Федоров Евгений. Хозяин Каменных гор (Каменный пояс, Книга 3)

   Николенька и не думал бежать. Ехал он молча, хмурился. Дьячок вертелся, пыхтел, никак не мог угомониться. Распирало любопытство.
   - Ну чего юлой вертишься? - сердито спросил Демидов. - Или блох нахватал в трактире?
   Филатка пытливо посмотрел в лицо Николеньки и лукаво спросил:
   - Скажи, батюшка, по совести, выгорело ли задуманное?
   - Вот о том и горюю, что шуму много, а дела ни на грош! - с обидой отозвался он и отвалился в угол кареты.
   Дьячок укоризненно покачал головой:
   - Эх, батюшка, ну и простак ты по всем статьям! Где это видано: в курятнике побывать и вернуться без пушинки в зубах! А хлопот, хлопот сколько, и все зря... Эх-хе-хе, промазали, господин мой хороший!
   Вернувшись домой; Николенька нашел на столе большой синий пакет. Он поспешно вскрыл его и прочел предписание немедленно явиться на прием к светлейшему князю Потемкину. Демидов изрядно струсил.
   "Ну, будет головомойка за озорство в женской обители!" - со страхом подумал он. Всем был известен необузданный нрав светлейшего. Особенно опасно было попасть под руку разгневанного всесильного вельможи. Николеньке оставалось одно - покориться участи.
   Он тщательно натянул новенькие лосины, надел в талию сшитый мундир и долго, внимательно разглядывал себя в зеркало. Подле него вертелся Данилов. Он чутьем догадывался о тревоге Николеньки, а самого в это время подмывала радость.
   "Вот когда остепенится! Григорий Александрович прижмет хвост, не посмотрит, что демидовский корень!" - утешал себя управитель.
   С важным, степенным видом он проводил гвардии сержанта до кареты. Стоя на ступеньке крыльца, Данилов с особым упоением прокричал кучеру:
   - Гони к светлейшему!
   На сей раз выезд обошелся без дядьки. Огорченный Филатка псом вертелся подле управителя, умильно заглядывая ему в глаза:
   - Как там обойдется без меня, Павел Данилович? Глядишь, я присоветовал бы Николаю Никитичу, какое словцо к месту сказать, направил бы его на добрую стезю.
   - Ну, это и без тебя светлейший похлеще сделает! Непременно пустит по прямой стезе! - насмешливо сказал управитель. - Ты вот что, лучше подале от меня уходи, а то сердце мое кипит. Сам тебе стезю покажу!
   Пугливо озираясь, дьячок юркнул в прохладную прихожую. Данилов сладко зевнул и торопливо перекрестил рот:
   - Помоги, господи, избавиться от суеты и беспокойств!..
   Между тем Николенька подъехал к дворцу. С трепетом он вступил в разубранные чертоги князя. В приемной, устланной пушистыми коврами, сверкающей зеркалами, золоченой мебелью, толпилось много одетых в парадную форму генералов, важных, в атласных камзолах, вельмож. Все они разговаривали вполголоса, с плохо скрываемым беспокойством поглядывая на высокую, изукрашенную бронзой дверь. Никто из них не обратил внимания на скромного сержанта, пробиравшегося в угол.
   В приемную торопливо вышел адъютант, краснощекий гвардеец: его мгновенно окружили.
   - Светлейший в духе? - приглушенным голосом, косясь на дверь, спросил толстоносый генерал. - Опять хандрит? Ах, боже мой, когда нам солнышко блеснет!
   Адъютант поднял голову и торжественно объявил:
   - Светлейший изволит сейчас выйти!
   В ту же минуту два арапа бесшумно распахнули дверь. Из анфилады раззолоченных покоев величественно, медленно приближался знакомый гигант в лиловом, шитом золотом мундире, усыпанном звездами. Говорок сразу стих, и установилась глубокая тишина. Николенька услышал учащенные удары своего сердца. Грузные шаги раздались совсем близко. Все в приемной склонились в глубоком, почтительном поклоне и с замиранием сердца ждали.
   С холодным, строгим лицом, никого не замечая, Потемкин вышел на середину зала. Неуловимый трепет прошел среди ожидающих. Николенька стоял в тени, за спинами вельмож, чувствуя, что у него от страха холодеют руки. Каким маленьким и незаметным показался он себе в эту минуту! Разве до него сейчас князю среди такого блистательного общества?
   Светлейший остановил свое единственное око на молоденьком адъютанте, улыбнулся чему-то и вдруг громко сказал:
   - Гвардии сержанта Демидова сюда!
   Все вздрогнули, удивленно взглянули на юнца с темным пушком на губе. Давно ли он носит форму, а между тем...
   Потемкин равнодушно повернулся ко всем спиной и, тяжело ступая, пошел в апартаменты. Адъютант предложил Демидову следовать за князем.
   "Теперь пропал!" - твердо решил Николенька и безмолвно пошел за Потемкиным.
   Бледный сержант проследовал за князем через ряд роскошных покоев. Потемкин безмолвствовал, и это еще больше усиливало тревогу Демидова.
   Войдя в диванную, князь присел на широкую софу, поднял на сержанта свой взор. В голубом глазу циклопа вдруг вспыхнул веселый смех.
   - Ну что, сибирский плут, наблудил в обители? - улыбнулся Потемкин, и крупное красивое лицо его подобрело.
   - Был грех! - сознался Демидов.
   - А скажи, любезный, о чем ты сейчас думал? - улыбаясь, спросил князь.
   - А я ни о чем не думал. Со страху умирал, следуя за вами! чистосердечно признался Николенька.
   - Страшен я, что ли? - построжав, спросил Потемкин.
   - Совсем другое, ваше сиятельство, - осмелев, пояснил сержант; Страшно стало, что больше не увижу вас. Прогоните за озорство! А то страшнее смерти!
   - Ну, брат, молодец! - вставая с дивана, сказал Потемкин. - За монашку прощаю. Быль молодцу не укор. Только о сей черной курочке не выходило звонить на весь Санкт-Петербург! Экое кукареку задал, братец!
   - Винюсь! - склонил голову Николенька.
   - Повинную голову и меч не сечет! Поздравляю, братец, тебя своим адъютантом. Собирайся в путь, а пока поспеши в полк, непременно отдай последний визит командиру...
   Радость брызнула из глаз Николеньки, он схватил руку князя и жадно поцеловал ее.
   - На всю жизнь обязан вам! - восторженно воскликнул он.
   Потемкин улыбнулся и сказал:
   - Не думай, что избран ты по капризу! Ради рода твоего сие сотворил. Демидовы - народ крепкий, упорный - дубы! А такие мне на службе нужны. Прощай!..
   Николенька откланялся и сияющий выбежал из покоев. Все кинулись к нему с расспросами, но он, отмахиваясь, бросил скороговоркой:
   - Извините, спешу, послан светлейшим...
   Он вихрем пронесся через приемную, галопом проскочил ступеньки крыльца и, влетев в карету, закричал кучеру:
   - Гони в лейб-гвардии Семеновский полк!
   Стоило Демидову явиться туда и поведать о своем назначении, как командир обнял его и расцеловал.
   - Желаю, господин сержант, удачи! Светлейший умен, деятелен, и вам, господин адъютант, улыбнулась фортуна.
   Он учтиво проводил Николеньку до приемной.
   Не чуя под собой ног, Демидов бросился к Свистунову. Сонный денщик подал гостю наспех написанную цидульку.
   "Демидов, - писал поручик, - извини, не буду дома два дня. Веду фортеции к новой твердыне. Дама черненькая, с пухлой губкой, одно слово прелесть!"
   "А Грушенька? - подумал Николенька и тут же махнул рукой. - Для этой свой брат цыган дороже гвардейца!"
   У подъезда Демидову встретились знакомые однополчане, которых невзлюбил Свистунов. Завитые, раздушенные, затянутые в корсеты, они выглядели изысканно. Гвардейские аксельбанты и галуны горели жаром.
   - Демидов, пойдем с нами! Наслышаны о твоей фортуне! Попал в случай! залебезили они перед ним. - Идем, идем, брат! Испытай счастье на зеленом поле.
   Они увлекли сержанта в собрание. Демидов не успел опомниться, как очутился за карточным столом. Кругом в клубах табачного дыма ходили офицеры, многие из них, любопытствуя, стояли за креслами у зеленых столиков. Николенька скользнул взглядом по лицу банкомета. Бледнолицый, с тяжелым взглядом свинцовых глаз, он стал быстро метать. Мало смысливший в игре, Николенька внимательно следил за картами. Он высыпал все золото на стол и стал ждать.
   А ждать долго не пришлось.
   - Ваша бита, сударь! - сухо отрезал банкомет.
   Демидов улыбнулся неудаче, отделил пять червонцев.
   - Погодите, придет фортуна и ко мне! - пригрозил он. - Валет на пе!
   Но и в другой раз его ставка была бита. Николеньку охватил азарт.
   "Не может того быть, чтобы все время проигрыш!" - подумал он и поставил на все.
   Банкомет тщательно перетасовал карты и стал метать.
   - И эта, сударь, бита! - ухмыляясь, сказал он.
   У Николеньки на лбу выступил холодный пот. Просто не верилось, что в полчаса весь кошелек опустошили.
   - Ну что ж, будем играть еще, сударь? - спросил партнер и поощряюще улыбнулся Демидову. - Право, получилось неудобно: впервые встретились, и вы проигрались...
   На лице сержанта вспыхнул румянец. Преодолевая смущение, он признался:
   - Все червонцы вышли, господа. Не знаю, как и быть.
   - Демидов, душа! - вскочил партнер и вкрадчиво предложил: - Мы тебе под офицерское слово верим. Пожалуй в долг! На мелок!
   "Отыграюсь! Непременно отыграюсь!" - решил Николенька и согласился:
   - Давай в долг!..
   Банкомет сбросил карты.
   - На сколько?
   Николенька решил на все. Но только он произнес крупную сумму, как сморщился, словно от зубной боли.
   - Бита:
   Руки Демидова задрожали. Он взглянул на груду червонцев и мелок, которым партнер быстро нанес пятерку с четырьмя нулями.
   - Пятьдесят тысяч! Не может того быть!
   В отчаянии, больше не владея собою, он чужим голосом выкрикнул:
   - На пятьдесят, сударь!
   - Пожалуйте, сержант! - скрипучим голосом отозвался банкомет, быстро стасовал карты и выкинул три.
   Николенька открыл свои.
   - Вам сегодня не везет, сударь. Надо прекратить игру. Сто тысяч за вами! - Он смешал карты, небрежно сгреб червонцы и сухо поклонился Демидову. - Когда прикажете, сударь, прибыть за долгом в контору?
   Только сейчас дошло до сознания Николеньки, какую опрометчивость он совершил. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он встал, ухватился за край стола.
   - Так скоро! А если... если я сейчас стеснен? - пробормотал он.
   - Уговор дороже денег, сударь. Карточные долги для офицерской чести обязательны...
   Загремели стулья.
   - Я, может быть, отыграюсь, господа! - вскричал в отчаянии Николенька.
   - Нет, господин сержант, с вас хватит. Да и ваш управитель Данилов вряд ли больше уплатит! Итак, до завтра! - Офицеры небрежно раскланялись и вышли из зала.
   Николенька, с покривившимися губами, готовый заплакать, огляделся. Кругом с сочувствием глядели на него, но молчали...
   - Господа, как же это?
   - Господин сержант, вы сами допустили промах! - пожалел его седоусый капитан. - Теперь извольте расплачиваться.
   "Да они обобрали, ограбили меня!" - хотел закричать Демидов, но промолчал и, пошатываясь, пошел к выходу.
   - Не пойман за руку, не вор! - негромко вслед сказал капитан. Напрасно, сударь, связывались с фанфаронишками.
   Николенька не помнил, как в прихожей ему набросили на плечи плащ и он вышел к карете. Обезумевший, он помчался прямо в контору.
   - Данилов! - закричал он с порога. - Со мной беда!
   - Выходит, их сиятельство Потемкин на озорство ваше рассердились? радуясь в душе, спросил управитель.
   - Никак нет! Пожалован адъютантом! - вспыхнул Николенька и вдруг со всей отчетливостью представил себе беду.
   - Так нешто это плохо? Дозвольте, господин, поздравить вас со столь высоким назначением. Батюшка обрадуются!
   - Не в этом дело! - бросаясь на стул, отчаянно выкрикнул молодой Демидов. - Я сто тысяч только что проиграл!
   Жирное лицо Данилова выразило крайнее изумление.
   - Да где же вы столько денег взяли?
   - Я в долг играл! - с горечью выпалил Николенька. - Понимаешь, в долг!
   - Как это можно в долг, Николай Никитич? Денежки-то батюшкины, а вы руку в них запускаете. Не гоже-с!
   Лицо управителя побагровело. Тяжело дыша, он полез в карман, вытащил клетчатый платок и отер блестевшую от пота лысину.
   - Ах, господин, что вы натворили! Однако...
   Он схватился за большой выпуклый лоб, задумался.
   - Разумею я так, карточный долг не подобает платить! - после глубокого раздумья сказал он. - Во-первых, вы, господин, совершенное дитя, во-вторых, расписки не давали!
   - А честное слово офицера? - с негодованием перебил его Николенька. Плати, Данилов!
   - Не буду, господин! Шутка ли? - Управитель мешком опустился в кресло. - Не буду... Ох, господи, какая беда!
   - Плати, Данилов! - стоял на своем Николенька. - А не то хуже будет! Я горшую беду тебе учиню... Знаешь, что в таких случаях офицер повинен над собой сделать, коли не в силах выполнить долг чести?
   У Данилова от страха отвисла нижняя челюсть, глаза расширились. С нескрываемым ужасом глядел он на Демидова.
   - Да вы что, Николай Никитич! Меня тогда ваш батюшка батогами засечет! Помилуй господи, пронеси несчастье великое!..
   Он опустил голову и задумался.
   "Подумать только, этакие деньги - и придется платить. И кому? Шаромыжникам, шулерам! Ай-яй-яй..."
   В Нижний Тагил пришло неожиданное сообщение от управляющего санкт-петербургской конторой Данилова, в котором он осторожно доносил хозяину о похождениях наследника. Словно почуяв неладное. Селезень долго мял пакет в руках, рассматривал его на свет, раздумывал, отдать или не отдавать его сегодня Никите Акинфиевичу. Наконец решившись, осторожно покашливая, он вошел в кабинет хозяина. Демидов сидел перед громоздким дубовым столом. Погрузившись в глубокое мягкое кресло, он утомленно опустил голову и полудремал. Жирные сизые щеки его отвисли, а под глазами темнели отеки. Прикрывая ладошкой рот, Селезень покашлял громче. Никита Акинфиевич поднял усталые глаза.
   - С чем явился, старик? - недовольно спросил он.
   - Пакет, батюшка, из Санкт-Петербурга с оказией прислан. Должно быть, весточка от Николая Никитича, - протянул синий конверт приказчик.
   Демидов жадно схватил пакет, вскрыл его и обеспокоенно забегал глазами по строкам. Лицо Никиты мгновенно налилось багровостью, судорожным движением он скомкал письмо и бросил в угол.
   - Подлец! Разоритель! - страшным голосом закричал он. - Отец и деды великим усердием наживали каждую копеечку, а он в одночасье спустил петербургским фанфаронишкам сто тысяч! Погоди ж!
   Никита Акинфиевич сердито сорвался с кресла, вскинул над головой большие кулаки и, весь закипая злобой, пригрозил:
   - Наследства лишу, беспутный, коли не умеешь беречь отцовское добро! Ты! - прикрикнул он на Селезня. - Беги за попом, пусть духовную перепишет... Вырастили разорителя! Мот! Картежник!..
   Он хотел еще что-то выкрикнуть в палящей злобе, но вдруг схватился за сердце, обмяк и грохнулся на пол.
   "Господи! - в страхе подумал Селезень. - Второй удар!"
   - Батюшка мой! - заголосил он и кинулся к хозяину, схватил тяжелое тело под руки, но, внезапно ставшее громоздким и безвольным, оно выскользнуло на пол.
   Приказчик присел рядом и заглянул в лицо хозяина. Полуостекленевшие глаза Демидова поразили Селезня, его сознания коснулась страшная догадка:
   "Батюшки, никак хозяин отходит!"
   Из глаз приказчика выкатились скупые слезы. Он выпрямился, взглянул на образа и трижды истово перекрестился:
   - Господи, господи, прости и помоги нам!
   В эту минуту Селезню стало жаль не столько хозяина, сколько себя.
   "Вот и прошла жизнь, а сколько было суетни и беспокойств. Отлетели радости!" - огорченно подумал он. Ноги старого приказчика отяжелели. Шаркая ими, он вышел в людскую и оповестил:
   - Сбегайте за управителем Любимовым. Хозяину дурно!
   Прибежали Любимов, лекарь, дворовые люди, уложили тяжелое тело Никиты Акинфиевича на широкий диван. Демидов лежал без движения, у него отнялся язык. Медленно, в безмолвии проходил день, и по мере того как угасал он, угасал и старый Демидов. К вечеру Никиты Акинфиевича не стало. Пушки оповестили о том Тагильский завод, а над барским домом взвился траурный флаг.
   Похоронили Никиту Акинфиевича с великой пышностью. Еще задолго до своей смерти Никита Акинфиевич возвел на кладбище Введенскую церковь. Это каменное сооружение было построено выписанным итальянцем во вкусе эпохи Возрождения. Иноземный художник расписал своды и купол фресками. Лепные украшения делали крепостные мастера... В этой церкви, в склепе, и нашел свой вечный покой Никита Акинфиевич, последний из Демидовых, который сам управлял и доглядывал за уральскими заводами.
   После него осталось девять заводов с деревнями и вотчинами, в которых числилось девять тысяч двести девять душ крепостных. Государыня утвердила вскрытое демидовское завещание, по которому все богатства поступали во владение сына заводчика, Николая Никитича. Так как он был весьма неопытен в делах управления имениями, то над ним была назначена опека во главе со статс-секретарем императрицы Александром Васильевичем Храповицким, а фактическим управителем уральских заводов остался Любимов, который по-прежнему сохранял старые демидовские порядки.
   Ничто не изменилось в судьбе приписных, только в хозяйских хоромах поубавилось дворовой челяди, часть которой управитель приставил на рудокопную работу. И совсем без дела остались двое: высохшая англичанка Джесси и старый приказчик Селезень.
   Мисс долго сиротливо бродила по пустынным демидовским покоям, вспоминая своего питомца Николеньку. Всеми забытая, она обратилась к управителю завода за пособием, но тот отказал ей в помощи, не возражая против отбытия англичанки из Нижнего Тагила.
   - Пусть убирается с богом! Кабы моя воля, по-иному бы решил!
   Селезень бережно уложил тощий чемоданчик мисс Джесси в тряскую тележку, усадил ее на охапку сена и отправил в дальнюю путь-дорогу.
   - Отслужились мы с тобой, милая! Одры стали! - сочувственно напутствовал англичанку отставной приказчик. - Скажи спасибо, что из наших палестин отпустили. У Демидовых такой обычай: ни своих, ни иноземцев из вотчин не отпускать. Тут изробился, тут и кости донашивай! Но воли покойного Никиты Акинфиевича не переступишь: в завещании указал отпустить тебя, сударушка. Ну, трогай! - ощеря зубы, крикнул он вознице и отвернулся...
   Спустя неделю и сам Селезень покинул Нижне-Тагильский завод. Все свое незатейливое имущество он собрал в котомку, взял посох и ушел в обитель.
   - Побито, награблено, обижено людей - не счесть! Пора у бога прощение вымаливать, - примирение сказал он и, ссутулившись, тихой походкой странника на зорьке ушел по пыльной дороге из демидовского гнезда, где столько было пережито и перечувствовано...
   4
   Николай Никитич не долго скорбел по батюшке. Легкомысленный по своему характеру, он быстро забыл горе и увлекся своим новым положением. Демидовский наследник бегал по обширному дедовскому дому и ко всему присматривался. "Все это теперь мое! Все мое!" - восторженно думал он.
   Ему казалось, что он теперь властелин всего. Управляющий санкт-петербургской конторой Павел Данилов стал весьма почтителен и быстр на повороты, но, однако, не все дозволял молодому наследнику. Многое после смерти батюшки было немедленно опечатано и ждало приказа опекунов. Когда Николай Никитич в своем любопытстве тронул замок одного чугунного шкафа, Данилов встревоженно схватил его за руку.
   - Батюшка милый, сюда нельзя до поры до времени забираться! почтительно остановил он гвардейца.
   - Как нельзя! - удивился Демидов. - Да я же хозяин!
   - Это верно, что вы, господин мой, ныне хозяин, но пока еще хозяин не в полной силе! - мягким голосом сказал Данилов и лукаво прищуренными глазами посмотрел на Николая Никитича.
   - То есть как это - не в полной силе? - обидчиво выкрикнул Демидов.
   - Над вами пока опека, господин мой! От нее и ваши расходы зависеть будут! - отечески-ласково пояснил управляющий.
   - Вот как! - разочарованно вырвалось у гвардейца. - А если я, скажем, задумаю в этот ящик забраться, что тогда?
   Данилов развел руками.
   - Этого никак невозможно, батюшка! Слом печати и вскрытие шкафа почтется за воровство! - пояснил он.
   - А что здесь хранится? - Демидов испытующе посмотрел на старика.
   - Хранятся тут редкие драгоценности вашей покойной матушки.
   - Бриллианты! - засиял Николай Никитич. - Когда же я смогу ими воспользоваться?
   - Завещано Александрой Евтихиевной передать сие богатство, драгоценные камни и жемчуг, вашей супруге, когда господь бог наградит вас ею! терпеливо рассказывал управляющий.
   Николай Никитич помрачнел. Сразу все стало как-то буднично, серо. Он недружелюбно посмотрел на управляющего и с сожалением вымолвил:
   - Вялая душа у тебя, Данилов! Жить теперь хочется, а ты все в долгий ящик откладываешь!
   - Потерпите годочки! Да и денежки-капиталы не на потехи оставлены вам, а на усиление заводов! О них вам завещаны заботы!
   Тоска и злоба распирали грудь демидовского наследника. Одним махом он опрокинул бы этого скупого слугу, но тот, крепкий и медлительно-внушительный, был упрям и опасен. Каждую копеечку приходилось выжимать у него со скандалом. Готовясь к отъезду в Яссы, Николай Никитич не щадил ни управляющего, ни дворовых. Он загонял их своими поручениями. И как ни бесился Павел Данилов, Демидов щедрой рукой рассыпал деньги на покупки, связанные с предстоящим путешествием. Были приобретены и отменная лисья шуба и драгоценные меха, сукна и бархат, аксельбанты и темляки, табакерка, усыпанная бриллиантами, и "походный домик", штабная кухня и походная конюшня, и людская палатка, и фуры, и кибитки, и верховая арабская лошадь с турецким седлом, и дорогие конские уборы. Все дни на демидовском дворе каретники ремонтировали экипажи, кузнецы ковали коней, шорники украшали упряжь. В конюшни нагнали целый табун коней, купленных на окрестных ярмарках. В приемной Демидова с утра до ночи толклись и шумели бородатые купцы-гостинодворцы, вертлявые комиссионеры, черномазые цыгане-барышники и неизвестные ветхие старушки, предлагавшие свои секретные услуги. Николай Никитич всех гнал прочь, посылая к Данилову.
   Озабоченный управляющий вставал с первыми петухами, обегал конюшни, мастерские, проверял контору. То и дело слышался его зычный недовольный голос, ругающий работников, или раздавались плаксивые жалобы на дороговизну вещей...
   В одно июльское утро, потный и разгоряченный, он вбежал в комнату Демидова. Лицо у него было самое несчастное, горемычное. Он размахивал руками и жадно ловил раскрытым ртом воздух.
   - Батюшка дорогой, что вы с добром делаете? Каким шаромыжникам вы векселя надавали? - визгливым голосом заголосил он. - Глядите, как разошлись! За все путное и непутное истратили на дорогу сорок восемь тысяч восемьсот пятьдесят девять рублей, как одну копеечку! К тому же расходы по дому да по конторе! К тому же за труды опекунству! А где же их взять?.. Ах ты, господи!..
   Он тяжко вздохнул, стащил с потной головы парик и отер лысину пестрым платком.
   - Батюшки! - продолжал он жаловаться. - Где же нам столько денег взять?
   - А заводы на что? - изумленно спросил Демидов.
   - Заводы, мой господин, железо и чугун льют, а не деньги! - сердито ответил Данилов. - Заводам самим капиталы до зарезу нужны! Не могу больше я отпускать на расходы! Все!..
   - Да ты сдурел, кошачьи глаза! - вспыхнул Демидов. - Да я тебя самого на червонцы порежу. Достань да выложь!
   - Убейте меня, батюшка! Все одно - сразу конец! - взмолился управляющий.
   - Ну и выжига ты, Данилов! - сердито крикнул Демидов, поспешно обрядился в новенький мундир, схватил кивер, саблю и выбежал из покоев.
   Легкой походкой, словно молодой резвый конек, играя каждым мускулом, гвардеец сбежал с крыльца, забрался в карету и возбужденно крикнул:
   - Пади!
   Сидевший на козлах Филатка толкнул кучера в бок.
   - Гляди, как ноне мы размахнулись. Все нам нипочем, море по колено! Заиграл Демидов!
   Филатка с умилением оглянулся на Демидова и одобрительно покрутил головой.
   - Вот коли наша взяла, Николай Никитич! Ну и заживем! Ух, и заживем!
   Николай Никитич думал о другом. В приемной светлейшего он встретил очаровательную особу. Она была стройна, изящна, с большими темными глазами. Когда адъютант своей легкой походкой, вздрагивая бедрами, прошел мимо нее, она подняла длинные ресницы и обожгла его взглядом. Сердце Демидова сладко защемило.
   "Кто же эта прелестница?" - взволнованно подумал он.
   Адъютант прошел в покои светлейшего. Густая тишина стыла в обширных залах: светлейший отбыл во дворец. За громадными окнами потемнело, набежали тучки, и сразу померкло сияние яркого солнечного дня. Демидов прошелся по безмолвным апартаментам князя и вернулся в приемную. Звякнув шпорами, он молодцевато оповестил на всю приемную:
   - Светлейший отбыл к ее императорскому величеству!
   Он тщательно и веско выговаривал каждое слово, следя за смуглой пышной красавицей.
   - Ах, боже мой! - всплеснула она руками. - Что же мне делать? К тому же, кажется, пошел дождь! - Продолговатые, осененные пушистыми ресницами выразительные глаза умоляюще смотрели на гвардейца. Верхняя пухлая губа капризно полуоткрылась, и ослепительно блеснули белые мелкие зубы.
   Николай Никитич решительно подошел к незнакомке, щелкнул шпорами и учтиво поклонился:
   - Сударыня, разрешите предложить вам мою карету!
   - Галант! Ах, как я благодарна вам, господин адъютант! - восторженно отозвалась она и, не колеблясь, подала ему руку. Демидов вспыхнул от нежного женского прикосновения.
   Она прильнула к нему, красноречиво взглянула в глаза юнца. Ей, видимо, по сердцу пришелся краснощекий гвардеец с темным пушком на губе. Белые лосины плотно обтягивали его полные ноги, грудь он держал горделиво. Всем своим вызывающим видом молоденький адъютант весьма напоминал бойкого забияку-петушка. Счастливая юность, неизрасходованные силы переполняли его, он так легко и свободно чувствовал свое сильное и свежее тело, что его вовсе не обременял парадный мундир.