
буффонаду.
Каждая сцена, в которой появлялся Брейзен, сопровождалась, по
свидетельству современников, саркастическим смехом. Этим смехом
зритель-буржуа казнил распущенность нравов, глупость и безрассудство
уходящей эпохи. Новый зритель не только смеялся. В финале спектакля он
торжествовал: Мелинда отдавала руку и сердце (а вместе с ними - приданое в
двадцать тысяч фунтов!) мистеру Уорти. Богатство и красивая жена (во
богатство прежде всего?) становились наградой добродетельному шропширскому
джентльмену, а не распутному Брейэену.
Фаржер не пренебрегал теми драматургическими средствами, к которым
привык зритель. В "Офицере-вербовщике" он использует все богатство
театральных приемов, выработанных предшественниками. Фаркер любит и умеет
поражать публику неожиданностью поворотов в судьбах героев, заставляет
зрителя внимательно следить за одновременным развитием нескольких сюжетных
линий, мастерски нагнетает действие. Задолго до Фаркера был хорошо испытан и
выверен прием переодевания: в мужской наряд облачались шекспировская Виола,
Фиделия из "Прямодушного" Уичерли, Оливия и Тереза из "Младшего брата" Афры
Бен.
Веселый розыгрыш, обман, хитроумная проделка были также неотъемлемой
частью многих комедий. Псевдогадалки, прорицатели, астрологи-мошенники - все
эти персонажи пользовались популярностью у зрителя, да и актеры считали, что
в этих ролях есть что играть. Дабы потрафить театральным вкусам века,
"гадает по звездам" и сержант Кайт, суля богатство и славу мужской половине
города Шрусбери.
Но если в отношении структуры пьесы Фаркер следовал многим канонам,
выработанным задолго до него, то в области языка он шел путями новыми. Герои
Фаркера не щеголяют цитатами из классиков, не изощряются в сравнениях,
высокопарных эпитетах, не создают "походя" афоризмов, которые становятся
затем достоянием всех лондонских кофеен. Диалоги комедии исполнены простоты,
безыскусственности, в них звучит подлинно "разговорная интонация". Грубая
речь солдат и новобранцев, "зазывальные рулады" сержанта Кайта, степенные
рацеи судьи Бэланса, дерзкая и остроумная "словесная перепалка" Сильвии и
капитана Плюма - все это создает яркую, реалистическую картину языковых
особенностей эпохи. <...>
Действующие лица
Мистер Бэланс, судья
Мистер Скейл, судья
Мистер Скрупл, судья
Мистер Уорти, джентльмен из Шропшира
Капитан Плюм, офицер-вербовщик
Капитан Брейзен, офицер-вербовщик
Кайт, сержант Плюма
Буллок, деревенский парень
Костар Пермейн, рекрут
Томас Эпплтри, рекрут
Мелинда, состоятельная особа
Люси, служанка Мелинды
Сильвия, дочь Баланса, влюбленная в Плюма
Рози, деревенская девчонка, сестра Буллока
Констебль, первый из толпы, слуга, кузнец, мясник, подсудимый, жена,
женщина, управляющий, рекруты, слуги и служанки, толпа.
Место действия - Шрусбери
Пролог
В те дни, когда из-за Елены к Трое
Враждой прониклись древние герои,
Был греками сзывать в поход царей
Отправлен хитроумный Одиссей
Вербовщик этот опытный прокрался
Туда, где дезертир Ахилл скрывался
Внять зову долга не хотел Пелид -
Он знал, что смерть ему война сулит.
На брань подвигнуть рекрута такого
Труда Улиссу стоило большого.
Он, чтоб разжечь в Ахилле ратный пыл,
Все чары красноречья в ход пустил,
Прельщал поживой, славою манил
И вынудил у юноши согласье
Встать под знамена, Трое на несчастье.
Не зря вербовщик тратил свой запал:
Вернул Елену муж, а Гектор пал.
Но коли для того, чтобы из плена
Освободить всего одну Елену,
Полмира за оружие взялось
И в рекруты царям идти пришлось,
На что мы не дерзнем в угоду залу,
Где нынче собралось Елен немало?
И коль воспел Гомер, старик слепой,
Одну Елену с пылкостью такой,
Британцы ль не сумеют с ним сравниться,
Увидев в ложах всех Елен столицы?
Действие первое
Сцена первая
Рыночная площадь. Барабан выбивает "Марш гренадеров".
Входит сержант Кайт, за ним толпа.
Кайт (громко, на всю площадь). Если кто из вас, джентльмены, пусть он
даже не ополченец, желает пойти на службу ее величества и посбить спеси с
французского короля, если у кого из вас, подмастерья, строгий хозяин, а у
тебя, сынок, непочтительные родители; если какому слуге жрать нечего, а муж
женою по горло сыт, - приходите все к честному сержанту Кайту в таверну
"Ворон" в нашем славном городе Шрусбери, вас там угостят на славу и мигом
избавят от всех забот... Мы не за тем, джентльмены, тут в барабан бьем,
чтобы кого-нибудь заманить и заарканить. Да будет вам известно, джентльмены,
я человек благородный и вербую я не простых солдат, а особенных -
гренадеров. Слышите, джентльмены, гренадеров! Взгляните на эту шапку,
джентльмены! Это не простая шапка, а почти что волшебная! Наденешь ее, и не
успеют спустить курок, как ты уже джентльмен. Счастливчики, кто шести футов
ростом! Этим на роду написано быть большими людьми. (Первому из толпы.)
Позвольте, сударь, примерить вам эту шапку.
Первый из толпы. Да что-то боязно! Еще в солдаты за это угодишь!
Кайт. Не волнуйся! В солдаты попадешь, если запишешься. А ну-ка
посмотрим, идет тебе эта шапка?
Первый из толпы. А вдруг она заколдованная? Вдруг возьмут и устроят
против меня Пороховой заговор?
Кайт. Нашел чего бояться, дружище!
Первый из толпы. Ой, чует мое сердце недоброе! А ну, покажите... (Хочет
надеть шапку.) Смердит потом и серой. Что это на ней спереди намалевано,
сержант?
Кайт. Королевский герб. Иначе - "Ложе чести".
Первый из толпы. А что это за "Ложе чести"?
Кайт. Великое ложе! Раза в полтора больше знаменитой кровати в Уэре.
Десять тысяч человек улягутся и друг друга не почувствуют.
Первый из толпы. Нам бы с женой такую! Лежали бы себе, друг друга не
трогали. А крепко спится на этом "Ложе чести"?
Кайт. Так крепко, что ни один еще не проснулся.
Первый из толпы. Ишь ты! Мою бы жену туда!
Кайт. Да ну?.. Так что же, братец, давай...
Первый из толпы. Уже и братец! Что-то я не припомню, приятель, чтобы мы
с тобой в родстве состояли. Ты меня, сержант, не уговаривай, не заманивай.
Захочу - запишусь, не захочу - не запишусь. Так что забирай назад шапку и не
лезь ко мне в родню. Я и в другой раз успею записаться. Еще уговаривает, в
братья лезет!
Кайт. Это я-то тебя уговариваю? Я тебя заманиваю? Да я выше этого,
сударь! Я в двадцати кампаниях участвовал!.. А вы, сударь, остры на язык, и
во всем остальном вы мужчина хоть куда: молодой да веселый! Люблю людей с
характером. А чтобы кого заманивать - боже избави! Это же низость! И все же,
право, в жизни не встречал такого ладного молодца! Ведь как шагает - твердо
да четко, ну точно башня на тебя движется! А чтобы кого улещивать - ни-ни!..
Пойдем, приятель, пропустим по стаканчику!
Первый из толпы. Что ж, охотно! С таким умным человеком и пенни не
жалко потратить. Считайте это за извинение, сударь.
Кайт. Руку, приятель! А теперь, джентльмены, довольно слов - вот мой
кошелек, а на квартире у меня сыщется бочонок эля, да такого, что с ног
валит. Деньги королевские - питье тоже. Королева у нас щедрая и любит своих
подданных. Надеюсь, джентльмены, вы не откажетесь выпить за здоровье
королевы?
Все. Нет, выпить не откажемся!
Кайт. Крикнем же ура королеве и славному Шропширу!
Все. Ура!
Кайт. Бей в барабан!
Все уходят с криками; барабан выбивает "Марш гренадеров".
Сцена вторая
Там же.
Входит Плюм в дорожном платье.
Плюм. А, "Марш гренадеров"! Это мой барабан бьет. И толпа кричит "ура"
- значит, мы победили. Интересно, который час? (Смотрит на часы.) Четыре. А
из Лондона я выехал вчера в десять утра. Сто двадцать миль за тридцать
часов! Впрочем, это что! Вот начну вербовку, тогда намаюсь!
Входит Кайт.
Кайт. Добро пожаловать в Шрусбери, ваше благородие! "От вод Дуная к
берегам Северна...". Добро пожаловать, капитан!
Плюм. Вы стали так обходительны, мистер Кайт! Я вижу, вы совсем вошли в
роль вербовщика. Как успехи?
Кайт. За какую-нибудь неделю пятерых завербовал.
Плюм. Неужто пятерых! Кого же?
Кайт. Силача из Кента, цыганского короля, шотландского коробейника,
прохвоста стряпчего и валлийского пастора.
Плюм. Стряпчего? Ты что, рехнулся? Мало нам мороки! Сейчас же отпусти
его!
Кайт. Почему, сударь?
Плюм. Мне грамотеи не нужны! Еще, чего доброго, жалобы начнет строчить!
Отпусти его сию же минуту, слышишь!
Кайт. А с пастором как быть?
Плюм. Грамотный?
Кайт. Не скажу!.. Вот на скрипке здорово играет!..
Плюм. Этого не отпускай! А каково настроение в городе? Обрадовались,
когда узнали, что я еду?
Кайт. Вы, сударь, так нравитесь простолюдинам, а я судьям и разным
другим властям, что мы свое дело живо обстряпаем. Кстати, сударь, вы здесь
нежданно-негаданно завербовали еще одного рекрута.
Плюм. Это кого же?
Кайт. Помните свою старую приятельницу Молли из Касла? Ну, что
завербовали в прошлый приезд.
Плюм. Надеюсь, она не беременна?
Кайт. Что вы, сударь, вчера родила.
Плюм. Кайт, ты должен усыновить ребенка!
Кайт. Чтобы потом ее друзья заставили меня жениться на ней?
Плюм. Что же, тогда прихватим ее с собой. Она, знаешь, и постирать
может, а когда и постель постелит...
Кайт. А мне не надобно. Я ведь женат, ваше благородие.
Плюм. На скольких?
Кайт. Враз не припомнишь!.. (Достает бумагу.) Вот список личного
состава: я всех их на обороте записал. Сейчас посмотрю... Первой по списку
значится миссис Шили Хихикинс, которая торгует картошкой на Ормонд-Ки в
Дублине. Вторая Пегги Галлон - та, что держит питейное заведение в Уайтхолле
у Главного штаба. Долли Фургон - дочь возчика из Гулля. Мадемуазель ван
Плоскопопинс из Басса. Еще тут записана Дженни Балкйнс, вдова корабельного
плотника из Портсмута, только она не в счет: у ней в мужьях еще два флотских
лейтенанта и боцман с военного корабля.
Плюм. Да их у тебя целая рота наберется! Впрочем, где пятеро - там и
полдюжины. А скажи, пожалуйста, мальчик родился или девочка?
Кайт. Мальчишка, крепыш.
Плюм. Тогда запиши мать в свой список, а мальчишку в мой. Поставишь его
в списке гренадеров под именем Фрэнсиса Кайта, отпущенного на побывку к
матери. Деньги, положенные ему на содержание, можешь забирать себе. А теперь
иди утешать соломенную вдову.
Кайт. Слушаюсь, сэр.
Плюм. Стой! А в прорицатели ты здесь уж наряжался?
Кайт. Разумеется, сэр. Обо мне уже идет слава по всей округе как о
самом надежном из всех лгунов-предсказателей. Пришлось, правда, для пользы
дела посвятить в тайну моего домохозяина. Но он малый честный: мошенника не
выдаст. Вам будут солдаты, мне - деньги, что нам еще нужно? Вот идет ваш
приятель, мистер Уорти. Есть еще какие-нибудь распоряжения, ваше благородие?
Плюм. Пока все.
Кайт уходит.
Да разве это Уорти, это его тень!
Входит Уорти.
Что ты стоишь, скрестив руки на груди, Уорти? Открой свои объятия, ведь
перед тобой друг... Видно, у него сплин перекинулся на уши. Я вышибу из него
эту черную меланхолию!
Тебя, хандра, бесовку злую,
Волшебным прикасаньем прочь гоню я.
(Ударяет Уорти по плечу.)
Уорти. Плюм! Дружище! Цел и невредим?
Плюм. Как видишь. Я уцелел в Германии и не пострадал в Лондоне. Руки,
ноги, нос - все при мне. И внутри ничего не застряло - ни любви в сердце, ни
злобы, а желудок справится с любым количеством ростбифа.
Уорти. Счастливчик! Когда-то и я был таким.
Плюм. Что с тобой творится, старина? Не случилось ли у тебя в Уэльсе
наводнения или землетрясения? Или, может, твой отец восстал из мертвых и
отобрал у тебя поместье?
Уорти. Нет.
Плюм. Тогда, значит, ты женился.
Уорти. Нет.
Плюм. В таком случае ты сошел с ума или стал квакером.
Уорти. Сейчас я тебе все выложу начистоту. Узнай же, до чего опустился
твой друг! Веселый гуляка превратился в жалкого мечтателя, вздыхающего все
об одной.
Плюм. Чего это ради?
Уорти. Ради женщины.
Плюм. Руку, товарищ! Перед тобой другой жалкий мечтатель, вздыхающий
все об одном.
Уорти. А ты о чем вздыхаешь?
Плюм. О полке. Не о женщине же. Я, черт возьми, бывал верен зараз
пятнадцати, но ни об одной не вздыхал. А ты влюбился в одну и уже раскис!
Кто же твоя прекрасная Елена?
Уорти. Поистине Елена! Такая же прекрасная и такая же бездушная. Хоть
десять лет веди осаду, не овладеешь!
Плюм. Бездушная, говоришь? Она что, шлюха?
Уорти. Да нет.
Плюм. Тем хуже. Но кто она? Я ее знаю?
Уорти. Прекрасно!
Плюм. Быть того не может. Я не знаю женщины, которая выдержала бы
десятилетнюю осаду.
Уорти. А что, если это Мелинда?
Плюм. Мелинда?! Но год назад она уже почти капитулировала и готова была
сдаться на приличных условиях. Помнится, я еще советовал тебе, отправляясь в
поход, предложить ей содержание в пятьсот фунтов годовых.
Уорти. Я так и сделал. Она выслушала меня и сказала, что должна с
недельку подумать. Но тут неожиданно для нее самой прибыло подкрепление, и
мне пришлось отказаться от надежды на победу и опять возобновить осаду.
Плюм. Я что-то не пойму, объясни-ка.
Уорти. В решительный момент во Флинтшире скончалась ее тетка, леди
Капитал, и оставила ей в наследство двадцать тысяч фунтов.
Плюм. Ну, теперь прелестная Мелинда для нас потеряна! Согласно правилам
тактики, твоя осада, Уорти, больше не имеет смысла. Раз у осажденных теперь
вдоволь провианта, измором их не возьмешь. Придется удвоить натиск и взять
город штурмом - или погибнуть.
Уорти, Я уже пробовал атаковать ее - все пустил в ход, - но был столь
решительно отброшен, что расстался с мыслью сделать ее своей любовницей. Я
изменил тактику, стал сдержанным и покорным и теперь добиваюсь ее руки.
Плюм. Ну, чем покорней будешь ты, тем надменней она. Начни только
молиться ей, как богине, и она станет обращаться с тобой, как с собакой.
Уорти. Так и вышло.
Плюм. Все они таковы. Поверь, Уорти, сдержанностью и покорностью ты
ничего не добьешься. Своим унижением ты не победишь ее гордости. Если ты
хочешь, чтоб она больше ценила тебя, заставь ее поменьше ценить собственную
особу. Постой, на твоем месте я бы прежде всего переспал с ее горничной и
нанял двух-трех девчонок, чтобы те повсюду рассказывали, будто они от меня
понесли. А что, если нам подшутить над всеми местными красотками, кроме нее?
Устроить бал и не позвать ее и еще нескольких уродин.
Уорти. Подобного унижения она бы не вынесла! Но мы живем в такой дыре -
у нас не дают балов, не пишут памфлетов и...
Плюм. Скажешь, не брюхатят баб?! Это когда в городе столько
вербовщиков! По-моему, у них правило: оставить после себя столько же будущих
солдат, сколько они увезут с собой.
Уорти. Никто не сомневается, что ты не щадишь себя для отчизны, храбрый
капитан. Взять к примеру Молли из Касла. Знаешь, сколько шума было в городе?
Плюм. Надеюсь, до Сильвии ничего не дошло?
Уорти. А ты еще ее помнишь? Я думал, что ты совсем позабыл о ней,
бедняжке.
Плюм. Из-за твоих дел у меня выскочили из головы мои собственные.
Конечно, Сильвия пустила бы меня к себе в постель, если б только мы уладили
все предварительные вопросы. Но она полагала, что сперва надо обвенчаться, а
потом уже сблизиться, я же считал, что наоборот. Вот мы все и спорили. И
если она такая упрямая дурочка, что никак не может расстаться со своей
девственностью, то пусть и хранит ее всю жизнь.
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Р. Н. Померанцевой; стихи в переводе Ю. Б. Корнеева
Английская комедия XVII-XVIII Веков. Антология
М., "Высшая школа", 1989
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
<...> В 1690 году вышла в свет знаменитая работа английского
философа-материалиста Джона Локка (1632-1704) "Опыт о человеческом разуме"
(1690), ставшая одной из скрижалей Просвещения. "Человек Локка", разумный и
добродетельный, лишенный ханжества, но соблюдающий высшие нравственные
нормы, вытеснял из комедиографии "человека Гоббса", который находил
приверженцев в дворянско-аристократической среде и был наделен хищным,
разрушительным эгоизмом {Как ни парадоксально, в период Реставрации
материализм английского философа Томаса Гоббса (1588-1679) находил
многочисленных приверженцев в придворно-аристократических кругах. В то время
как буржуазия держалась за религию, светская среда явилась благоприятной
почвой для утверждения материалистических идей. Цинический скептицизм,
присущий английскому дворянству времен Реставрации и отрицавший все и вся,
распространился на религию и бога. Произведения Гоббса "Философские элементы
учения о гражданине" и "Левиафан", написанные им в годы эмиграции в Париже,
имели огромное влияние на современников.}. К "помощи" Локка все чаще
обращаются младшие современники Уильяма Конгрива - Джордж Фаркер (1678-1707)
и Джон Ванбру (1664-1726): для их героев, людей жизнерадостных, внутренне
раскрепощенных, уже не безразлично (в отличие от их старших современников -
стюартовских кавалеров), каким путем достигается успех в жизни и чего этот
успех стоит. Новые требования времени, новые тенденции в искусстве привели
многих драматургов в растерянность, они по-разному пытались приспособиться к
изменяющимся вкусам и в комедиографии, и в театре. Наиболее чутким к веяниям
вре* мени оказался Джордж Фаркер, автор веселых и остроумных комедий,
исполненных тонкого юмора, едкого сарказма, создавший в конце жизни две
пьесы - "Офицер-вербовщик" (1706) и "Хитроумный план щеголей" (1707),
наметившие путь к новому жанру - буржуазной драме.
Свои взгляды на искусство комедии Фаркер изложил в трактате
"Рассуждения по поводу комедии в связи с положением английской сцены" (1702)
- своеобразную дань полемике, вызванной в литературиых и театральных кругах
памфлетом Колльера. Защищая английскую комедию от нападок проповедника,
Фаркер подчеркнул, что она может великолепно выполнять воспитательные
функции и, как серьезные жанры, вершить правосудие, воздавая должное
добродетели и наказывая порок. "Комедия сегодня, - писал Фаркер, - не что
иное, как отлично обрамленный, интересно изложенный рассказ, цель которого
наставлять или порицать". Восставая против ограничивающих свободу писателя и
драматурга правил трех единств, Фаркер призывал своих коллег взять за
образец яркости, краткости и выразительности басни Эзопа, многие "рецепты"
которого приемлемы и для искусства комедии.
Свою точку зрения на задачи комедии Фаркер изложил также и в
предисловии к комедии "Братья-соперники" (1702): "Существует мнение: дело
комедии - критиковать глупость и безрассудство, цель трагедии - бичевать
порок, - писал он. - Но что делать со злом "средним", слишком высоким для
комедии и слишком низким для трагедии? Неужели оно может оставаться
безнаказанным? Разве не опасны для общества злодейства, разоблаченные в моей
пьесе, - мошенничество, злословие, интриганство, подлог?.. Но персонажи мои
слишком мелки для трагедии. Что же с ними делать? Конечно, они должны стать
предметом комедии".
В этих рассуждениях намечается поворот к буржуазной драме.
Остроумие, блеск, юмор, ирония, сочные, ярко вылепленные характеры -
все это щедро представлено драматургом в комедии "Офицер-вербовщик" (1702),
все призвано создать произведение, верно отражающее современное ей состояние
мира.
В атмосферу веселья и смеха читатель погружается, как только открывает
первые страницы комедии, - на рыночной площади ловкий и смекалистый сержант
Кайт вербует в гренадеры. Уж и мастер он на цветистые речи да на хитрости
разные! А что делать? Иначе никого не завербуешь. Весельем пронизаны все
сцены, где капитан Плюм встречается со своей возлюбленной Сильвией. Их
диалоги - словно бой на рапирах: удар, еще удар, временное отступление,
ловкий выпад, снова атака. А чего стоит сцена, где пройдоха Кайт, выдавая
себя за астролога, предсказывает простодушным горожанам их будущее! Тут уж
комических ситуаций, задора, страсти к розыгрышу хоть отбавляй!
Но Фаркер не только смешит. Сквозь смех то и дело прорываются нотки
осуждающие, сатирические, "колкие". Фаркер отлично знает жизнь. Он сам был
офицером-вербовщиком в пехотном полку. Он умен, наблюдателен, этот
лейтенант, приехавший однажды в Шрусбери вербовать солдат для королевской
армии, вот уже который год ведущей разорительную войну. Разве может он не
понимать всю жестокость законов о принудительной вербовке? Разве может не
видеть, как с помощью обмана и мошенничества людей насильно заставляют
служить королеве? Закон гласит: "...рекрутировать здоровых мужчин, не
имеющих определенных занятий и видимых средств к существованию..." Вот и
решает сержант Кайт (с полного на то согласия судьи и капитана Плюма)
забрать в солдаты "честного малого", шахтера: ведь он работает под землей, а
следовательно, не имеет "видимых" средств к существованию.
Кто побогаче, тот откупится от армии: даст взятку судье да капитану. Ну
а беднякам что делать? Порой и они находят выход: "Уж так мы договорились, -
доверительно сообщает суду подружка шахтера, - он будет звать меня женой,
чтоб меня за шлюху не считали, а я его - мужем, чтоб ему в солдаты не идти".
Кем же населил Фаркер свою комедию? Шахтер, проститутка, кузнец,
мясник, деревенский парень Буллок и его сестра Рози, сержант и капитан
королевской армии... Не часто доводилось английскому зрителю начала XVIII
столетия встречаться с такими героями. После светских остроумцев, щеголей и
кутил Лондона - простые люди маленького захолустного городка. К провинции у
Фаркера особое отношение, исполненное доверия, уважения. По замечанию
литературного критика и поэта Ли Ханта, читая пьесу, "вы словно вдыхаете
чистый, свежий, бодрящий воздух далекого захолустного местечка". И люди в
этом местечке, как убедительно доказывает Фаркер, выше душой и чище нравом,
чем лондонский свет, откуда брали своих героев Этеридж, Уичерли, Конгрив или
Ванбру. Неверно было бы, однако, полагать, что эти комедиографы никогда не
"опускались" до изображения провинциального быта и жизни: Уильям Конгрив,
например, знакомит нас в "Двойной игре" с "удивительным обществом" - лордом
и леди Трухлдуб и их окружением; в "Неисправимом" Джон Ванбру приводит нас в
дом сэра Танбелли Кламзи, где мы встречаемся с его женой и дочерью. Но
характеры этих провинциалов, выписанные сочно и ярко, наделены лишь
отрицательными чертами. Тупость, обжорство, леность ума, узость интересов -
вот что в первую очередь типично для "провинциальных аристократов".
Иное дело у Фаркера. Судья Бэланс, его дочь Сильвия, шропширский
джентльмен мистер Уорти - люди умные, образованные, по-своему интересные.
Нет, Фаркер далек от мысли идеализировать своих провинциалов! Рассказывает
он о них порой с мягким юмором, но всегда с каким-то внутренним чувством
признательности и уважения. Благодаря Фаркеру, как тонко подметил один из
исследователей его творчества, Уильям Арчер, английская комедия начала XVIII
века вырвалась из узкого, замкнутого круга фешенебельных гостиных и кофеен
Лондона и перекочевала на рыночные площади, проселочные дороги, в дом
сквайра, в зал суда.
Воздух провинции словно облагораживает героев Фаркера, смягчает их
души. За бравадой и дерзостью капитана Плюма скрывается доброе сердце:
"Ей-богу же, я не такой непутевый, как думают, - признается он Сильвии. - Я
просто люблю привольное житье, а людям кажется, что это разврат. Ведь они
судят по видимости: им не вера в бога нужна, а набожность..." Сколько общего
окажется впоследствии у капитана Плюма с другим героем английской
литературы, добрым малым Томом Джонсом, главным персонажем романа Генри
Филдинга "История Тома Джонса найденыша", написанного четыре десятилетия
спустя.
Умная, энергичная и смелая Сильвия не имеет ничего общего с
"городскими" героинями Уичерли или Конгрива. Перед нами женщина благородная,
волевая, борющаяся за свое счастье, лишенная, по словам Плюма, "притворства,
неблагодарности, зависти, корыстолюбия, спеси и тщеславия, которые столь
свойственны ее сестрам". Не случайно так часто литературоведы сравнивают
Сильвию с Виолой и Розалиндой, героинями комедий Шекспира "Двенадцатая ночь"
и "Как вам это понравится". Сильвия - воплощение деятельного начала в жизни.
Задорная, остроумная, она не хочет стать женой-рабыней, беспрекословно
подчиняющейся воле мужа. Капитану Плюму она станет другом, будет
равноправной участницей всех семейных дел и затей, вместе с мужем будет "все
утро носиться под звуки охотничьего рога, а весь вечер - под звуки скрипки".
Надменная Мелинда, обладательница солидного состояния, в финале пьесы
"капитулирует" перед верностью мистера Уорти, понимая, что главное в жизни -
искреннее чувство.
Доброе расположение Фаркера ко многим своим героям сказалось и в том,
что драматург никогда не превращает их в "ходячие карикатуры", как это
нередко делали его предшественники, комедиографы эпохи Реставрации. В пьесе
есть, пожалуй, всего лишь одно исключение - капитан Брейзен, нахальный,
болтливый, пошлый. Всех-то он знает, всюду бывал, во всех битвах участвовал,
со всеми на короткой ноге. Здесь драматург не скупится на гротеск,
буффонаду.
Каждая сцена, в которой появлялся Брейзен, сопровождалась, по
свидетельству современников, саркастическим смехом. Этим смехом
зритель-буржуа казнил распущенность нравов, глупость и безрассудство
уходящей эпохи. Новый зритель не только смеялся. В финале спектакля он
торжествовал: Мелинда отдавала руку и сердце (а вместе с ними - приданое в
двадцать тысяч фунтов!) мистеру Уорти. Богатство и красивая жена (во
богатство прежде всего?) становились наградой добродетельному шропширскому
джентльмену, а не распутному Брейэену.
Фаржер не пренебрегал теми драматургическими средствами, к которым
привык зритель. В "Офицере-вербовщике" он использует все богатство
театральных приемов, выработанных предшественниками. Фаркер любит и умеет
поражать публику неожиданностью поворотов в судьбах героев, заставляет
зрителя внимательно следить за одновременным развитием нескольких сюжетных
линий, мастерски нагнетает действие. Задолго до Фаркера был хорошо испытан и
выверен прием переодевания: в мужской наряд облачались шекспировская Виола,
Фиделия из "Прямодушного" Уичерли, Оливия и Тереза из "Младшего брата" Афры
Бен.
Веселый розыгрыш, обман, хитроумная проделка были также неотъемлемой
частью многих комедий. Псевдогадалки, прорицатели, астрологи-мошенники - все
эти персонажи пользовались популярностью у зрителя, да и актеры считали, что
в этих ролях есть что играть. Дабы потрафить театральным вкусам века,
"гадает по звездам" и сержант Кайт, суля богатство и славу мужской половине
города Шрусбери.
Но если в отношении структуры пьесы Фаркер следовал многим канонам,
выработанным задолго до него, то в области языка он шел путями новыми. Герои
Фаркера не щеголяют цитатами из классиков, не изощряются в сравнениях,
высокопарных эпитетах, не создают "походя" афоризмов, которые становятся
затем достоянием всех лондонских кофеен. Диалоги комедии исполнены простоты,
безыскусственности, в них звучит подлинно "разговорная интонация". Грубая
речь солдат и новобранцев, "зазывальные рулады" сержанта Кайта, степенные
рацеи судьи Бэланса, дерзкая и остроумная "словесная перепалка" Сильвии и
капитана Плюма - все это создает яркую, реалистическую картину языковых
особенностей эпохи. <...>
Действующие лица
Мистер Бэланс, судья
Мистер Скейл, судья
Мистер Скрупл, судья
Мистер Уорти, джентльмен из Шропшира
Капитан Плюм, офицер-вербовщик
Капитан Брейзен, офицер-вербовщик
Кайт, сержант Плюма
Буллок, деревенский парень
Костар Пермейн, рекрут
Томас Эпплтри, рекрут
Мелинда, состоятельная особа
Люси, служанка Мелинды
Сильвия, дочь Баланса, влюбленная в Плюма
Рози, деревенская девчонка, сестра Буллока
Констебль, первый из толпы, слуга, кузнец, мясник, подсудимый, жена,
женщина, управляющий, рекруты, слуги и служанки, толпа.
Место действия - Шрусбери
Пролог
В те дни, когда из-за Елены к Трое
Враждой прониклись древние герои,
Был греками сзывать в поход царей
Отправлен хитроумный Одиссей
Вербовщик этот опытный прокрался
Туда, где дезертир Ахилл скрывался
Внять зову долга не хотел Пелид -
Он знал, что смерть ему война сулит.
На брань подвигнуть рекрута такого
Труда Улиссу стоило большого.
Он, чтоб разжечь в Ахилле ратный пыл,
Все чары красноречья в ход пустил,
Прельщал поживой, славою манил
И вынудил у юноши согласье
Встать под знамена, Трое на несчастье.
Не зря вербовщик тратил свой запал:
Вернул Елену муж, а Гектор пал.
Но коли для того, чтобы из плена
Освободить всего одну Елену,
Полмира за оружие взялось
И в рекруты царям идти пришлось,
На что мы не дерзнем в угоду залу,
Где нынче собралось Елен немало?
И коль воспел Гомер, старик слепой,
Одну Елену с пылкостью такой,
Британцы ль не сумеют с ним сравниться,
Увидев в ложах всех Елен столицы?
Действие первое
Сцена первая
Рыночная площадь. Барабан выбивает "Марш гренадеров".
Входит сержант Кайт, за ним толпа.
Кайт (громко, на всю площадь). Если кто из вас, джентльмены, пусть он
даже не ополченец, желает пойти на службу ее величества и посбить спеси с
французского короля, если у кого из вас, подмастерья, строгий хозяин, а у
тебя, сынок, непочтительные родители; если какому слуге жрать нечего, а муж
женою по горло сыт, - приходите все к честному сержанту Кайту в таверну
"Ворон" в нашем славном городе Шрусбери, вас там угостят на славу и мигом
избавят от всех забот... Мы не за тем, джентльмены, тут в барабан бьем,
чтобы кого-нибудь заманить и заарканить. Да будет вам известно, джентльмены,
я человек благородный и вербую я не простых солдат, а особенных -
гренадеров. Слышите, джентльмены, гренадеров! Взгляните на эту шапку,
джентльмены! Это не простая шапка, а почти что волшебная! Наденешь ее, и не
успеют спустить курок, как ты уже джентльмен. Счастливчики, кто шести футов
ростом! Этим на роду написано быть большими людьми. (Первому из толпы.)
Позвольте, сударь, примерить вам эту шапку.
Первый из толпы. Да что-то боязно! Еще в солдаты за это угодишь!
Кайт. Не волнуйся! В солдаты попадешь, если запишешься. А ну-ка
посмотрим, идет тебе эта шапка?
Первый из толпы. А вдруг она заколдованная? Вдруг возьмут и устроят
против меня Пороховой заговор?
Кайт. Нашел чего бояться, дружище!
Первый из толпы. Ой, чует мое сердце недоброе! А ну, покажите... (Хочет
надеть шапку.) Смердит потом и серой. Что это на ней спереди намалевано,
сержант?
Кайт. Королевский герб. Иначе - "Ложе чести".
Первый из толпы. А что это за "Ложе чести"?
Кайт. Великое ложе! Раза в полтора больше знаменитой кровати в Уэре.
Десять тысяч человек улягутся и друг друга не почувствуют.
Первый из толпы. Нам бы с женой такую! Лежали бы себе, друг друга не
трогали. А крепко спится на этом "Ложе чести"?
Кайт. Так крепко, что ни один еще не проснулся.
Первый из толпы. Ишь ты! Мою бы жену туда!
Кайт. Да ну?.. Так что же, братец, давай...
Первый из толпы. Уже и братец! Что-то я не припомню, приятель, чтобы мы
с тобой в родстве состояли. Ты меня, сержант, не уговаривай, не заманивай.
Захочу - запишусь, не захочу - не запишусь. Так что забирай назад шапку и не
лезь ко мне в родню. Я и в другой раз успею записаться. Еще уговаривает, в
братья лезет!
Кайт. Это я-то тебя уговариваю? Я тебя заманиваю? Да я выше этого,
сударь! Я в двадцати кампаниях участвовал!.. А вы, сударь, остры на язык, и
во всем остальном вы мужчина хоть куда: молодой да веселый! Люблю людей с
характером. А чтобы кого заманивать - боже избави! Это же низость! И все же,
право, в жизни не встречал такого ладного молодца! Ведь как шагает - твердо
да четко, ну точно башня на тебя движется! А чтобы кого улещивать - ни-ни!..
Пойдем, приятель, пропустим по стаканчику!
Первый из толпы. Что ж, охотно! С таким умным человеком и пенни не
жалко потратить. Считайте это за извинение, сударь.
Кайт. Руку, приятель! А теперь, джентльмены, довольно слов - вот мой
кошелек, а на квартире у меня сыщется бочонок эля, да такого, что с ног
валит. Деньги королевские - питье тоже. Королева у нас щедрая и любит своих
подданных. Надеюсь, джентльмены, вы не откажетесь выпить за здоровье
королевы?
Все. Нет, выпить не откажемся!
Кайт. Крикнем же ура королеве и славному Шропширу!
Все. Ура!
Кайт. Бей в барабан!
Все уходят с криками; барабан выбивает "Марш гренадеров".
Сцена вторая
Там же.
Входит Плюм в дорожном платье.
Плюм. А, "Марш гренадеров"! Это мой барабан бьет. И толпа кричит "ура"
- значит, мы победили. Интересно, который час? (Смотрит на часы.) Четыре. А
из Лондона я выехал вчера в десять утра. Сто двадцать миль за тридцать
часов! Впрочем, это что! Вот начну вербовку, тогда намаюсь!
Входит Кайт.
Кайт. Добро пожаловать в Шрусбери, ваше благородие! "От вод Дуная к
берегам Северна...". Добро пожаловать, капитан!
Плюм. Вы стали так обходительны, мистер Кайт! Я вижу, вы совсем вошли в
роль вербовщика. Как успехи?
Кайт. За какую-нибудь неделю пятерых завербовал.
Плюм. Неужто пятерых! Кого же?
Кайт. Силача из Кента, цыганского короля, шотландского коробейника,
прохвоста стряпчего и валлийского пастора.
Плюм. Стряпчего? Ты что, рехнулся? Мало нам мороки! Сейчас же отпусти
его!
Кайт. Почему, сударь?
Плюм. Мне грамотеи не нужны! Еще, чего доброго, жалобы начнет строчить!
Отпусти его сию же минуту, слышишь!
Кайт. А с пастором как быть?
Плюм. Грамотный?
Кайт. Не скажу!.. Вот на скрипке здорово играет!..
Плюм. Этого не отпускай! А каково настроение в городе? Обрадовались,
когда узнали, что я еду?
Кайт. Вы, сударь, так нравитесь простолюдинам, а я судьям и разным
другим властям, что мы свое дело живо обстряпаем. Кстати, сударь, вы здесь
нежданно-негаданно завербовали еще одного рекрута.
Плюм. Это кого же?
Кайт. Помните свою старую приятельницу Молли из Касла? Ну, что
завербовали в прошлый приезд.
Плюм. Надеюсь, она не беременна?
Кайт. Что вы, сударь, вчера родила.
Плюм. Кайт, ты должен усыновить ребенка!
Кайт. Чтобы потом ее друзья заставили меня жениться на ней?
Плюм. Что же, тогда прихватим ее с собой. Она, знаешь, и постирать
может, а когда и постель постелит...
Кайт. А мне не надобно. Я ведь женат, ваше благородие.
Плюм. На скольких?
Кайт. Враз не припомнишь!.. (Достает бумагу.) Вот список личного
состава: я всех их на обороте записал. Сейчас посмотрю... Первой по списку
значится миссис Шили Хихикинс, которая торгует картошкой на Ормонд-Ки в
Дублине. Вторая Пегги Галлон - та, что держит питейное заведение в Уайтхолле
у Главного штаба. Долли Фургон - дочь возчика из Гулля. Мадемуазель ван
Плоскопопинс из Басса. Еще тут записана Дженни Балкйнс, вдова корабельного
плотника из Портсмута, только она не в счет: у ней в мужьях еще два флотских
лейтенанта и боцман с военного корабля.
Плюм. Да их у тебя целая рота наберется! Впрочем, где пятеро - там и
полдюжины. А скажи, пожалуйста, мальчик родился или девочка?
Кайт. Мальчишка, крепыш.
Плюм. Тогда запиши мать в свой список, а мальчишку в мой. Поставишь его
в списке гренадеров под именем Фрэнсиса Кайта, отпущенного на побывку к
матери. Деньги, положенные ему на содержание, можешь забирать себе. А теперь
иди утешать соломенную вдову.
Кайт. Слушаюсь, сэр.
Плюм. Стой! А в прорицатели ты здесь уж наряжался?
Кайт. Разумеется, сэр. Обо мне уже идет слава по всей округе как о
самом надежном из всех лгунов-предсказателей. Пришлось, правда, для пользы
дела посвятить в тайну моего домохозяина. Но он малый честный: мошенника не
выдаст. Вам будут солдаты, мне - деньги, что нам еще нужно? Вот идет ваш
приятель, мистер Уорти. Есть еще какие-нибудь распоряжения, ваше благородие?
Плюм. Пока все.
Кайт уходит.
Да разве это Уорти, это его тень!
Входит Уорти.
Что ты стоишь, скрестив руки на груди, Уорти? Открой свои объятия, ведь
перед тобой друг... Видно, у него сплин перекинулся на уши. Я вышибу из него
эту черную меланхолию!
Тебя, хандра, бесовку злую,
Волшебным прикасаньем прочь гоню я.
(Ударяет Уорти по плечу.)
Уорти. Плюм! Дружище! Цел и невредим?
Плюм. Как видишь. Я уцелел в Германии и не пострадал в Лондоне. Руки,
ноги, нос - все при мне. И внутри ничего не застряло - ни любви в сердце, ни
злобы, а желудок справится с любым количеством ростбифа.
Уорти. Счастливчик! Когда-то и я был таким.
Плюм. Что с тобой творится, старина? Не случилось ли у тебя в Уэльсе
наводнения или землетрясения? Или, может, твой отец восстал из мертвых и
отобрал у тебя поместье?
Уорти. Нет.
Плюм. Тогда, значит, ты женился.
Уорти. Нет.
Плюм. В таком случае ты сошел с ума или стал квакером.
Уорти. Сейчас я тебе все выложу начистоту. Узнай же, до чего опустился
твой друг! Веселый гуляка превратился в жалкого мечтателя, вздыхающего все
об одной.
Плюм. Чего это ради?
Уорти. Ради женщины.
Плюм. Руку, товарищ! Перед тобой другой жалкий мечтатель, вздыхающий
все об одном.
Уорти. А ты о чем вздыхаешь?
Плюм. О полке. Не о женщине же. Я, черт возьми, бывал верен зараз
пятнадцати, но ни об одной не вздыхал. А ты влюбился в одну и уже раскис!
Кто же твоя прекрасная Елена?
Уорти. Поистине Елена! Такая же прекрасная и такая же бездушная. Хоть
десять лет веди осаду, не овладеешь!
Плюм. Бездушная, говоришь? Она что, шлюха?
Уорти. Да нет.
Плюм. Тем хуже. Но кто она? Я ее знаю?
Уорти. Прекрасно!
Плюм. Быть того не может. Я не знаю женщины, которая выдержала бы
десятилетнюю осаду.
Уорти. А что, если это Мелинда?
Плюм. Мелинда?! Но год назад она уже почти капитулировала и готова была
сдаться на приличных условиях. Помнится, я еще советовал тебе, отправляясь в
поход, предложить ей содержание в пятьсот фунтов годовых.
Уорти. Я так и сделал. Она выслушала меня и сказала, что должна с
недельку подумать. Но тут неожиданно для нее самой прибыло подкрепление, и
мне пришлось отказаться от надежды на победу и опять возобновить осаду.
Плюм. Я что-то не пойму, объясни-ка.
Уорти. В решительный момент во Флинтшире скончалась ее тетка, леди
Капитал, и оставила ей в наследство двадцать тысяч фунтов.
Плюм. Ну, теперь прелестная Мелинда для нас потеряна! Согласно правилам
тактики, твоя осада, Уорти, больше не имеет смысла. Раз у осажденных теперь
вдоволь провианта, измором их не возьмешь. Придется удвоить натиск и взять
город штурмом - или погибнуть.
Уорти, Я уже пробовал атаковать ее - все пустил в ход, - но был столь
решительно отброшен, что расстался с мыслью сделать ее своей любовницей. Я
изменил тактику, стал сдержанным и покорным и теперь добиваюсь ее руки.
Плюм. Ну, чем покорней будешь ты, тем надменней она. Начни только
молиться ей, как богине, и она станет обращаться с тобой, как с собакой.
Уорти. Так и вышло.
Плюм. Все они таковы. Поверь, Уорти, сдержанностью и покорностью ты
ничего не добьешься. Своим унижением ты не победишь ее гордости. Если ты
хочешь, чтоб она больше ценила тебя, заставь ее поменьше ценить собственную
особу. Постой, на твоем месте я бы прежде всего переспал с ее горничной и
нанял двух-трех девчонок, чтобы те повсюду рассказывали, будто они от меня
понесли. А что, если нам подшутить над всеми местными красотками, кроме нее?
Устроить бал и не позвать ее и еще нескольких уродин.
Уорти. Подобного унижения она бы не вынесла! Но мы живем в такой дыре -
у нас не дают балов, не пишут памфлетов и...
Плюм. Скажешь, не брюхатят баб?! Это когда в городе столько
вербовщиков! По-моему, у них правило: оставить после себя столько же будущих
солдат, сколько они увезут с собой.
Уорти. Никто не сомневается, что ты не щадишь себя для отчизны, храбрый
капитан. Взять к примеру Молли из Касла. Знаешь, сколько шума было в городе?
Плюм. Надеюсь, до Сильвии ничего не дошло?
Уорти. А ты еще ее помнишь? Я думал, что ты совсем позабыл о ней,
бедняжке.
Плюм. Из-за твоих дел у меня выскочили из головы мои собственные.
Конечно, Сильвия пустила бы меня к себе в постель, если б только мы уладили
все предварительные вопросы. Но она полагала, что сперва надо обвенчаться, а
потом уже сблизиться, я же считал, что наоборот. Вот мы все и спорили. И
если она такая упрямая дурочка, что никак не может расстаться со своей
девственностью, то пусть и хранит ее всю жизнь.