Сембес вымолвил:
   — Жрица, у меня приказ, и он поступил от Короля, самого главного жреца самого Ресу. До тех пор, пока не поступят контрприказы лично от Короля или Королевы, я должен исполнять свой долг. И вы, конечно же, это понимаете.
   — Я понимаю, что ты игнорируешь мои слова! — закричала она. — Мне повторить?
   Хэдон вновь взглянул налево. Лалила и дети уже находились внутри храма. Пага стоял у входа, пристально смотря на них. Он выглядел неуверенным, будто не мог решить: остаться ли ему защищать Лалилу или вернуться на помощь Хэдону.
   Хэдон проговорил:
   — Беги так, будто сама Копоескин гонится за тобой, Кебивейбес! Я больше не могу их сдерживать! Иди немедленно!
   С криком он еще раз шагнул вперед, держа рукоять Каркена обеими руками. Сембес с воплем двинулся правой ногой вперед, его торс изогнулся, образовав одну прямую линию с левой ногой. Лезвие меча Хэдона ударило офицера с одной стороны, и острый край скользнул вдоль яремной вены Сембеса. Хэдон отступил назад; из шеи Сембеса хлынула кровь, он упал. Хотя Сембес не был столь же искусным фехтовальщиком, как Хэдон, но пострадал он не из-за этого, причиной его поражения явился жесткий непререкаемый порядок. Только нуматену имели право пользоваться длинным, слегка изогнутым оружием с тупым концом. Несмотря на его очевидное превосходство по сравнению с более коротким кинжалом в индивидуальной схватке, военным и морякам по всей Империи запрещалось использовать его — исключение составляли микавуру, но пираты не ведали норм морали. Правда состояла в том, что, будь Сембес вооружен тену, он также мог погибнуть, но не столь быстро, а его копьеносцы могли бы продвинуться и отогнать Хэдона.
   Теперь же, еще до того, как копьеносцы сумели изменить свои позиции, и метнуть копья, Хэдон скрылся из виду. Вход находился всего лишь в двадцати шагах, а Хэдон ведь был самым быстрым бегуном Империи. Но даже, учитывая это, он не мог рисковать. Когда оставалось преодолеть последние шесть футов, он резко опустился, держа одной рукой над собой тену, и заскользил по тротуару лицом вниз. Его грудь, колени и пальцы на ногах горели, но он стремительно бросился в полумрак палаты.
   Пага отскочил в сторону как раз вовремя — это уберегло его от сокрушительного удара. Три копья вонзились рядом; одно ударилось о боковую стену входа, одно пролетело над головой Хэдона и воткнулось в привратника, еще одно, отскочив от цементной поверхности, проскользило по ней и, наконец, успокоилось близ Хэдона.
   Он поднялся, прыжком отскочив в сторону. Хотя теоретически положение его было безопасно, он не был уверен, что копьеносцы достаточно хладнокровны, чтобы понимать это.
   Хэдон вновь встал на ноги. Пага, который, казалось, состоит лишь из бороды и ног, отчаянно дрожал в углу. Несчастный привратник лежал на спине с копьем, торчавшим из груди; он кашлял кровью, несколько раз дернулся прежде, чем умереть.
   Лалила и двое детей прошли, по-видимому, в следующую палату.
   Затем появилась Клайхи. Она явно выглядела шокированной.
   — Ты даже не попытался поговорить, — в ее голосе сквозил упрек. — Я в самом деле полагала, что смогу заставить их повиноваться и впустить тебя. Обошлось бы без кровопролития.
   — Я предчувствовал подобную ситуацию, — сказал Хэдон. — Переговоры только отсрочили бы неизбежное. Более того, я знаю Сембеса, точнее — знал его. Он был отличный парень, ярый поборник правильных поступков и закона. Он состоял на службе у Короля. Сейчас он лишь долго колебался. Первый же мой шаг к храму стал бы последним; его меч вонзился бы в мою спину. Мне пришлось захватить врасплох его самого и его людей. Что тоже плохо — мне нравился Сембес. Но сейчас не время горевать о нем. Оно наступит позднее.
   Если вообще когда-нибудь наступит, мысленно добавил он. Последние события развивались слишком стремительно, не оставляя времени для печали и сожаления. Хэдон понимал, что в самом ближайшем будущем скорость станет еще более решающим фактором, совсем скоро.
   Палата, в которой он находился, не претерпела никаких изменений с тех пор, как он видел ее в последний раз — и неудивительно, ведь все здесь оставалось неизменным вот уже пятьсот лет. Пол залит цементом — несомненно, это не изначальный пол, — а гранитные стены покрывал толстый слой штукатурки. Они были расписаны фресками, представляющими сцены на темы религии и истории Опара. Действие преимущественно происходило в джунглях, которые изображались в ядовито-зеленых и кроваво-красных тонах. Тут и там, между фресками виднелись резные фигурки людей и животных. Там же к стенам крепились продолговатые таблички из золота с нанесенными на них иероглифами — реликвиями тех дней, когда еще не была принята слоговая азбука героя Авинеса. Место это древнее, подобно всем палатам и священным местам храма. Время, казалось, мрачно зависло над храмом, излучая плотную серую ауру сквозь болтовню людских толп, наполнявших его и днем и ночью. Время плотно осело здесь, впитываясь в гранитные стены и памятники материальной культуры и, казалось, заплатило ренту за вечность. Говорили, что храм просуществует десять тысяч лет; так пообещала Сама могущественная Кхо его создательнице — жрице Лупоес. И в самом деле, это было единственное строение в Опаре, не разрушенное в результате трех сильных землетрясений, хотя потребовался обширный ремонт.
   Хэдон недолго предавался размышлениям. Шум снаружи вынудил его вернуться ко входу. Сначала он не мог понять, что творится. Сразу за входом бурлил водоворот толпы, яростно кричащей, вопящей, плачущей. Затем в стене тел появился просвет, в котором возник копьеносец, забитый до смерти разъяренной толпой.
   Через несколько минут все закончилось, как только в верху и в низу улицы раздался пронзительный свист. Толпа пришла в чувство, осознав, что люди Короля на подходе, и рассеялась. На месте осталось двенадцать окровавленных трупов.

25.

 
   Некоторое время спустя улицу покинули все жители. Ее единственными обитателями остались лишь звери да птицы, брошенные своими испуганными владельцами, и около пяти десятков солдат. Хэдон обрадовался, увидев, что почти сразу же прибыло такое же количество солдат Королевы. Он понимал, что в противном случае ему, видимо, пришлось бы укрыться в глубине храма. По общепринятому правилу он мог полагать себя в безопасности на расстоянии по меньшей мере одного фута от входа, но Хэдон не сомневался, что на самом деле разъяренные люди Короля вполне способны нарушить святость убежища. Теперь же, видя перед собой людей Королевы, они не осмелятся.
   Клайхи послала послушницу за Королевой. Затем справила последние обряды над привратником, судьба которого оказалась столь печальной. Завершив их, она вышла из храма. Ее приветствовали командиры и тех, и других сил; она отвела офицеров в сторону, чтобы обсудить создавшееся положение.
   В разгар их оживленной беседы прибыла Фебха — высокая изможденная женщина лет пятидесяти. В молодости она была красавицей с полной высокой грудью, со слегка округлыми формами, длинными ногами. Черты лица ее впечатляли, хотя их портил слишком длинный нос. Теперь же, несмотря на молитвы своих подчиненных, затратив несколько лет на борьбу с лихорадкой неизвестного происхождения, она походила на ведьму. Но все еще сохраняла незаурядность и могла при желании внушать страх.
   На Фебхе был килт из шкуры леопарда, перехваченный в талии коротким поясом из соединенных меж собой золотых колец, украшенных бриллиантами. Ее длинные черные волосы завязаны в узел Психеи, на который надета шляпа из множества овальных и круглых кусочков золота. С каждой стороны шляпы до талии свисали нити из золотых монет овальной формы. Большое количество массивных золотых браслетов с инкрустацией из драгоценных камней украшали руки и ноги. К поясу посредством золотого кольца прикреплен кинжал, украшенный драгоценными камнями, а в правой руке она держала длинный дубовый жезл, с огромным бриллиантом на конце.
   Прошествовав через палату в сопровождении многочисленной свиты жриц, советников и слуг, среди которых были и мужчины, и женщины, Фебха приветствовала Хэдона. Затем она вышла на улицу и стала громко требовать, чтобы ей рассказали о том, что же произошло.
   Хэдон уже собрался последовать за ней, как услышал свое имя. Он повернулся на звук знакомого голоса и поспешил обнять отца. Кумин охватил сына одной здоровой рукой и заплакал. Справившись с собой, он сказал:
   — Я плачу, сын мой, не только от того, что ты возвратился после долгого отсутствия, я плачу по твоей умершей матери!
   — Когда это случилось?
   — Три дня назад, сын. Она слегла в постель, жалуясь на боль в нижней части брюшины. Она разбудила меня где-то на рассвете, говоря, что боль очень сильна, да я и сам мог сказать то же самое, увидев ее при свете свечи. Ей следовало разбудить меня гораздо раньше, хотя я сомневаюсь, что это изменило бы что-нибудь. Я пошел за доктором, но еще до того, как он смог прийти, из уст твоей матери раздался громкий крик, и несколько минут спустя в сильной агонии она умерла.
   — Доктора произвели вскрытие, необходимо было определить, умерла ли она вследствие отравления, или колдовства, или потому, что великая Кхо так пожелала. Доктора представили заключение, в котором сообщалось, что какой-то ее орган был болен в течение некоторого времени, затем прорвался, выпуская свои яды в организм.
   — Твой брат с семьей спустились с гор — он начал там работать после твоего отъезда — и мы похоронили ее в полдень.
   Хэдон понимающе кивнул.
   — Я принесу в жертву превосходную корову на ее могиле, когда появится такая возможность. — Затем Хэдон заплакал вместе с отцом. Немного погодя Лалила потрясла его за плечо, и он взглянул на нее.
   — Начались схватки, — сообщила она.
   Хэдон поднялся, вытирая глаза. Снаружи доносился резкий голос Фебхи. Она устроила разнос людям Короля за то, что они вторглись в убежище, хотя бы даже и случайно. Они убили привратника в храме, и Кхо вряд ли простит им это.
   Полковник, стоявший во главе королевского отряда, кричал, что солдаты, сотворившие это, мертвы, что они заплатили за все. Как бы то ни было, она должна признать, что произошел несчастный случай, а следовательно, богохульства не совершилось. Фебха ответила, что не даст втянуть себя в спор, но святотатство имело место, случайно или намеренно. Полковник начал говорить что-то, но она велела ему замолчать. Затем затрубили медные трубы, забили барабаны, и люди закричали:
   — Король! Король!
   Хэдон подошел к жрице средних лет, стоявшей позади толпы внутри входа:
   — Дарбха!
   — Да? — Узнав его, жрица заулыбалась и вскрикнула:
   — Хэдон!
   — У моей жены, Лалилы, — родовые схватки, — волновался он. — Ее следует поместить в Палату Луны.
   Дарбха с трудом смогла оторваться от событий на улице. Хэдон произнес громко:
   — Вот Лалила! Ты знаешь о пророчестве относительно ее ребенка?
   — Да, мы знаем, — ответила Дарбха. — Вчера услышали об этом .
   Она протолкнулась сквозь людскую массу и заговорила с Клайхи, стоявшей за дверью. Клайхи неохотно оставила свой пост, но осмотрев Лалилу, принялась действовать весьма быстро. Она подозвала к себе трех жриц и отдала распоряжения поместить Лалилу в приготовленную для нее палату.
   Хэдон поцеловал Лалилу:
   — Все будет в порядке!
   — Я надеюсь! — сквозь слезы произнесла она. — Но боюсь, здесь произойдет что-нибудь ужасное, Хэдон! И очень скоро!
   — Если это и так, ты все равно ничего не сможешь сделать, — проговорил он. Мороз прошел по его коже, даже шея дернулась, но он сохранял внешнее спокойствие, будто слова Лалилы не имели значения.
   — Ты должна идти с Клайхи. Все будет хорошо. Сейчас мы в храме, а согласно предсказанию, жизнь нашего ребенка будет долгой и славной, если он родится в этих стенах.
   Клайхи заговорила с четвертой жрицей:
   — При первой же возможности сообщите Фебхе. Скажите ей, что Лалила здесь и скоро родит.
   Клайхи и остальные собрались вокруг Лалилы; потом одна из них завела протяжную песнь, и они поспешно увели Лалилу. Хэдон вернулся к двери. Его вряд ли допустили бы в Палату Луны, все равно он ничем не мог успокоить ее.
   Отец Хэдона выглядел озадаченным. Очевидно, жрицы ничего не сказали ему о пророчестве. Хэдон стал объяснять, но его прервал туш, исполняемый трубами и барабанами.
   — Позднее, отец, когда будет время. — И стал прокладывать себе сквозь толпу путь к входу в храм.
   Появился Король, а с ним еще сотня солдат. Король и его жена стояли друг против друга в пространстве меж своих солдат, стояли буквально нос к носу и орали друг на друга. Гамори был плотного сложения с крючковатым носом и синеватым подбородком, с густыми и темными волосами, но и седины хватало. Волосы локонами свисали ниже плеч, скрывая таким образом то обстоятельство, что он давно лишился правого уха. Его отсекли во время схватки, в которой Кумин потерял руку.
   Фебха, будто устав спорить и опасаясь окончательно потерять свое достоинство, резко оборвала разговор. Она направилась к храму, слыша раздававшиеся ей вслед вопли Гамори. Он приказывал ей вернуться, но Она — Королева и верховная жрица, а потому ее положение выше — не обращала на него внимания.
   Лицо Гамори побагровело; в смятении он выхватил копье из рук стоявшего рядом солдата. Крик ужаса разнесся над толпой, в которой находилось много и его людей. Хэдон закричал, предупреждая Фебху об опасности, и ринулся к ней, намереваясь защитить ее. В тот же миг и офицер вооруженных сил Королевы побежал вперед на ее защиту. Гамори что-то прорычал — Хэдон уловил лишь выражение его лица, но не смог разобрать слов — и метнул копье в лицо офицера. Лезвие вонзилось ему в рот; он опустился и, пытаясь ухватиться за ножны, упал на спину. Со стороны людей Королевы раздался шум, они пошли в атаку. Хэдон обхватил Фебху за талию и буквально понес ее к храму, выбирая путь между ее солдатами и воинством Короля. Гамори сейчас мог бы проткнуть его со спины, но Король сам, развернувшись спиной, бежал под защиту копий своих солдат. Затем копья взметнулись с обеих сторон, и две силы, столкнувшись, перемешались в людском водовороте свирепой схватки.
   Уже в комнате Хэдон отпустил Фебху. Она неистовствовала в течение нескольких минут, затем, будто ей плеснули водой в лицо, успокоилась.
   — Мои люди погибнут; противник превосходит их числом, — промолвила она. Она призвала к себе трубача, который по ее приказу протрубил сигнал к отступлению. Мгновение спустя многие люди Королевы вырвались на свободу. Около двадцати оказались в палате; остальные пали на поле боя.
   Фебха отдала еще один приказ, и над огромным входом опустилась решетка. За ней последовала прочная железная дверь, которая блокировала вход в храм и не позволила бы людям Гамори, пожелай они того, проникнуть внутрь.
   — С этого момента между нами война! — кричала Фебха. — Мы будем действовать немедленно! Она пристально посмотрела вокруг, увидела Клайхи, направлявшуюся к ней, и спросила:
   — В чем дело?
   — Женщина Хэдона, Ведьма с Моря, — проговорила Клайхи. — Ее поместили в Палату Луны. Но родовые схватки прекратились. Они оказались ложные.
   — Так или иначе, держите ее там, — распорядилась верховная жрица. — прорицание должно исполниться. — Она посмотрела на Хэдона:
   — Добро пожаловать домой, смельчак. Хотя возвращение печально и ужасно! Однако нельзя сказать, что такое трудно было предвидеть! Что ж, Гамори показал всем, к чему стремится, мне-то это давно известно. Он хочет вознести Пламенеющего Бога выше Матери Всего. И он желает, вовсе не случайно, поставить себя выше Королевы. Ты видишь, Хэдон, его агенты тоже слышали о пророчестве, и Гамори опасается этого ребенка. Он боится также и того, что ты, хоть и лишен права на трон в своей Империи, можешь захотеть провозгласить себя королем в его стране. И потому он справедливо опасается моей попытки свергнуть его и сделать королем тебя.
   — Меня? Королем? — воскликнул Хэдон.
   — Ты победитель Великих Игр, и потому тебе надлежит быть королем. Ты — истинный почитатель Кхо и потому тебе следует заменить эту жалкую гиену Гамори. И потом, существует пророчество. Если твоему ребенку предначертано добиться обещанной славы, девочка должна быть под защитой. Кто же сумеет лучше защитить ее, как не отец — король? И ее мать — королева?
   — Моя Королева… — начал Хэдон.
   — Я больна и не проживу долго, — продолжала Фебха. — Если я вскоре умру, Гамори и почитатели Ресу получат большое преимущество. Клайхи — женщина способная, сильная, но ей необходим достойный мужчина, чтобы направить ее силы. Ты — мужчина. Но ты не можешь жениться на ней, ты муж женщины с глазами цвета фиалки, появившейся из-за Звенящего Моря, женщины, о которой имеется прорицание. И ты отец ребенка, который должен родиться. Поэтому я объявляю тебя новым королем, который должен захватить трон Гамори по велению могущественной Кхо. А твоя жена станет королевой. Не беспокойся по поводу Клайхи. Она ждала этого и довольна. Она не амбициозна и не имеет цели стать верховной жрицей и королевой.
   — Это правда, — проговорила Клайхи. Жрица только что оказалась рядом с Хэдоном. — Но должна заметить, что объявить Хэдона и Лалилу правителями Опара — это одно, а занять трон на самом деле — это совсем другое. На пути стоит Гамори.
   Фебха оглянулась по сторонам:
   — Здесь слишком много народа, чтобы обсуждать государственные дела. — Кивком она подозвала жрицу:
   — Хола, позаботься о девочке Абет и мальчике Коре и проследи, чтобы людям Хэдона было удобно. Кумин, ты пойдешь с нами.
   Фебха повела их сквозь множество великолепных комнат, некоторые своим величием и красотой превосходили апартаменты дворца Императрицы Кхокарсы. В одной комнате было семь высоких золотых колонн, пол другой покрывал единый лист золота, говорят, три фута толщиной.
   Опар и вправду был богат, но гордость его жителей несколько омрачалась сознанием того, что город является объектом зависти и алчности. Он в безопасности, пока сильна Империя, но теперь, когда гражданская война ослабила ее, положение Опара стало весьма уязвимым для нападения. Налет пиратов микавуру — это лишь попытка проверить надежность его обороны. А тут еще сам Опар оказался втянутым в войну между собственными гражданами.
   Они поднялись на три пролета гранитной лестницы, прошли по длинному коридору, отделанному полированной слюдой, в покои Фебхи. Покои были по-настоящему роскошны, но Королева провела гостей в маленькую комнатку, почти пустую, и предложила сесть за простой деревянный стол. Пока им подавали вино и еду, Фебха в общих чертах обрисовала план атаки. Хэдон был поражен. Очевидно, она долгое время ждала подобной ситуации.
   Однако еще до того, как она смогла закончить говорить, Фебхе пришлось сесть на стул. Щеки ее покраснели, глаза лихорадочно заблестели, дышать стало тяжело. Грудь, качаясь, то поднималась, то быстро опускалась.
   — Это лихорадка, — сказала она, хотя объяснений и не требовалось. — Нет никакого способа справиться с ней. У меня сильная воля, но я не могу заставить свою плоть не замечать огня, подтачивающего ее. Но ты, Хэдон, и ты, Клайхи, вы знаете, что делать. Что касается тебя, Кумин, тебе знаком путь. Не забыл древние туннели, старый бродяга? Ты можешь повести своего сына на битву.
   — Я способен на большее! — воскликнул Кумин. — У меня только одна рука, пусть я провел многие годы, подметая полы и вытирая пыль со статуй, но я нуматену! Я владею мечом лишь одной рукой, но могу принести много пользы!
   Фебха, прикрыв глаза, улыбнулась:
   — Отлично! Так и будет!
   Кумин выглядел возбужденным. Он был на два дюйма ниже своего сына, но имея шесть футов роста, все же считался в Опаре высоким. Волосы его поседели, хотя, когда он был в возрасте Хэдона, они чернели, как крыло Кагага, ворона. Кумин набрал немного жирку, к плотному телосложению прибавился живот, но бывший воин казался очень сильным. И в самом деле, из-за того, что нужда заставила его пользоваться одной рукой в течение двадцати лет, он развил в ней необыкновенную силу.
   — Я отдал свой Каркен сыну, но это не значит, что я не могу орудовать другим!
   — Итак, Хэдон, ты должен сделать это сегодня же вечером, — сказала Фебха. — выбери еще несколько других мужчин; Клайхи назовет тебе имена лучших. И пусть Кхо дарует тебе хитрость и мужество избавить нас от этой гиены Гамори.
   Раздался стук в дверь. Слуга открыл ее, вошла жрица. Она наклонилась, шепча что-то на ухо Фебхе, затем, бросив взгляд на Хэдона и Кумина, вышла. Фебха с минуту молчала.
   — У меня плохие новости, — произнесла она наконец. — Кумин, твоего сына, Метсуха, схватили люди Гамори. Его держат сейчас за Дверью Девяти. Мой муж-свинья, передал, что желает говорить с тобой, Хэдон.
   Кумин выругался. Хэдон воскликнул:
   — Что могло ему понадобиться…? Он замолчал, нахмурясь:
   — Полагаю, он хочет сторговаться. Если я сдамся ему, он освободит Метсуха невредимым.
   — Я догадываюсь, что именно это он и предложит, — проговорила Фебха. — Но ты не можешь так поступить, даже если он и желает того. Ты необходим Лалиле; ты будешь нужен своему еще неродившемуся ребенку; ты нужен Опару. Мне жаль Метсуха, но ты не вправе жертвовать собой ради брата.
   — Давайте сначала спустимся и послушаем, что скажет Гамори, — предложил Кумин. — Он был бледен, но настроен решительно.
   Фебха послала слуг за носилками. Она расположилась в них, ее вынесли. По дороге Хэдон спросил отца о своей сестре.
   — Дедар сейчас замужем, — начал рассказывать Кумин. — Она уехала вместе со своим мужем Манкитом — ты помнишь его — в новое поселение Картенкло. Это было год назад. Шесть раз от нее приходили известия. Она счастлива, хотя и говорит, что жизнь тяжела. Дедар беременна, потому и я счастлив. Она собирается подарить мне еще одного внука, хотя лишь Кхо знает, увижу ли я его когда-нибудь.
   — Ты проживешь долго и увидишь еще много внуков, отец, — сказал Хэдон.
   Вновь пришлось разгонять толпу, собравшуюся напротив входа, чтобы Фебха, Хэдон и другие могли выглянуть наружу. Прочная стальная дверь была поднята, решетка все еще опущена. Сменив носилки на кресло, Королева распорядилась:
   — Поднимите решетку.
   Мужчины подняли кресло и понесли Фебху в нем к самому входу. Хэдон подумал, что это не очень разумно, ибо это делало ее весьма уязвимой, но, очевидно, она верила, что даже Гамори не посмеет напасть на нее.
   На рыночной площади было полно людей Короля — по подсчетам Хэдона около тысячи, все построены. Оглядываясь вокруг входа, он видел, что происходило в низу улицы, за массами облаченных в бронзовые доспехи людей с бронзовым же оружием. По обеим сторонам — толпа жителей. Перед ними — три шеренги копьеносцев. Горожане не особенно шумели, но сейчас слышались отдельные выкрики на фоне ропота недовольства.
   Люди, видимо, намеревались заставить Гамори вести себя благоразумно, подумал Хэдон. Угрозы в адрес самой верховной жрицы могли привести их в состояние ярости, а это для Гамори было бы нежелательно.
   С другой стороны, он, по всей видимости, должен действовать достаточно быстро, чтобы провести пробу сил. Гамори, наверное, полагал, что резня жителей на улицах заставит повиноваться остальное население. И мог вполне оказаться прав.
   Затрубили трубы. Войска справа расступились, и через узкую улочку вышли шесть солдат и арестованный.
   Хэдон крикнул: “Метсух!”, и услышал, как отец эхом повторил имя.
   Метсуха, во многом походившего на Хэдона, со связанными сзади руками, с окровавленным лицом и задыхающегося, бросили на мостовую. Гамори жестом приказал трубам и барабанам играть громче. Толпа стихла. Раздался рев Гамори:
   — Обмен! Фебха! Обмен! Один изменник взамен другого!
   Ее голос прозвучал ясно, но слабо:
   — Что такое, Гамори? Кто изменник? Ты единственный изменник, которого я вижу!
   — Не я, — проревел Гамори. — Я не веду войны против тебя, жена! Я лишь отстаиваю право Ресу на первенство, на тот порядок вещей, которого следует придерживаться! Но я здесь не для того, чтобы спорить с тобой! Мне нужен этот изменник, Хэдон! Наш Император сообщил мне, что его следует арестовать и выслать назад, в Кхокарсу!
   — У нас нет законного Императора, — заявила Фебха. — Наша Императрица, Верховная Жрица Авинет, объявила Минрута предателем, богохульником и нечестивцем! Потому, Гамори, у тебя нет законного основания для своего требования! В действительности, настаивая на заявлении бунтовщика Минрута, ты объявляешь всем, кто тебя слышит, что ты — мятежник, богохульник и нечестивец. И потому великая Кхо относится к тебе неодобрительно, Гамори! Она сердится на всех, кто тебя поддерживает! Смерть и разрушение станут гостями тех, на кого прогневается Кхо!
   — Замолчи, паршивая лживая сука! — взревел Гамори. Его физиономия налилась кровью, но лица стоявших рядом с ним солдат были бледны. — Я здесь не для того, чтобы обсуждать религию или политику или что-либо еще, кроме обмена изменниками. Мне нужен, Хэдон! И если он откажется сдаться мне сам, или ты запретишь выдворить его из храма, то я казню его брата! Сейчас же! На его и твоих глазах! И на глазах богов! Кровь Метсуха будет на руках Хэдона и твоих!
   — Ты не имеешь права приказывать верховной жрице Кхо замолчать или унижать ее — а таким образом оскорблять и саму Кхо — не понеся за это возмездия, — проговорила Фебха. Теперь ее голос звучал громче, на какое-то время гнев Королевы преодолел ее слабость.