Федоров Евгений. Хозяин Каменных гор (Каменный пояс, Книга 3)

   Ефим хмуро поглядел на чванливого немца:
   - Почто боимся французов? Напальена нам не надо! У нас своих хапуг да господ сидит на шее до беса. А отечество свое защищать до последнего будем!
   Немец пожал плечами.
   - Но ви живешь плехо?
   - Хоть и плохо, а отчизна. На родной земле мы сами порядок наведем! Не спросим у чужеземцев!
   Под густыми бровями глаза русского механика вспыхнули раскаленными углями. Немец смутился; он вспомнил рассказы о Пугачеве. Здесь, на Урале, еще совсем недавно работные безжалостно расправлялись со своими господами и приказчиками. "Кто его знает, этот народ?" - со страхом подумал иноземец и прекратил разговор.
   С далекого Урала по рекам плыли караваны, груженные железным литьем: пушками, ядрами, клинками. Зимой по санной дороге скрипели обозы. Русские работные люди вооружали свою армию. Никогда Ефим не работал так яростно, как в эту военную годину.
   "Это вам за разоренную Москву, за поруганный русский народ!" - с ненавистью думал он о врагах и еще вдохновеннее трудился.
   Оборванные, голодные, разбитые вражеские полчища бежали по разоренной ими же Смоленской дороге. К началу декабря 1812 года русские войска освободили Вильно, Ковно, Россиены и гнали оккупантов дальше.
   Михаил Илларионович прибыл в Вильно и на площади осматривал захваченные знамена. Войска, выстроенные на парад, замерли, любуясь бодрым видом своего любимого полководца.
   Кутузов приказал склонить наполеоновские знамена перед русскими солдатами.
   Это до глубины души потрясло воинов. Ликуя, они всей грудью кричали:
   - Ура спасителю России!
   Кутузов низко опустил голову, лицо его зарделось, и он сконфуженно, со слезами на глазах, громко выговорил:
   - Полноте, друзья, полноте! Не мне эта честь, а славному русскому солдату! - Подбросив папаху, он встрепенулся и закричал зычным, молодым голосом:
   - Ура, ура, ура русскому солдату!
   Приняв парад, главнокомандующий написал из Вильно донесение императору:
   "Война окончилась за полным истреблением неприятеля".
   Это признали и сами насильники. Французский маршал Бертье в декабре доносил Наполеону:
   "Я должен доложить вашему величеству, что армия совершенно рассеяна и распалась даже ваша гвардия; в ней под ружьем от 400 до 500 человек. Генералы и офицеры потеряли все свое имущество... Дороги покрылись трупами".
   Страшные орды иноземных насильников нашли себе могилу на русской земле. Наши славные полки перешли границу, чтобы освободить народы Европы от наполеоновского ига.
   2
   Медная руда на реке Тагилке была открыта давным-давно, еще при Акинфии Демидове. Помогли ему сыскать медь охотники-вогулы. Они занимались тормованием: на лодке плыли по тихой реке и били притаившегося на берегу зверя. Кочевники хорошо знали места, где и какой камень лежит. Акинфии наказал приказчикам допытываться у вогулов о рудах. Наемники Демидова не поскупились на посулы. И вот в один из осенних дней с тормования, с реки Выи, явился вогул Яков Савин и рассказал по тайности заводчику, что он знает целую гору из магнитного камня. На другой же день вместе с охотником Акинфии Демидов направился по Тагилке к устью Выи и там увидел широкую гору, поросшую лесом. Опытный взгляд заводчика заметил выходы магнитной руды на поверхность. Ее было столько, что за целые столетия не выбрать, и добыча не представляла трудностей. Залегание руды начиналось сразу, снимай покрышку и бери сколько хочешь! Это и была гора Высокая. Подле нее расположился вогульский пауль [становище]. Кочевники не трогали магнитных руд. Демидов удивился и спросил:
   - Из чего вы куете наконечники стрел? Где добываете металл?
   - Идем со мною, хозяин, и ты увидишь, из чего наши добывают металл! позвал его Савин и повел в пауль.
   Там, у горы, Акинфии и увидел вогульские кузницы с сыродутными горнами [плавильными печами для выделки железа (не чугуна) прямо из руды], а плавилась в них не магнитная руда. Это были другие руды, более мягкие, местами красноватые, нередко с прозеленью малахита.
   "Медная руда!" - догадался Демидов, забрал образцы и вернулся домой.
   Испробовав руду в литье, заводчик окончательно убедился в том, что у реки Выи обнаружены медные залежи. Да и магнитная руда с горы Высокой не обманула ожиданий. Хоть сейчас строй завод! Однако у Демидовых не хватало ни средств, ни рабочих рук, и решили они до поры до времени молчать о своем открытии, а вогулам-охотникам пригрозили:
   - Изничтожим, если проболтаетесь и наведете сюда крапивное семя!
   Кочевники и сами сильно боялись царских чиновников и поэтому охотно поклялись молчать обо всем.
   Шли годы, и Демидовы исподволь, потихоньку готовились к постройке нового огромного завода у подножия горы Высокой. Однако в 1720 году царь Петр издал указ, в котором поощрялась добыча и плавка руд и в то же время тем, кто утаит открытые рудные места, грозила жестокая кара.
   Никита Демидов всполошился и поспешил подать заявку на гору Высокую. Зная крутой нрав царя и боясь его гнева, Демидовы решили раз навсегда спровадить подальше опасного свидетеля Якова Савина.
   Вогул охотился в притагильских лесах, когда в пауле появился приказчик Щука со своими головорезами. Он в один миг разорил чум Савина, избил его жену и прогнал ее с детьми за реку.
   - Живей убирайтесь, пока целы! - пригрозил он.
   Умные охотничьи псы вступились за хозяйку, напали на демидовского приказчика, и тогда разъяренный Щука перестрелял собак.
   Когда вогул Яков вернулся в пауль, то не нашел ни жены, ни чума, ни собак. Он бросился с обидой к Демидову:
   - Где такой закон, губить бедного охотника?
   Никита глазами показал на жильную плеть:
   - Вот тебе закон и правда! Убирайся, а то шкуру спущу!
   Разоренный, обиженный, вогул еле унес ноги из Невьянска...
   Тем временем Демидов в 1721 году отстроил Выйский медеплавильный завод, а четыре года спустя, незадолго до смерти Никиты, неподалеку возвели на четыре домны чугуноплавильный Нижне-Тагильский. С той поры у горы Высокой пошла иная жизнь. Гору вскрывали и прямо в отвале брали руду. Кругом под топором лесоруба затрещали вековые леса, закурились дымки в синем небе демидовские жигали добывали уголь для прожорливых домен.
   Гора Высокая оправдала надежды. Совсем иное получилось с медным рудником: руда в нем вскоре оскудела, и завод стал работать на привозной меди. Думный дьяк Генин доносил царю Петру Алексеевичу:
   "Ныне я был на демидовском медном промысле и усмотрел, что та руда его оболгала: сперва набрели на доброе место, где было руды гнездо богато, а как оную сметану сняли, то явилась сыворотка: руда медная и вместе железо, а железа очень больше, нежели меди".
   С тех пор Выйский завод влачил жалкое существование. Но вот в 1814 году, почти столетие спустя, горщик Кузьма Кустов, расчищая на своем огороде колодец, внезапно напал на богатое месторождение медной руды. И залегала она всего в трех верстах от завода. Снова ожил медеплавильный завод. Николай Никитич Демидов старался все выжать из рудника...
   На этот рудник и угодил Ефим Черепанов. Двадцать пять лет он проработал плотинным Выйского завода. Помогал ему в хлопотах возмужавший сынок Миронка. Ему только-только миновало двадцать два года, и его поторопились женить, чтобы покрепче привязать к семье, да и Евдокия уставать стала ушли силы. Сын перенял от отца влечение к механике и теперь с охоткой постигал отцовское искусство.
   На Выйском заводе все держалось по старинке. Круглые сутки по кругу ходили кони, с помощью привода вращая огромное колесо, которое, в свою очередь, заставляло работать шатуны. По деревянной трубе двигался поршень, он засасывал и выталкивая воду.
   Ефима Алексеевича всегда удивляла первобытность и хлопотливость этого способа откачки грунтовых вод. Для обслуживания несложной водоподъемной машины содержался большой табун в двести лошадей, а при них состояло не менее ста сорока погонщиков и конюхов. Кони при напряженной работе быстро выбывали из строя, изнашивались и люди, кляня свою долю.
   Несмотря на огромные затраты на содержание машины, она не могла справиться с откачкой подземных вод, которые день и ночь сочились изо всех земных пор и постепенно затапливали шахты. Каждый день только и слышалось, что под землей снова стряслась беда: то рухнула подмытая порода, то крепи не выдержали, то вода прорвалась в штрек.
   Рудокопы с большой опаской спускались в шахту.
   - Ну, прости-прощай, батюшка плотинный, - кланялись они Черепанову. Незнамо, увидим ли снова белый свет?
   В словах горщиков слышалась тревога. Шахта в самом деле превратилась в мышеловку. Лежа в забое, рудокоп прислушивался к таинственным шорохам, к плеску и бульканью воды, коварно, капля за каплей, точившей породу, к легкому потрескиванию крепей, на которые нажимала страшная тяжесть породы, оседавшей под действием вод. Внезапная беда подкарауливала рудокопа на каждом шагу. В этом подземном аду люди до того издергались, что каждый звук порождал у них страхи, и под влиянием их среди горщиков велись суеверные разговоры о нечистой силе, которая якобы ютится в таких гибельных шахтах. Больше всего запугивал горщиков старый хитроглазый старик Козелок. Он всю жизнь провел под землей, всего навидался и много натерпелся, сам, пожалуй, не верил в свои вымыслы, только посмеивался:
   - За что купил, за то и продаю! Сказка не сказка, а быль с небылицей. Сами разбирайтесь, где и что! - отшучивался он, когда к нему приставали работные...
   Над горами в эту пору синело небушко, зеленый шум леса веселил душу, весна украшала землю, горы и воды. Только в подземелье все оставалось по-старому и даже стало страшнее: прибавились талые воды. В эти светлые погожие денечки так не хотелось забираться в шахту!
   Все с большей тревогой спускались горщики в штреки. Тускло светил огонек в шахтерской лампешке, журчала вода, и мрак ложился и давил грузной глыбой на сознание. Нет-нет да и собирались в минутки передышки горщики к стволу подышать свежим воздухом, который струился сверху, с нагретой земли. И казалось, нет ничего слаще и приятнее этих весенних запахов, которые шли сверху, - дышишь и не надышишься.
   Щурясь на далекий-предалекий клочок неба, видневшийся над стволом, Козелок однажды начал свою бывальщину:
   - Иду я, братцы, в прошлую ночку с работы. Темень непроглядная! И на каланче об эту пору раз за разом отбили двенадцать ударов. Полночь, стало быть, настигла. "Ох, господи, думаю, время-то какое, самое что ни на есть глухое, только и разгуливать всякой нечисти". Лишь подумал я об этом, братцы, свернул за угловую избушку, а меня вдруг кто-то цоп за полу. Я вперед - не пускает. Оглянулся назад и обмер. Стоит она позади меня, вся в белом, волосы распущены, а глаза по-кошачьи горят... Как закричу я...
   Рассказчик осекся, все повскакали с мест: в эту минуту где-то совсем близко в потемках что-то зашуршало и сильно-сильно захлопало.
   - Братцы! - схватил соседа за руку Козелок, а сам побледнел, затрясся, не в силах вымолвить слова. Горщики тоже присмирели и со страхом стали озираться на штольню.
   - Ведьма! - крикнул вдруг в страхе старик и кинулся бежать по штреку. Все - кто куда. Один в уступ бросился, другой к подъемнику, третий сидел ни жив ни мертв.
   Рудокопы побросали инструменты и поспешили к выходу:
   - Спасайся, братцы, в шахте нечистая сила!
   В эту пору снова кто-то захлопал крыльями, закричал-загоготал так, что многих мороз подрал по коже. Горщики - поскорее к стволу, а за ними кто-то зашлепал по воде.
   Насилу выбрались на-гора, а позади все еще доносился такой гогот, такая возня, что сам Козелок закричал:
   - Спасайте!
   Выбравшись наверх, он упал перед товарищами на колени:
   - Простите меня, окаянного, не ко времени помянул нечистую силу. Вот ей-ей, лопни мои глаза, сам видел, как она и сейчас белым махала. Забей меня на месте, не спущусь больше в шахту. Это она и водой балует!
   - И я не пойду больше, дорогие. Раз нечистая сила завелась, не к добру! - отозвался молоденький рудокоп, который до этого похвалялся своей храбростью.
   - И я не спущусь! - закричал третий.
   - Кому надоело жить, пусть сам попробует! - поддержал четвертый.
   Всем было страшно заглянуть в черный зев шахты. А над горами так блестело-играло солнышко, так дивно распевали птицы и так радостно пестрели цветы в лугах и звенели мошки, так проворно летали над Тагилкой синие стрекозы, что рудник перед всеми этими весенними щедротами и впрямь показался могилой.
   Молоденький горщик не утерпел и запел так жалобно, что тронул всех. Он пел о горькой доле демидовских рудокопов:
   На-гора весна меня встречает,
   Закипает пламенная кровь...
   Жить хочу... Но шахта убивает,
   Отнимает трезвость и любовь...
   На-гора - пахучая прохлада,
   Яркий луч природу осветил,
   Только мне спускаться в шахту надо,
   От живого к мертвому идти...
   Глубокий, приятный голос певца ласкал слух горщиков. Дед Козелок вздохнул.
   - Хорошо, парень, про судьбину нашу поешь! - задумчиво похвалил он. Только не надо больше! И без того сердце от горя заходится...
   - Это что ж вы, злыдни, разлеглись на травушке да пятки греете! раздался за спинами рудокопов злой окрик.
   Козелок поднял голову и увидел перед собой приказчика Шептаева. Багровый от гнева, он бросился на старика с правилом:
   - Это ты, трухлявый бес, затейщик всему!
   - Помилуй бог! - вскочил горщик. - Да разве ж мы самовольщики... Не можем мы там! - кивнул он в сторону шахты.
   За Козелком поднялись и другие горщики. Приказчик встревоженно стал всматриваться в хмурые лица работных:
   - Да что тут случилось?
   Козелок блеснул глазами и поманил приказчика подальше от ствола.
   - Ты не кричи громко, - сказал он таинственно. - Не по своей воле мы поднялись на-гора. Нечистая сила выгнала!
   - Да ты сдурел! - закричал Шептаев и напустился на старого рудокопа: Где это видано, чтобы на христианском руднике да нечистая сила? От хмельного померещилось тебе, сивому мерину. Марш-марш в забой!
   Но сколько ни кричал, ни бесился приказчик, ни один горщик не тронулся к стволу.
   - Сам полезай, а мы пропадать не думаем! - запротестовали рудокопы.
   - Ах, так! Погоди, сейчас до господина Любимова доведу! Он покажет вам нечистую силу! - пригрозил Шептаев. - Сами на чертей похожи, а туда же нечистой силы испугались!
   Размахивая полами жалованного кафтана, приказчик устремился в главную контору. Он уже скрылся за Высокой, а горщики все не расходились. Они расселись на траве и снова завели тайные разговоры. Козелок, самый старый и матерый горщик, посмеиваясь в бороду, повел свой сказ:
   - Уж это, братцы, испокон веков так заведено: на каждой шахте свой "хозяин" имеется, и по-разному его горщики кличут. То давненько случилось, был я еще совсем молоденьким пареньком, - силенки слабенькие, а робил я в ту пору под Тулой, на угле. Вот в нашем руднике и объявился свой "хозяин" [по суеверным представлениям горщиков старого времени - горный дух] Шубин. Своенравный старик. То помилует работяг, тогда все в руку идет, дым коромыслом. Наломишь в лаве столько - знай успевай отвозить. То вдруг осердится "хозяин", ну, тогда такие колена пойдет выкидывать, просто убежишь от страха из забоя! И вишь ты, заладил он каждое утро старичком управителем казаться. Придет седенький, сутулый, покашливает, и как только выйдет последняя клеть с народом, он садится в нее и опускается в шахту. На другой день после этого беды жди, - затоплена штольня! А то бывало и так: спустится он в виде невидимки и ну работать: рубит, кряхтит, таскает салазки с углем и натаскает всем на радость. Бери, за горщиков сработал! Выходит, в этот день в добром настроении пребывал наш "хозяин".
   - Глянь-ка, и у них совесть-то, поди, просыпается! - вставил один из рудокопов.
   - А то как же! - охотно согласился Козелок. - Он хоть и нечистая сила, а посовестливее будет нашего Демидова! Так вот слушайте, мои други. Как-то раз Шубин пошутил над одним горемыкой. По совести сказать, парень он был молодой, душа нараспашку, но под рождество так кутнул в кабаке, что все до грошика отдал целовальнику. Что тут делать? Пить-есть надо человеку, да и праздники только что начались. Приходит он к штейгеру и просит:
   - Беда стряслась, дорогой. Промотался в кабаке, а опохмелиться не на что! Дай в долг!
   Штейгер в насмешку предлагает ему:
   - Деньги нужны, так полезай сейчас же в шахту да подай на-гора весь зарубленный уголь. Вот и прибыток! Наличными получишь!
   Шахтер считался не из робких, согласился.
   И только клеть опустила его в шахту, как на рудничном дворе увидел он седого старичка. Впрягся тот в салазки и молча таскает уголь. Взглянул он на парня и весело окрикнул его:
   "Добро пожаловать, молодец! Скучновато было мне, не с кем побаловать..."
   Горщик ласково посмотрел на старика и подумал:
   "Да это, наверное, наш новый штопорной [рабочий, регулирующий движение клети по стволу]. Приветливый работяга!"
   И попросил его:
   "Дедушка, я буду тут самосильно робить, а ты не посчитай за труд, наведайся. День ноне какой, - со мной в наказание, может, что и случится!"
   И давай таскать уголь.
   Прошел, может, час-два. Парень натаскал изрядно угля к стволу. Сам вот и грузится, будто кто его плетью гонит! Только нагрузил он первую подачу слышит, кто-то идет. Не торопится, покашливает старчески на ходу:
   "Кхе! Кхе!.."
   Из потемок выходит старик и по-приятельски спрашивает:
   "Ну что, парень, как идет дело? Есть уголек?"
   И тут только заметил наш горщик, что-то ярко горят глаза у старика. Однако он не испугался и ласково ответил:
   "Есть немного!"
   "Вижу, - ответил тот. - Ну, вот что: ты грузи, а я потихоньку таскать буду на подачу".
   "Ладно, дедушка! Спасибо за подмогу!" - согласился парень, и пошла, братцы вы мои, работа. Ой и работа! Не успевает шахтер и грузить, а уголек все прибывает. Да крепкий, да ядреный, блестит на изломе, как серебришко!
   "Давай, давай живей!" - покрикивает старик, а парня и пот и страх пробирают. Ноги и руки дрожат.
   Старик это заметил и говорит работяге:
   "Ты это зря! Сходи теперь да посмотри, сколько угля в лаве осталось".
   Парень полез туда, видит: весь уголь отбит, вся мелочь собрана, будто метлой подмели...
   Сколько часов горщик в шахте пробыл - один бог знает, только когда он поднялся наверх, то увидел: весь откаточный углем завален.
   Тут-то он и спогадался, кто к нему угодил в помощники. Дух захватило у горщика, побежал он к рудничному двору. Там - никого. Еле от страха на-гора выбрался. Сам не свой прибежал в казарму, отовсюду к нему сбежались дружки. Ахнули они:
   "Да где ты был, милый человек! Зачем побелил голову?"
   И впрямь, парень стал в одночасье седым-седехоньким. Дошел он до нар и упал вниз лицом. Так и проспал целый день, а наутро хватились его. Сбежал! С той поры никто так удалого горщика и не видел на шахте!..
   - Ты только послушай, чего старый леший набрехал! - раздался внезапно позади горщиков насмешливый голос управителя Любимова.
   Никто и не заметил, как он подобрался к работным. Все сразу повскакали, но он с льстивой улыбочкой неторопливо присел рядышком.
   - Что за беда случилась в шахте? - сдержанно спросил Любимов. - Это все Козелок надумал. Откуда могла нечистая сила там взяться? Погляжу на вас: народ вы храбрый, а пустяка какого испугались!
   - То не пустяк, Александр Акинфиевич. Сам слышал и краем глаза приметил, - сурово отозвался Козелок.
   - А ты не перебивай меня! - строго остановил его Любимов. - От мысли человеку всякое может померещиться. Да и то надо знать, братцы, что на всякую нечистую силу есть поп с крестом! - убежденно сказал управляющий. Ныне же приведу священника, и он святой водой окропит шахту, вот вся нечисть и покончится! - Любимов говорил ладно, приветливо, но все время пытливо разглядывал лица работных, а сам думал: "Не может того быть, чтобы нечистая сила их испугала. Тут что-то другое! Вода. Она, коварная!"
   Управляющий и сам изрядно переволновался и перетрусил, но не за работных, а за шахту. "Помилуй бог, если медный рудник затопит, что тогда скажет Демидов? Никому несдобровать!"
   Он, кряхтя, поднялся, внимательно осмотрел насосную машину. Она работала с большим хрипом. Деревянные дощатые трубы пропускали воду, и половина ее со звоном падала обратно в шахту. Однако хотя и с опасностью для жизни, но работать все же было можно.
   Управитель не тянул долго, забрался в тележку и крикнул рудокопам:
   - Не расходись! Сейчас священник сюда с молитвой пожалует!
   В полдень наехал батюшка с дьячком. Тут среди горщиков находился и Любимов, пришел и Ефим Черепанов. И все казалось, шло хорошо. Только Черепанов оставался угрюмым: понимал он, что руднику грозит беда - большая неминучая беда, и не от нечистой силы, а от подземных вод. Сколько раз докладывал он об этом управляющему, но тот отмахивался: "Потерпим еще годик, а там увидим!"
   А чего ждать, когда все ясно! Конная машина явно не справлялась с водой. Сюда бы поставить паровой двигатель, тогда бы все по-иному пошло.
   Священник отслужил молебен, окропил шахту святой водой. Горщики, понуря головы, выслушали молитвы иерея, а когда он кончил, покорно подошли приложиться ко кресту.
   - Ну, ребятушки, теперь все хорошо. Давай, давай в забой! Работа стала! - заторопил управляющий.
   Однако никто из рудокопов не двинулся с места. Наступила такая тишина, что слышалось сопенье насоса да тихое журчание воды. Ефим молча смотрел на горщиков. Согбенные, усталые, они вызывали сочувствие. Одетые в холщовые портки, в зипунишки да в истертые шапчонки, они посинели от стужи. Вся одежонка их пропиталась влагой. А тут еще беда с водой! Кому охота обречь себя на погибель? Не сегодня-завтра вода возьмет свое, затопит шахту, тогда поминай как звали!
   - Что же вы приуныли? А ну, давай! - повышая голос, строго прикрикнул на горщиков Любимов.
   - Боязно! - прошептал Козелок. - А вдруг опять кто почудится!
   Черепанов видел: кто-кто, а старый, опытный рудокоп Козелок понимал, что работать на затопляемой шахте опасно.
   - Ну, тогда ты первый и полезешь! Из-за тебя туману напустили тут! сердито сказал Александр Акинфиевич, и его серые злые глаза в упор уставились на старика.
   Горщик опустил голову, мялся.
   - Не плутуй! Полезай! - отрубил управляющий.
   Своей грузной фигурой он стал наступать на рудокопа. Козелок почесал затылок: упирайся не упирайся, а выходит - надо опускаться в забой. Он первым подошел к стволу и стал спускаться. Плотинный не утерпел, его занимала работа грунтовых вод: следом за Козелком полез и Черепанов...
   Один за другим рудокопы стали опускаться под землю.
   Только-только добрался Козелок до рудничного двора, как ахнул от страха и от радости.
   - С нами крестная сила! - весело закричал он. - Гляди, братцы, да тут гусь!.. А может, то один морок? - не доверяя своим глазам, с сомнением добавил старик.
   - Га-га-га! - весело загоготал гусак.
   Черепанов подбежал к нему, а гусь, уставясь на плотинного бусинками глаз, и не думал убегать.
   - Ишь ты! - удивился мастер. - В беду попал, крылатый! И каким ветром его сюда занесло? Ба, да это соседская птица! - признал гусака Ефим и растопырил руки.
   Гусь захлопал было по лужам, но проворный плотинный поймал его и прижал к груди.
   - Гляди, как сердце с перепугу колотится! Ишь ты, сам напугался, да и людей переполошил! - засмеялся он.
   Однако на сердце было невесело: вода журчала всюду. Вот-вот того гляди совершится потоп! Черепанов с грустью посмотрел на промокших, усталых рудокопов.
   "Эх, горемыки вы, горемыки! - защемила тоска его сердце. - Подумать только, работать в таком месте: сыро, грязно, вода сочится, холодно. Хорошо еще летом, вылез после работы, и обсушиться на солнышке можно и обогреться, а зимой что за муки!"
   Ефим Алексеевич представил себе курную убогую избенку, которая стояла в трех верстах от рудника. Проработав двенадцать - пятнадцать часов в забое, промокшие рудокопы выползают на свет божий и бегут что есть духу в эту отдаленную избушку! А на земле пурга, метели, уральский пронзительный ветер, от мороза одежонка становится мерзлым коробом. Не всякий выдерживает такую муку! Да и что с людьми делается от работы в медном руднике? Истощение, смертельная бледность губ - все выдает в них болезни. Все жалуются на шум в ушах, тяжесть в ногах и одышку. Еще бы! В конце концов человек быстро сгорает в подземелье. Наступает водянка, и сердце отказывается служить!.. Мысли плотинного прервали окрики.
   - Ну, дед - божья душа, глянь, что за архангел слетел к нам! - закричал молоденький рудокоп и озорными глазами показал на гуся. - А ты за нечистую силу принял. Ай-ай! - покачал он головой.
   - А ты помалкивай! - угрюмо отозвался старик. - Ты слушай да разумей, о чем вода земле шепчет!
   Его простые слова утихомирили парня. Он вздохнул.
   - Ну и жизнь! Того и гляди угодишь во вселенский потоп!
   Черепанов строго посмотрел на горщика, и тот прикусил язык. Под землей не шутят!
   Прошла неделя, все, казалось, вошло в свою колею, но однажды ночью вдруг раздался набат. Плотинный вскочил с постели и бросился к окну. От волнения у мастера захватило дух: вдали над медным рудником алело зловещее зарево.
   - Батюшки, пожар! - закричал Ефим. Он быстро оделся и поспешил к водоподъемной машине. Там пылали крыша и стропила навеса...
   По набату сбежался народ, стали гасить. Одного за другим из шахты подняли рудокопов. Когда последним на-гора поднялся Козелок, кругом клубился синий дым погашенного пожара, а среди него со скрипом по-прежнему кружилось старое, почерневшее колесо: его и насосы сберегли от огня.