Страница:
В прошлое Воскресенье, День-Пять, Неделя-Один, именно так все и происходило.
Но сегодня — в День-Шесть, Неделя-Один, Отец Том Зурван так и не появился на Площади Вашингтона. Его последователи, прождав минут пятнадцать, в течение которых они так и не смогли определить по экрану его местонахождение, отправились к нему домой на Аллею Шинбоун. Руководитель квартала совершенно правомерно отказался воспользоваться своим кодом-ключом, чтобы открыть квартиру Отца Тома, до тех пор, пока не будут извещены органики. Прошло довольно много времени, прежде чем наконец появились двое полицейских. Они вошли в квартиру вместе с руководителем квартала, толпой последователей Отца Тома и несколькими любопытными соседями.
Обстоятельные поиски не дали ровно никаких результатов — Отца Тома дома не было. Его стоунер также пустовал. Посох Отца Тома стоял прислоненным к одному из стенных экранов, на котором светилось загадочное послание:
Я УШЕЛ В БОЛЕЕ ВОЗВЫШЕННОЕ МЕСТО.
Том Зурван не солгал.
Место, в котором он находился, действительно было гораздо более возвышенным: Башня Тао, в квартире Тони Хорн на шестом уровне. Башня Тао возвышалась на пересечении Западной Одиннадцатой улицы и Канала Кропоткина. Он не был сейчас ни самим собой, ни одним из своих других "я".
В обычной ситуации ему нужно было бы пройти ритуал превращения в Отца Тома, а затем отправиться спать. Но Субботний кошмар прервал привычное течение событий подобно тому, как внезапная лавина, обрушиваясь в реку, останавливает ее воды. Происшедшее накануне, словно пройдясь по его душе утюгом, бросило ее, кричащую, на новый путь, следовать которому у Отца Тома не было ни малейшего желания. Кокон, оберегавший Зурвана, был прострелен, и сквозь образовавшиеся отверстия проскакивали голоса и мелькали лица и руки тех, других.
Они что-то бормотали ему, рассматривали и ощупывали его.
А началось все лишь после того, как ему — с гораздо большим трудом, чем обычно, — удалось взять себя в руки, пройти необходимую метаморфозу мысленной молитвы. (Не Боб Тингл ли высказывался подобным образом? Не Уайту Реппу ли принадлежат метафоры вроде «пройтись утюгом» или «прострелить кокон»? А может быть, это Чарли Ом подкинул мысль о том, что его кто-то «ощупывает»? — словечко-то из его лексикона?)
Он отчетливо понимал, хоть и предпочел бы, чтобы этого не было вовсе, что ветры недавнего прошлого продувают его насквозь, словно изодранный парус, и фрагментарные черты личностей его коллег-двойников сочатся через него, как молотый перец через ситечко.
«Прекратить! Прекратить это!» — мысленно вопил он.
Несмотря на то, что среди всех семи ролей — возможно, только за исключением Джефа Кэрда, — он обладал личностью наиболее сильной, он не мог сейчас сопротивляться всей их энергии, их проявлениям. Они — их способности и возможности — принадлежали не ему, но всем своим обладателям, надвигавшимся на него с разных сторон с их мыслями и неотвратимыми приказами. Его голову словно постригали со всех сторон, и сила Отца Тома утекала подобно тому, как исчезло могущество Самсона, «семь кос головы» которого отрезали филистимляне, наученные его возлюбленной красавицей Далилой; коварной и жизнерадостной парикмахершей Вельзевула.
— Прекратите это! — вопил Зурван. — Это опасно.
(«Черт побери, это действительно очень опасно! — голос Кэрда звучал издалека, но, казалось, что он приближается с каждым словом. — Да заткнись ты, Тингл! Мы вот-вот умрем, а ты тут шутки шуткуешь!»)
Зурван громко так, что голос его звенел по всей квартире, сказал:
— Именем света Божественного приказываю вам вернуться в ту темноту, из которой вы пришли!
(«Хрен тебе!» — невозмутимо отреагировал Чарли Ом.)
(«Хоть бы улыбнулся, когда выражаешься, — заметил Уайт Репп. — Да ну же, ребята. Вот сейчас развлечемся от души. Кажется, у нас тут скоро линчевание маячит. Если мы не соберемся вместе, не объединим свои силы, нас поодиночке непременно перевешают на суках. Вот и будем там болтаться вместе с кислыми яблоками — не лучше, и не хуже. Наш брат в таком трудном положении — словно на вертел нанизан. Заткнитесь все. Дадим ему возможность спасти нашу шкуру. А уж потом устроим разбирательство, кто тут из нас самая главная шишка. Это единственный способ…»)
(«Квартира Тони Хорн, — сказал Кэрд. — Быстрей туда! Это единственное место, где мы будем в безопасности! По крайней мере, на какое-то время!»)
— Тони Хорн? — вслух переспросил Зурван.
(«Да, ты помнишь ее, не так ли?»)
(«Да, — сказал Джим Дунски, — если я могу вспомнить, то что тебе мешает? Кэрду дали на это разрешение, ты забыл? Его… наш… друг комиссар-генерал Энтони Хорн. Она сказала, что в случае опасности позволяет воспользоваться этой возможностью. Сейчас как раз такой случай!»)
(«Она — тоже иммер, — напомнил Боб Тингл. — Однажды иммер — всегда Иммер. Это не каламбур. Она выдаст меня… я хотел сказать — нас».)
(«До Вторника она ничего не узнает, — сказал Кэрд. — Давай, Зурван, отправляйся! Держи хвост бубликом!»)
Молчал только один Вилл Ишарашвили. Не оттого ли, что пока не знал, что произошло? Или потому, что, будучи последним во всей цепочке, если, конечно, считать, начиная со Вторника, он представлял и самое слабое ее звено. Его голос не может прозвучать в общем хоре, пока он не проснется завтра утром? А если так, ему уже никогда не суждено заговорить. И проснуться ему уже не удастся. Так и умрет во сне.
Это обстоятельство еще более возмутило Зурвана. Если завтра он не станет Ишарашвили, то кем же тогда он будет? Может ли он пребывать самим собой, то есть Томом Зурваном? Ничего другого ему не оставалось. По крайней мере, погибать он не собирался.
— О Господи, прости меня! — воскликнул он. — Я думаю только о себе! Я отказался от братьев своих! Я — чудовище, я — Петр [библеизм; по преданию евангелистов, апостол Петр непрестанно свидетельствует Христу свою любовь и преданность, но по свершении тайной вечери Христос предрекает его троекратное отречение «в эту ночь, прежде нежели пропоет петух»; в дальнейшем Петр не только трижды отрекается от Христа, но и клянется, что не знает Иисуса], предавший своего Учителя еще до того, как трижды пропел петух!
(«Петр! Петух! Ну и идиот же ты! — встрял Чарли Ом. — Перестань нести это благочестивое дерьмо! Да и сообща пора действовать! Отправляйся спасать наши задницы!»)
(«Я не стал бы говорить в таком тоне, — заметил Джеф Кэрд, — но все-таки этот малыш прав. Прячься! Сейчас же! Иди в квартиру Хорн! Ради Бога, быстрее, органики уже, наверно, стоят у дверей! Или иммеры того и гляди нагрянут! Тебе надо избавиться от всего, что связывает нас! Иди!»)
На какое-то время голоса смолкли, оставили Зурвана в покое. Влившись в поток уличного движения и направляясь к каналу, он почувствовал себя значительно увереннее. Никаких видимых причин на это вроде бы не было, но и самообладание часто приходит не в результате какого-то богатого опыта, а из врожденной веры в самого себя.
Ему предстояло настоящее сражение, чтобы сделать то, что, как подсказывал здравый смысл, действительно следовало сделать. Глубокая печаль и непреодолимое внутреннее несогласие одолевали Отца Тома, пока он понуро расхаживал по квартире, собирая вещи, которые необходимо было уложить в компактор и стоунер, прежде чем отправить в мусорные бачки. Парик, борода и мантии — все это должно попасть именно туда. Как и кукла — его двойник. Он подумал, не прихватить ли и куклу Ома, но потом решил, что до следующей Субботы ее вряд ли кто-нибудь обнаружит. Отцепив с куклы-двойника Чарли идентификационный знак, он отправился к его личному шкафу и, достав оттуда одежду, облачился в нее. В ней он, конечно, будет выделяться, поскольку никто из Воскресных жителей не носил жабо на груди или юбку. Но тут уж ничего не поделаешь.
Необходимость обманывать своих последователей в вере доставляла Зурвану настоящую боль. Отчасти именно этим и объяснялось его грустное настроение, но все-таки это лучше, чем поколебать их веру. Да, так лучше, снова и снова повторял он себе. Гораздо лучше. Его, правда, не покидала мысль о том, скольким религиозным лидерам в прошлом уже приходилось прибегать к подобному обману.
— Если бы я был только самим собой, только Отцом Томом, — бормотал он, — я остался бы и принял на себя все последствия такого решения. Кровь жертвенников — вот семена веры. Но дело касается не меня одного. К тому же, если бы я был всего лишь Отцом Томом, разве угодил бы я в подобную ужасную переделку.
И тем не менее, когда Отец Том, ударив посохом по стене, убедился в том, что на экране высветилось прощальное послание, он почувствовал слабость в ногах.
— Правильно ли поступаю я? — вскричал он. — Нет. Я предаю свою паству, себя самого, Бога своего!
(«Теосрань», — вставил Чарли Ом свое словообразование.)
(«Ты всего лишь один из многих, — сказал Джеф Кэрд, а затем после паузы добавил: — Возможно, найдется какое-то решение, выход из этой ситуации».)
— И в чем этот выход?
(«Пока еще не знаю».)
Повернувшись в дверях, Зурван произнес напоследок:
— Прощай, Отец Том.
(«Этот парень порядком надоел, — послышался голос Чарли Ома. — Его как-то и слишком много и маловато».)
(«Прекрасное чувство драматической ситуации, ничего не скажешь, — прокомментировал Уайт Репп. — Или это, скорее, мелодрама? Не уверен, что он может отличить пафос от комичной напыщенности».)
(«Эта пара из Трех Мушкетеров?» — спросил Боб Тингл.)
— Заткнитесь! — закричал Зурван, открывая дверь и вызывая несказанное удивление двух болтающихся в холле бездельников.
Кто этот странно одетый сумасшедший? Интересно, что он делает в квартире Отца Тома?
Зурван тоже удивился. Он никак не ожидал встретить кого-нибудь в столь ранний час. Бормоча под нос что-то непонятное даже ему самому, он хлопнул дверью. В 3:12 он вышел из здания и направился к Бульвару Вуменвэй. Небо над головой оставалось безоблачным. Воздух был горячим, но прохладнее, чем утром. Несколько велосипедистов и пешеходов двигались в том же направлении, и это несколько успокоило Отца Тома: среди других он был не так заметен. Он прошел мимо нескольких машин Государственного Корпуса мусорщиков. А вот и автомобиль органиков. Поравнявшись с Отцом Томом, он замедлил ход, но все-таки не остановился. Что бы он стал делать, если бы полицейские остановились и пристали к нему с расспросами?
Отец Том пересек Вуменвэй и пошел в западном направлении но Бликер Стрит. Он миновал дом Кэрда — обстоятельство, укрепившее в его душе связанное с Кэрдом начало. По крайней мере, голос Кэрда звучал громче остальных голосов.
(«Я так любил тебя!» — воскликнул Кэрд.)
Зурван не знал, к кому обращены слова Кэрда, но печаль в его голосе взволновала священника. Он ускорил, но потом снова замедлил шаг. Если опять появятся органики, спешащий человек может привлечь и внимание.
Добравшись до улицы, протянувшейся вдоль канала; он повернул к северу. Время от времени Отец Том поглядывал за ограждение набережной и, наконец, увидев маленький реактивный ботик у причала, остановишься. Спустившись к воде по ступенькам, он вернулся немного назад по узкому проходу вдоль кромки канала к тому месту, где покачивался на воде ботик. Скорее всего он принадлежал кому-то из обитателей дома на берегу канала. Воскресные жители не беспокоили себя ранней рыбалкой. Отец Том влез в лодку, отвязал веревку от причала, запустил двигателя и направился по каналу на север. Он все же оставил позади около дюжины мелких лодчонок, в которых сидели мужчины и женщины, увлеченные рыбалкой. Попалось и несколько грузовых суденышек. Причалив к западному берегу канала у Западной Одиннадцатой улицы, Зурван вылез на берег и оттолкнул лодку, предоставив ей возможность свободно дрейфовать по течению. Еще одно преступление.
Деревья вдоль улицы позволят ему скрыться от небесных глаз. Наблюдатели не смогут определить, в какое здание он вошел. Пока не будут просмотрены видеозаписи, его исчезновение под кронами деревьев не имеет значения.
Отец Том вспомнил об Ишарашвили. Завтра его жена будет немало удивлена тем, что муж не вышел поутру из цилиндра. Она посчитает, что случилась неисправность в системе электропитания, откроет дверцу и прикоснется к телу. Она удивится еще больше, ощутив вместо ожидаемой холодной и жесткой ткани легкую пластиковую оболочку куклы.
Ее вопль отдавался внутри него.
Голос Ишарашвили тоже присутствовал, хотя он и звучал где-то вдалеке, где-то за горизонтом его разума.
Добравшись до квартиры Хорн, он внимательно осмотрел все комнаты. Квартира была гораздо просторнее его собственной и несравненно более роскошная. Поскольку Энтони делила свое жилище только еще с одним человеком, гражданкой Четверга, у нее не было необходимости прятать в личный шкаф свои многочисленные принадлежности: старинные безделушки, статуэтки, драгоценности, украшения, картины, пепельницы. Кстати, именно пепельница неприятно удивила и поразила его — Кэрда: он никогда не подозревал, что она пользовалась запрещенными законом наркотиками. Присутствие пепельницы свидетельствовало и о том, что соседка из Четверга разделяла это ее увлечение.
Сквозь окошки цилиндров он взглянул на лица их обитателей. Лицо женщины из Четверга словно в рамке проступало через овал первого стоунера.
Он перешел ко второму цилиндру и заглянул в окошко. Тони Хорн смотрела на него огромными немигающими глазами. Старина Тони, она была ему добрым другом и всегда проявляла к нему искреннюю симпатию и дружелюбие. Может быть, привести ее в нормальное состояние и рассказать, в каком положении он оказался. Она могла помочь лучше, чем кто-нибудь другой.
(«Ты что, с ума сошел? — выскочил откуда-то Ом. — Она же иммер!»)
(«Это мои мысли, — сказал Кэрд. — Зурван даже не знаком с ней. Сейчас я думаю за него. Но ты, Чарли, прав. Она нас сдаст».)
Зурван расхаживал взад-вперед по гостиной, а в мозгу его роились голоса и мелькали лица, как игрушечные фигурки, выскакивающие из ящиков, и какие-то руки, стучавшие по его сознанию, словно это было окно.
Зурван продолжал ходить по комнате, возвращаясь от одной стены к другой.
(«Словно тигр в клетке, — заметил Репп. — Хорошее упражнение, только с этой гимнастикой мы вряд ли выберемся из клетки».)
(«Если он выйдет из этой квартиры, — сказал Ом, — он просто попадет в более просторную клетку».)
Зурван как мог старался не обращать на эти голоса никакого внимания. Они были похожи на зуд: поскребешь, а он еще сильнее.
— Иаков, тот, именем которого стал Израиль и потомки которого сделались столь многочисленными, словно крупинки песка на морском берегу, — бормотал Зурван. — Иаков увидел лестницу, один конец которой опирался на Землю, а второй уходил в Небеса. По ней поднимались и спускались ангелы, выполняя волю Божью. О Господь! Мне нужна лестница! Опусти ее, чтобы я мог вознестись в обещанное обиталище!
(«Он совсем свихнулся! — сказал Ом. — Им овладевает буйное помешательство. Мы все погибнем вместе с ним!»)
— Нет! — закричал Зурван. — Я не сумасшедший, и нет для меня никакой лестницы! Я ее не заслужил!
Если бы ему и спустили лестницу, то взбираться ему пришлось бы по гнилым ступеням. Их было бы ровно семь и последняя, без сомнения, провалилась бы.
МИР ПОНЕДЕЛЬНИКА
Утром в Понедельник небо не отличалось голубизной. Сильный ветер гнал с востока густые, низко нависшие облака.
К тому немногому, что позволялось передавать из одного дня в следующий, относился прогноз погоды. К 1330 году Новой Эры метеорология достигла значительных успехов и заметно превзошла своей точностью науку предыдущих веков, которая довольно часто попадала впросак, будучи не в состоянии учесть в полной мере все те сложные факторы, что в своей совокупности определяют погоду. Теперь после полутора тысяч лет непрерывных исследований появилась возможность обеспечить надежность предсказания на уровне 99,9 процента точности. Однако Матушка Природа, словно желая продемонстрировать человеку то, что она никогда не позволит ему отвоевать оставшуюся сотую долю процента, время от времени опрокидывала все прогнозы.
Сегодняшний день как раз являлся примером подобного коварства.
Метеорологи с присущим им самодовольством объявили о том, что предстоящий день будет ясным и жарким. Но направление ветра внезапно резко изменилось, и огромное скопление облаков, образовавшееся посреди Атлантики, устремилось на запад. К утру передний фронт циклона уже висел над восточной частью Нью Джерси.
Том Зурван снова принялся ходить по комнате. Вилл Ишарашвили, рейнджер — лесничий Центрального Парка, нежная душа и муж, вечно находящийся под каблуком своей жены, слабо протестовал против изгнания из того дня, который по праву всегда принадлежал ему. Джеф Кэрд, создавая образ Вилла, допустил ошибку. Лепя личность пассивного, испытывающего отвращение к любому насилию мужчины, он зашел слишком далеко. В то же время он наделил Вилла непомерным упрямством и смелостью в сопротивлении насилию. Именно эти черты и вели сейчас Ишарашвили к смерти. Еще сохранявший жизнь, он постепенно угасал. Вместо того, чтобы прибегнуть как все остальные к силе, он строго держался заложенных в его характер принципов и скатывался на них к концу, буквально распадаясь на те элементы, из которых его создали.
Джеф Кэрд и другие вели себя по-иному. Хотя Зурван мысленно захлопнул за ними двери, закрыв их на замок, он тут же увидел, как двойники полезли через щели, о которых он и не подозревал. Оттолкнув их назад и зацементировав щели, он обнаружил, что двойники протискиваются сквозь стены, совершая своеобразное осмотическое проникновение.
(«Это на тебя не похоже, Зурван, — сказал Джеф Кэрд. — Ты же, кажется, религиозен и всегда считался человеком благородным, с высокой моралью. Истинный сын Божий. Ты должен испытывать радость от возможности принести себя в жертву ради блага других. Но, видать, это не так. Ты тверд и безжалостен, как те безбожники, которых ты хулишь в своих молитвах. Что случилось, Отец Том?»)
(«Да он просто лицемер, вот в чем дело», — вставил Чарли Ом.)
(«Конечно, лицемер, — поддакнул Уайт Репп. — Он никогда не был тем человеком, за которого себя выдает. Только и делал, что проповедовал абсолютную истину и честность. Признайся в грехах своих! Излей душу! Освободи себя от вины и стыда! Стань цельным человеком, простым и искренним! Он же все скрывал от своих приверженцев, а заодно и от всей общественности, что является иммером. Ему было даровано то, в чем он всегда отказывал своим слушателям: право на гораздо более длинную жизнь. Этот благообразный человек был и остается простым преступником. Он принадлежит к секретной и противозаконной организации. Он — самый настоящий иммер!»)
— Заткнитесь! Заткнитесь! — кричал Зурван.
(«Да. Ложись и безмолвно подыхай, — сказал Джим Дунски. — Надо же облегчить задачу лицемеру. Ну в крайнем случае можно немного похныкать».)
(«Хнычь, маленький нытик, бездушный небесный пес, — изощрялся Боб Тингл. — Только не на то дерево ты лаешь, проповедник Том. Божественный пес взял неверный след».)
— Что вы от меня хотите?! — прокричал Зурван.
Его резкий тон на какое-то время успокоил их. Что бы он ни предпринял, им ничто не поможет. Да и ему самому. Он не мог отказаться от привычки прошлого быть сегодня одним человеком, а завтра совсем другим. Такого места, куда бы они могли отправиться, чтобы вновь стать самими собой, просто не существовало. Не было такого места, где бы он снова смог быть Отцом Томом. Он стоял перед лицом смерти, так же как и все остальные. Если иммеры схватят его, то несомненно сразу же убьют. Если он попадет в руки органиков, то все пойдет по давно установленной процедуре: после суда его отправят в специальное заведение для умственно неустойчивых. Если лечение ознаменуется успехом, то его, Зурвана, просто не станет, он растворится. Впрочем, как и все остальные, включи и Джефа Кэрда. Человек, который покинет стены больницы после лечения, возможно и будет носить имя Джефа Кэрда, но личность его уже никогда не останется прежней.
Если же лечение окажется безрезультатным, он будет стоунирован и отправлен в хранилище до лучших времен, пока ученые не изобретут какое-нибудь новое, более эффективное средство. Неизбежно, рано или поздно о нем забудут: он станет собирать пыль в каком-нибудь огромном помещении вместе с миллионами других — тех, кто уже попал туда, и миллиардами, которым еще предстоит там оказаться.
— Да, я иммер, — бормотал он. — Я провалился. Почему? Я думал, что я и в самом деле сын Божий, что я верую в то, в чем пытаюсь убедить других. Я верил! Верил! Но Создатель сделал меня несовершенным!
Он прикусил губу и начал поглаживать несуществующую уже бороду.
— Не надо винить его! Он дал тебе возможность проявить свою волю! Ты обладал всеми средствами, чтобы исправить пороки! Не нужно было закрывать на них глаза! Ты был слепцом по своей воле! Творец создал тебя зрячим!
(«Ты забыл, что я твой Создатель», — сказал Джеф Кэрд. Голос его прозвучал негромко и где-то совсем рядом.)
Зурван завопил и повалился на пол. Катаясь взад-вперед по ковру, он кричал:
— Нет! Нет! Нет!
Наконец стихнув, он довольно долго лежал на спине, уставившись в потолок.
(«Черт подери, не пора ли нам положить конец этой агонии? — не выдержал Чарли Ом. — Надо сдаваться самим. Так или иначе нас поймают. По крайней мере сейчас еще не поздно избежать встречи с иммерами».)
(«Среди органиков слишком много иммеров, — откликнулся Джим Дунски. — Они до нас доберутся, найдут какой-нибудь повод расправиться с нами еще до допроса. Как бы то ни было, я не собираюсь сдаваться».)
(«Настало время решающего сражения, — сказал Уайт Репп. — И пусть победит сильнейший. Вставай с пола и будь мужчиной, Зурван. Борись! До конца! Не слушай этого неудачника, этого пьяницу!»)
Зурван поплелся на кухню, словно продираясь сквозь сладкую вату. Он выпил большой стакан воды, сходил в туалет и вымыл лицо холодной водой. Затем он подобрал свою наплечную сумку и поковылял к выходу.
(«Эй, ты это куда направился?» — спросил Ом.)
(«Он собирается сдать нас, — сказал Боб Тингл. — Органики вытряхнут из нас душу наизнанку, а затем посадят в стоунер. Подумай об этом, чудак!»)
(«Я ничего не хотел сказать плохого о тебе, — оправдывался Ом. — Просто пошутил, я хотел тебя разозлить, чтобы посмотреть, как ты будешь реагировать».)
(«Не делай этого! — просил Кэрд. — Может быть, еще есть какой-то выход!»)
Зурван закрыл за собой дверь и направился к лифту.
— Я не собираюсь сдаваться, — сказал он. — Просто пойду погуляю. Не переношу сидения в темном помещении. Мне необходимо подумать. Нужно…
В чем он действительно сейчас нуждался? В каких-то возможностях, когда все невозможно.
(«Когда лабораторная крыса не находит выхода из лабиринта, — пустился в сравнения Кэрд, — когда она сталкивается с неразрешимой проблемой, когда она в полном замешательстве, крыса просто ложится и умирает».)
— Я не крыса! — ответил Зурван.
("Нет, конечно, нет. Ты даже не крыса, а всего лишь фантазия! Не забывай, я — твой создатель. Я — реальный человек — придумал тебя. Ты — вымысел!")
("Но если рассуждать подобным образом, то и все мы, остальные, тоже не более, чем фикция, — заметил Репп. — Ты сделал нас. Ну и что из этого? Ты, Кэрд, тоже фикция. Тебя создали правительство вместе с иммерами!")
(«Любая фантазия может стать реальностью, — философски заметил Дунски. — Мы так же реальны, как и Кэрд. В конце концов, он создал нас из частей себя. Он взрастил нас подобно тому, как Мать взращивает эмбриона в своем лоне. Он породил нас, а теперь хочет убить. Убить своих детей!»)
(«Ради Бога! — сказал Ом. — Мы все хотим убить друг друга! О Господи, мне нужно выпить!»)
(«Я — твой создатель, — снова и снова повторял Кэрд. — Создатель всех вас. То, что я смог сделать, я же смогу и устранить. Я — твой создатель и твой разрушитель».)
(«Дерьмо! — завопил Чарли Ом. — Ты не Аладдин, а мы не джинны, которых ты можешь загнать обратно в бутылку!»)
(«У тебя только бутылки в голове, — набросился на Ома Боб Тингл. Пьяница; неудачник; Лазарь Убогий! [библеизм; персонаж евангельской притчи к фольклорных текстов, образ бедности] Похмелье — вот твое нормальное состояние. Мы все только и делали, что пытались избавиться от последствий твоих вечных попоек!»)
(«Вперед, сучий сын!»)
(«Действуй! Что ты замер как статуя!»)
(«Все вы — вымысел. Я вас создал, я вас и уберу навсегда».)
(«Ом-мани-падме-хам!»)
(«Хвастун, пересмешник пьяный!»)
(«Я вас сделал. Сейчас я вас уберу. Неужели вы хоть на секунду могли подумать, что я не предвидел этой ситуации. Я разработал ритуалы, по которым каждый из вас вступал в свой день. Но я создал и обратный ритуал, ритуал устранения ритуал ухода. Я всегда знал, что в один прекрасный день мне без него не обойтись. И вот сегодня этот день пришел!»)
Но сегодня — в День-Шесть, Неделя-Один, Отец Том Зурван так и не появился на Площади Вашингтона. Его последователи, прождав минут пятнадцать, в течение которых они так и не смогли определить по экрану его местонахождение, отправились к нему домой на Аллею Шинбоун. Руководитель квартала совершенно правомерно отказался воспользоваться своим кодом-ключом, чтобы открыть квартиру Отца Тома, до тех пор, пока не будут извещены органики. Прошло довольно много времени, прежде чем наконец появились двое полицейских. Они вошли в квартиру вместе с руководителем квартала, толпой последователей Отца Тома и несколькими любопытными соседями.
Обстоятельные поиски не дали ровно никаких результатов — Отца Тома дома не было. Его стоунер также пустовал. Посох Отца Тома стоял прислоненным к одному из стенных экранов, на котором светилось загадочное послание:
Я УШЕЛ В БОЛЕЕ ВОЗВЫШЕННОЕ МЕСТО.
28
Том Зурван не солгал.
Место, в котором он находился, действительно было гораздо более возвышенным: Башня Тао, в квартире Тони Хорн на шестом уровне. Башня Тао возвышалась на пересечении Западной Одиннадцатой улицы и Канала Кропоткина. Он не был сейчас ни самим собой, ни одним из своих других "я".
В обычной ситуации ему нужно было бы пройти ритуал превращения в Отца Тома, а затем отправиться спать. Но Субботний кошмар прервал привычное течение событий подобно тому, как внезапная лавина, обрушиваясь в реку, останавливает ее воды. Происшедшее накануне, словно пройдясь по его душе утюгом, бросило ее, кричащую, на новый путь, следовать которому у Отца Тома не было ни малейшего желания. Кокон, оберегавший Зурвана, был прострелен, и сквозь образовавшиеся отверстия проскакивали голоса и мелькали лица и руки тех, других.
Они что-то бормотали ему, рассматривали и ощупывали его.
А началось все лишь после того, как ему — с гораздо большим трудом, чем обычно, — удалось взять себя в руки, пройти необходимую метаморфозу мысленной молитвы. (Не Боб Тингл ли высказывался подобным образом? Не Уайту Реппу ли принадлежат метафоры вроде «пройтись утюгом» или «прострелить кокон»? А может быть, это Чарли Ом подкинул мысль о том, что его кто-то «ощупывает»? — словечко-то из его лексикона?)
Он отчетливо понимал, хоть и предпочел бы, чтобы этого не было вовсе, что ветры недавнего прошлого продувают его насквозь, словно изодранный парус, и фрагментарные черты личностей его коллег-двойников сочатся через него, как молотый перец через ситечко.
«Прекратить! Прекратить это!» — мысленно вопил он.
Несмотря на то, что среди всех семи ролей — возможно, только за исключением Джефа Кэрда, — он обладал личностью наиболее сильной, он не мог сейчас сопротивляться всей их энергии, их проявлениям. Они — их способности и возможности — принадлежали не ему, но всем своим обладателям, надвигавшимся на него с разных сторон с их мыслями и неотвратимыми приказами. Его голову словно постригали со всех сторон, и сила Отца Тома утекала подобно тому, как исчезло могущество Самсона, «семь кос головы» которого отрезали филистимляне, наученные его возлюбленной красавицей Далилой; коварной и жизнерадостной парикмахершей Вельзевула.
— Прекратите это! — вопил Зурван. — Это опасно.
(«Черт побери, это действительно очень опасно! — голос Кэрда звучал издалека, но, казалось, что он приближается с каждым словом. — Да заткнись ты, Тингл! Мы вот-вот умрем, а ты тут шутки шуткуешь!»)
Зурван громко так, что голос его звенел по всей квартире, сказал:
— Именем света Божественного приказываю вам вернуться в ту темноту, из которой вы пришли!
(«Хрен тебе!» — невозмутимо отреагировал Чарли Ом.)
(«Хоть бы улыбнулся, когда выражаешься, — заметил Уайт Репп. — Да ну же, ребята. Вот сейчас развлечемся от души. Кажется, у нас тут скоро линчевание маячит. Если мы не соберемся вместе, не объединим свои силы, нас поодиночке непременно перевешают на суках. Вот и будем там болтаться вместе с кислыми яблоками — не лучше, и не хуже. Наш брат в таком трудном положении — словно на вертел нанизан. Заткнитесь все. Дадим ему возможность спасти нашу шкуру. А уж потом устроим разбирательство, кто тут из нас самая главная шишка. Это единственный способ…»)
(«Квартира Тони Хорн, — сказал Кэрд. — Быстрей туда! Это единственное место, где мы будем в безопасности! По крайней мере, на какое-то время!»)
— Тони Хорн? — вслух переспросил Зурван.
(«Да, ты помнишь ее, не так ли?»)
(«Да, — сказал Джим Дунски, — если я могу вспомнить, то что тебе мешает? Кэрду дали на это разрешение, ты забыл? Его… наш… друг комиссар-генерал Энтони Хорн. Она сказала, что в случае опасности позволяет воспользоваться этой возможностью. Сейчас как раз такой случай!»)
(«Она — тоже иммер, — напомнил Боб Тингл. — Однажды иммер — всегда Иммер. Это не каламбур. Она выдаст меня… я хотел сказать — нас».)
(«До Вторника она ничего не узнает, — сказал Кэрд. — Давай, Зурван, отправляйся! Держи хвост бубликом!»)
Молчал только один Вилл Ишарашвили. Не оттого ли, что пока не знал, что произошло? Или потому, что, будучи последним во всей цепочке, если, конечно, считать, начиная со Вторника, он представлял и самое слабое ее звено. Его голос не может прозвучать в общем хоре, пока он не проснется завтра утром? А если так, ему уже никогда не суждено заговорить. И проснуться ему уже не удастся. Так и умрет во сне.
Это обстоятельство еще более возмутило Зурвана. Если завтра он не станет Ишарашвили, то кем же тогда он будет? Может ли он пребывать самим собой, то есть Томом Зурваном? Ничего другого ему не оставалось. По крайней мере, погибать он не собирался.
— О Господи, прости меня! — воскликнул он. — Я думаю только о себе! Я отказался от братьев своих! Я — чудовище, я — Петр [библеизм; по преданию евангелистов, апостол Петр непрестанно свидетельствует Христу свою любовь и преданность, но по свершении тайной вечери Христос предрекает его троекратное отречение «в эту ночь, прежде нежели пропоет петух»; в дальнейшем Петр не только трижды отрекается от Христа, но и клянется, что не знает Иисуса], предавший своего Учителя еще до того, как трижды пропел петух!
(«Петр! Петух! Ну и идиот же ты! — встрял Чарли Ом. — Перестань нести это благочестивое дерьмо! Да и сообща пора действовать! Отправляйся спасать наши задницы!»)
(«Я не стал бы говорить в таком тоне, — заметил Джеф Кэрд, — но все-таки этот малыш прав. Прячься! Сейчас же! Иди в квартиру Хорн! Ради Бога, быстрее, органики уже, наверно, стоят у дверей! Или иммеры того и гляди нагрянут! Тебе надо избавиться от всего, что связывает нас! Иди!»)
На какое-то время голоса смолкли, оставили Зурвана в покое. Влившись в поток уличного движения и направляясь к каналу, он почувствовал себя значительно увереннее. Никаких видимых причин на это вроде бы не было, но и самообладание часто приходит не в результате какого-то богатого опыта, а из врожденной веры в самого себя.
Ему предстояло настоящее сражение, чтобы сделать то, что, как подсказывал здравый смысл, действительно следовало сделать. Глубокая печаль и непреодолимое внутреннее несогласие одолевали Отца Тома, пока он понуро расхаживал по квартире, собирая вещи, которые необходимо было уложить в компактор и стоунер, прежде чем отправить в мусорные бачки. Парик, борода и мантии — все это должно попасть именно туда. Как и кукла — его двойник. Он подумал, не прихватить ли и куклу Ома, но потом решил, что до следующей Субботы ее вряд ли кто-нибудь обнаружит. Отцепив с куклы-двойника Чарли идентификационный знак, он отправился к его личному шкафу и, достав оттуда одежду, облачился в нее. В ней он, конечно, будет выделяться, поскольку никто из Воскресных жителей не носил жабо на груди или юбку. Но тут уж ничего не поделаешь.
Необходимость обманывать своих последователей в вере доставляла Зурвану настоящую боль. Отчасти именно этим и объяснялось его грустное настроение, но все-таки это лучше, чем поколебать их веру. Да, так лучше, снова и снова повторял он себе. Гораздо лучше. Его, правда, не покидала мысль о том, скольким религиозным лидерам в прошлом уже приходилось прибегать к подобному обману.
— Если бы я был только самим собой, только Отцом Томом, — бормотал он, — я остался бы и принял на себя все последствия такого решения. Кровь жертвенников — вот семена веры. Но дело касается не меня одного. К тому же, если бы я был всего лишь Отцом Томом, разве угодил бы я в подобную ужасную переделку.
И тем не менее, когда Отец Том, ударив посохом по стене, убедился в том, что на экране высветилось прощальное послание, он почувствовал слабость в ногах.
— Правильно ли поступаю я? — вскричал он. — Нет. Я предаю свою паству, себя самого, Бога своего!
(«Теосрань», — вставил Чарли Ом свое словообразование.)
(«Ты всего лишь один из многих, — сказал Джеф Кэрд, а затем после паузы добавил: — Возможно, найдется какое-то решение, выход из этой ситуации».)
— И в чем этот выход?
(«Пока еще не знаю».)
Повернувшись в дверях, Зурван произнес напоследок:
— Прощай, Отец Том.
(«Этот парень порядком надоел, — послышался голос Чарли Ома. — Его как-то и слишком много и маловато».)
(«Прекрасное чувство драматической ситуации, ничего не скажешь, — прокомментировал Уайт Репп. — Или это, скорее, мелодрама? Не уверен, что он может отличить пафос от комичной напыщенности».)
(«Эта пара из Трех Мушкетеров?» — спросил Боб Тингл.)
— Заткнитесь! — закричал Зурван, открывая дверь и вызывая несказанное удивление двух болтающихся в холле бездельников.
Кто этот странно одетый сумасшедший? Интересно, что он делает в квартире Отца Тома?
Зурван тоже удивился. Он никак не ожидал встретить кого-нибудь в столь ранний час. Бормоча под нос что-то непонятное даже ему самому, он хлопнул дверью. В 3:12 он вышел из здания и направился к Бульвару Вуменвэй. Небо над головой оставалось безоблачным. Воздух был горячим, но прохладнее, чем утром. Несколько велосипедистов и пешеходов двигались в том же направлении, и это несколько успокоило Отца Тома: среди других он был не так заметен. Он прошел мимо нескольких машин Государственного Корпуса мусорщиков. А вот и автомобиль органиков. Поравнявшись с Отцом Томом, он замедлил ход, но все-таки не остановился. Что бы он стал делать, если бы полицейские остановились и пристали к нему с расспросами?
Отец Том пересек Вуменвэй и пошел в западном направлении но Бликер Стрит. Он миновал дом Кэрда — обстоятельство, укрепившее в его душе связанное с Кэрдом начало. По крайней мере, голос Кэрда звучал громче остальных голосов.
(«Я так любил тебя!» — воскликнул Кэрд.)
Зурван не знал, к кому обращены слова Кэрда, но печаль в его голосе взволновала священника. Он ускорил, но потом снова замедлил шаг. Если опять появятся органики, спешащий человек может привлечь и внимание.
Добравшись до улицы, протянувшейся вдоль канала; он повернул к северу. Время от времени Отец Том поглядывал за ограждение набережной и, наконец, увидев маленький реактивный ботик у причала, остановишься. Спустившись к воде по ступенькам, он вернулся немного назад по узкому проходу вдоль кромки канала к тому месту, где покачивался на воде ботик. Скорее всего он принадлежал кому-то из обитателей дома на берегу канала. Воскресные жители не беспокоили себя ранней рыбалкой. Отец Том влез в лодку, отвязал веревку от причала, запустил двигателя и направился по каналу на север. Он все же оставил позади около дюжины мелких лодчонок, в которых сидели мужчины и женщины, увлеченные рыбалкой. Попалось и несколько грузовых суденышек. Причалив к западному берегу канала у Западной Одиннадцатой улицы, Зурван вылез на берег и оттолкнул лодку, предоставив ей возможность свободно дрейфовать по течению. Еще одно преступление.
Деревья вдоль улицы позволят ему скрыться от небесных глаз. Наблюдатели не смогут определить, в какое здание он вошел. Пока не будут просмотрены видеозаписи, его исчезновение под кронами деревьев не имеет значения.
Отец Том вспомнил об Ишарашвили. Завтра его жена будет немало удивлена тем, что муж не вышел поутру из цилиндра. Она посчитает, что случилась неисправность в системе электропитания, откроет дверцу и прикоснется к телу. Она удивится еще больше, ощутив вместо ожидаемой холодной и жесткой ткани легкую пластиковую оболочку куклы.
Ее вопль отдавался внутри него.
Голос Ишарашвили тоже присутствовал, хотя он и звучал где-то вдалеке, где-то за горизонтом его разума.
Добравшись до квартиры Хорн, он внимательно осмотрел все комнаты. Квартира была гораздо просторнее его собственной и несравненно более роскошная. Поскольку Энтони делила свое жилище только еще с одним человеком, гражданкой Четверга, у нее не было необходимости прятать в личный шкаф свои многочисленные принадлежности: старинные безделушки, статуэтки, драгоценности, украшения, картины, пепельницы. Кстати, именно пепельница неприятно удивила и поразила его — Кэрда: он никогда не подозревал, что она пользовалась запрещенными законом наркотиками. Присутствие пепельницы свидетельствовало и о том, что соседка из Четверга разделяла это ее увлечение.
Сквозь окошки цилиндров он взглянул на лица их обитателей. Лицо женщины из Четверга словно в рамке проступало через овал первого стоунера.
Он перешел ко второму цилиндру и заглянул в окошко. Тони Хорн смотрела на него огромными немигающими глазами. Старина Тони, она была ему добрым другом и всегда проявляла к нему искреннюю симпатию и дружелюбие. Может быть, привести ее в нормальное состояние и рассказать, в каком положении он оказался. Она могла помочь лучше, чем кто-нибудь другой.
(«Ты что, с ума сошел? — выскочил откуда-то Ом. — Она же иммер!»)
(«Это мои мысли, — сказал Кэрд. — Зурван даже не знаком с ней. Сейчас я думаю за него. Но ты, Чарли, прав. Она нас сдаст».)
Зурван расхаживал взад-вперед по гостиной, а в мозгу его роились голоса и мелькали лица, как игрушечные фигурки, выскакивающие из ящиков, и какие-то руки, стучавшие по его сознанию, словно это было окно.
Зурван продолжал ходить по комнате, возвращаясь от одной стены к другой.
(«Словно тигр в клетке, — заметил Репп. — Хорошее упражнение, только с этой гимнастикой мы вряд ли выберемся из клетки».)
(«Если он выйдет из этой квартиры, — сказал Ом, — он просто попадет в более просторную клетку».)
Зурван как мог старался не обращать на эти голоса никакого внимания. Они были похожи на зуд: поскребешь, а он еще сильнее.
— Иаков, тот, именем которого стал Израиль и потомки которого сделались столь многочисленными, словно крупинки песка на морском берегу, — бормотал Зурван. — Иаков увидел лестницу, один конец которой опирался на Землю, а второй уходил в Небеса. По ней поднимались и спускались ангелы, выполняя волю Божью. О Господь! Мне нужна лестница! Опусти ее, чтобы я мог вознестись в обещанное обиталище!
(«Он совсем свихнулся! — сказал Ом. — Им овладевает буйное помешательство. Мы все погибнем вместе с ним!»)
— Нет! — закричал Зурван. — Я не сумасшедший, и нет для меня никакой лестницы! Я ее не заслужил!
Если бы ему и спустили лестницу, то взбираться ему пришлось бы по гнилым ступеням. Их было бы ровно семь и последняя, без сомнения, провалилась бы.
МИР ПОНЕДЕЛЬНИКА
РАЗНООБРАЗИЕ. Второй месяц года Д6-Н1
(День-шесть, Неделя-один)
29
Утром в Понедельник небо не отличалось голубизной. Сильный ветер гнал с востока густые, низко нависшие облака.
К тому немногому, что позволялось передавать из одного дня в следующий, относился прогноз погоды. К 1330 году Новой Эры метеорология достигла значительных успехов и заметно превзошла своей точностью науку предыдущих веков, которая довольно часто попадала впросак, будучи не в состоянии учесть в полной мере все те сложные факторы, что в своей совокупности определяют погоду. Теперь после полутора тысяч лет непрерывных исследований появилась возможность обеспечить надежность предсказания на уровне 99,9 процента точности. Однако Матушка Природа, словно желая продемонстрировать человеку то, что она никогда не позволит ему отвоевать оставшуюся сотую долю процента, время от времени опрокидывала все прогнозы.
Сегодняшний день как раз являлся примером подобного коварства.
Метеорологи с присущим им самодовольством объявили о том, что предстоящий день будет ясным и жарким. Но направление ветра внезапно резко изменилось, и огромное скопление облаков, образовавшееся посреди Атлантики, устремилось на запад. К утру передний фронт циклона уже висел над восточной частью Нью Джерси.
Том Зурван снова принялся ходить по комнате. Вилл Ишарашвили, рейнджер — лесничий Центрального Парка, нежная душа и муж, вечно находящийся под каблуком своей жены, слабо протестовал против изгнания из того дня, который по праву всегда принадлежал ему. Джеф Кэрд, создавая образ Вилла, допустил ошибку. Лепя личность пассивного, испытывающего отвращение к любому насилию мужчины, он зашел слишком далеко. В то же время он наделил Вилла непомерным упрямством и смелостью в сопротивлении насилию. Именно эти черты и вели сейчас Ишарашвили к смерти. Еще сохранявший жизнь, он постепенно угасал. Вместо того, чтобы прибегнуть как все остальные к силе, он строго держался заложенных в его характер принципов и скатывался на них к концу, буквально распадаясь на те элементы, из которых его создали.
Джеф Кэрд и другие вели себя по-иному. Хотя Зурван мысленно захлопнул за ними двери, закрыв их на замок, он тут же увидел, как двойники полезли через щели, о которых он и не подозревал. Оттолкнув их назад и зацементировав щели, он обнаружил, что двойники протискиваются сквозь стены, совершая своеобразное осмотическое проникновение.
(«Это на тебя не похоже, Зурван, — сказал Джеф Кэрд. — Ты же, кажется, религиозен и всегда считался человеком благородным, с высокой моралью. Истинный сын Божий. Ты должен испытывать радость от возможности принести себя в жертву ради блага других. Но, видать, это не так. Ты тверд и безжалостен, как те безбожники, которых ты хулишь в своих молитвах. Что случилось, Отец Том?»)
(«Да он просто лицемер, вот в чем дело», — вставил Чарли Ом.)
(«Конечно, лицемер, — поддакнул Уайт Репп. — Он никогда не был тем человеком, за которого себя выдает. Только и делал, что проповедовал абсолютную истину и честность. Признайся в грехах своих! Излей душу! Освободи себя от вины и стыда! Стань цельным человеком, простым и искренним! Он же все скрывал от своих приверженцев, а заодно и от всей общественности, что является иммером. Ему было даровано то, в чем он всегда отказывал своим слушателям: право на гораздо более длинную жизнь. Этот благообразный человек был и остается простым преступником. Он принадлежит к секретной и противозаконной организации. Он — самый настоящий иммер!»)
— Заткнитесь! Заткнитесь! — кричал Зурван.
(«Да. Ложись и безмолвно подыхай, — сказал Джим Дунски. — Надо же облегчить задачу лицемеру. Ну в крайнем случае можно немного похныкать».)
(«Хнычь, маленький нытик, бездушный небесный пес, — изощрялся Боб Тингл. — Только не на то дерево ты лаешь, проповедник Том. Божественный пес взял неверный след».)
— Что вы от меня хотите?! — прокричал Зурван.
Его резкий тон на какое-то время успокоил их. Что бы он ни предпринял, им ничто не поможет. Да и ему самому. Он не мог отказаться от привычки прошлого быть сегодня одним человеком, а завтра совсем другим. Такого места, куда бы они могли отправиться, чтобы вновь стать самими собой, просто не существовало. Не было такого места, где бы он снова смог быть Отцом Томом. Он стоял перед лицом смерти, так же как и все остальные. Если иммеры схватят его, то несомненно сразу же убьют. Если он попадет в руки органиков, то все пойдет по давно установленной процедуре: после суда его отправят в специальное заведение для умственно неустойчивых. Если лечение ознаменуется успехом, то его, Зурвана, просто не станет, он растворится. Впрочем, как и все остальные, включи и Джефа Кэрда. Человек, который покинет стены больницы после лечения, возможно и будет носить имя Джефа Кэрда, но личность его уже никогда не останется прежней.
Если же лечение окажется безрезультатным, он будет стоунирован и отправлен в хранилище до лучших времен, пока ученые не изобретут какое-нибудь новое, более эффективное средство. Неизбежно, рано или поздно о нем забудут: он станет собирать пыль в каком-нибудь огромном помещении вместе с миллионами других — тех, кто уже попал туда, и миллиардами, которым еще предстоит там оказаться.
— Да, я иммер, — бормотал он. — Я провалился. Почему? Я думал, что я и в самом деле сын Божий, что я верую в то, в чем пытаюсь убедить других. Я верил! Верил! Но Создатель сделал меня несовершенным!
Он прикусил губу и начал поглаживать несуществующую уже бороду.
— Не надо винить его! Он дал тебе возможность проявить свою волю! Ты обладал всеми средствами, чтобы исправить пороки! Не нужно было закрывать на них глаза! Ты был слепцом по своей воле! Творец создал тебя зрячим!
(«Ты забыл, что я твой Создатель», — сказал Джеф Кэрд. Голос его прозвучал негромко и где-то совсем рядом.)
Зурван завопил и повалился на пол. Катаясь взад-вперед по ковру, он кричал:
— Нет! Нет! Нет!
Наконец стихнув, он довольно долго лежал на спине, уставившись в потолок.
(«Черт подери, не пора ли нам положить конец этой агонии? — не выдержал Чарли Ом. — Надо сдаваться самим. Так или иначе нас поймают. По крайней мере сейчас еще не поздно избежать встречи с иммерами».)
(«Среди органиков слишком много иммеров, — откликнулся Джим Дунски. — Они до нас доберутся, найдут какой-нибудь повод расправиться с нами еще до допроса. Как бы то ни было, я не собираюсь сдаваться».)
(«Настало время решающего сражения, — сказал Уайт Репп. — И пусть победит сильнейший. Вставай с пола и будь мужчиной, Зурван. Борись! До конца! Не слушай этого неудачника, этого пьяницу!»)
Зурван поплелся на кухню, словно продираясь сквозь сладкую вату. Он выпил большой стакан воды, сходил в туалет и вымыл лицо холодной водой. Затем он подобрал свою наплечную сумку и поковылял к выходу.
(«Эй, ты это куда направился?» — спросил Ом.)
(«Он собирается сдать нас, — сказал Боб Тингл. — Органики вытряхнут из нас душу наизнанку, а затем посадят в стоунер. Подумай об этом, чудак!»)
(«Я ничего не хотел сказать плохого о тебе, — оправдывался Ом. — Просто пошутил, я хотел тебя разозлить, чтобы посмотреть, как ты будешь реагировать».)
(«Не делай этого! — просил Кэрд. — Может быть, еще есть какой-то выход!»)
Зурван закрыл за собой дверь и направился к лифту.
— Я не собираюсь сдаваться, — сказал он. — Просто пойду погуляю. Не переношу сидения в темном помещении. Мне необходимо подумать. Нужно…
В чем он действительно сейчас нуждался? В каких-то возможностях, когда все невозможно.
(«Когда лабораторная крыса не находит выхода из лабиринта, — пустился в сравнения Кэрд, — когда она сталкивается с неразрешимой проблемой, когда она в полном замешательстве, крыса просто ложится и умирает».)
— Я не крыса! — ответил Зурван.
("Нет, конечно, нет. Ты даже не крыса, а всего лишь фантазия! Не забывай, я — твой создатель. Я — реальный человек — придумал тебя. Ты — вымысел!")
("Но если рассуждать подобным образом, то и все мы, остальные, тоже не более, чем фикция, — заметил Репп. — Ты сделал нас. Ну и что из этого? Ты, Кэрд, тоже фикция. Тебя создали правительство вместе с иммерами!")
(«Любая фантазия может стать реальностью, — философски заметил Дунски. — Мы так же реальны, как и Кэрд. В конце концов, он создал нас из частей себя. Он взрастил нас подобно тому, как Мать взращивает эмбриона в своем лоне. Он породил нас, а теперь хочет убить. Убить своих детей!»)
(«Ради Бога! — сказал Ом. — Мы все хотим убить друг друга! О Господи, мне нужно выпить!»)
(«Я — твой создатель, — снова и снова повторял Кэрд. — Создатель всех вас. То, что я смог сделать, я же смогу и устранить. Я — твой создатель и твой разрушитель».)
(«Дерьмо! — завопил Чарли Ом. — Ты не Аладдин, а мы не джинны, которых ты можешь загнать обратно в бутылку!»)
(«У тебя только бутылки в голове, — набросился на Ома Боб Тингл. Пьяница; неудачник; Лазарь Убогий! [библеизм; персонаж евангельской притчи к фольклорных текстов, образ бедности] Похмелье — вот твое нормальное состояние. Мы все только и делали, что пытались избавиться от последствий твоих вечных попоек!»)
(«Вперед, сучий сын!»)
(«Действуй! Что ты замер как статуя!»)
(«Все вы — вымысел. Я вас создал, я вас и уберу навсегда».)
(«Ом-мани-падме-хам!»)
(«Хвастун, пересмешник пьяный!»)
(«Я вас сделал. Сейчас я вас уберу. Неужели вы хоть на секунду могли подумать, что я не предвидел этой ситуации. Я разработал ритуалы, по которым каждый из вас вступал в свой день. Но я создал и обратный ритуал, ритуал устранения ритуал ухода. Я всегда знал, что в один прекрасный день мне без него не обойтись. И вот сегодня этот день пришел!»)