Страница:
Увидев меня, Антуан поднял голову:
— Привет, Адам!
— Этот сукин сын пытается меня уморить, — проверещал отец.
— Вывожу флегму из легких, — объяснил Антуан. — Там все прогнило, вот гадость и застаивается. — Он снова зашлепал. Спина отца оказалась болезненно бледная, белая как мука и совсем дряблая, будто мышц нет вовсе. Когда-то в детстве я почти боялся его спины: жилистой, мускулистой. Сейчас смотрю на стариковское тело с жалостью.
— Враль поганый! — сквозь подушки проныл отец. — Сказал, что просто подышим паром. А сам ребра ломает к чертовой матери. Я же на стероидах, у меня кости хрупкие, ты, ниггер несчастный!
— Эй, папа, — крикнул я, — кончай!
— Я тебе не тюремный петух, ниггер!
Антуан невозмутимо продолжал хлопать отца по спине.
— Папа, — сказал я, — этот парень гораздо больше и сильнее тебя. Неразумно с ним ссориться.
В сонных глазах Антуана промелькнуло удивление.
— Слушай, я в камере насмотрелся на чистокровных арийцев. Болтливый доходяга вроде этого — просто цветочек.
Я поморщился.
— Ах ты, сукин сын! — заорал отец. Между прочим, забыв про слово на букву "н".
— Я недоволен, — хмуро пожаловался папаша телевизору. — Видел, каким кроличьим дерьмом он меня пичкает?
— Это он про фрукты и овощи, — пояснил Антуан, устроившийся в кресле рядом. — Я знаю, что он любит: открывал холодильник. Большая банка говяжьей тушенки, венские сосиски и ливерка. Пока я здесь, никакой фигни вроде этой. Тебе нужна здоровая пища, Фрэнк, чтобы укрепить иммунитет. Простудишься, схватишь воспаление легких, попадешь в больницу, а мне что тогда делать? В больницу меня не возьмут.
— Господи!
— И никакой колы, хватит уже травиться. Питье нужно, чтобы разжижать слизь, но без кофеина. А еще калий и кальций, потому что ты употребляешь стероиды. — Антуан деловито перечислял пункты, тыкая указательным пальцем себе в ладонь — совсем как тренер боксера-тяжеловеса перед чемпионатом.
— Готовь какую хочешь отраву, я есть отказываюсь, — заявил отец.
— Сам себя уморишь. Ты же в десять раз слабее здорового, значит, ешь, копи силы, расти мышцы и все такое. Если умрешь под моим присмотром, то уж не из-за меня.
— Будто тебе не все равно, — парировал отец.
— Скажи еще, что я тебе могилу рою.
— Похоже на то.
— Если бы я хотел тебя убить, зачем тянуть кота за хвост? — сказал Антуан. — Хотя ты, наверное, думаешь, мне нравится. Типа я тащусь.
— Логично, однако! — вставил я.
— Ты глянь, какие часики! — вдруг закричал Антуан. Я забыл снять «Панерай». Видно, решил, что они все равно не заметят. — А ну покажь! — Он встал, подошел ко мне и всплеснул руками: — Блин, да они ж тысяч пять стоят! — Почти угадал, между прочим. Я смутился. Антуан получает меньше за два месяца работы. — Это итальянские, для ныряльщиков?
— Да-да, — поспешно сказал я.
— Хватит меня дурить! — Отцовский голос скрипнул, как ржавая дверная петля. — Хрен я вам поверю! — Тут он тоже увидел часы. — Ты выложил пять тысяч долларов за долбаные часы? Ну и дерьмо! Ты хоть понимаешь, сколько я гнул спину за пять тысяч баксов, пока тебя выучил? И все за какие-то часы?
— Это мои деньги, папа. — Я неуверенно добавил: — Капиталовложение.
— Ты меня что, за идиота держишь?! Какое еще, на хрен, вложение?
— Папа, послушай! Я только что сильно продвинулся по службе. Я работаю в компании «Трион системс» и получаю раза в два больше, чем в «Уайатте», понимаешь?
Отец уставился на меня:
— Не знаю, какие это деньги, если ты швыряешься пятью тысячами — даже сказать страшно!
— Хорошие деньги, папа. И если я хочу ими швыряться, то буду. Я их заработал.
— Он их заработал! — едко передразнил меня отец. — В следующий раз, когда захочешь вернуть мне, — он сипло вдохнул, — не знаю даже сколько десятков тысяч долларов, которые я на тебя угробил, это всегда пожалуйста.
Я чуть было не сказал, сколько денег я уже на него угробил, но успел сдержаться. Минутное ощущение превосходства того не стоило. Я снова и снова повторял себе: «Это не твой отец. Это его злобная карикатура, дурацкий мультяшка, замученный преднизолоном и психотропами». Да только я понимал: он остался таким же козлом, как и был раньше, только рубильник сволочизма повернулся еще на пару делений.
— Ты живешь в мире фантазий, — продолжал отец. Громкий вдох. — Ты думаешь, что костюмы за две тысячи, часы за пять, туфли за пятьсот делают тебя таким же, как они? — Он перевел дыхание. — А теперь послушай. Ты вырядился в карнавальный костюм, как на Хэллоуин, и все. Ты ряженый. Я говорю это потому, что ты мой сын и больше тебе этого никто не скажет. Ты обезьяна в смокинге, вот ты кто.
— О чем ты? — пробормотал я. Антуан тактично вышел из комнаты. Я покраснел.
«Он больной человек, — повторял я себе. — У него эмфизема в последней стадии. Он при смерти и не понимает, что говорит».
— Думаешь, когда-нибудь станешь одним из них? Мечтаешь небось, а? И они тебя примут, впустят в закрытые клубы, чтобы ты трахал их дочерей и играл с ними в гребаное поло! — Отец еле-еле вдохнул. — Они-то знают, кто ты, сынок, и откуда. Может, они и впустят тебя в свою песочницу, да как только ты забудешь, кто ты на самом деле, кто-нибудь обязательно напомнит.
Все, хватит! Заткнись наконец!
— Папа, в мире бизнеса все по-другому. — Я проявлял чудеса терпения. — Это не клуб. Все замешено на деньгах. Если помогаешь им делать деньги, значит, ты нужен.
— Ах, ну-у-ужен! — закивал отец. — Прекрасно сказано! Ты им нужен, как туалетная бумага тому, кто хочет посрать, ясно? А когда они вытрут задницу, то смоют тебя вместе с дерьмом. Им интересны победители, а ты — неудачник, и они не дадут тебе об этом забыть.
Я закатил глаза, покачал головой, но промолчал. В виске пульсировала вена. Вдох.
— Вообразил о себе черт знает что! И живешь в долбаном мире фантазий, как твоя мать. Она думала, что я ее недостоин, а сама кто была? Пшик, ноль без палочки. Одни фантазии. И ты такой же. Ноль без палочки. Два года морил мозги в частной школе, выучился в дорогом колледже, а как был никем, так и остался.
Отец опять вдохнул и добавил почти мягко:
— Я говорю это потому, что не хочу, чтобы тебя трахали так, как трахали меня, сынок. Как в той гребаной школе. Все эти богатенькие мамы и папы считали меня чужаком. И представляешь, до меня не сразу дошло, что они правы. Я им чужой. Я не такой, как они. И ты тоже. Чем скорее это поймешь, тем лучше.
— Лучше? Как тебе? — не удержался я. Само вырвалось. Он уставился на меня своими глазами-бусинками.
— Я хотя бы знаю, кто я такой. А ты, поганец, забыл.
28
29
30
31
32
— Привет, Адам!
— Этот сукин сын пытается меня уморить, — проверещал отец.
— Вывожу флегму из легких, — объяснил Антуан. — Там все прогнило, вот гадость и застаивается. — Он снова зашлепал. Спина отца оказалась болезненно бледная, белая как мука и совсем дряблая, будто мышц нет вовсе. Когда-то в детстве я почти боялся его спины: жилистой, мускулистой. Сейчас смотрю на стариковское тело с жалостью.
— Враль поганый! — сквозь подушки проныл отец. — Сказал, что просто подышим паром. А сам ребра ломает к чертовой матери. Я же на стероидах, у меня кости хрупкие, ты, ниггер несчастный!
— Эй, папа, — крикнул я, — кончай!
— Я тебе не тюремный петух, ниггер!
Антуан невозмутимо продолжал хлопать отца по спине.
— Папа, — сказал я, — этот парень гораздо больше и сильнее тебя. Неразумно с ним ссориться.
В сонных глазах Антуана промелькнуло удивление.
— Слушай, я в камере насмотрелся на чистокровных арийцев. Болтливый доходяга вроде этого — просто цветочек.
Я поморщился.
— Ах ты, сукин сын! — заорал отец. Между прочим, забыв про слово на букву "н".
* * *
Чуть погодя Антуан усадил отца перед телевизором и подключил трубками к кислородному аппарату.— Я недоволен, — хмуро пожаловался папаша телевизору. — Видел, каким кроличьим дерьмом он меня пичкает?
— Это он про фрукты и овощи, — пояснил Антуан, устроившийся в кресле рядом. — Я знаю, что он любит: открывал холодильник. Большая банка говяжьей тушенки, венские сосиски и ливерка. Пока я здесь, никакой фигни вроде этой. Тебе нужна здоровая пища, Фрэнк, чтобы укрепить иммунитет. Простудишься, схватишь воспаление легких, попадешь в больницу, а мне что тогда делать? В больницу меня не возьмут.
— Господи!
— И никакой колы, хватит уже травиться. Питье нужно, чтобы разжижать слизь, но без кофеина. А еще калий и кальций, потому что ты употребляешь стероиды. — Антуан деловито перечислял пункты, тыкая указательным пальцем себе в ладонь — совсем как тренер боксера-тяжеловеса перед чемпионатом.
— Готовь какую хочешь отраву, я есть отказываюсь, — заявил отец.
— Сам себя уморишь. Ты же в десять раз слабее здорового, значит, ешь, копи силы, расти мышцы и все такое. Если умрешь под моим присмотром, то уж не из-за меня.
— Будто тебе не все равно, — парировал отец.
— Скажи еще, что я тебе могилу рою.
— Похоже на то.
— Если бы я хотел тебя убить, зачем тянуть кота за хвост? — сказал Антуан. — Хотя ты, наверное, думаешь, мне нравится. Типа я тащусь.
— Логично, однако! — вставил я.
— Ты глянь, какие часики! — вдруг закричал Антуан. Я забыл снять «Панерай». Видно, решил, что они все равно не заметят. — А ну покажь! — Он встал, подошел ко мне и всплеснул руками: — Блин, да они ж тысяч пять стоят! — Почти угадал, между прочим. Я смутился. Антуан получает меньше за два месяца работы. — Это итальянские, для ныряльщиков?
— Да-да, — поспешно сказал я.
— Хватит меня дурить! — Отцовский голос скрипнул, как ржавая дверная петля. — Хрен я вам поверю! — Тут он тоже увидел часы. — Ты выложил пять тысяч долларов за долбаные часы? Ну и дерьмо! Ты хоть понимаешь, сколько я гнул спину за пять тысяч баксов, пока тебя выучил? И все за какие-то часы?
— Это мои деньги, папа. — Я неуверенно добавил: — Капиталовложение.
— Ты меня что, за идиота держишь?! Какое еще, на хрен, вложение?
— Папа, послушай! Я только что сильно продвинулся по службе. Я работаю в компании «Трион системс» и получаю раза в два больше, чем в «Уайатте», понимаешь?
Отец уставился на меня:
— Не знаю, какие это деньги, если ты швыряешься пятью тысячами — даже сказать страшно!
— Хорошие деньги, папа. И если я хочу ими швыряться, то буду. Я их заработал.
— Он их заработал! — едко передразнил меня отец. — В следующий раз, когда захочешь вернуть мне, — он сипло вдохнул, — не знаю даже сколько десятков тысяч долларов, которые я на тебя угробил, это всегда пожалуйста.
Я чуть было не сказал, сколько денег я уже на него угробил, но успел сдержаться. Минутное ощущение превосходства того не стоило. Я снова и снова повторял себе: «Это не твой отец. Это его злобная карикатура, дурацкий мультяшка, замученный преднизолоном и психотропами». Да только я понимал: он остался таким же козлом, как и был раньше, только рубильник сволочизма повернулся еще на пару делений.
— Ты живешь в мире фантазий, — продолжал отец. Громкий вдох. — Ты думаешь, что костюмы за две тысячи, часы за пять, туфли за пятьсот делают тебя таким же, как они? — Он перевел дыхание. — А теперь послушай. Ты вырядился в карнавальный костюм, как на Хэллоуин, и все. Ты ряженый. Я говорю это потому, что ты мой сын и больше тебе этого никто не скажет. Ты обезьяна в смокинге, вот ты кто.
— О чем ты? — пробормотал я. Антуан тактично вышел из комнаты. Я покраснел.
«Он больной человек, — повторял я себе. — У него эмфизема в последней стадии. Он при смерти и не понимает, что говорит».
— Думаешь, когда-нибудь станешь одним из них? Мечтаешь небось, а? И они тебя примут, впустят в закрытые клубы, чтобы ты трахал их дочерей и играл с ними в гребаное поло! — Отец еле-еле вдохнул. — Они-то знают, кто ты, сынок, и откуда. Может, они и впустят тебя в свою песочницу, да как только ты забудешь, кто ты на самом деле, кто-нибудь обязательно напомнит.
Все, хватит! Заткнись наконец!
— Папа, в мире бизнеса все по-другому. — Я проявлял чудеса терпения. — Это не клуб. Все замешено на деньгах. Если помогаешь им делать деньги, значит, ты нужен.
— Ах, ну-у-ужен! — закивал отец. — Прекрасно сказано! Ты им нужен, как туалетная бумага тому, кто хочет посрать, ясно? А когда они вытрут задницу, то смоют тебя вместе с дерьмом. Им интересны победители, а ты — неудачник, и они не дадут тебе об этом забыть.
Я закатил глаза, покачал головой, но промолчал. В виске пульсировала вена. Вдох.
— Вообразил о себе черт знает что! И живешь в долбаном мире фантазий, как твоя мать. Она думала, что я ее недостоин, а сама кто была? Пшик, ноль без палочки. Одни фантазии. И ты такой же. Ноль без палочки. Два года морил мозги в частной школе, выучился в дорогом колледже, а как был никем, так и остался.
Отец опять вдохнул и добавил почти мягко:
— Я говорю это потому, что не хочу, чтобы тебя трахали так, как трахали меня, сынок. Как в той гребаной школе. Все эти богатенькие мамы и папы считали меня чужаком. И представляешь, до меня не сразу дошло, что они правы. Я им чужой. Я не такой, как они. И ты тоже. Чем скорее это поймешь, тем лучше.
— Лучше? Как тебе? — не удержался я. Само вырвалось. Он уставился на меня своими глазами-бусинками.
— Я хотя бы знаю, кто я такой. А ты, поганец, забыл.
28
Воскресенье — единственная возможность выспаться. И конечно, Арнольд Мичем назначил встречу на самую рань. Вчера я вставил в ежедневное письмо имя «Донни»: значит, имеется информация. Мичем тут же ответил — приказал явиться на стоянку одного хозмага ровно в девять.
В магазине уже толпились люди — не все по воскресеньям дрыхнут, — народ покупал доски, плитку, дрели, семена травы и удобрения.
Минут через тридцать рядом с моей «ауди» притормозила черная «БМВ». Ну очень странно смотрится на фоне всяких пикапов и внедорожников! Арнольд Мичем нарядился в голубой кардиган и, похоже, ехал на гольф. Он знаком поманил меня в машину.
Я вручил ему компакт и папку.
— И что у нас тут? — спросил он.
— Список людей, которые работают в проекте «Аврора», — ответил я.
— Полный?
— Не знаю. Какой есть.
— Почему не полный?
— Сорок семь человек, — ответил я. — Для начала неплохо.
— Нам нужны все.
Я вздохнул:
— Попробую достать.
Секунду я помолчал — говорить или нет? Чем больше Мичем будет знать, тем сильнее начнет на меня давить. Но похвастаться тоже хочется. Наконец я сказал:
— Я добыл пароли босса.
— Какого босса? Лундгрена?
— Норы Соммерс.
Тот кивнул.
— Софтом?
— Нет, девайсом.
— И как используешь?
— Пороюсь в почте. Зайду в ежедневник и выясню, с кем назначены встречи.
— Это семечки, — оборвал меня Мичем. — Пора внедряться в «Аврору».
— Сейчас слишком опасно, — покачал я головой.
— Почему?
Мимо машины Мичема счастливый покупатель прокатил корзину, нагруженную зелеными мешками удобрения для начинающих садоводов «Скоттс». За ним бежали четверо или пятеро детишек. Мичем нажал кнопку и поднял стекло, потом повернулся ко мне и повторил:
— Почему?
— Впускают только со специальным бейджем.
— Так зайди у кого-нибудь в хвосте или укради бейдж — что хочешь! Снова отправлять тебя на ликбез?
— Всех, кто входит, записывают, на каждом входе турникет, так что тайком не проберешься.
— А уборщики?
— На каждом пропускном пункте камеры видеонаблюдения. Все очень сложно. Мне сейчас нельзя проколоться. Ни в коем случае.
Мичем немного сбавил обороты:
— Н-да, защита у них неплохая.
— Вам есть чему поучиться.
— Пошел ты, — огрызнулся он. — Как насчет личных дел сотрудников?
— Тоже засекречены, — сказал я.
— Это не «Аврора», попроще будет. Достань дела тех, кто как-то связан с «Авророй». Хотя бы всех из списка. — Мичем приподнял компакт.
— Могу на следующей неделе.
— Сегодня. В воскресенье как раз самое время.
— Завтра важный день. Наша команда делает презентацию для Годдарда.
Он смерил меня взглядом.
— Ты не слишком увлекся своей легендой? Не забыл, на кого работаешь?
— Я должен быть на высоте. Это важно для дела.
— Вот и повод провести вечерок в офисе, — сказал он и повернул ключ зажигания.
В магазине уже толпились люди — не все по воскресеньям дрыхнут, — народ покупал доски, плитку, дрели, семена травы и удобрения.
Минут через тридцать рядом с моей «ауди» притормозила черная «БМВ». Ну очень странно смотрится на фоне всяких пикапов и внедорожников! Арнольд Мичем нарядился в голубой кардиган и, похоже, ехал на гольф. Он знаком поманил меня в машину.
Я вручил ему компакт и папку.
— И что у нас тут? — спросил он.
— Список людей, которые работают в проекте «Аврора», — ответил я.
— Полный?
— Не знаю. Какой есть.
— Почему не полный?
— Сорок семь человек, — ответил я. — Для начала неплохо.
— Нам нужны все.
Я вздохнул:
— Попробую достать.
Секунду я помолчал — говорить или нет? Чем больше Мичем будет знать, тем сильнее начнет на меня давить. Но похвастаться тоже хочется. Наконец я сказал:
— Я добыл пароли босса.
— Какого босса? Лундгрена?
— Норы Соммерс.
Тот кивнул.
— Софтом?
— Нет, девайсом.
— И как используешь?
— Пороюсь в почте. Зайду в ежедневник и выясню, с кем назначены встречи.
— Это семечки, — оборвал меня Мичем. — Пора внедряться в «Аврору».
— Сейчас слишком опасно, — покачал я головой.
— Почему?
Мимо машины Мичема счастливый покупатель прокатил корзину, нагруженную зелеными мешками удобрения для начинающих садоводов «Скоттс». За ним бежали четверо или пятеро детишек. Мичем нажал кнопку и поднял стекло, потом повернулся ко мне и повторил:
— Почему?
— Впускают только со специальным бейджем.
— Так зайди у кого-нибудь в хвосте или укради бейдж — что хочешь! Снова отправлять тебя на ликбез?
— Всех, кто входит, записывают, на каждом входе турникет, так что тайком не проберешься.
— А уборщики?
— На каждом пропускном пункте камеры видеонаблюдения. Все очень сложно. Мне сейчас нельзя проколоться. Ни в коем случае.
Мичем немного сбавил обороты:
— Н-да, защита у них неплохая.
— Вам есть чему поучиться.
— Пошел ты, — огрызнулся он. — Как насчет личных дел сотрудников?
— Тоже засекречены, — сказал я.
— Это не «Аврора», попроще будет. Достань дела тех, кто как-то связан с «Авророй». Хотя бы всех из списка. — Мичем приподнял компакт.
— Могу на следующей неделе.
— Сегодня. В воскресенье как раз самое время.
— Завтра важный день. Наша команда делает презентацию для Годдарда.
Он смерил меня взглядом.
— Ты не слишком увлекся своей легендой? Не забыл, на кого работаешь?
— Я должен быть на высоте. Это важно для дела.
— Вот и повод провести вечерок в офисе, — сказал он и повернул ключ зажигания.
29
В тот же вечер я отправился в головной офис «Триона». Гараж оказался почти пустым: в здании скорее всего были только охранники, ребята из производственного отдела и пара трудоголиков, каким притворялся и я. На входе стояла какая-то недовольная латиноамериканка. Она и не глянула на меня, но я специально поздоровался, приняв рассеянно-глуповатое выражение лица. Поднялся в кубик и немного поработал по-настоящему: приготовил распечатки по продажам «Маэстро» в ЕБВА — то есть в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке. Цифры выглядели хреново, однако Нора потребовала выжать из них все, что можно.
На этаже было темно. Даже пришлось самому включать свет. Брр!
Мичему и Уайатту нужны личные дела тех, кто работает в «Авроре». В биографии должно быть написано, откуда их пригласили и чем они занимались раньше. Глядишь, и об «Авроре» что-то прояснится.
Правда, в отдел кадров просто так не зайти: как ни странно, секретность там соблюдалась получше, чем во многих других отделах. Во-первых, компьютеры кадровиков не подключались к основной сети; у них была своя, отдельная. Разумно, наверное. В личных делах и служебные характеристики, и пенсионные счета, и размеры опционов... А что, если простые работники узнают, сколько получает руководство, и взбунтуются?
Отдел кадров располагался на третьем этаже крыла "Е", довольно далеко от моего. Там было много административных отделов — центральных продаж, системного управления и прочего. По пути несколько запертых дверей, но мой бейджик наверняка справится.
Тут я вспомнил, что читающие устройства на контрольных пунктах отмечают, кто и когда прошел. Не то чтобы все это потом изучалось — а вдруг? Начнут расследовать и поймут, что вечером в воскресенье я ходил из своего отдела в кадровый.
Поэтому я спустился на лифте вниз и вышел с черного хода. Охранные системы безопасности фиксируют только входы, а не выходы, и бейдж не нужен. Наверное, правила пожарной безопасности. Как бы то ни было, я мог выбраться из здания незамеченным.
На улице уже стемнело. В подсветке матово-хромированные стены «Триона» блестели, стеклянные окна казались темно-синими. Было довольно тихо, лишь изредка по шоссе проносились машины.
Я подошел к крылу "Е" и увидел, как кто-то из него выходит.
— Эй, придержите дверь, а? — крикнул я и помахал своим бейджем мужчине, очень похожему на уборщика. — Дурацкий бейджик опять барахлит.
Тот задержал дверь, даже не взглянув на меня, и я преспокойно проник внутрь — без записи. С точки зрения охранной системы я по-прежнему сижу в своем кубике.
Поднялся по лестнице на третий этаж. Дверь на этаж не была закрыта. Тоже из соображений пожарной безопасности: в зданиях выше определенного уровня входы-выходы с этажей на лестницу должны легко открываться. Вероятно, на некоторых этажах бейджи проверяли прямо за дверью, но здесь я сразу попал в приемную.
Характерная обстановочка. Вся мебель под благородное красное дерево — мол, мы настроены серьезно и надеемся, что вы тоже. Удобные стулья с яркой обивкой — присаживайтесь, мы вас не скоро отпустим.
Я огляделся в поисках камер. Вроде нет. По идее и не должно быть, это же не банк — да кто их знает?
В приглушенном свете приемная казалась еще внушительнее, чем днем. Или мрачнее.
Я задумался: как же пробраться в сам отдел? Лучше всего попросить уборщиков, но они, видимо, приходят только поздно вечером или рано утром. Стало быть, повторим прием под названием «Мой бейджик барахлит». Я спустился вниз и из другого входа зашел в вестибюль. Перед охранным монитором сидела женщина с пышной медно-рыжей прической и смотрела повтор «Последнего героя».
— А я-то думал, меня одного заставляют работать на выходных, — сказал я.
Женщина подняла глаза, вежливо улыбнулась и снова повернулась к «Герою». Я выглядел как свой, с бейджем на поясе, зашел со служебного входа — все в порядке. Мадам не из разговорчивых, вот и славно: она сделает что угодно, лишь бы я не мешал ей смотреть телевизор.
— Послушайте, — обратился я к женщине, — извините за беспокойство, но у вас нет машинки, которая чинит бейджи? Я не то чтобы хотел попасть к себе в офис, однако деваться некуда, а то с работы выгонят. Дурацкая машинка меня пускать не хочет. Будто знает, что я должен сидеть дома и смотреть футбол, понимаете?
Она улыбнулась. Видно, не привыкла, что работники «Триона» вообще ее замечают.
— Сочувствую, — сказала она. — Женщина, которая занимается бейджами, будет только завтра утром.
— Черт возьми! Как же мне войти? Я не могу ждать до завтра. Я и так в полном ауте.
Она кивнула, взяла трубку.
— Фрэнк, ты нам не поможешь?
Фрэнк, охранник, появился через пару минут. Это был мелкий, суховатый, смуглый мужичок лет за пятьдесят с париком-нахлобучкой из черных-пречерных волос на седеющей голове. Никогда не понимал: зачем носить одну накладку всю жизнь и даже не придать ей убедительности?
Мы поднялись на лифте на третий. Я было начал вешать охраннику лапшу про иерархически изолированную систему идентификационных карточек, но тот кисло посмотрел на меня и засел разговор о спорте. Ради Бога. Он фанател по «Денвер бронкоз», я притворился, что я тоже. У дверей он достал свой бейдж, который, наверное, давал доступ ко всему крылу, и помахал им перед считывающим устройством.
— Не заработайся.
— Спасибо, брат, — сказал я.
Охранник повернулся и смерил меня взглядом.
— И бейдж почини.
На этаже было темно. Даже пришлось самому включать свет. Брр!
Мичему и Уайатту нужны личные дела тех, кто работает в «Авроре». В биографии должно быть написано, откуда их пригласили и чем они занимались раньше. Глядишь, и об «Авроре» что-то прояснится.
Правда, в отдел кадров просто так не зайти: как ни странно, секретность там соблюдалась получше, чем во многих других отделах. Во-первых, компьютеры кадровиков не подключались к основной сети; у них была своя, отдельная. Разумно, наверное. В личных делах и служебные характеристики, и пенсионные счета, и размеры опционов... А что, если простые работники узнают, сколько получает руководство, и взбунтуются?
Отдел кадров располагался на третьем этаже крыла "Е", довольно далеко от моего. Там было много административных отделов — центральных продаж, системного управления и прочего. По пути несколько запертых дверей, но мой бейджик наверняка справится.
Тут я вспомнил, что читающие устройства на контрольных пунктах отмечают, кто и когда прошел. Не то чтобы все это потом изучалось — а вдруг? Начнут расследовать и поймут, что вечером в воскресенье я ходил из своего отдела в кадровый.
Поэтому я спустился на лифте вниз и вышел с черного хода. Охранные системы безопасности фиксируют только входы, а не выходы, и бейдж не нужен. Наверное, правила пожарной безопасности. Как бы то ни было, я мог выбраться из здания незамеченным.
На улице уже стемнело. В подсветке матово-хромированные стены «Триона» блестели, стеклянные окна казались темно-синими. Было довольно тихо, лишь изредка по шоссе проносились машины.
Я подошел к крылу "Е" и увидел, как кто-то из него выходит.
— Эй, придержите дверь, а? — крикнул я и помахал своим бейджем мужчине, очень похожему на уборщика. — Дурацкий бейджик опять барахлит.
Тот задержал дверь, даже не взглянув на меня, и я преспокойно проник внутрь — без записи. С точки зрения охранной системы я по-прежнему сижу в своем кубике.
Поднялся по лестнице на третий этаж. Дверь на этаж не была закрыта. Тоже из соображений пожарной безопасности: в зданиях выше определенного уровня входы-выходы с этажей на лестницу должны легко открываться. Вероятно, на некоторых этажах бейджи проверяли прямо за дверью, но здесь я сразу попал в приемную.
Характерная обстановочка. Вся мебель под благородное красное дерево — мол, мы настроены серьезно и надеемся, что вы тоже. Удобные стулья с яркой обивкой — присаживайтесь, мы вас не скоро отпустим.
Я огляделся в поисках камер. Вроде нет. По идее и не должно быть, это же не банк — да кто их знает?
В приглушенном свете приемная казалась еще внушительнее, чем днем. Или мрачнее.
Я задумался: как же пробраться в сам отдел? Лучше всего попросить уборщиков, но они, видимо, приходят только поздно вечером или рано утром. Стало быть, повторим прием под названием «Мой бейджик барахлит». Я спустился вниз и из другого входа зашел в вестибюль. Перед охранным монитором сидела женщина с пышной медно-рыжей прической и смотрела повтор «Последнего героя».
— А я-то думал, меня одного заставляют работать на выходных, — сказал я.
Женщина подняла глаза, вежливо улыбнулась и снова повернулась к «Герою». Я выглядел как свой, с бейджем на поясе, зашел со служебного входа — все в порядке. Мадам не из разговорчивых, вот и славно: она сделает что угодно, лишь бы я не мешал ей смотреть телевизор.
— Послушайте, — обратился я к женщине, — извините за беспокойство, но у вас нет машинки, которая чинит бейджи? Я не то чтобы хотел попасть к себе в офис, однако деваться некуда, а то с работы выгонят. Дурацкая машинка меня пускать не хочет. Будто знает, что я должен сидеть дома и смотреть футбол, понимаете?
Она улыбнулась. Видно, не привыкла, что работники «Триона» вообще ее замечают.
— Сочувствую, — сказала она. — Женщина, которая занимается бейджами, будет только завтра утром.
— Черт возьми! Как же мне войти? Я не могу ждать до завтра. Я и так в полном ауте.
Она кивнула, взяла трубку.
— Фрэнк, ты нам не поможешь?
Фрэнк, охранник, появился через пару минут. Это был мелкий, суховатый, смуглый мужичок лет за пятьдесят с париком-нахлобучкой из черных-пречерных волос на седеющей голове. Никогда не понимал: зачем носить одну накладку всю жизнь и даже не придать ей убедительности?
Мы поднялись на лифте на третий. Я было начал вешать охраннику лапшу про иерархически изолированную систему идентификационных карточек, но тот кисло посмотрел на меня и засел разговор о спорте. Ради Бога. Он фанател по «Денвер бронкоз», я притворился, что я тоже. У дверей он достал свой бейдж, который, наверное, давал доступ ко всему крылу, и помахал им перед считывающим устройством.
— Не заработайся.
— Спасибо, брат, — сказал я.
Охранник повернулся и смерил меня взглядом.
— И бейдж почини.
30
Отдел кадров ничуть не отличался от других этажей «Триона» — все те же кубики. Горело только аварийное освещение, лампы дневного света на потолке были выключены. Я походил по кубикам, проверил, нет ли кого. Заодно нашел ящики с документами: длинную бежевую конструкцию посреди этажа.
Теоретически данные можно получить из сети, но для этого нужен пароль. Раз уж я тут, то оставлю еще один девайс для записи нажатий на клавиши. За них все равно платит «Уайатт телеком».
А теперь нужно порыться в ящиках, и пошустрее. Чем больше времени я тут проведу, тем больше вероятность, что меня застукают.
И как документы разложены? По алфавиту? По личным номерам? Я читал карточку за карточкой и только расстраивался. Зря я решил, что справлюсь в темпе вальса. Чего тут только не было! «Дополнительные выплаты и льготы», «Пенсии и ренты», «Отпуска: оплачиваемые, за свой счет, по болезни», «Заявления на пособие по нетрудоспособности» и «Оспоренные заявления», «Иммиграция и натурализация»... С ума сойти можно.
В голове крутилась слащавая старая песенка — «В бегах», что ли: ее пел Пол Маккартни в группе «Уингс». То есть не в лучший период творчества. Мерзкая музыка, еще хуже, чем Селин Дион, но цепляется страшно. И слова дурацкие: «Посреди села били колокола по кроликам в бегах!» Ну и ладно.
Я попробовал открыть один ящик — безрезультатно. Заперты. Ключ скорее всего один и тот же. Пока я искал стол администратора, проклятая песня продолжалась: «А местный судья зол на меня»... Да, ключ от ящиков нашелся в незакрытом верхнем ящике. Елки зеленые, Мичем говорил правду: никто ключи далеко не прячет.
Я занялся алфавитной картотекой сотрудников.
Сначала я выбрал наугад имя из списка «Авроры» — Орен, Йона — и посмотрел на "О". Ничего. По другому имени — Пейтел, Санджей — то же самое. Даут, Питер — ноль по фазе. Странно... На всякий случай заглянул в ящики под названием «Выплата компенсаций: несчастные случаи». Безрезультатно. В пенсионной картотеке тоже. Эти фамилии нигде не значились.
«И тюремщик искал, и моряк искал»... Прямо наваждение какое-то — и о чем этот чертов стишок? Хоть кто-нибудь знает?
Что интересно — там, где должны были стоять личные дела, кое-где будто остались щелки, пустое место. Или у меня разыгралась фантазия? Я уже хотел на все плюнуть, как вдруг заметил рядом с ящиками нишу с табличкой: «Секретная документация: за разрешением на доступ обращаться к Джеймсу Сперлингу или Люси Селано».
В нише ящики стояли по номерам отделов и проектов. Джеймс Сперлинг, как я знал, начальник отдела кадров, а Люси Селано — секретарь-администратор. Я выбежал из ниши, за пару минут нашел ее стол, а еще через тридцать секунд достал ключи из нижнего правого ящика.
Я вернулся в нишу и вытащил ящик с номером «Авроры». Что-то звякнуло, словно от ящика отвалилась деталька. Они вообще пользуются картотекой? Или в основном работают в сети, а бумажные копии — только для юристов и аудиторов?
Вот так штука! Документов по «Авроре» не было. Вместо них между номерами до и после зияла дыра с полметра.
Кто-то их вытащил!!!
У меня замерло сердце и закружилась голова.
Краем глаза я увидел, как замигала яркая лампочка — ксеноновый строб под самым потолком, как раз у ниши. С чего бы это? Через пару секунд раздался оглушительный и хриплый вопль сирены.
Я каким-то образом привел в действие сигнализацию, которая стояла на секретных документах.
Завывания сирены понеслись по всему крылу.
Теоретически данные можно получить из сети, но для этого нужен пароль. Раз уж я тут, то оставлю еще один девайс для записи нажатий на клавиши. За них все равно платит «Уайатт телеком».
А теперь нужно порыться в ящиках, и пошустрее. Чем больше времени я тут проведу, тем больше вероятность, что меня застукают.
И как документы разложены? По алфавиту? По личным номерам? Я читал карточку за карточкой и только расстраивался. Зря я решил, что справлюсь в темпе вальса. Чего тут только не было! «Дополнительные выплаты и льготы», «Пенсии и ренты», «Отпуска: оплачиваемые, за свой счет, по болезни», «Заявления на пособие по нетрудоспособности» и «Оспоренные заявления», «Иммиграция и натурализация»... С ума сойти можно.
В голове крутилась слащавая старая песенка — «В бегах», что ли: ее пел Пол Маккартни в группе «Уингс». То есть не в лучший период творчества. Мерзкая музыка, еще хуже, чем Селин Дион, но цепляется страшно. И слова дурацкие: «Посреди села били колокола по кроликам в бегах!» Ну и ладно.
Я попробовал открыть один ящик — безрезультатно. Заперты. Ключ скорее всего один и тот же. Пока я искал стол администратора, проклятая песня продолжалась: «А местный судья зол на меня»... Да, ключ от ящиков нашелся в незакрытом верхнем ящике. Елки зеленые, Мичем говорил правду: никто ключи далеко не прячет.
Я занялся алфавитной картотекой сотрудников.
Сначала я выбрал наугад имя из списка «Авроры» — Орен, Йона — и посмотрел на "О". Ничего. По другому имени — Пейтел, Санджей — то же самое. Даут, Питер — ноль по фазе. Странно... На всякий случай заглянул в ящики под названием «Выплата компенсаций: несчастные случаи». Безрезультатно. В пенсионной картотеке тоже. Эти фамилии нигде не значились.
«И тюремщик искал, и моряк искал»... Прямо наваждение какое-то — и о чем этот чертов стишок? Хоть кто-нибудь знает?
Что интересно — там, где должны были стоять личные дела, кое-где будто остались щелки, пустое место. Или у меня разыгралась фантазия? Я уже хотел на все плюнуть, как вдруг заметил рядом с ящиками нишу с табличкой: «Секретная документация: за разрешением на доступ обращаться к Джеймсу Сперлингу или Люси Селано».
В нише ящики стояли по номерам отделов и проектов. Джеймс Сперлинг, как я знал, начальник отдела кадров, а Люси Селано — секретарь-администратор. Я выбежал из ниши, за пару минут нашел ее стол, а еще через тридцать секунд достал ключи из нижнего правого ящика.
Я вернулся в нишу и вытащил ящик с номером «Авроры». Что-то звякнуло, словно от ящика отвалилась деталька. Они вообще пользуются картотекой? Или в основном работают в сети, а бумажные копии — только для юристов и аудиторов?
Вот так штука! Документов по «Авроре» не было. Вместо них между номерами до и после зияла дыра с полметра.
Кто-то их вытащил!!!
У меня замерло сердце и закружилась голова.
Краем глаза я увидел, как замигала яркая лампочка — ксеноновый строб под самым потолком, как раз у ниши. С чего бы это? Через пару секунд раздался оглушительный и хриплый вопль сирены.
Я каким-то образом привел в действие сигнализацию, которая стояла на секретных документах.
Завывания сирены понеслись по всему крылу.
31
В любой момент сюда могла ворваться охрана. Не явились они, наверное, только потому, что сегодня воскресенье и их было меньше обычного.
Я кинулся к двери, больно ударился боком, но она не поддалась.
Я попробовал еще раз: нет. О Господи! Вторая дверь тоже закрылась.
Теперь понятно, что это было за звяканье. Когда я открыл ящик, включился механизм, который автоматически запирает все выходы. Я кинулся в другой конец этажа, и там выходы тоже не открывались. Закрыли даже пожарный ход на заднюю лестницу, а это точно против правил пожарной безопасности.
Я почувствовал себя крысой в лабиринте. Вот-вот подоспеют охранники и обязательно все обыщут.
Думай, думай! Задурить им голову, притвориться, будто «случайно» открыл не тот ящик? Фрэнк, охранник, который меня впустил, — может, удастся его убедить, что я просто забрел не туда и открыл не то. Я ему вроде понравился. А если он не поленится и проверит мой бейдж? Там написано, что я работаю совсем не в том отделе и не в том крыле!
Нет, нельзя так рисковать. Выбора нет, надо прятаться.
«Я застрял в четырех стенах!» — тошнотворно вопил Пол.
Вот черт!
Лампочка ярко мигала, сирена вопила — прямо авария на АЭС какая-то.
Прятаться так прятаться, только где? Сначала надо чем-то отвлечь охрану, подсунуть более или менее невинное объяснение. Дьявольщина, времени в обрез!
Если меня застукают, все кончено. Все. Я не просто потеряю работу в «Трионе». Будет гораздо хуже. Катастрофа, кошмар.
Я схватил первую попавшуюся мусорку. Там было пусто, и я смял лист бумаги, поджег и бросил туда. Потом бегом вернулся к нише и поставил металлическую корзину у стены. Достал из пачки сигарету и бросил туда же. Бумага ярко загорелась и задымила. Если сигарета сгорит не полностью, может, они решат, что во всем виноват чей-то окурок? А может, и нет.
С задней лестницы донеслись громкий топот, чьи-то голоса.
Нет, Господи, нет! Все кончено. Все кончено.
Тут я увидел маленькую дверь в нечто вроде кладовки и бросился туда. Дверь оказалась открытой. За ней был склад для расходников: узкий, длиной метра три половиной, вдоль стен — пачки бумаги и прочая фигня.
Свет включить я не отважился, однако в полутьме разглядел большой зазор между двумя полками.
Не успел закрыть за собой дверь, как отворилась вторая, и в отдел забежали люди.
Я втиснулся в щель и замер. Сигнализация продолжала гудеть, шум все приближался.
— Сюда! — раздался крик.
Мое сердце билось как бешеное. Я задержал дыхание и не шевелился, чтобы полки не скрипели и бумага не шуршала. Вряд ли в такой суматохе это имеет значение, и все-таки...
— ...чертова сигарета! — донеслось до меня.
— ...огнетушитель!.. — ответил кто-то.
Невыносимо долго, десять минут или полчаса — я боялся даже рукой двинуть, чтобы посмотреть на часы, — я простоял скорчившись, ни жив ни мертв. Ноги затекли, рубашка промокла от пота.
Мне казалось, что дверь кладовки вот-вот распахнется, меня увидят и концерт будет окончен.
Не знаю, что бы я сказал. А что тут скажешь? Меня застигли на месте преступления — какие могут быть оправдания? Если бы меня уволили, можно считать, еще очень повезло. Скорее всего «Трион» подал бы в суд. А уж о Уайатте и думать не хотелось.
И самое главное, ради чего эти жертвы? Все равно документы по «Авроре» испарились.
За дверью что-то зашипело. Огнетушитель, наверное. Крики утихли. Интересно, охрана вызывала своих пожарников или городских? Сработала ли моя уловка, или сейчас начнется обыск?
Мои ноги превратились в глыбы льда, по лицу стекал пот, плечи и спину свело.
Я стоял и ждал.
Иногда еще слышались голоса, но гораздо спокойнее, равнодушнее. Я попытался поднять левую руку, чтобы посмотреть, который час — где там! Рука так затекла, что пришлось долго ее щипать и трясти, пока я смог поднести ее к лицу и посмотреть на циферблат с подсветкой. Несколько минут одиннадцатого — а я был уверен, что уже за полночь.
Я потихоньку разогнулся, бесшумно подошел к двери и пару минут внимательно слушал. Ни звука. Похоже, все ушли: огонь потушили и поверили, что нарушителей не было. Многие люди, например, охранники, в глубине души завидуют компьютерам и им не доверяют, ведь те забирают у них кусок хлеба. Всегда приятно свалить проблему на глюк в охранной системе. Если повезет, никто не задумается о том, почему система обнаружения вторжения сработала раньше, чем пожарная сигнализация.
Я перевел дух и медленно открыл дверь.
Впереди и по бокам было вроде бы пусто. Я сделал пару шагов, замер, снова огляделся.
Никого.
Сильно пахло дымом и какой-то химией — наверное, средством из огнетушителя.
Я осторожно двинулся вдоль стены, подальше от окон и стеклянных дверей. Ближайший выход (не главный и не задний, по которому пришли охранники, а боковой) был закрыт.
Все закрыто.
Только не это!
Охрана не отключила автозапор. В кровь опять хлынул адреналин, я кинулся к дверям в приемную — то же самое.
Я все еще взаперти.
Что делать?
Выбора не было. Открыть двери изнутри невозможно. По крайней мере я этого не умел. И охранников не попросишь — не в этой ситуации.
Что ж, посижу тут, пока меня не выпустят. Значит, до утра, пока не придут уборщики. А то и того хуже, сотрудники. Вот тогда мне придется туго.
Кроме того, я дико устал. Мне было необходимо поспать. Я сел в кубик подальше от дверей и окон, положил голову на руки, как студент, заработавшийся в библиотеке, и мгновенно отрубился.
Я кинулся к двери, больно ударился боком, но она не поддалась.
Я попробовал еще раз: нет. О Господи! Вторая дверь тоже закрылась.
Теперь понятно, что это было за звяканье. Когда я открыл ящик, включился механизм, который автоматически запирает все выходы. Я кинулся в другой конец этажа, и там выходы тоже не открывались. Закрыли даже пожарный ход на заднюю лестницу, а это точно против правил пожарной безопасности.
Я почувствовал себя крысой в лабиринте. Вот-вот подоспеют охранники и обязательно все обыщут.
Думай, думай! Задурить им голову, притвориться, будто «случайно» открыл не тот ящик? Фрэнк, охранник, который меня впустил, — может, удастся его убедить, что я просто забрел не туда и открыл не то. Я ему вроде понравился. А если он не поленится и проверит мой бейдж? Там написано, что я работаю совсем не в том отделе и не в том крыле!
Нет, нельзя так рисковать. Выбора нет, надо прятаться.
«Я застрял в четырех стенах!» — тошнотворно вопил Пол.
Вот черт!
Лампочка ярко мигала, сирена вопила — прямо авария на АЭС какая-то.
Прятаться так прятаться, только где? Сначала надо чем-то отвлечь охрану, подсунуть более или менее невинное объяснение. Дьявольщина, времени в обрез!
Если меня застукают, все кончено. Все. Я не просто потеряю работу в «Трионе». Будет гораздо хуже. Катастрофа, кошмар.
Я схватил первую попавшуюся мусорку. Там было пусто, и я смял лист бумаги, поджег и бросил туда. Потом бегом вернулся к нише и поставил металлическую корзину у стены. Достал из пачки сигарету и бросил туда же. Бумага ярко загорелась и задымила. Если сигарета сгорит не полностью, может, они решат, что во всем виноват чей-то окурок? А может, и нет.
С задней лестницы донеслись громкий топот, чьи-то голоса.
Нет, Господи, нет! Все кончено. Все кончено.
Тут я увидел маленькую дверь в нечто вроде кладовки и бросился туда. Дверь оказалась открытой. За ней был склад для расходников: узкий, длиной метра три половиной, вдоль стен — пачки бумаги и прочая фигня.
Свет включить я не отважился, однако в полутьме разглядел большой зазор между двумя полками.
Не успел закрыть за собой дверь, как отворилась вторая, и в отдел забежали люди.
Я втиснулся в щель и замер. Сигнализация продолжала гудеть, шум все приближался.
— Сюда! — раздался крик.
Мое сердце билось как бешеное. Я задержал дыхание и не шевелился, чтобы полки не скрипели и бумага не шуршала. Вряд ли в такой суматохе это имеет значение, и все-таки...
— ...чертова сигарета! — донеслось до меня.
— ...огнетушитель!.. — ответил кто-то.
Невыносимо долго, десять минут или полчаса — я боялся даже рукой двинуть, чтобы посмотреть на часы, — я простоял скорчившись, ни жив ни мертв. Ноги затекли, рубашка промокла от пота.
Мне казалось, что дверь кладовки вот-вот распахнется, меня увидят и концерт будет окончен.
Не знаю, что бы я сказал. А что тут скажешь? Меня застигли на месте преступления — какие могут быть оправдания? Если бы меня уволили, можно считать, еще очень повезло. Скорее всего «Трион» подал бы в суд. А уж о Уайатте и думать не хотелось.
И самое главное, ради чего эти жертвы? Все равно документы по «Авроре» испарились.
За дверью что-то зашипело. Огнетушитель, наверное. Крики утихли. Интересно, охрана вызывала своих пожарников или городских? Сработала ли моя уловка, или сейчас начнется обыск?
Мои ноги превратились в глыбы льда, по лицу стекал пот, плечи и спину свело.
Я стоял и ждал.
Иногда еще слышались голоса, но гораздо спокойнее, равнодушнее. Я попытался поднять левую руку, чтобы посмотреть, который час — где там! Рука так затекла, что пришлось долго ее щипать и трясти, пока я смог поднести ее к лицу и посмотреть на циферблат с подсветкой. Несколько минут одиннадцатого — а я был уверен, что уже за полночь.
Я потихоньку разогнулся, бесшумно подошел к двери и пару минут внимательно слушал. Ни звука. Похоже, все ушли: огонь потушили и поверили, что нарушителей не было. Многие люди, например, охранники, в глубине души завидуют компьютерам и им не доверяют, ведь те забирают у них кусок хлеба. Всегда приятно свалить проблему на глюк в охранной системе. Если повезет, никто не задумается о том, почему система обнаружения вторжения сработала раньше, чем пожарная сигнализация.
Я перевел дух и медленно открыл дверь.
Впереди и по бокам было вроде бы пусто. Я сделал пару шагов, замер, снова огляделся.
Никого.
Сильно пахло дымом и какой-то химией — наверное, средством из огнетушителя.
Я осторожно двинулся вдоль стены, подальше от окон и стеклянных дверей. Ближайший выход (не главный и не задний, по которому пришли охранники, а боковой) был закрыт.
Все закрыто.
Только не это!
Охрана не отключила автозапор. В кровь опять хлынул адреналин, я кинулся к дверям в приемную — то же самое.
Я все еще взаперти.
Что делать?
Выбора не было. Открыть двери изнутри невозможно. По крайней мере я этого не умел. И охранников не попросишь — не в этой ситуации.
Что ж, посижу тут, пока меня не выпустят. Значит, до утра, пока не придут уборщики. А то и того хуже, сотрудники. Вот тогда мне придется туго.
Кроме того, я дико устал. Мне было необходимо поспать. Я сел в кубик подальше от дверей и окон, положил голову на руки, как студент, заработавшийся в библиотеке, и мгновенно отрубился.
32
Часов в пять утра меня разбудил грохот, и я вскочил. Пришли уборщики — двое мужчин и одна женщина — с большими ведрами из желтого пластика, швабрами и пылесосами на плечах. Они быстро-быстро говорили друг с другом на португальском. Я вытер рукавом лужицу слюны, которая натекла на стол, пока я спал, и поднялся. Потом не спеша подошел к двери, которую они подперли какой-то резиновой штукой.
— Вот dia, сото vai?[1] — спросил я, с удивленным видом покачав головой и посмотрев на часы.
— Bem, obrigado е о senhor?[2] — отозвалась женщина и широко улыбнулась, сверкнув парой золотых зубов. Все ясно: бедолага целую ночь работал в офисе или пришел ни свет ни заря. Ей в общем-то наплевать.
Один уборщик смотрел на покореженную металлическую корзину и что-то говорил второму. Нечто вроде: «Что тут, черт побери, произошло?»
— Cancado[3], — ответил я. Устал, вот как я себя чувствую. — Вот, atelogo[4]. — До свиданьица.
— Вот dia, сото vai?[1] — спросил я, с удивленным видом покачав головой и посмотрев на часы.
— Bem, obrigado е о senhor?[2] — отозвалась женщина и широко улыбнулась, сверкнув парой золотых зубов. Все ясно: бедолага целую ночь работал в офисе или пришел ни свет ни заря. Ей в общем-то наплевать.
Один уборщик смотрел на покореженную металлическую корзину и что-то говорил второму. Нечто вроде: «Что тут, черт побери, произошло?»
— Cancado[3], — ответил я. Устал, вот как я себя чувствую. — Вот, atelogo[4]. — До свиданьица.