Все действо заняло секунд шесть. Трое горцев мертвые лежали на земле. У двоих были перерезаны горла; у третьего виднелась кровавая рана на месте солнечного сплетения. Незнакомец обтер нож об одежду верзилы и втолкнул его в ножны. Затем, выпрямившись, сердитым жестом отбросил со лба пряди волос. Хэдон мельком заметил у него тонкий шрам, который начинался как раз над левым глазом, пересекал макушку головы и заканчивался над правым ухом.
— Все это получилось очень глупо, — сказал он. — Я пытался избежать этого, но они настаивали.
— Не стоит особо переживать, — заметил Хэдон. — Горцы сами были зачинщиками. Я могу засвидетельствовать. Кое-кому из их рода непременно захочется отомстить. Эти люди, знаете ли, придерживаются старых обычаев. Они, несомненно, хотели вас ограбить, может, родственники примут это во внимание.
— Нож был лишь предлогом, — сказал незнакомец. — Они знали, что я стал очевидцем преступления, которое они совершили пару дней назад в горах к северо-востоку отсюда. Я шел по тропе, когда услышал крики. Я забрался в заросли и незаметно крался за этими горцами. Они перерезали горло фермеру и двум его детям и насиловали его жену либо пытались это сделать. Горцы были настолько пьяны, что никто из них не мог управиться… Тогда они и ей перерезали горло и, шатаясь, удалились прочь со своей жалкой награбленной добычей. Я вышел из чащи взглянуть на убитых, а одного из убийц дернула нелегкая оглянуться, и он заметил меня. Я пришел сюда — и мы снова встретились. Дальше вы сами все видели.
Хэдон бросил взгляд в северный угол базарной площади. Вслед за уцелевшим охотником толпа полицейских вываливалась из здания полиции. Горец что-то выкрикивал, указывая на Хэдона и незнакомца. После короткого совещания полисмены быстро направились к ним; горец трусил впереди, вертя головой и, очевидно, торопя стражей порядка.
“Этот горец либо излишне самонадеян, либо слишком пьян, чтобы соображать о последствиях. — недоумевал Хэдон. — Он же знает, что незнакомец был свидетелем убийств. Какого черта он тащит сюда полицию? Уж не полагает ли он, что его обвинения в шпионаже закроют вопрос об убийстве, опорочат все, что может сказать незнакомец?”
Оно, может, так и произошло бы, но на свою хмельную голову горец явно запамятовал, что Хэдон может показать против него. И если горец полагал, что полицейские арестуют также и Хэдона, он сильно заблуждался.
Хэдон принялся было делиться с незнакомцем своими соображениями, но тот, улыбаясь, сказал:
— Я никакой не шпион, но не могу позволить допрашивать себя.
Говоря это, незнакомец исчез. Хэдон с удивлением смотрел ему вслед. Он никогда не видел, чтобы мужчина бежал так быстро и непринужденно. Казалось, он вовсе не предпринимает никаких усилий, сберегая их для чрезвычайных обстоятельств.
— Он убежал вот туда! — кричал горец.
Полисмены пустились было в погоню, но Хэдон позвал их обратно. Он объяснил, что произошло. Дело кончилось арестом горца и заключением его в тюрьму.
Главный полицейский был почтителен, но тверд:
— Мы не можем удерживать его, пока вы официально не предъявите ему обвинение в неспровоцированном нападении, — заявил он. — В конце концов, мы располагаем лишь заявлением незнакомца об убийстве, если оно действительно имело место. Это могло быть убийство на основе кровной мести; в таком случае пусть это волнует соответствующие тотемы. Пока в качестве свидетеля не предстанет незнакомец, мы ничего не можем сделать. Весьма подозрительно, что он исчез.
— Отнюдь нет, — возразил Хэдон. — Вокруг шпионов поднялась такая истерия, что он, должно быть, посчитал себя в опасности, независимо от своей невиновности. Что же до горца, я действительно обвиняю его в неспровоцированном нападении с целью убийства.
— Есть его слова против ваших, — сказал констебль. — Итак, суд будет простой формальностью. Вы желаете, чтобы его казнили, подвергли избиению или продали в рабство?
— Я передаю суду свое исключительное право выбора наказания. Однако полагаю, что его нельзя продавать в рабство частному лицу. Преступник слишком опасен для этого. В таком случае его следует передать для правительственных работ в группу заключенных, скованных единой цепью.
— Я передам ваши рекомендации суду, — сказал констебль. — Он отдал честь Хэдону и распорядился убрать трупы.
Хэдон покинул рыночную площадь и вернулся в храм Кхо за несколько минут до того, как из него вышла Лалила.
Она выглядела измученной, словно подверглась тяжелому испытанию. Увидев Хэдона, Лалила улыбнулась и вдруг застыла в удивлении. Хэдон взглянул на свои ноги: запекшаяся кровь на них почти скрылась под кучей мух.
— Я и не заметил, — обронил он. По пути в свои комнаты он рассказал ей о случившемся на рыночной площади.
Лалила остановилась, прижав руку к груди.
— Саххиндар! — произнесла она.
— Что?! — выдохнул он. Словно удар неведомой силы прошел по его телу. Потом ощущение нереальности. — Ты же не хочешь сказать, что…?
— У кого еще рост шесть футов и три дюйма, и черные волосы, подстриженные челкой, скрывающие шрам, и серые глаза? И кто еще говорит на старом кхокарсане? У кого еще такой острый нож из такого прочного металла? — Но что ему здесь делать? Может, он что-то хочет узнать про нас, про Абет, Пагу, меня? Он говорил, что будет этим заниматься.
Я видел бога, — почти прошептал Хэдон. — Бога во плоти.
— Он говорил, что он не бог, что он также уязвим для смерти от случайного или преднамеренного убийства, как любой из нас, — сказала Лалила. — Он лишь очень медленно стареет. Я мало что поняла из его слов. Он явился из другого мира.
— Какой бы ни была правда, — решительно сказал Хэдон, — он не имеет к нам отношения, пока не вмешивается в наши дела. И от него зависит дать нам знать об этом. Что сказала тебе Сугукатет?
Лалила огляделась, понизила голос, хотя, казалось, никто не проявлял к ним интереса.
— Она велела ни с кем не делиться тем, что я собираюсь рассказать тебе. Кхо это не понравится. А еще, когда мы остались со старой прорицательницей, она сказала, что Авинет сообщила нам совсем не то, что поведала эта старая женщина. Сугукатет, конечно, все слышала, но Авинет велела ей держать язык за зубами. Жрица чувствует, что Авинет поступает нечестно, она не вправе утаивать слова Кхо, адресованные нам. Сугукатет видит, что Авинет ставит свои личные чувства выше повелений Богини. И в этом Сугукатет находит оправдание тому, что она открыла все сказанное Кхо.
— Что сказала Богиня?
— Я должна как можно скорее уехать в Опар. И тебе надлежит сопровождать меня туда. Только в этом случае нашему будущему ребенку предстоит долгая жизнь и величие.
15.
За час до полуночи отряд покинул трактир “Красный попугай”. Небо затянулось облаками. Только и света — несколько отдаленных факелов ночных патрулей. Все были в плащах, лица закрыты капюшонами, у всех оружие и мешки с провизией.
Абет же спала, устроившись на спине Хинокли. Вела группу жрица, закутанная в черную мантию.
К рассвету они были в горах к северо-западу от города. Группа продолжала подниматься, к полудню достигнув узкого отвесного перевала. Он вывел их в маленькую долину, затем опять подъем и еще более высокая гора.
К сумеркам следующего дня группа поднялась на плато. В лучах заходящего солнца пред ними появилось Кему — Великое Море.
— Надо бы отдохнуть, но останавливаться нельзя, — сказала жрица. — Авинет бросит на ваши поиски целую армию. Она наверняка пошлет солдат через Нотамимкху. Они обрыщут берега к востоку и западу от перевала. Порт в Нотамимкху в блокаде, но это не помешает нам использовать небольшие суда где-то в другом месте.
Жрица вывела группу к краю плато и безмолвным жестом предложила спуститься ниже. Футах в четырехстах у основания утеса сердито вздымались и падали волны в отступающей перед лунным светом темноте. Что-то поблескивало, белело в ней — судно, покачивающееся на якоре в четверти мили от группы.
Жрица подула в костяной свисток в форме головы скаровой рыбы[3]. Из ближней пещеры вышли шестеро мужчин с веревками, блоками и тяжелыми деревянными треногами. Они установили свое оборудование, и вскоре Хэдон спустился, обвязавшись веревкой. Выступ в скале выдавался на несколько ярдов над поверхностью моря. Хэдон ступил на него, выбрался из обвязки, дважды дернул за веревку, следя за тем, как строп пополз вверх. Через пятнадцать минут вся группа, включая жрицу, спустилась на выступ.
Жрица зажгла фонарь “летучую мышь” и теперь раскачивала им, подавая сигнал. Вскоре уже можно было различить неясные очертания гребной шлюпки, спущенной с парусного судна.
За два рейса все, попрощавшись с жрицей, были доставлены на судно. Их тотчас же поместили в тесный трюм, и парусник снялся с якоря. Судно направилось к морю, сперва медленно, затем внезапно набрало скорость, кренясь под бризом.
Утро застало группу в тесном трюме. Судно шло быстрее, чем прежде. В открытый люк вплывал дневной свет На верху лестницы стоял молодой рыжий конопатый парень с голубыми глазами. На нем был коричневый камзол из морской выдры, на груди четки из деревянных бус, на каждой бусинке лик Пикабес — богини моря; и гульфик на панталонах в форме головы африканского коршуна-рыболова. На груди парня висел голубой скелет глубоководной рыбы-ворчуна.
— Капитан Русет к вашим услугам! — сказал он весело. — Выходите! Завтрак — уж какой есть — скоро подадут!
Русет с виду по годам совсем не походил на капитана, хотя Хэдон припомнил. что это звание совсем не обязательно преисполнено важности. Командира на судне с двумя матросами могли величать капитаном. Миссия его была значимой и, несмотря на молодость, он должен был обладать надлежащими знаниями. В противном случае Сугукатет не доверилась бы ему. Они вылезли, зевая, потягиваясь, моргая и, пардон, издавая непристойные звуки. Солнце уже взошло на белесом небе. Море, более угрюмое, чем накануне, катило широкие и высокие волны. С юга виднелись вершины гор вдоль северо-западного побережья острова Кхокарса. Ни одного судна более на всем просторе. Никаких живых существ, кроме нескольких вездесущих датоэким — крупных белых птиц с крючковатыми черными клювами.
С северо-запада дул добрый ветер. Судно почти по прямой шло на восток. Поворотный нос рея был освобожден вправо с помощью канатов, так что ветер наклонил его, отчего судно кренилось под углом, что весьма плохо переносилось “сухопутными” пассажирами. Русета и четырех его матросов это, вроде, не беспокоило.
Один из матросов принес ведерки, наполненные крекером, оладьями из пшеницы-двузернянки, утиными яйцами вкрутую, вяленой говядиной, оливками и вином.
Хэдон взял свое ведерко и сказал державшему румпель Русету:
— Я не моряк, но, похоже, мы идем быстрее любого судна.
— Разве не красавец?! — воскликнул Русет. — Я сконструировал и построил судно сам. И придумал этот треугольный парус. Я назвал его косым парусом в отличие от старого прямого.
— Выглядит весьма фантастически, — должен заметить. — И каковы же его преимущества перед прямым?
— Позволяет плыть против ветра! — гордо улыбаясь, пояснил Русет.
— Против? — Хэдон аж отступил от рыжеволосого. — Это попахивает…
— Колдовством? Дьявольским колдовством?
— Ерунда, друг мой. Подумай-ка, стали бы мне покровительствовать священники великой Кхо, если бы я пользовался дьявольскими силами? Ни в коем разе. — И он продолжал объяснять, как идти против ветра с помощью поворотного нок-рея.
Хэдон слушал внимательно.
— Потрясающе. Когда ты объясняешь, все кажется так просто. Удивительно, что никто прежде не додумался до этого.
Русет вроде сперва рассердился, потом рассмеялся.
— По-видимому, то же самое сказали человеку, который впервые придумал, как получить огонь. Или изготовил медовуху?
— Я постиг принцип этого паруса, когда мне было шестнадцать. Я жил в маленькой рыбацкой деревеньке в северо-западной части острова. Идея явилась ко мне однажды ночью во сне, потому моей заслуги в том не было. Без сомнения, ее ниспослала мне сама Пикабес, хотя сам я много размышлял о парусах и плавании под ними. Как бы то ни было, я бредил косым парусом и в свободное время работал над небольшими образцами. А этого времени у юноши-рыбака, как ты понимаешь, в обрез. Год ушел на то, чтобы построить собственное маленькое судно. И еще месяцы — научиться управлять им.
Рыбаки заинтересовались. Признали, что я могу плавать быстрее, чем они, но заявили, что их вполне устраивают прежние паруса. Я надеялся на удачу и отправился в столицу — получить заключение Департамента Флота. На это понадобилось три месяца. Пришлось ночами работать официантом в трактире. Днями я торчал у входа, ожидая у моря погоды, пока адмирал соблаговолит взглянуть на меня.
На моделях и схемах я показал ему, как работает мое изобретение, и пригласил проделать путешествие на моем маленьком судне.
Мое изобретение произвело революцию. Оно меняло всю историю судостроения. Плавать теперь можно было намного быстрее и легче.
Ну так догадайся, что было дальше.
— Думаю, смогу, — сказал Хэдон. — У меня есть некоторый опыт по части умственных способностей военных.
— Меня прогнали прочь! Этот адмирал, отупевший от пьянства старый селезень, заявил, что я сумасшедший. Что, во-первых, парусная оснастка не будет действовать так, как я утверждаю. А, во-вторых, принцип ее противоречит природе, что богохульство.
Я был в ярости, но и перепугался тоже, поскольку не хотел, чтобы адмирал натравил на меня жрецов Ресу. Я подумывал вернуться домой и, возможно, забыть обо всем таком. А вместо этого отправился в храм Пикабес на маленьком острове недалеко от входа в залив Гахете. Там я показал главной жрице то, что демонстрировал морскому чину. Я объяснил ей, насколько быстрее мое судно может доставлять почту храма. Идея ей понравилась и, говоря короче, я здесь, управляю судном, построенным Храмом Кхо и служащим Авинет. Судно доставит тебя в отдаленный город Южного Моря — Кемувопар. Подумать только! Я никогда не был на материке южнее этого места!
Стоявший невдалеке Хинокли сказал:
— Получается, что это судно может удрать от кого угодно или обогнать любое судно в море?
— Никаких сомнений! — подтвердил Русет. — Душа Ветра оставит позади любой корабль в обоих морях!
— А если ветер ослабнет, как судно уйдет от галеры?
— Увы, никак, — признался Русет. — Останется лишь молиться Пикабес, чтобы она даровала ветер.
Хэдон еще долго толковал с рыжеволосым. Русет сказал, что они пройдут на восток вдоль северного берега острова и остановятся в открытом море милях в десяти— пятнадцати от берега. Большинство патрульных судов Минрута курсируют близко от берега. Поскольку остров Кхокарса остался позади, они поплывут в юго-западном направлении вдоль побережья материка к городу Кетрут.
— В обычных обстоятельствах я направился бы прямо на юго-запад к городу на сваях, Ребха, — сказал Русет. — Но сейчас судно перегружено. Да и пищи до Ребхи нам не хватит; поэтому мы остановимся в деревне в четырехстах милях вверх от Острута. Разумеется, я там никогда не был, но жрицы дали мне инструкции и снабдили рекомендательным письмом к жрицам в Паркуме. Мы запасемся провиантом и повернем к югу на Ребху.
Хэдон поинтересовался, что они предпримут, если деревня окажется окруженной. Русет рассмеялся:
— Ты не очень-то в курсе ситуации на море, мой высокий друг, не так ли? Корабли Минрута растянуты далеко один от другого. У него нет судов для блокады каждой маленькой деревни на побережье даже на самом острове Кхокарса. Сомневаюсь, что у него есть бирема в Кетруте.
— А что известно о Ребхе?
— Ты же был на службе у Авинет, — сказал Русет. — Что ты слышал о Ребхе?
— Ничего, — ответил Хэдон. — Из Ребхи не приходят суда связи. Путь долог, и они всегда исчезают.
— Да, — протянул Русет. — Можно предположить, что флот действительно обладает несколькими крупными судами, базирующимися в Ребхе. Это очень важный порт для пополнения продовольствия и ремонта, если его, конечно, можно назвать портом. Ребха также контролирует южную часть Кему и, в известной мере, пролив Кета.
Дни и ночи проходили спокойно. Погода, в общем, стояла хорошая, хотя случались и дожди, а однажды налетел шквал. Время от времени в отдалении виднелись суда, большей частью, очевидно, торговые галеры или рыболовные суда, перевозящие сухие грузы с материка на остров.
— Ходят слухи, что пиратство опять процветает в этих местах, — сказал Русет. — Этого, несомненно, следовало ожидать. Флот Минрута поглощен войной, ему некогда гоняться за пиратами. Но нам не надо тревожится. Никаким пиратам нас не настичь.
— Если не наступит штиль, — заметил Хинокли.
Русет рассмеялся, однако смех не мог скрыть его беспокойства.
Условия пребывания на судне были не из лучших. Теснота, ночью в каюте слишком душно. Если позволяли погода и море, Хэдон, книжник и бард спали на палубе. Уже через неделю Хэдон стал проявлять нетерпение и раздражительность. Уединиться с Лалилой попросту негде. Они все-таки не гокако, похожие на обезьян рабы в Опаре, которые совокуплялись публично, а часто и скопом. Да и заняться на борту маленького суденышка нечем. Осваивая все премудрости плавания под парусами, Хэдон несколько рассеивал скуку. Не прошла и неделя, а он уже вполне мог подменять матросов.
Ежедневно по два часа Хэдон теперь стоял за штурвалом. Поначалу он нервничал и ошибался, поворачивая на другой галс или продвигаясь против ветра. Русет был начеку, тут же исправлял его просчеты, так что ничего ужасного не происходило.
— Ты уже добрый моряк по хорошей погоде, — улыбнулся Русет. — Посмотрим, каков ты в сильный шторм, хоть я молю Пикабес избавить нас от него.
Хэдон настоял, чтобы и другие мужчины, по возможности, освоили управление судном. Прежде всего, это избавляло от скуки. А во-вторых, вселяло уверенность, что, случись что с матросами, они не станут без толку болтаться под ногами или проявлять беспомощность.
— В будущем мы могли бы сами управлять таким судном. А то и похитить судно и привести его в глубокие воды.
И оттого Хэдон еще настойчивее просил Русета обучать его всем премудростям навигации.
— По солнцу днем и по звездам ночью, — говорил Русет. — К сожалению, небо над Кему часто затянуто тучами, очень много дождей, хотя мне говорили, что здешний климат суше и теплее, чем кажется. Так или иначе, нельзя, определяя путь, слишком часто зависеть от звезд. Магнитный компас — весьма полезная вещь. Правда, мой дед говорит, что на компас не всегда можно положиться в Кемувопаре, Море Опара. Он утверждает, что там по берегам слишком много гор, а в них изобилие железных руд.
— Сомнительно, — заметил Хинокли, и собеседники стали обсуждать другие возможные причины.
Скрашивая времяпровождение, Кебивейбес напевал. Перебирая струны лиры из черепахового панциря, он декламировал любовные песни, хоровые матросские баллады, траурные песни, молитвы и героические поэмы: Песнь о Гахете, Песнь о Римасвет, Песнь о Кетне. Он впервые “опробовал” на них отрывки из сочинения, над которым работал: Песнь о странствиях Хэдона из Опара. Поэтической темой этого сочинения, которым наслаждались слушатели, были рассказы о приключениях Хэдона. Хватало и преувеличений, и искажений. Но Хэдон не протестовал. Поэзия — это дух реальности, а не внешнее сходство. Не возражал он и, слушая, как пылкими словами превозносился он — герой. Скромность не была чтимой добродетелью в Кхокарсе.
Через две недели они стали замечать, что все больше и больше судов теперь появлялось вдалеке. Преобладали все еще рыболовные суда из прибрежных городов и деревень, но число торговых галер пропорционально возрастало. Из-за мятежа приморская торговля значительно сократилась, но отнюдь не меньше стало храбрых пиратов и прочих авантюристов, желавших погреть руки.
Каркум — деревня с пятьюстами жителей, группа хижин с общим двором и длинными вигвамами на сваях за частоколом. Деревня разместилась на краю довольно узкой бухты, образованной двумя скалистыми полуостровами. Русет с предосторожностями провел судно в бухту, готовый тотчас же удрать, если там на якоре стоят какие-либо военные корабли. В проходе хватало места, чтобы он сумел аккуратно развернуться, но, увы, не изменить галс или идти против ветра .
Все вздохнули, увидев лишь четыре больших торговых корабля: два из Кетрута и по одному из Миклемреса и Сивудавы.
Русет провел судно и пришвартовался в доке. Оставив двоих из команды охранять судно, Русет и остальные посетили Храм Кхо. Русет вручил свое рекомендательное письмо, и их хорошо приняли. Главная жрица, Ситха, распорядилась, чтобы судно снабдили продовольствием. Затем она устроила для них неофициальный пир, где выслушала новости из Кхокарсы и поведала новости и слухи, которые накопились за несколько последних месяцев.
Впервые за долгое время Хэдон и Лалила провели ночь вдвоем — на постели, которая не поднималась и не падала, не вращалась и не отклонялась.
Назавтра в полдень они отплыли после непременной ритуальной молитвы, проведенной жрицей.
Присутствовали несколько жрецов из храма Ресу; казалось, они настроены дружелюбно. Жители деревни, как и горожане из Кетрута, объявили о своем нейтралитете, но Хэдон не верил им. Что бы ни говорили, он знал, что жрецы могли послать корабль с известием, что беглецы были здесь. С другой стороны, кому они доставят эти сведения?
К тому времени, когда новости попадут в Кхокарсу, Минрут уже ничего не сможет предпринять. Наверное, какой-нибудь корабль будет стоять где-то недалеко от побережья — ну и что?! Ни одно судно не сможет состязаться в скорости с Душой Ветра.
Однако послание, по-видимому, направят в Ребху. Жрецы могут догадаться или узнать от агентов, что Хэдон везет Лалилу именно туда.
В этом случае он ничего не мог поделать. Хэдон пожал плечами.
Он обдумает возможные варианты, когда они доберутся до места назначения.
16.
Ребха медленно поднималась из-за горизонта на юге. Русет был доволен — еще бы! Ведь в море пришлось болтаться всего лишь пару дней — и вот он, город, — перед ними. Немало судов прошло мимо за это время — значит, Ребха где-то недалеко. Русет, используя сигналы, переговаривался со многими проходящими судами, но все они пребывали в таком же положении. Некоторые, убежденные, что капитан этого странного судна, по всей видимости, колдун, который знает курс, пытались пристроиться. Но большие тяжелые корабли, рассчитанные на перевозку руды, быстро теряли Душу Ветра из виду.
— Многие суда, должно быть, не попадут в Ребху, — заметил Хэдон.
— Ну, почему? — сказал рыжеголовый. — Их капитаны — не новички на этой трассе, у них уже появилось особое чутье. Попадая в эти воды, они ощущают какой-то трепет. Капитаны знают почти до минуты, в каком месте сбавить ход и начать менять курс. А кроме того, капитан, который внимательно следит за скоростью и компасом, за солнцем и звездами, когда они видны, заметно не отклонится от курса.
Примерно через час Русет внезапно закричал. Все бросились к румпелю, которым он управлял.
— Видите дымок на северо-западе? — спросил капитан. — Это из храма в центре строений. Если, конечно, это не корабль, объятый пламенем, — добавил Русет.
Но он ошибался. Уже назавтра под вечер они увидели с судна верхнюю часть здания — Башни Дихетет. Ее соорудил из кедра сотню лет назад адмирал, который был ее регентом. Шпиль высотой пятьсот футов имел каменный пол. Там всегда поддерживался яркий огонь, чтобы корабли могли видеть дым или свет. В ясный день высоко поднимавшиеся клубы дыма, если их не разгонял сильный ветер, были заметны за сотню миль. Да и звездной ночью пламя на верху башни наблюдалось миль за двадцать пять.
Интенсивность движения в этой части моря все возрастала: униремы, биремы, триремы и другие суда, держась дистанции в сотни ярдов, то и дело встречались то справа, то слева.
Хэдон был озадачен их числом. Каким же должен быть порт Ребха, чтобы вместить весь этот флот?
Ребха и впрямь поражала размерами, в чем убеждал его Русет. Город раскинулся на возвышенной части острова, где были вбиты тысячи деревянных свай; много свай соорудили из камней. Морское дно находилось в двадцати пяти — сорока футах ниже поверхности острова; город вырос на сваях, поднимавшихся над островом, сигнальная башня не в счет. Сваи уходили в ил, покрывавший известковую поверхность широкого плато. Город имел почти круглый силуэт диаметром две мили. Население — постоянное и временно проживающее — около сорока тысяч.
Хэдон сгорал от нетерпения увидеть этот легендарный город на сваях. Он был наслышан о нем во время своего путешествия из Опара на Великие Игры, но доставлявшая его галера миновала город, держа прямой курс из пролива Кета к острову Кхокарса.
Русет отказался засветло входить в город и, дожидаясь ночи, плавал вокруг него.
С наступлением темноты Русет направил Душу Ветра на заходящее солнце — рдеющий уголь в густом дыму. Теперь проявились и звезды, а с ними и слабый неровный свет на верху Башни Дихетет. По мере приближения судна он увеличивался и в размерах и в яркости, все более походя на звезду.
— Все это получилось очень глупо, — сказал он. — Я пытался избежать этого, но они настаивали.
— Не стоит особо переживать, — заметил Хэдон. — Горцы сами были зачинщиками. Я могу засвидетельствовать. Кое-кому из их рода непременно захочется отомстить. Эти люди, знаете ли, придерживаются старых обычаев. Они, несомненно, хотели вас ограбить, может, родственники примут это во внимание.
— Нож был лишь предлогом, — сказал незнакомец. — Они знали, что я стал очевидцем преступления, которое они совершили пару дней назад в горах к северо-востоку отсюда. Я шел по тропе, когда услышал крики. Я забрался в заросли и незаметно крался за этими горцами. Они перерезали горло фермеру и двум его детям и насиловали его жену либо пытались это сделать. Горцы были настолько пьяны, что никто из них не мог управиться… Тогда они и ей перерезали горло и, шатаясь, удалились прочь со своей жалкой награбленной добычей. Я вышел из чащи взглянуть на убитых, а одного из убийц дернула нелегкая оглянуться, и он заметил меня. Я пришел сюда — и мы снова встретились. Дальше вы сами все видели.
Хэдон бросил взгляд в северный угол базарной площади. Вслед за уцелевшим охотником толпа полицейских вываливалась из здания полиции. Горец что-то выкрикивал, указывая на Хэдона и незнакомца. После короткого совещания полисмены быстро направились к ним; горец трусил впереди, вертя головой и, очевидно, торопя стражей порядка.
“Этот горец либо излишне самонадеян, либо слишком пьян, чтобы соображать о последствиях. — недоумевал Хэдон. — Он же знает, что незнакомец был свидетелем убийств. Какого черта он тащит сюда полицию? Уж не полагает ли он, что его обвинения в шпионаже закроют вопрос об убийстве, опорочат все, что может сказать незнакомец?”
Оно, может, так и произошло бы, но на свою хмельную голову горец явно запамятовал, что Хэдон может показать против него. И если горец полагал, что полицейские арестуют также и Хэдона, он сильно заблуждался.
Хэдон принялся было делиться с незнакомцем своими соображениями, но тот, улыбаясь, сказал:
— Я никакой не шпион, но не могу позволить допрашивать себя.
Говоря это, незнакомец исчез. Хэдон с удивлением смотрел ему вслед. Он никогда не видел, чтобы мужчина бежал так быстро и непринужденно. Казалось, он вовсе не предпринимает никаких усилий, сберегая их для чрезвычайных обстоятельств.
— Он убежал вот туда! — кричал горец.
Полисмены пустились было в погоню, но Хэдон позвал их обратно. Он объяснил, что произошло. Дело кончилось арестом горца и заключением его в тюрьму.
Главный полицейский был почтителен, но тверд:
— Мы не можем удерживать его, пока вы официально не предъявите ему обвинение в неспровоцированном нападении, — заявил он. — В конце концов, мы располагаем лишь заявлением незнакомца об убийстве, если оно действительно имело место. Это могло быть убийство на основе кровной мести; в таком случае пусть это волнует соответствующие тотемы. Пока в качестве свидетеля не предстанет незнакомец, мы ничего не можем сделать. Весьма подозрительно, что он исчез.
— Отнюдь нет, — возразил Хэдон. — Вокруг шпионов поднялась такая истерия, что он, должно быть, посчитал себя в опасности, независимо от своей невиновности. Что же до горца, я действительно обвиняю его в неспровоцированном нападении с целью убийства.
— Есть его слова против ваших, — сказал констебль. — Итак, суд будет простой формальностью. Вы желаете, чтобы его казнили, подвергли избиению или продали в рабство?
— Я передаю суду свое исключительное право выбора наказания. Однако полагаю, что его нельзя продавать в рабство частному лицу. Преступник слишком опасен для этого. В таком случае его следует передать для правительственных работ в группу заключенных, скованных единой цепью.
— Я передам ваши рекомендации суду, — сказал констебль. — Он отдал честь Хэдону и распорядился убрать трупы.
Хэдон покинул рыночную площадь и вернулся в храм Кхо за несколько минут до того, как из него вышла Лалила.
Она выглядела измученной, словно подверглась тяжелому испытанию. Увидев Хэдона, Лалила улыбнулась и вдруг застыла в удивлении. Хэдон взглянул на свои ноги: запекшаяся кровь на них почти скрылась под кучей мух.
— Я и не заметил, — обронил он. По пути в свои комнаты он рассказал ей о случившемся на рыночной площади.
Лалила остановилась, прижав руку к груди.
— Саххиндар! — произнесла она.
— Что?! — выдохнул он. Словно удар неведомой силы прошел по его телу. Потом ощущение нереальности. — Ты же не хочешь сказать, что…?
— У кого еще рост шесть футов и три дюйма, и черные волосы, подстриженные челкой, скрывающие шрам, и серые глаза? И кто еще говорит на старом кхокарсане? У кого еще такой острый нож из такого прочного металла? — Но что ему здесь делать? Может, он что-то хочет узнать про нас, про Абет, Пагу, меня? Он говорил, что будет этим заниматься.
Я видел бога, — почти прошептал Хэдон. — Бога во плоти.
— Он говорил, что он не бог, что он также уязвим для смерти от случайного или преднамеренного убийства, как любой из нас, — сказала Лалила. — Он лишь очень медленно стареет. Я мало что поняла из его слов. Он явился из другого мира.
— Какой бы ни была правда, — решительно сказал Хэдон, — он не имеет к нам отношения, пока не вмешивается в наши дела. И от него зависит дать нам знать об этом. Что сказала тебе Сугукатет?
Лалила огляделась, понизила голос, хотя, казалось, никто не проявлял к ним интереса.
— Она велела ни с кем не делиться тем, что я собираюсь рассказать тебе. Кхо это не понравится. А еще, когда мы остались со старой прорицательницей, она сказала, что Авинет сообщила нам совсем не то, что поведала эта старая женщина. Сугукатет, конечно, все слышала, но Авинет велела ей держать язык за зубами. Жрица чувствует, что Авинет поступает нечестно, она не вправе утаивать слова Кхо, адресованные нам. Сугукатет видит, что Авинет ставит свои личные чувства выше повелений Богини. И в этом Сугукатет находит оправдание тому, что она открыла все сказанное Кхо.
— Что сказала Богиня?
— Я должна как можно скорее уехать в Опар. И тебе надлежит сопровождать меня туда. Только в этом случае нашему будущему ребенку предстоит долгая жизнь и величие.
15.
За час до полуночи отряд покинул трактир “Красный попугай”. Небо затянулось облаками. Только и света — несколько отдаленных факелов ночных патрулей. Все были в плащах, лица закрыты капюшонами, у всех оружие и мешки с провизией.
Абет же спала, устроившись на спине Хинокли. Вела группу жрица, закутанная в черную мантию.
К рассвету они были в горах к северо-западу от города. Группа продолжала подниматься, к полудню достигнув узкого отвесного перевала. Он вывел их в маленькую долину, затем опять подъем и еще более высокая гора.
К сумеркам следующего дня группа поднялась на плато. В лучах заходящего солнца пред ними появилось Кему — Великое Море.
— Надо бы отдохнуть, но останавливаться нельзя, — сказала жрица. — Авинет бросит на ваши поиски целую армию. Она наверняка пошлет солдат через Нотамимкху. Они обрыщут берега к востоку и западу от перевала. Порт в Нотамимкху в блокаде, но это не помешает нам использовать небольшие суда где-то в другом месте.
Жрица вывела группу к краю плато и безмолвным жестом предложила спуститься ниже. Футах в четырехстах у основания утеса сердито вздымались и падали волны в отступающей перед лунным светом темноте. Что-то поблескивало, белело в ней — судно, покачивающееся на якоре в четверти мили от группы.
Жрица подула в костяной свисток в форме головы скаровой рыбы[3]. Из ближней пещеры вышли шестеро мужчин с веревками, блоками и тяжелыми деревянными треногами. Они установили свое оборудование, и вскоре Хэдон спустился, обвязавшись веревкой. Выступ в скале выдавался на несколько ярдов над поверхностью моря. Хэдон ступил на него, выбрался из обвязки, дважды дернул за веревку, следя за тем, как строп пополз вверх. Через пятнадцать минут вся группа, включая жрицу, спустилась на выступ.
Жрица зажгла фонарь “летучую мышь” и теперь раскачивала им, подавая сигнал. Вскоре уже можно было различить неясные очертания гребной шлюпки, спущенной с парусного судна.
За два рейса все, попрощавшись с жрицей, были доставлены на судно. Их тотчас же поместили в тесный трюм, и парусник снялся с якоря. Судно направилось к морю, сперва медленно, затем внезапно набрало скорость, кренясь под бризом.
Утро застало группу в тесном трюме. Судно шло быстрее, чем прежде. В открытый люк вплывал дневной свет На верху лестницы стоял молодой рыжий конопатый парень с голубыми глазами. На нем был коричневый камзол из морской выдры, на груди четки из деревянных бус, на каждой бусинке лик Пикабес — богини моря; и гульфик на панталонах в форме головы африканского коршуна-рыболова. На груди парня висел голубой скелет глубоководной рыбы-ворчуна.
— Капитан Русет к вашим услугам! — сказал он весело. — Выходите! Завтрак — уж какой есть — скоро подадут!
Русет с виду по годам совсем не походил на капитана, хотя Хэдон припомнил. что это звание совсем не обязательно преисполнено важности. Командира на судне с двумя матросами могли величать капитаном. Миссия его была значимой и, несмотря на молодость, он должен был обладать надлежащими знаниями. В противном случае Сугукатет не доверилась бы ему. Они вылезли, зевая, потягиваясь, моргая и, пардон, издавая непристойные звуки. Солнце уже взошло на белесом небе. Море, более угрюмое, чем накануне, катило широкие и высокие волны. С юга виднелись вершины гор вдоль северо-западного побережья острова Кхокарса. Ни одного судна более на всем просторе. Никаких живых существ, кроме нескольких вездесущих датоэким — крупных белых птиц с крючковатыми черными клювами.
С северо-запада дул добрый ветер. Судно почти по прямой шло на восток. Поворотный нос рея был освобожден вправо с помощью канатов, так что ветер наклонил его, отчего судно кренилось под углом, что весьма плохо переносилось “сухопутными” пассажирами. Русета и четырех его матросов это, вроде, не беспокоило.
Один из матросов принес ведерки, наполненные крекером, оладьями из пшеницы-двузернянки, утиными яйцами вкрутую, вяленой говядиной, оливками и вином.
Хэдон взял свое ведерко и сказал державшему румпель Русету:
— Я не моряк, но, похоже, мы идем быстрее любого судна.
— Разве не красавец?! — воскликнул Русет. — Я сконструировал и построил судно сам. И придумал этот треугольный парус. Я назвал его косым парусом в отличие от старого прямого.
— Выглядит весьма фантастически, — должен заметить. — И каковы же его преимущества перед прямым?
— Позволяет плыть против ветра! — гордо улыбаясь, пояснил Русет.
— Против? — Хэдон аж отступил от рыжеволосого. — Это попахивает…
— Колдовством? Дьявольским колдовством?
— Ерунда, друг мой. Подумай-ка, стали бы мне покровительствовать священники великой Кхо, если бы я пользовался дьявольскими силами? Ни в коем разе. — И он продолжал объяснять, как идти против ветра с помощью поворотного нок-рея.
Хэдон слушал внимательно.
— Потрясающе. Когда ты объясняешь, все кажется так просто. Удивительно, что никто прежде не додумался до этого.
Русет вроде сперва рассердился, потом рассмеялся.
— По-видимому, то же самое сказали человеку, который впервые придумал, как получить огонь. Или изготовил медовуху?
— Я постиг принцип этого паруса, когда мне было шестнадцать. Я жил в маленькой рыбацкой деревеньке в северо-западной части острова. Идея явилась ко мне однажды ночью во сне, потому моей заслуги в том не было. Без сомнения, ее ниспослала мне сама Пикабес, хотя сам я много размышлял о парусах и плавании под ними. Как бы то ни было, я бредил косым парусом и в свободное время работал над небольшими образцами. А этого времени у юноши-рыбака, как ты понимаешь, в обрез. Год ушел на то, чтобы построить собственное маленькое судно. И еще месяцы — научиться управлять им.
Рыбаки заинтересовались. Признали, что я могу плавать быстрее, чем они, но заявили, что их вполне устраивают прежние паруса. Я надеялся на удачу и отправился в столицу — получить заключение Департамента Флота. На это понадобилось три месяца. Пришлось ночами работать официантом в трактире. Днями я торчал у входа, ожидая у моря погоды, пока адмирал соблаговолит взглянуть на меня.
На моделях и схемах я показал ему, как работает мое изобретение, и пригласил проделать путешествие на моем маленьком судне.
Мое изобретение произвело революцию. Оно меняло всю историю судостроения. Плавать теперь можно было намного быстрее и легче.
Ну так догадайся, что было дальше.
— Думаю, смогу, — сказал Хэдон. — У меня есть некоторый опыт по части умственных способностей военных.
— Меня прогнали прочь! Этот адмирал, отупевший от пьянства старый селезень, заявил, что я сумасшедший. Что, во-первых, парусная оснастка не будет действовать так, как я утверждаю. А, во-вторых, принцип ее противоречит природе, что богохульство.
Я был в ярости, но и перепугался тоже, поскольку не хотел, чтобы адмирал натравил на меня жрецов Ресу. Я подумывал вернуться домой и, возможно, забыть обо всем таком. А вместо этого отправился в храм Пикабес на маленьком острове недалеко от входа в залив Гахете. Там я показал главной жрице то, что демонстрировал морскому чину. Я объяснил ей, насколько быстрее мое судно может доставлять почту храма. Идея ей понравилась и, говоря короче, я здесь, управляю судном, построенным Храмом Кхо и служащим Авинет. Судно доставит тебя в отдаленный город Южного Моря — Кемувопар. Подумать только! Я никогда не был на материке южнее этого места!
Стоявший невдалеке Хинокли сказал:
— Получается, что это судно может удрать от кого угодно или обогнать любое судно в море?
— Никаких сомнений! — подтвердил Русет. — Душа Ветра оставит позади любой корабль в обоих морях!
— А если ветер ослабнет, как судно уйдет от галеры?
— Увы, никак, — признался Русет. — Останется лишь молиться Пикабес, чтобы она даровала ветер.
Хэдон еще долго толковал с рыжеволосым. Русет сказал, что они пройдут на восток вдоль северного берега острова и остановятся в открытом море милях в десяти— пятнадцати от берега. Большинство патрульных судов Минрута курсируют близко от берега. Поскольку остров Кхокарса остался позади, они поплывут в юго-западном направлении вдоль побережья материка к городу Кетрут.
— В обычных обстоятельствах я направился бы прямо на юго-запад к городу на сваях, Ребха, — сказал Русет. — Но сейчас судно перегружено. Да и пищи до Ребхи нам не хватит; поэтому мы остановимся в деревне в четырехстах милях вверх от Острута. Разумеется, я там никогда не был, но жрицы дали мне инструкции и снабдили рекомендательным письмом к жрицам в Паркуме. Мы запасемся провиантом и повернем к югу на Ребху.
Хэдон поинтересовался, что они предпримут, если деревня окажется окруженной. Русет рассмеялся:
— Ты не очень-то в курсе ситуации на море, мой высокий друг, не так ли? Корабли Минрута растянуты далеко один от другого. У него нет судов для блокады каждой маленькой деревни на побережье даже на самом острове Кхокарса. Сомневаюсь, что у него есть бирема в Кетруте.
— А что известно о Ребхе?
— Ты же был на службе у Авинет, — сказал Русет. — Что ты слышал о Ребхе?
— Ничего, — ответил Хэдон. — Из Ребхи не приходят суда связи. Путь долог, и они всегда исчезают.
— Да, — протянул Русет. — Можно предположить, что флот действительно обладает несколькими крупными судами, базирующимися в Ребхе. Это очень важный порт для пополнения продовольствия и ремонта, если его, конечно, можно назвать портом. Ребха также контролирует южную часть Кему и, в известной мере, пролив Кета.
Дни и ночи проходили спокойно. Погода, в общем, стояла хорошая, хотя случались и дожди, а однажды налетел шквал. Время от времени в отдалении виднелись суда, большей частью, очевидно, торговые галеры или рыболовные суда, перевозящие сухие грузы с материка на остров.
— Ходят слухи, что пиратство опять процветает в этих местах, — сказал Русет. — Этого, несомненно, следовало ожидать. Флот Минрута поглощен войной, ему некогда гоняться за пиратами. Но нам не надо тревожится. Никаким пиратам нас не настичь.
— Если не наступит штиль, — заметил Хинокли.
Русет рассмеялся, однако смех не мог скрыть его беспокойства.
Условия пребывания на судне были не из лучших. Теснота, ночью в каюте слишком душно. Если позволяли погода и море, Хэдон, книжник и бард спали на палубе. Уже через неделю Хэдон стал проявлять нетерпение и раздражительность. Уединиться с Лалилой попросту негде. Они все-таки не гокако, похожие на обезьян рабы в Опаре, которые совокуплялись публично, а часто и скопом. Да и заняться на борту маленького суденышка нечем. Осваивая все премудрости плавания под парусами, Хэдон несколько рассеивал скуку. Не прошла и неделя, а он уже вполне мог подменять матросов.
Ежедневно по два часа Хэдон теперь стоял за штурвалом. Поначалу он нервничал и ошибался, поворачивая на другой галс или продвигаясь против ветра. Русет был начеку, тут же исправлял его просчеты, так что ничего ужасного не происходило.
— Ты уже добрый моряк по хорошей погоде, — улыбнулся Русет. — Посмотрим, каков ты в сильный шторм, хоть я молю Пикабес избавить нас от него.
Хэдон настоял, чтобы и другие мужчины, по возможности, освоили управление судном. Прежде всего, это избавляло от скуки. А во-вторых, вселяло уверенность, что, случись что с матросами, они не станут без толку болтаться под ногами или проявлять беспомощность.
— В будущем мы могли бы сами управлять таким судном. А то и похитить судно и привести его в глубокие воды.
И оттого Хэдон еще настойчивее просил Русета обучать его всем премудростям навигации.
— По солнцу днем и по звездам ночью, — говорил Русет. — К сожалению, небо над Кему часто затянуто тучами, очень много дождей, хотя мне говорили, что здешний климат суше и теплее, чем кажется. Так или иначе, нельзя, определяя путь, слишком часто зависеть от звезд. Магнитный компас — весьма полезная вещь. Правда, мой дед говорит, что на компас не всегда можно положиться в Кемувопаре, Море Опара. Он утверждает, что там по берегам слишком много гор, а в них изобилие железных руд.
— Сомнительно, — заметил Хинокли, и собеседники стали обсуждать другие возможные причины.
Скрашивая времяпровождение, Кебивейбес напевал. Перебирая струны лиры из черепахового панциря, он декламировал любовные песни, хоровые матросские баллады, траурные песни, молитвы и героические поэмы: Песнь о Гахете, Песнь о Римасвет, Песнь о Кетне. Он впервые “опробовал” на них отрывки из сочинения, над которым работал: Песнь о странствиях Хэдона из Опара. Поэтической темой этого сочинения, которым наслаждались слушатели, были рассказы о приключениях Хэдона. Хватало и преувеличений, и искажений. Но Хэдон не протестовал. Поэзия — это дух реальности, а не внешнее сходство. Не возражал он и, слушая, как пылкими словами превозносился он — герой. Скромность не была чтимой добродетелью в Кхокарсе.
Через две недели они стали замечать, что все больше и больше судов теперь появлялось вдалеке. Преобладали все еще рыболовные суда из прибрежных городов и деревень, но число торговых галер пропорционально возрастало. Из-за мятежа приморская торговля значительно сократилась, но отнюдь не меньше стало храбрых пиратов и прочих авантюристов, желавших погреть руки.
Каркум — деревня с пятьюстами жителей, группа хижин с общим двором и длинными вигвамами на сваях за частоколом. Деревня разместилась на краю довольно узкой бухты, образованной двумя скалистыми полуостровами. Русет с предосторожностями провел судно в бухту, готовый тотчас же удрать, если там на якоре стоят какие-либо военные корабли. В проходе хватало места, чтобы он сумел аккуратно развернуться, но, увы, не изменить галс или идти против ветра .
Все вздохнули, увидев лишь четыре больших торговых корабля: два из Кетрута и по одному из Миклемреса и Сивудавы.
Русет провел судно и пришвартовался в доке. Оставив двоих из команды охранять судно, Русет и остальные посетили Храм Кхо. Русет вручил свое рекомендательное письмо, и их хорошо приняли. Главная жрица, Ситха, распорядилась, чтобы судно снабдили продовольствием. Затем она устроила для них неофициальный пир, где выслушала новости из Кхокарсы и поведала новости и слухи, которые накопились за несколько последних месяцев.
Впервые за долгое время Хэдон и Лалила провели ночь вдвоем — на постели, которая не поднималась и не падала, не вращалась и не отклонялась.
Назавтра в полдень они отплыли после непременной ритуальной молитвы, проведенной жрицей.
Присутствовали несколько жрецов из храма Ресу; казалось, они настроены дружелюбно. Жители деревни, как и горожане из Кетрута, объявили о своем нейтралитете, но Хэдон не верил им. Что бы ни говорили, он знал, что жрецы могли послать корабль с известием, что беглецы были здесь. С другой стороны, кому они доставят эти сведения?
К тому времени, когда новости попадут в Кхокарсу, Минрут уже ничего не сможет предпринять. Наверное, какой-нибудь корабль будет стоять где-то недалеко от побережья — ну и что?! Ни одно судно не сможет состязаться в скорости с Душой Ветра.
Однако послание, по-видимому, направят в Ребху. Жрецы могут догадаться или узнать от агентов, что Хэдон везет Лалилу именно туда.
В этом случае он ничего не мог поделать. Хэдон пожал плечами.
Он обдумает возможные варианты, когда они доберутся до места назначения.
16.
Ребха медленно поднималась из-за горизонта на юге. Русет был доволен — еще бы! Ведь в море пришлось болтаться всего лишь пару дней — и вот он, город, — перед ними. Немало судов прошло мимо за это время — значит, Ребха где-то недалеко. Русет, используя сигналы, переговаривался со многими проходящими судами, но все они пребывали в таком же положении. Некоторые, убежденные, что капитан этого странного судна, по всей видимости, колдун, который знает курс, пытались пристроиться. Но большие тяжелые корабли, рассчитанные на перевозку руды, быстро теряли Душу Ветра из виду.
— Многие суда, должно быть, не попадут в Ребху, — заметил Хэдон.
— Ну, почему? — сказал рыжеголовый. — Их капитаны — не новички на этой трассе, у них уже появилось особое чутье. Попадая в эти воды, они ощущают какой-то трепет. Капитаны знают почти до минуты, в каком месте сбавить ход и начать менять курс. А кроме того, капитан, который внимательно следит за скоростью и компасом, за солнцем и звездами, когда они видны, заметно не отклонится от курса.
Примерно через час Русет внезапно закричал. Все бросились к румпелю, которым он управлял.
— Видите дымок на северо-западе? — спросил капитан. — Это из храма в центре строений. Если, конечно, это не корабль, объятый пламенем, — добавил Русет.
Но он ошибался. Уже назавтра под вечер они увидели с судна верхнюю часть здания — Башни Дихетет. Ее соорудил из кедра сотню лет назад адмирал, который был ее регентом. Шпиль высотой пятьсот футов имел каменный пол. Там всегда поддерживался яркий огонь, чтобы корабли могли видеть дым или свет. В ясный день высоко поднимавшиеся клубы дыма, если их не разгонял сильный ветер, были заметны за сотню миль. Да и звездной ночью пламя на верху башни наблюдалось миль за двадцать пять.
Интенсивность движения в этой части моря все возрастала: униремы, биремы, триремы и другие суда, держась дистанции в сотни ярдов, то и дело встречались то справа, то слева.
Хэдон был озадачен их числом. Каким же должен быть порт Ребха, чтобы вместить весь этот флот?
Ребха и впрямь поражала размерами, в чем убеждал его Русет. Город раскинулся на возвышенной части острова, где были вбиты тысячи деревянных свай; много свай соорудили из камней. Морское дно находилось в двадцати пяти — сорока футах ниже поверхности острова; город вырос на сваях, поднимавшихся над островом, сигнальная башня не в счет. Сваи уходили в ил, покрывавший известковую поверхность широкого плато. Город имел почти круглый силуэт диаметром две мили. Население — постоянное и временно проживающее — около сорока тысяч.
Хэдон сгорал от нетерпения увидеть этот легендарный город на сваях. Он был наслышан о нем во время своего путешествия из Опара на Великие Игры, но доставлявшая его галера миновала город, держа прямой курс из пролива Кета к острову Кхокарса.
Русет отказался засветло входить в город и, дожидаясь ночи, плавал вокруг него.
С наступлением темноты Русет направил Душу Ветра на заходящее солнце — рдеющий уголь в густом дыму. Теперь проявились и звезды, а с ними и слабый неровный свет на верху Башни Дихетет. По мере приближения судна он увеличивался и в размерах и в яркости, все более походя на звезду.