Фетцер Эми. Невеста рыцаря

   — Проследи, чтобы они промыли раны и намазали их вот этим, — говорила она. — Перебинтуйте пораженные места чистой тканью. Ребята, скорее всего, намазали концы своих деревянных мечей ядом.
   Наджар взял у нее мазь и отправился к тем, кто нуждался в лечении. Шинид понимала, что от помощи Наджара никто не посмеет отказаться. Она взглянула на Гейлерона и заметила, что бедняга дрожит.
   Шинид не могла ворожить над кем-либо, не получив согласия этого человека.
   — Хочешь согреться? — спросила она, заранее зная, что Коннал будет ею недоволен.
   — Еще бы, конечно.
   Шинид наклонилась в сторону, протянула руку, сжатую в неплотный кулак, к земле.
   — То, что принесла я холодом и дождем, пусть уйдет с теплом и солнцем, — прошептала она, медленно поднимая руку к небу.
   Гейлерон почувствовал, как нежный ветерок пробежал по его телу, обдувая одежду, как густое тепло разлилось по коже.
   — Лучше?
   Гейлерон схватился за штаны и обнаружил, что они сухие.
   — Благодарю, миледи.
   Подумав о том, какие чудеса может она творить вот этими нежными руками, Гейлерон в который раз сказал себе, что Коннал просто баран, который не видит своего счастья.
   — Простите, что заставила вас промокнуть.
   — Не за что, миледи.
   — Согрейте и меня, — зазвучало со всех сторон. Это просили Шинид ее люди. Шинид повторила ворожбу, высушив и согрев замерзших воинов. Даже несколько англичан храбро решились воспользоваться ее услугами.
   — Черт возьми, Шинид! Неужели нельзя колдовать… пореже?
   Шинид обернулась на голос Коннала.
   — Почему бы не употребить данную тебе власть на благо другим? И, если тебе так не нравится то, что я делаю, можешь продолжать мерзнуть. — Увы, даже если бы он попросил ее согреть его, она все равно не могла бы ему помочь. Когда-нибудь он узнает о ее бессилии творить волшебство над ним — но когда? И что принесет ему это знание: разочарование или облегчение? Шинид подъехала к Монро и сообщила о своих планах.
   — Но ваша репутация… — удивился телохранитель.
   — Когда война на пороге, о репутации уже не думаешь, — резонно заметила Шинид.
   Монро оставался неумолим. Он искоса взглянул на Коннала, подозревая, что тут не обошлось без его участия.
   Коннала, возможно, и оскорбила бы такая подозрительность, если бы он не знал, до какой степени Монро предан своей госпоже.
   — Предупреждаю, миледи: тот, кто захочет помешать Пендрагону выполнить королевский указ, не станет слишком долго раздумывать, прежде чем его убить.
   Внезапно Шинид снова остро почувствовала металлический привкус крови во рту. Голова закружилась: умирающий Коннал из ставшего постоянным кошмаром сна возник перед ее глазами. Уже хотя бы потому, что Коннал не отступится от своей цели, она не могла рисковать, оставляя его на произвол судьбы.
   — Шинид, — позвал ее Коннал, — ты чего-то испугалась? Она покачала головой.
   — Поехали, Пендрагон. Нам надо уговорить Макгиннеса подписать договор — ты ведь этого хочешь?
   Коннал, нахмурившись, посмотрел на нее, потом покачал головой и поскакал вперед.
   И все время, пока они мчались на запад, Шинид пыталась понять, что именно хотели сказать ей высшие силы, заставив грезить наяву. И почему она, умевшая повелевать стихиями, так и не смогла разглядеть руку того негодяя, что убил в ее сне Коннала?

Глава 9

   «Было ошибкой брать с собой эту женщину», — подумал Коннал, окликнув стражников замка и попросив, чтобы объявили о его приезде лорду. Во двор замка они въехали сопровождаемые вооруженной охраной. И Коннал, и Шинид предполагали, что прием не будет слишком теплым. Они были готовы и к хмурой неразговорчивости солдат, и к этим взглядам, полным открытой вражды. Но взгляды были адресованы одному лишь Конналу. Шинид знала кое-кого из воинов и дружески общалась с ними, расспрашивая о семье и детях. Удивительно, насколько хорошо она знала своих людей и то, как и чем, они живут.
   Коннал же, напротив, чувствовал себя здесь лишним.
   Тяжелые двери замка распахнулись, и навстречу им шагнул широкоплечий мужчина. Шинид откинула капюшон, и мужчина, узнав ее, улыбнулся, раскинул руки и бросился к всаднице. Обхватив руками за талию, он снял ее с седла, но ставить на землю не спешил.
   — Дункан, ты меня раздавишь! Отпусти! — Смеясь, она колотила его по плечам.
   — Разве так приветствуют старых дорогих друзей?
   — Старых — возможно, но насчет дорогих… Разве не ты швырял в меня камнями?
   Поставив Шинид на землю, Дункан Макгиннес звонко чмокнул Шинид в губы.
   Коннал соскочил с седла, и его мгновенно окружили вооруженные люди. Он заговорил на гэльском диалекте, и ирландцы, пораженные, отступили, опустив оружие. Коннал подошел к Шинид.
   Дункан окинул взглядом Коннала, затем своих солдат, потом посмотрел на Шинид.
   — Он англичанин, — проворчал солдат, поднимая меч.
   — Нет. — Шинид встала между Конналом и ирландским солдатом и, обращаясь к Дункану, пояснила: — Это королевский эмиссар, Коннал О'Рурк Пендрагон.
   Дункан прищурился.
   — Милорд, — не слишком приветливо произнес он, — добро пожаловать в Фэргленн.
   Дункан понимал, что от королевского эмиссара добра ждать не приходится. Он, правда, посчитал добрым знаком, что Шинид приехала вместе с ним. Быть может, это означало, что ему в отличие от других вождей не придется отдать все, что он считал своим, английскому монарху.
   Коннал улыбнулся, снял перчатку и протянул руку.
   — Рад познакомиться, лорд Макгиннес.
   Макгиннес пожал протянутую руку, пристально глядя Конналу в глаза.
   — Я знал твоего отца и помню тебя мальчиком. — Дункан окинул взором тунику, украшенную эмблемой королевского дома. — Вижу, многое с тех пор изменилось.
   — Ну, я бы так не сказала. Здесь все осталось по-прежнему, Дункан. — Шинид старалась разрядить обстановку. Она обвела взглядом зал и двор и, брезгливо поджав губы, заметила: — Этому месту больше пристало бы называться свинарником, чем Фэргленом. Тоже мне «прекрасная земля»!
   — Если бы я знал, что ты приедешь, девочка, я бы навел здесь порядок.
   — Если бы ты еще знал, как это делается!
   — Мужчины мало в этом смыслят. А хозяйки нет. Шинид закатила глаза.
   — Лорд Макгиннес, мы здесь по поручению короля Ричарда.
   — Я догадался. — Дункан впился в Коннала взглядом. — Слишком долго тебя носило по городам и весям, прежде чем ты решил вернуться сюда. И кажется мне, причиной твоего возвращения стала не ностальгия.
   Коннал сжал зубы, и взгляд, брошенный на Шинид, сказал ей больше, чем он хотел.
   — Эндрю только что вернулся, — сообщил Дункан Конналу и, обращаясь к Шинид, добавил: — Кажется, я должен благодарить тебя и твой волшебный дар за то, что обошлось без жертв.
   — Пендрагон понял, что это дерутся дети, одновременно со мной. — Если безжалостность людей Пендрагона и их желание убить, как можно больше ирландцев продолжали ее волновать, то Дункану об этом говорить не стоило. По крайней мере, сейчас.
   Дункан в ответ лишь удивленно приподнял бровь, но комментировать ее слова не стал.
   — Пойдем, перекусим и заодно поговорим о вашем деле.
   Дункан обнял Шинид за талию и повел в замок. Пройдя несколько шагов, она остановилась, отстранилась от него и протянула руку Конналу. Дункан отступил, удивленно хмурясь. Шинид взяла Коннала за руку, и неожиданный жар в тот же миг пронзил ее. Пораженная, она отшатнулась, но все же позволила Конналу взять себя под руку. Она повернулась к нему и одарила его улыбкой.
   — Надо ли понимать тебя так, что ты стала лучше ко мне относиться? — шепотом поддразнил ее Коннал.
   — Успокойся. Я поступаю так лишь для того, чтобы эти ребята с мечами не воткнули их тебе в спину за тот герб, что у тебя на груди.
   — Я знаю, — вздохнул Коннал.
   Она метнула на него быстрый взгляд.
   — Будь справедлив к ним, вот все, о чем я тебя прошу, и все, что я собиралась сказать.
   Коннал посмотрел на нее и увидел в ее глазах страх. Он не знал, за кого она боялась: за своих людей или за него? Войдя в замок, Шинид обшарила взглядом каждый уголок.
   Чего она боится? Какого неведомого призрака? Коннал незаметно погладил ее по руке, надеясь таким образом подавить зарождающийся в сердце страх. Он и не думал, что рука об руку с ней он будет чувствовать себя так спокойно и хорошо, как никогда в жизни.
   Шинид сдержала слово и не произнесла ни слова, пока Коннал излагал Макгиннесу требования короля. Коннал вдруг пожалел, что взял с Шинид слово молчать, но, подумав о том, что могло бы произойти, имей она возможность высказывать свои мысли, решил, что так все же лучше. Он смотрел на Дункана, читавшего документ. Лицо Макгиннеса окаменело, и понять, о чем он думает, Коннал не смог. Он потер щеку, на которой за сутки успела отрасти щетина, и вдруг возненавидел свое положение. Он помнил то время, когда мать его всеми силами сопротивлялась воле короля, не желая приносить клятву верности Генриху. Будет ли Дункан так же отчаянно цепляться за власть? И что тогда? Неужели Конналу придется взять его замок силой?
   Все в нем противилось этому, и когда Дункан поднял глаза от документа, у Коннала немного отлегло от сердца. Он не хотел воевать со своими соотечественниками. Больше не хотел. Цель теперь не оправдывала средства.
   Дункан знал, что подпишет документ, еще до того, как развернул свиток. Договор гарантировал мирное сосуществование, а значит, покой для его народа. И это было важнее, чем его личные чувства и амбиции. И все же перед тем, как подписать договор, Макгиннес хотел узнать о набеге англичан на его землю.
   — Я думаю, это дело рук Уэстберри, лорд Макгиннес, или его солдат, — высказал свое мнение Коннал, — поскольку его войска проделали то же на севере, в Гленн-Эрим.
   Дункан откинулся на спинку стула, внимательно слушая рассказ Коннала о пожаре и время от времени посматривая на Шинид.
   — Ты предложила мои запасы солдатам Уэстберри, принцесса, а мне об этом не говоришь?
   — Я дала слово, — краснея, прошептала Шинид. Дункан напрягся, в глазах его зажегся тревожный огонь.
   — Она здесь по своей воле, — спокойно заявил Коннал. — Расскажи ему, Шинид.
   Дункан терпеливо ждал.
   — Я здесь ради тебя, Дункан, — ответила, помолчав, Шинид и подняла глаза на Макгиннеса. — По своей доброй воле. Пендрагон не посмел бы принудить меня ехать с ним.
   Дункан засмеялся коротким лающим смехом.
   — Верно, если он не желает себе лиха, он не станет ни к чему тебя принуждать.
   Шинид, кажется, обиделась.
   — Я не стала бы причинять ему вред, Дункан, и ты об этом знаешь! Что же до того, как твои люди обращаются…
   — Шинид, ты дала клятву! — напомнил ей Коннал, и она поджала губы. — Ты что-то говорила о моих соотечественниках?
   Шинид бросила на Коннала не слишком дружелюбный взгляд, но не сказала ни слова.
   Дункан явно был удивлен:
   — Коннал, скажи мне, как это тебе удалось заставить ее держать свой змеиный язык на запоре?
   Шинид что-то пробурчала. Сравнение со змеей ей не понравилось.
   — Когда ты злишься, язык твой как жало, — подначил ее Дункан.
   — Он прав, — кивнул Коннал.
   — Прямо уши жжет. Даже когда она была ребенком. Шинид резко встала с места.
   — Я обещала ничего не говорить по поводу этого документа, но я не давала слова молчать, когда мужчины ведут себя не как джентльмены, а как базарные склочницы!
   — В самом деле? — с нарочитым удивлением спросил Коннал.
   Шинид не удостоила его ответом. Щелкнув пальцами, она растаяла в воздухе.
   — Ого! — восхитился Дункан. — Теперь жди бури в своих покоях.
   — Это ты ее дразнил, — с тихим смехом заметил Коннал.
   — Да, но глаза ее ты видел? Ведь она может ими насквозь прожечь глыбу льда, когда злится.
   Коннал согласно кивнул. Помахав рукой, чтобы развеять облачко красноватого дыма, что оставила после себя Шинид, он проводил взглядом Дункана, который, подойдя к невысокому, изысканной работы столику, выглядевшему совсем неуместно в каменном, лишенном украшений замке, налил из графина вина в бокалы и протянул один из них Конналу.
   — Я тоже служил де Курси, Пендрагон. Командовал легионом какое-то время. — Коннал молча смотрел на него. — Я знаю, что Шинид за это тебя осуждает. Я слышал, каким тоном она говорила об этом пару лет назад.
   У Коннала сдавило грудь. Как можно бороться с неприязнью, копившейся столько лет?
   — Но у меня было мало перспектив заполучить все это. — Дункан небрежно обвел рукой замок. — Стать крестоносцем — вот, пожалуй, единственное, что мне оставалось. Ты бы рассказал ей обо мне. Увидишь, лед начнет таять.
   Коннал невольно задумался об осведомленности Дункана. То ли он умеет читать в душах людей и поэтому ухватил суть проблемы Коннала, то ли кто-то его информирует. Кто-то очень хорошо знакомый с ним и с его невестой.
   — Тогда она и тебя возненавидит, — предположил Коннал. Дункан покачал головой:
   — Она не способна на настоящую ненависть. — Увидев скептическую ухмылку Коннала, Дункан пояснил: — Скажи ей, и она поймет, что некоторые из нас поступают так, как поступают, потому что должны выжить в этом мире. — Дункан присел на край стола. — Она соль этой земли, милорд, и видит свою задачу в том, чтобы хранить эту землю в первозданной чистоте, не опоганенной англичанами.
   — Эта задача ей не по силам, как не по силам никому из нас, и она должна это понимать. — Коннал выпил вино. — И я не стану начинать войну лишь из-за того, что это, видите ли, не нравится женщине.
   — Войны начинают и по менее вескому поводу. Король дал тебе право осуществлять его волю на этой земле, Пендрагон, и все же она отказывается выполнять его указания?
   — Не совсем так, — задумчиво протянул Коннал. Шинид ни разу не спорила с ним по поводу присяги на верность, которую потребовал от нее и других лордов Ричард. — Король приказал нам пожениться, а она отказывается даже рассмотреть подобное предложение. Она считает меня предателем. А теперь еще и англичанином, а не ирландцем. — Господи, узнай она правду, приняла бы она его таким, каков он есть, или стала бы презирать еще сильнее? Коннал сделал очередной глоток. — Она хочет от меня любви, только любви, и ничего больше, а любви как раз я не могу ей дать.
   — Любовь — единственное, что имеет в этой жизни ценность, — задумчиво проговорил Дункан, пристально глядя на Коннала.
   Коннал презрительно усмехнулся. Наивное заблуждение! Едва ли любовь способна хоть Что-то изменить в этом мире.
   — Не думал, что ты такой сентиментальный, Макгиннес.
   — Дункан. Зови меня Дунканом, пожалуйста. А что до моей сентиментальности… Да, я питаю слабость к женщинам и люблю хорошо пожить. — Дункан покачал головой. — Я мечтал об ином будущем. Рано уйти в отставку, жениться и воспитывать толстощеких детишек. Много детишек. — Дункан задумчиво покачал головой и подошел к окну. — Я не должен был стать лордом. Но англичане уничтожили всю мою семью, я один остался в живых. Я буду править до тех пор, пока не смогу передать бразды правления Эндрю. Но если он будет продолжать в том же духе — я имею в виду сегодняшнее нападение, — долго ему не прожить. Одно я точно знаю: я буду пороть его нещадно, пока не выбью эту дурь из его головы.
   — Накажи его как мужчину — и он извлечет урок. Накажи его как младенца — и воспитаешь в нем ненависть. — Этому Коннал научился у Гейлена.
   Дункан бросил на него взгляд и кивнул:
   — Верно. Не очень хорошо у меня получилось с его воспитанием.
   — Он действовал храбро, Дункан.
   — Не могу поверить, что он плюнул в тебя, а ты спустил ему это! Спасибо за то, что не убил наглеца. — Дункан налил еще вина и выпил.
   — Я был готов к тому, что соотечественники встретят меня неласково. И ненависть их не была для меня откровением. Многие все еще продолжают видеть Ирландию такой, какой она была, а не какой стала теперь, и мои отношения с англичанами рождают ненависть и ко мне. Но крестовые походы научили меня терпению.
   — Я тебе почти завидую.
   По лицу Коннала пробежала тень.
   — Не завидуй, Я бы променял все, что у меня есть, на мирный дом.
   Дункан вздохнул и допил вино.
   — А теперь, — сказал он, усаживаясь в кресло, чтобы подписать документ, — давай покончим с этим.
   Коннал еще раз прочитал документ, глядя поверх ободка бокала, подписался и поставил печать.
   — За Ричарда! — провозгласил он, поднимая бокал. — Чтобы он успел вернуться домой вовремя и раздавить своего братца, как клопа.
   — Да будет так, — с усмешкой согласился Дункан и проглотил подогретое вино.
   — А теперь, Коннал, расскажи мне о себе и Шинид. Насколько я помню, раньше она готова была повторять каждому, кто еще мог это слушать, о том, что души ваши — как родные сестры. И это говорилось еще тогда, когда ей стукнуло только шесть лет.
   Коннал почувствовал, как в горле встал комок.
   — Наш брак должен совершиться по приказу короля и к родству душ никакого отношения не имеет. — Ради нее же самой не стоит поддаваться иллюзиям, подумал он.
   — Да, дружище, слишком долго ты бродил в чужих землях и общался с иностранками. Ты забыл, каковы наши женщины.
   — А ты хочешь мне напомнить, как следует обращаться с ирландскими девушками, старик?
   Дункан, уже изрядно под хмельком, усмехнулся:
   — Полагаю, тебя учить не надо. Я не слепой и вижу, как добрая половина женского населения замка, так и стреляет в тебя глазами. Держу пари, ближе к ночи под твоей дверью соберется толпа и каждая будет мечтать о том, чтобы согреть сегодня твою постель. Но скажу тебе честно: если не брать во внимание ее дурной характер, Шинид очень достойная пара. И если она любит, с этим стоит считаться.
   Коннал заерзал на стуле.
   — Откуда у тебя такая осведомленность?
   Дункан озадаченно нахмурился.
   — Разве ты ничего не слышал об О'Брайане? О Маркусе? «Вот она, помолвка!»
   — Ее родители признались, что их выбор был неудачным. Дункан криво ухмыльнулся и допил вино.
   — Я тебя предупредил, парень. Я обожаю Шинид, и тот, кто ее обидит, заплатит жизнью.
   — Объяснись, — потребовал Коннал.
   — Ее отец убил Маркуса, — произнес Дункан и, плюхнувшись в кресло, отключился.
   Коннал ошалело заморгал, принялся трясти вождя, но все было бесполезно. Пьяный Дункан только что-то невразумительно бормотал. Коннал поставил бокал на стол и вышел из зала. Дункан был прав. Женщины так и стреляли в него глазами. Но Коннал оставался безучастным к их чарам. Он хотел видеть Шинид, но не смог ее найти.
   Молодой слуга проводил Коннала в комнату, где ему предстояло переночевать. Комната Шинид, как ему объяснили, располагалась дальше по коридору.
   Коннал подошел к двери своей спальни, постоял немного и, так и не зайдя внутрь, пошел к Шинид. Стучать он не стал. Взялся за ручку и потянул дверь на себя. Дверь оказалась не заперта. Шинид в комнате не было. С бьющимся сердцем Коннал бросился к кровати, откинул покрывало и едва не задохнулся.
   От восхищения.
   Эта женщина, даже спящая, действовала на него посильнее любого вина. Острая боль желания пронзила его. Волосы покрывали ее тело шелковистым плащом. Одна рука была закинута за голову. Она выглядела такой беззащитной, такой хрупкой… Шинид пошевелилась, лениво перевернулась на бок, простыня соскользнула, и обнажилась спина. Коннал смотрел как завороженный.
   И увидел шрам. Тонкий шрам серебристой змейкой бежал от лопатки вниз, изгибался под предплечьем и заканчивался над ребрами.
   Господи! Коннал подошел ближе, отодвинул простыню и обнаружил, что конец шрама глубоко уходил под кожу.
   Коннал в своей жизни перевидал немало ран и точно знал, что этот шрам был получен от удара плетью. Он зажмурился. Кто мог сотворить с ней такое? Какой мерзавец? Убить бы негодяя! Коннал не мог представить, чтобы Рэймонд или Фиона были способны ее ударить. Отец Шинид не мог поднять руку на дочь. Нет, это был другой мужчина. Коннал внезапно прозрел. Конечно, Маркус! Тот самый подонок, которому Шинид отдала свою любовь.
   Он легонько коснулся шрама пальцем, и Шинид проснулась от его прикосновения. Рука ее поднялась, и Коннала будто что-то толкнуло в грудь. Не слишком больно, но достаточно сильно. Шинид перекатилась на спину и уставилась на него круглыми от страха глазами. Затем она приподнялась на локтях, вжимаясь спиной в изголовье кровати.
   — Не подходи, Пендрагон, не то на тебя сейчас стены обрушатся!
   Шинид подняла руки ладонями вверх, собирая энергию, но сделать ей ничего не удалось. Она выглядела беспомощной и пристыженной.
   Коннал нахмурился.
   — Я не обижу тебя, Шинид. Клянусь.
   — Не верю я в мужские клятвы.
   Коннал даже и помыслить не мог, что Шинид способна говорить с такой горечью.
   — Я не О'Брайан.
   — Дункан слишком много болтает.
   — Почему ты мне о нем не рассказала?
   — Потому что тебя это не касается.
   — Как ты можешь так говорить? Да посмотри на себя! Ты меня боишься! Неужели ты думаешь, что я способен ударить женщину?
   — Нет, тебя я не боюсь, — храбро заявила она, но Коннала ее показная храбрость не убедила.
   Он присел на край постели. Пружины заскрипели, а Шинид поджала ноги, стараясь отодвинуться от него подальше, и это непроизвольное движение больно задело его самолюбие. Она дрожала, но пыталась не показать этого.
   Коннала грела мысль, что одним щелчком пальцев она могла бы исчезнуть, но все же предпочла остаться здесь.
   Она всмотрелась в его лицо, потом перевела взгляд на его руки, и Коннал отчего-то вспомнил те мгновения, когда при соприкосновении их рук она вздрагивала и отшатывалась от него.
   — Расскажи мне.
   — Нет!
   — Я имею право знать.
   — Не имеешь ты никакого права!
   — Шинид, — терпеливо произнес он, — если я не буду все об этом знать, как же мы сможем пожениться?
   Шинид скорчила кислую мину.
   — Мы не поженимся.
   — Он бил тебя. Почему? Я удивлюсь, если причина не в твоей дерзости.
   На глазах ее выступили слезы, и Коннал тут же раскаялся в том, что решил ее подразнить.
   — Я ничем этого не заслужила! Мне было всего лишь шестнадцать, и я была в него влюблена! — выкрикнула Шинид и тут же пожалела о своих словах.
   Губы его сложились в тонкую линию, морщинки в уголках рта стали глубже.
   — Я так и подозревал, — вздохнул он, поощряя ее к дальнейшей откровенности и стараясь не замечать тягучей боли в груди при попытке представить Шинид шестнадцатилетней — юной и доверчивой — в руках мерзавца, способного ударить женщину плетью. — Расскажи мне, пожалуйста.
   Она решилась не сразу, но в глазах его было сочувствие, и она нуждалась в нем, чтобы облегчить душу.
   — Маркус клялся мне в любви… Он был таким, о ком можно только мечтать. Но все это продолжалось лишь до того момента, когда он узнал, что я не могу колдовать.
   — Как это? Не понимаю.
   — Я говорила тебе, — напомнила Шинид, — моя мать отняла у меня мой дар в тот день, когда я заколдовала тебя, а Маркус, ухаживая за мной, не знал об этом. Только мои родители знали, и хотя народ мой понимал, что у меня есть дар, они считали меня… ручной. Коннал чуть заметно усмехнулся.
   — Когда он велел мне наколдовать ему богатство, я отказалась. Из любви к нему я отдала бы ему целый мир, но я просто не могла. — Шинид уселась поудобнее, чуть ближе подвинувшись к нему, и Конналу это было приятно. — Меня отправили к Маркусу и его матери перед свадьбой. Только Монро сопровождал меня в их замок. Через несколько дней мы должны были пожениться. Я сказала ему правду, но он мне не поверил. Мать Маркуса и все люди его клана, подчинялись ему беспрекословно, и когда он запер меня в башне, никто не встал на мою защиту. А он просто хотел заставить меня колдовать. — Одинокая слеза скатилась по щеке, и Шинид смахнула ее рукой. — Монро стал меня искать, и когда ему отказались сообщить, где я, он вызвал на поединок начальника караула Маркуса. Моя мать почувствовала беду. Они с отцом были уже на пути к замку Маркуса, когда это случилось. До их приезда он успел меня избить. — Шинид показала на шрам. — А мое лицо к тому моменту было все в синяках.
   Жалость и гнев душили Коннала. Шинид вскинула голову. Она не желала ни жалости, ни гнева.
   — Люди моего отца напали на замок, но моя мать уже знала, что случилось, и явилась в башню освободить меня при помощи магии. Но отцу моему оказалось недостаточно моего освобождения. Он снес Маркусу голову. — Шинид опустила взгляд на руки. — Они до сих пор не могут простить себе того, что отдали меня ему. Мать вернула мне дар в тот же миг, как увидела меня — избитую и истерзанную. И Монро тоже до сих пор казнится чувством вины. С тех пор он считает своим долгом всюду меня сопровождать, словно вся его жизнь состоит лишь в том, чтобы защитить меня от всех напастей. — Шинид подняла глаза и слабо улыбнулась. — Даже от меня самой.
   Коннал был потрясен услышанным. Он живо представил себе мучения Шинид. Теперь ему стал понятен этот виноватый взгляд Фионы. Если бы в распоряжении Шинид была ее магия, она сумела бы себя защитить. Но сейчас Коннал чувствовал и себя отчасти виновным в том, что произошло.
   — Твоей вины тут нет, — вдруг произнесла она, расшифровав его взгляд, и, подтянув простыню к подбородку, подвинулась к нему.
   — Прояви я больше внимания, когда ты была влюбленной в меня девочкой, тогда твой дар, быть может, не обернулся бы против тебя.
   — Нет. Я была испорченной капризной девчонкой и воспринимала мир как площадку для своих жестоких игр.
   — Ты так преданно умела любить в детстве. Неужели Маркусу было мало столь редкого дара?