Федоров Алексей. Последняя зима

   Немного позже Кривцов подошел к главному хирургу соединения и несколько смущенно начал:
   - Простите, Тимофей Константинович, но кое-что я никак не могу понять... В институте у нас этого, как говорится, не проходили, а практика у меня совсем небольшая...
   - Спрашивайте, Мишенька, не стесняйтесь. Ну, что вам не ясно?
   - Чем Мышлякевич будет жевать? Вы восстановили ему язык, губу, щеки, подбородок... У человека снова есть лицо. Но неужели нижнюю челюстную кость способен заменить примитивный самодельный протез, вернее, каркас для крепления на нем тканей?
   - Со временем и этот каркас я, вероятно, удалю, - заметил Гнодаш.
   - Тем более! Значит, останутся лишь мягкие ткани?
   - Нет, не только мягкие, но и достаточно твердые. Вы, вероятно, не обратили внимания, где я располагал горизонтальные швы! Именно над линией нашего каркаса... Со временем здесь образуются жестковатые рубцы. Там же использованы ткани надкостницы, хрящики. А хрящи, как известно, разрастаются. Вот почему у Мышлякевича должно образоваться над каркасом настолько твердое полукружье, что стоматологи смогут укрепить на нем зубной протез. Конечно, щелкать орехи Мышлякевичу никогда не придется, по питаться он будет вполне нормально.
   - Очень интересно, Тимофей Константинович! Какие все-таки огромные возможности у восстановительной хирургии!
   - Природа ей в этом помогает, мать-природа! У человеческого, как и у всякого живого, организма удивительнейшая способность возрождаться, восстанавливать свои функции. Ближайшие дни покажут, насколько удачно я этим воспользовался. Но, дорогой Миша, даже при самой большой удаче многое еще надо сделать!
   На вторые сутки с лица Мышлякевича сняли повязку. Кое-где швы кровоточили, местами лоскутки тканей плохо прижились, но общая картина самая благоприятная. Вне всякого сомнения, операция сделана успешно.
   - Все идет хорошо, Павел Антонович! - с улыбкой сказал Гнедаш минеру.
   И в ответ медики услышали первое слово, сказанное Мышлякевичем после ранения, недостаточно внятное, но все же вполне различимое слово:
   - Спа-си-бо!
   Это было лучшим свидетельством того, что и сложнейшая операция языка удалась.
   - Молчите... Разговаривать еще нельзя! Швы разойдутся! - погрозил пальцем Гнедаш.
   Он тут же приступил к дополнительным хирургическим манипуляциям над лицом раненого. Вечером Тимофей Константинович забежал ко мне поделиться своей радостью.
   - Восхищаюсь, преклоняюсь и поздравляю! - сказал я. - И еще одно слово добавлю, то самое, что вы услышали от Мышлякевича: спасибо! От лица командования спасибо... Убежден, что и дальше все пойдет отлично.
   - Откровенно говоря, теперь и я уверен!.. Пожалуй, главное сделано.
   - А как с рукой у Мышлякевича? Ведь и там что-то сложное!
   - Еще бы! Плечевая кость перебита сверху, совершенно снесена ее вершина. Придется закруглить кость и подгонять к суставу. Рука станет чуть короче, но действовать будет. На счастье, сосудисто-нервный пучок, проходящий ниже, у подмышечной впадины, не задет. Операцию сделаем завтра.
   Эту трудную операцию Гнедаш произвел тоже успешно. Пока рука Мышлякевича лежала в гипсе, продолжалась работа над лицом и челюстью раненого, работа исключительно сложная, тонкая, требующая большого врачебного искусства.
   Однажды завернул я в госпиталь навестить Павла Антоновича (бывал у него уже не один раз!). Вместе с Гнедашем направились к нему в палату. И вот застали там такую картину.
   Мышлякевич сидит на койке и жует кусок хлеба. Рядом - его жена Анна Иосифовна и десятилетняя дочка Тамара. Все они о чем-то мирно беседуют. Увидев меня, выздоравливающий минер по-военному четко произнес:
   - Здравия желаю, Алексеи Федорович!
   - Вам - полного здравия... Да и приятного аппетита!
   - Понимаете, требует хлеба, да и все, - радостно сказал Гнедаш. Видно, осточертела ему наша диета!.. Вот дали для пробы кусочек помягче жует, наслаждается... К тому же восстанавливаются двигательные функции челюстных мышц!
   - И хорошо жует, - заметила жена Мышлякевича, бросив на меня несколько смущенный взгляд.
   У нас с Анной Иосифовной есть маленькая тайна. Сразу после ранения мужа потрясенная горем женщина не надеялась, что он останется в живых, и уже оплакивала его как покойника. А потом вдруг явилась ко мне с жалобами на Гнедаша: "плохо лечит", "слишком медленно", "прикажите лечить поскорей". Ну я объяснил, что никакие приказы тут не помогут, что наш хирург и так делает почти невозможное. Поняла. Просила не говорить Тимофею Константиновичу о своих претензиях. И вот теперь она смущенно смотрит на меня, счастливо сияющими глазами - на мужа, теплым благодарным взглядом на Гнедаша.
   Нежданно-негаданно стряслось новое несчастье. Небольшая группа партизан, возглавляемая командиром 6-го батальона Федором Кравченко, направлялась в штаб соединения. Был с ними и наш молодой врач Михаил Кривцов, который возвращался в Лесоград из дальней командировки. По дороге группа наткнулась на засаду бандеровцев. Партизан обстреляли плотным огнем, обстреляли по-бандеровски подло, в спину. На месте был убит прекрасный минер, подорвавший за месяц одиннадцать эшелонов, коммунист Владимир Илларионович Бондаренко. Тяжелейшее ранение получил Кривцов.
   Подробностей мы еще не знали. Только от Дружинина, находившегося в селе Березичи, куда привезли раненого, пришла короткая записка о необходимости безотлагательно направить туда Тимофея Константиновича.
   Он выехал сразу же вместе с операционной сестрой Анной Зубковой, захватив инструменты и немного медикаментов. До Березичей двадцать пять километров. Когда Гнедаш туда прибыл, молодой его коллега лежал почти без признаков жизни. Осмотр констатировал слепое ранение в живот. К тому же Кривцов потерял очень много крови.
   В тесной хате, при свете коптящей керосиновой лампы, временами действуя буквально на ощупь, Тимофей Константинович произвел операцию. Зашита купавшаяся в крови печень. Затампонирован пробитый пулей желудок. Но сохранит ли это Кривцову жизнь?
   Ночью Гнедаш не спал, прислушиваясь к слабому, прерывистому дыханию Миши, и все думал, думал о том, как его спасти... Переливание крови? Да, только оно! Влить хотя бы полтораста - двести кубиков. И при самых больших потерях крови организм удерживает, резервирует какую-то ее часть в селезенке. Новая, свежая кровь приведет в движение этот запас, направит его по венам и артериям. Но где взять доноров, аппарат для переливания? Аппаратуры нет ни здесь, ни в госпитале. Переливание было необходимо и тогда, Мышлякевичу... Впрочем, донор не нужен. Он сам даст Михаилу свою кровь, она у него универсальной первой группы, подойдет каждому. Но как перелить? И вдруг в ищущем, напряженном мозгу хирурга мелькнула счастливая мысль.
   Едва забрезжил рассвет, Тимофей Константинович разбудил Аню Зубкову, приказал вскипятить воду. Он долго мыл стакан, потом продезинфицировал его размятыми таблетками аспирина.
   - Бери, Аня, иглу от шприца. Воткни ее вот сюда! - попросил Гнедаш, засучив рукав халата и показав на вену.
   Сестра волновалась, никак не могла сделать укол. Тогда Тимофей Константинович взял иглу сам и вонзил ее себе в руку. Через канальчик иглы забила тончайшая струя крови, медленно наполняя стакан. "Лишь бы не свернулась! Лишь бы не успела свернуться!" - думал Гнедаш.
   - Чем же переливать? - спросила, недоумевая, Аня.
   - Шприцем, нашим шприцем...
   - Он ведь только двадцатиграммовый!
   - А десять раз по двадцать граммов сколько будет?
   Десять раз наполняли маленький шприц кровью и столько же раз проталкивали ее в опавшие вены доктора Кривцова. Конечно, примитивно, кустарно! Однако цель была достигнута. Уже через какие-нибудь полчаса к раненому вернулось сознание. У него улучшился пульс.
   Несколько дней Кривцова нельзя было перевозить. Тимофей Константинович сделал ему вторую операцию, не отходил от его постели. Состояние Михаила Васильевича понемногу улучшалось.
   Все дни до позднего вечера в окна тихо стучались крестьянки:
   - Вот принесли вашему раненому яичек, молочка...
   А вокруг хаты стояли двадцать партизан-автоматчиков, охраняя ее от налета бандеровцев. В случае надобности я послал бы туда и роту!
   Кривцов выжил, он креп, поправлялся... А у Тимофея Константиновича появилась еще одна радость: ведь найден простейший способ переливания крови! Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье помогло! С помощью шприца в госпитале начали переливать кровь и другим раненым. Подобрали группу доноров из медицинского персонала, они всегда под рукой. Саму технику переливания Гнедаш несколько усовершенствовал. Теперь это делалось с помощью двух полых игл: через одну брали кровь, через другую вливали, а шприцем лишь переносили ее, подключая то к первой игле, то ко второй.
   После этого переливание крови стало практиковаться не только в таких критических случаях, как с Кривцовым. Часто переливание производилось и в небольших дозах, чтобы ускорить заживление ран у выздоравливающих.
   - Очень эффективный метод! Его широко применяют в армейских госпиталях... А все лучшее, что есть у медицины, надо брать на вооружение и партизанскому госпиталю! - говорил Тимофей Константинович.
   Многие наши врачи не решались накладывать на переломанные конечности гипсовые повязки, опасаясь, что позже раны начнут гноиться.
   - Не будет этого, если рану хорошо обработать. Мы не имеем права отказываться от гипса! - утверждал Гнедаш.
   И он учил наших батальонных медиков, как лучше, правильнее обрабатывать раны, как применять жесткие повязки. Да и многому другому учил. В госпитале стали проводиться научно-практические конференции по наиболее актуальным вопросам, с лекциями, с демонстрацией характерных случаев, с широким обменом мнениями. Очень полезны были такие конференции для врачей-партизан, находившихся во вражеском тылу по два года. Ведь волей-неволей, а люди оторвались от науки, не знали и о многих новейших достижениях практической медицины.
   Гнедаш не засиживался в госпитале. Как только выдавались дни, позволявшие обойтись без него, Тимофей Константинович выезжал в батальоны. Он консультировал там врачей, нередко сам оперировал раненых.
   Весть о том, что мы имеем замечательного хирурга, быстро достигла соседних партизанских соединений и отрядов. Оттуда стали постоянно обращаться к Тимофею Константиновичу за помощью. Да и лечить своих раненых соседи часто привозили к нам. Но если случай особенно тяжелый, разве раненого повезешь?
   Однажды из села Седлище, расположенного в сорока километрах от нашего лагеря, прискакал к нам под вечер командир партизанского отряда Виктор Карасев.
   Я уже по его лицу понял, что у соседа стряслась какая-то беда.
   - Комиссар наш ранен, - сообщил Карасев. - Шесть дней назад полоснуло пулеметной очередью... Все хуже ему и хуже! Умирает Михаил Иванович...
   - Почему же только сейчас явились?
   - Эх, не говорите, Алексей Федорович! Зря, конечно, на собственные силы понадеялись... Но, может быть, еще и не поздно! Слыхал, что ваш хирург способен на чудеса.
   Вскоре Гнедаш вместе с Карасевым и охраной отправились верхом в путь. Проходит и день, и два, и три - не возвращается Тимофей Константинович. Что такое?! Наконец доставляют его обратно в целости и сохранности.
   - Случай тяжелый, а главное - запущенный, - начал рассказывать Гнедаш. - Кстати, и со мной произошел случай не из легких... Я с детства верхом на лошади не сидел, а тут гнали несколько часов что есть мочи. В общем, сам слезть с коня уже не мог, снимать меня пришлось карасевцам... Но дело не в этом! Вхожу к раненому и застаю такую картину. Лежит Михаил Иванович без кровинки в лице, стонет, а слева и справа от него по пистолету. Один, оказывается, предназначен для врача, если еще больней ему сделает, а другой для себя, чтобы тут же застрелиться...
   - Не может этого быть! - вырвалось у меня. - Я хорошо знаю Филоненко...
   - Но вы не знаете, Алексей Федорович, что могут сделать с человеком шесть дней непрерывных, все усиливающихся болей! Ну я, конечно, попросил Карасева пистолеты убрать и начал осмотр без особых церемоний. Ранение ужасное! Несколько пуль прострочили комиссару всю нижнюю часть живота. Пробит кишечник, продырявлен мочевой пузырь. Все страшно воспалено. Я до сих пор, откровенно говоря, не понимаю, как не произошло общее заражение! Пришлось резать, шить, латать... Ведь работа у хирургов портновская.
   - Как чувствует себя Филоненко?
   - Лучше, несравненно лучше. Температура упала, боли утихли... Надеюсь, жить будет! Конечно, надо еще у него побывать. У них есть лишь врач-терапевт, да и то не особенно опытный...
   Михаил Иванович Филоненко выжил, вернулся в строй, чувствовал себя превосходно.
   Все наши медицинские работники регулярно выезжали в села для амбулаторного приема местных жителей. Выезжал и Гнедаш. Его, как человека нового в этих краях, многое, с чем приходилось сталкиваться, просто поражало. Помню, как-то Тимофеи Константинович сказал мне:
   - Два века власти царской и два десятилетия власти панской фактически уже подвели население Волыни к той черте, от которой начинается вымирание. Чего только здесь не увидишь! Наследственный туберкулез, хронические желудочные заболевания, кожные болезни, множество недугов на почве истощения... А дети! Жутко на них смотреть!.. Рахитичные, бледные, опухшие, с тончайшими ногтями... И до чего низок тут уровень санитарной культуры! Всюду грязь, всюду пьют отвратительную болотную воду...
   - Разве могла Советская власть за полтора года многое изменить?
   - Я понимаю... Медицинское обслуживание только-только стали налаживать. Да ведь беда еще в том, что и при царе, и при панах население приучили избегать врачебной помощи... Вот сегодня оперировал одну старуху в Кухецкой Воле. Гнойное воспаление сумки коленного сустава. Сначала наотрез отказывалась от операции: "Не треба, не треба, пане докторе, ликувати, бо в мэнэ ничим платить!" С трудом растолковали, что никакой платы не требуется.
   - Скажите, доктор, а не лучше ли наиболее сложные операции местным крестьянам производить в госпитале? Класть к нам по два, по три человека...
   - Прекрасное дело сделаем! Только приветствую со своей стороны...
   И вот в госпитале рядом с партизанами появились "цивильные". Им, как и всякому раненому или больному, доктор Гнедаш уделял много времени и внимания.
   При первом знакомстве "цивильные" обычно не верили, что сам Тимофей Константинович из крестьянской, да еще из бедняцкой семьи. И уже в совершенное изумление повергал их тот факт, что этот сын незаможника получил двойное высшее образование: сначала педагогическое, а потом и медицинское.
   - А на яки гроши? - спрашивали они.
   - Да без грошей! Советская власть даром учила...
   Не верилось людям. Верить начали, узнав доктора поближе. Он и говорил с людьми по-простому, по-крестьянски, мог и затянуть вместе с ними старинную песню, мог и выпить за компанию стаканчик самогона.
   В одном селе окончательно убедились в крестьянском происхождении Гнедаша после любопытного случая. Как-то наш хирург увидел, что возле хаты молотят цепами хлеб двое мужчин, а с ними и молодая женщина на последнем месяце беременности. Доктор пристыдил мужчин, сказал им, что молодуху надо освободить от такой тяжелой работы.
   - А кто за нее цеп возьмет? У нас батраков нет! - сердито ответил пожилой мужчина.
   - Да и я могу взять! - пожал плечами Гнедаш.
   Он отстранил молодуху, взял цеп и начал орудовать им с настоящей крестьянской сноровкой. Нет, никакой пан так молотить не сможет!
   Стоит добавить, что семья освободила молодуху от всех тяжелых работ по хозяйству, что именно Гнедаш принимал у нее первенца, отлично выступив на этот раз в роли акушера, и что нашего доктора теперь считают в этой семье почетным кумом.
   Да, был у партизанского соединения великолепный хирург, завел он в госпитале даже такие процедуры, как массажи, ванны и лечебная гимнастика, но это вовсе не значило, что наша медицинская служба не встречала на своем пути ни сучка ни задоринки. С трудностями приходилось встречаться огромными. Специфика работы во вражеском тылу остро давала себя знать. Скажем, в отличие от медиков армейских наши постоянно испытывали недостаток во многом самом необходимом.
   Однажды начальник госпитальной аптеки Зелик Абрамович Иосилевич объявил Гнедашу, что у него осталось всего пять килограммов ваты.
   - Будем экономить еще строже! - кивнул хирург.
   Но как ни экономили, а вата убывала. Самолетов с Большой земли не предвиделось. Что делать? Над неожиданно возникшей "ватной проблемой" ломали голову все. Я всегда почему-то полагал, что самое важное среди перевязочных материалов - это бинты, а уж вату легко чем-нибудь заменить. Оказалось, совсем наоборот. Бинтов можно нарезать из любой материи, начиная от парашютного шелка и кончая суровым домотканым полотном, бинты выдерживают и по нескольку стирок. Вату же, специальную хирургическую вату, не постираешь и ничем не заменишь.
   Пробовали наши медики применять, например, конопляные льняные очески. Не годятся! Они не гигроскопичны, то есть не обезжирены, а поэтому не впитывают выделения из ран. Желая помочь беде медиков, я напомнил Гнедашу, что на складе боепитания должна быть вата, которой обертывали хрупкие части сбрасываемого нам на парашютах оружия.
   - Спасибо, - улыбнулся Тимофей Константинович. - Упаковочная вата может пригодиться для компрессов, но она тоже не гигроскопична и не впитывает выделений... Тут что-то другое надо найти. Ищем, продолжаем искать!
   Мысли хирурга все чаще обращались к окружавшей его природе. В конце концов, все нужное человеку дает природа! И разве уже не выручали партизанских медиков дремучие Волынские леса? Еще как выручали!
   Кончилась вилькинсоновская мазь. Чем ее заменить? Выгнали из березы деготь, смешали его с где-то раздобытой, а затем перемолотой неочищенной серой. Получилась отличная серно-дегтярная мазь... Больным необходимы витамины. Откуда их взять? Даем людям пить хвойный настой - опять лес выручил... Снег для приготовления дистиллированной воды - из лесу берем... Ягоды для киселей - из лесу... Сено для матрацев - из лесу... Сено хорошо впитывает влагу, оно гигроскопично, только на рану нельзя класть: ломкое, жесткое... "А если испробовать мох? - подумал Гнедаш. - Стоп! Кажется, нашел!.. Мох - это же тончайшие, нежные нити, сосущие из почвы влагу. Подсушить их, но так, чтобы не ломались, положить в марлевые мешочки..."
   Тимофей Константинович вскочил с постели, зашагал по землянке. Неужели нашел? Попробовать обязательно надо. Скорей бы дождаться утра!
   Утром несколько медицинских работников отправились в глубину леса. Вырыли из-под снега различные образцы мхов. Вернувшись в госпиталь, разобрали их по стебельку, разложили сушить. Медсестры принялись сшивать квадратики марли.
   И вот марлевый мешочек, набитый подсушенным мохом, положен на рану, прихвачен сверху бинтом. Весь персонал госпиталя с нетерпением ждал следующей перевязки. Всех волновал один вопрос: пропитается или не пропитается?
   Через сутки, когда бинт сняли, в палате раздались восторженные голоса:
   - Пропитался! Впитывает! Ура!..
   Надо заготавливать, перебирать, сушить мох, надо возиться с мешочками, но все это чепуха, работа никого не страшит, важно, что наконец решена труднейшая "ватная проблема".
   Событие это было настолько знаменательным, что я зашел в госпиталь поздравить врачей и сестер.
   - Скоро мы, вероятно, научимся йод из хвороста выгонять, а хлороформ - из кленовых листьев! - посмеивался Гнедаш. - Пока и мох вместо ваты - великое подспорье... Вот попрактикуемся с неделю-другую, затем созовем научную конференцию. Все расскажем и покажем отрядным врачам, пусть у себя наше открытие вводят... Ваты нигде сейчас нет!
   Мы прошлись по палатам, заглянули и на хозяйственный двор. Посреди площадки с плотно утоптанным снегом двое выздоравливающих пилили дрова. Ба! Да ведь один из них - Павел Мышлякевич.
   - Трудовая терапия! Руку себе разрабатывает! - объяснил Гнедаш.
   - Как жизнь молодая, товарищ Мышлякевич? - спросил я шутливо.
   - Спасибо, Алексей Федорович! Живем - хлеб жуем, работаем помаленьку, с людьми разговариваем... А чего еще надо человеку, который, можно сказать, побывал в могиле?!
   Сколько вот таких же, чуть ли не записанных в покойники партизан вернул к жизни доктор Гнедаш! 83 процента раненых, прошедших через наш госпиталь, возвратились в строй, около 16 процентов мы отправили долечиваться на Большую землю, и только один процент с небольшим не удалось спасти.
   Хороший вклад в боевые дела нашего соединения внесли неиссякаемая энергия доктора Гнедаша, его организаторские способности, врачебный талант.
   Мы видели Тимофея Константиновича не только бодрым, веселым, жизнерадостным. Позже его скрутили жесточайшие приступы ревматизма. Гнедаша температурило, ходил он на костылях... Но и опираясь на костыли, мужественно стоял партизанский хирург у операционного стола, помогая раненым бойцам своим скальпелем.
   У нас было много хороших врачей, но я не знаю равного Тимофею Константиновичу. По-моему, коммунист Гнедаш - настоящий рыцарь Красного Креста, благородный и самоотверженный.
   ЯРИНИНА МОГИЛА
   За железной дорогой Ковель - Брест до пограничного Буга распростерся довольно большой кусок советской земли. Южную его часть составляет Шацкий район, Волынской области. Здесь типичный для украинского Полесья пейзаж. Сосняк и дубовые рощи перемежаются с болотистыми равнинами. Много озер, речек. Отсюда, из-под Шапка, берет начало полноводная Припять.
   Во всем районе нет ни одного города. В селах и хуторах живут украинцы, пробывшие без малого двадцать лет под тяжким гнетом панской Польши. Жандарм, помещик, кулак, известные нашим детям лишь по книгам и киноэкрану, были тут в полной силе до 1939 года. Свободно вздохнули шацкие полищуки ненадолго... Война! Граница - рядом. Каковы фашисты, жители района узнали на другой же день после начала войны.
   Но вскоре и здесь началось сопротивление врагу. Народная борьба быстро ширилась и была жестокой. Об этом, когда мы пришли в Шацкий район, прежде всего рассказали могилы... Их было много. Могилы местных партизан и могилы фашистов, нашедших смерть от партизанской пули, могилы расстрелянных целыми селениями крестьян и могилы казненных крестьянами предателей.
   Шацкие партизаны влились отдельной ротой в 3-й батальон нашего соединения. Они показали нам и Яринину могилу, маленький холмик у края лесной поляны. О Ярине вспоминали с нежностью и болью все, кто ее знал.
   Комсомолка Ярина Смоляр заведовала сельским клубом в Кропивниках. Она одной из первых в районе стала партизанкой. Краткая повесть об этой девушке будет повестью и о всех тех, кто поднял оружие против гитлеровцев в Прибужье, на самой западной окраине Советской страны.
   Захватив Кропивники, фашисты в тот же день повесили председателя колхоза, а старостой назначили Стодона Гинайло. Он был старостой, или, как тогда называли, солтысом, и при польской буржуазной власти. В те мрачные годы Гинайло выдал охранке нескольких местных коммунистов и комсомольцев, за что понес кару от советского суда. И вот выпущенный из тюрьмы Стодон снова первое для жителей Кропивников начальство.
   - Один уже висит! Скоро до всех вас доберемся! - говорил староста, поглядывая на сельских активистов.
   Немало кропивнянцев во времена Пилсудского и Рыдз-Смиглы состояло в рядах нелегальных Коммунистической партии и комсомола Западной Украины. Когда же до самого Буга утвердилась Советская власть, они первыми включились в строительство новой жизни. Ничего хорошего не могли ждать для себя от фашистов заместитель председателя колхоза Афанасий Бегас, комсомольский вожак Иван Шепеля, секретарь сельсовета Евгения Боярчук, председатель сельпо Марк Смоляр и его дочка Ярина, коммунист Денис Сухецкий, колхозные передовики братья Рупинец, Николай Козак, Николай Сулим, да и не только они.
   Эсэсовцы шныряли по соседним селам, выискивая "красных". И все мрачнее посмеивался верный прислужник оккупантов староста Гинайло.
   Тем, кому дорога свобода и кто готов ее отстаивать, надо было уходить в лес, браться за оружие. Вместе с Афанасием Бегасом забрались в непроходимую чащу и вырыли себе землянки первые пятнадцать человек. Но оружия ни у кого не было, а без оружия нет и партизанского отряда. С топором, охотничьей двустволкой, с дубиной на фашиста не пойдешь!
   Возникавшие стихийно в наших западных пограничных районах первые антифашистские и партизанские группы оказались в труднейшем положении. Партийные и советские органы не успели создать здесь подполье, заложить базы, расставить людей, как это делалось в районах, лежащих дальше от границы. Однако немало хороших организаторов нашлось среди коммунистов и комсомольцев, оставшихся во вражеском тылу по воле случая. Свято верили люди, что через фронт, через головы захватчиков придет к ним помощь.
   - Оружие добывать придется самим, - сказал Афанасий. - Походить, высмотреть, где оно имеется. И не только оружие искать, но и людей боевых. Нет ли по другим селам партизан? Вместе-то действовать способнее.
   Начали вести разведку. Ходила по селам, по хуторам и Ярина Смоляр. Эта умная миловидная девушка умела наблюдать, расспрашивать, была настойчива, но и осторожна. Вести она приносила недобрые. Повсюду свирепствуют немцы, полиция, бандеровцы. Кое-куда уже вернулись помещики. Оружие? Поблизости больших боев не было. О том, чтобы люди где-то подбирали винтовки, патроны, ничего не слышно. Вооружены только фашисты да полицаи, ну и бандеровцы тоже. Но разве у них возьмешь?