Фармер Филип Хосе. Протест

   — А как ты собираешься допрашивать Сник? Ведь нельзя же допустить, чтобы она тебя узнала. Иначе тебе в любом случае придется посадить ее в стоунер независимо ни от чего. Она все-таки органик.
   — Сник будет находиться в глубоком химикогенном гипнозе и, выйдя из него, не сможет меня узнать.
   — Бедная Озма, — произнесла Руперт. — Она погибла из-за того, что была твоей женой!
   — Прошу прощения, я не рассказал тебе о ней раньше. Я никогда не раскрывал подробности своей жизни в других днях, если они не имеют отношения к деятельности иммеров.
   — Это правильно, — согласилась Руперт. Она выпустила его руку и сложила свои кисти на коленях. — Меня всегда интересовали другие твои жизни. Особенно все, что касается женщин.
   — Это не мои женщины. Я хочу сказать, что они не принадлежат Джеймсу Дунски. С ними общаются другие мужчины. Для Дунски эти женщины не более, чем мимолетные знакомые.
   Это утверждение, конечно, не совсем соответствовало истинному положению вещей. Однако ему совершенно не хотелось говорить о них. Чем меньше она об этом знает, тем лучше для нее да и для него самого.
   Руперт встала с кровати и крепко прижалась к нему.
   — Я боюсь.
   — И я тоже. По крайней мере сильно волнуюсь. Послушай. Если в манеже я скажу тебе, что мне надо уйти, это будет означать, что у меня имеется информация о Касторе или о Сник. Официально отпрашиваться я не стану, вообще не хочу, чтобы Бюро Кредитов знало, что сегодня я был на работе. Ничего не поделаешь — сегодняшним кредитом придется пожертвовать. К тому же у меня имеется кредит за переработку. Воспользуюсь им.
   — А зачем тогда туда ходить?
   — Необходимо чем-то заняться, чтобы просто отвлечься от всего. Нужно как-то снять напряжение. К тому же мой шеф, если захочет связаться, будет искать меня в манеже. И вообще не хочу пропускать больше тренировок, чем это допустимо, а то еще из формы выйду.
   Руперт попросила его обрисовать Кастора, чтобы она смогла узнать его при встрече, и Дунски подробно описал внешность сумасшедшего и его одежду. Затем Дунски сказал:
   — Кастор думает, что является Богом. А я для него, соответственно, Сатана. В некотором роде для нас это везение. Если бы он был лишь слегка помешан и хотел бы уничтожить нас, иммеров, то сообщил бы обо всем правительству. Надеюсь, ты понимаешь, к чему это могло бы привести.
   — Ты принял бы цианид? — спросила Руперт, и по телу ее еще раз пробежала нервная дрожь.
   — Надеюсь, хватило бы смелости. Я ведь давал клятву. И ты тоже. Мы все.
   — Это единственное, что можно сделать. Я хочу сказать, единственный логичный и достойный поступок. Но…
   В дверь постучали, и послышался голос Малии:
   — Вы что там навсегда закрылись?
   Дунски ответил, что они придут через минуту, и сказал Руперт:
   — Этот наш групповой брак в последнее время что-то сильно мне поднадоел. Видимо, я не отношусь к тому типу людей, которые хорошо себя чувствуют в нем. Мне нужны более личные отношения, к тому же меня возмущает чужая требовательность.
   Глаза Руперт расширились от удивления.
   — Ты действительно так считаешь?
   — А разве иначе я стал бы об этом говорить?
   — Знаю, что нет. Это просто риторический вопрос. Сказать по правде, Джеймс, меня иногда эти отношения тоже очень сильно раздражают. Я даже становлюсь ревнивой, хотя знаю, что вот этого-то уж никак не должна себе позволять.
   — Давай покончим с этим, как только разберемся с тем делом, о котором я тебе только что рассказал. Объявим контракт недействительным. Если повезет, успеем сделать это еще сегодня. Мне все это определенно не подходит, да и тебе, судя по всему, тоже. Я по своему характеру скорее принадлежу к приверженцам моногамного брака.
   Она улыбнулась.
   — Да. Тебе нужна только одна жена, то есть по одной на каждый день.
   — Создавая личность Джеймса Дунски, я руководствовался идеей группового брака. Мне казалось, что он хорошо впишется в такой образ жизни. Но, видимо, я просчитался. Или на меня, когда я играю его роль, слишком сильно влияют персонажи из других дней. Не знаю точно, в чем тут дело, но переносить это определенно более не в состоянии.
   — Поговорим об этом потом, — сказала Руперт. — А сейчас нам лучше идти.
   — А пока никаких отклонений от обычного ритуала, мы не должны раньше времени привлекать к себе внимание.
   Обычный ритуал диктовал, что крутить бутылку больше необходимости нет, поскольку распределение по парам на сей раз однозначно определялось двумя первыми попытками. Теперь Дунски предстояло пообщаться с Дженни Уайт. Уединившись с ней в спальне, он выполнил свои обязанности ненамного лучше, чем с Малией, то есть вполне удовлетворительно, но не настолько хорошо, чтобы по этому поводу можно было звонить в колокола, дуть в горны и пускать фейерверки.
   — Тебе сегодня днем надо хорошенько выспаться, — сказала Дженни. — Я обычно немного дремлю перед ужином.
   Дунски, что-то бормоча себе под нос, отправился в ванную, а затем, сославшись на замучившую его бессонницу и на желание принять сеанс на аппарате глубокого сна, улегся спать. Он забрался в специальную нишу в стене, закрепил на голове электроды и откинулся на спину. Перед тем, как включить устройство, он еще раз задумался о событиях, связанных с Кастором. Наверняка сумасшедший долго готовился к тому, чтобы стать дэйбрейкером. Для этого требовались фальшивые идентификационные карты, а также понимание, каким образом можно разместить дезинформацию в банке данных. Последнему, однако, можно научиться: подобную информацию никак нельзя считать монополией операторов банка.
   Кастор вполне мог скрываться в старинных подземных переходах метро, часть которых еще сохранилась. Еду он мог просто воровать. Однако если бы он начал совершать ограбления, им сразу же заинтересовались бы органики. Они ведь ищут его и вполне могли заподозрить, что ворует именно он. Тогда они прочесали бы весь район. Вряд ли Кастору удалось бы обойти звуковые и тепловые детекторы, а также датчики, безошибочно обнаруживающие запах.
   Поразмышляв еще немного над тем, где может прятаться Кастор, Джим Дунски пришел все к тому же выводу: узнать это ему не удастся. Он найдет Кастора только тогда, когда Кастор найдет его. Сумасшедший напал на него один раз, значит нападет еще.
   Проснулся Дунски от звонка будильника. Предстояло выполнить еще несколько пунктов обязательной программы Сначала завтрак, сопровождаемый громкими, оживленными разговорами, затем надо помыться и помочь выпроводить детей в школу. В десять часов утра они с Руперт вышли на раскаленную от жары улицу и, насквозь вспотев, добрались вскоре до здания, которое когда-то выполняло функцию общежития студентов Нью-Йоркского университета. Ученики ожидали их в прохладном, продуваемом кондиционерами спортзале, уже облачившись в увешанную датчиками форму и держа в руках ужасающие маски. Тренеры поздоровались с учениками, и работа закипела. В другое время Дунски с энтузиазмом взялся бы за дело, тренируя своих воспитанников, особенно одного из них — гибкого юношу, обладавшего всеми задатками будущего чемпиона. Джеймс и сегодня старался изо всех сил, однако отбросить мысли о Касторе и Сник ему никак не удавалось. Юноша в поединке с ним быстро заработал два очка — датчики безошибочно сообщали на настенный экран точное место удара, звенели колокольчики и мерцала оранжевая сигнальная лампа.
   — Ты очень сильно прогрессируешь, — похвалил его Дунски, сняв маску. — А я сегодня немного не в форме. Но все равно с тобой становится тяжело иметь дело.
   Увидев, что в зал вошли двое незнакомых людей — мужчина и женщина, — он не только не испугался, а, наоборот, почувствовал облегчение. Хотя раньше он их никогда не видел, сомнений быть не могло — это иммеры. Улыбки на их лицах выглядели довольно натянутыми, а глаза, словно лучи радара, сверлили его. «Прости, мне нужно выйти», бросил Дунски юноше и отошел в сторону, стараясь казаться беспечным и непринужденным. Мужчине на вид было около сорока пяти сублет. Его сухопарая фигура производила странное впечатление, которое только усиливал довольно большой нос, светлая кожа и бледно-соломенные волосы. Женщина была молода и красива — судя по внешности, предки ее имели индийские корни.
   Мужчина даже не потрудился представиться.
   — Мы должны сейчас же забрать вас, — сказал он.
   Правые руки обоих незнакомцев были сжаты в кулаки так, что большие пальцы покоились в ложбинке между указательными и средними — характерный приветственный жест иммеров. Дунски ответил на приветствие, быстро сжав кулак, и разжал только после того, как убедился в том, что гости заметили его жест.
   — Я сейчас переоденусь и присоединюсь к вам, — сказал он.
   Дунски направился в раздевалку, двое последовали за ним. У шкафчика, в котором хранилась одежда для Четверга, он голосом задействовал экран на внутренней стороне двери. Пятьдесят второй канал ожил, и из него понеслась громогласная мелодия «Я мчусь один на велосипеде, созданном на двоих», которая оказалась на четвертой строке последнего хит-парада по разряду молодежной развлекательной музыки. Мужчина изобразил на своем лице гримасу.
   — Это что необходимо?
   — Да, музыка заглушит наши голоса. Я не хочу, чтобы нас подслушали, — ответил Дунски. Снимая с себя борцовскую форму, он добавил: — Ее еще не вывели из окаменения?
   — Я ничего не знаю. Подождем и все увидим сами.
   — Понимаю, вам приказано молчать.
   Оба одновременно кивнули. Две минуты спустя они покинули здание.
   Дунски не успел принять душ и поэтому чувствовал себя несколько неловко. Однако сейчас было не до этого: нельзя терять ни минуты. И тем не менее он все же заметил про себя, что даже при таких обстоятельствах сопровождающая его пара могла бы вести себя и повежливее — совершенно необязательно идти на таком отдалении от него. «Ну да ладно», — пробормотал он себе под нос, пожимая плечами.
   Воздух на улице прогрелся еще больше, хотя на западе высоко в небе уже начали сгущаться темные облака. Метеоролог, вещавший с экрана общественных новостей на столбе около перекрестка, предсказывал к семи часам вечера резкое падение температуры и сильный ливень. Услышав это сообщение, Дунски вдруг вспомнил о проблеме, которая в последнее время все в большей и большей степени угрожала Манхэттену. Шапка арктического льда по-прежнему продолжала таять, и вода все ближе подступала к верхней кромке дамбы, со всех сторон окружавшей остров. В эту самую минуту тысячи и тысячи людей не покладая рук работали над тем, чтобы поднять стены на один фут, обезопасившись тем самым от наводнения еще на десять облет.
   Все трос отправились в западном направлении по Бликер Стрит, затем свернули как раз у того дома, где (Дунски изо всех сил старался не думать об этом) была зверски убита Озма Ванг, и пошли вдоль канала. Мужчина шепотом скомандовал, Дунски повернул налево и перешел вслед за ними через мост Четвертой Западной улицы. На углу Джоунс Стрит они снова свернули и остановились перед входом в многоквартирный дом. Мужчина вышел вперед, нажал кнопку рядом с большой зеленой дверью и подождал ответа. Тот, кто находился внутри, разглядев их на экране над дверью, был полностью удовлетворен. Дверь открылась, и на пороге появилась голубоглазая, темнокожая блондинка, которая жестом пригласила их войти. На вид хозяйке можно было дать что-нибудь около тридцати сублет. «Наверняка подвергалась оптическому удалению пигментации, — подумал Дунски. — Эта штука сейчас — последний писк моды, причем не только в Четверге». Правительство тщетно старалось превратить всех Homo sapiens в один подвид, с характерным коричневым цветом кожи, однако люди, как всегда, находили способы обойти официальные установки. Операция изменения пигментации — «пигчейндж», как ее называли в этом дне, — не считалась противозаконной в случае предварительного уведомления правительства.
   Троица молча прошла через холл и остановилась у двери, на которой красовались таблички с именами жильцов для всех семи дней. Напротив Четверга стояло: Карл Маркс Мартин, доктор медицины, доктор философии и Вилсон Тапи Банблоссом, доктор философии. Блондинка вставила кончик идентификационной звезды в щель и открыла дверь. Они вошли в квартиру, и перед ними предстал огромный холл, простиравшийся, видимо, на всю ширину здания: по обе стороны холла располагались двери в комнаты, а в конце — просторная кухня. Проходя по холлу, блондинка бросила:
   — Я здесь не живу. Мартин и Банблоссом сейчас находятся в отпуске в Лос-Анджелесе. Они к нам не имеют никакого отношения. Они и не подозревают, что мы используем их квартиру.
   — Значит до наступления полуночи надо обязательно убрать отсюда Сник, — сказал Дунски.
   — Конечно.
   Квартира выглядела довольно неряшливо, создавалось впечатление, что здесь давно никто не живет — даже декоративные настенные экраны и те были отключены. Они прошли мимо помещения со стоунерами, в котором Дунски насчитал девятнадцать цилиндров — четырнадцать взрослых и пять детских. Лица за окошками, как обычно, напоминали статуи, невидящие глаза сохраняли абсолютную неподвижность в полном неведении о том, что они смотрят на преступников.
   Блондинка открыла дверцы шкафа для личных вещей, отодвинула в сторону кипу одежды и сказала:
   — Вытаскивайте ее.
   Длинный вместе с темнокожей женщиной вытащили Сник из шкафа, где она, окаменелая, сидела скрючившись, словно эмбрион в утробе. Дунски наклонился, чтобы рассмотреть ее поближе. Синяк в том месте, куда ударил Кастор, стал теперь темно-красным. Глаза закрыты, и это непонятным образом принесло ему некоторое облегчение. Ухватившись руками за голову Сник, они потащили тело к одному из стоунеров и втолкнули его внутрь. Длинный закрыл дверь цилиндра, темнокожая подошла к стене и приоткрыла панель управления.
   — Еще рано, — остановил ее Длинный.
 

16

 
   Длинный наклонился, чтобы достать что-то из сумки, которую он положил на пол, и выпрямился, держа в руке пистолет. Протянув его Дунски, он сказал:
   — Не хотите ли получить эту штуку назад?
   — Благодарю, — Дунски, принял оружие. — До тех пор, пока Кастор жив, оно вполне может мне пригодиться.
   Мужчина кивнул.
   — Мы продолжаем искать его. Нас, конечно, посвятили в ваши дела, но я все же предпочел бы услышать рассказ непосредственно из ваших уст. К тому же нам неизвестны подробности, так что довольно трудно правильно оценить истинное положение.
   — Положение действительно очень непростое. Я бы даже сказал, что мы угодили в самый настоящий переплет.
   — Как насчет того, чтобы побеседовать за чашечкой кофе? — спросила блондинка. — Или вы сможете изложить все в нескольких словах?
   — Кофе был бы весьма кстати, — согласился Дунски.
   Они прошли в кухню и все, кроме блондинки, расселись. Она вставила угол звезды в прорезь на дверце шкафчика, на которой красовались непонятные инициалы. Дверца открылась, и блондинка сказала:
   — Я заказала эту звезду, когда узнала о том, что Мартин и Банблоссом собираются в отпуск. Я настоящий друг…
   Длинный покашлял.
   — Достаточно. Чем меньше Ум Дунски знает о нас, тем лучше.
   — Простите, Ум Гар…
   Блондинка смущенно скомкала окончание его имени.
   — Ты слишком много разговариваешь. Таите, — заметил Длинный.
   — Буду внимательнее, — ответила блондинка. (Дунски про себя уже решил называть ее «по масти»). Она молча взяла из шкафчика два кубика окаменелого кофе, поместила их в стену, закрыла дверцу, нажала кнопку, открыла дверцу и вытащила горячий кофе в бумажной упаковке.
   — Я расскажу вам о том, что нам известно, а затем уже вы дополните картину. Мы получили информацию… в устной форме. Коммуникациями мы, естественно, пользовались только для передачи сообщений своему начальству.
   Пока Дунски рассказывал. Блондинка разлила кофе и молча указала на пластмассовые коробочки с сахаром и сливками. Допивая вторую чашку, Дунски закончил свой рассказ, сообщив только те обстоятельства, знать которые, по его мнению, им было абсолютно необходимо.
   Наступило продолжительное молчание. Затем Длинный, постукивая пальцами по подбородку, сказал:
   — Мы должны узнать, что известно этой Сник. А уж потом будем решать.
   — Что решать? — спросил Дунски.
   — Надо ли ее убивать до замораживания или достаточно просто пропустить через стоунер и где-нибудь спрятать. Если мы не убьем ее, останется вероятность, что ее сумеют обнаружить, а тогда она может заговорить.
   Дунски издал стон, словно его ударили под ребро.
   — Допускаю… возможно, это необходимо, но…
   — Когда мы, вступая в иммеры, давали клятву, вы же знали, что в один прекрасный день от вас могут потребовать совершить убийство… — сказал Длинный, не сводя с Дунски суровых карих глаз. — Вы же не собираетесь оспаривать этот очевидный факт?
   — Конечно, нет. Я никогда не стремился воспользоваться только преимуществами своего положения, избегая неудобных обязательств… Я принимаю все, что связано со статусом иммера. Но убийство… это приемлемо только в случае абсолютной необходимости.
   — Знаю, — сказал Длинный. Он проглотил остатки кофе, поставил чашку на стол и поднялся. — Танте, подготовьте Сник, — сказал он Блондинке.
   Блондинка предложила темнокожей женщине последовать за ней. Длинный опустил свою сумку на стол и начал выкладывать из нее орудия для проведения допроса. Дунски отвернулся и уставился в пустоту, за высоким и широким окном. На улице не было никого, кроме нескольких пешеходов и одинокого велосипедиста, — все сосредоточенно спешили по своим делам. Никаких праздношатающихся личностей. Если где-то поблизости и дежурили органики, никто из них не устроился рядом с окном, чтобы подсмотреть, что происходит внутри. «Счастливые, невинные и наивные люди, — подумал Дунски, глядя на беззаботных прохожих. Занимаются своими делами и понятия не имеют, что совсем рядом вот-вот произойдет нечто плохое. Да, плохое, — повторил Дунски, — но и не ужасное». Иммеры не собирались свергать правительство. Все, чего они добивались, к чему стремились, — мирно сосуществовать с ним, более или менее придерживаясь установленных им рамок и правил и не испытывая с его стороны давления. Их самые смелые планы никогда не заходили дальше того, чтобы изменить правительство всего лишь настолько, чтобы под его эгидой стала возможной истинная свобода. Что в этом плохого?
   Длинный положил некоторые из инструментов обратно в сумку, а остальные перенес в гостиную.
   — Положим ее здесь, — сказал он, указывая на диван. — А вы все отойдите… чтобы она не видела ваших лиц.
   Длинный обвязал себе лицо Носовым платком и встал рядом с цилиндром, держа в руке газовый баллончик-распылитель. Он кивнул головой, и Блондинка включила питание. Через секунду оно автоматически отключилось, и Блондинка закрыла панель. Длинный приоткрыл дверцу цилиндра, пустил внутрь него струю газа и снова захлопнул дверь. Проделал он все это настолько быстро, что Блондинка даже не повернулась. Дунски успел увидеть расширившиеся глаза Сник, ее агонизирующее лицо — она пыталась выйти из «утробного состояния», распрямиться и подняться. В окне цилиндра промелькнули ее лицо и ладони. Промелькнули — и она соскользнула вниз. Длинный сдвинул платок на шею и прежде, чем открыть дверь, отсчитал по часам тридцать секунд. Сник вывалилась из цилиндра, ударившись головой о пол — ноги ее подогнулись, зад задрался вверх.
   Дунски помог темнокожей перенести обмякшее тело Сник на диван. Длинный — Дунски теперь только так и называл его про себя — провел каким-то диском, который он аккуратно держал кончиками пальцев, вдоль вздернутого вверх лица Сник и по ее телу. Затем, попросив Дунски и чернявую перевернуть тело, он провел диском по спине. Скользя по левому бедру, диск внезапно издал пронзительный сигнал. «Ага!» — воскликнул Длинный, возвращая устройство к тому месту, на котором оно сработало. Из кармана рубахи он вытащил красный карандаш и отметил им квадратный участок на коже. Затем положил диск в карман и извлек другое приспособление — тонкий цилиндр с пузырем на конце. Прижав пузырь к коже Сник внутри очерченного квадрата, он начал медленно перемещать пузырь из стороны в сторону, пытаясь определить, где он звучит громче всего.
   Длинный достал из кармана темные очки, надел их и принялся пристально рассматривать то место, где звук оказался самым громким, а затем обозначил небольшим крестиком точку в самом центре квадрата. Сняв очки, сложил их и убрал в карман.
   — Передатчик. Почтовый голубь. Выключен, конечно.
   — А откуда вы знаете? — спросил Дунски.
   — Если бы работал, нас давно бы арестовали.
   Длинный приложил к руке Сник устройство для проверки пульса.
   — Несколько больше нормы, — определил он, — но после газа обычно так и бывает. — Повернув регулятор, он еще раз приложил устройство к руке. — Учитывая обстоятельства, можно сказать, что давление крови нормальное.
   Дунски почувствовал импульсивное желание прикрыть отвисшую челюсть Сник, однако подавил его. Еще подумают, что он ей симпатизирует.
   — Не могу точно определить, причинил ли ей ощутимый вред удар по голове, который ей достался, — сказал Длинный. — Будем надеяться, что соображать от этого она не разучится. Еще не хватало, чтобы она на наших руках умерла от повреждения черепа.
   — Пока допрос не закончен, уверен, этого не произойдет, — сказал Дунски.
   — Да, — подтвердил Длинный, словно не заметив в его голосе сарказма.
   Длинный провел по левой руке Сник прибором для обнаружения вены и остановился в том месте, где оранжевая лампочка на его конце моргала ярче всего. Медленно поводив им из стороны в сторону, он остановился в точке самого яркого свечения. Затем он прижал прибор к коже и отвел его — оранжевое пятнышко отметило место, куда должна войти игла. Длинный протер кожу спиртом, пятно не исчезло, не растворилось. Шприцем для подкожных впрыскивают Длинный ввел три кубика темной красноватой жидкости в вену Сник. Ее веки задрожали.
   Длинный, время от времени сверяясь с книгой, приступил к выполнению утвержденной Департаментом органиков процедуры допроса. Судя по всему, отметил про себя Дунски, он и сам является органиком. То, как он задавал вопросы и о чем именно спрашивал, находилось в строгом соответствии с законом, однако во всех других отношениях он позволил себе значительные отклонения от установленной процедуры. На допросе отсутствовали обязательные в подобных случаях независимые судьи, врач, представитель защиты и государственный обвинитель. Видеосъемка также не проводилась, к тому же отсутствовал и представитель банка данных, который непременно должен официально идентифицировать личность допрашиваемой как известную государству под именем Пантеи Пао Сник.
   Длинный мог, конечно, воспользоваться идентификационным диском Сник, чтобы прочитать всю записанную в нем информацию, но он явно не сомневаются, что всего он таким образом не узнает, — иначе зачем ему было проводить этот допрос.
   Один из моментов, несомненно никак не обозначенный на карточке Сник, — это цель ее нынешней миссии.
   Длинный сразу перешел к сути дела и спросил Сник о ее задании. Однако тактика его не была слишком уж прямолинейной: он не стал задавать ей вопрос напрямую, ожидая, что она тут же все выложит. Лекарство, которое он использовал, не открывало плотину; то, что несомненно было Сник известно, предстояло вытащить из нее постепенно, факт за фактом, в процессе обстоятельного, неторопливого допроса. Тем не менее Сник не особенно и сопротивлялась его натиску: детали общей картины выскакивали из нее, словно хорошо смазанные ящики из стола.
   Закончив допрос. Длинный уселся рядом с ней на стул. Кондиционер давно отключился, и по лбу его катился крупный пот.
   — Я очень рад, что Сник послали не для слежки за нами. Это, действительно, большое облегчение. Но так или иначе она бы вышла на наш след. Фактически это уже произошло, просто нам повезло, что схватили ее до того, как она связалась с органиками.
   Основное задание Сник состояло в том, чтобы найти и арестовать дэйбрейкера по имени Монинг Роуз Даблдэй. Это женщина-ученый, которая занимала довольно высокий пост в Воскресном Департаменте генетики. Ее подозревали в участии в некой секретной организации, поставившей себе целью свержение правительства, хотя до сего момента эта организация и не совершила никаких насильственных действий. Воскресные органики, явившись арестовать ее, обнаружили, что Роуз скрылась в неизвестном направлении. Кто-то успел ее предупредить. Скорее всего, информатор сам был органиком.
   Правительство считало поимку Даблдэй настолько важной, что выдало Сник временную визу, предоставлявшую право кочевать из одного дня в другой. Когда Сник находилась в Понедельнике, ей сообщили о Гриле и попросили присмотреть заодно и за ним. Попав в Среду, она получила информацию о том, что пустился в бега еще один опасный преступник — Доктор Чанг Кастор. Власти попросили Сник, которая должна была отправиться в следующий день для продолжения поисков Даблдэй, сообщить органикам, если она что-нибудь услышит о Касторе.
   Правительства всех дней старались, насколько возможно, сохранить в тайне ее подлинную миссию; поэтому в разговоре с Тинглом Сник прикрывалась тем, что разыскивает самого безобидного из всех преступников — Гриля. Она, конечно, понимала, что объяснение это неубедительное. У Тингла не могло не вызвать удивления то обстоятельство, что Воскресный органик разыскивает дэйбрейкера, скрывшегося из Понедельника. Однако ее не очень-то заботили его подозрения, поскольку она обладала иммунитетом против допроса со стороны гражданского лица.