Какое-то время она смотрела на него, нервно покусывая губу.
— Очень хорошо. Я даю слово.
— Клянешься Кхо?
— Клянусь. Но я бы желала, чтобы, когда это все кончится, ты отправился в Опар и забрал с собой эту суку и ее щенка и этого одноглазого человечка. Не хочу видеть никого из вас. Но разумеется, стерплю, пока мы не победим.
— Мне нужно твое слово, а не любовь, — сказал Хэдон.
11.
Долина в Клоепете протянулась на двадцать миль в длину да на пятнадцать миль в ширину. В отличие от других долин, между ней и бухтой Гахете, эта была плотно заселена. В ней уместились и большое озеро, и река, и множество ферм. И люди тут жили относительно более бывалые, поскольку имели доступ к северо-западной части океана. Дорога туда вела к Кему; она протянулась до самого порта — Нотамимкху. Приморская часть дороги так надежно укреплена, что вражеской армии вряд ли удалось бы вторгнуться здесь.
Южное ущелье узкое, горы нависали с обеих сторон. Давным-давно жриц защищала оборонительная система, сооруженная над дорогой.
Месяц спустя, после того, как Хэдон со своей группой прошел здесь, перевал закрыли. Армия Минрута — две тысячи человек — попыталась пробиться здесь. В живых осталась тысяча. Лавины, вызванные людьми из Клоепете, похоронили остальных. Это был тяжелый удар для Минрута, который трудно перенес потерю. Хотя его армии снова захватили Минеко и Асему, а Авамука был на гране сдачи, Дитбет еще держался. Кокаду обошли в обход, армия окружила его, обрекая жителей на голодную смерть. Но Кунеса, Олива и Сакаба выиграли сражение против Шестой Армии Минрута. Уцелевшие ее воины бежали обратно в Асему.
Однако Минрут опустошил сотню деревень и малых городов, спалив их и безжалостно перебив жителей. Тысячи беженцев скопились в непокорных городах, ослабляя их способность к сопротивлению и истощая запасы пищи. В этих местах вспыхнули болезни, посылая тысячи душ в мрачную обитель наводящей ужас Сисискен.
Важнейшим явилось то обстоятельство, что королевский флот господствовал тогда на море вокруг острова Кхокарса. В двух решительных сражениях он потопил флот Дитбета и соединенный флот трех юго-восточных городов.
Население столицы двинулось назад, в город, когда вулкан, казалось, стал утихать. Жители приступили к восстановлению домов, разрушенных извергнутыми потоками лавы. На верфях сооружали флот из тридцати трирем, шестидесяти бирем и нескольких сотен более мелких судов. Людей обучали морскому делу. Потребность в рабочих была столь высока, что Минрут остановил строительство Великой Башни. Говорят, он впал в ярость, когда ему объяснили, что сделать это необходимо; Минрут отрезал язык офицеру, который принес такое сообщение.
Авинет устроила свой штаб в храме в Клоепете. Она была занята и день и ночь, читая послания, доставляемые ей по секретной почтовой системе жриц, и опрашивая многочисленных шпионов. Они непрерывно стекались к ней, хотя корабли Минрута установили блокаду Нотамимкху. Флот пытался пройти между Сциллой и Харибдой утесов, образующих проход в порт. После того, как три корабля были сожжены огромными, начиненными нефтью снарядами, выпущенными с высоты утесов катапультами, флот обратился в бегство.
Пришло известие, что Квазин, кузен Хэдона, сбежал в город Дитбет и сделался его правителем. Авинет призвала Хэдона и сообщила ему новости.
— Как ему это удалось?
— Король Ротека пал в сражении на городской стене. Его жена, Бета, вышла замуж за Квазина на следующий же день.
— Зная его, нечему удивляться, — сказал Хэдон. Что ж, его присутствие воодушевит дитбетанцев. Каким бы он ни был, он отменный воин. Словно герой древности.
— Когда великаны прогуливались по земле, — насмешливо-презрительно бросила Авинет. Она обратилась к генералу Девятой Армии, расположенной в Кунесу. Уже неделя, как он прибыл с докладом Королеве. — Керупхе, что ты думаешь об этом? Куда мне лучше поехать — в Дитбет или в твой город?
Генерал, плешивый коротышка, краснорожий, похожий на быка мужчина, нахмурился от напряжения мысли.
— Юго-восточный район хорошо укреплен, и скорая опасность ему не угрожает. Минруту это известно, поэтому он сконцентрировал силы на Дитбете, который всегда являлся очагом восстаний. Минрут намерен захватить его, прежде, чем двинуться на устранение очередной, еще большей угрозы. Он поклялся уничтожить в Дитбете все живое — мужчин, женщин и детей, собак, кошек и мышей. Моя разведка доносит, что с этой целью он стягивает две армии — одну из Минанлу и другую из Кокады.
— Хотя Дитбет в суровой опасности — положение не безнадежно. Если бы Вы появились там для воодушевления людей вместе с Квазином, возглавившим оборону, Дитбет выстоял бы. Квазин — легенда. Вам это известно, все слышали о его подвигах.
Пока Минрут занят Дитбетом, наши армии могли бы прорваться сквозь небольшие силы, удерживающие Минеко, и оттуда атаковать Асему. Если удастся овладеть Асемой, мы сумеем контролировать вход в Бухту Лупоес. Флот Минрута все еще блокирует ее, но это не помешает нам контролировать в Бухте все, начиная от Асемы и почти до столицы. Таким образом, мы лишим столицу снабжения, что будет для нее очень опасно. Минрут может снять войска с осады Дитбета, на случай нашего нападения на Кхокарсу.
С другой стороны, если Дитбет падет, когда вы будете находиться там, потеря станет вовсе невосполнимой. Мы не сможем обходиться без вас, Ваше Величество. Если Вы погибнете, верующие сочтут, что Ресу могущественнее Кхо.
— Я не погибну, — сказала Авинет. Она оглядела длинный прямоугольный стол. — Есть ли договоренность на то, чтобы я отправилась в Дитбет?
Жрицы и офицеры покачали головами. Только это им и оставалось, поскольку, очевидно, она уже приняла решение. Авинет поднялась.
— Прекрасно. Вскоре я отбываю. Но когда точно, сказать не могу. Я знаю, что вы преданы, что вы сдержанны, но и здесь могут быть агенты Минрута. Я хочу пуститься в путь внезапно, глубокой ночью, без фанфар. Таким образом, я буду в Дитбете прежде, чем шпионы отца смогут известить его.
Тем временем, вы, генерал, возглавите разработку детального плана операций. Мне нравится ваше предложение. Полагаю, это наилучшее решение.
Офицеры поднялись и, поклонившись, удалились. Двенадцать нуматену, составляющих дневную смену телохранителей — среди них Хэдон — остались. Авинет, не вставая, подозвала его.
— Понадобится не менее двух месяцев на подготовку, прежде чем я отправлюсь в Дитбет, — сказала Авинет. — Нет никакой спешки, город может продержаться месяцев шесть или более. Мой отец трижды пытался штурмовать его стены, и каждый раз его отбрасывали с тяжелыми для него потерями. — Авинет улыбнулась и добавила:— Это значит, что у тебя есть два месяца побыть с твоей невестой.
Лицо Хэдона оставалось безучастным, хотя его охватил гнев.
— Стало быть, ты отвергаешь мою просьбу взять ее с ребенком и Пагу с собой.
— Да. Они будут лишь обузой. Я собираюсь воспользоваться маленьким быстрым судном. Места на нем в обрез. Кроме того, в Дитбете и без того хватает бесполезных ртов. Вообще, зачем ты хочешь забрать их отсюда, где они ничем не рискуют, в то место, где их ждет смертельная опасность?
— Моя жена говорит, что хочет быть со мной, где бы я ни был.
Улыбкой Авинет показала, что она видит его гнев и наслаждается им.
— Я считаю, что вы оба слишком эгоистичны, — произнесла Королева. — Никто из вас не очень-то заботится о благополучии империи. Мне понятно, почему вы не хотите расставаться, но сейчас война, и все мы должны чем-то жертвовать.
— Будет так, как желает Королева, — с каменным лицом выдавил Хэдон.
— Мы можем уехать на год, — сказала Авинет, — может, на два. Одна Кхо ведает, сколько времени понадобится нам для победы. Между тем, ты должен быть счастлив, зная, что Лалила здесь в безопасности. И, — Авинет, улыбаясь, выдержала паузу, — ваш ребенок.
— Что?! — вздрогнул Хэдон.
— Да. Гонец сегодня утром сообщил мне, что твоя жена в положении. Лалила ходила в храм — определить, действительно ли она зачала. Над ней тотчас свершили необходимый ритуал и нашли, что она беременна.
Хэдон знал о ее состоянии, но не сознавал, что ее подвергнут проверке. Она выполнялась способом, известным одним лишь жрицам; Хэдон слышал, что ритуал включал в себя жертвоприношение зайца.
— Сугукатет говорит, что пару ночей назад ей снился сон о младенце, — сообщила Авинет. — Вот почему она позвала Лалилу этим утром в храм. Вероятно, если ее сон не ложный, твоему ребенку выпадет великое предначертание. Но необходимо, чтобы Лалила посетила оракула, тогда мы сможем узнать подробности ее счастливого будущего.
— Ее?
— Сугукатет снилась девочка. Конечно, дитя не обязательно твое. Мой отец изнасиловал Лалилу незадолго до того, как спас ее. Пожалуй, излишне напоминать тебе про это. А промедли она еще пару минут и не прикончи этого бандитского главаря, сомнений в отцовстве прибавилось бы.
Хэдон едва сдержался, чтобы в ярости не ударить Авинет:
— На этой земле не очень многие могут с уверенностью сказать, кто их отец. Это не имеет значения.
— Хорошо, что у Лалилы был ребенок до того, как она вышла за тебя, — проговорила Авинет. — В противном случае, ей пришлось бы следовать древнему обычаю.
Она намекала на святых проституток. Все женщины, не зачавшие ко времени первого замужества и не рожавшие вовсе, отправлялись в храм — месяц им надлежало быть святыми проститутками. Зачатие как результат этого месячного статуса считалось священным. Теоретически бог вселялся в тело оплодотворенной женщины во время полового сношения. Бог считался отцом ребенка. Это была великая честь для семьи.
Хотя древние абсолютно буквально верили во все это, теперь-то уже понимали, что ответственность за зачатие несет мужская сперма. Но тысячелетняя традиция осталась, а реальность игнорировалась. Служители Кхо утверждали, что это не имеет значения. Бог по-прежнему владеет телом мужчины и, следовательно, сперма метафизически его, хотя физически принадлежит отцу-человеку.
Жрецы Ресу, Пламенеющего Бога, считали, что эта догма ошибочна. Если Минрут одержит победу, древний обычай, очевидно, запретят; это станет первым шагом к подчинению женщин мужчинам. По существу Минрут в столице уже отменил многие обычаи и законы касательно равенства — некоторые полагают — превосходства женщин. Для этого оказалось необходимым казнить многих несогласных женщин и мужчин — для примера.
Сопротивлялись новому порядку преимущественно в сельских районах. Фермеры и рыбаки отличались большей консервативностью, упорством, противясь переменам; особенно упрямы они были, когда дело касалось их религии. Городские жители были более уступчивы, хотя даже они решительно противились действиям Короля и жрецов, пока многих протестовавших не повесили публично.
— Оракул сегодня вечером будет вещать от имени Кхо, — сообщила Авинет. — Сугукатет и я будем присутствовать. Ты тоже должен быть. Оракул говорила о тебе, что конечно же означает, что ты не откажешься от приглашения.
— Я непременно приду, — ответил Хэдон.
Остаток дня Хэдон был печален. В итоге он плохо выполнил отбив во время тренировки с деревянными мечами. Несмотря на молодость, он был лучшим фехтовальщиком в личной охране Королевы, состоявшей из многоопытных воинов. Но на сей раз ему не удалось должным образом собраться, он проиграл по уколам соперникам, над которыми всегда брал верх.
Авинет, следившая за показательными боями, улыбалась всякий раз, когда Хэдон проигрывал.
12.
Храм Кхо располагался на высоком холме к северу от города. Храм окружали могучие дубы, говорили, что некоторым из них уже тысяча лет. Круглое строение венчалось куполом; строили его из массивных мраморных блоков, доставленных через горный перевал более восьми веков назад. Пройдя через вход, состоящий из девяти стен, Хэдон и Лалила оказались в зале, украшенном фресками, выполненными в холодно-голубых и светло-красных тонах; на фресках изображались стадии создания мира богиней Кхо. В центре зала стоял большой бронзовый треножник; бронзовый предмет, похожий по форме на колокол, пристроился на верху треножника, испуская сквозь боковые отверстия облака горячего фимиама. Сквозь круглый дверной проем справа Хэдон разглядел комнату святых проституток. Она была разгорожена на каморки легкими деревянными стенами, выкрашенными в алый и голубой цвета. В центре зала — колонна, вокруг которой в ожидании стояли женщины. Несколько мужчин беседовали с ними, среди них Пага и Кебивейбес. Человечек, дожидавшийся своей очереди, улыбался. Он взял за руку блондинку, едва ли не вдвое выше себя, и повел ее в комнату. Потолок в следующей комнате — подобно соотношению роста блондинки и человечка — был в два раза выше, чем в первой. Здесь посередине о девяти ножках стоял приземистый аналой. В третьей комнате подставку для богослужебных книг поддерживали двенадцать ножек; потолок в ней вознесся на высоту троекратно большую, чем в первой. Здесь-то Авинет и главная жрица храма ждали их. Возле них — праздные ночные телохранители Королевы.
Сугукатет кивком головы велела Хэдону и Лалиле следовать за ней. Следующее помещение — святая святых — оказалось просторным, овальной формы. Пол вымощен белой плиткой в винтообразном рисунке многоцветной мозаики. Спираль начиналась в центре пола и длилась линией из двенадцатисторонних частей; на каждой нарисована маленькая сцена, отображающая великое историческое событие. Спираль вилась плотными изгибами, круг за кругом, внешней частью почти касаясь стен с трех сторон.
Спираль завершалась спокойным некрашеным квадратом как раз перед пьедесталом, на котором располагалась статуя Кхо. Она была из мрамора, оправленного слоновой костью, украшенной резьбой. Корона из золота, каждую из ее двенадцати граней дополняли серебряные аксессуары, выполненные в виде маленьких щитов, с множеством бриллиантов. Глаза Кхо — однотонно голубые. Нагая, в правой руке Кхо держала рог изобилия, набитый снопами проса, в левой — серп, орудие жатвы или, как это бывало у коренных жителей этой долины, — оружие для сражений.
Кроме Хэдона и трех женщин, в огромном зале никого не было. В безмолвии они остановились в древнем жесте почтительного поклонения.. Оплывали факелы, опоясавшие зал. На стене плясали тени и некто в белом выглядывал из-за пьедестала божества.
Главная жрица произнесла: “Снимем наши облачения. Пред гласом богини всякий должен предстать обнаженным”.
Они сбросили одежды, оставив их за собой на полу. Сугукатет провела всех вперед. Облаченная в белое фигура появилась из-за пьедестала статуи, неся трехногий дубовый табурет. Она поставила его перед статуей и сняла одеяние. Это оказалась очень старая женщина, седая и сморщенная, с ненормально расширенными зрачками; от ее дыхания распространялся неприятно-кислый запах.
Хэдон приметил отверстие в полу перед самым табуретом. Едва старуха взобралась на высокий табурет, из отверстия начал подниматься дым — сначала голубоватый, почти прозрачный, но как только колдунья, закрыв глаза, затянула песнопение, он сделался плотнее. Дым поднимался к отверстию, скрытому в полумраке куполообразного свода. Его щупальца, закручиваясь, обвивали все. Хэдон закашлялся, вдохнув тяжелый, сладковатый и неведомый ему запах.
Старуха, раскачиваясь, продолжала петь на старинном языке обряда. Хэдон придвинулся к Лалиле, жрица знаком велела ему вернуться на прежнее место.
Взяв Лалилу за руку, она поднялась с ней на возвышение, где располагалась жрица-прорицательница. Затем сделал три шага назад, остановившись возле Авинет.
Дым более не струился из отверстия. Мрак, казалось, сгущался, вытекая откуда-то из основания стен. Неожиданно Хэдон почувствовал холод. Прохладный прежде, когда они входили, воздух сделался теперь морозным. Хэдон дрожал, стуча зубами. Авинет оглянулась — выражение лица раздосадованное. Он сжал зубы, но никак не мог побороть озноб.
Теперь тени и впрямь приближались. Они подползали ближе, одновременно надвигаясь на факелы. Вскоре, подбираясь к потолку, они уже окутали факелы непроглядным покрывалом, не имея сил погасить их, но делая свет слабым и далеким.
Внезапно сделалось трудно дышать, а сердце, и до того сильно стучавшее, словно устремилось за кем-то в погоню. Богиня Кхо зашевелилась!
Нет, это оказалось лишь его воображением. Статуя оставалась недвижно-каменной, она не сделала ни шага навстречу ему.
Хотя в этом он не был уверен. Предметы, за которыми он наблюдал украдкой, были расплывчатыми, вытянутыми. Когда же он повернулся, чтобы посмотреть прямо, они вновь обрели обычный вид.
Хэдон отскочил, издав сдавленный крик, — над головой его промелькнул серп — неясным очертанием, отбросившим стремительную тень. Мелькнул и исчез. Но Хэдон слышал свист рассекаемого воздуха.
Но Кхо не двигалась.
Так ли это? Пустые лазуревые глаза, казалось, стали светлыми, словно живыми. Золотые вспышки проплыли сквозь них, затем сошлись в три концентрические окружности. Они начали вращаться, сперва медленно, затем ускоряясь, закручиваясь и закручиваясь, потом превращаясь в сплошные золотые сферы, пылающие словно звезды.
Ноги его задрожали, живот свело. Гениталии напряглись. Пол, словно лед, холодил ноги, холодный ветер дул в спину. Хэдон упал на колени, воскликнув: “Великая Кхо! Пощади меня!”
Женщины не обращали на него внимания, глаза их неотрывно уставились на прорицательницу.
Теперь она пронзительно кричала, слюна вылетала изо рта, глаза лезли из орбит, костлявые руки простерты во все стороны, словно у грифа.
Внезапно жрица бросилась вперед, с глухим стуком свалившись на пол.
Дым развеялся; через минуту уже не поднимаясь с пола. Тени отступили, холод исчез. Хэдон, еще в трепете, встал на ноги. Женщины оставались неподвижны, хотя старухе-колдунье явно требовалось внимание. Из носа и рта ее текла кровь.
Вскоре приблизилась верховная жрица и опустилась на колено подле старухи. Она пощупала ее пульс, заглянула в глаза. Затем поднялась, громко объявив: “Прорицательница мертва! Она не смогла более выносить присутствие Богини!”
Авинет, бледность которой проступила даже сквозь темную косметику, посмотрела на Хэдона большими черными глазами:
— Великая Кхо действительно возложила тяжелую ношу на твою неродившуюся дочь, — промолвила она. — Тяжкую ношу, но счастливую!
Лалила обратила к Хэдону белое, как мел, лицо; за какие-то несколько минут вокруг глаз появились темные круги.
— Что она сказала? — вскричала она.
Сугукатет сказала:
— Твое дитя станет великой жрицей! Или ее ждет короткая и ужасная жизнь! Ей суждено стать спасителем города и основателем династии, которая будет длиться двенадцать тысяч лет! Или она погибнет совсем молодой — самой несчастной из всех живущих!
— Это зависит от того, родится или нет она в городе твоих предков, Хэдон, — сказала Авинет. Если малютка появится на свет там, в Опаре, она действительно будет счастлива! Если же нет — ее ждут жестокие страдания, и она рано отправится в мрачный дом наводящей ужас Сисискен!
Издав короткий резкий вопль, Лалила рухнула на колени, сотрясаясь в рыданиях.
Хэдон, потрясенный, не мог произнести ни слова. Да и какой смысл спорить? Сама Кхо сказала.
Лалила подняла голову; слезы струились на грудь.
— Что еще пророчила Она?
— Многое. Но мы не вправе говорить что-то тебе или кому-либо другому. Тайны Кхо должны храниться в моем сердце и сердце верховной жрицы.
— Значит, — медленно проговорил Хэдон, — Лалила должна отправиться в Опар.
— Это зависит от нее — Колдуньи с моря, сказал Сугукатет. Никто не в силах заставить. Но если она любит свое дитя…
— Позволят ли Хэдону сопровождать меня? — вскрикнула Лалила.
— Нет! — громко отрезала Авинет. — Он должен оставаться здесь или последовать за мной, куда бы я ни отправилась! Он мой телохранитель, поклявшийся сопровождать меня повсюду, поклявшийся сражаться за меня, пока не умрет Минрут и я не займу трон во дворце Кхокарсы!
Хэдон молчал. Авинет улыбнулась. Его охватила глубокая печаль, и он продолжал бы предаваться ей, не произойди что-то странное. Сугукатет, главная жрица, кивнула и ободряюще улыбнулась ему. Она втайне шепнула Авинет — нет, но что значило это отрицание, Хэдону было неведомо.
13.
— Очень хорошо. Я даю слово.
— Клянешься Кхо?
— Клянусь. Но я бы желала, чтобы, когда это все кончится, ты отправился в Опар и забрал с собой эту суку и ее щенка и этого одноглазого человечка. Не хочу видеть никого из вас. Но разумеется, стерплю, пока мы не победим.
— Мне нужно твое слово, а не любовь, — сказал Хэдон.
11.
Долина в Клоепете протянулась на двадцать миль в длину да на пятнадцать миль в ширину. В отличие от других долин, между ней и бухтой Гахете, эта была плотно заселена. В ней уместились и большое озеро, и река, и множество ферм. И люди тут жили относительно более бывалые, поскольку имели доступ к северо-западной части океана. Дорога туда вела к Кему; она протянулась до самого порта — Нотамимкху. Приморская часть дороги так надежно укреплена, что вражеской армии вряд ли удалось бы вторгнуться здесь.
Южное ущелье узкое, горы нависали с обеих сторон. Давным-давно жриц защищала оборонительная система, сооруженная над дорогой.
Месяц спустя, после того, как Хэдон со своей группой прошел здесь, перевал закрыли. Армия Минрута — две тысячи человек — попыталась пробиться здесь. В живых осталась тысяча. Лавины, вызванные людьми из Клоепете, похоронили остальных. Это был тяжелый удар для Минрута, который трудно перенес потерю. Хотя его армии снова захватили Минеко и Асему, а Авамука был на гране сдачи, Дитбет еще держался. Кокаду обошли в обход, армия окружила его, обрекая жителей на голодную смерть. Но Кунеса, Олива и Сакаба выиграли сражение против Шестой Армии Минрута. Уцелевшие ее воины бежали обратно в Асему.
Однако Минрут опустошил сотню деревень и малых городов, спалив их и безжалостно перебив жителей. Тысячи беженцев скопились в непокорных городах, ослабляя их способность к сопротивлению и истощая запасы пищи. В этих местах вспыхнули болезни, посылая тысячи душ в мрачную обитель наводящей ужас Сисискен.
Важнейшим явилось то обстоятельство, что королевский флот господствовал тогда на море вокруг острова Кхокарса. В двух решительных сражениях он потопил флот Дитбета и соединенный флот трех юго-восточных городов.
Население столицы двинулось назад, в город, когда вулкан, казалось, стал утихать. Жители приступили к восстановлению домов, разрушенных извергнутыми потоками лавы. На верфях сооружали флот из тридцати трирем, шестидесяти бирем и нескольких сотен более мелких судов. Людей обучали морскому делу. Потребность в рабочих была столь высока, что Минрут остановил строительство Великой Башни. Говорят, он впал в ярость, когда ему объяснили, что сделать это необходимо; Минрут отрезал язык офицеру, который принес такое сообщение.
Авинет устроила свой штаб в храме в Клоепете. Она была занята и день и ночь, читая послания, доставляемые ей по секретной почтовой системе жриц, и опрашивая многочисленных шпионов. Они непрерывно стекались к ней, хотя корабли Минрута установили блокаду Нотамимкху. Флот пытался пройти между Сциллой и Харибдой утесов, образующих проход в порт. После того, как три корабля были сожжены огромными, начиненными нефтью снарядами, выпущенными с высоты утесов катапультами, флот обратился в бегство.
Пришло известие, что Квазин, кузен Хэдона, сбежал в город Дитбет и сделался его правителем. Авинет призвала Хэдона и сообщила ему новости.
— Как ему это удалось?
— Король Ротека пал в сражении на городской стене. Его жена, Бета, вышла замуж за Квазина на следующий же день.
— Зная его, нечему удивляться, — сказал Хэдон. Что ж, его присутствие воодушевит дитбетанцев. Каким бы он ни был, он отменный воин. Словно герой древности.
— Когда великаны прогуливались по земле, — насмешливо-презрительно бросила Авинет. Она обратилась к генералу Девятой Армии, расположенной в Кунесу. Уже неделя, как он прибыл с докладом Королеве. — Керупхе, что ты думаешь об этом? Куда мне лучше поехать — в Дитбет или в твой город?
Генерал, плешивый коротышка, краснорожий, похожий на быка мужчина, нахмурился от напряжения мысли.
— Юго-восточный район хорошо укреплен, и скорая опасность ему не угрожает. Минруту это известно, поэтому он сконцентрировал силы на Дитбете, который всегда являлся очагом восстаний. Минрут намерен захватить его, прежде, чем двинуться на устранение очередной, еще большей угрозы. Он поклялся уничтожить в Дитбете все живое — мужчин, женщин и детей, собак, кошек и мышей. Моя разведка доносит, что с этой целью он стягивает две армии — одну из Минанлу и другую из Кокады.
— Хотя Дитбет в суровой опасности — положение не безнадежно. Если бы Вы появились там для воодушевления людей вместе с Квазином, возглавившим оборону, Дитбет выстоял бы. Квазин — легенда. Вам это известно, все слышали о его подвигах.
Пока Минрут занят Дитбетом, наши армии могли бы прорваться сквозь небольшие силы, удерживающие Минеко, и оттуда атаковать Асему. Если удастся овладеть Асемой, мы сумеем контролировать вход в Бухту Лупоес. Флот Минрута все еще блокирует ее, но это не помешает нам контролировать в Бухте все, начиная от Асемы и почти до столицы. Таким образом, мы лишим столицу снабжения, что будет для нее очень опасно. Минрут может снять войска с осады Дитбета, на случай нашего нападения на Кхокарсу.
С другой стороны, если Дитбет падет, когда вы будете находиться там, потеря станет вовсе невосполнимой. Мы не сможем обходиться без вас, Ваше Величество. Если Вы погибнете, верующие сочтут, что Ресу могущественнее Кхо.
— Я не погибну, — сказала Авинет. Она оглядела длинный прямоугольный стол. — Есть ли договоренность на то, чтобы я отправилась в Дитбет?
Жрицы и офицеры покачали головами. Только это им и оставалось, поскольку, очевидно, она уже приняла решение. Авинет поднялась.
— Прекрасно. Вскоре я отбываю. Но когда точно, сказать не могу. Я знаю, что вы преданы, что вы сдержанны, но и здесь могут быть агенты Минрута. Я хочу пуститься в путь внезапно, глубокой ночью, без фанфар. Таким образом, я буду в Дитбете прежде, чем шпионы отца смогут известить его.
Тем временем, вы, генерал, возглавите разработку детального плана операций. Мне нравится ваше предложение. Полагаю, это наилучшее решение.
Офицеры поднялись и, поклонившись, удалились. Двенадцать нуматену, составляющих дневную смену телохранителей — среди них Хэдон — остались. Авинет, не вставая, подозвала его.
— Понадобится не менее двух месяцев на подготовку, прежде чем я отправлюсь в Дитбет, — сказала Авинет. — Нет никакой спешки, город может продержаться месяцев шесть или более. Мой отец трижды пытался штурмовать его стены, и каждый раз его отбрасывали с тяжелыми для него потерями. — Авинет улыбнулась и добавила:— Это значит, что у тебя есть два месяца побыть с твоей невестой.
Лицо Хэдона оставалось безучастным, хотя его охватил гнев.
— Стало быть, ты отвергаешь мою просьбу взять ее с ребенком и Пагу с собой.
— Да. Они будут лишь обузой. Я собираюсь воспользоваться маленьким быстрым судном. Места на нем в обрез. Кроме того, в Дитбете и без того хватает бесполезных ртов. Вообще, зачем ты хочешь забрать их отсюда, где они ничем не рискуют, в то место, где их ждет смертельная опасность?
— Моя жена говорит, что хочет быть со мной, где бы я ни был.
Улыбкой Авинет показала, что она видит его гнев и наслаждается им.
— Я считаю, что вы оба слишком эгоистичны, — произнесла Королева. — Никто из вас не очень-то заботится о благополучии империи. Мне понятно, почему вы не хотите расставаться, но сейчас война, и все мы должны чем-то жертвовать.
— Будет так, как желает Королева, — с каменным лицом выдавил Хэдон.
— Мы можем уехать на год, — сказала Авинет, — может, на два. Одна Кхо ведает, сколько времени понадобится нам для победы. Между тем, ты должен быть счастлив, зная, что Лалила здесь в безопасности. И, — Авинет, улыбаясь, выдержала паузу, — ваш ребенок.
— Что?! — вздрогнул Хэдон.
— Да. Гонец сегодня утром сообщил мне, что твоя жена в положении. Лалила ходила в храм — определить, действительно ли она зачала. Над ней тотчас свершили необходимый ритуал и нашли, что она беременна.
Хэдон знал о ее состоянии, но не сознавал, что ее подвергнут проверке. Она выполнялась способом, известным одним лишь жрицам; Хэдон слышал, что ритуал включал в себя жертвоприношение зайца.
— Сугукатет говорит, что пару ночей назад ей снился сон о младенце, — сообщила Авинет. — Вот почему она позвала Лалилу этим утром в храм. Вероятно, если ее сон не ложный, твоему ребенку выпадет великое предначертание. Но необходимо, чтобы Лалила посетила оракула, тогда мы сможем узнать подробности ее счастливого будущего.
— Ее?
— Сугукатет снилась девочка. Конечно, дитя не обязательно твое. Мой отец изнасиловал Лалилу незадолго до того, как спас ее. Пожалуй, излишне напоминать тебе про это. А промедли она еще пару минут и не прикончи этого бандитского главаря, сомнений в отцовстве прибавилось бы.
Хэдон едва сдержался, чтобы в ярости не ударить Авинет:
— На этой земле не очень многие могут с уверенностью сказать, кто их отец. Это не имеет значения.
— Хорошо, что у Лалилы был ребенок до того, как она вышла за тебя, — проговорила Авинет. — В противном случае, ей пришлось бы следовать древнему обычаю.
Она намекала на святых проституток. Все женщины, не зачавшие ко времени первого замужества и не рожавшие вовсе, отправлялись в храм — месяц им надлежало быть святыми проститутками. Зачатие как результат этого месячного статуса считалось священным. Теоретически бог вселялся в тело оплодотворенной женщины во время полового сношения. Бог считался отцом ребенка. Это была великая честь для семьи.
Хотя древние абсолютно буквально верили во все это, теперь-то уже понимали, что ответственность за зачатие несет мужская сперма. Но тысячелетняя традиция осталась, а реальность игнорировалась. Служители Кхо утверждали, что это не имеет значения. Бог по-прежнему владеет телом мужчины и, следовательно, сперма метафизически его, хотя физически принадлежит отцу-человеку.
Жрецы Ресу, Пламенеющего Бога, считали, что эта догма ошибочна. Если Минрут одержит победу, древний обычай, очевидно, запретят; это станет первым шагом к подчинению женщин мужчинам. По существу Минрут в столице уже отменил многие обычаи и законы касательно равенства — некоторые полагают — превосходства женщин. Для этого оказалось необходимым казнить многих несогласных женщин и мужчин — для примера.
Сопротивлялись новому порядку преимущественно в сельских районах. Фермеры и рыбаки отличались большей консервативностью, упорством, противясь переменам; особенно упрямы они были, когда дело касалось их религии. Городские жители были более уступчивы, хотя даже они решительно противились действиям Короля и жрецов, пока многих протестовавших не повесили публично.
— Оракул сегодня вечером будет вещать от имени Кхо, — сообщила Авинет. — Сугукатет и я будем присутствовать. Ты тоже должен быть. Оракул говорила о тебе, что конечно же означает, что ты не откажешься от приглашения.
— Я непременно приду, — ответил Хэдон.
Остаток дня Хэдон был печален. В итоге он плохо выполнил отбив во время тренировки с деревянными мечами. Несмотря на молодость, он был лучшим фехтовальщиком в личной охране Королевы, состоявшей из многоопытных воинов. Но на сей раз ему не удалось должным образом собраться, он проиграл по уколам соперникам, над которыми всегда брал верх.
Авинет, следившая за показательными боями, улыбалась всякий раз, когда Хэдон проигрывал.
12.
Храм Кхо располагался на высоком холме к северу от города. Храм окружали могучие дубы, говорили, что некоторым из них уже тысяча лет. Круглое строение венчалось куполом; строили его из массивных мраморных блоков, доставленных через горный перевал более восьми веков назад. Пройдя через вход, состоящий из девяти стен, Хэдон и Лалила оказались в зале, украшенном фресками, выполненными в холодно-голубых и светло-красных тонах; на фресках изображались стадии создания мира богиней Кхо. В центре зала стоял большой бронзовый треножник; бронзовый предмет, похожий по форме на колокол, пристроился на верху треножника, испуская сквозь боковые отверстия облака горячего фимиама. Сквозь круглый дверной проем справа Хэдон разглядел комнату святых проституток. Она была разгорожена на каморки легкими деревянными стенами, выкрашенными в алый и голубой цвета. В центре зала — колонна, вокруг которой в ожидании стояли женщины. Несколько мужчин беседовали с ними, среди них Пага и Кебивейбес. Человечек, дожидавшийся своей очереди, улыбался. Он взял за руку блондинку, едва ли не вдвое выше себя, и повел ее в комнату. Потолок в следующей комнате — подобно соотношению роста блондинки и человечка — был в два раза выше, чем в первой. Здесь посередине о девяти ножках стоял приземистый аналой. В третьей комнате подставку для богослужебных книг поддерживали двенадцать ножек; потолок в ней вознесся на высоту троекратно большую, чем в первой. Здесь-то Авинет и главная жрица храма ждали их. Возле них — праздные ночные телохранители Королевы.
Сугукатет кивком головы велела Хэдону и Лалиле следовать за ней. Следующее помещение — святая святых — оказалось просторным, овальной формы. Пол вымощен белой плиткой в винтообразном рисунке многоцветной мозаики. Спираль начиналась в центре пола и длилась линией из двенадцатисторонних частей; на каждой нарисована маленькая сцена, отображающая великое историческое событие. Спираль вилась плотными изгибами, круг за кругом, внешней частью почти касаясь стен с трех сторон.
Спираль завершалась спокойным некрашеным квадратом как раз перед пьедесталом, на котором располагалась статуя Кхо. Она была из мрамора, оправленного слоновой костью, украшенной резьбой. Корона из золота, каждую из ее двенадцати граней дополняли серебряные аксессуары, выполненные в виде маленьких щитов, с множеством бриллиантов. Глаза Кхо — однотонно голубые. Нагая, в правой руке Кхо держала рог изобилия, набитый снопами проса, в левой — серп, орудие жатвы или, как это бывало у коренных жителей этой долины, — оружие для сражений.
Кроме Хэдона и трех женщин, в огромном зале никого не было. В безмолвии они остановились в древнем жесте почтительного поклонения.. Оплывали факелы, опоясавшие зал. На стене плясали тени и некто в белом выглядывал из-за пьедестала божества.
Главная жрица произнесла: “Снимем наши облачения. Пред гласом богини всякий должен предстать обнаженным”.
Они сбросили одежды, оставив их за собой на полу. Сугукатет провела всех вперед. Облаченная в белое фигура появилась из-за пьедестала статуи, неся трехногий дубовый табурет. Она поставила его перед статуей и сняла одеяние. Это оказалась очень старая женщина, седая и сморщенная, с ненормально расширенными зрачками; от ее дыхания распространялся неприятно-кислый запах.
Хэдон приметил отверстие в полу перед самым табуретом. Едва старуха взобралась на высокий табурет, из отверстия начал подниматься дым — сначала голубоватый, почти прозрачный, но как только колдунья, закрыв глаза, затянула песнопение, он сделался плотнее. Дым поднимался к отверстию, скрытому в полумраке куполообразного свода. Его щупальца, закручиваясь, обвивали все. Хэдон закашлялся, вдохнув тяжелый, сладковатый и неведомый ему запах.
Старуха, раскачиваясь, продолжала петь на старинном языке обряда. Хэдон придвинулся к Лалиле, жрица знаком велела ему вернуться на прежнее место.
Взяв Лалилу за руку, она поднялась с ней на возвышение, где располагалась жрица-прорицательница. Затем сделал три шага назад, остановившись возле Авинет.
Дым более не струился из отверстия. Мрак, казалось, сгущался, вытекая откуда-то из основания стен. Неожиданно Хэдон почувствовал холод. Прохладный прежде, когда они входили, воздух сделался теперь морозным. Хэдон дрожал, стуча зубами. Авинет оглянулась — выражение лица раздосадованное. Он сжал зубы, но никак не мог побороть озноб.
Теперь тени и впрямь приближались. Они подползали ближе, одновременно надвигаясь на факелы. Вскоре, подбираясь к потолку, они уже окутали факелы непроглядным покрывалом, не имея сил погасить их, но делая свет слабым и далеким.
Внезапно сделалось трудно дышать, а сердце, и до того сильно стучавшее, словно устремилось за кем-то в погоню. Богиня Кхо зашевелилась!
Нет, это оказалось лишь его воображением. Статуя оставалась недвижно-каменной, она не сделала ни шага навстречу ему.
Хотя в этом он не был уверен. Предметы, за которыми он наблюдал украдкой, были расплывчатыми, вытянутыми. Когда же он повернулся, чтобы посмотреть прямо, они вновь обрели обычный вид.
Хэдон отскочил, издав сдавленный крик, — над головой его промелькнул серп — неясным очертанием, отбросившим стремительную тень. Мелькнул и исчез. Но Хэдон слышал свист рассекаемого воздуха.
Но Кхо не двигалась.
Так ли это? Пустые лазуревые глаза, казалось, стали светлыми, словно живыми. Золотые вспышки проплыли сквозь них, затем сошлись в три концентрические окружности. Они начали вращаться, сперва медленно, затем ускоряясь, закручиваясь и закручиваясь, потом превращаясь в сплошные золотые сферы, пылающие словно звезды.
Ноги его задрожали, живот свело. Гениталии напряглись. Пол, словно лед, холодил ноги, холодный ветер дул в спину. Хэдон упал на колени, воскликнув: “Великая Кхо! Пощади меня!”
Женщины не обращали на него внимания, глаза их неотрывно уставились на прорицательницу.
Теперь она пронзительно кричала, слюна вылетала изо рта, глаза лезли из орбит, костлявые руки простерты во все стороны, словно у грифа.
Внезапно жрица бросилась вперед, с глухим стуком свалившись на пол.
Дым развеялся; через минуту уже не поднимаясь с пола. Тени отступили, холод исчез. Хэдон, еще в трепете, встал на ноги. Женщины оставались неподвижны, хотя старухе-колдунье явно требовалось внимание. Из носа и рта ее текла кровь.
Вскоре приблизилась верховная жрица и опустилась на колено подле старухи. Она пощупала ее пульс, заглянула в глаза. Затем поднялась, громко объявив: “Прорицательница мертва! Она не смогла более выносить присутствие Богини!”
Авинет, бледность которой проступила даже сквозь темную косметику, посмотрела на Хэдона большими черными глазами:
— Великая Кхо действительно возложила тяжелую ношу на твою неродившуюся дочь, — промолвила она. — Тяжкую ношу, но счастливую!
Лалила обратила к Хэдону белое, как мел, лицо; за какие-то несколько минут вокруг глаз появились темные круги.
— Что она сказала? — вскричала она.
Сугукатет сказала:
— Твое дитя станет великой жрицей! Или ее ждет короткая и ужасная жизнь! Ей суждено стать спасителем города и основателем династии, которая будет длиться двенадцать тысяч лет! Или она погибнет совсем молодой — самой несчастной из всех живущих!
— Это зависит от того, родится или нет она в городе твоих предков, Хэдон, — сказала Авинет. Если малютка появится на свет там, в Опаре, она действительно будет счастлива! Если же нет — ее ждут жестокие страдания, и она рано отправится в мрачный дом наводящей ужас Сисискен!
Издав короткий резкий вопль, Лалила рухнула на колени, сотрясаясь в рыданиях.
Хэдон, потрясенный, не мог произнести ни слова. Да и какой смысл спорить? Сама Кхо сказала.
Лалила подняла голову; слезы струились на грудь.
— Что еще пророчила Она?
— Многое. Но мы не вправе говорить что-то тебе или кому-либо другому. Тайны Кхо должны храниться в моем сердце и сердце верховной жрицы.
— Значит, — медленно проговорил Хэдон, — Лалила должна отправиться в Опар.
— Это зависит от нее — Колдуньи с моря, сказал Сугукатет. Никто не в силах заставить. Но если она любит свое дитя…
— Позволят ли Хэдону сопровождать меня? — вскрикнула Лалила.
— Нет! — громко отрезала Авинет. — Он должен оставаться здесь или последовать за мной, куда бы я ни отправилась! Он мой телохранитель, поклявшийся сопровождать меня повсюду, поклявшийся сражаться за меня, пока не умрет Минрут и я не займу трон во дворце Кхокарсы!
Хэдон молчал. Авинет улыбнулась. Его охватила глубокая печаль, и он продолжал бы предаваться ей, не произойди что-то странное. Сугукатет, главная жрица, кивнула и ободряюще улыбнулась ему. Она втайне шепнула Авинет — нет, но что значило это отрицание, Хэдону было неведомо.
13.
Пага, по обычаю, был настроен скептически:
— Будущее непредсказуемо, — изрек он. — Если бы его можно было предвещать, оказалось бы, что оно столь же неизменно, как и прошлое. А это значит: все, что должно произойти, по существу, уже здесь. И следовательно, и ты, и я, и все мы лишены выбора в наших действиях. Нам лишь кажется, что мы поступаем свободно, но на самом деле бессильны порешить по-своему, отлично от того, как приказывает бог. Мы, словно марионетки, в тех представлениях, которые ты, Хэдон, описывал. Куклы, которых дергают за веревочки.
Мы куклы, если будущее действительно раз и навсегда установлено. Но я, например, не верю в это. Если бы я так считал — я бы убил себя.
Хинокли возразил:
— Но ты не смог бы покончить с собой, не будь на то божественной воли.
Здоровый глаз Паги сверкнул, длинные седеющие волосы вокруг рта раздвинулись, обнажив крепкие крупные зубы.
— Правильная мысль, книжник. К тому же — бесспорная. Но давай посмотрим с чисто практической точки зрения и оставим бесполезные рассуждения о пророчествах и о предопределенности будущего. Что мы намерены делать? Или точнее, что мы думаем, что мы собираемся предпринимать? Какой бы ни была правда, мы поступаем так, будто бы обладаем свободной волей.
Компания — Хэдон, Кебивейбес, Хинокли, Пага и Лалила — расположилась вокруг большого круглого стола из полированного дуба в насквозь прокуренной части самой большой в городе таверны. Сосновые щиты, разрисованные сценами рассказов о Бесбедес, богине пчел, отделяли стол от остального помещения, создавая полууединенный уголок. Рев и хохот, и крики с соседних столов обеспечивали им безопасность разговора. Девочку Абет оставили дома под охраной служки храма, которого прислала главная жрица Сугукатет.
Лалила сделала глоток сладкого медового напитка местного приготовления:
— Какое имеет значение, истинно ли это пророчество прорицательницы или оно подстроено? Что касается меня, я вправду верю, что говорила Богиня. Если бы и остальные из нас присутствовали в храме, они бы тоже поверили. Даже Пага, который ничего не принимает за истину, пока не увидит сам — а порою и тогда сомневается — и тот бы уверовал.
Как бы то ни было, очевидно, что Авинет не желает, чтобы я оставалась здесь. Ей угодно, чтобы я как можно быстрее отправилась в путь — в Опар. И в самом деле, если я намерена попасть туда до рождения ребенка, надо уезжать.
— Весьма долгое и опасное путешествие, даже если все сложится удачно, — сказал Хэдон. — Сейчас…
Лалила опустила ладонь на его руку.
— Я бы не беспокоилась, если бы ты был моим проводником. Но, увы, это не получится. Авинет решила держать тебя при себе. Я не думаю, что она поступает так, надеясь сделать тебя своим любовником, поскольку я уже не смогу ей мешать.
Она глубоко ненавидит тебя за то, что ты сам не бросился в ее объятья. Авинет злопамятна и хочет разлучить нас. Она связана обещанием, оно удерживает ее от прямых враждебных действий, но никак не остановит от стремления добиться цели хитростью. Она может отрицать, что причиняет нам страдание, на самом деле всячески изощряясь в этом. Убрать меня с дороги, отослать в Опар ради безопасности неродившегося ребенка.
— Я буду с тобой и Абет, куда бы ты не отправилась, — вдохновенно объявил волосатый человечек.
— Лалила, если Королеве не понадобятся мой услуги, — заявил Хинокли, я готов сопровождать тебя до самой Ребхи. У меня там брат, который примет нас, и я смогу найти работу. Сдается мне, что Ребха — самое безопасное место в Империи.
— А я останусь с Хэдоном, — сказал Кебивейбес. — Я должен быть с ним до конца.
— Будем надеяться, что конец наступит нескоро, — засмеялся Хэдон.
Кебивейбес улыбнулся и промолчал. Странствуя по северной саванне, он решил, что Хэдон станет героем его новой эпической поэмы. Он назвал ее Пвамвотхэдон — Песнь о Хэдоне. Отдельные части поэмы он уже сочинил. Бард, аккомпанируя себе на арфе из панциря черепахи, пел эти отрывки на рыночных площадях, тавернах и в залах великих жриц. Поэма охватывала события от отъезда Хэдона из Опара на Великие Игры в Кхокарсе до его противостояния солдатам Минрута внутри ущелья.
Кебивейбес предусмотрительно воздержался от исполнения последней части. В ней рассказывалось о спасении Хэдоном Королевы Авинет и об обещании, которое он буквально вынудил Авинет дать ему. Хотя личности бардов считались неприкосновенными, они отнюдь не всегда оказывались огражденными от возмездия.
Никто, как бы высоко он ни вознесся, не осмелился бы на прямое открытое мщение, но и с бардом, оскорбившим высокое лицо, могло стрястись нечто непредвиденное. С ним или с ней мог произойти несчастный случай, они могли просто исчезнуть — навсегда. А то, что Богиня накажет убийцу, служило слабым утешением убиенным.
— Будущее непредсказуемо, — изрек он. — Если бы его можно было предвещать, оказалось бы, что оно столь же неизменно, как и прошлое. А это значит: все, что должно произойти, по существу, уже здесь. И следовательно, и ты, и я, и все мы лишены выбора в наших действиях. Нам лишь кажется, что мы поступаем свободно, но на самом деле бессильны порешить по-своему, отлично от того, как приказывает бог. Мы, словно марионетки, в тех представлениях, которые ты, Хэдон, описывал. Куклы, которых дергают за веревочки.
Мы куклы, если будущее действительно раз и навсегда установлено. Но я, например, не верю в это. Если бы я так считал — я бы убил себя.
Хинокли возразил:
— Но ты не смог бы покончить с собой, не будь на то божественной воли.
Здоровый глаз Паги сверкнул, длинные седеющие волосы вокруг рта раздвинулись, обнажив крепкие крупные зубы.
— Правильная мысль, книжник. К тому же — бесспорная. Но давай посмотрим с чисто практической точки зрения и оставим бесполезные рассуждения о пророчествах и о предопределенности будущего. Что мы намерены делать? Или точнее, что мы думаем, что мы собираемся предпринимать? Какой бы ни была правда, мы поступаем так, будто бы обладаем свободной волей.
Компания — Хэдон, Кебивейбес, Хинокли, Пага и Лалила — расположилась вокруг большого круглого стола из полированного дуба в насквозь прокуренной части самой большой в городе таверны. Сосновые щиты, разрисованные сценами рассказов о Бесбедес, богине пчел, отделяли стол от остального помещения, создавая полууединенный уголок. Рев и хохот, и крики с соседних столов обеспечивали им безопасность разговора. Девочку Абет оставили дома под охраной служки храма, которого прислала главная жрица Сугукатет.
Лалила сделала глоток сладкого медового напитка местного приготовления:
— Какое имеет значение, истинно ли это пророчество прорицательницы или оно подстроено? Что касается меня, я вправду верю, что говорила Богиня. Если бы и остальные из нас присутствовали в храме, они бы тоже поверили. Даже Пага, который ничего не принимает за истину, пока не увидит сам — а порою и тогда сомневается — и тот бы уверовал.
Как бы то ни было, очевидно, что Авинет не желает, чтобы я оставалась здесь. Ей угодно, чтобы я как можно быстрее отправилась в путь — в Опар. И в самом деле, если я намерена попасть туда до рождения ребенка, надо уезжать.
— Весьма долгое и опасное путешествие, даже если все сложится удачно, — сказал Хэдон. — Сейчас…
Лалила опустила ладонь на его руку.
— Я бы не беспокоилась, если бы ты был моим проводником. Но, увы, это не получится. Авинет решила держать тебя при себе. Я не думаю, что она поступает так, надеясь сделать тебя своим любовником, поскольку я уже не смогу ей мешать.
Она глубоко ненавидит тебя за то, что ты сам не бросился в ее объятья. Авинет злопамятна и хочет разлучить нас. Она связана обещанием, оно удерживает ее от прямых враждебных действий, но никак не остановит от стремления добиться цели хитростью. Она может отрицать, что причиняет нам страдание, на самом деле всячески изощряясь в этом. Убрать меня с дороги, отослать в Опар ради безопасности неродившегося ребенка.
— Я буду с тобой и Абет, куда бы ты не отправилась, — вдохновенно объявил волосатый человечек.
— Лалила, если Королеве не понадобятся мой услуги, — заявил Хинокли, я готов сопровождать тебя до самой Ребхи. У меня там брат, который примет нас, и я смогу найти работу. Сдается мне, что Ребха — самое безопасное место в Империи.
— А я останусь с Хэдоном, — сказал Кебивейбес. — Я должен быть с ним до конца.
— Будем надеяться, что конец наступит нескоро, — засмеялся Хэдон.
Кебивейбес улыбнулся и промолчал. Странствуя по северной саванне, он решил, что Хэдон станет героем его новой эпической поэмы. Он назвал ее Пвамвотхэдон — Песнь о Хэдоне. Отдельные части поэмы он уже сочинил. Бард, аккомпанируя себе на арфе из панциря черепахи, пел эти отрывки на рыночных площадях, тавернах и в залах великих жриц. Поэма охватывала события от отъезда Хэдона из Опара на Великие Игры в Кхокарсе до его противостояния солдатам Минрута внутри ущелья.
Кебивейбес предусмотрительно воздержался от исполнения последней части. В ней рассказывалось о спасении Хэдоном Королевы Авинет и об обещании, которое он буквально вынудил Авинет дать ему. Хотя личности бардов считались неприкосновенными, они отнюдь не всегда оказывались огражденными от возмездия.
Никто, как бы высоко он ни вознесся, не осмелился бы на прямое открытое мщение, но и с бардом, оскорбившим высокое лицо, могло стрястись нечто непредвиденное. С ним или с ней мог произойти несчастный случай, они могли просто исчезнуть — навсегда. А то, что Богиня накажет убийцу, служило слабым утешением убиенным.