Дан Феликс. Схватка за Рим

   Этот высокий, стройный и, как казалось, молодой человек – лицо его было закрыто опущенным забралом, – сражался как лев, прикрывая бегство своих. Он убил четырех готов.
   В эту минуту подъехал Гильдебранд. Видя, как неравна битва, он крикнул воину:
   – Сдайся, храбрец! Я ручаюсь за твою жизнь!
   Римлянин вздрогнул, с минуту как будто раздумывал и взглянул на старика, но затем с новой яростью бросился вперед и убил еще одного гота. Готы в ужасе подались назад. Но старый Гильдебранд бросился на него с криком:
   – Вперед! Теперь нет ему милости! Берите копья!
   А сам бросил в него свой каменный топор – он один только и имел еще это древнее оружие. Храбрец получил удар в голову и, точно сраженный молнией, упал.
   Два гота подскочили и сняли с его головы шлем.
   – Да это не римлянин! – вскричали они. – И не византиец! Смотри, Гильдебранд, золотистые локоны! Это гот! Гильдебранд подошел и вздрогнул.
   – Факелов сюда! Света! – вскричал он и, всмотревшись в лицо воина, медленно поднялся. – Да, это гот, – мрачно сказал он и затем прибавил с ледяным спокойствием. – И я, я убил его!
   Но рука его, державшая поднятый топор, сильно дрожала.
   – Нет! – вскричал другой гот. – Он не умер, а только оглушен: вот он открывает глаза.
   – Он жив? – с ужасом спросил Гильдебранд. – Тогда горе и ему, и мне!.. Но нет, сами боги готов отдают его в мою власть. Привяжи его, Алигерн, к своей лошади, да покрепче! Если он убежит, ты отвечаешь своей головой. Теперь домой!
   – Что приготовить для пленника? – спросил Алигерн старика, когда они приехали в лагерь.
   – На ночь связку соломы, а к утру виселицу, – ответил он и отправился в палатку Витихиса сообщить об успехе нападения.
   – В числе пленных есть один гот-перебежчик, – яростно закончил он свое донесение. Он должен быть повешен завтра же.
   – Как это печально! – со вздохом сказал король.
   – Да, но необходимо. Я созову на завтра военный суд. Ты будешь председательствовать?
   – Нет, пусть мое место займет Гильдебад.
   – Нет, – сказал старик. – Я – военачальник, пока ты не выходишь из палатки. И право председательства принадлежит мне. Витихис взглянул на него.
   – У тебя такой сердитый, холодный вид. Что, это старый враг твоего рода?
   – Нет, – ответил Гильдебранд.
   – Как его зовут?
   – Как и меня – Гильдебранд.
   – Слушай, старик, ты, кажется, ненавидишь этого Гильдебранда! Суди его, но остерегайся чрезмерной строгости. Не забывай, что я охотно помилую его.
   – Благо готов требует его смерти, – ответил старик, – и он умрет.

Глава IX

   Рано утром на следующий день пленник с покрытым лицом был выведен на луг, где собрались военачальники и большинство готов.
   – Слушай, – сказал пленник сопровождавшему его воину Алигерну. – Старый Гильдебранд будет на суде?
   – Да, он главный судья.
   – Ну, так окажи мне услугу. Иди к нему и скажи, что я знаю, что надо умереть. Но он мог бы избавить меня и еще более мой род – слышишь? – позора виселицы. Он мог бы тайно прислать мне оружие.
   Гот пошел искать Гильдебранда, который готовился открыть суд. Суд был крайне прост. Прочли закон. Позвали свидетелей, заявивших, где был взят пленник и велели привести самого пленного. В эту минуту Алигерн шепнул Гильдебранду его поручение.
   – Нет, – ответил тот. – Род позорится его поступками, а не наказанием. В эту минуту ввели пленного.
   – Откройте ему лицо. Это Гильдебранд, сын Гильдегиса. Раздался общий крик удивления и испуга.
   – Это его родной внук!
   – Старик, ты не должен судить его! Ты жесток к собственной плоти и крови! – вскричал Гильдебад.
   – Нет, только справедлив, – ответил старик.
   – Несчастный Витихис! – прошептал Тейя. Гильдебад же вскочил и опрометью бросился к лагерю.
   – Что можешь ты сказать в свою защиту, сын Гильдегиса? – спросил Гильдебранд.
   Молодой человек выступил вперед. Лицо его разгорелось, но не от стыда, а от гнева. Ни малейшего следа страха не виднелось в прекрасных чертах его лица.
   Толпа, знавшая уже, как геройски он сражался, смотрела на него с видимым сочувствием.
   Сверкающими глазами окинул он ряд готов и остановил их на Гильдебранде.
   – Я не признаю этого суда! – гордо заявил он. – Ваши законы меня не касаются! Я – римлянин, не гот! Отец мой умер до моего рождения, а мать – благородная Клелия – была римлянка. На этого варвара-старика я никогда не смотрел, как на родственника. Я одинаково презирал и его любовь. Он заставил мою мать дать мне его имя. Но как только я смог, я отбросил его: меня зовут Флав Клелий. Все друзья мои – римляне. Я думаю, как римлянин, и живу, как римлянин. Все друзья мои пошли за Цетегом и Велизарием, мог ли я оставаться? Убейте меня, вы можете сделать это и сделаете. Но сознайтесь, что это – не исполнение приговора суда, а простое убийство. Вы не судите гота, а убиваете римлянина.
   Молча, со смешанными чувствами, слушала эту речь толпа. Наконец, поднялся Гильдебранд. Глаза его сверкали, как молнии, руки дрожали.
   – Несчастный, – вскричал он. – Ты же сам сознаешься, что ты сын гота, следовательно, и сам ты гот. А если считаешь себя римлянином, то уже за одно это достоин смерти. Сайоны, ведите его на виселицу!
   Сайоны тотчас отвели его к огромному дереву и повесили там. В эту минуту послышался топот скачущих лошадей. Ехало несколько всадников с развевающимся королевским знаменем. Впереди были Витихис и Гильдебад.
   – Остановитесь! – издали кричал Витихис. – Пощадите внука Гильдебранда! Милость! Милость!
   – Слишком поздно, король! – громко закричал ему Гильдебранд. – Изменник уже мертв. И так будет с каждым, кто забудет свой народ. Прежде всего, король Витихис, следует думать о государстве, а потом уж о жене, сыновьях, внуках.
   Витихис понял, что теперь старик еще настойчивее будет требовать жертвы и от него. И с тяжелым сознанием, что теперь еще труднее будет сопротивляться ему, поехал обратно.
   Действительно, в тот же день вечером, Гильдебранд вошел в палатку короля вместе с Тейей. Витихис взглянул на старика и понял, что тот твердо решился какою бы то ни было ценой настоять на своем требовании.
   С минуту все молчали. Наконец, старик сказал:
   – Раутгунда, мне придется сурово говорить с твоим мужем. Тебе будет это тяжело. Выйди лучше.
   Раутгунда встала, но не для того, чтобы уйти. Выражение глубокого горя и любви к мужу придали особое благородство ее красивому лицу. Не отнимая правой руки своей из руки мужа, она положила левую на его плечо.
   – Говори, Гильдебранд. Я, его жена, готова нести половину тяготы. Говори, потому что я ведь и так знаю все, – твердо и спокойно сказала Раутгунда. – Да, мой Витихис, я все знаю. Вчера я проходила через лагерь. У костра сидели воины и в темноте не узнали меня. Они бранили тебя и превозносили этого старика. Я остановилась и услышала все, чего он от тебя требует.
   – И ты ничего не сказала мне? – вскричал Витихис.
   – К чему? Ведь я знаю, что ты не оттолкнешь свою жену ни ради короны, ни ради красавицы-девушки. Кто же может разлучить нас? Пусть старик грозит: я знаю, что ни одна звезда не держится крепче на небе, чем я в сердце моего мужа.
   Ее уверенность подействовала на старика. Он наморщил лоб.
   – Витихис, – сказал он, – ты знаешь, что без Равенны мы погибли, а Равенна откроет тебе свои ворота, только если ты женишься на Матасунте, желаешь ты этого или нет?
   Витихис вскочил.
   – Да, враги наши правы: мы действительно варвары. Вот перед этим бесчувственным стариком стоит женщина, у которой только что убили ее единственного ребенка, а он предлагает ее мужу жениться на другой при ней же. Нет! Никогда!
   – Час назад представители всех войск шли, чтобы принудить тебя исполнить мое требование. Я едва удержал их, – сказал старик.
   – Пусть приходят! Они могут взять у меня только корону, но не жену.
   – Кто носит корону, тот принадлежит не себе, а своему народу.
   – Вот, – Витихис схватил корону и положил ее перед Гильдебрандом, – вот я еще раз, в последний уже, отдаю ее вам. Я никогда не добивался ее. Вы все это знаете. Берите ее – пусть кто хочет женится на Матасунте и будет королем.
   – Нет, ты знаешь, что это приведет нас к гибели. Только тебя одного все партии согласны признать королем. Если же ты откажешься, явится сразу несколько королей, начнутся междоусобицы, • и Велизарий шутя уничтожит нас. Хочешь ты этого?.. Раутгунда, ты королева этого народа. Слушан, что я расскажу тебе об одной королеве готов в древние, языческие еще времена. Голод и заразные болезни тяготели над народом. Их мечи не побеждали. Боги прогневались на готов. Тогда Свангильда обратилась к лесам и волнам моря, и они прошептали ответ на ее вопрос, как спасти народ: «Если умрет Свангильда, готы будут жить. Если будет жить Свангильда, то умрет ее народ». И Свангильда не возвратилась более домой. Она поблагодарила богов и бросилась в море. Но, конечно, это было еще в языческие времена.
   – Я люблю свой народ, – ответила тронутая Раутгунда, – и с тех пор, как от Атальвина мне осталась только прядь волос, я думаю, что пожертвовала бы жизнью для своего народа. Умереть – да, я согласна. Но жить и знать, что сердце этого человека принадлежит другой, – нет!
   – Сердце! – вскричал Витихис. – Да как могла ты подумать это! Разве ты не знаешь, что это измученное сердце бьется только при звуке твоего имени? Разве ты не почувствовала здесь, над останками нашего мальчика, что наши сердца соединены навеки? Что я без твоей любви? Вырвите сердце из моей груди и вставьте на его место другое: быть может, тогда я смогу жить без нее.
   – Друзья, – обратился он к Гильдебранду и Тейе, – вы не знаете, что только ее, ее одну должны вы благодарить за все хорошее, что вы нашли во мне, – она моя счастливая звезда. О ней думаю я во время шума битв, и ее образ укрепляет мою руку. О ней думаю я, о ее душе, чистой и спокойной, о ее незапятнанной верности, когда надо в совете найти самое благородное решение. О, эта женщина – жизнь моей души, отнимите ее, и ваш король будет только тенью без счастья, без силы.
   Раутгунда с удивлением, с восторгом слушала эту речь. Никогда еще не говорил так этот человек, всегда спокойный, всегда сдержанный. Даже когда он просил ее руки, он не говорил так, как теперь, когда покидал ее. И она прижалась к нему и шептала:
   – Благодарю, благодарю Тебя, Боже, за этот час страдания! Теперь я знаю, что его сердце, его душа – мои навеки!
   – Они и останутся твоими, – тихо сказал ей Тейя, – если даже он и назовет королевой другую. Она получит только его корону, но не его сердце.
   Эти слова запали глубоко в душу Раутгунды. Гильдебранд заметил это и решил нанести теперь главный удар.
   – Кто желает и кто смеет касаться ваших сердец? – сказал он. – Но ты, Витихис, действительно будешь тенью без счастья и силы, если преступишь свою священную клятву.
   – Его клятву? – задрожав, спросила Раутгунда. – В чем ты клялся? Витихис молча опустил голову на руки.
   – В чем клялся он? – повторила Раутгунда.
   Медленно, торжественно, стараясь, чтобы каждое слово проникло в самую душу Раутгунды, начал Гильдебранд:
   – Это было несколько лет назад. В полночный час пять человек заключили торжественный союз. Под священным дубом была вырезана трава, и они дали клятву матери земле, и бушующей воде, и пылающему огню, и легкому воздуху. И в знак братского союза на все века они смешали красную кровь. И они поклялись страшной клятвой пожертвовать для счастья и славы народа готов всем: сыном и родом, телом и жизнью, оружием и женой. И если бы кто из братьев вздумал отказаться исполнить эту клятву и принести требуемую жертву, тот должен навеки подпасть силам тех, которые обитают в преисподней. Его кровь прольется неотмщенной, как вода на лугу, и память о нем исчезнет бесследно с лица земли, и имя его обесчестится во всем божьем мире. Так клялись в ту ночь пять человек: Гильдебранд и Гильдебад, Тотила и Тейя. А пятый был Витихис, сын Валтариса. И вот, смотри! – с этими словами он приподнял левый рукав Витихиса. – Смотри, Раутгунда, рубец до сих пор еще виден. Так клялся он, когда еще не был королем. А когда тысячи готов подняли его на щит в Регете, он клялся во второй раз: «Клянусь именем высочайшего Бога на небесах, что все свое счастье, свою жизнь, все свое принесу в жертву для блага готов». Ну, Витихис, теперь я напоминаю тебе об этой двойной клятве и спрашиваю: пожертвуешь ли ты, как клялся, своим счастьем, своей женой народу готов? Видишь, я также потерял для этого народа трех сыновей, но своего внука, последнего отпрыска моего рода, принес в жертву ради готов. Говори, сдержишь ли и ты свою клятву? Или хочешь преступить ее и быть проклятым среди живых и мертвых?
   Витихис застонал от боли при этих словах ужасного старика. Тут поднялась Раутгунда.
   – Оставь его. Довольно! Он сделает, чего ты требуешь. Он не будет бесчестным клятвопреступником из-за своей жены. А теперь уйдите все, оставьте нас одних.
   Тейя направился к двери, Гильдебранд медлил.
   – Уходи, – сказала ему Раутгунда. – Клянусь прахом моего ребенка, что к восходу солнца он будет свободен.
   – Нет! – вскричал Витихис. – Ни за что не отпущу я свою жену!
   – Я сама уйду от тебя. Раутгунда уходит, чтобы спасти свой народ и честь своего мужа. Сердце твое никогда не забудет меня. Я знаю, оно мое, с этого дня даже больше, чем прежде. Уходите же все, мы должны проститься без свидетелей.
   На следующее утро, прежде чем пропели петухи, из лагеря выехала покрытая покрывалом женщина. Рядом с ее лошадью шел мужчина в военном плаще. На расстоянии выстрела от них ехал слуга. Долго все двигались молча. Наконец, они достигли пригорка, возвышавшегося среди леса. Позади расстилалась широкая долина, в которой был расположен лагерь готов и Равенна, впереди была дорога на северо-восток.
   Женщина остановила лошадь.
   – Сейчас взойдет солнце. Я клялась, что оно увидит тебя свободным. Прощай же, мой Витихис!
   – Не торопись так уходить от меня, – сказал он, сжимая ее руку.
   – Слово надо сдержать, друг, хотя бы сердце и разбилось от этого.
   – Тебе легче уйти, чем мне остаться. Она болезненно улыбнулась.
   – За этим лесом я оставляю свою жизнь. Тебя же впереди ждет жизнь.
   – Что за жизнь!
   – Жизнь короля для своего народа, как этого требует твоя клятва.
   – О, несчастная клятва!
   – Справедливо было дать ее, и долг – исполнить. А обо мне ты будешь помнить в раззолоченных залах, как и я о тебе – в хижине среди горных утесов. Ты никогда не забудешь десяти лет любви и верности.
   Со стоном обнял ее Витихис и прижался головой к луке седла. Она склонила голову над ним и провела рукой по темным волосам.
   Между тем подъехал Вахис. С минуту он молча смотрел на них, затем не выдержал и осторожно потянул Витихиса за плащ.
   – Господин, господин, послушай, я дам тебе хороший совет.
   – Что ты можешь посоветовать?
   – Едем с нами! Скорей на мою лошадь, – и вперед! А уж я после приеду к вам. Пусть эти люди, которые вас так измучили, что на глазах у вас слезы, пусть они берут себе эту корону и распоряжаются ею, как хотят. Вам она не принесла счастья. Садись, и уезжайте вместе. А уж я найду вам такое гнездо среди горных скал, где разве только орел или горный баран найдут вас.
   – Ты хочешь, чтобы твой господин бежал из своего государства, как дурной раб с мельницы? – ответила ему Рауггунда. – Прощай, Витихис. Вот медальон, возьми его – в нем локоны с головки Атальвина и один, – прошептала она, целуя его и надевая медальон ему на шею, – от Раутгунды. Прощай, жизнь моя!
   Он выпрямился, взглянул ей в глаза. Она ударила лошадь:
   – Вперед, Валлада! – и поскакала. Вахис последовал за ней. Витихис же стоял неподвижно, глядя ей вслед. На повороте дороги она остановилась, обернулась, махнула ему рукой и вслед за тем исчезла. Витихис, точно во сне, прислушивался к стуку копыт, и только когда он смолк, повернул назад, но не мог идти. В стороне от дороги лежал огромный камень. Король готов сел на него и закрыл лицо руками. Крупные слезы текли сквозь его пальцы: он не обращал на них внимания. Так прошло много часов. Был уже полдень, когда он услышал, что его зовут. Он оглянулся: перед ним стоял Тейя.
   – Едем назад, – сказал он. – Когда тебя не нашли утром в палатке, то по обоим лагерям разнеслось, что ты бросил корону и трусливо бежал. Скоро весть эта проникла в Равенну. Начинаются неурядицы: жители Равенны хотят впустить Велизария. Арагад и двое-трое других добиваются короны. Едем, спаси государство!
   – Едем, – спокойно поднимаясь, ответил Витихис. – И пусть они остерегутся! Из-за этой короны разбилось лучшее сердце: она теперь освящена, и никто не смеет коснуться ее. Едем, Тейя, в лагерь!

Глава X

   Действительно, в лагере было страшное смятение. Войско разделилось на несколько партий, готовых к восстанию. Одни хотели присоединиться к жителям Равенны, другие – к бунтовщикам, третьи хотели покинуть Италию и уйти за, Альпы, иные требовали избрания нового короля, и только очень немногие не верили бегству короля и ждали его. Во главе последних стал Гильдебад. Он занял ворота, открывавшие дорогу в город и в лагерь бунтовщиков, и объявил, что не выпустит никого. Повсюду раздавались угрозы, брань, звук оружия, и Витихис, проезжая по лагерю, ясно понял, что если бы он отрекся от короны или бежал, дело готов погибло.
   Быстро решившись, вошел он в свою палатку, надел королевский шлем, взял золотой скипетр, сел на Борея, своего боевого коня, и поехал по улицам лагеря.
   За ним следовал Тейя с голубым королевским знаменем Теодориха. У западных ворот лагеря собралась толпа воинов, желавших уйти за Альпы. Гильдебад не выпускал их из ворот.
   – Выпусти нас, – кричала толпа. – Король бежал, все погибло, мы хотим спастись!
   – Король не такой трус, как вы! – ответил им Гильдебад, отталкивая передних.
   – Он изменник, – отвечали из толпы. – Из-за женских слез он все бросил!
   – Да! – кричали другие. – Он убил три тысячи наших братьев и потом бежал!
   – Ты лжешь, – раздался подле него спокойный голос Витихиса, подъехавшего в эту минуту.
   – Да здравствует король Витихис! – торжествующе закричал Гильдебад. – Видите, готы, он здесь.
   – Да здравствует король! – закричал подоспевший Гильдебранд. – Герольды, объявите скорее по всему лагерю, что король здесь.
   И вскоре по всему лагерю гремело: «Да здравствует король Витихис!»
   – Скорее, король, веди нас к победе! – вскричал Гильдебад. – Потому что Гунтарис и Арагад двинулись уже на нас, думая, что мы без главы. Веди же нас! Долой мятежников!
   Но король спокойно покачал головой.
   – Нет, кровь готов не должна более проливаться от готского же оружия. Подождите меня здесь. Гильдебад, открой ворота. Никто не должен следовать за мной. Я один поеду в лагерь мятежников. Тейя, смотри за порядком в лагере. А ты, Гильдебранд, ступай к воротам Равенны и объяви, чтобы их открыли. Требование народа будет исполнено: сегодня же вечером в них въедет король Витихис и королева Матасунта.
   Гильдебад открыл ворота. Вдали виднелся лагерь мятежников. Там все было в движении, очевидно, готовились к бою: громко раздавался их военный клич.
   Витихис отдал свой меч Тейе и медленно поехал к противникам. Ворота закрылись за ним.
   – Он ищет смерти! – вскричал Гильдебранд.
   – Нет, он ищет и принесет благо готам, – ответил Тейя. Витихис между тем подъехал к Гунтарису.
   – Я пришел поговорить с тобой о благе готов. Братья не должны более враждовать между собой. Вступим рука об руку в Равенну и соединенными силами отразим Велизария. Я женюсь на Матасунте, а вы оба будете занимать ближайшие места к трону.
   – Ты забываешь, – гордо ответил ему Гунтарис, – что твоя невеста – в нашей палатке.
   – Герцог Гунтарис, я мог бы возразить тебе на это, что и мы скоро будем в твоих палатках: мы многочисленнее и не трусливее вас, притом на нашей стороне правда. Но оставим это. Допустим, что ты победишь нас. Что дальше? Можешь ли ты бороться с Велизарием? Ни в коем случае. Соединившись вместе, мы едва в состоянии будем побороть его. Уступи!
   – Уступи ты, – ответил Гунтарис, – если тебе так дорого благо готов. Откажись от короны. Неужели ты не можешь принести жертву своему народу?
   – Могу, я даже принес уже. Есть ли у тебя верная жена, Гунтарис?
   – Есть, она мне очень дорога.
   – Ну, видишь, я также имел очень дорогую мне жену и пожертвовал ею для народа: я отпустил ее, чтобы жениться на Матасунте.
   – Значит, ты не любил ее! – вскричал Арагад.
   Витихис потерял самообладание: щеки его вспыхнули, и он бросил уничтожающий взгляд на испуганного юношу.
   – Не болтай мне о любви, глупый мальчишка. Из-за того, что тебе приснились алые губы и белое тело, ты толкуешь о любви? Что можешь ты знать о том, что я потерял в этой женщине, матери моего ребенка? Не раздражай меня. Я с трудом сдерживаю свою боль и отчаяние.
   Гунтарис все время молчал, задумавшись.
   – Я был с тобой, Витихис, на войне с гепидами. Никогда не видел я, чтобы простой человек был так благородно храбр. Я знаю, в тебе нет никакого коварства. И знаю, как глубока бывает любовь к достойной жене. И ты пожертвовал для народа своей женой? Это великая жертва.
   – Брат! – вскричал Арагад. – Что ты замышляешь?
   – Я думаю, что дом Вельзунгов не должен допустить, чтобы кто-либо превзошел его в благородстве. Благородное происхождение, Арагад, обязывает к благородным поступкам. Скажи мне, Витихис, только одно еще: почему ты не отказался скорее от короны, даже от жизни, чем от своей жены?
   – Потому что это погубило бы наше государство. Два раза я хотел уступить корону графу Арагаду. И оба раза первые люди при моем дворе клялись, что никогда не признают его. Явилось бы три, четыре короля сразу, но Арагада они не признали бы. Тогда я отпустил свою жену. Принеси же и ты жертву, герцог Гунтарис, отказавшись от притязаний на корону.
   – В домах готов не будут говорить, что крестьянин Витихис оказался благороднее, чем самый благородный из благородных. Война кончена: клянусь тебе в верности, мой король.
   Гордый герцог опустился на колени перед Витихисом. Король поднял его, и они дружески обнялись.
   – Брат, брат! Что ты сделал! Какой позор! – вскричал Арагад.
   – То, что я сделал, делает мне честь, – спокойно ответил Гунтарис. – И чтобы мой король увидел в этой клятве не трусость, а благородный поступок, я прошу у него одной милости: Амалы и Балты оттеснили наш род с того места, на которое он имеет право среди готов.
   – В этот час, – сказал Витихис, – ты снова купил это место: готы никогда не забудут, что благородство Вельзунгов предотвратило междоусобную войну в такое опасное время.
   – В знак того, что ты отдаешь нам справедливость, позволь, чтобы во всякой битве Вельзунги носили боевое знамя готов, – сказал Гунтарис.
   – Пусть будет по-твоему, – ответил Витихис, протягивая ему руку. – И ничья рука не понесет его с большим достоинством.
   – А теперь к Матасунте! – сказал Гунтарис.
   – Матасунта! – вскричал Арагад, который до сих пор стоял, точно оглушенный этим примирением. – Матасунта! Вы вовремя напомнили мне о ней! Вы можете отнять у меня корону, но не мою любовь и не долг защищать возлюбленную. Она отвергла меня, но я люблю ее. Я защищал ее перед братом, когда он хотел принудить ее стать моей. Тем более буду я защищать ее теперь, когда они хотят принудить ее стать женой врага.
   Вскочив на лошадь, он помчался к ее палатке. Витихис с беспокойством смотрел ему вслед.
   – Оставь, – спокойно сказал ему Гунтарис. – Раз мы соединились, лам нечего бояться. Пойдем и как предводители примирим наши войска.
   И он подвел Витихиса к своему войску и потребовал, чтобы все тотчас присягнули ему. Те с радостью дали клятву.
   Между тем Арагад вошел к Матасунте.
   – Не сердись, княжна! На этот раз ты не имеешь права! Арагад пришел только исполнить последний долг своей любви. Беги, следуй за мной! – и он схватил ее за руку.
   Матасунта выдернула свою руку и отступила назад.
   – Бежать? Куда? Почему? – спросила она.
   – Куда? За море! Через Альпы! Все равно. Но беги, потому что твоей свободе грозит опасность. Тебя назначили в жены другому, и если ты не бежишь, они принудят тебя выйти за него.
   – Принудят? – ответила Матасунта. – Меня, внучку Теодориха? Пусть попробуют! – и она схватила кинжал, который был спрятан у нее на груди.
   В эту минуту в палатку вошел Тейя, а за ним два мальчика в нарядных белых шелковых одеждах. Они несли пурпуровую подушку, прикрытую покрывалом. Тейя подошел к Матасунте и опустился перед ней на колени.
   – Приветствую тебя, королева готов и Италии! – мрачно сказал он.
   Она с удивлением взглянула на него. Тейя же поднялся, взял с подушки, которую несли мальчики, золотую корону и зеленую ветку руты и подал их Матасунте.
   – Вот, – сказал он, – корона и венок невесте, Матасунта. Носилки ждут, садись и поезжай венчаться и короноваться. Арагад схватился за меч.
   – Кто прислал тебя? – спросила Матасунта с бьющимся сердцем, все еще держась за кинжал.
   – Кто, как не Витихис, король готов? – ответил Тейя. Глубоким торжеством сверкнули прекрасные глаза Матасунты. Быстро надела она корону на голову и, подняв обе руки к небу, вскричала:
   – Благодарю тебя, о небо! Твои звезды не лгут, и верное сердце также. Я знала, что это будет… Идем, Тейя, я готова. Веди меня к своему и моему господину.