Фёдоров Виктор. Бенефис двойников, или Хроника неудавшейся провокации

   Но Семинард перебил его:
   - Ти, Козель поганий, не видишь - сержанта я! Пошли на допрос, козель!
   Какая-то сила подняла капитана и поставила на ноги. Все вокруг было двигающимся, живым: стены то наползали, то отступали, пол под ногами содрогался.
   - Там вулкан, - догадался Козлов.
   Потом в глаза ярко ударил свет - открылась дверь, и Козлова толкнули туда. Здесь было уже безопасно - обычная комната: письменный стол, табурет, на столе яркая лампа с гибкой шеей. Очутившись тут, Козлов почувствовал себя как-то спокойней. Голова хоть и болела, но начала соображать. Закрылась дверь и капитан остался один.
   "В кабинете положено думать", - вспомнил он выдержку из речи Менжинского перед сельскими оперуполномоченными и попытался сосредоточиться на том , чтобы понять, где он.
   "Ловушка? Проверка? Ошибка?" - мысли, как белки, скакали в больной голове, но ни одну из них Козлов не мог ухватить за хвост.
   - Садитесь. - послышалось вдруг.
   От неожиданности Козлов сел. Только сечас он разглядел за столом маленького человечка в строгом фиолетовом костюме. Тот сидел, сцепив ручки перед собой, и доброжелательно смотрел на Козлова. Все в нем было утонченно и миниатюрно - тонкие пальцы, тонкие брови, тонкие душки очков. Человечек этот то ли угадал соображения капитана, то ли по другой какой причине, сказал:
   - Не собираюсь играть с вами в кошки-мышки. Вы находитесьв следственном изоляторе номер два, именуемом в простонароднье Матросской Тишиной. Фамилия моя Креветко, звать Викентий Арсеньтьевич, я следователь и буду вести ваше дело.
   - Очень приятно, - Козлов встал и протянул через стол руку. - Капитан госбезопасности Козлов.
   - Сядьте, - глядя мимо него, сказал Креветко.
   Козлов сел, пряча руку в карман.
   - Я, возможно, вас разочарую, - произнес следователь,- но скажу, что у нас нет никаких оснований верить вам, гражданин... хм...
   - Козлов, - подсказал Козлов.
   - Вы настаиваете?
   - На чем?
   - На том, что вы Козлов.
   - А кто же я? - капитан опешил.
   - Ну, вот тебе и раз! - всплеснул ручками Креветко. - Мы же с вами оба взрослые люди. Причем оба отлично знаем, кто вы на самом деле, ума не приложу, почему вы выбираете себе такие неблагозвучные фамилии. В прошлый раз вы называли себя Сундуков.
   Козлов открыл рот, потом снова закрыл. Креветко же продолжал:
   - Я по роду своей деятельности привык доверять только фактам. Так вот, факты эти, увы, свидетельствуют против вас. Зачем держать грех на душе, не лучше ли открыться следствию, желающему вам добра? Чистосердечное признание...
   - Знаю! - оборвал его Козлов. - Я все расскажу.
   - Вот и прекрасно! - Креветко откинулся на спинку стула. - Слушаю вас.
   - Я выполняю специальное задание, - начал Козлов. - Руковожу операцией "Яков и Ко".
   - Яков и что? - не понял следователь.
   - Не что, а кто. Ко - компани, их много, они опасны.
   Креветко зевнул.
   - Выслушайте меня! - взмолился Козлов.
   - Говорите, говорите, - разрешил следователь.
   - Перед тем, как меня задержали, я следил за Свиньей...
   - За кем? - Креветко приподнял очки на лоб.
   - Я хотел сказать, за Фрайером...
   - Вот видите, - вздохнул Креветко. - Воровской жаргон выдал вас с потрохами. Вы по-прежнему намерены запираться и молоть чепуху?
   - Это не чепуха, - сказал Козлов. - Это дело большой государственной важности.
   Креветко засмеялся звонко и заливисто, как колокольчик.
   Открылась дверь, и в кабинет вошел человек, похитивший Митьку два дня назад. Козлов так и подскочил на стуле.
   "Госпди, вот подвезло-то! Вот подфортило-то как! Как же его фамилия? Чем-то похожая на мою. А, вспомнил: Баранов! Оперуполномоченный Баранов из МУРа. Ну конечно же, вот я дурак, что сразу не вспомнил о нем."
   только хотел у вас узнать... - Он осекся, заметя Козлова.
   - Товарищ Баранов! - бросился к нему капитан. - Как хорошо, что вы здесь! В смысле, что зашли. Это какое-то наваждение: сперва арестовывают моего сына, теперь меня... Этот кошмар должен когда-нибудь кончиться. Скажите хоть вы, кто я такой!
   Опер Баранов смотрел на Козлова и колебался. С одной стороны долг следователя и гражданина говорил ему, что обманывать нехорошо, обманывать гнусно. Но с другой стороны, минуты жгучего стыда были еще настолько свежи в памяти, что одного лишь воспоминания о них хватило, чтобы щеки Баранова вспыхнули ярче утренней зари. После недолгой, но яростной борьбы вторая сторона победила. В конце концов, и оперуполномоченные могут ведь ошибаться.
   - Я первый раз вижу этого человека, - проговорил он, стараясь не глядеть на Козлова.
   - Странно, - протянул Креветко. Его усатая физиономия числится у нас в картотеке под номером полста шесть дробь два.
   - Да? - Баранову начало казаться, что он сходит с ума. - Может быть. У меня плохая память на лица. Я, пожалуй пойду. Можно? - Он попятился к двери.
   - Идите, - Креветко нахмурился. - И помните: плохая память - не лучшая черта оперативника. Вы, конечно, возлагаете на меня неприятную миссию, но как коммунист и просто честный человек я буду вынужден поставить вопрос о вашем служебном соответствии на очередном совещании.
   Оперуполномоченный вышмыгнул за дверь. Судьба, было, преподнесла Козлову подарок, но передумала. И все же у него оставался один шанс.
   - П-п-послушайте, - заикаясь от волнения, проговорил капитан. - Вы меня с кем-то путаете. Вот вы говорили, что у того из картотеки были усы. А у меня усов нет! - Козлов хлопнул себя по коленке.
   Следователь с сомнением посмотрел на него:
   - Вам что, принести зеркало?
   - А, вы насчет этого? - Козлов потрогал у себя под носом. - Это не мое, реквизит. Сам клеил.
   - Вот оно что, - заинтересовался Креветко. Он спрыгнул со стула и засеменил к табурету. На поверку он оказался не таким уж и маленьким - на полголовы выше Козлова. Правда, стоило принять во внимание то обстоятельство, что Козлов сидел.
   Оказавщись перед капитаном, Креветко одной рукой уперся тому в плечо, а другой что есть силы дернул за ус. Голова Козлова мотнулась вперед, из глаз брызнули слезы, но ус не поддался. Следователь дернул за второй - с тем же результатом.
   - Ну что вы меня за дурака-то держите? - обиженно спросил он. - Усы как усы, как у всех нормальных людей достигших половой зрелости... Только крашенные.
   - Да я ж их сам, кретин, на смолу пришпандорил, чтоб крепче, - чуть не заплакал с досады Козлов.
   - Бабушке своей расскажите, - сухо посоветовал Креветко, запрыгивая обратно на стул, каждый раз неудачно.
   - Вам помочь? - предложил капитан.
   - Обойдусь, - следователь наконец уселся. - Что вы еще хотите мне сообщить? Что у вас вставная челюсть, или нога деревяная?
   - Мне надо позвонить, - Козлов потянулся к телефону на столе.
   - Ну-у-у, - Креветко отодвинул от него аппарат. - Какие же сейчас звонки? Полтретьего ночи.
   - Полтретьего?! - ужаснулся Козлов. - Да там уже волнуются, почему я не вышел на связь.
   - Где это - там? - поинтересовался Креветко.
   - На Лубянке и в Комендатуре Кремля.
   - Ну, хватит! - следователь стукнул кулачком по столу.
   - Вы будете говорить правду?
   - Я уже все сказал.
   - Ну, что ж, - Креветко стал собриать со стола бумаги. - Мне очень жаль, что мы не смогли понять друг друга. Может, у товарища Зубова это получится лучше. Желаю вам хорошо провести время.
   Креветко вышел. И почти сразу же вошел Зубов - крепко збитый блондин-альбинос с камненным лицом, бесцветными ресницами и красными глазами алкоголика. Зубов уселся за стол и принялся в упор рассматривать Козлова.
   "Известный прием, - со злостью подумал капитан, - Креветко отправился в соседнюю комнату спать, а его место занял другой. Через час они поменяются, и так до бесконечности, пока я не сломаюсь. Но нет уж, дудки, больше они от меня ничего не услышат!"
   Козлов решил сменить тактику и на все вопросы отвечать молчанием. Молчал и Зубов за столом. Молчал и смотрел на Козлова. Так прошла минута, две, пять... На восьмой Козлов не выдержал:
   - Я хочу знать, на каком основании меня задержали? - высоко, словно перед истерикой, спросил он.
   - Здесь вопросы задаю я, - ответил Зубов одними губами.
   - Я не тот, за кого вы меня принимаете! - голос Козлова звенел. - Это ошибка.
   - Я понимаю, - Зубов кивнул.
   - Мне надо позвонить!
   - Я понимаю.
   - И вообще, - Козлов сузил глаза. - Я буду говорить только...
   - Знаю, - перебил Зубов. - Только в присутствии вашего адвоката.
   За дверью кто-то заржал.
   - Нет! - Козлов мотнул головой.
   - В присутствии двух адвокатов? - предположил Зубов.
   За дверью заржали громче.
   Козлов сглотнул липкую слюну:
   - Я буду говорить только с полковником Семинардом.
   - Вот как? - Зубов приподнял белесые брови. - А с покойным маршалом Гречко, царство ему небесное, вы говорить не желаете?
   За дверью начали икать от хохота.
   - Ну хорошо, - смягчился следователь. - Вы можете хотеть все, что угодно. Это ваше право. А у меня будет к вам всего один вопрос.
   - А не буду отвечать на ваши вопросы! - выгнул спину Козлов.
   - Всего один вопрос, - Зубов навис нвд столм. - Где вы взяли обойму?
   Козлов гордо молчал.
   - Ладно, - следователь достал из папки протокол. - Распишитесь, и вы свободны.
   Капитан взглянул в бумагу, и глаза его расширились:
   - Что за черт? - забормотал он. - Я не садист-рецидивист Вырубов, я не пугал сторожа Карацупу и не завладевал его пистолетом без обоймы... Я не проникал на птицеферму топтать яйца! И на скотобазу кастрировать хряков "в количестве до 50-ти штук"! Я не подпишу!
   - Ну что ж, Быдлин, входи! - позвал следователь.
   Вошел тот, кто смеялся под дверью: амбал в галифе и в майке, украшенной красными кровавыми пятнами, с полным ртом железных зубоа.
   - Вы знаете этого человека? - спросил капитана Зубов.
   - Нет.
   - Ну, может, быть, вы его где-то видели или когда-то встречали?
   - Нет.
   - Странно, - Зубов почесал макушку, - Обычно при виде этого типа у всех развязывается язык.
   Козлов молчал.
   - Пошел вон! - рявкнул следователь Быдлину.
   Тот вышел.
   - Правильно, гражданин Вырубов, - Зубов постучал по столу карандашем. - Зачем прибегать к крайним мерам? Лучше разойтись полюбовно. Вы мне закорючку в протоколе, я вам - стакан крепкого чая с бубликами.
   - Я ничего подписывать не буду! - Козлов высоко поднял голову.
   - Хорошо, Быдлин, входи! - крикнул следователь. - А вы, гражданин, не могли бы выключить свет?
   Козлов оглянулся на находившийся почти под самым потолком выключатель, потом на вошедшего Быдлина, который достал расческу и дунул не нее. Вылетело несколько зубцев. Быдлин улыбнулся капитану своей стальной улыбкой.
   - Не выключу, - проговорил Козлов. - Он ударит меня по почкам.
   Зубов вскочил. Лицо его наконец оживилось:
   - Колись, гад, сволочь, колись, зачморю!
   Козлов выдержал этот натиск, не отводя от следователя глаз. Тот растерялся. Быдлин еще пару раз дунул на расчеку - зубьев больше не осталось. Он растерялся тоже.
   - Товарищ следователь, - заискивающе закоцал зубами он.- Может, я пойду? А то жена приревновала, говорит, к контролерше из пятого блока по ночам хожу... И так уже все зубы новые вставить пришлось.
   Зубов упруго сплюнул в пепельницу и сказал:
   - Дурак! На серьезной работе вроде, а ведешь себя как пацан. Иди, что б я тебя больше не видел!
   - Вот спасибо! - Быдлин выскользнул за дверь, но тут же показался опять.
   - Что еще? - раздраженно спросил следователь.
   - Мне бы денежки за расческу, а то зарплата, сами понимаете...
   Зубов замахнулся пресс-папье. Быдлин исчез.
   - Ну что? - обратился к капитану Зубов. - Рад? Напрасно, друг, дружбан дорогой. Рубон кончился, да и пока не сознаешься, на довольствие не поставлю. Это раз. Парашу, пока препирался, унесли, - это два. В камеру переполненную пойдешь, спать на полу придется, - это три.
   Зубов посмотрел на часы.
   - В камеру?! - сердце упало у Козлова, гулко бухнув о тазобедренный сустав.
   - В камеру, в камеру, - повторил следователь, собираясь.
   Козлов во мгновение ока стал мокрым, как мышь. В камеру к уголовникам! Он знал, как это бывает - слышал от коллег.Сначала посадят играть в карты на деньги, когда деньги кончатся, то заставят есть собственные экскрименты, а когда все съешь... Дальше даже думать не хотелось.
   Зубов нажал кнопку звонка под столом.
   - Погодите! - подскочил к нему Козлов. - Не надо в камеру! Я все подпишу, где протокол?
   - Завтра подпишешь, - следователь зевнул. - У меня смена закончилась. Уведите, - приказал он вошедшему сержанту.
   - Пошли, козель! - тот дернул капитана за ворот.
   Идя под конвоем мрачными коридорами, стоя на поворотах лицом к стене, руки за спину, Козлов думал об одном:
   "Лишь бы не "опустили", лишь бы не "опустили" урки, да еще с моей-то фамилией. Надо сразу себя поставить!" - твердо решил капитан.
   У камеры под номером 15 его остановили. Тяжелая дверь открылась, и Козлова впихнули внутрь. Ключ за его спиной - он считал - повернули пять раз, затем все стихло. Капитан огляделся: обшарпанные мрачные стены, досчатые нары в два этажа, на них вповалку спали заключенные. Или притворялись. Козлов приметил свободное место - пару квадратных метров в углу.
   "Здесь обитает вожак, тфу ты, главарь, нет - пахан! - догадался Козлов. - Ба, да тут параша, - подошел он ближе. - Врал, стало быть, Зубов, не уносили ее."
   Капитан обошел вокруг параши, размышляя, как ему быть.
   "Это ведь право пахана - первым и последним ходить, - решил он и сел на корточки. - Теперь песня. Песня должна быть блатная, или, на худой конец, приблатненая."
   Козлов прочистил горло и затянул:
   - Сижу на нарах, как король на именинах...
   Дальше он не помнил. Никто из спящих не проснулся, даже не вздрогнул.
   "Ну и нервы у ребят", - уавжительно подумал Козлов и запел другую песню, взяв на целую октаву выше:
   - И меня замели по наводке моего управдома...
   На этот раз в стане зеков произошло шевеление. Несколько человек преклонного возраста глянули на капитана заспанными глазами.
   "Сдрейфили, фраера!" - обрадовался Козлов и, ободренный первым успехом, закричал:
   - Что вылупились, петухи? Бугра, внатуре не видели? Мне ведь все пофиг! Я мусарню замочил, мне вышак корячится! По мне мокрушника порешить, - что два пальца об асфальт! Ща свадьбу делать будем!
   - Как это вы сказали? - спросил дрожащим голосом старичок в седых усах и бородке. - Вы не могли бы еще раз повторить и поразборчивее.
   Старичок нацепил на нос очки в металлической оправе, и тогда Козлов узнал его.
   "Кади! Икар Кади - двойник Калинина. Сам брал." - гордсть, было, вспыхнула в груди капитана и тут же погасла.
   "Бить будут, - понял он. - Как пить дать, - побьют."
   А вслух сказал неуверенно:
   - На бритву прыгаешь, червяк?
   Старик тоже узнал Козлова, и, пряча улычку в усах, проговорил:
   - Амплуа уголовника не к лицу вам, капитан. Вы гораздо увереннее чувствовали себя там, в пивбаре, когда за спиной у вас была дюжина ваших коллег. Да, я еще не представил вас моим товарищам по несчастью. Это капитан Козлов, прошу любить и жаловать...
   Козлов зашатался на корточках и чуть не рухнул в бак с парашей. В среде заключенных наметилось оживление, улыбки тронули их морщинистые, потрепанные жизнью лица, многие из которых были Козлову знакомы.
   "Вот Дзержинский, - отметил про себя капитан, - а это Лев Троцкий, там , в углу, Киров, а вот опять Дзержинский..."
   Всего Козлов насчитал трех Дзержинских, столько же Кагановичей, двух Троцких и Урицких и по одному Кирову, Менжинскому, Калинину и Каменеву. Целая камера двойников! Не было только Ленина. Его двойник разгуливал где-то на свободе.
   Тот, кто назыввл себя Икаром Кади, протер шелковым платочком толстые стекла очков и, усмехнувшись, спросил:
   - Вы-то здесь какими судьбами, капитан? Что карательная машина дала сбой? Или вас специально посадили сюда с новым заданием?
   - Это недоразумение, - пробормотал Козлов. - Какая-то нелепая ошибка!
   - Ошибка? - переспросил Кади. - Знаете, капитан, есть одна хорошая русская пословица. Она начинается словами "не рой другому яму...". Похоже, капитан, вы попали в ту же самую яму, которую вырыли нам.
   Козлов покраснел и не нашел, что сказать. Тут что-то лязгнуло в дверном замке, все повернули головы на звук. Дверь нехотя открылась и на пороге показался знакомый Козлову сержант с листом бумаги в руках.
   - Значит так, - начал он. - Чей фамилий называть стану, тот на выход с вещами шагом марш!
   - А куда нас, в другую тюрьму? - задал вопрос двойник Кагановича.
   - На свободу с чистой совесть! - заржал сержант. - Товарища комендант приказала всех отпустить. Значит читаю: Гульпинштейн.
   - Я!
   - Пошель! Дальше: Рюриков!
   - Я!
   - Кади.
   - Я!
   - Денисов!
   - Я!
   Козлов ждал своей фамилии, вытянув шею и пританцовывая от нетерпения.
   - Карелин, Аксельрод, Зонзебюк...
   Список кончился, сержант выпустил последнего заключенного и собрался захлопнуть дверь.
   - А я? - бросился к нему Козлов. - Как же я?
   - Фамилий? - наморщил лоб сержант.
   - Козлов! - капитан все еще на что-то надеялся. - Козлов Алексей Вадимович.
   - А, это ты, козель! - вспомнил его сержант. - А ты дальше сидишь!
   Он грубо толкнул Козлова в грудь. Тот отлетел на несколько метров и упал. Лязгнула дверь и ключ привычно совершил 5 оборотов. И эти 5 оборотов лишили Козлова последней надежды.
   "Как же так? - лихорадочно думал он. - Их, государственных преступников, резидентов, диверсантов, выпустили, а меня, капитана КГБ, отличника боевой и политической, -держат под арестом! Что же это антиправительственный переворот? Фашисткий режим? Монархисты у власти?"
   Козлов терялся в догадках.
   "Бежать, бежать надо!" - решил он.
   Капитан лег на нары, обдумывая план предстоящего побега.
   "Подкоп не подойдет, - размышлял он. - Этаж не тот... Можно месяца за два перепилить решетку на окнах пилкой для ногтей. А дальше - по веревочной лестнице, связанной из одежды - вниз. Эх, жалко, в детстве "Графа Монте-Кристо" так и не прочел, вот бы сейчас пригодилось..."
   Козлов не заметил, как уснул.
   ГЛАВА 19
   Москва. Красная площадь. 10 метров вглубь от Кремлевской стены. Подземный ход. Справа - могила маршала Конева, слева - всесоюзного старосты Калинина. Без семнадцати три пополуночи. 6 ноября.
   В подземелье трое: Сэм Стадлер, Эдуард Стерлингов и Теодор Фрайер по кличке "Свинья". Движутся медленно, светя себе фонарем.
   Со вчерашнего вечера, почти с того самого момента, как исчез Фрайер, Стадлер забился в угол своего номера в "Европейской" и проводил время в ожидании ареста. В состоянии глубокой депрессии, он сперва вообще наотрез отказался уезжать из Переделкино, но Стерлингов убедил его сделать это ради собственной безопасности.
   Все это время Стадлер ни ел, ни пил, и дверь никому не открывал. В шесть вечера следующего дня ему позвонил Стерлингов и сообщил, что нашел Фрайера на городской свалке в Медведково. Стадлер поймал такси и помчался в Переделкино.
   Свинья, подстриженный под Ленина, в накладных усах и бородке, сидел на тахте и, раскчиваясь, как маятник, повторял без конца одну и ту же фразу на русском языке: "Ну что , батеньки, доигрались, что доигрались, батеньки, ну, батеньки, что?.."
   - Что с ним? - спросил Стадлер.
   - Доигрался, - ответил Стерлингов, - от укуса бешеной собаки у него развился "синдром Шарикова".
   - Как это?
   - Слюна собаки через рану попала в кровь, оттуда - в мозг. Поражен гипофиз левого полушария, отвечающий за работу правого...
   - Ничего не понимаю! - затряс головой советолог. - Он что, теперь не сможет выполнить задание?
   - Наоборот, - Стерлингов опустился на стул рядом с Фрайером. - Более идеального исполнителя и пожелать нельзя. Типичный зомби! С радостью выполнит любой приказ. Предложите ему, к примеру, съесть вон тот окурок.
   Стадлер предложил. Фрайер с готовностью сунул бычок в рот и, тщательно разжевав, проглотил. Советологу даже показалось, что окурок попал в рот Свиньи еще раньше, чем он его об этом попросил.
   "Реагирует на мысль", - решил Стадлер. Он еще раз придирчиво оглядел Фрайера и спросил:
   - Что-то он толстоват, вчера, вроде бы, не был таким?
   - Это его с пеницилина разнесло, - пояснил Стерлингов. - Я прививки ему делал, чтоб не взбесился раньше времени.
   Фрайер, будто в знак согласия, кивнул.
   Когда стало смеркаться, Свинью завернули в плащ, нацепили на глаза шляпу и, погрузив в "мерседес", отвезли на Красную площадь. Там с последней экскурсионной группой через Троицкие ворота проникли на территорию Кремля. Лупиньша с собой брать не стали - больно заметный. Его оставили в машине, которую спрятали за собором Василия Блаженного. Остальные рассредоточились и залегли под голубые ели в ожидании ночи. Ждать пришлось недолго...
   - Осторожно, ступенька! - Стерлингов поддержал Фрайера за локоть. Шедший последним Стадлер упал.
   - Черт, - пробормотал он, потирая ушибленное колено. - Тут и шею свернуть недолго. О Боже! - он отпрянул. Прямо на него из-под свода глядело мохнатое чудочище из хитро сплетенных им же сетей.
   - Ну и паук! - ужаснулся Стадлер.
   - Ну и муха! - ужаснулся паук.
   - Эй, здесь тупик! - раздался откуда-то спереди голос Стерлингова.
   Советолог посветил фонариком, но увидел лишь бритый затылок Свиньи. Он отодвинул Фрайера к стене и прошел вперед. Стерлингов ковыряя ногтем монолит из красного гранита, перегородивший дорогу.
   - Все, - проговорил он. - Обвел нас Скойбеда вокруг пальца. Это западня.
   Фонарик задрожал в руке Стадлера и, выскользнув на пол, погас. Стало совсем темно. Советолог протяжно завыл.
   - Тихо! - зашипел на него Стерлингов. - Посмотрите вверх.
   Стадлер посмотрел. Прямо над головой со свода пробивалась едва заметная полоска света.
   - Что это?
   - Как любит говорить наш друг Валерий Михалыч - хрен в пальто! Ну-ка подсобите, - Стерлингов надавил двумя руками на потолочнцю плиту. Та нехотя поддалась. Полоска света стала шире. Стадлер пришел в себя и бросился на помощь. Вдвоем им удалось повернуть плиту, освободив проем, в который мог пролезть человек. Советолог подпрыгнул, подтянувшись на руках, заглянул в проем. В том, что за плитой был Мавзолей, сомневаться не приходилось. Помогая друг другу, они залезли внутрь, втянув за руки Свинью, огляделись: ни видеокамер, ни намека на сигнализацию, одни голые гранитные стены... Несколько кварцевых ламп под потолком.
   - Как в солярии, - пробормотал Стадлер.
   Посредине, на возвышении под стекляным колпаком, заботливо укрытый сукном, лежал Ленин, голубоватый в свете кварцевых ламп. Советолог со Стерлинговым подошли вплотную и несколько минут молча смотрели на него. Затем аккуратно с двух сторон сняли стекляный колпак. От поднявшегося вверх пыльного облака Стадлер чихнул.
   - Цыц! - Стерлингов сунул ему под нос кулак.
   Стадлер чихнул громче.
   - Ой! - вздрогнул один из солдат в почетном карауле у дверей Мавзолея.
   - Товарищ ефрейтор, там кто-то есть, - он скосил круглый от стаха глаз себе за спину.
   Ефрейтор, гладкий белобрысый парень с ямочкой посередине подбородка, мрачно сплюнул сквозь выбитый год назад зуб и, втянув ноздрями морозный воздух, прошипел:
   - Ты что, сынок, припух? Или службу понял? Устав караульной службы для кого написан? Ну-ка, бегом, выкладывай, чего на посту не положено!
   - Пить, курить, прислоняться, спать, сидеть, есть, надобности справлять, - выпалил молодой.
   - А еще что? - не унимался ефрейтор.
   - Оружие передавать.
   - Дура! Разговаривать нельзя, - подобрел ефрейтор.
   - Но ведь там кто-то есть, - лязгнул зубами молодой.
   - Блин! - ругнулся ефрейтор. - Ты, я вижу, всасываешь хреново! Бурый нынче салобон пошел. Ну-ка скажи, сколько мне до приказа тянуть?
   - 142 дня!
   - Да ты че? - расстроился ефрейтор. - Сгноить меня здесь захотел? Ты масло сегодня перед постом схавал?
   - Схавал.
   - А раз масло схавал, значит что?
   - 141.
   - То-то же, - ефрейтор обиженно скривился. - Но я тебя, сука, научу считать. Я тебе утром в казарме "танкодром" устрою, Ты у меня вместо сна с лезвием толчек штурмовать пойдешь!
   Молодой прикусил губу.
   ГЛАВА 20
   Москва. "Матросская тишина". КПЗ 15. 7 ноября. 5-30 утра.
   Тусклое ночное освещение. В камере один заключенный, это капитан КГБ Козлов. Козлову не спиться. Он ворочается на своих нарах, что неподалеку от параши. Мысль о побеге пришлось оставить на время из-за отсутствия соответствующих инструментов.
   Козлов сочиняет стихи.
   Вообще-то он стихов никогда не писал. Все недосуг. Сперва школа, потом армия, училище, семья, работа. На работе, ясное дело , не до стихов. А домой придешь усталый, только-только газетку почитать, уроки у Митьки проверить, программу "Время" поглядеть и спать. В выходные тоже дела находились: рыбалка, ремонт, культпоход в театр, а про отпуск и вовсе говорить нечего, сами знаете , как время пролетает. Вот поэтому-то и не писал никогда капитан стихов. Но возможности в себе чувствовал, даже иногда в рифму разговаривал. Вот, например: "Митька русский не учил, снова двойку получил". А то и лучше: "Товарищ Семинард6 вас зовут на семинар". Так что способности у Козлова были.
   "Самое главное - это начать, - так думал капитан, лежа в темной промозглой камере. - Начало должно быть таким, чтобы потом за все стихотворение стыдно не было."
   Над первой строчкой капитан бился с полчаса, на зато вышла она на славу:
   Над Матросской Тишиной - тишина.
   Продолжение родилось почти сразу же:
   Над Малаховым курганом - сны...
   "Дальше, - думал Козлов, - надо про что-то родное написать."
   Будто не было жены, но жена. Переслала мне кусок колбасы...
   "Нет, лучше - ветчины."
   При мыслях о еде побежала слюна, и Козлов забраковал этот кусок.