Дан Феликс. Схватка за Рим

   Прошло несколько дней после ухода исаврийцев в Рим, а Цетег все еще оставался в лагере Нарзеса. Он решил дождаться письма Прокопия, но все эти дни стояла такая бурная погода, что ни один рыбак не выезжал в море. Наконец буря стихла, и Сифакс принес письмо. Все более омрачалось лицо Цетега по мере чтения, все крепче сжимались его губы, глубже становилась складка посреди красивого лба.
   Вот что писал Прокопий:
   «Корнелию Цетегу, бывшему префекту и бывшему другу, последнее письмо от Прокопия.
   Это самое печальное изо всех писем, которые приходилось мне писать. Я охотно отдал бы правую руку свою, чтобы не писать его, этого отречения от нашей почти тридцатилетней дружбы. В двух героев верил я: в героя меча – Велизария, и в героя духа – Цетега. И вот теперь я должен почти презирать тебя».
   Цетег отбросил письмо, но вскоре снова взял его.
   «Давно уже мне не нравились те кривые пути, по которым в былое время ты увлек и меня. Но я верил, что ты действуешь совершенно бескорыстно, только во имя высокой цели – освобождения Италии. Только теперь понимаю я, что тобою руководило одно безграничное, неимоверное властолюбие, в жертву этому не! сытному чувству ты принес Велизария, этого храбрейшего героя с детски чистым сердцем. Это гнусно, и я навсегда отвращаюсь от тебя».
   Цетег закрыл глаза.
   – Чему же удивляюсь я? – сказал он про себя. – Умный Прокопий имеет идола: Велизарий – его кумир, и он никогда не простит тому, кто поднимет руку на этого кумира. Да, это не удивительно… но все же больно. Такова сила тридцатилетней привычки. Столько лет мое сердце билось сильнее при имени Прокопия! Однако, каким слабым делает нас привычка! Юлия отнял у меня гот, Прокопия – Велизарий. Кто же возьмет у меня Цетега, моего самого старого, последнего друга? Никто – ни Нарзес, ни сама судьба. Итак, прочь, Прокопий, из круга моей жизни! Ты мертв, но посмотрим, что еще пишет мертвец.
   И он снова принялся читать:
   «Но в память моей тридцатилетней дружбы я хочу предостеречь и, если еще возможно, спасти тебя, потому что любовь еще не угасла в моем сердце, и я хотел бы оказать тебе последнюю услугу. Ты обвинил Велизария в измене Юстиниану, а тот посадил его в темницу и велел ослепить, я не мог ничем помочь ему. Но его спас Нарзес, этот великий человек. Когда Велизария схватили, Нарзес был в Никомидии, куда врачи отправили его на купанья. Узнав приговор, он тотчас поспешил в Византию и послал за мной. «Ты знаешь, – сказал он мне, – что заветным желанием моим всегда было – победить Велизария. Но победить в открытой борьбе, на поле битвы, а не посредством лжи и клеветы. Идем – ты, его первый друг, и я, его первый враг, – и мы попытаемся вместе спасти этого несчастного». И он отправился к Юстиниану, ручался ему за верность Велизария, но тот ничего не хотел слушать. Тогда Нарзес положил перед ним свой жезл главнокомандующего и объявил ему: «Слушай, что я тебе скажу: если ты не уничтожишь приговора и не велишь заново расследовать это дело, то я бросаю службу, и ты таким образом в один день лишишься обоих своих полководцев. Посмотрим, кто будет тогда защищать твой трон от готов, персов и сарацин». Юстиниан испугался и попросил три дня на размышление, Нарзес же получил право просмотреть со мной все обвинительные акты и видеться с обвиненным. В течение этих трех дней Нарзесу удалось достать твое письмо к императрице Феодоре, в котором ты излагаешь подробно план, как погубить Велизария. Невинность его была, таким образом, вне сомнений, и Юстиниан сам спустился к нему в темницу, со слезами на глазах обнял его и вывел оттуда. Но то же письмо ясно доказало также и твою давнюю связь с Феодорой. Она отравилась, боясь гнева императора. А тебя Юстиниан поклялся погубить: каким образом – не знаю. Но я знаю наверное, что Нарзес имеет тайные приказания на этот счет. Итак, беги, спасайся».
   Цетег бросил письмо и несколько раз прошелся по палатке.
   – Как слаб сделался ты, Цетег! – сказал он, наконец, самому себе. – Так взволноваться из-за потери одной дружбы! Разве ты не потерял Юлия задолго до его смерти? И однако же продолжаешь жить и бороться! А этот Нарзес, которого все боятся, – неужели он действительно так опасен? Этого не может быть! Ведь он слепо доверил Рим мне и моим людям. Во всяком случае, теперь я знаю, что мне нужно. Сегодня же еду в Рим, не обращая внимания на то, что Сифакс подслушает у купальни Нарзеса.
   Между тем, в палатку вошел Иоанн.
   – Префект, – сказал он. – Твоя храбрость известна всем, и я пришел к тебе с почетным предложением. Я и мои товарищи привыкли к быстрым действиям под начальством Велизария, и благоразумная медлительность Нарзеса надоела нам. Если бы нам удалось овладеть входом в это ущелье…
   – Да, если бы! – засмеялся Цетег. – Но Тейя недурно охраняет его.
   – Вот потому-то мы и решили, что он должен умереть, этот Тейя. С его смертью готы недолго продержатся. И вот мы – человек пятнадцать лучших стрелков – заключили клятвенный союз против него. Как только наступит его очередь охранять вход, мы все – один за другим, по очереди, потому что тропинка, ведущая к ущелью, так узка, что только один человек может идти, – пойдем против него. Передний вступит в единоборство, остальные будут держаться насколько возможно ближе к нему, чтобы заступить его место, как только он падет, или следовать за ним в проход, если ему удастся убить Тейю. Хочешь присоединиться к нашему союзу? Ведь ты также ненавидишь этого чернокудрого героя?
   – Охотно, пока я здесь, – ответил Цетег. – Но я скоро уезжаю в Рим. Странная улыбка промелькнула на лице Иоанна. Цетег заметил ее, но объяснил неверно.
   – Ты же сам говоришь, – сказал он Иоанну, – что моя храбрость не подлежит сомнению. Но у меня есть дела более важные, требующие моего присутствия в Риме. Гибель же готов все равно неизбежна.
   – Хорошо. В таком случае исполни мою вторую просьбу: пойдем в мой лагерь. Оттуда с вершины холма сквозь расщелину в скале видно, хотя немного, что делается у готов. Сегодня нам показалось, что готы как будто затевают что-то. Пойдем, посмотрим, не ошибаемся ли мы. Только не говори Нарзесу о нашем союзе.
   – Хорошо, идем, – ответил Цетег, и оба отправились. Придя туда, Цетег несколько времени смотрел на лагерь готов и затем закричал: «Они приготовилис к нападению! Нет сомнения!»
   – А как ты думаешь, – быстро спросил Иоанна молодой, очевидно, недавно прибывший из Византии командир, которого Цетег не знал, – могли бы новые машины достать отсюда варваров – те машины, что были последним изобретением Мартина, а мой брат повез их к Риму?
   – К Риму? – повторил Цетег, пронизывая взглядом Иоанна.
   – Ну да, к Риму! – с досадой ответил тот. – Зенон, этот человек – Цетег, префект Рима.
   Молодой византиец поклонился и взглянул на Цетега.
   – Цетег, – продолжал Иоанн, – это Зенон, сражавшийся до сих пор с персами. Он вчера только прибыл сюда из Византии.
   – И его брат пошел к Риму? – спросил Цетег.
   – Мой брат Мегас имеет поручение установить новые машины на стенах Рима, – ответил византиец. – Вероятно, он уже там. Мне же очень приятно лично познакомиться с величайшим героем западной империи, славным защитником гробницы Адриана.
   Но Цетег уже не слышал его. Молча поклонившись, он повернулся и пошел в свою палатку.
   – Возвратился ли Сифакс? – спросил он исаврийца, стоявшего на страже у входа.
   – Да, начальник. Давно уже и с нетерпением ждет тебя. Он ранен. Цетег быстро вошел в палатку.
   – О мой господин! Мой великий лев! – в отчаянии закричал Сифакс, бросаясь перед ним и обнимая его колени. – Ты обманут… Погиб… Ничто не может, спасти тебя!
   – Успокойся, – ответил Цетег. – Приди в себя. Ты ранен?
   – Это пустяки: лонгобарды не хотели пускать меня сюда и, как будто шутя начали со мной спор, но удары их ножей были очень нешуточные. Об этом, впрочем, не стоит и говорить. Но ты, мой лев, мой орел, моя пальма, мой источник, моя утренняя заря, – ты погибаешь!
   И нумидиец снова бросился к ногам своего господина, целуя и обливая их горячими слезами.
   – Говори по порядку, – сказал Цетег, прислонившись спиной к столбу и скрестив руки на груди. Голова его была гордо закинута, он смотрел не на Сифакса, а в пустую даль.
   – О господин, я не смогу рассказать по порядку. В купальне с Нарзесом был Василиск, Альбомы и еще три человека, одетых лонгобардами, но я узнал Альбина, Сцеволу и Аниция, сына Боэция.
   – Не может быть! – вскричал Цетег. – Ты ошибся.
   – Нет, господин, я хорошо узнал их. Они вчера только прибыли из Византии и требовали твоей головы. Я не понимал некоторых слов – они говорили по-гречески, а я не так хорошо знаю этот язык, как твой, – но смысл я хорошо понял: они требовали твоей головы. Однако, Нарзес сказал: «Нет, не надо убийства. Он должен быть судим и умрет по приговору. – «Когда же?» – спросил сын Боэция. – «Когда наступит его время». – «А Рим?» – спросил Василиск. – «Рима он никогда не увидит более», – ответил Нарзес.
   Цетег быстро зашагал взад и вперед.
   – Господин, в Риме происходит что-то очень важное, только я не мог хорошо понять, что именно. Аниций что-то спросил и затем назвал твоих исаврийцев. «О, – ответил Нарзес, – братья Мацеры прекрасно завлекли их в ловушку».
   – Что? – закричал Цетег. – Хорошо ли ты расслышал? Братья Мацеры? В ловушку?
   – Да, он так и сказал: в ловушку. Альбоин заметил: «Хорошо, что молодой Лициний ушел, – иначе не обошлось бы без жаркого боя». А Нарзес ответил: «Всех исаврийцев надо было удалить. Неужели можно было допустить кровавую битву в своем лагере? Король Тейя, наверное, воспользовался бы этим». О, господин, я боюсь, что они с умыслом завлекли твоих верных воинов.
   – Да, я сам теперь почти уверен в этом, – мрачно ответил Цетег. – Но что говорили они о Риме?
   – Альбоин спросил о каком-то новом предводителе, Мегасе: «Давно ли он Риме?» – «Поспел вовремя для Лициния и исаврийцев», – ответил Нарзес. Цетег застонал:
   – О, Лициний! И ты последовал за Юлием! – воскликнул он.
   – «Но граждане Рима? – спросил Сцевола. – Они боготворят его!» – продолжал Сифакс. – «То было прежде. Теперь же никого они так не боятся и не ненавидят, как этого человека, который силой хотел заставить их стать римлянами, героями», – сказал Нарзес. – «А если они все же согласятся принять его? – спросил Альбин. – Ведь имя его действует». – «О, двадцать пять тысяч армян в Капитолии свяжут римлян лучше, чем их договор и клятва». – «Какой договор и клятва?» – спросил Сцевола. – «Они поклялись открыть свой город только префекту Рима. Но они знали уже тогда, что префектом Рима назначен я. Мне, а не ему клялись они в верности», – ответил Нарзес.
   Цетег молча бросился на постель, закрыв лицо руками. Ни одного стона, ни одной жалобы не вырвалось из его груди.
   – О господин, это убьет тебя! Но ты должен знать все, отчаяние придает силу.
   – Кончай, – спокойно ответил Цетег, поднимаясь. – Я выслушаю спокойно, чтобы там ни было. Все прочее может касаться уже только меня, а не Рима.
   – Но оно ужасно! О, господин, потом они говорили так, что я ничего не понял. А потом Нарзес сказал: «Император пишет: за то, что он был в связи с Феодорой и вместе с ней обманывал своего императора, пусть его постигнет участь, которую он готовил Велизарию: ослепление…»
   – Да? – улыбнулся Цетег и схватился за кинжал.
   – «И распятие!..» Господин!.. – продолжал раб и снова с рыданием бросился к ногам своего господина.
   – Успокойся, я еще не распят, твердо стою на ногах. Кончай!..
   – «Но я полководец, а не палач, – продолжал Нарзес. – Юстиниан должен удовольствоваться тем, что я пришлю ему голову этого храбреца». Но… О господин… Только не это! Что хочешь, только не это! Уж если мы должны умереть…
   – Мы? – улыбнулся Цетег. – Но ведь ты же не обманывал великого императора и не был в связи с Феодорой. Тебе не грозит никакая опасность. Но Сифакс, не слушая его, продолжал:
   – Да разве же тебе неизвестно? Вся Африка хорошо знает, что если отрубить голову человека, то душа его должна будет целые века жить в теле самых отвратительных безголовых червей. О, только бы они не отрубили твоей головы!.. – рыдал Сифакс.
   – Успокойся, она еще крепко держится на плечах. Но тише, кто-то идет.
   Вошел посланный Нарзеса с письмом. Цетег быстро распечатал его.
   «Неприятную новость должен я сообщить тебе, – писал Нарзес. – Вчера вечером я получил известие, что Лициний и большая часть исаврийцев…» – О – простонал Цетег, – они убиты!.. – «… хотели силой овладеть Римом и умерщвлены. Остальные исаврийцы взяты в плен».
   – Итак, мой второй Юлий последовал за первым. Но теперь мне и не нужен наследник, потому что Рим не будет моим наследством. Все потеряно! Великая борьба за Рим кончена. Глупое превосходство силы победило и геройство готов, и силу духа Цетега. Теперь идем, Сифакс, я – на смерть, а ты, свободный, в свою свободную пустыню.
   – О, господин, – громко рыдая и бросаясь на колени, вскричал Сифакс, – не прогоняй меня от себя. Позволь умереть с тобой!
   – Хорошо, – просто ответил Цетег, положив руку на голову мавра. – Я сам любил тебя, умрем же вместе. Подай шлем, щит, меч и копье.
   – Куда, господин?
   – Сначала к Нарзесу, а потом на Везувий.
   Было чудное сентябрьское утро: земля и море были залиты ярким светом солнца. По самому берегу залива, так, что катящиеся волны иногда касались его ног, спокойно шел одинокий воин. Лучи солнца ярко блестели на его круглом щите и великолепном панцире. Это был Цетег, и он шел на смерть. Поодаль за ним почтительно следовал Сифакс. Вот Цетег подошел к высокой узкой скале, которая глубоко вдавалась в море. Он взошел на самую вершину ее, обернулся и устремил взгляд на северо-восток. Там лежал Рим.
   – Прощайте! – сказал он. – Прощайте, семь холмов бессмертия! Прощай и ты, река Тибр, два раза лежал я окровавленный на твоем берегу, и оба раза твои воды возвращали мне жизнь. Но теперь и ты не спасешь меня! Я боролся, сражался из-за тебя, мой Рим, как никто. Теперь борьба кончена, полководец войска, разбит. Да, я сознаю теперь, что хотел невозможного, всего может достичь могучий дух отдельного человека, только не может он создать несуществующий народ. Будь же благословенно, священное море! – и, наклонившись, о: зачерпнул рукой немного морской воды и смочил ею свой лоб. – Будь благословенна и ты, священная почва Италии! – и он захватил рукой немного песку с берега. – С благодарностью покидает тебя твой верный сын, глубоко пораженный не страхом близкой смерти, а твоей прелестью. Я предвижу для тебя долгие столетия чужеземного владычества – я не смог отвратить их. Но кровь свое сердца приношу я в жертву, чтоб исполнилось мое желание: чтобы наступил, наконец, день, когда никакие иноземцы не будут владеть ни пядью твоей священной земли, когда ты будешь свободна вся, от священных Альп до самого моря.
   Спокойно, с достоинством пошел Цетег к среднему лагерю, к палатке Нарзеса.
   – А, Цетег! – вскричал Нарзес, увидя его. – Как кстати ты пришел. Скажи, неужели правда, что ты присоединился к этому безумному союзу, который составили мои лучшие полководцы? Я только что случайно узнал о нем и назвал их безумцами. А они ответили мне в оправдание, что это – не безумие, потому что даже умнейший человек, Цетег, примкнул к союзу. Правда ли это?
   – Да, правда. И прямо отсюда, – ты, Иоанн, позволь мне начать первому, – я иду к Везувию. Приближается время дежурства Тейи.
   – Я рад этому, – сказал Нарзес.
   – Да, это избавит тебя от значительных хлопот, префект Рима, – ответил Цетег. Все смотрели на него пораженные. Только Нарзес спокойно сказал:
   – Ты знаешь все? Отлично. Не моя вина, Цетег, что я не сказал тебе этого сам. Но император строго запретил. Я хвалю твое решение, не изменяй его, оно избавит тебя от тяжелого процесса. Прощай! Мы все также двинемся тотчас к проходу. Нельзя допустить готов напасть на нас. Не понимаю только, почему мой ионийский флот медлит. Два быстроходных корабля послал я к нему с приказанием немедленно идти, сюда, а о нем ни слуху, ни духу. Он нужен мне для перевозки пленных готов в Византию. Но теперь невозможно. Сейчас мы двинемся к ущелью.
   – Нарзес, – сказал Цетег. – Окажи мне последнюю милость. В твоем войске есть римляне и итальянцы. Позволь мне собрать их и повести в этот последний бой. Нарзес с минуту подумал.
   – Хорошо, – сказал он. – Собери их и веди… На смерть, – тихо прибавил он, обращаясь к Василиску. – Их тысячи полторы, и я доставлю ему счастье умереть во главе своих соотечественников… Прощай, Цетег!
   Молча поклонившись, с поднятым мечом, Цетег вышел.

Глава IV

   – Альбоин, – задумчиво сказал Нарзес после ухода римлянина. – Посмотри на него. Понимаешь ты, кто это вышел?
   – Великий враг своих врагов, – серьезно ответил лонгобард.
   – Да, волчонок, взгляни на него еще раз: это идет умирать последний римлянин! И все полководцы, бывшие в палатке, поспешили к выходу, чтобы еще раз взглянуть на великого человека.
   – Как? – вскричал в эту минуту Сцевола, все еще переодетый лонгобардом. – Ты позволяешь ему ускользнуть от суда?
   – И от руки палача? – прибавил Альбин. – А обвинителей лишаешь его имущества?
   Альбоин быстро обернулся и с негодованием вскричал:
   – Полководец, вели этим двум крикунам снять одежду моего народа. Они позорят ее.
   – Ты прав, волчонок, – ответил Нарзес и затем обратился к римлянам. – Теперь уж незачем переодеваться. И вы не нужны мне, как обвинители. Цетег приговорен, и приговор над ним исполнит король Тейя. А вы, вороны, не должны каркать над мертвым героем.
   – А приказ Юстиниана? – упрямо спросил Сцевола.
   – Даже Юстиниан не может ни ослеплять, ни распинать мертвых. Раз Цетег умрет, я не смогу оживить его для Юстиниана. Но ты, Альбин, не получишь ни гроша из его денег, и ты, Сцевола, ни капли его крови. Его золото принадлежит императору, кровь – готам, а его имя – потомству.
   – Ты предоставляешь злодею возможность умереть, как герою, – с неудовольствием сказал Аниций.
   – Да, сын Боэция, потому что он заслужил это. Но ты действительно имеешь право отомстить ему: когда он будет убит, ты отрубишь ему голову и отвезешь ее Юстиниану. Но вот звучит римская труба: началась битва.
   Цетег верно объяснил движение в лагере готов. Они действительно готовились ночью напасть на противников. Утром Тейя собрал всех готов и объявил им, что запасы истощились, и потому дольше ждать нечего. Кто желает, может идти в лагерь Нарзеса, не желающие же должны умереть. Способные носить оружие ночью выйдут из ущелья, нападут на врагов и найдут смерть в борьбе с ними. Все же неспособные сражаться – женщины, дети – могут найти смерть в кратере Везувия. К большой радости короля, не нашлось ни одного человека, – ни из мужчин, ни из женщин, – который пожелал бы сохранить жизнь ценою рабства. Все мужчины, даже старики и мальчики, начиная с десяти лет, решили вооружиться и идти за Тейей, женщины же и дети моложе десяти лет решили броситься в Везувий.
   Но Нарзес предупредил готов, заметив их приготовления, он велел своим войскам подойти к ущелью на расстояние выстрела.
   – Хорошо, – сказал Тейя, заметив движение врага, – это ни в чем не изменит нашего решения. Вся разница в том, что вместо звезд на последнюю битву готов будет взирать полуденное солнце. Готовьтесь, мои готы!
   И он начал быстро отдавать приказания. Небольшой отряд воинов он поставил у входа в пещеру, где хранился труп Теодориха и королевские сокровища, и велел, чтобы они, как только Адальгот подаст условный знак, тотчас взяли все сокровища и труп короля и бросили в Везувий. Женщин и детей он поставил у кратера вулкана, Адальготу поручил знамя Теодориха и поставил его с Вахисом и несколькими воинами у входа в ущелье. Всех же воинов разделил на сотни.
   Когда все распоряжения были исполнены, Тейя стал у входа, подле Адальгота. Перед самым ущельем стояли густые ряды византийцев и тянулись далеко-далеко, до самого берега моря. Их вооружение ярко блестело на солнце. Зрелище было великолепно и вместе с тем ужасно. Несколько минут король смотрел вперед, затем обратился к Адальготу:
   – Взгляни, – сказал он, – где могли бы мы найти более прекрасное место для своих могил? Умрем же, мой Адальгот, будем достойны нашего народа и этой чудной могилы. Ну, прощай, Адальгот! Как, бы мне хотелось спасти остатки своего народа, вывести его на север! Но это невозможно. Нарзес едва ли дозволит это, а просить последним готам не подобает! Итак, на смерть!
   Высоко подняв свой боевой топор, он вышел из ущелья во главе своего войска. Вслед за ним шли его двоюродный брат Алигерн и старый Гильдебранд, за ними герцог Гунтарис, граф Гриппа, граф Визанд и густыми рядами остальные готы.
   Вахис, стоя подле Адальгота у входа в ущелье, звуком рога дал знак к началу битвы. И вот она началась, эта неравная борьба нескольких сотен с сотней тысяч!
   На ближайшей к ущелью ровной площадке стоял Иоанн со своими союзниками, поклявшимися убить Тейю. Не было еще только Альбоина, Гизульфа и Цетега. За этими предводителями стояли густые ряды лонгобардов и герулов. Они встретили выступивших готов целым градом стрел и копий.
   Прежде всех на Тейю бросился армянин Альтий и тотчас упал с раздробленной головой. За ним выступил герул Рудольф. Топор Тейи глубоко проник в его тело. Прежде чем король успел вытащить свой топор, на него набросились сразу трое: герул Свартуя, перс Кабадес и бойовар Гарцио. Этого последнего, ближайшего и самого смелого, Тейя ударил рукояткой щита в грудь с такой силой, что великан упал и покатился с горы.
   – Теперь помоги, святая дева Неаполя, которая хранила меня во все время этой ужасной войны! – прошептал поклонник Мирьям и, скатившись вниз, встал невредимый, только оглушенный падением. В то же время Свартуя занес меч над головой Тейи, но Алигерн одним ударом отрубил ему руку. Перса Кабадеса убил Гильдебранд. Между тем, Тейя снова овладел своим топором и убил еще двоих. Так один за другим пали десять человек из числа поклявшихся убить его. Но вот щит Тейи разлетелся в куски, враги со всех сторон наступали, он отбивался только топором и мечом.
   Вдруг раздался звук рога со стороны ущелья. На секунду Тейя оглянулся: большая часть его воинов лежали убитые, а лонгобарды, персы и армяне наступали на уцелевших громадной массой, в то же время франки, македоняне и фракийцы двигались слева ко входу в ущелье, между тем, как третья часть войска – гепиды, аллеманы, исаврийцы и иллирийцы – бросилась к Тейе, чтобы заградить ему и небольшой кучке героев, бывших подле него, отступление к ущелью. Зорко взглянул Тейя на вход в ущелье. Вдруг знамя Теодориха исчезло, точно упало. Это заставило его решиться.
   – Назад, ко входу! Спасать знамя Теодориха! – вскричал он и бросился назад. Но ему тотчас преградили путь исаврийцы под начальством Иоанна.
   – На короля! – вскричал он. – Не пропускайте его назад! Бросайте копья! И целый град их полетел в Тейю. Но Алигерн вовремя успел подать ему свой щит.
   – Назад, к ущелью! – еще раз вскричал Тейя и, раздробив голову первому подскочившему к нему исаврийцу, с такой силой бросился на Иоанна, что тот упал. Пользуясь минутой, Тейя, Алигерн, Гунтарис, Гильдебранд, Гриппа и Ви-занд поспешили к ущелью. Но здесь уже кипела битва: Альбоин и Гизульф со своими лонгобардами старались овладеть проходом. Альбоин бросил огромный камень в Адальгота, защищавшего вход, и попал ему в плечо. Юноша упал; Вахис, стоявший за ним, подхватил знамя Теодориха. Но через минуту Адальгот поднялся и с такой силой бросился на короля лонгобардов, что заставил его отступить. В то же время к проходу успел подбежать Тейя со своими героями и бросился на лонгобардов сзади. Целыми кучами падали не ожидавшие этого нападения лонгобарды и с громким криком бросились бежать, увлекая за собой своих предводителей.
   Но вскоре беглецы были остановлены сильным отрядом Иоанна. Скрежеща зубами, поднялся этот храбрец с земли и тотчас повел своих гепидов, аллеманов, исаврийцев и иллирийцев к ущелью, куда Тейя уже успел проскочить.
   – Вперед! – крикнул он бегущим лонгобардам. – Альбоин, Гизульф, Зенон, идем со мной! Посмотрим, неужели же этот Тейя неуязвим? И они бросились к ущелью. Тейя стоял у входа с топором.
   – Ну, король варваров, покончим! – крикнул Иоанн. – Что ты спрятался в свою нору? Выходи, если ты мужчина!
   – Дайте мне три копья! – крикнул Тейя, отдавая свой щит и топор стоящему подле него Адальготу.
   И без щита выбежал из ущелья. Иоанн бросил копье, Тейя наклонил голову, и оно пронеслось мимо. В свою очередь бросил копье Тейя, Иоанн быстро наклонился вперед: копье не задело его, но попало в стоявшего за ним Зенона. Тот упал мертвый. Тейя быстро, одно за другим, бросил еще два, и одно из них пронзило Иоанна насквозь. Когда тот упал, исаврийцев и иллирийцев объял ужас: Иоанн
   считался первым героем Византии после Велизария. С громким криком бросились они бежать. Лонгобарды еще держались.
   – Идем, Гизульф, – с отчаянием вскричал Альбоин. – Идем, мы должны покончить с этим королем.
   Но Тейя был уже подле них; в воздухе сверкнул ужасный топор его, и Альбоин упал, раненный в плечо, тотчас же за ним свалился и Гизульф. Началось неудержимое бегство: лонгобарды, гепиды, аллеманы, герулы, исаврийцы – все бежали в ужасе. С громкими торжествующими криками преследовали их товарищи Тейи. Сам же он снова стал у входа в ущелье и, не переставая, бросал в бегущих копья, которые подавал ему Вахис. Ни одно из них не пролетело даром.