Страница:
– Объяснишь? Ха, черт тебя побери, ты всегда что-нибудь объясняешь! – проворчал Том, но все-таки последовал за приятелем в угол комнаты.
Усевшись у очага, сэр Мармадьюк внимательно наблюдал за ними. Суматошная жестикуляция маленького человечка, неторопливые кивки верзилы; временами, когда порывы ветра стихали, до слуха джентльмена доносились обрывки разговора. Сэр Мармадьюк прислушивался, но мало что мог разобрать.
– Гиден, Том, и много… и отолоз, говорю тебе… даю слово… ты же знаешь Джимми.
Сэр Мармадьюк взял крепкое полено и начал задумчиво тыкать им в огонь; через какое-то время он заметил, что держит в руках вовсе не полено, а спицу от тележного колеса. Прошло еще несколько минут. Внезапно он осознал, что верзила неотрывно смотрит на него сквозь пламя очага. Сэр Мармадьюк продолжал беззаботно помешивать угли, пока, наконец, Том не заговорил. И хотя слова и голос его были грубы, но сэр Мармадьюк понял, что человек этот когда-то получил хорошее воспитание.
– Что скажешь, приятель?
– Ничего.
– Ты, конечно же, совсем не то, что мы?
– Безусловно, – спокойно ответил сэр Мармадьюк, не поднимая головы, – слава Богу!
– Полегче, если не хочешь иметь неприятностей. Понятно?
– Это зависит от обстоятельств.
– К черту обстоятельства! Что за игру ты ведешь? Ну, давай, выкладывай!
– Выражайтесь яснее.
– Кто ты и откуда?
– Путник.
– Куда направляешься?
– Куда-нибудь.
Том презрительно рассмеялся.
– Ты всегда так неразговорчив?
– Обычно да.
– Ну со мной это не пройдет, придется поработать языком. Давай…
Сэр Мармадьюк зевнул, прикрыв рот рукой.
– Спать хотите, господин хороший? – проревел Том.
– Да.
– Так вот, послушай, приятель, сегодня я расположен поболтать с тобой. Тут, как я понял, присутствует леди, почему бы ей не присоединиться к нам?
Сэр Мармадьюк поднял голову и взглянул на бродягу. Глаза под тяжелыми веками возбужденно блестят, брови нахмурены. Лоб перерезает неровный белый шрам, наполовину скрытый темными прядями тусклых волос. Какое-то время они не сводили друг с друга глаз, не произнося ни слова. В сарае повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь заунывными всхлипами ветра.
– Помоги нам Господь, что за ночь! – суетливо воскликнул мистер Вэмпер, переводя встревоженный взгляд с одного на другого.
Двое не пошевелились и не произнесли ни слова, все так же глядя глаза в глаза. Беснующийся ветер рвал и метал, стены скрипели и жалобно стонали, эти тоскливые звуки не мог заглушить даже громкий шум дождя. Затем неожиданно и громко Том спросил, казалось, против собственной воли:
– Какого черта вы на меня так уставились?
– У вас шрам над правой бровью.
Тяжелые веки сузились, глаза превратились в сверкающие щелочки, лохматая голова подалась вперед.
– И что с того?
Сэр Мармадьюк перевел взгляд на рваный выцветший платок, обмотанный вокруг волосатой шеи.
– Я удивлен, – коротко ответил он.
И в третий раз вопрос, казалось, слетел с языка Тома помимо воли:
– Чему вы удивлены?
Сэр Мармадьюк зевнул и поднялся.
– Невероятным вещам! – он небрежно кивнул и медленно направился в дальний угол, покачивая в руке спицу от колеса. Некоторое время он неподвижно стоял, глядя на едва различимую фигуру Евы, почти целиком скрытую душистым сеном. Тонкие брови джентльмена были нахмурены, казалось, он о чем-то мучительно размышляет.
– Невероятно! – пробормотал он. – Невозможно, это было бы слишком уж поэтично.
Памятуя о своем обещании, он лег так, чтобы Ева могла дотянуться до него рукой. Брови его, по-прежнему, оставались нахмурены. Он смотрел на потрескавшиеся стропила, едва различимые в мерцающем свете очага. Казалось, тяжелые балки шевелятся, словно какое-то фантастическое существо.
«Я не должен спать, – приказал он себе, борясь с усталостью. – Я не должен спать!» Но сено было таким мягким, его аромат успокаивал, баюкал, и глаза сэра Мармадьюка сами собой закрылись.
– Джон, Джон, проснись! Проснись же! Тсс, слушай!
В сарае царила тишина. Ветер, судя по всему, стих, дождь прекратился. Было темно, лишь в очаге тускло мерцали тлеющие угли. И вдруг тишину нарушил неясный звук. Сэр Мармадьюк приподнялся на локте. Он напряг все органы чувств, ибо Этот странный, зловещий, повторяющийся звук не предвещал ничего хорошего.
– Кто-то крадется к нам… чья-то рука шарит по стене, – почти беззвучно прошептала Ева.
Сэр Мармадьюк справился с дрожью и начал отчаянно шарить по сену, пока пальцы не нащупали крепкую тележную спицу. Тогда он медленно и осторожно поднялся, сначала на колени, затем на ноги. Сидя на корточках, широко раскрыв глаза, он вглядывался в темноту, готовый к безжалостной схватке. Благородный джентльмен уступил место первобытному дикарю, спокойному и беспощадному.
Осторожный шорох приближался. Сэр Мармадьюк не отрывал взгляда от слабого мерцания очага. Теперь он отчетливо различал мягкий звук шагов. Внезапно какая-то неясная тень закрыла свет очага. Сэр Мармадьюк напряг зрение – на него надвигалась человеческая фигура: голова, плечи, руки. Он прыгнул и нанес стремительный удар, споткнулся, вскочил и снова ударил. Раздался блеющий крик, полный ужаса и боли; длинные руки взметнулись вверх, но сэр Мармадьюк, используя спицу, как шпагу, сделал быстрый выпад. Раздался стон, тело с шумом рухнуло на пол, и на какое-то мгновение воцарилась абсолютная тишина, которую в следующий миг разорвал пронзительно-дрожащий крик.
– Том! Том… О, Том!
Сэр Мармадьюк, вглядываясь в темную неподвижную массу у своих ног, услышал быстрый топот, скрип двери. Затем раздался голос девушки:
– Джон, милый Джон, с тобой все в порядке?
– Да, дитя мое.
– Что… что это было, Джон?
– Подлость и низость.
С этими словами сэр Мармадьюк склонился над распростертым телом и подтащил его к почти совсем погасшему очагу. Он бросил в угли вязанку хвороста, и вскоре разгоревшееся пламя осветило лицо Тома. Из рваной раны, наполовину скрытой грязными волосами, сочилась кровь. Но взгляд джентльмена был прикован к старому шраму на лбу. Сэр Мармадьюк не побрезговал даже убрать грязные пряди, чтобы получше разглядеть рубец. Помедлив минуту, он развязал грязный шейный платок раненого и разорвал ворот рубашки. Обнажилась поросшая щетиной шея, и сэр Мармадьюк увидел то, что искал.
В следующее мгновение он резко отпрянул, поднялся на ноги и вгляделся в лицо поверженного противника. Глаза у того были закрыты, ноздри со свистом втягивали воздух. Сэр Мармадьюк перевел взгляд на тяжелую спицу.
– Джон, он умер?
– Живехонек! – сквозь зубы ответил сэр Мармадьюк. Нагнувшись и подхватив Тома под мышки, он подтащил его к распахнутой настежь двери.
– Зачем ты это делаешь, Джон?
– Его место на дороге, Ева-Энн. На дороге.
– Но дождь все еще льет. Он ведь может простудиться и умереть.
– Не думаю, – мрачно ответил сэр Мармадьюк, – Но если это произойдет, то лучше ему умереть на улице.
С этими словами он вытащил тело все еще находящегося без сознания человека из сарая, захлопнул дверь и поспешно запер на засов. Ева с ужасом наблюдала за его действиями. Джентльмен подошел к огню и мрачно уставился на пламя, его красивое лицо совершенно утратило свою привычную невозмутимость.
Ева робко приблизилась и коснулась его руки.
– Джон? Джон, что случилась? Почему ты так мрачен?
Сэр Мармадьюк опустил голову и спрятал лицо в ладонях. Когда он вновь посмотрел на девушку, губы его улыбались.
– Здесь было зло, Ева-Энн. – И голос, и лицо джентльмена обрели былую невозмутимость, – но теперь это зло исчезло, и ты можешь спать спокойно, дитя мое.
– Спать? Но я не смогу заснуть, Джон. Это какое-то проклятое место, давай уйдем отсюда.
– На улице холодно и мокро, дитя мое, так что лучше посидеть у огня и подождать рассвета.
Он принес плащ и пальто и устроил для девушки подобие кресла. Так сидели они бок о бок в полном молчании, смотрели на огонь и прислушивались к шуму дождя. Ева задремала и вскоре заснула, опустив голову на колени спутника. Сэр Мармадьюк неотрывно смотрел на веселое пламя, стараясь не двигаться, чтобы не потревожить ее сон.
Огонь слабел и слабел, пока не погас совсем. Сэр Мармадьюк продолжал сидеть так же неподвижно, целиком погрузившись в воспоминания. Он снова был молод, и снова душевная боль терзала его душу. Юношеские печали и разочарования нахлынули с прежней силой. Картины, о которых он хотел бы забыть навсегда, туманили взор.
Но мало-помалу сумрак уступил место неясному тусклому свету. Сэр Мармадьюк очнулся от своих горьких мыслей. Он поднял голову – свет лился сквозь трещины в крыше и стенах сарая. Наступал новый день. Но сэр Мармадьюк не двигался, наблюдая, как солнечный луч подбирается к прекрасному девичьему лицу. Ева вздохнула и, открыв заспанные глаза, сощурилась от яркого солнечного света.
– Джон! – Девушка блаженно улыбнулась. – Я видела сон.
– И что же это был за сон, дитя мое?
Она привстала, поправила одежду и привела в порядок взъерошенные волосы. Вид у нее был немного смущенный.
– Я что, так и заснула на твоих коленях, Джон, а ты всю ночь сторожил мой сон? Твои бедные ноги, наверное, совсем затекли. Как это неразумно и бессовестно с моей стороны! Ты так бледен, Джон. Но теперь твоя очередь спать, а я буду сторожить твой покой, только давай сначала уйдем из этого ужасного места. Давай выйдем на солнышко.
– Сначала расскажи мне о своем сне, – он с наслаждением вытянул затекшие ноги.
– Это был обычный глупый сон, – она покачала головой. – Пожалуйста, уйдем отсюда.
Сэр Мармадьюк надел пальто, закинул за спину свой мешок и открыл дверь. Он обежал все вокруг внимательным взглядом, но всюду сияла свежестью промытая листва, солнечные лучи играли на траве. Следов Тома нигде не было видно.
– О, Джон, – девушка весело огляделась. – «Утро радость несет!» Взгляни, как красиво! – Она раскинула руки, словно желая обнять это чудесное утро. – Бог очень добр, и он всегда приходит на помощь. Улыбнись же, Джон!
Сэр Мармадьюк повиновался. Ева-Энн подхватила его под руку вывела из полумрака сарая под лучистое сияние нового дня.
Усевшись у очага, сэр Мармадьюк внимательно наблюдал за ними. Суматошная жестикуляция маленького человечка, неторопливые кивки верзилы; временами, когда порывы ветра стихали, до слуха джентльмена доносились обрывки разговора. Сэр Мармадьюк прислушивался, но мало что мог разобрать.
– Гиден, Том, и много… и отолоз, говорю тебе… даю слово… ты же знаешь Джимми.
Сэр Мармадьюк взял крепкое полено и начал задумчиво тыкать им в огонь; через какое-то время он заметил, что держит в руках вовсе не полено, а спицу от тележного колеса. Прошло еще несколько минут. Внезапно он осознал, что верзила неотрывно смотрит на него сквозь пламя очага. Сэр Мармадьюк продолжал беззаботно помешивать угли, пока, наконец, Том не заговорил. И хотя слова и голос его были грубы, но сэр Мармадьюк понял, что человек этот когда-то получил хорошее воспитание.
– Что скажешь, приятель?
– Ничего.
– Ты, конечно же, совсем не то, что мы?
– Безусловно, – спокойно ответил сэр Мармадьюк, не поднимая головы, – слава Богу!
– Полегче, если не хочешь иметь неприятностей. Понятно?
– Это зависит от обстоятельств.
– К черту обстоятельства! Что за игру ты ведешь? Ну, давай, выкладывай!
– Выражайтесь яснее.
– Кто ты и откуда?
– Путник.
– Куда направляешься?
– Куда-нибудь.
Том презрительно рассмеялся.
– Ты всегда так неразговорчив?
– Обычно да.
– Ну со мной это не пройдет, придется поработать языком. Давай…
Сэр Мармадьюк зевнул, прикрыв рот рукой.
– Спать хотите, господин хороший? – проревел Том.
– Да.
– Так вот, послушай, приятель, сегодня я расположен поболтать с тобой. Тут, как я понял, присутствует леди, почему бы ей не присоединиться к нам?
Сэр Мармадьюк поднял голову и взглянул на бродягу. Глаза под тяжелыми веками возбужденно блестят, брови нахмурены. Лоб перерезает неровный белый шрам, наполовину скрытый темными прядями тусклых волос. Какое-то время они не сводили друг с друга глаз, не произнося ни слова. В сарае повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь заунывными всхлипами ветра.
– Помоги нам Господь, что за ночь! – суетливо воскликнул мистер Вэмпер, переводя встревоженный взгляд с одного на другого.
Двое не пошевелились и не произнесли ни слова, все так же глядя глаза в глаза. Беснующийся ветер рвал и метал, стены скрипели и жалобно стонали, эти тоскливые звуки не мог заглушить даже громкий шум дождя. Затем неожиданно и громко Том спросил, казалось, против собственной воли:
– Какого черта вы на меня так уставились?
– У вас шрам над правой бровью.
Тяжелые веки сузились, глаза превратились в сверкающие щелочки, лохматая голова подалась вперед.
– И что с того?
Сэр Мармадьюк перевел взгляд на рваный выцветший платок, обмотанный вокруг волосатой шеи.
– Я удивлен, – коротко ответил он.
И в третий раз вопрос, казалось, слетел с языка Тома помимо воли:
– Чему вы удивлены?
Сэр Мармадьюк зевнул и поднялся.
– Невероятным вещам! – он небрежно кивнул и медленно направился в дальний угол, покачивая в руке спицу от колеса. Некоторое время он неподвижно стоял, глядя на едва различимую фигуру Евы, почти целиком скрытую душистым сеном. Тонкие брови джентльмена были нахмурены, казалось, он о чем-то мучительно размышляет.
– Невероятно! – пробормотал он. – Невозможно, это было бы слишком уж поэтично.
Памятуя о своем обещании, он лег так, чтобы Ева могла дотянуться до него рукой. Брови его, по-прежнему, оставались нахмурены. Он смотрел на потрескавшиеся стропила, едва различимые в мерцающем свете очага. Казалось, тяжелые балки шевелятся, словно какое-то фантастическое существо.
«Я не должен спать, – приказал он себе, борясь с усталостью. – Я не должен спать!» Но сено было таким мягким, его аромат успокаивал, баюкал, и глаза сэра Мармадьюка сами собой закрылись.
– Джон, Джон, проснись! Проснись же! Тсс, слушай!
В сарае царила тишина. Ветер, судя по всему, стих, дождь прекратился. Было темно, лишь в очаге тускло мерцали тлеющие угли. И вдруг тишину нарушил неясный звук. Сэр Мармадьюк приподнялся на локте. Он напряг все органы чувств, ибо Этот странный, зловещий, повторяющийся звук не предвещал ничего хорошего.
– Кто-то крадется к нам… чья-то рука шарит по стене, – почти беззвучно прошептала Ева.
Сэр Мармадьюк справился с дрожью и начал отчаянно шарить по сену, пока пальцы не нащупали крепкую тележную спицу. Тогда он медленно и осторожно поднялся, сначала на колени, затем на ноги. Сидя на корточках, широко раскрыв глаза, он вглядывался в темноту, готовый к безжалостной схватке. Благородный джентльмен уступил место первобытному дикарю, спокойному и беспощадному.
Осторожный шорох приближался. Сэр Мармадьюк не отрывал взгляда от слабого мерцания очага. Теперь он отчетливо различал мягкий звук шагов. Внезапно какая-то неясная тень закрыла свет очага. Сэр Мармадьюк напряг зрение – на него надвигалась человеческая фигура: голова, плечи, руки. Он прыгнул и нанес стремительный удар, споткнулся, вскочил и снова ударил. Раздался блеющий крик, полный ужаса и боли; длинные руки взметнулись вверх, но сэр Мармадьюк, используя спицу, как шпагу, сделал быстрый выпад. Раздался стон, тело с шумом рухнуло на пол, и на какое-то мгновение воцарилась абсолютная тишина, которую в следующий миг разорвал пронзительно-дрожащий крик.
– Том! Том… О, Том!
Сэр Мармадьюк, вглядываясь в темную неподвижную массу у своих ног, услышал быстрый топот, скрип двери. Затем раздался голос девушки:
– Джон, милый Джон, с тобой все в порядке?
– Да, дитя мое.
– Что… что это было, Джон?
– Подлость и низость.
С этими словами сэр Мармадьюк склонился над распростертым телом и подтащил его к почти совсем погасшему очагу. Он бросил в угли вязанку хвороста, и вскоре разгоревшееся пламя осветило лицо Тома. Из рваной раны, наполовину скрытой грязными волосами, сочилась кровь. Но взгляд джентльмена был прикован к старому шраму на лбу. Сэр Мармадьюк не побрезговал даже убрать грязные пряди, чтобы получше разглядеть рубец. Помедлив минуту, он развязал грязный шейный платок раненого и разорвал ворот рубашки. Обнажилась поросшая щетиной шея, и сэр Мармадьюк увидел то, что искал.
В следующее мгновение он резко отпрянул, поднялся на ноги и вгляделся в лицо поверженного противника. Глаза у того были закрыты, ноздри со свистом втягивали воздух. Сэр Мармадьюк перевел взгляд на тяжелую спицу.
– Джон, он умер?
– Живехонек! – сквозь зубы ответил сэр Мармадьюк. Нагнувшись и подхватив Тома под мышки, он подтащил его к распахнутой настежь двери.
– Зачем ты это делаешь, Джон?
– Его место на дороге, Ева-Энн. На дороге.
– Но дождь все еще льет. Он ведь может простудиться и умереть.
– Не думаю, – мрачно ответил сэр Мармадьюк, – Но если это произойдет, то лучше ему умереть на улице.
С этими словами он вытащил тело все еще находящегося без сознания человека из сарая, захлопнул дверь и поспешно запер на засов. Ева с ужасом наблюдала за его действиями. Джентльмен подошел к огню и мрачно уставился на пламя, его красивое лицо совершенно утратило свою привычную невозмутимость.
Ева робко приблизилась и коснулась его руки.
– Джон? Джон, что случилась? Почему ты так мрачен?
Сэр Мармадьюк опустил голову и спрятал лицо в ладонях. Когда он вновь посмотрел на девушку, губы его улыбались.
– Здесь было зло, Ева-Энн. – И голос, и лицо джентльмена обрели былую невозмутимость, – но теперь это зло исчезло, и ты можешь спать спокойно, дитя мое.
– Спать? Но я не смогу заснуть, Джон. Это какое-то проклятое место, давай уйдем отсюда.
– На улице холодно и мокро, дитя мое, так что лучше посидеть у огня и подождать рассвета.
Он принес плащ и пальто и устроил для девушки подобие кресла. Так сидели они бок о бок в полном молчании, смотрели на огонь и прислушивались к шуму дождя. Ева задремала и вскоре заснула, опустив голову на колени спутника. Сэр Мармадьюк неотрывно смотрел на веселое пламя, стараясь не двигаться, чтобы не потревожить ее сон.
Огонь слабел и слабел, пока не погас совсем. Сэр Мармадьюк продолжал сидеть так же неподвижно, целиком погрузившись в воспоминания. Он снова был молод, и снова душевная боль терзала его душу. Юношеские печали и разочарования нахлынули с прежней силой. Картины, о которых он хотел бы забыть навсегда, туманили взор.
Но мало-помалу сумрак уступил место неясному тусклому свету. Сэр Мармадьюк очнулся от своих горьких мыслей. Он поднял голову – свет лился сквозь трещины в крыше и стенах сарая. Наступал новый день. Но сэр Мармадьюк не двигался, наблюдая, как солнечный луч подбирается к прекрасному девичьему лицу. Ева вздохнула и, открыв заспанные глаза, сощурилась от яркого солнечного света.
– Джон! – Девушка блаженно улыбнулась. – Я видела сон.
– И что же это был за сон, дитя мое?
Она привстала, поправила одежду и привела в порядок взъерошенные волосы. Вид у нее был немного смущенный.
– Я что, так и заснула на твоих коленях, Джон, а ты всю ночь сторожил мой сон? Твои бедные ноги, наверное, совсем затекли. Как это неразумно и бессовестно с моей стороны! Ты так бледен, Джон. Но теперь твоя очередь спать, а я буду сторожить твой покой, только давай сначала уйдем из этого ужасного места. Давай выйдем на солнышко.
– Сначала расскажи мне о своем сне, – он с наслаждением вытянул затекшие ноги.
– Это был обычный глупый сон, – она покачала головой. – Пожалуйста, уйдем отсюда.
Сэр Мармадьюк надел пальто, закинул за спину свой мешок и открыл дверь. Он обежал все вокруг внимательным взглядом, но всюду сияла свежестью промытая листва, солнечные лучи играли на траве. Следов Тома нигде не было видно.
– О, Джон, – девушка весело огляделась. – «Утро радость несет!» Взгляни, как красиво! – Она раскинула руки, словно желая обнять это чудесное утро. – Бог очень добр, и он всегда приходит на помощь. Улыбнись же, Джон!
Сэр Мармадьюк повиновался. Ева-Энн подхватила его под руку вывела из полумрака сарая под лучистое сияние нового дня.
Глава XIV,
которая знакомит читателя с Горацием, ослом воистину замечательным
Сэр Мармадьюк, еще не до конца проснувшись, приподнялся и огляделся. Он находился в неглубокой канаве, заросшей травой и полевыми цветами; откуда-то сверху доносился аромат жимолости. Отовсюду слышался птичий щебет, из поднебесья лилась жизнерадостная песнь жаворонка, а где-то совсем рядом журчал ручей. Летний воздух был наполнен веселой суматохой, но сэр Мармадьюк словно не замечал ничего вокруг. Он с беспокойством озирался, пока наконец не заметил приколотого к рукаву пальто клочка бумаги. Записка, написанная крупными округлыми буквами, гласила:
– Гораций! – раздался совсем рядом хриплый голос. – Подумай о своей мерзкой шкуре, дьявольское отродье! Еще раз так сделаешь, и уж я тебя взгрею. Ух, как я ненавижу тебя, глупая скотина. За пять бы шиллингов тебя продал, только где найти дурака, который захочет расстаться даже с такими деньгами ради вислоухого отродья Сатаны. Ну-ка убери свою мерзкую морду от котла, или я отрежу твои дурацкие уши! И оставь в покое башмаки, они вовсе несъедобны! И не лезь копытом в сковородку, бесстыжая тварь!
Сэр Мармадьюк высунул голову из канавы и посмотрел в сторону, откуда доносилось сварливое ворчание. За кустами стояла небольшая палатка, перед ней восседал на табурете толстый человек. Он плел корзину, непрерывно отвлекаясь от своего занятия, дабы излить очередную порцию брани и упреков на небольшого и крайне грязного осла, мирно пощипывавшего траву.
– Гораций! – человек погрозил ослу кулаком. – Гораций, ты слышишь меня, гнусная скотина? Я ненавижу тебя всего, от твоего тупого носа до кончика твоего грязного хвоста, от копыт до холки! Так бы и утопил тебя в кипящем эле, будь мне это по карману.
Тут осел поднял свою лохматую голову и, не прекращая жевать, тряхнул сначала одним ухом, затем другим.
– Ну это уж наглость! – проворчал человек. – Сейчас я хорошенько пну тебя в брюхо, вот что я сделаю!
Осел стукнул копытом и заревел.
– Ладно, Гораций, ты у меня дождешься! Я знаю одного парня, который даст за тебя два фунта и десять шиллингов, но уж с ним-то ты не подурачишься. Этот парень тебе спуску не даст, наглая ты скотина, он тебе все внутренности отобьет, он-то тебя заставит работать, это так же верно, как то, что меня зовут Сэмюэль Спэнг!
Осел тряхнул головой, повернулся к своему хозяину задом, взбрыкнул копытами, и ошарашенный мистер Спэнг очутился на земле.
– Ну ты мне заплатишь, – заорал он в ярости, – я сейчас отобью все твои поганые кишки!
– Не делайте этого, мистер Спэнг.
Человечек резко обернулся. При виде сэра Мармадьюка, величественно возвышающегося над кустами жимолости, его и без того круглые глаза округлились еще больше.
– Не делать? – изумленно переспросил он. – Что не делать?
– Не бейте своего осла.
– Почему это? Разве он не заслуживает хорошей трепки за свой дьявольский нрав?
– Я всегда полагал, что ослы – самый терпеливые животные…
– Терпеливые? Взгляните на Горация! В прошлое воскресенье он насквозь прокусил мне брюки. Что вы на это скажете?
– Удивительно!
– Вот именно! – кивнул мистер Спэнг с самым мрачным видом. – А кусается-то он пребольно! Но наглая скотина этим не удовлетворилась, в тот же самый день он съел мой картуз.
– Съел картуз? – серьезно переспросил сэр Мармадьюк.
– Ну да, мой любимый картуз! Разве это не мстительное существо?
– И все же не бейте его.
– Да почему? Разве он не моя собственность?
– Да, до тех пор, пока его кто-нибудь не купил у вас, – глаза джентльмена пристально изучали животное.
– Да кто его купит? – горестно откликнулся человечек. – Кто купит этого четвероногого мерзавца, скажите на милость?
– Я.
– Вы?!
– Даю вам за него два фунта и десять шиллингов.
– Ну да, как же! – насмешливо воскликнул мистер Спэнг. – Идите своей дорогой, приятель!
– Вот ваши деньги. – Сэр Мармадьюк достал кошелек.
Человечек задумчиво взглянул на монеты.
– Сколько?
– Я даю вам ту цену, которую вы сами и назначили, – два фунта и десять шиллингов.
Мистер Спэнг энергично затряс головой.
– Даже и не мечтайте! Два фунта и десять шиллингов! Я вот что вам скажу – я и за пять золотых гиней не продам своего Горация! Ведь это само воплощение осла! Все в нем на месте, никаких недостатков, если, конечно, не считать излишней наглости, черт бы его побрал! В этом грешном мире есть много ослов, но Гораций только один, и пяти фунтов не хватит, чтобы купить его!
– Десять!
– Боже! – выдохнул мистер Спэнг, рухнув на табурет. – Десять фунтов за Горация!
– Гиней! – Сэр Мармадьюк зазвенел монетами. – Десять гиней за Горация, палатку, вьючное седло и все остальное снаряжение.
– Бог мой! – вырвалось у владельца осла. – Вот это щедрость, разрази меня гром, коли это не так!
Сэр Мармадьюк спустился по склону и, отсчитав деньги в подставленную руку, повернулся к своему приобретению, а мистер Спэнг принялся перечислять.
– Один осел, один шатер, один чайник, две кружки – одна оловянная, другая треснутая, одно вьючное седло, вилка, ложка, почесыватель.
– А это что? – изумился сэр Мармадьюк, когда мистер Спэнг показал ему крепкую палку с длинным железным наконечником.
– Кого вы думаете, уважает в этом грешном мире Гораций? Короля? Нет. Папу Римского? Нет. Гораций ценит и уважает лишь вот это! – Спэнг потряс палкой. – Почесыватель! Глядите, – размахивая палкой, он направился к ослу, но хитрое животное, выплюнув какой-то цветастую тряпку, отступило на всю длину привязанной к колу веревки.
– А что это он ест? – осведомился сэр Мармадьюк.
– Ах ты негодник! – воскликнул мистер Спэнг и подобрал порядком изжеванный шейный платок, – ведь я же купил его совсем недавно! – Он повернулся к ослу с явным намерением дать ему хорошего пинка, но тут вмешался сэр Мармадьюк.
– Эй, постойте, не трогайте моего осла!
– Не трогать?! Да вы только взгляните, что он сделал с моим лучшим платком.
– Во сколько он вам обошелся?
– Я купил этот платок на прошлой неделе на ярмарке в Петворте за шесть пенсов.
– Я даю вам шиллинг.
– Шиллинг! Целый боб!? – Спэнг захлопал глазами, – Боже!
– Осел должен хорошо питаться, – без тени улыбки заявил сэр Мармадьюк, – а поскольку он теперь является моей собственностью, то я должен позаботиться о фураже для него. Так что берите шиллинг и верните ему платок.
– Разрази меня гром! – воскликнул Спэнг, кладя шиллинг в карман. – Никогда не слышал, чтоб ослов кормили платками, но если вы так хотите, – он швырнул платок ослу.
Животное с крайне высокомерным видом обнюхало подношение, затем нехотя принялось жевать, прикрыв глаза и прядая ушами.
– Похоже, ему нравится, – сказал сэр Мармадьюк задумчиво.
– Ах, ах, ах! – проворчал Спэнг, – жаль, что у нас нет утюга, придется ему довольствоваться измятым платком.
– А овес у вас к нему не прилагается? – спросил сэр Мармадьюк, продолжая с огромным интересом наблюдать за своим четвероногим приобретением.
– Овес? – воскликнул мистер Спэнг, в изумлении распахнув круглые глаза. – Если вы попробуете дать ему овса, он полезет на дерево подобно вспугнутой белке.
– А сено?
– Сено? – Спэнг покачал головой. – Сено для Горация, что для меня шампанское с устрицами. Нет, приятель, он питается травой, иногда ему перепадет куст чертополоха, а вообще он ест все, что сумеет стащить. Взгляните на мой картуз! – И он стянул свой головной убор весьма потрепанного вида и удрученно покачал головой. – А ведь он был как новенький, пока это отродье не попыталось съесть его! – горестно вздохнул он, – мне он стоил семь шиллингов и…
– Его имя Гораций?
– Нет! Гораций – это кличка, а не имя, так же как Го, или Гор, или Гоц. Не смотрите на меня так изумленно, приятель, Сэм Спэнг умеет ставить свою подпись и читать напечатанные буквы даже написанные от руки, если, конечно, почерк разборчивый. И помните, если Гораций заупрямится, надо пустить в ход почесыватель, и эта скотина станет как шелковый. Должен сказать, вы по-справедливости обошлись со мной, если не считать картуза, который ваш осел нагло сжевал.
– Это животное в тот момент еще не было моей собственностью, – с улыбкой ответил сэр Мармадьюк.
– Это верно, – вздохнул мистер Спэнг. – Тогда я пойду. Что ж, доброго вам пути, приятель, удачи в дороге!
– И вам того же, мистер Спэнг.
Человечек кинул свирепый взгляд на невозмутимое животное, добродушно кивнул нашему герою и начал удивительно проворно взбираться по крутому склону лощины. Наверху он оглянулся.
– Гораций во вторник съел кусок от палатки, – крикнул он, словно повинуясь какому-то внутреннему побуждению, – но если прикрыть дыру крышкой от котелка, то палатка все-таки убережет вас от дождя и ветра.
– Благодарю за совет, – ответил джентльмен.
– Не стоит! – Спэнг помедлил, – чайник протекает, если его хорошенько не заткнуть! – возвестил он сверху.
– Ну так, значит, придется его хорошенько заткнуть, мистер Спэнг.
– А у одного из котелков нет ручки, так что с ним надо быть поаккуратнее!
– Аккуратность – это мой девиз, мистер Спэнг.
– Принимая во внимание эти обстоятельства, быть может, мне надо вернуть тот шиллинг, что вы отдали за платок?
– Сделка есть сделка, мистер Спэнг, но все равно спасибо. Я полагаю, вьючное седло в порядке?
– Приятель, седло отличное! На него можно взвалить весь ваш груз.
– Приятно слышать. Это все, мистер Спэнг?
– Вот еще что, сэр… Я вижу, вы джентльмен, и к тому же порядочный человек, а потому, сэр, Сэмюэль Спэнг от всего сердца желает вам добра!
С этими словами человечек сорвал свой потрепанный картуз и помахал на прощание, сэр Мармадьюк в ответ совершенно серьезно начал размахивать почесывателем. Но вот круглое лицо и низенькая фигура скрылись из виду.
Сэр Мармадьюк уселся на табурет и погрузился в созерцание доселе невиданного им существа, славящегося трудолюбием и терпеливостью.
Сэр Мармадьюк, еще не до конца проснувшись, приподнялся и огляделся. Он находился в неглубокой канаве, заросшей травой и полевыми цветами; откуда-то сверху доносился аромат жимолости. Отовсюду слышался птичий щебет, из поднебесья лилась жизнерадостная песнь жаворонка, а где-то совсем рядом журчал ручей. Летний воздух был наполнен веселой суматохой, но сэр Мармадьюк словно не замечал ничего вокруг. Он с беспокойством озирался, пока наконец не заметил приколотого к рукаву пальто клочка бумаги. Записка, написанная крупными округлыми буквами, гласила:
Сэр Мармадьюк успокоенно откинулся на мягкую траву; только сейчас он услышал и радостную песнь жаворонка, и веселое журчание ручья, ощутил аромат цветов. Он был счастлив лишь от одной мысли, что жив.
Милый друг Джон,
я отправилась на поиски обеда. Жди и не беспокойся о любящей тебя Еве.
P.S. Не потеряй булавку, она еще пригодится.
– Гораций! – раздался совсем рядом хриплый голос. – Подумай о своей мерзкой шкуре, дьявольское отродье! Еще раз так сделаешь, и уж я тебя взгрею. Ух, как я ненавижу тебя, глупая скотина. За пять бы шиллингов тебя продал, только где найти дурака, который захочет расстаться даже с такими деньгами ради вислоухого отродья Сатаны. Ну-ка убери свою мерзкую морду от котла, или я отрежу твои дурацкие уши! И оставь в покое башмаки, они вовсе несъедобны! И не лезь копытом в сковородку, бесстыжая тварь!
Сэр Мармадьюк высунул голову из канавы и посмотрел в сторону, откуда доносилось сварливое ворчание. За кустами стояла небольшая палатка, перед ней восседал на табурете толстый человек. Он плел корзину, непрерывно отвлекаясь от своего занятия, дабы излить очередную порцию брани и упреков на небольшого и крайне грязного осла, мирно пощипывавшего траву.
– Гораций! – человек погрозил ослу кулаком. – Гораций, ты слышишь меня, гнусная скотина? Я ненавижу тебя всего, от твоего тупого носа до кончика твоего грязного хвоста, от копыт до холки! Так бы и утопил тебя в кипящем эле, будь мне это по карману.
Тут осел поднял свою лохматую голову и, не прекращая жевать, тряхнул сначала одним ухом, затем другим.
– Ну это уж наглость! – проворчал человек. – Сейчас я хорошенько пну тебя в брюхо, вот что я сделаю!
Осел стукнул копытом и заревел.
– Ладно, Гораций, ты у меня дождешься! Я знаю одного парня, который даст за тебя два фунта и десять шиллингов, но уж с ним-то ты не подурачишься. Этот парень тебе спуску не даст, наглая ты скотина, он тебе все внутренности отобьет, он-то тебя заставит работать, это так же верно, как то, что меня зовут Сэмюэль Спэнг!
Осел тряхнул головой, повернулся к своему хозяину задом, взбрыкнул копытами, и ошарашенный мистер Спэнг очутился на земле.
– Ну ты мне заплатишь, – заорал он в ярости, – я сейчас отобью все твои поганые кишки!
– Не делайте этого, мистер Спэнг.
Человечек резко обернулся. При виде сэра Мармадьюка, величественно возвышающегося над кустами жимолости, его и без того круглые глаза округлились еще больше.
– Не делать? – изумленно переспросил он. – Что не делать?
– Не бейте своего осла.
– Почему это? Разве он не заслуживает хорошей трепки за свой дьявольский нрав?
– Я всегда полагал, что ослы – самый терпеливые животные…
– Терпеливые? Взгляните на Горация! В прошлое воскресенье он насквозь прокусил мне брюки. Что вы на это скажете?
– Удивительно!
– Вот именно! – кивнул мистер Спэнг с самым мрачным видом. – А кусается-то он пребольно! Но наглая скотина этим не удовлетворилась, в тот же самый день он съел мой картуз.
– Съел картуз? – серьезно переспросил сэр Мармадьюк.
– Ну да, мой любимый картуз! Разве это не мстительное существо?
– И все же не бейте его.
– Да почему? Разве он не моя собственность?
– Да, до тех пор, пока его кто-нибудь не купил у вас, – глаза джентльмена пристально изучали животное.
– Да кто его купит? – горестно откликнулся человечек. – Кто купит этого четвероногого мерзавца, скажите на милость?
– Я.
– Вы?!
– Даю вам за него два фунта и десять шиллингов.
– Ну да, как же! – насмешливо воскликнул мистер Спэнг. – Идите своей дорогой, приятель!
– Вот ваши деньги. – Сэр Мармадьюк достал кошелек.
Человечек задумчиво взглянул на монеты.
– Сколько?
– Я даю вам ту цену, которую вы сами и назначили, – два фунта и десять шиллингов.
Мистер Спэнг энергично затряс головой.
– Даже и не мечтайте! Два фунта и десять шиллингов! Я вот что вам скажу – я и за пять золотых гиней не продам своего Горация! Ведь это само воплощение осла! Все в нем на месте, никаких недостатков, если, конечно, не считать излишней наглости, черт бы его побрал! В этом грешном мире есть много ослов, но Гораций только один, и пяти фунтов не хватит, чтобы купить его!
– Десять!
– Боже! – выдохнул мистер Спэнг, рухнув на табурет. – Десять фунтов за Горация!
– Гиней! – Сэр Мармадьюк зазвенел монетами. – Десять гиней за Горация, палатку, вьючное седло и все остальное снаряжение.
– Бог мой! – вырвалось у владельца осла. – Вот это щедрость, разрази меня гром, коли это не так!
Сэр Мармадьюк спустился по склону и, отсчитав деньги в подставленную руку, повернулся к своему приобретению, а мистер Спэнг принялся перечислять.
– Один осел, один шатер, один чайник, две кружки – одна оловянная, другая треснутая, одно вьючное седло, вилка, ложка, почесыватель.
– А это что? – изумился сэр Мармадьюк, когда мистер Спэнг показал ему крепкую палку с длинным железным наконечником.
– Кого вы думаете, уважает в этом грешном мире Гораций? Короля? Нет. Папу Римского? Нет. Гораций ценит и уважает лишь вот это! – Спэнг потряс палкой. – Почесыватель! Глядите, – размахивая палкой, он направился к ослу, но хитрое животное, выплюнув какой-то цветастую тряпку, отступило на всю длину привязанной к колу веревки.
– А что это он ест? – осведомился сэр Мармадьюк.
– Ах ты негодник! – воскликнул мистер Спэнг и подобрал порядком изжеванный шейный платок, – ведь я же купил его совсем недавно! – Он повернулся к ослу с явным намерением дать ему хорошего пинка, но тут вмешался сэр Мармадьюк.
– Эй, постойте, не трогайте моего осла!
– Не трогать?! Да вы только взгляните, что он сделал с моим лучшим платком.
– Во сколько он вам обошелся?
– Я купил этот платок на прошлой неделе на ярмарке в Петворте за шесть пенсов.
– Я даю вам шиллинг.
– Шиллинг! Целый боб!? – Спэнг захлопал глазами, – Боже!
– Осел должен хорошо питаться, – без тени улыбки заявил сэр Мармадьюк, – а поскольку он теперь является моей собственностью, то я должен позаботиться о фураже для него. Так что берите шиллинг и верните ему платок.
– Разрази меня гром! – воскликнул Спэнг, кладя шиллинг в карман. – Никогда не слышал, чтоб ослов кормили платками, но если вы так хотите, – он швырнул платок ослу.
Животное с крайне высокомерным видом обнюхало подношение, затем нехотя принялось жевать, прикрыв глаза и прядая ушами.
– Похоже, ему нравится, – сказал сэр Мармадьюк задумчиво.
– Ах, ах, ах! – проворчал Спэнг, – жаль, что у нас нет утюга, придется ему довольствоваться измятым платком.
– А овес у вас к нему не прилагается? – спросил сэр Мармадьюк, продолжая с огромным интересом наблюдать за своим четвероногим приобретением.
– Овес? – воскликнул мистер Спэнг, в изумлении распахнув круглые глаза. – Если вы попробуете дать ему овса, он полезет на дерево подобно вспугнутой белке.
– А сено?
– Сено? – Спэнг покачал головой. – Сено для Горация, что для меня шампанское с устрицами. Нет, приятель, он питается травой, иногда ему перепадет куст чертополоха, а вообще он ест все, что сумеет стащить. Взгляните на мой картуз! – И он стянул свой головной убор весьма потрепанного вида и удрученно покачал головой. – А ведь он был как новенький, пока это отродье не попыталось съесть его! – горестно вздохнул он, – мне он стоил семь шиллингов и…
– Его имя Гораций?
– Нет! Гораций – это кличка, а не имя, так же как Го, или Гор, или Гоц. Не смотрите на меня так изумленно, приятель, Сэм Спэнг умеет ставить свою подпись и читать напечатанные буквы даже написанные от руки, если, конечно, почерк разборчивый. И помните, если Гораций заупрямится, надо пустить в ход почесыватель, и эта скотина станет как шелковый. Должен сказать, вы по-справедливости обошлись со мной, если не считать картуза, который ваш осел нагло сжевал.
– Это животное в тот момент еще не было моей собственностью, – с улыбкой ответил сэр Мармадьюк.
– Это верно, – вздохнул мистер Спэнг. – Тогда я пойду. Что ж, доброго вам пути, приятель, удачи в дороге!
– И вам того же, мистер Спэнг.
Человечек кинул свирепый взгляд на невозмутимое животное, добродушно кивнул нашему герою и начал удивительно проворно взбираться по крутому склону лощины. Наверху он оглянулся.
– Гораций во вторник съел кусок от палатки, – крикнул он, словно повинуясь какому-то внутреннему побуждению, – но если прикрыть дыру крышкой от котелка, то палатка все-таки убережет вас от дождя и ветра.
– Благодарю за совет, – ответил джентльмен.
– Не стоит! – Спэнг помедлил, – чайник протекает, если его хорошенько не заткнуть! – возвестил он сверху.
– Ну так, значит, придется его хорошенько заткнуть, мистер Спэнг.
– А у одного из котелков нет ручки, так что с ним надо быть поаккуратнее!
– Аккуратность – это мой девиз, мистер Спэнг.
– Принимая во внимание эти обстоятельства, быть может, мне надо вернуть тот шиллинг, что вы отдали за платок?
– Сделка есть сделка, мистер Спэнг, но все равно спасибо. Я полагаю, вьючное седло в порядке?
– Приятель, седло отличное! На него можно взвалить весь ваш груз.
– Приятно слышать. Это все, мистер Спэнг?
– Вот еще что, сэр… Я вижу, вы джентльмен, и к тому же порядочный человек, а потому, сэр, Сэмюэль Спэнг от всего сердца желает вам добра!
С этими словами человечек сорвал свой потрепанный картуз и помахал на прощание, сэр Мармадьюк в ответ совершенно серьезно начал размахивать почесывателем. Но вот круглое лицо и низенькая фигура скрылись из виду.
Сэр Мармадьюк уселся на табурет и погрузился в созерцание доселе невиданного им существа, славящегося трудолюбием и терпеливостью.
Глава XV,
которая не повествует ни о чем конкретном
Ева-Энн возвращалась по тенистой лесной дороге; девушка двигалась с той гибкостью, с той непринужденной грацией, что свойственны лишь пылкой юности. Сэр Мармадьюк наблюдал за ней, сидя в своей канаве, и ему на ум приходили то стремительный полет ласточки, то исполненный благородства прыжок оленя, то легкое и неуловимое движение рыбы в прозрачных глубинах, он любовался своей спутницей, пока вдруг не осознал, что в руках у Евы-Энн большая корзина.
– Ей-богу! – воскликнул он, отбирая у девушки поклажу. – Она куда тяжелей, чем выглядит.
– Осторожней, Джон, там соус. Не наклоняй ее так сильно!
– Соус?
– Ну да, соус! Я встретил жену фермера, и она, добрая душа, продала мне пирог с мясом и фасолью.
– Чудесно, дитя мое! Я купил кое-кого, и у меня имеются большие подозрения, что зовут его Гораций.
– Что ты хочешь этим сказать, Джон? – девушка с беспокойством взглянула на джентльмена.
– А также палатку, два котелка и чайник!
– Ты бредишь, Джон?
– Взгляни сама!
Он повел девушку в лощину, где они и обнаружили Горация, с огромным аппетитом пожиравшего тростниковую подстилку. Невозмутимо чавкая, осел поднял лохматую голову и навострил длинное ухо. Хитрый глаз уставился на пришельцев. Сэр Мармадьюк отступил в сторону:
– Ева-Энн, позволь представить тебе Горация, нашего спутника в предстоящих странствиях.
– О, – звонко рассмеялась Ева, – какой у него умный взгляд!
– Примечательный факт, дитя мое, учитывая, что это всего-навсего осел!
– Но бедняжка голоден, Джон, посмотри, он совсем изголодался!
– Удивительно! – озадаченно согласился сэр Мармадьюк. – Гораций уже управился с шейным платком отнюдь немалых размеров, который вкупе с этой тростниковой подстилкой был призван утолить желания ослика. Но, похоже, этого не произошло. Этот осел – самая большая загадка на свете.
Ева засунула руку в корзину, извлекла большую морковку и протянула ее Горацию. Тот поднял морду, шершавый нос обнюхал соблазнительный овощ, и подстилка вмиг была забыта. Бархатистые губы деликатно приняли подношение из рук девушки.
– Он очень милый! – с восторгом сообщила Ева-Энн.
– Удивительно, – повторил наш джентльмен.
– Его надо почистить, Джон!
– И верно, при ближайшем рассмотрении животное выглядит до крайности неопрятным, дитя мое. Но пойдем посмотрим на наши остальные приобретения.
И как приятно было наблюдать, с какой радостью Ева-Энн рассматривала каждый предмет. Особенно заинтересовали ее помятые котелки.
– Они придутся так кстати, Джон! – воскликнула она, не отрывая горящих глаз от почерневших бесформенных уродцев.
– Два котелка и чайник! – несколько уныло откликнулся сэр Мармадьюк. – Один котелок, как мне сказали, без ручки, и оба они отвратительны на вид. Нужно немедленно их выкинуть…
– Ни в коем случае, Джон! Я их почищу, и они заблестят как новенькие.
– Ты не устаешь поражать меня, дитя мое!
– А вот и палатка! – восторженно воскликнула Ева.
– Палатка, – он помрачнел еще больше, – при ближайшем рассмотрении выглядит не менее отвратительно, чем посуда.
– Перестань, Джон, просто она такого цвета.
– С огромной дырой! – вздохнул он обреченно. – Хотя мне дали совет – прикрыть ее крышкой от котелка…
– Ничего страшного, я зачиню дыру, Джон.
– И тем не менее, Ева-Энн, палатка эта – одно расстройство.
– Зачем же ты купил ее?
– Во-первых, потому что продавалась только эта палатка, и, во-вторых, издалека она выглядела вполне прилично.
– Ты дорого за нее заплатил, Джон?
– Мне показалось, продавец был доволен.
– Что ж, это очень милая палатка, она мне нравится, – решила девушка.
– Благослови тебя Господь, дитя мое, ты слишком добра! Тебе придется довольствоваться этим неприглядным сооружением, пока мы не приобретем что-нибудь получше.
– Но мне не нужно ничего лучшего, ты и так очень добр и внимателен ко мне, эта палатка…
– Последний владелец, – сэр Мармадьюк с сомнением взглянул на полотняное сооружение, – выглядел довольно опрятно. И все же думаю, ее следует хорошенько встряхнуть и переставить на новое место, скажем, вон под то дерево, если ты согласна ночевать сегодня в этой лощине.
– Да, здесь очень удобно, и главное, уединенно. Вон там течет ручей, что тоже кстати, так что давай останемся здесь. Надо подогреть пирог. Я разведу костер.
– А я займусь палаткой.
Сняв сюртук, сэр Мармадьюк принялся за работу, и в конце концов не без труда сумел-таки свернуть палатку, совладав с путаницей из колышков и веревок. Он перетащил палатку на облюбованное место недалеко от журчащего ручья, где тенистые деревья и кусты создавали некое подобие беседки из листьев.
Ева-Энн возвращалась по тенистой лесной дороге; девушка двигалась с той гибкостью, с той непринужденной грацией, что свойственны лишь пылкой юности. Сэр Мармадьюк наблюдал за ней, сидя в своей канаве, и ему на ум приходили то стремительный полет ласточки, то исполненный благородства прыжок оленя, то легкое и неуловимое движение рыбы в прозрачных глубинах, он любовался своей спутницей, пока вдруг не осознал, что в руках у Евы-Энн большая корзина.
– Ей-богу! – воскликнул он, отбирая у девушки поклажу. – Она куда тяжелей, чем выглядит.
– Осторожней, Джон, там соус. Не наклоняй ее так сильно!
– Соус?
– Ну да, соус! Я встретил жену фермера, и она, добрая душа, продала мне пирог с мясом и фасолью.
– Чудесно, дитя мое! Я купил кое-кого, и у меня имеются большие подозрения, что зовут его Гораций.
– Что ты хочешь этим сказать, Джон? – девушка с беспокойством взглянула на джентльмена.
– А также палатку, два котелка и чайник!
– Ты бредишь, Джон?
– Взгляни сама!
Он повел девушку в лощину, где они и обнаружили Горация, с огромным аппетитом пожиравшего тростниковую подстилку. Невозмутимо чавкая, осел поднял лохматую голову и навострил длинное ухо. Хитрый глаз уставился на пришельцев. Сэр Мармадьюк отступил в сторону:
– Ева-Энн, позволь представить тебе Горация, нашего спутника в предстоящих странствиях.
– О, – звонко рассмеялась Ева, – какой у него умный взгляд!
– Примечательный факт, дитя мое, учитывая, что это всего-навсего осел!
– Но бедняжка голоден, Джон, посмотри, он совсем изголодался!
– Удивительно! – озадаченно согласился сэр Мармадьюк. – Гораций уже управился с шейным платком отнюдь немалых размеров, который вкупе с этой тростниковой подстилкой был призван утолить желания ослика. Но, похоже, этого не произошло. Этот осел – самая большая загадка на свете.
Ева засунула руку в корзину, извлекла большую морковку и протянула ее Горацию. Тот поднял морду, шершавый нос обнюхал соблазнительный овощ, и подстилка вмиг была забыта. Бархатистые губы деликатно приняли подношение из рук девушки.
– Он очень милый! – с восторгом сообщила Ева-Энн.
– Удивительно, – повторил наш джентльмен.
– Его надо почистить, Джон!
– И верно, при ближайшем рассмотрении животное выглядит до крайности неопрятным, дитя мое. Но пойдем посмотрим на наши остальные приобретения.
И как приятно было наблюдать, с какой радостью Ева-Энн рассматривала каждый предмет. Особенно заинтересовали ее помятые котелки.
– Они придутся так кстати, Джон! – воскликнула она, не отрывая горящих глаз от почерневших бесформенных уродцев.
– Два котелка и чайник! – несколько уныло откликнулся сэр Мармадьюк. – Один котелок, как мне сказали, без ручки, и оба они отвратительны на вид. Нужно немедленно их выкинуть…
– Ни в коем случае, Джон! Я их почищу, и они заблестят как новенькие.
– Ты не устаешь поражать меня, дитя мое!
– А вот и палатка! – восторженно воскликнула Ева.
– Палатка, – он помрачнел еще больше, – при ближайшем рассмотрении выглядит не менее отвратительно, чем посуда.
– Перестань, Джон, просто она такого цвета.
– С огромной дырой! – вздохнул он обреченно. – Хотя мне дали совет – прикрыть ее крышкой от котелка…
– Ничего страшного, я зачиню дыру, Джон.
– И тем не менее, Ева-Энн, палатка эта – одно расстройство.
– Зачем же ты купил ее?
– Во-первых, потому что продавалась только эта палатка, и, во-вторых, издалека она выглядела вполне прилично.
– Ты дорого за нее заплатил, Джон?
– Мне показалось, продавец был доволен.
– Что ж, это очень милая палатка, она мне нравится, – решила девушка.
– Благослови тебя Господь, дитя мое, ты слишком добра! Тебе придется довольствоваться этим неприглядным сооружением, пока мы не приобретем что-нибудь получше.
– Но мне не нужно ничего лучшего, ты и так очень добр и внимателен ко мне, эта палатка…
– Последний владелец, – сэр Мармадьюк с сомнением взглянул на полотняное сооружение, – выглядел довольно опрятно. И все же думаю, ее следует хорошенько встряхнуть и переставить на новое место, скажем, вон под то дерево, если ты согласна ночевать сегодня в этой лощине.
– Да, здесь очень удобно, и главное, уединенно. Вон там течет ручей, что тоже кстати, так что давай останемся здесь. Надо подогреть пирог. Я разведу костер.
– А я займусь палаткой.
Сняв сюртук, сэр Мармадьюк принялся за работу, и в конце концов не без труда сумел-таки свернуть палатку, совладав с путаницей из колышков и веревок. Он перетащил палатку на облюбованное место недалеко от журчащего ручья, где тенистые деревья и кусты создавали некое подобие беседки из листьев.