Страница:
[37].
«От внука фриллы слышу!» — огрызнулся тогда Агнар, и между ними началась драка, в которой Эйольв побил Агнара. Тут подошел Фольквид, сын его воспитателя, и отвел его к Рауду Кривому, его воспитателю, и рассказал тому, что стряслось и что Агнар оказался слабее в драке. Рауд отвечал, что это большой позор. Он посоветовал Агнару изжарить и съесть сердце тигра. Агнар послушал его совета и отправился в лес на охоту. И не успел он зайти в лес, как навстречу ему выскочил огромный белый тигр. Он прыгнул на Агнара, но тот успел выставить перед собой копье, уперев его тупым концом в землю. Тигр напоролся на копье и упал всей тушей на Агнара. Но хоть тигр и вдавил мальчика глубоко в снег, он сумел свернуть зверю шею и выбраться из-под него. Агнар снял с тигра шкуру, вырезал сердце и тут же изжарил его на костре и съел. С тех пор он стал очень сильным и храбрым. Умом же и сообразительностью он отличался и раньше.
Я смерил взглядом, мягко говоря, не очень атлетическую фигуру сына Альвивы и счел, что от скромности он не умрет. А тот между тем невозмутимо рассказывал о себе дальше:
— Когда Агнар Вернулся в Логистадир со шкурой и когтями тигра, все удивлялись и говорили, что сын Альвивы, видно, будет достойным мужем, когда вырастет. Агнар попросил мать сшить ему из тигриной шкуры штаны и куртку, а из когтей сам сделал ожерелье и носил его с тех пор всегда и везде. — При этих словах он бессознательным жестом поднес руку к распахнувшемуся на груди халату и коснулся здоровенных когтей у себя на шее. Я решил, что завтра же закажу у какого-нибудь ремесленника ожерелье из когтей хуматана.
— А Эйольву, сыну Эйлива, сына Рагнара, сына Сигурда, он ничего не сказал, — повествовал дальше Агнар, — ни хорошего, ни плохого, и после пира Рагнар с внуками уехал к себе в Хримуль. И когда позже в Хримуле узнали, что Агнар ходит теперь в обновках из тигриной шкуры, Эйольв сочинил про него нид, в котором говорилось, что утскутт все равно останется утскуттом, в какие бы тряпки он ни рядился. А так как у каждого найдется хоть один друг даже среди врагов, то узнали о ниде и в Логистадире. Агнар снова ничего не сказал, но каждое утро уходил в лес на охоту и каждый вечер возвращался с охоты все позже. И ближе к середине лета он вооружился своим охотничьим копьем и отправился к усадьбе Хримуль. Он знал, что к пиру на Среднелетье Эйлив обязательно пойдет охотиться хотя бы на волка, иначе не только Фольквид, сын Рауда Кривого, воспитателя Агнара, но и все в округе будут говорить, что Эйольв умеет лишь плести словеса, но ничего достойного совершить не способен. И когда Агнар подкрался на следующее утро к усадьбе Хримуль, то увидел, что Эйольв и в самом деле отправился на охоту, да притом один. Агнар двинулся следом за ним, и, когда стало ясно, что Эйольв идет к Красной Скале, где завели себе гнезда могучие орлы, способные поднять в воздух взрослого мужчину в полном вооружении, он сделал крюк и опередил Эйольва, и поджидал его у Красных Скал, где лежало много осыпавшихся камней, а лес поредел. Когда Эйольв приблизился к Красной Скале, Агнар внезапно вышел из-за большого камня и сказал такую вису:
«Они теперь в моде — эти копья с широкими наконечниками», — сказал Эйольв и упал ничком на землю. Агнар извлек копье из тела и завалил труп камнями. Когда он это делал, то почувствовал исходящую от трупа сильную вонь и, присмотревшись, обнаружил, что перед смертью Эйольв успел наложить в штаны.
«Останься ты в живых, тебя б до конца твоих дней называли Эйольв Дерьмо», — сказал Агнар и вернулся в Логистадир и рассказал Рауду о случившемся.
Рауд изложил это ярлу Сигурду, подчеркивая, что Агнар сделал все как положено: защитил тело убитого в грудь вооруженного обидчика и сообщил об убийстве в первом же доме, где остановился. Сигурд-ярл сперва согласился, что Агнар совершил виг [38]и должен лишь заплатить вергельд родичам Эйольва, и отправился к дяде в Хримуль договориться о размере вергельда.
Там он сказал обеспокоенным родичам, где они могут найти тело Эйольва, и передал рассказ Агнара о том, как было дело. Когда сыновья и внуки Рагнара услышали сочиненную Агнаром вису, то сильно разгневались.
«Если Эйольв — внук фриллы, то выходит, мы с Эйливом и Эйвиндом — сыновья фриллы и, значит, не имеем права наследовать отцу, — сказал Арнор, сын Рагнара, сына Сигурда, сына Гутхорма. — Кто же хочет заполучить Хримуль? Сыновья Хегни и Ульва, детей Гудреда, сына Гутхорма? Или, может, дети старшего брата Рагнара?»
«Ни я, ни братья мои на ваше наследство не притязаем, — ответил Сигурд-ярл. — И дети Хегни и Ульва тоже ни разу об этом не обмолвились. Мы все считаем вашу мать женой Рагнара, да он и сам пока жив и может подтвердить это!»
«Эйольв был любимым внуком Рагнара, — сказал на это отец Эйольва Эйлив, — и при известии о его смерти он сразу слег и, видимо, не доживет до утра. Так что твой племянник должен по справедливости отвечать за две смерти, а не за одну».
Сигурд-ярл вернулся в Логистадир и передал Агнару и сестре требования родных Эйольва. Агнар понял, что если на вергельд за смерть Эйольва он еще сможет набрать серебра с помощью друзей, то за смерть такого человека, как Рагнар, ему нипочем не расплатиться.
И поэтому он скрылся в лесу, не дожидаясь, когда сыновья Рагнара явятся мстить ему. Вскоре на тинге в Довраре Агнара объявляют вне закона — и он уходит на восток, за Драконью Глотку. Там он пристал к солеторговцам и стал ездить с ними от моря в глубь страны. Возглавлял солеторговцев Лодин Черный из Ставанеса. Он поставил Агнара присматривать за лошадьми. Всю ночь Агнару приходилось бодрствовать, сторожа лошадей, а платили ему мало и даже кормили не всегда досыта, хотя денег у них хватало. Но хуже всего было то, что ему никогда не дозволяли ездить верхом, как бы ни уставали у него ноги. Агнар бродил с солеторговцами почти два года, и удача его была невелика. Деньги, вырученные за соль, торговцы складывали в окованный железом сундучок, ключ от которого Лодин Черный всегда носил на шее. А сундучок Лодин возил притороченным к седлу на отдельном коне. В тот год солеторговцы продали особенно много соли и получили за нее плату золотом, но Агнару от их удачи не перепало ничего. Он решил, что это несправедливо, и задумал присвоить себе всю казну, так как считал, что солеторговцы в большом долгу перед ним. Запомнив вырезы на бородке ключа, он изготовил такой же из дуба и, улучив время, когда около сундучка никого не было, отомкнул его и пересыпал все деньги в свой кожаный мешок. После этого он идет к лошадям, за которыми ему полагалось присматривать, выбирает самого лучшего коня Лодина и уезжает на нем дальше на восток. Он считал, что теперь удача у него в мешке, но вскоре был вынужден убедиться, что ссориться с солеторговцами — это похуже, чем быть объявленным вне закона на Доврартинге. Ведь тогда его преследовали только сыновья Рагнара, а теперь против него поднялась вся округа, потому что друзья у солеторговцев имелись везде. Несколько раз за ним гнались, и ему удавалось уйти только благодаря резвости коня. Но на него устроили самую настоящую облаву, и приходилось уезжать все дальше на восток, к Болотным Лесам, где, как поговаривали, живут только колдуны.
Колдунов Агнар не боялся, но не хотел бросать коня и потому свернул на юг, надеясь проехать дальше на восток вдоль побережья, тянувшегося здесь до самого Бирана. Туманное море там образует длинный залив. Мимо селений Агнар пробирался ночью, никуда не заходя, и, когда голод заставлял его все же украсть какую-нибудь животину, он всегда оставлял на том месте, где резал скот, тигриные следы, сделанные с помощью лап, ставших рукавами его куртки. Но однажды ночью, когда Агнар проезжал мимо какого-то селения, его конь громко заржал, почуяв кобыл, и выскочившие на шум из дома бонды увидели Рагнара. Один из них закричал: «Это Тигр! Оборотень-тигр!» А все остальные подхватили крик и стали стрелять в него. Агнар ускакал, но бонды огнем и дымом предупредили о его появлении своих соседей, и Агнара снова стали преследовать.
Оттесненный к берегу, он увидел, что бежать больше некуда, и устремил коня прямо в море со словами, что конь подвел его и пусть теперь вывозит как может. Но конь уперся, и никакими побоями его не удавалось загнать в соленую воду. Тогда Агнар привязал к спине свой кожаный мешок и пустился вплавь через залив. Ему удалось переплыть на другой берег, но золото пошло на дно. Пришлось сбросить и одежду из тигриной шкуры, но рукава-лапы он отрезал и зажал в зубах. Поэтому на берег Сакаджара Агнар выбрался голым и безоружным, если не считать пары рукавов от куртки. Он разрезал их расколотым кремнем и соорудил себе набедренную повязку…
— Ты хочешь сказать, что переплыл весь залив в Бьёрньёре? — недоверчиво спросил я. — Но это же двадцать миль в самом узком месте!
— Не знаю, не мерил, — угрюмо ответил Агнар. — Но я рад, что тогда была середина лета, а то бы точно не доплыл. Я настолько устал, что едва не утонул на мелководье у самого берега — ноги совсем не держали, и я упал лицом в воду. Нахлебался соленой воды, но все-таки выполз на берег.
Я посмотрел на наименее внушительного из моих новообретепных братьев иным взглядом. Похоже, я сильно ошибался в этом человеке. Хоть он и уступал нам в росте, но по части храбрости и выносливости едва ли отставал. Не знаю, решился ли бы я на его месте вступить в борьбу с пучиной. Скорей всего, я предпочел бы довериться изменчивому воинскому счастью и бороться с людьми, а не с волнами.
— Агнар долго не мог решить, куда ему идти — на восток или на юго-запад, — вел повествование дальше мой маленький старший брат. — До него дошли вести, что в Биране когда-то захватил престол лихой разбойник Иссиндар, и Агнар полагал, что может поступить так же, поскольку ему не занимать ни ума, ни храбрости. Но, с другой стороны, он считал для себя бесчестьем не попытаться вернуть матери престол Руантии, а потом, может, и всю Антию захватить, если предсказание, сделанное его матери, не было ложью. В конце концов он решил, что сыновний долг важнее, и направился на юго-восток. Он не знал, как в Сакаджаре относятся к чужакам, но знал о походах викингов в этот край и решил на всякий случай прятаться в лесах, и только голод изредка вынуждал его выходить к жилью. Кроме еды, он похитил в одном доме лук со стрелами, оставленный неосмотрительным хозяином прямо на крыльце, а в другом — сушившуюся на заборе одежду. Но сапоги стащить нигде не удавалось. Он, правда, обматывал ноги берестой, но такой обуви хватало ненадолго. Вот так, скрываясь в лесу, он пересек Сакаджар, разжившись по пути еще ножом да парой ремней. Его никто не преследовал, и Агнар надеялся, что доберется до Руантии спокойно, хоть и не так скоро, как хотелось бы, потому что угнать коня тоже нигде не удалось, лошадей везде хорошо охраняли.
И вот Агнар выходит наконец осенью к южному берегу Туманного моря, и тут навстречу ему пятеро конных с желтыми перьями в волосах… — (Вратники, сообразил я.) — При виде Агнара они сразу закричали на своем языке, но не «Тигр-оборотень», и поскакали к нему, обнажив мечи и отрезая от леса. А берег там был ровный и каменистый, далеко не убежишь. Агнар хватает лук, натягивает тетиву, вставляет стрелу и пускает ее в того, кто всех ближе. Желтоперый падает с пронзенным горлом. Вслед за ним Агнар убил еще одного стрелой в сердце, а двоих ранил в плечо и в ногу, оба упали с коней. Пятый не остановился и был уже так близко, что Агнар не успевал выстрелить. Желтоперый обрушивает на Агнара меч, а тот бросает лук и падает на спину. Он хватает с земли камень и бросает его в лицо желтоперому. От боли желтоперый выронил меч, который упал прямо на Агнара, но не острием, а плашмя. Агнар схватил меч и вскочил на ноги, и ударил желтоперого мечом в живот. Тот упал с коня и умер, как того и следовало ожидать. После этого Агнар подошел к раненному в плечо и спросил, кто они и какие у них с ним кровные счеты. Незнакомец уже сильно ослаб от потери крови, но нашел в себе силы приподняться и плюнуть Агнару в лицо. Агнар ударил его мечом по голове и убил. А потом он подошел к раненному в бедро и потребовал, чтобы тот сказал, кто они, желтоперые, и почему напали. «А не скажешь, — пригрозил он, — я тебе вспорю живот, а кишки привяжу вон к той сосне и буду водить тебя вокруг нее, пока они все не намотаются на дерево и ты не сдохнешь».
Но раненый лишь обозвал Агнара Рагнарсоном, чем сильно удивил, и схватил камень, чтобы швырнуть его в голову своему недругу. Агнар увернулся и отрубил раненому голову, отчего тот и умер. Агнар взял все оружие убитых, снял с них сапоги и сел на самого лучшего коня. Остальных же он расседлал и отпустил, а седла выбросил в море. Сделал он это потому, что у тех пятерых наверняка были друзья, которые станут искать их убийцу и скорее пойдут по следу четырех коней, чем одного. Кроме того, он, чтобы загадочные враги принимали его издали за своего, воткнул в волосы желтые перья. Какая-то из этих хитростей, или обе, избавила его от преследователей, но узнать, кто такие эти желтоперые и почему напали на него, Агнару так и не удалось.
— Это были вратники, — сказал я. — И тот раненый назвал тебя не сыном Рагнара, а сыном Погибели. Похоже, они так обзывают всех сыновей Глейва. Очень мы, понимаешь, не нравимся Великому Безымянному, которому они поклоняются.
— А за что оно нас так невзлюбило? — полюбопытствовал Агнар.
— Об этом лучше у него спроси. — Мечислав кивнул на скромно молчащего Фланнери. — Он у нас большой знаток кровных счетов между нами и Безымянным…
Агнар повернулся к Фланнери с немым вопросом в глазах, и тот, вздохнув, принялся терпеливо повторять то, что уже рассказывал нам с Мечиславом, начиная с вращавшейся в Центре Мироздания, Которого Еще Не Было, Иулы. Поскольку нам с Мечиславом слушать это второй раз было неинтересно, мы спустились в трактир, где заказали жареного мяса, хлеба и вина.
Глава 20
«От внука фриллы слышу!» — огрызнулся тогда Агнар, и между ними началась драка, в которой Эйольв побил Агнара. Тут подошел Фольквид, сын его воспитателя, и отвел его к Рауду Кривому, его воспитателю, и рассказал тому, что стряслось и что Агнар оказался слабее в драке. Рауд отвечал, что это большой позор. Он посоветовал Агнару изжарить и съесть сердце тигра. Агнар послушал его совета и отправился в лес на охоту. И не успел он зайти в лес, как навстречу ему выскочил огромный белый тигр. Он прыгнул на Агнара, но тот успел выставить перед собой копье, уперев его тупым концом в землю. Тигр напоролся на копье и упал всей тушей на Агнара. Но хоть тигр и вдавил мальчика глубоко в снег, он сумел свернуть зверю шею и выбраться из-под него. Агнар снял с тигра шкуру, вырезал сердце и тут же изжарил его на костре и съел. С тех пор он стал очень сильным и храбрым. Умом же и сообразительностью он отличался и раньше.
Я смерил взглядом, мягко говоря, не очень атлетическую фигуру сына Альвивы и счел, что от скромности он не умрет. А тот между тем невозмутимо рассказывал о себе дальше:
— Когда Агнар Вернулся в Логистадир со шкурой и когтями тигра, все удивлялись и говорили, что сын Альвивы, видно, будет достойным мужем, когда вырастет. Агнар попросил мать сшить ему из тигриной шкуры штаны и куртку, а из когтей сам сделал ожерелье и носил его с тех пор всегда и везде. — При этих словах он бессознательным жестом поднес руку к распахнувшемуся на груди халату и коснулся здоровенных когтей у себя на шее. Я решил, что завтра же закажу у какого-нибудь ремесленника ожерелье из когтей хуматана.
— А Эйольву, сыну Эйлива, сына Рагнара, сына Сигурда, он ничего не сказал, — повествовал дальше Агнар, — ни хорошего, ни плохого, и после пира Рагнар с внуками уехал к себе в Хримуль. И когда позже в Хримуле узнали, что Агнар ходит теперь в обновках из тигриной шкуры, Эйольв сочинил про него нид, в котором говорилось, что утскутт все равно останется утскуттом, в какие бы тряпки он ни рядился. А так как у каждого найдется хоть один друг даже среди врагов, то узнали о ниде и в Логистадире. Агнар снова ничего не сказал, но каждое утро уходил в лес на охоту и каждый вечер возвращался с охоты все позже. И ближе к середине лета он вооружился своим охотничьим копьем и отправился к усадьбе Хримуль. Он знал, что к пиру на Среднелетье Эйлив обязательно пойдет охотиться хотя бы на волка, иначе не только Фольквид, сын Рауда Кривого, воспитателя Агнара, но и все в округе будут говорить, что Эйольв умеет лишь плести словеса, но ничего достойного совершить не способен. И когда Агнар подкрался на следующее утро к усадьбе Хримуль, то увидел, что Эйольв и в самом деле отправился на охоту, да притом один. Агнар двинулся следом за ним, и, когда стало ясно, что Эйольв идет к Красной Скале, где завели себе гнезда могучие орлы, способные поднять в воздух взрослого мужчину в полном вооружении, он сделал крюк и опередил Эйольва, и поджидал его у Красных Скал, где лежало много осыпавшихся камней, а лес поредел. Когда Эйольв приблизился к Красной Скале, Агнар внезапно вышел из-за большого камня и сказал такую вису:
У Эйольва был с собой лук, и он успел вставить стрелу в тетиву и выстрелить в Агнара, — («Ну еще бы ему не успеть, пока ты упражнялся в поэтике», — промелькнуло у меня в голове), — и стрела взъерошила Агнару волосы. Тогда Агнар бросил копье и попал Эйольву прямо в грудь.
Вышел раз внук фриллы
Взять наряд красивый
Птиц конунга — правду
Намрекли под вечер —
Но иной наденет
Он наряд, как встретит
Витязя, что видел
Викинга лесного дух свой испустившим.
«Они теперь в моде — эти копья с широкими наконечниками», — сказал Эйольв и упал ничком на землю. Агнар извлек копье из тела и завалил труп камнями. Когда он это делал, то почувствовал исходящую от трупа сильную вонь и, присмотревшись, обнаружил, что перед смертью Эйольв успел наложить в штаны.
«Останься ты в живых, тебя б до конца твоих дней называли Эйольв Дерьмо», — сказал Агнар и вернулся в Логистадир и рассказал Рауду о случившемся.
Рауд изложил это ярлу Сигурду, подчеркивая, что Агнар сделал все как положено: защитил тело убитого в грудь вооруженного обидчика и сообщил об убийстве в первом же доме, где остановился. Сигурд-ярл сперва согласился, что Агнар совершил виг [38]и должен лишь заплатить вергельд родичам Эйольва, и отправился к дяде в Хримуль договориться о размере вергельда.
Там он сказал обеспокоенным родичам, где они могут найти тело Эйольва, и передал рассказ Агнара о том, как было дело. Когда сыновья и внуки Рагнара услышали сочиненную Агнаром вису, то сильно разгневались.
«Если Эйольв — внук фриллы, то выходит, мы с Эйливом и Эйвиндом — сыновья фриллы и, значит, не имеем права наследовать отцу, — сказал Арнор, сын Рагнара, сына Сигурда, сына Гутхорма. — Кто же хочет заполучить Хримуль? Сыновья Хегни и Ульва, детей Гудреда, сына Гутхорма? Или, может, дети старшего брата Рагнара?»
«Ни я, ни братья мои на ваше наследство не притязаем, — ответил Сигурд-ярл. — И дети Хегни и Ульва тоже ни разу об этом не обмолвились. Мы все считаем вашу мать женой Рагнара, да он и сам пока жив и может подтвердить это!»
«Эйольв был любимым внуком Рагнара, — сказал на это отец Эйольва Эйлив, — и при известии о его смерти он сразу слег и, видимо, не доживет до утра. Так что твой племянник должен по справедливости отвечать за две смерти, а не за одну».
Сигурд-ярл вернулся в Логистадир и передал Агнару и сестре требования родных Эйольва. Агнар понял, что если на вергельд за смерть Эйольва он еще сможет набрать серебра с помощью друзей, то за смерть такого человека, как Рагнар, ему нипочем не расплатиться.
И поэтому он скрылся в лесу, не дожидаясь, когда сыновья Рагнара явятся мстить ему. Вскоре на тинге в Довраре Агнара объявляют вне закона — и он уходит на восток, за Драконью Глотку. Там он пристал к солеторговцам и стал ездить с ними от моря в глубь страны. Возглавлял солеторговцев Лодин Черный из Ставанеса. Он поставил Агнара присматривать за лошадьми. Всю ночь Агнару приходилось бодрствовать, сторожа лошадей, а платили ему мало и даже кормили не всегда досыта, хотя денег у них хватало. Но хуже всего было то, что ему никогда не дозволяли ездить верхом, как бы ни уставали у него ноги. Агнар бродил с солеторговцами почти два года, и удача его была невелика. Деньги, вырученные за соль, торговцы складывали в окованный железом сундучок, ключ от которого Лодин Черный всегда носил на шее. А сундучок Лодин возил притороченным к седлу на отдельном коне. В тот год солеторговцы продали особенно много соли и получили за нее плату золотом, но Агнару от их удачи не перепало ничего. Он решил, что это несправедливо, и задумал присвоить себе всю казну, так как считал, что солеторговцы в большом долгу перед ним. Запомнив вырезы на бородке ключа, он изготовил такой же из дуба и, улучив время, когда около сундучка никого не было, отомкнул его и пересыпал все деньги в свой кожаный мешок. После этого он идет к лошадям, за которыми ему полагалось присматривать, выбирает самого лучшего коня Лодина и уезжает на нем дальше на восток. Он считал, что теперь удача у него в мешке, но вскоре был вынужден убедиться, что ссориться с солеторговцами — это похуже, чем быть объявленным вне закона на Доврартинге. Ведь тогда его преследовали только сыновья Рагнара, а теперь против него поднялась вся округа, потому что друзья у солеторговцев имелись везде. Несколько раз за ним гнались, и ему удавалось уйти только благодаря резвости коня. Но на него устроили самую настоящую облаву, и приходилось уезжать все дальше на восток, к Болотным Лесам, где, как поговаривали, живут только колдуны.
Колдунов Агнар не боялся, но не хотел бросать коня и потому свернул на юг, надеясь проехать дальше на восток вдоль побережья, тянувшегося здесь до самого Бирана. Туманное море там образует длинный залив. Мимо селений Агнар пробирался ночью, никуда не заходя, и, когда голод заставлял его все же украсть какую-нибудь животину, он всегда оставлял на том месте, где резал скот, тигриные следы, сделанные с помощью лап, ставших рукавами его куртки. Но однажды ночью, когда Агнар проезжал мимо какого-то селения, его конь громко заржал, почуяв кобыл, и выскочившие на шум из дома бонды увидели Рагнара. Один из них закричал: «Это Тигр! Оборотень-тигр!» А все остальные подхватили крик и стали стрелять в него. Агнар ускакал, но бонды огнем и дымом предупредили о его появлении своих соседей, и Агнара снова стали преследовать.
Оттесненный к берегу, он увидел, что бежать больше некуда, и устремил коня прямо в море со словами, что конь подвел его и пусть теперь вывозит как может. Но конь уперся, и никакими побоями его не удавалось загнать в соленую воду. Тогда Агнар привязал к спине свой кожаный мешок и пустился вплавь через залив. Ему удалось переплыть на другой берег, но золото пошло на дно. Пришлось сбросить и одежду из тигриной шкуры, но рукава-лапы он отрезал и зажал в зубах. Поэтому на берег Сакаджара Агнар выбрался голым и безоружным, если не считать пары рукавов от куртки. Он разрезал их расколотым кремнем и соорудил себе набедренную повязку…
— Ты хочешь сказать, что переплыл весь залив в Бьёрньёре? — недоверчиво спросил я. — Но это же двадцать миль в самом узком месте!
— Не знаю, не мерил, — угрюмо ответил Агнар. — Но я рад, что тогда была середина лета, а то бы точно не доплыл. Я настолько устал, что едва не утонул на мелководье у самого берега — ноги совсем не держали, и я упал лицом в воду. Нахлебался соленой воды, но все-таки выполз на берег.
Я посмотрел на наименее внушительного из моих новообретепных братьев иным взглядом. Похоже, я сильно ошибался в этом человеке. Хоть он и уступал нам в росте, но по части храбрости и выносливости едва ли отставал. Не знаю, решился ли бы я на его месте вступить в борьбу с пучиной. Скорей всего, я предпочел бы довериться изменчивому воинскому счастью и бороться с людьми, а не с волнами.
— Агнар долго не мог решить, куда ему идти — на восток или на юго-запад, — вел повествование дальше мой маленький старший брат. — До него дошли вести, что в Биране когда-то захватил престол лихой разбойник Иссиндар, и Агнар полагал, что может поступить так же, поскольку ему не занимать ни ума, ни храбрости. Но, с другой стороны, он считал для себя бесчестьем не попытаться вернуть матери престол Руантии, а потом, может, и всю Антию захватить, если предсказание, сделанное его матери, не было ложью. В конце концов он решил, что сыновний долг важнее, и направился на юго-восток. Он не знал, как в Сакаджаре относятся к чужакам, но знал о походах викингов в этот край и решил на всякий случай прятаться в лесах, и только голод изредка вынуждал его выходить к жилью. Кроме еды, он похитил в одном доме лук со стрелами, оставленный неосмотрительным хозяином прямо на крыльце, а в другом — сушившуюся на заборе одежду. Но сапоги стащить нигде не удавалось. Он, правда, обматывал ноги берестой, но такой обуви хватало ненадолго. Вот так, скрываясь в лесу, он пересек Сакаджар, разжившись по пути еще ножом да парой ремней. Его никто не преследовал, и Агнар надеялся, что доберется до Руантии спокойно, хоть и не так скоро, как хотелось бы, потому что угнать коня тоже нигде не удалось, лошадей везде хорошо охраняли.
И вот Агнар выходит наконец осенью к южному берегу Туманного моря, и тут навстречу ему пятеро конных с желтыми перьями в волосах… — (Вратники, сообразил я.) — При виде Агнара они сразу закричали на своем языке, но не «Тигр-оборотень», и поскакали к нему, обнажив мечи и отрезая от леса. А берег там был ровный и каменистый, далеко не убежишь. Агнар хватает лук, натягивает тетиву, вставляет стрелу и пускает ее в того, кто всех ближе. Желтоперый падает с пронзенным горлом. Вслед за ним Агнар убил еще одного стрелой в сердце, а двоих ранил в плечо и в ногу, оба упали с коней. Пятый не остановился и был уже так близко, что Агнар не успевал выстрелить. Желтоперый обрушивает на Агнара меч, а тот бросает лук и падает на спину. Он хватает с земли камень и бросает его в лицо желтоперому. От боли желтоперый выронил меч, который упал прямо на Агнара, но не острием, а плашмя. Агнар схватил меч и вскочил на ноги, и ударил желтоперого мечом в живот. Тот упал с коня и умер, как того и следовало ожидать. После этого Агнар подошел к раненному в плечо и спросил, кто они и какие у них с ним кровные счеты. Незнакомец уже сильно ослаб от потери крови, но нашел в себе силы приподняться и плюнуть Агнару в лицо. Агнар ударил его мечом по голове и убил. А потом он подошел к раненному в бедро и потребовал, чтобы тот сказал, кто они, желтоперые, и почему напали. «А не скажешь, — пригрозил он, — я тебе вспорю живот, а кишки привяжу вон к той сосне и буду водить тебя вокруг нее, пока они все не намотаются на дерево и ты не сдохнешь».
Но раненый лишь обозвал Агнара Рагнарсоном, чем сильно удивил, и схватил камень, чтобы швырнуть его в голову своему недругу. Агнар увернулся и отрубил раненому голову, отчего тот и умер. Агнар взял все оружие убитых, снял с них сапоги и сел на самого лучшего коня. Остальных же он расседлал и отпустил, а седла выбросил в море. Сделал он это потому, что у тех пятерых наверняка были друзья, которые станут искать их убийцу и скорее пойдут по следу четырех коней, чем одного. Кроме того, он, чтобы загадочные враги принимали его издали за своего, воткнул в волосы желтые перья. Какая-то из этих хитростей, или обе, избавила его от преследователей, но узнать, кто такие эти желтоперые и почему напали на него, Агнару так и не удалось.
— Это были вратники, — сказал я. — И тот раненый назвал тебя не сыном Рагнара, а сыном Погибели. Похоже, они так обзывают всех сыновей Глейва. Очень мы, понимаешь, не нравимся Великому Безымянному, которому они поклоняются.
— А за что оно нас так невзлюбило? — полюбопытствовал Агнар.
— Об этом лучше у него спроси. — Мечислав кивнул на скромно молчащего Фланнери. — Он у нас большой знаток кровных счетов между нами и Безымянным…
Агнар повернулся к Фланнери с немым вопросом в глазах, и тот, вздохнув, принялся терпеливо повторять то, что уже рассказывал нам с Мечиславом, начиная с вращавшейся в Центре Мироздания, Которого Еще Не Было, Иулы. Поскольку нам с Мечиславом слушать это второй раз было неинтересно, мы спустились в трактир, где заказали жареного мяса, хлеба и вина.
Глава 20
Часть мы съели и выпили там же, за столом, а часть унесли наверх для Фланнери с Агнаром, когда сочли, что рассказ Фланнери уже должен подходить к концу. Рассчитали мы верно, потому что, когда вошли, услышали, как Агнар спрашивает:
— Значит, этот Мюрк убил нашего деда и, боясь мести нашего отца, подослал своего трэля Суримати заколдовать и изгнать его?
— Ну не все так просто, но, в общем, правильно, — подтвердил Фланнери.
— И ты говоришь, что это Безымянное — божество и его нельзя убить? Тогда почему оно боится, что месть за отца и деда осуществим мы?
— Убить-то его можно, но оно, как и всякое божество, на следующий же день воскреснет. Но тем не менее есть способ разделаться и с ним…
— Какой? — деловито поинтересовался Агнар.
— Спалить его тело или псам скормить, — ответил вместо Фланнери Мечислав, заходя в комнату. — Главное, чтобы нечему было воскресать. Но не собираешься же ты ехать куда-то на север Бирана, в эту самую Лебетостасию? — Судя по тону, он считал, что Агнар на такое вполне способен.
Тот в ответ усмехнулся и сказал:
— По мне, месть — это такое блюдо, которое лучше есть остывшим. Кроме того, если я правильно понял, Безымянное само рано или поздно приползет к нам. Как говорят джунгары: «Спокойно сиди на пороге своего дома, и мимо пронесут труп твоего врага». Такое, конечно, достойно лишь таких трусов, как джунгары, но вот подождать, пока враг сам приползет, и уж затем превратить его в труп — это другой разговор! Но я вижу, вы принесли нам поесть. Спасибо. — И, придвинув к себе блюдо с мясом, принялся уписывать за обе щеки, не забывая и о хлебных лепешках. Но от вина снова отказался.
Пришлось нам, остальным, допить содержимое первого кувшина и приложиться ко второму, оставив там немного для Агнара, а то вдруг передумает. Но он не передумал и, подкрепившись, стал рассказывать свою историю с того места, на котором прервался:
— Агнар продолжил путь уже верхом и через два дня оказался в местности, где люди говорили на языке ему понятном, и он догадался, что добрался до своих наследных владений. Но никто не узнал его и не оказал должных почестей, напротив, первые же встреченные им селяне завопили что-то невнятное и бросились бежать, а другие схватились за оружие и явно собирались убить его. Теперь-то я понимаю, что из-за желтых перьев в волосах они приняли меня за вратника, но тогда я этого не знал и предпочел скрыться в лесу. В дальнейшем Агнару так и не удалось найти в Руантии людей, готовых встать под его знамя и помочь ему отстоять свои права. К тому же он тогда уже наслушался саг о Глейве и считал постыдным отрекаться от такого отца, называясь сыном обидчика своей матери, которого он сам же и убил бы, будь тот еще жив. Тут Агнар вспомнил, что жив еще другой враг его матери, скатившийся с престола конунга и пересевший на престол ярла. И Агнар принялся выслеживать ярла Куно и подстерегать его на лесных дорогах, но тот никогда не проезжал там, где его ждал Агнар. Так тянулось до самой зимы, но однажды Агнар подслушал разговор пьяных дружинников Куно и узнал, что у Куно есть черный камень, который делается кроваво-красным, когда ярл сворачивает на дорогу, где его поджидает беда. Тогда Агнар решил, что, видно, ему придется самому наведаться в гости к Куно, и стал думать, как бы это сделать. Вскоре он заметил, что народ со всех сторон потянулся в Сурвилу, и узнал, что люди съезжаются на йоль. Он проник в Сурвилу вместе со всеми и зашел в усадьбу ярла. Ярл сидел со знатью за малым столом, а за приставленным к нему поперечно длинным столом сидели его дружинники, и поэтому подойти к ярлу Агнар мог только сзади, а убивать его в спину он не хотел, потому что тогда это был бы не виг, а мордер. Поэтому он лишь хорошенько рассмотрел Куно, чтобы невзначай не перепутать с каким-нибудь хевдингом. Это был еще не очень старый мужчина, худощавый, седой и длиннобородый. Навершие шлема у него венчалось изображением летящего коршуна. И такой же коршун красовался у него на красном плаще. Но подлокотники его кресла были сделаны в виде изогнувшихся драконов. Он часто прикладывался к большому рогу. Агнар вышел на двор и смешался с челядью, помогая таскать из погреба окорока и бочки с пивом и медом, но при этом все время косил одним глазом на дверь усадьбы. Уже начинало смеркаться, когда Куно-ярл вышел наконец на двор помочиться. Как только он приблизился к окружавшему усадьбу частоколу, Агнар подошел к нему и сказал такую вису:
— Слушай, ты что, всегда сочинял висы, прежде чем кого-то убить или сразу после убийства? — не выдержал я.
— Когда была возможность — всегда, — с достоинством ответил Агнар. — Ведь, читая вису врагу, я даю ему понять, что он должен ждать нападения. Если нападать без предупреждения — это будет не…
— … Не виг, а мордер, — хором подхватили мы трое и рассмеялись, хотя и одобрительно.
— Слушай, мы понимаем, что ты по праву гордишься своим искусством скальда, — сказал ему Фланнери, — но все твои висы имели целью не только предупредить врагов, но и оказать на них магическое воздействие. Это все хорошо и правильно, но мы ведь не враги, так что…
— Так что будь ласка, не трави ты нас стихами, — попросил Мечислав и отхлебнул вина, видимо для успокоения нервов. Ну что поделаешь, не ценил он поэзию скальдов, и все тут. Я его за это не винил.
— А если без них рассказ будет неполон и непонятен, то излагай их содержание простыми словами, — предложил Фланнери.
Агнар недовольно поджал губы, но совету внял и в дальнейшем рассказе висами нас больше не донимал.
— Агнар прочел вису, в которой говорилось, что он никак не ожидал убить за один день трех собак. От удара о дерево он плохо соображал и побрел по лесу, не выбирая пути. Сколько он так брел, неизвестно, и чем питался в эти дни — тоже, вероятно, корой деревьев, хвоей да ягодами рябины. В себя он пришел около какого-то города без стен. Потолкавшись среди торговцев, он узнает, что ноги привели его в Эстимюр, и решает, что это судьба, так как мать его не раз поминала недобрым словом принцессу Хельгвану, которая ныне сделалась королевой. Он направился к замку и стал прикидывать, как бы туда проникнуть…
— Так ты что же? — спросил свистящим шепотом я. — Собирался убить мою мать?! Да еще прочтя ей свою дурацкую вису?!
Агнар посмотрел па меня как на идиота.
— Женщину можно убить только в том случае, когда она пытается убить тебя, да и то считается, что настоящий мужчина, даже безоружный, может справиться с любой вооруженной женщиной, не убивая ее. А уж напасть на женщину самому — значит точно совершить мордер, и за такое сразу объявляют вне закона. Нет, Агнар собирался убить не королеву, а того, кто тоже был побочным сыном Глейва, но кого, в отличие от Агнара, никто не смел назвать хорнунгом!
Я смерил Агнара взглядом, пытаясь представить, как он выглядел шесть лет назад. И этот маленький оборвыш собирался убить меня? Мне стало даже весело, но веселье омрачала мысль, что меня все-таки назвали внебрачным сыном, что бы там ни думал на мой счет Агнар. Да притом сделала это моя родная мать, но говорить об этом Агнару я не собирался… приятно все-таки, когда тебе завидуют. И я решил дослушать, что вышло из агнаровского замысла.
— Увидев, что к подъемному мосту замка направляется воз, Агнар подбежал, забрался и спрятался среди мешков под рогожей. Правивший лошадьми бонд ничего не заметил.
Когда воз очутился во внутреннем дворе замка, Агнар так же незаметно вылез из-под рогожи. А потом вошел в замок, делая вид, что спешит по чьему-то поручению. Некоторое время он бесцельно бродил по коридорам, прячась от стражников, если те проходили мимо. Но королевские покои ему все никак не удавалось найти. Наконец его занесло в какой-то тупичок. VI тут он услышал звон оружия приближающихся стражей. Быстро оглянувшись по сторонам, он метнулся к ближайшей двери, и та оказалось незапертой. В руме за дверью никого не было. Там стояло много сундуков разных размеров. Подумав, что в них, как и у Лодина, может быть спрятано золото, Агпар попытался открыть самый большой при помощи каких-то железок, валявшихся в углу справа от двери. После нескольких попыток ему это удалось, но в сундуке оказался еще один, поменьше. Разозлившийся Агнар уже хотел разбить малый сундук об пол, но вовремя заметил, что он не заперт. Ангар поднял крышку и обнаружил много занятных вещиц, в том числе и из золота. Но всем его вниманием почему-то завладел кинжал необычного вида, чуть изогнутый, с бронзовой овальной цубой и черной рукоятью. Ножны тоже были черными. Агнар взял кинжал и уже собирался выгрести все остальное, как вдруг услышал за дверью голоса стражников. Один из пых сказал: «Кажись, никого поблизости нет. Да и Скарти в Элритуну вчерась уехал, принца встречать, тот, слыхать, возвращается из похода. Доставай бурдюк, Грим». А потом послышалось бульканье, после чего шаги стражей стали удаляться. Агнар закрыл сундучок и положил обратно в большой сундук, взяв себе только кинжал, а затем потихоньку выскользнул сначала из каморки, а потом из замка. И только на городской улице он подумал, что следовало бы заглянуть и в другие сундуки или, по крайней мере, забрать все ценное из того, где хранился кинжал. По возвращаться и исправлять упущение он не захотел, видя в неудаче с попыткой убить принца волю судьбы. Впоследствии, когда он увидал на клинке кинжала магические руны, то решил, что на его разум так подействовало это оружие…
— Это что, — утешил его Мечислав. — Вот у нас с Главком, когда мы заполучили свое оружие, вообще видения были. А ты, прикасаясь к кинжалу, ничего интересного не наблюдал?
— Ничего, — отрицательно мотнул головой Агнар.
— Странно, — удивился я. — Ведь это оружие было выковано Глейвом, и мой меч вроде бы признал тебя своим. Почему же тогда у тебя при овладении Кайкэном не было видений? Неужели ты так сильно ударился головой о дерево?
— Значит, этот Мюрк убил нашего деда и, боясь мести нашего отца, подослал своего трэля Суримати заколдовать и изгнать его?
— Ну не все так просто, но, в общем, правильно, — подтвердил Фланнери.
— И ты говоришь, что это Безымянное — божество и его нельзя убить? Тогда почему оно боится, что месть за отца и деда осуществим мы?
— Убить-то его можно, но оно, как и всякое божество, на следующий же день воскреснет. Но тем не менее есть способ разделаться и с ним…
— Какой? — деловито поинтересовался Агнар.
— Спалить его тело или псам скормить, — ответил вместо Фланнери Мечислав, заходя в комнату. — Главное, чтобы нечему было воскресать. Но не собираешься же ты ехать куда-то на север Бирана, в эту самую Лебетостасию? — Судя по тону, он считал, что Агнар на такое вполне способен.
Тот в ответ усмехнулся и сказал:
— По мне, месть — это такое блюдо, которое лучше есть остывшим. Кроме того, если я правильно понял, Безымянное само рано или поздно приползет к нам. Как говорят джунгары: «Спокойно сиди на пороге своего дома, и мимо пронесут труп твоего врага». Такое, конечно, достойно лишь таких трусов, как джунгары, но вот подождать, пока враг сам приползет, и уж затем превратить его в труп — это другой разговор! Но я вижу, вы принесли нам поесть. Спасибо. — И, придвинув к себе блюдо с мясом, принялся уписывать за обе щеки, не забывая и о хлебных лепешках. Но от вина снова отказался.
Пришлось нам, остальным, допить содержимое первого кувшина и приложиться ко второму, оставив там немного для Агнара, а то вдруг передумает. Но он не передумал и, подкрепившись, стал рассказывать свою историю с того места, на котором прервался:
— Агнар продолжил путь уже верхом и через два дня оказался в местности, где люди говорили на языке ему понятном, и он догадался, что добрался до своих наследных владений. Но никто не узнал его и не оказал должных почестей, напротив, первые же встреченные им селяне завопили что-то невнятное и бросились бежать, а другие схватились за оружие и явно собирались убить его. Теперь-то я понимаю, что из-за желтых перьев в волосах они приняли меня за вратника, но тогда я этого не знал и предпочел скрыться в лесу. В дальнейшем Агнару так и не удалось найти в Руантии людей, готовых встать под его знамя и помочь ему отстоять свои права. К тому же он тогда уже наслушался саг о Глейве и считал постыдным отрекаться от такого отца, называясь сыном обидчика своей матери, которого он сам же и убил бы, будь тот еще жив. Тут Агнар вспомнил, что жив еще другой враг его матери, скатившийся с престола конунга и пересевший на престол ярла. И Агнар принялся выслеживать ярла Куно и подстерегать его на лесных дорогах, но тот никогда не проезжал там, где его ждал Агнар. Так тянулось до самой зимы, но однажды Агнар подслушал разговор пьяных дружинников Куно и узнал, что у Куно есть черный камень, который делается кроваво-красным, когда ярл сворачивает на дорогу, где его поджидает беда. Тогда Агнар решил, что, видно, ему придется самому наведаться в гости к Куно, и стал думать, как бы это сделать. Вскоре он заметил, что народ со всех сторон потянулся в Сурвилу, и узнал, что люди съезжаются на йоль. Он проник в Сурвилу вместе со всеми и зашел в усадьбу ярла. Ярл сидел со знатью за малым столом, а за приставленным к нему поперечно длинным столом сидели его дружинники, и поэтому подойти к ярлу Агнар мог только сзади, а убивать его в спину он не хотел, потому что тогда это был бы не виг, а мордер. Поэтому он лишь хорошенько рассмотрел Куно, чтобы невзначай не перепутать с каким-нибудь хевдингом. Это был еще не очень старый мужчина, худощавый, седой и длиннобородый. Навершие шлема у него венчалось изображением летящего коршуна. И такой же коршун красовался у него на красном плаще. Но подлокотники его кресла были сделаны в виде изогнувшихся драконов. Он часто прикладывался к большому рогу. Агнар вышел на двор и смешался с челядью, помогая таскать из погреба окорока и бочки с пивом и медом, но при этом все время косил одним глазом на дверь усадьбы. Уже начинало смеркаться, когда Куно-ярл вышел наконец на двор помочиться. Как только он приблизился к окружавшему усадьбу частоколу, Агнар подошел к нему и сказал такую вису:
И с этими словами он выхватывает из-под полы сломанный меч и вонзает его Ульву прямо в горло. Челядь кругом застыла от неожиданности, а Агнар перескочил через частокол двора и бросился бежать. За спиной вскоре поднялся страшный гвалт, и поэтому он побежал не к единственным воротам Сурвилы, а к ближайшему валу. Взбежав на вал, он перелез через частокол и скатился на лед рва. А потом припустил напрямик к лесу через замерзшее болото. Уже подбежав к лесу, он оглянулся и увидел, что по следу его бегут две здоровенные собаки, которых он ранее заметил в пиршественном зале. Он быстро добежал до дерева, в дупле которого припрятал оружие, и извлек оттуда лук и колчан. Первой собаке он попал прямо в грудь, та упала на снег и задергалась. Вторая завыла и бросилась на Агнара, отчего не удалось хорошо прицелиться и он только ранил пса в шею. Пес прыгнул на Агнара, и тот упал, ударившись головой о дерево. Но несмотря на это, он вонзил сломанный меч псу в брюхо, а в пасть сунул лук. Пес страшно завыл, перекусил лук пополам, задергался и издох. Агнар с трудом поднялся на ноги и прочел такую вису…
Бывший конунг.
Видать, не знает,
Есть ли сын
У березы нарядов,
Тигра убийца,
Он будет скоро
Известен всем
Как сгубивший ярла.
— Слушай, ты что, всегда сочинял висы, прежде чем кого-то убить или сразу после убийства? — не выдержал я.
— Когда была возможность — всегда, — с достоинством ответил Агнар. — Ведь, читая вису врагу, я даю ему понять, что он должен ждать нападения. Если нападать без предупреждения — это будет не…
— … Не виг, а мордер, — хором подхватили мы трое и рассмеялись, хотя и одобрительно.
— Слушай, мы понимаем, что ты по праву гордишься своим искусством скальда, — сказал ему Фланнери, — но все твои висы имели целью не только предупредить врагов, но и оказать на них магическое воздействие. Это все хорошо и правильно, но мы ведь не враги, так что…
— Так что будь ласка, не трави ты нас стихами, — попросил Мечислав и отхлебнул вина, видимо для успокоения нервов. Ну что поделаешь, не ценил он поэзию скальдов, и все тут. Я его за это не винил.
— А если без них рассказ будет неполон и непонятен, то излагай их содержание простыми словами, — предложил Фланнери.
Агнар недовольно поджал губы, но совету внял и в дальнейшем рассказе висами нас больше не донимал.
— Агнар прочел вису, в которой говорилось, что он никак не ожидал убить за один день трех собак. От удара о дерево он плохо соображал и побрел по лесу, не выбирая пути. Сколько он так брел, неизвестно, и чем питался в эти дни — тоже, вероятно, корой деревьев, хвоей да ягодами рябины. В себя он пришел около какого-то города без стен. Потолкавшись среди торговцев, он узнает, что ноги привели его в Эстимюр, и решает, что это судьба, так как мать его не раз поминала недобрым словом принцессу Хельгвану, которая ныне сделалась королевой. Он направился к замку и стал прикидывать, как бы туда проникнуть…
— Так ты что же? — спросил свистящим шепотом я. — Собирался убить мою мать?! Да еще прочтя ей свою дурацкую вису?!
Агнар посмотрел па меня как на идиота.
— Женщину можно убить только в том случае, когда она пытается убить тебя, да и то считается, что настоящий мужчина, даже безоружный, может справиться с любой вооруженной женщиной, не убивая ее. А уж напасть на женщину самому — значит точно совершить мордер, и за такое сразу объявляют вне закона. Нет, Агнар собирался убить не королеву, а того, кто тоже был побочным сыном Глейва, но кого, в отличие от Агнара, никто не смел назвать хорнунгом!
Я смерил Агнара взглядом, пытаясь представить, как он выглядел шесть лет назад. И этот маленький оборвыш собирался убить меня? Мне стало даже весело, но веселье омрачала мысль, что меня все-таки назвали внебрачным сыном, что бы там ни думал на мой счет Агнар. Да притом сделала это моя родная мать, но говорить об этом Агнару я не собирался… приятно все-таки, когда тебе завидуют. И я решил дослушать, что вышло из агнаровского замысла.
— Увидев, что к подъемному мосту замка направляется воз, Агнар подбежал, забрался и спрятался среди мешков под рогожей. Правивший лошадьми бонд ничего не заметил.
Когда воз очутился во внутреннем дворе замка, Агнар так же незаметно вылез из-под рогожи. А потом вошел в замок, делая вид, что спешит по чьему-то поручению. Некоторое время он бесцельно бродил по коридорам, прячась от стражников, если те проходили мимо. Но королевские покои ему все никак не удавалось найти. Наконец его занесло в какой-то тупичок. VI тут он услышал звон оружия приближающихся стражей. Быстро оглянувшись по сторонам, он метнулся к ближайшей двери, и та оказалось незапертой. В руме за дверью никого не было. Там стояло много сундуков разных размеров. Подумав, что в них, как и у Лодина, может быть спрятано золото, Агпар попытался открыть самый большой при помощи каких-то железок, валявшихся в углу справа от двери. После нескольких попыток ему это удалось, но в сундуке оказался еще один, поменьше. Разозлившийся Агнар уже хотел разбить малый сундук об пол, но вовремя заметил, что он не заперт. Ангар поднял крышку и обнаружил много занятных вещиц, в том числе и из золота. Но всем его вниманием почему-то завладел кинжал необычного вида, чуть изогнутый, с бронзовой овальной цубой и черной рукоятью. Ножны тоже были черными. Агнар взял кинжал и уже собирался выгрести все остальное, как вдруг услышал за дверью голоса стражников. Один из пых сказал: «Кажись, никого поблизости нет. Да и Скарти в Элритуну вчерась уехал, принца встречать, тот, слыхать, возвращается из похода. Доставай бурдюк, Грим». А потом послышалось бульканье, после чего шаги стражей стали удаляться. Агнар закрыл сундучок и положил обратно в большой сундук, взяв себе только кинжал, а затем потихоньку выскользнул сначала из каморки, а потом из замка. И только на городской улице он подумал, что следовало бы заглянуть и в другие сундуки или, по крайней мере, забрать все ценное из того, где хранился кинжал. По возвращаться и исправлять упущение он не захотел, видя в неудаче с попыткой убить принца волю судьбы. Впоследствии, когда он увидал на клинке кинжала магические руны, то решил, что на его разум так подействовало это оружие…
— Это что, — утешил его Мечислав. — Вот у нас с Главком, когда мы заполучили свое оружие, вообще видения были. А ты, прикасаясь к кинжалу, ничего интересного не наблюдал?
— Ничего, — отрицательно мотнул головой Агнар.
— Странно, — удивился я. — Ведь это оружие было выковано Глейвом, и мой меч вроде бы признал тебя своим. Почему же тогда у тебя при овладении Кайкэном не было видений? Неужели ты так сильно ударился головой о дерево?