Страница:
— Подергайся еще, — проворчал он, усмехнувшись, — и я стану еще тверже.
Она набрала в грудь воздуха и повернулась к нему.
— Ты видел меня в пруду.
Он улыбнулся:
— Твои подружки вернутся?
— Нехорошо подкрадываться тайком.
— А что было делать? Представиться и всех распугать? Я не мог испортить такое зрелище!
— Пендрагон!
— Коннал, — напомнил он ей, коснувшись пальцем ее виска и осторожно убрав со щеки рыжую прядь. — Ты красивая женщина, — произнес он и после паузы добавил: — Особенно нагая.
Она покраснела.
— Негодяй!
— За то, что хочу тебя?
— За то, что говоришь об этом. Но мне от тебя такое не впервой слышать.
Он скользнул взглядом по ее лицу, задержавшись на губах.
— Не смей, а то исчезну, — пригрозила она.
— Нет, не исчезнешь, — улыбнулся он, приблизив свои губы к ее губам.
Шинид добросовестно пыталась сотворить заклятие, но у нее ничего не вышло. Сердце умоляло ее остаться и попробовать его губы на вкус. Узнать наконец, может ли она ему доверять. Способен ли он на то, что сотворил с ней Маркус?..
Она чувствовала тепло его ладоней на своей талии, движение его руки, изучающей контуры и изгибы ее тела, а затем скользнувшей к бедру. Не было ни страха, ни угрозы. Ветер шумел над их головами, костер едва тлел. Ни он, ни она этого не замечали.
Коннал напрягал зрение, пытаясь разглядеть в ее глазах страх — наследие Маркуса, но синие глаза ее были ясны и манили его к себе.
— Я ощущаю дрожь твоего тела, Шинид. Твое сердце бежит наперегонки с моим. Я знаю вкус твоего дыхания, гладкость твоей кожи, даже не прикасаясь к ней. — Он наслаждался ощущениями, рожденными сочетанием противоположных чувств — жара страсти и спокойной безмятежности. Он чувствовал, как земля прогнулась под ними, принимая форму их тел. Его била дрожь: такого острого желания он никогда не испытывал. Он наклонился к ее лицу и прикоснулся к ее губам.
Снег падал, укрывая их белым одеялом.
Нежность его губ была подобна пряному вину, что согревает в холод. И вкус их был столь же приятен. Тело ее звенело, как струна, и пело от радости. Она схватила его за плечи, чтобы удержаться, остановить безумное кружение, и пальцы ее впились в литые мускулы его рук. Рук мужчины, которого она когда-то любила. Она втянула в себя его губы, возможно, причинив ему боль. Она была беззащитна и бессильна перед напором прежних чувств к нему — и новых, рожденных желанием взрослой женщины. Но если совокупление совершится без любви, то она будет низвергнута в ад. Такое соитие принесет горе не только ей одной, она навлечет проклятие на весь свой род.
Он обнимал ее все крепче, и тепло его и сила мощным потоком входили в нее. Она задрожала в его руках. Эта дрожь напоминала ей о том, что она поставила на карту — громадные дары и неизмеримую опасность. Однажды Шинид уже ошиблась. Она не имела права ошибиться вновь.
Стон сорвался с ее губ, когда он провел кончиком языка по ее губам.
— Ты мог бы взять сейчас мое тело, не сказав ни слова о любви?
Они встретились взглядами.
— Во мне не осталось любви, — признался он. — Не ищи ее. Вот я весь перед тобой. Вот все, что у меня есть. — В тот же миг он выругал себя за честность, ибо Шинид закрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
— Тогда ты не должен касаться меня.
Голос ее дрожал. Все рухнуло. Коннал перекатился на спину, страдая от неисполнимого желания. Он смотрел в небо, но ничего не видел. Кровь стучала в ушах, он никак мог успокоить дыхание. Он мог бы солгать, но, глядя в ее глаза, лгать не мог. Правда ранила ее, и он захотел дать то, что она хочет. Не для того, чтобы взять ее, как желали оба, а для того, чтобы снять боль, рожденную его словами.
Коннал сам себя не понимал. Он осторожно повернул голову и взглянул на Шинид. Она лежала, повернувшись к нему спиной, подвинувшись к огню и свернувшись в клубок. Рука его сама потянулась к ее косе, но, опомнившись, он отдернул руку и прижал ладонь к щеке. «Она меня околдовала», — подумал он. Теперь он был обречен желать ее всеми фибрами души — и не получить желаемого! Он приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нее, и она обернулась.
Коннал нащупал позади себя плащ с меховым подбоем и накрылся им.
— Иди сюда, — нежно позвал он. — Подвинься ближе и согрейся моим теплом. Пусть даже в последний раз.
Она не шевелилась.
— Обещаю, Шинид, вести себя… в рамках. — Каких мук ему стоило не прижаться к ее губам и не стереть с ее лица эту печаль и эту боль своим поцелуем, знал только Бог. Вздохнув, она прижалась к нему теснее. Желание прожгло его с новой силой, но он лишь обнимал ее и смотрел, как она постепенно погружается в сон. Когда она уснула, он убрал медно-рыжую прядь с ее щеки.
Слеза скатилась из уголка ее глаза к нему на руку. Она всхлипнула во сне, и ему стало больно — не от раскаяния, а от сожаления о том, что вот так сложилась его жизнь.
А потом ему стало спокойно и хорошо. Еще никогда ему не было так хорошо и спокойно лишь оттого, что он просто обнимал женщину.
«С Пинар даже этого не было», — подумал он, засыпая. И она поплатилась жизнью за одно лишь желание испытать счастье.
Эта ночь была ночью прозрения. И утро — утро предстоящей встречи с товарищами — выдалось неприветливым и хмурым.
Быть может, виновата была не погода, а что-то другое, что-то изменилось в нем самом.
А виновница его дурного настроения ехала далеко позади.
Фляга с вином, которая переходила из рук в руки, уже давно ему не помогала. Поднять настроение вино оказалось не в силах. Коннал посмотрел через плечо на Шинид. Она разговаривала с Гейлероном, но тут встретилась с ним взглядом, приподняв эту свою дьявольскую бровь. Он быстро отвел глаза.
Вновь он не мог получить ту женщину, которую хотел иметь. Первую — из-за диких восточных обычаев. Шинид — из-за того, что не мог дать ей той любви, которой она ждала. Его терзало чувство щемящей пустоты, будто у него был какой-то великий дар, который он утратил. Второй раз с ним такое произошло.
«Женщины отравляют мне жизнь», — подумал он. То, что Шинид отказывалась выйти за него замуж, было не просто плохо, а очень плохо. Она отказывалась выполнить приказ короля, а неповиновение государю — это не шутка.
Брейнор подтолкнул Коннала локтем, предлагая флягу с вином, и Коннал стал пить большими глотками, опустив поводья. Если бы только хмель мог избавить его от неприятных мыслей! Коннал горько усмехнулся и краем глаза увидел, что Шинид подъехала к нему.
— Вы позволите, сэр Брейнор, переговорить нам с Пендрагоном наедине?
Брейнор взял у Коннала флягу, недоуменно пожал плечами и отъехал в сторону.
— Какие-нибудь проблемы, миледи?
— Никаких. Я только хотела узнать, почему мы направляемся на юго-запад, вместо того чтобы держать путь строго на юг?
Коннал искоса взглянул на нее и непроизвольно зябко повел плечами. Интересно, как давно она это заметила? Шинид задумчиво окинула его взглядом.
— Похоже, мы едем в аббатство. Ты хочешь навестить свою тетушку Рианнон?
— Да, я хотел выразить ей свое почтение. Шинид кивнула, соглашаясь.
Если бы она знала, что вовсе не почтение своей тетушке собирался выразить Коннал своим визитом. Он собирался устроить ей допрос. Выяснить, наконец, почему она бросила его младенцем. Зачем сделала так, что вся его жизнь стала сплошной ложью. Как всегда, когда он думал об этом, гнев черной лавиной накатывал на него, и Коннал надеялся, что долгие годы тренировки не пропали даром и лицо его не отразит того, что происходит в его душе. С самого младенчества и до того памятного дня, когда отчим его, Гейлен Пендрагон, произнес те ненавистные слова, Коннал был уверен, что Сиобейн была его матерью, а лорд Тайгеран — его настоящим отцом. Тайгеран умер еще до его рождения, он был убит Гейленом в поединке, когда Гейлен призвал Тайгерана к ответу за преступления, совершенные против Генриха Английского. К счастью, Сиобейн долго не знала, от чьей руки погиб ее муж, но когда ей случайно стало об этом известно, ее только-только зародившееся чувство к Гейлену едва не умерло. Так думал Коннал вплоть до того дня, когда, через год после посвящения в рыцари, он узнал всю правду. Итак, он, оказывается, был плодом совокупления простого ирландского воина с женщиной, которую он знал как тетю Рианнон. И еще узнал, что, когда он был ребенком, Рианнон спровоцировала резню, в которой погибло немало людей. И сделала это с одной целью — не открыть Гейлену и Сиобейн настоящего имени своего любовника.
Вот тогда-то Коннал и решил стать крестоносцем, чтобы бежать от людей и из страны, где он испытал позор.
Он не имел права называться ирландским лордом, даже если правду об этом знали лишь его приемные родители.
Он был сыном предателя и убийцы. Человека слабого настолько, что он смог убить своих соплеменников по приказу Локлана О'Нила. Он был сыном женщины, которая с радостью выдала своего ребенка за наследника клана О'Рурков, вместо того чтобы самой воспитывать его и заботиться о нем. Этот обман был совершен ради их клана, как заявила ему Сиобейн. Клану нужен был предводитель мужчина, и хотя она и правила сама, но делала это от его имени.
Коннал много лет хранил эту постыдную тайну. Он понимал, что узнай кто-нибудь о том, что он был сыном простого воина, все, чего он достиг, пошло бы прахом. И в первую очередь доверие и уважение короля Ричарда. Для него самого не имело значения, был ли освящен церковью союз его родителя или нет, ибо в Ирландии понятия «бастард» не существовало, но в Англии дело обстояло совсем иначе. — Пендрагон?
Он метнул на Шинид недобрый взгляд. Вообще-то он привык к тому, что она его так называла, но после прошлой ночи желание поскорее пересечь границу, отделявшую формальное «Пендрагон» от интимного «Коннал», стало навязчивой идеей.
— Я вижу глубокую печаль на твоем лице.
В голосе ее прозвучало нежное участие, не более того, но в душе его что-то шевельнулось.
— Есть о чем подумать, — уклончиво ответил он, и лицо ее омрачилось.
— Рианнон будет рада увидеть тебя, хотя она уже давно никого не принимает.
— Я знаю.
Уйдя в монастырь после известных событий, его мать дала обет молчания. Она даже его отказалась принять, когда он явился к ней в монастырь в первый раз.
— Почему бы тебе не поехать к ней одному, а мы все не спеша отправились бы на юг. Ты легко нагнал бы нас после встречи с тетей.
Коннал уже обдумал такую возможность. Догадывается ли Шинид о том, насколько тяжелый ему предстоит разговор с Рианнон?
— Я не оставлю тебя и моих людей ради… своих дел. Шинид вздохнула.
— Насколько, должно быть, утомительно постоянно думать о том, чего от тебя ожидают другие, вместо того чтобы понять наконец, чего ты хочешь сам.
Коннал, похоже, обиделся.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— Ну так расскажи, чтобы я знала.
Коннал задумался. Слишком много было в его давнем и недавнем прошлом такого, о чем ей не следовало знать. Зачем ей знать о том, каким презрением проникся он к своему отцу, когда Гейлен взвалил на еще не окрепшие плечи юноши семнадцати лет от роду горькую правду о его рождении…
Зачем ей знать о том, что он думал и чувствовал, убивая своих соотечественников по приказу своего командира, и как долго потом мучился, раскалываясь надвое: чувство долга против зова крови? Как винил в двойственности своей натуры презренного родителя… Немало было всякого в Сирии, на Кипре, в Святой земле — убийства, резня. Руки его были обагрены кровью, в том числе кровью невинных. При мысли об этом ему становилось тошно от собственной низости. Коннал закрыл глаза и покачал головой.
Она накрыла его руку своей, когда он, проезжая мимо дерева, машинально обломил с него ветку. Коннал вскинул голову и встретился с ней взглядом. Зеленые глаза его сверкали от ярости, и Шинид невольно отшатнулась. Этот гнев, эта ярость заставили ее вспомнить иные глаза, тоже зеленые и тоже полные гнева, и ей стало страшно.
Но гнев в его глазах погас так же быстро, как загорелся, и та быстрота, с какой он сумел себя обуздать, несколько умерила ее испуг.
— Когда Ирландия тебя потеряла? Коннал потер щеку.
— Я не знаю.
Они отъехали на несколько ярдов вперед от основной группы, чтобы побыть наедине.
— О чем ты мечтаешь? — тихо спросила она. — Нет, я не хочу слышать о том, чего хочет от тебя король… Чего хочешь ты, ты сам?
Он встретился с ней взглядом. И этот взгляд, словно легкокрылый мотылек, порхал над ее лицом, восхищаясь ее красотой.
— Тебя, — еле слышно ответил он.
Она не стала возражать, лишь уголки ее губ слегка дрогнули в улыбке.
— Меня ты хочешь для короля и для утоления похоти. А похоть в расчет не принимается.
— Я… Я знаю, как ты смотришь на этот брак… Помолчи, женщина, дай мне закончить.
Шинид, поджав губы, кивнула.
— Я тоже не обрадовался, когда прочел приказ, но свой долг я выполню.
Шинид, судя по выражению ее лица, готова была его растерзать.
— Ты хоть раз можешь выслушать меня до конца? — чуть повысив голос, обратился к ней Коннал, правильно угадав ее намерения. — Или тебе непременно надо постоянно меня оскорблять?
— Я ни слова не сказала!
— Но ты смотришь на меня так, будто готова раздавить меня за одно то, что я говорю об этом браке с позиции долга.
Она улыбнулась: Коннал был прав.
— Прости меня, продолжай.
— Я никому не желаю зла, Шинид, особенно тебе. Мне многое надо сделать здесь: для короля, для Ирландии… Нет! — Он предупредительно поднял руку. — Ты обещала не перебивать. Клятвы, подписанные вождями, защитят Ирландию, наш народ. Если Ирландия не покорится Ричарду, принц Иоанн может развязать войну — войну ради тех, кто хотел бы истребить всех ирландцев и все ирландское. То, что Ричард приказал нашим семьям объединиться посредством брака, — залог того, что он сдержит обещание не нарушать мира в Ирландии. А поддержка вождей поможет вывести нашу страну из-под контроля принца Иоанна.
Шинид молчала, внимательно наблюдая за выражением его лица.
— Я понимаю, Пендрагон. Я способна увидеть выгоды объединения вождей при помощи клятв верности и объединения семейств при помощи брака. Когда ты попросишь меня, я помогу тебе, чем смогу, но ты так и не сказал мне, чего хочешь ты…
Он погрузился в синеву ее глаз, словно нырнул в чистые воды озера, способные утолить его жажду. Он пил эту синеву, и сердце его сильно билось в груди.
— Мира. И чтобы родина приняла меня с любовью. — «И ты тоже», — добавил он про себя.
— И я желаю того же, но что касается Ирландии, едва ли она сможет принять тебя с любовью без принуждения, ибо ты думаешь как англичанин и поступаешь как англичанин. И служишь английскому королю. Нет, я не прошу тебя предать твоего короля, я и сама бы никогда так не поступила, ибо и я знаю английский закон и должна считать твоего короля своим, но разве надо являться на родину так, будто ты собираешься взять ее силой? — Шинид махнула рукой в сторону рыцарей в английских доспехах.
— Война — часть нашей жизни, но я верю, что смогу нас защитить.
Она слегка подтолкнула его локтем.
— Да я тоже нисколько в этом не сомневаюсь, ты, упрямый буйвол.
Коннал усмехнулся:
— Ричард приказал мне прибыть сюда с армией, Шинид. Ему кажется, что демонстрация силы послужит серьезным предупреждением шакалам Иоанна.
— Или еще больше их разозлит.
Последний звук не успел слететь с ее губ, как у них над головой просвистела стрела и вонзилась в бедро оруженосца Коннала.
Парень застонал и покачнулся в седле.
— К бою!
Рыцари встали кругом бок о бок. Коннал выхватил меч.
— Шинид, в круг! — приказал он, прикрываясь щитом. Шинид кивнула и проскользнула в центр круга. Схватка была яростной, но те, кто напал на Коннала, оказались слабее его людей. Люди Коннала были выше и физически крепче, к тому же годы крестовых походов отточили их воинское мастерство. Нападавшие начали отступать, оставив после себя на снегу дюжину мертвых тел. Стрелы летели, вонзаясь в плоть. Клинки отсекали головы. Крики и стоны не умолкали.
Шинид казалось, будто каждая стрела, каждый удар клинка отражаются на ней тоже. Солдат Пендрагона, ближайший к ней, упал замертво, кровь его окрасила снег. Коннал подался вперед. Он хотел подойти и помочь товарищу, но и ее оставить не мог.
— Забудь обо мне, — шепнула Шинид, — я исчезну.
— Нет, — возразил Коннал. Он хорошо понимал, что она имела в виду, и приказал своим людям сомкнуть ряды, защищая ее.
Шинид не стала спорить. Она лишь наклонила голову и стала творить заклинание, чтобы защитить этих храбрых людей. Чтобы защитить Коннала. Все, что она могла видеть со своего места, — это звездный шатер, оберегавший воинов от самых тяжких ударов. Но шатер этот мог защитить лишь тех, кто был рядом с ней. Она снова принялась колдовать, но кто-то случайно толкнул ее, и она свалилась с лошади.
Шинид свернулась в клубок, стараясь не попасть под копыта, затем вскочила и со всех ног бросилась прочь с поля битвы. Коннал не заметил, как она убежала, и она не смела окликнуть его — ведь мгновенная утрата внимания могла стоить ему жизни. Шинид добежала до небольшой, укрытой снегом кочки и оттуда, с возвышения, наблюдала за боем. Меч Коннала так и мелькал, разрубая тела. Когда нападавший попытался ранить его коня, он отшвырнул врага ногой, попав ему сапогом по горлу. У Шинид кружилась голова, но она не смела отвести от него взгляд. Страх сковал ее: в любой миг тот сон, что так долго мучил ее, может стать явью.
Коннал находился в центре схватки, конь его добивал копытами тех, кто пытался спастись бегством. Гейлерон прикрывал Коннала со спины. Когда последний из нападавших бросился в лес, Коннал послал солдат добить врага. Только теперь он позволил себе оглянуться и посмотрел туда, где должна была находиться Шинид. Но только ее слепая лошадь стояла в кольце рыцарей.
Сердце его ухнуло вниз. Он в страхе оглядывался. Где же Шинид? Куда она пропала?
— Шинид! Где ты? — крикнул Коннал.
Вдруг он увидел куст на кочке — куст, покрытый листвой и красными цветами, багровыми на белом снегу.
Глаза его распахнулись от удивления, когда он увидел это чудо посреди зимы. Неожиданно куст начал расти в высоту и раздаваться вширь. Шинид появлялась постепенно — показались раскинутые руки, затем по кусту пробежала волна, ветви подернулись дымкой, и взору его предстала девушка. Но частица чуда осталась: тысячи красных бабочек порхали над ней, садились ей на голову, на плечи, облепили плащ.
Он, потрясенный, смотрел на нее.
— Я не исчезала, — ответила она, оправдываясь.
Коннал улыбнулся. Он был так счастлив, увидев ее живой, что даже не мог сердиться на нее из-за ее очередной колдовской уловки. Он шагнул к ней, чтобы обнять ее, но замер и насторожился, увидев, что она смотрит куда-то поверх его плеча. Коннал оглянулся как раз в тот миг, когда черная стрела вылетела из леса, метя ему в самое сердце.
Шинид хлестнула ладонью воздух, заклиная ветер отнести стрелу в сторону. Она пролетела мимо Коннала, и он повернулся к Шинид — и в это мгновение стрела нашла свою цель.
Тело Шинид.
Глава 11
Она набрала в грудь воздуха и повернулась к нему.
— Ты видел меня в пруду.
Он улыбнулся:
— Твои подружки вернутся?
— Нехорошо подкрадываться тайком.
— А что было делать? Представиться и всех распугать? Я не мог испортить такое зрелище!
— Пендрагон!
— Коннал, — напомнил он ей, коснувшись пальцем ее виска и осторожно убрав со щеки рыжую прядь. — Ты красивая женщина, — произнес он и после паузы добавил: — Особенно нагая.
Она покраснела.
— Негодяй!
— За то, что хочу тебя?
— За то, что говоришь об этом. Но мне от тебя такое не впервой слышать.
Он скользнул взглядом по ее лицу, задержавшись на губах.
— Не смей, а то исчезну, — пригрозила она.
— Нет, не исчезнешь, — улыбнулся он, приблизив свои губы к ее губам.
Шинид добросовестно пыталась сотворить заклятие, но у нее ничего не вышло. Сердце умоляло ее остаться и попробовать его губы на вкус. Узнать наконец, может ли она ему доверять. Способен ли он на то, что сотворил с ней Маркус?..
Она чувствовала тепло его ладоней на своей талии, движение его руки, изучающей контуры и изгибы ее тела, а затем скользнувшей к бедру. Не было ни страха, ни угрозы. Ветер шумел над их головами, костер едва тлел. Ни он, ни она этого не замечали.
Коннал напрягал зрение, пытаясь разглядеть в ее глазах страх — наследие Маркуса, но синие глаза ее были ясны и манили его к себе.
— Я ощущаю дрожь твоего тела, Шинид. Твое сердце бежит наперегонки с моим. Я знаю вкус твоего дыхания, гладкость твоей кожи, даже не прикасаясь к ней. — Он наслаждался ощущениями, рожденными сочетанием противоположных чувств — жара страсти и спокойной безмятежности. Он чувствовал, как земля прогнулась под ними, принимая форму их тел. Его била дрожь: такого острого желания он никогда не испытывал. Он наклонился к ее лицу и прикоснулся к ее губам.
Снег падал, укрывая их белым одеялом.
Нежность его губ была подобна пряному вину, что согревает в холод. И вкус их был столь же приятен. Тело ее звенело, как струна, и пело от радости. Она схватила его за плечи, чтобы удержаться, остановить безумное кружение, и пальцы ее впились в литые мускулы его рук. Рук мужчины, которого она когда-то любила. Она втянула в себя его губы, возможно, причинив ему боль. Она была беззащитна и бессильна перед напором прежних чувств к нему — и новых, рожденных желанием взрослой женщины. Но если совокупление совершится без любви, то она будет низвергнута в ад. Такое соитие принесет горе не только ей одной, она навлечет проклятие на весь свой род.
Он обнимал ее все крепче, и тепло его и сила мощным потоком входили в нее. Она задрожала в его руках. Эта дрожь напоминала ей о том, что она поставила на карту — громадные дары и неизмеримую опасность. Однажды Шинид уже ошиблась. Она не имела права ошибиться вновь.
Стон сорвался с ее губ, когда он провел кончиком языка по ее губам.
— Ты мог бы взять сейчас мое тело, не сказав ни слова о любви?
Они встретились взглядами.
— Во мне не осталось любви, — признался он. — Не ищи ее. Вот я весь перед тобой. Вот все, что у меня есть. — В тот же миг он выругал себя за честность, ибо Шинид закрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
— Тогда ты не должен касаться меня.
Голос ее дрожал. Все рухнуло. Коннал перекатился на спину, страдая от неисполнимого желания. Он смотрел в небо, но ничего не видел. Кровь стучала в ушах, он никак мог успокоить дыхание. Он мог бы солгать, но, глядя в ее глаза, лгать не мог. Правда ранила ее, и он захотел дать то, что она хочет. Не для того, чтобы взять ее, как желали оба, а для того, чтобы снять боль, рожденную его словами.
Коннал сам себя не понимал. Он осторожно повернул голову и взглянул на Шинид. Она лежала, повернувшись к нему спиной, подвинувшись к огню и свернувшись в клубок. Рука его сама потянулась к ее косе, но, опомнившись, он отдернул руку и прижал ладонь к щеке. «Она меня околдовала», — подумал он. Теперь он был обречен желать ее всеми фибрами души — и не получить желаемого! Он приподнялся на локте, чтобы посмотреть на нее, и она обернулась.
Коннал нащупал позади себя плащ с меховым подбоем и накрылся им.
— Иди сюда, — нежно позвал он. — Подвинься ближе и согрейся моим теплом. Пусть даже в последний раз.
Она не шевелилась.
— Обещаю, Шинид, вести себя… в рамках. — Каких мук ему стоило не прижаться к ее губам и не стереть с ее лица эту печаль и эту боль своим поцелуем, знал только Бог. Вздохнув, она прижалась к нему теснее. Желание прожгло его с новой силой, но он лишь обнимал ее и смотрел, как она постепенно погружается в сон. Когда она уснула, он убрал медно-рыжую прядь с ее щеки.
Слеза скатилась из уголка ее глаза к нему на руку. Она всхлипнула во сне, и ему стало больно — не от раскаяния, а от сожаления о том, что вот так сложилась его жизнь.
А потом ему стало спокойно и хорошо. Еще никогда ему не было так хорошо и спокойно лишь оттого, что он просто обнимал женщину.
«С Пинар даже этого не было», — подумал он, засыпая. И она поплатилась жизнью за одно лишь желание испытать счастье.
Эта ночь была ночью прозрения. И утро — утро предстоящей встречи с товарищами — выдалось неприветливым и хмурым.
Быть может, виновата была не погода, а что-то другое, что-то изменилось в нем самом.
А виновница его дурного настроения ехала далеко позади.
Фляга с вином, которая переходила из рук в руки, уже давно ему не помогала. Поднять настроение вино оказалось не в силах. Коннал посмотрел через плечо на Шинид. Она разговаривала с Гейлероном, но тут встретилась с ним взглядом, приподняв эту свою дьявольскую бровь. Он быстро отвел глаза.
Вновь он не мог получить ту женщину, которую хотел иметь. Первую — из-за диких восточных обычаев. Шинид — из-за того, что не мог дать ей той любви, которой она ждала. Его терзало чувство щемящей пустоты, будто у него был какой-то великий дар, который он утратил. Второй раз с ним такое произошло.
«Женщины отравляют мне жизнь», — подумал он. То, что Шинид отказывалась выйти за него замуж, было не просто плохо, а очень плохо. Она отказывалась выполнить приказ короля, а неповиновение государю — это не шутка.
Брейнор подтолкнул Коннала локтем, предлагая флягу с вином, и Коннал стал пить большими глотками, опустив поводья. Если бы только хмель мог избавить его от неприятных мыслей! Коннал горько усмехнулся и краем глаза увидел, что Шинид подъехала к нему.
— Вы позволите, сэр Брейнор, переговорить нам с Пендрагоном наедине?
Брейнор взял у Коннала флягу, недоуменно пожал плечами и отъехал в сторону.
— Какие-нибудь проблемы, миледи?
— Никаких. Я только хотела узнать, почему мы направляемся на юго-запад, вместо того чтобы держать путь строго на юг?
Коннал искоса взглянул на нее и непроизвольно зябко повел плечами. Интересно, как давно она это заметила? Шинид задумчиво окинула его взглядом.
— Похоже, мы едем в аббатство. Ты хочешь навестить свою тетушку Рианнон?
— Да, я хотел выразить ей свое почтение. Шинид кивнула, соглашаясь.
Если бы она знала, что вовсе не почтение своей тетушке собирался выразить Коннал своим визитом. Он собирался устроить ей допрос. Выяснить, наконец, почему она бросила его младенцем. Зачем сделала так, что вся его жизнь стала сплошной ложью. Как всегда, когда он думал об этом, гнев черной лавиной накатывал на него, и Коннал надеялся, что долгие годы тренировки не пропали даром и лицо его не отразит того, что происходит в его душе. С самого младенчества и до того памятного дня, когда отчим его, Гейлен Пендрагон, произнес те ненавистные слова, Коннал был уверен, что Сиобейн была его матерью, а лорд Тайгеран — его настоящим отцом. Тайгеран умер еще до его рождения, он был убит Гейленом в поединке, когда Гейлен призвал Тайгерана к ответу за преступления, совершенные против Генриха Английского. К счастью, Сиобейн долго не знала, от чьей руки погиб ее муж, но когда ей случайно стало об этом известно, ее только-только зародившееся чувство к Гейлену едва не умерло. Так думал Коннал вплоть до того дня, когда, через год после посвящения в рыцари, он узнал всю правду. Итак, он, оказывается, был плодом совокупления простого ирландского воина с женщиной, которую он знал как тетю Рианнон. И еще узнал, что, когда он был ребенком, Рианнон спровоцировала резню, в которой погибло немало людей. И сделала это с одной целью — не открыть Гейлену и Сиобейн настоящего имени своего любовника.
Вот тогда-то Коннал и решил стать крестоносцем, чтобы бежать от людей и из страны, где он испытал позор.
Он не имел права называться ирландским лордом, даже если правду об этом знали лишь его приемные родители.
Он был сыном предателя и убийцы. Человека слабого настолько, что он смог убить своих соплеменников по приказу Локлана О'Нила. Он был сыном женщины, которая с радостью выдала своего ребенка за наследника клана О'Рурков, вместо того чтобы самой воспитывать его и заботиться о нем. Этот обман был совершен ради их клана, как заявила ему Сиобейн. Клану нужен был предводитель мужчина, и хотя она и правила сама, но делала это от его имени.
Коннал много лет хранил эту постыдную тайну. Он понимал, что узнай кто-нибудь о том, что он был сыном простого воина, все, чего он достиг, пошло бы прахом. И в первую очередь доверие и уважение короля Ричарда. Для него самого не имело значения, был ли освящен церковью союз его родителя или нет, ибо в Ирландии понятия «бастард» не существовало, но в Англии дело обстояло совсем иначе. — Пендрагон?
Он метнул на Шинид недобрый взгляд. Вообще-то он привык к тому, что она его так называла, но после прошлой ночи желание поскорее пересечь границу, отделявшую формальное «Пендрагон» от интимного «Коннал», стало навязчивой идеей.
— Я вижу глубокую печаль на твоем лице.
В голосе ее прозвучало нежное участие, не более того, но в душе его что-то шевельнулось.
— Есть о чем подумать, — уклончиво ответил он, и лицо ее омрачилось.
— Рианнон будет рада увидеть тебя, хотя она уже давно никого не принимает.
— Я знаю.
Уйдя в монастырь после известных событий, его мать дала обет молчания. Она даже его отказалась принять, когда он явился к ней в монастырь в первый раз.
— Почему бы тебе не поехать к ней одному, а мы все не спеша отправились бы на юг. Ты легко нагнал бы нас после встречи с тетей.
Коннал уже обдумал такую возможность. Догадывается ли Шинид о том, насколько тяжелый ему предстоит разговор с Рианнон?
— Я не оставлю тебя и моих людей ради… своих дел. Шинид вздохнула.
— Насколько, должно быть, утомительно постоянно думать о том, чего от тебя ожидают другие, вместо того чтобы понять наконец, чего ты хочешь сам.
Коннал, похоже, обиделся.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— Ну так расскажи, чтобы я знала.
Коннал задумался. Слишком много было в его давнем и недавнем прошлом такого, о чем ей не следовало знать. Зачем ей знать о том, каким презрением проникся он к своему отцу, когда Гейлен взвалил на еще не окрепшие плечи юноши семнадцати лет от роду горькую правду о его рождении…
Зачем ей знать о том, что он думал и чувствовал, убивая своих соотечественников по приказу своего командира, и как долго потом мучился, раскалываясь надвое: чувство долга против зова крови? Как винил в двойственности своей натуры презренного родителя… Немало было всякого в Сирии, на Кипре, в Святой земле — убийства, резня. Руки его были обагрены кровью, в том числе кровью невинных. При мысли об этом ему становилось тошно от собственной низости. Коннал закрыл глаза и покачал головой.
Она накрыла его руку своей, когда он, проезжая мимо дерева, машинально обломил с него ветку. Коннал вскинул голову и встретился с ней взглядом. Зеленые глаза его сверкали от ярости, и Шинид невольно отшатнулась. Этот гнев, эта ярость заставили ее вспомнить иные глаза, тоже зеленые и тоже полные гнева, и ей стало страшно.
Но гнев в его глазах погас так же быстро, как загорелся, и та быстрота, с какой он сумел себя обуздать, несколько умерила ее испуг.
— Когда Ирландия тебя потеряла? Коннал потер щеку.
— Я не знаю.
Они отъехали на несколько ярдов вперед от основной группы, чтобы побыть наедине.
— О чем ты мечтаешь? — тихо спросила она. — Нет, я не хочу слышать о том, чего хочет от тебя король… Чего хочешь ты, ты сам?
Он встретился с ней взглядом. И этот взгляд, словно легкокрылый мотылек, порхал над ее лицом, восхищаясь ее красотой.
— Тебя, — еле слышно ответил он.
Она не стала возражать, лишь уголки ее губ слегка дрогнули в улыбке.
— Меня ты хочешь для короля и для утоления похоти. А похоть в расчет не принимается.
— Я… Я знаю, как ты смотришь на этот брак… Помолчи, женщина, дай мне закончить.
Шинид, поджав губы, кивнула.
— Я тоже не обрадовался, когда прочел приказ, но свой долг я выполню.
Шинид, судя по выражению ее лица, готова была его растерзать.
— Ты хоть раз можешь выслушать меня до конца? — чуть повысив голос, обратился к ней Коннал, правильно угадав ее намерения. — Или тебе непременно надо постоянно меня оскорблять?
— Я ни слова не сказала!
— Но ты смотришь на меня так, будто готова раздавить меня за одно то, что я говорю об этом браке с позиции долга.
Она улыбнулась: Коннал был прав.
— Прости меня, продолжай.
— Я никому не желаю зла, Шинид, особенно тебе. Мне многое надо сделать здесь: для короля, для Ирландии… Нет! — Он предупредительно поднял руку. — Ты обещала не перебивать. Клятвы, подписанные вождями, защитят Ирландию, наш народ. Если Ирландия не покорится Ричарду, принц Иоанн может развязать войну — войну ради тех, кто хотел бы истребить всех ирландцев и все ирландское. То, что Ричард приказал нашим семьям объединиться посредством брака, — залог того, что он сдержит обещание не нарушать мира в Ирландии. А поддержка вождей поможет вывести нашу страну из-под контроля принца Иоанна.
Шинид молчала, внимательно наблюдая за выражением его лица.
— Я понимаю, Пендрагон. Я способна увидеть выгоды объединения вождей при помощи клятв верности и объединения семейств при помощи брака. Когда ты попросишь меня, я помогу тебе, чем смогу, но ты так и не сказал мне, чего хочешь ты…
Он погрузился в синеву ее глаз, словно нырнул в чистые воды озера, способные утолить его жажду. Он пил эту синеву, и сердце его сильно билось в груди.
— Мира. И чтобы родина приняла меня с любовью. — «И ты тоже», — добавил он про себя.
— И я желаю того же, но что касается Ирландии, едва ли она сможет принять тебя с любовью без принуждения, ибо ты думаешь как англичанин и поступаешь как англичанин. И служишь английскому королю. Нет, я не прошу тебя предать твоего короля, я и сама бы никогда так не поступила, ибо и я знаю английский закон и должна считать твоего короля своим, но разве надо являться на родину так, будто ты собираешься взять ее силой? — Шинид махнула рукой в сторону рыцарей в английских доспехах.
— Война — часть нашей жизни, но я верю, что смогу нас защитить.
Она слегка подтолкнула его локтем.
— Да я тоже нисколько в этом не сомневаюсь, ты, упрямый буйвол.
Коннал усмехнулся:
— Ричард приказал мне прибыть сюда с армией, Шинид. Ему кажется, что демонстрация силы послужит серьезным предупреждением шакалам Иоанна.
— Или еще больше их разозлит.
Последний звук не успел слететь с ее губ, как у них над головой просвистела стрела и вонзилась в бедро оруженосца Коннала.
Парень застонал и покачнулся в седле.
— К бою!
Рыцари встали кругом бок о бок. Коннал выхватил меч.
— Шинид, в круг! — приказал он, прикрываясь щитом. Шинид кивнула и проскользнула в центр круга. Схватка была яростной, но те, кто напал на Коннала, оказались слабее его людей. Люди Коннала были выше и физически крепче, к тому же годы крестовых походов отточили их воинское мастерство. Нападавшие начали отступать, оставив после себя на снегу дюжину мертвых тел. Стрелы летели, вонзаясь в плоть. Клинки отсекали головы. Крики и стоны не умолкали.
Шинид казалось, будто каждая стрела, каждый удар клинка отражаются на ней тоже. Солдат Пендрагона, ближайший к ней, упал замертво, кровь его окрасила снег. Коннал подался вперед. Он хотел подойти и помочь товарищу, но и ее оставить не мог.
— Забудь обо мне, — шепнула Шинид, — я исчезну.
— Нет, — возразил Коннал. Он хорошо понимал, что она имела в виду, и приказал своим людям сомкнуть ряды, защищая ее.
Шинид не стала спорить. Она лишь наклонила голову и стала творить заклинание, чтобы защитить этих храбрых людей. Чтобы защитить Коннала. Все, что она могла видеть со своего места, — это звездный шатер, оберегавший воинов от самых тяжких ударов. Но шатер этот мог защитить лишь тех, кто был рядом с ней. Она снова принялась колдовать, но кто-то случайно толкнул ее, и она свалилась с лошади.
Шинид свернулась в клубок, стараясь не попасть под копыта, затем вскочила и со всех ног бросилась прочь с поля битвы. Коннал не заметил, как она убежала, и она не смела окликнуть его — ведь мгновенная утрата внимания могла стоить ему жизни. Шинид добежала до небольшой, укрытой снегом кочки и оттуда, с возвышения, наблюдала за боем. Меч Коннала так и мелькал, разрубая тела. Когда нападавший попытался ранить его коня, он отшвырнул врага ногой, попав ему сапогом по горлу. У Шинид кружилась голова, но она не смела отвести от него взгляд. Страх сковал ее: в любой миг тот сон, что так долго мучил ее, может стать явью.
Коннал находился в центре схватки, конь его добивал копытами тех, кто пытался спастись бегством. Гейлерон прикрывал Коннала со спины. Когда последний из нападавших бросился в лес, Коннал послал солдат добить врага. Только теперь он позволил себе оглянуться и посмотрел туда, где должна была находиться Шинид. Но только ее слепая лошадь стояла в кольце рыцарей.
Сердце его ухнуло вниз. Он в страхе оглядывался. Где же Шинид? Куда она пропала?
— Шинид! Где ты? — крикнул Коннал.
Вдруг он увидел куст на кочке — куст, покрытый листвой и красными цветами, багровыми на белом снегу.
Глаза его распахнулись от удивления, когда он увидел это чудо посреди зимы. Неожиданно куст начал расти в высоту и раздаваться вширь. Шинид появлялась постепенно — показались раскинутые руки, затем по кусту пробежала волна, ветви подернулись дымкой, и взору его предстала девушка. Но частица чуда осталась: тысячи красных бабочек порхали над ней, садились ей на голову, на плечи, облепили плащ.
Он, потрясенный, смотрел на нее.
— Я не исчезала, — ответила она, оправдываясь.
Коннал улыбнулся. Он был так счастлив, увидев ее живой, что даже не мог сердиться на нее из-за ее очередной колдовской уловки. Он шагнул к ней, чтобы обнять ее, но замер и насторожился, увидев, что она смотрит куда-то поверх его плеча. Коннал оглянулся как раз в тот миг, когда черная стрела вылетела из леса, метя ему в самое сердце.
Шинид хлестнула ладонью воздух, заклиная ветер отнести стрелу в сторону. Она пролетела мимо Коннала, и он повернулся к Шинид — и в это мгновение стрела нашла свою цель.
Тело Шинид.
Глава 11
Замок в Гленн-Тейзе
Фиона уронила ложку на пол, так и не попробовав еду, и, ухватившись за серый камень, сползла по стене на пол. Глаза ее жгли слезы, боль сдавила грудь.
За спиной Фионы Коллин продолжала весело щебетать о чем-то, замешивая хлеб, но, заметив, что слова ее остаются без ответа, оглянулась и, испуганно обтерев руки о фартук, бросилась к хозяйке.
Коллин приказала слуге бежать за хозяином. Фиона слабеющей рукой ухватилась за плечо кухарки.
— Рэймонд, — прошептала Фиона, и в этот момент Коллин увидела кровь.
— Господи! — пробормотала она потрясенно, помогая Фионе добраться до табурета.
Рэймонд влетел на кухню, тревожно озираясь. Фиона подалась ему навстречу, но свет в ее глазах померк, и она потеряла сознание.
— Что случилось? — испуганно спросил Рэймонд. Из раны возле ее плеча струйкой текла кровь.
— Это не моя рана, а Шинид, — с трудом шевеля губами, ответила пришедшая в себя Фиона. — О, мой муж, она умирает.
— Нет! — закричал Рэймонд, как будто словом можно было остановить неизбежное. Он подхватил жену на руки и вынес из жаркой кухни в прохладный зал.
— В башню, — прошептала Фиона. — Она слишком слаба. Ей нужна помощь.
Рэймонд с женой на руках бросился наверх, заклиная небо дать ему силы, чтобы побыстрее преодолеть лестничный пролет.
Дверь в зал распахнулась, с улицы ворвался ветер и холод.
— Рэймонд! — закричал вошедший.
Коллин пронзительно вскрикнула и бросилась к мужу, тот страстно обнял жену, чмокнул ее в губы и поспешил к своему господину.
Рэймонд был уже на полпути наверх.
— Милорд, подождите!
— Не могу.
— Милорд, прошу вас, это важно! Это касается Шинид, вашей дочери. К ней подослан убийца.
Рэймонд замер. И он, и Фиона во все глаза смотрели на гонца.
— Я был в Лондоне, — быстро заговорил сэр Гаррик. — Принц Иоанн послал убийцу к леди Шинид.
Рэймонд перевел взгляд на жену. Кровь красным ручьем текла из несуществующей раны.
— Ты опоздал, мой друг. Убийца уже сделал свое черное дело. — И слезы заволокли его глаза.
— Убить ублюдка! — прорычал Гейлерон.
Коннал успел подхватить Шинид, не дав ей упасть на снег.
— Шинид, Бог мой!
— Я думала, что смогу направить стрелу к земле… Над их головами стрелы роем летели в лес.
— Тебе это не удалось.
— Не сердись, Пендрагон.
Рука Коннала дрожала, когда он распахнул на ней плащ, чтобы увидеть рану. Короткая, с толстым древком стрела, пущенная из арбалета, попала чуть выше левой груди. Шинид застонала, когда Коннал отодвинул мех и разорвал платье.
Он посмотрел на Шинид с мрачной решимостью:
— Мне придется отломить древко, Шинид.
Она кивнула, и губы ее стали белыми, как снег вокруг.
— Давай же. — У нее не было выбора. Волшебство сейчас было бессильно. Шинид открыла глаза, доверчиво посмотрела на него и замерла. Гейлерон держал ее за плечи, а Коннал отломил толстое древко.
Кровь брызнула фонтаном. Коннал полез к себе под броню и, оторвав край туники, прижал ткань к ране, чтобы остановить кровь. Он не стал терять времени и, подхватив раненую на руки, понес к коню. Наджар уже поджидал его, чтобы подержать Шинид, пока Коннал сядет в седло.
— Я сама могу…
— Не смей спорить!
Наджар бережно передал ему Шинид. Дыхание ее было тихим и прерывистым, малейшее движение вызывало кровотечение. Жизнь вытекала из нее, как вино из разбитого кубка.
— Надо было дать стреле лететь туда, куда она летела, — в сердцах сказал Коннал, понукая коня.
— Тогда бы она попала в тебя. — Пальцы Шинид проникли под его латы.
— Я знаю. — Мышцы на его груди были тугие, как стальные тросы. — Но для меня арбалетная стрела — пустяк. Я знаю, о чем говорю, не раз побывал в переделках.
— Мне не жить, Коннал, — прошептала она нежно и грустно.
Сердце его едва не остановилось.
— Ты будешь жить!
Но он и сам чувствовал, что смерть рядом. Шинид дышала часто и неглубоко. Казалось, легкие не могли вбирать в себя воздух. В хрупком теле оставалось слишком мало крови. Конналу жгло глаза от слез, он в отчаянии прижимал ее к себе и несся вперед как безумный. Скорее к замку короля Рори!
«Она не умрет! Только не это! — молил он. — Не будет этого, она не умрет», — твердил он, словно творил заклинание, но где-то на краю сознания маячила мысль: «Ты проклят, Коннал; все повторяется вновь: ведь и та, другая, которую ты любил, умерла у тебя на руках и по твоей вине».
Когда лекарь склонился над ней, собираясь пустить кровь, Коннал схватил его за шиворот и оттащил от Шинид, не дав сделать надрез. Удар — и незадачливый лекарь покатился по каменному полу.
— Что ты делаешь, негодяй! Только посмей порезать ее, и я нарежу из тебя полосы! Она и так потеряла много крови, дурья твоя башка!
Прогнав шарлатана взашей, он позвал Наджара. Коннала нисколько не волновал тот факт, что он был гостем в замке короля и не вправе был здесь распоряжаться. Рори хранил молчание: он не вступился за своего лекаря, но и Коннала не поддержал. — Наджар, делай, что считаешь нужным.
Коннал обвел присутствующих таким взглядом, что все, за исключением Наджара и раненой, быстро скрылись за дверью. Шинид лежала бледная как полотно. Только ее сбивчивое дыхание нарушало тишину. Наджар осмотрел рану и поднял глаза на Коннала. Оба понимали, что у них только два пути: вытащить остатки стрелы или протолкнуть застрявшую в теле часть, чтобы она вышла с другой стороны.
— Кость слишком близко, и сердце тоже, — покачал головой Наджар. — Если я попытаюсь протолкнуть стрелу, то могу ее убить. — У Коннала закружилась голова. К горлу подступила тошнота. — Но еще опаснее выдергивать ее. Если наконечник с зазубринами, то получится рваная рана. — Индиец помолчал. — Ну что ж, держи ее крепче, господин. Даже в таком состоянии она будет дергаться.
Коннал, успевший скинуть латы и кожаную куртку, подошел к изголовью. Еще никогда ему не было так страшно.
Шинид тихо застонала, и глаза ее распахнулись. Полным ужаса взглядом она смотрела в разрисованное лицо Наджара. Потом перевела глаза на Коннала. Ей ничего не надо было объяснять. Она кивнула в знак согласия.
Наджар вскрыл и без того глубокую кровоточащую рану, и Шинид застонала от боли.
— Смотри на меня! — приказал Коннал.
Фиона уронила ложку на пол, так и не попробовав еду, и, ухватившись за серый камень, сползла по стене на пол. Глаза ее жгли слезы, боль сдавила грудь.
За спиной Фионы Коллин продолжала весело щебетать о чем-то, замешивая хлеб, но, заметив, что слова ее остаются без ответа, оглянулась и, испуганно обтерев руки о фартук, бросилась к хозяйке.
Коллин приказала слуге бежать за хозяином. Фиона слабеющей рукой ухватилась за плечо кухарки.
— Рэймонд, — прошептала Фиона, и в этот момент Коллин увидела кровь.
— Господи! — пробормотала она потрясенно, помогая Фионе добраться до табурета.
Рэймонд влетел на кухню, тревожно озираясь. Фиона подалась ему навстречу, но свет в ее глазах померк, и она потеряла сознание.
— Что случилось? — испуганно спросил Рэймонд. Из раны возле ее плеча струйкой текла кровь.
— Это не моя рана, а Шинид, — с трудом шевеля губами, ответила пришедшая в себя Фиона. — О, мой муж, она умирает.
— Нет! — закричал Рэймонд, как будто словом можно было остановить неизбежное. Он подхватил жену на руки и вынес из жаркой кухни в прохладный зал.
— В башню, — прошептала Фиона. — Она слишком слаба. Ей нужна помощь.
Рэймонд с женой на руках бросился наверх, заклиная небо дать ему силы, чтобы побыстрее преодолеть лестничный пролет.
Дверь в зал распахнулась, с улицы ворвался ветер и холод.
— Рэймонд! — закричал вошедший.
Коллин пронзительно вскрикнула и бросилась к мужу, тот страстно обнял жену, чмокнул ее в губы и поспешил к своему господину.
Рэймонд был уже на полпути наверх.
— Милорд, подождите!
— Не могу.
— Милорд, прошу вас, это важно! Это касается Шинид, вашей дочери. К ней подослан убийца.
Рэймонд замер. И он, и Фиона во все глаза смотрели на гонца.
— Я был в Лондоне, — быстро заговорил сэр Гаррик. — Принц Иоанн послал убийцу к леди Шинид.
Рэймонд перевел взгляд на жену. Кровь красным ручьем текла из несуществующей раны.
— Ты опоздал, мой друг. Убийца уже сделал свое черное дело. — И слезы заволокли его глаза.
— Убить ублюдка! — прорычал Гейлерон.
Коннал успел подхватить Шинид, не дав ей упасть на снег.
— Шинид, Бог мой!
— Я думала, что смогу направить стрелу к земле… Над их головами стрелы роем летели в лес.
— Тебе это не удалось.
— Не сердись, Пендрагон.
Рука Коннала дрожала, когда он распахнул на ней плащ, чтобы увидеть рану. Короткая, с толстым древком стрела, пущенная из арбалета, попала чуть выше левой груди. Шинид застонала, когда Коннал отодвинул мех и разорвал платье.
Он посмотрел на Шинид с мрачной решимостью:
— Мне придется отломить древко, Шинид.
Она кивнула, и губы ее стали белыми, как снег вокруг.
— Давай же. — У нее не было выбора. Волшебство сейчас было бессильно. Шинид открыла глаза, доверчиво посмотрела на него и замерла. Гейлерон держал ее за плечи, а Коннал отломил толстое древко.
Кровь брызнула фонтаном. Коннал полез к себе под броню и, оторвав край туники, прижал ткань к ране, чтобы остановить кровь. Он не стал терять времени и, подхватив раненую на руки, понес к коню. Наджар уже поджидал его, чтобы подержать Шинид, пока Коннал сядет в седло.
— Я сама могу…
— Не смей спорить!
Наджар бережно передал ему Шинид. Дыхание ее было тихим и прерывистым, малейшее движение вызывало кровотечение. Жизнь вытекала из нее, как вино из разбитого кубка.
— Надо было дать стреле лететь туда, куда она летела, — в сердцах сказал Коннал, понукая коня.
— Тогда бы она попала в тебя. — Пальцы Шинид проникли под его латы.
— Я знаю. — Мышцы на его груди были тугие, как стальные тросы. — Но для меня арбалетная стрела — пустяк. Я знаю, о чем говорю, не раз побывал в переделках.
— Мне не жить, Коннал, — прошептала она нежно и грустно.
Сердце его едва не остановилось.
— Ты будешь жить!
Но он и сам чувствовал, что смерть рядом. Шинид дышала часто и неглубоко. Казалось, легкие не могли вбирать в себя воздух. В хрупком теле оставалось слишком мало крови. Конналу жгло глаза от слез, он в отчаянии прижимал ее к себе и несся вперед как безумный. Скорее к замку короля Рори!
«Она не умрет! Только не это! — молил он. — Не будет этого, она не умрет», — твердил он, словно творил заклинание, но где-то на краю сознания маячила мысль: «Ты проклят, Коннал; все повторяется вновь: ведь и та, другая, которую ты любил, умерла у тебя на руках и по твоей вине».
Когда лекарь склонился над ней, собираясь пустить кровь, Коннал схватил его за шиворот и оттащил от Шинид, не дав сделать надрез. Удар — и незадачливый лекарь покатился по каменному полу.
— Что ты делаешь, негодяй! Только посмей порезать ее, и я нарежу из тебя полосы! Она и так потеряла много крови, дурья твоя башка!
Прогнав шарлатана взашей, он позвал Наджара. Коннала нисколько не волновал тот факт, что он был гостем в замке короля и не вправе был здесь распоряжаться. Рори хранил молчание: он не вступился за своего лекаря, но и Коннала не поддержал. — Наджар, делай, что считаешь нужным.
Коннал обвел присутствующих таким взглядом, что все, за исключением Наджара и раненой, быстро скрылись за дверью. Шинид лежала бледная как полотно. Только ее сбивчивое дыхание нарушало тишину. Наджар осмотрел рану и поднял глаза на Коннала. Оба понимали, что у них только два пути: вытащить остатки стрелы или протолкнуть застрявшую в теле часть, чтобы она вышла с другой стороны.
— Кость слишком близко, и сердце тоже, — покачал головой Наджар. — Если я попытаюсь протолкнуть стрелу, то могу ее убить. — У Коннала закружилась голова. К горлу подступила тошнота. — Но еще опаснее выдергивать ее. Если наконечник с зазубринами, то получится рваная рана. — Индиец помолчал. — Ну что ж, держи ее крепче, господин. Даже в таком состоянии она будет дергаться.
Коннал, успевший скинуть латы и кожаную куртку, подошел к изголовью. Еще никогда ему не было так страшно.
Шинид тихо застонала, и глаза ее распахнулись. Полным ужаса взглядом она смотрела в разрисованное лицо Наджара. Потом перевела глаза на Коннала. Ей ничего не надо было объяснять. Она кивнула в знак согласия.
Наджар вскрыл и без того глубокую кровоточащую рану, и Шинид застонала от боли.
— Смотри на меня! — приказал Коннал.