Страница:
Лео прервал разговор, заметив краем глаза приметную фигурку в алом, вошедшую в аванзал.
— Прошу простить меня.
Он небрежным шагом последовал за ней, рассчитывая догнать в тот момент, когда они будут достаточно далеко, чтобы никто не услышал их разговора.
— Какого черта, Корделия! Какую игру вы ведете? — спросил он, схватив ее за руку и развернув лицом к себе.
— Ландскнехт, — ничуть не удивившись, ответила она с горящими от возбуждения глазами. — Разве мы не вместе играли в нее, милорд?
— Как вам это удалось? — Он не стал реагировать на ее шутку, будучи не в состоянии думать о чем-либо, кроме того скандала, который разразился бы, если б ее проделки открылись.
— Я выиграла, — ответила она. — Только и всего.
— Черт возьми, Корделия! Скажите мне, как вы это проделали?
— Только не сердитесь, Лео. — Она положила ладонь на его руку. — Ничего плохого не случилось, а я раздавила Михаэля, как клопа. Разве не так?
Горькое торжество и ненависть прорывались в ее голосе, светились в глазах, читались в изгибе губ.
Лео был поражен этой гаммой эмоций. Такая ожесточенность была совершенно неожиданна в Корделии. Ему случалось видеть ее шаловливой, безрассудной, она бывала решительной, искренней, порой гневной, но озлобленной… никогда, — Вы ведь видели, как он побледнел? — продолжала она все тем же тоном. — Разве это не великолепно? Все смеялись над ним, а я обыграла его.
Ее прекрасные губы плотно сжались.
— И я не позволю… — Она прервала фразу на полуслове, осознав, с кем сейчас говорит, и поняв, что сказала куда больше того, что можно допустить.
— Не позволите что, Корделия? — тихо спросил Лео. Он взял ее руки в свои и крепко сжал их. — Что вы хотите этим сказать?
Она попыталась рассмеяться, потом отвела взгляд в сторону.
— У вас какие-то неприятности, Корделия? — Взгляд Лео не отрывался от нее, требуя ответа.
Она покачала головой.
— Я имел в виду отнюдь не игру, и вы прекрасно это понимаете. У вас что-то неладно. Что случилось?
— Абсолютно ничего. И я наконец попала в волшебную сказку. Как же еще можно назвать это место, Лео? Здесь даже чудеснее, чем я себе представляла. Не могу дождаться, когда смогу осмотреть эти парки и…
— Прекратите! — резко прервал он ее. — Что вы пытаетесь скрыть от меня?
Если Михаэль обращался с Эльвирой, как и со своей второй женой, то неудивительно, что она ничего не рассказала своему брату. Корделия осознала это, исходя из собственного опыта. Забота Лео была столь же искренней, как и его недоумение. Он всей душой любил сестру, и теперь, после ее смерти, ему показалась бы непереносимой мысль о том, что ей пришлось претерпеть от рук своего мужа.
Ей оставался только один путь, чтобы отвлечь его внимание.
— Я пытаюсь скрыть, что я вас люблю, — просто произнесла она. — Я замужем за одним человеком, но люблю другого. Все дело только в этом, Лео. И ни в чем больше. Все это вы и так уже знаете. Я разрываюсь пополам. Мне приходится все время обманывать мужа. Все время, — голосом подчеркнула она. — В постели, в…
— Довольно! — бросил он, не в состоянии выслушивать все это, не в силах избавиться От тех сцен, которые рисовало ему воображение. — Если вы не способны вернуться к реальности, Корделия, то обречете себя на ужасную жизнь.
Разве вы этого не понимаете?
Она саркастически повела бровью. Ничто не могло быть более ужасным, чем реалии ее жизни с князем Михаэлем.
— Кристиан договорился с герцогом де Карилльяком?
Столь внезапная смена разговора заставила его отшатнуться. Но говорить о Кристиане было проще, чем обсуждать эту невозможную любовь.
— Мне кажется, Карилльяк сделал ему прекрасное предложение, — нейтральным тоном произнес он. — И скорее всего Кристиан появится в Версале уже во время этих свадебных празднеств. Карилльяк сгорает от нетерпения блеснуть им.
— Интересно, удастся ли нам с ним поговорить, — задумчиво произнесла Корделия. — У Михаэля должно быть много всяких официальных обязанностей, встреч, на которых он должен присутствовать. Надеюсь, он не сможет следить за мной все время, Внезапно она покачала головой и ослепительно улыбнулась ему.
— Прошу простить, мне надо привести себя в порядок.
Сказав это, она удалилась в сторону одной из комнат, отведенных для отдыха дам, но ее улыбка, казалось, осталась в воздухе, светлая и хрупкая, как кристалл.
Лео подошел к одному из длинных окон, выходящих в парк, и уставился на моросящий за стеклом дождь. Почему она считает, что Михаэль следит за ней? Мужья так не поступают. Она чего-то недоговаривает ему, даже лжет. Но почему?
Глава 14
— Прошу простить меня.
Он небрежным шагом последовал за ней, рассчитывая догнать в тот момент, когда они будут достаточно далеко, чтобы никто не услышал их разговора.
— Какого черта, Корделия! Какую игру вы ведете? — спросил он, схватив ее за руку и развернув лицом к себе.
— Ландскнехт, — ничуть не удивившись, ответила она с горящими от возбуждения глазами. — Разве мы не вместе играли в нее, милорд?
— Как вам это удалось? — Он не стал реагировать на ее шутку, будучи не в состоянии думать о чем-либо, кроме того скандала, который разразился бы, если б ее проделки открылись.
— Я выиграла, — ответила она. — Только и всего.
— Черт возьми, Корделия! Скажите мне, как вы это проделали?
— Только не сердитесь, Лео. — Она положила ладонь на его руку. — Ничего плохого не случилось, а я раздавила Михаэля, как клопа. Разве не так?
Горькое торжество и ненависть прорывались в ее голосе, светились в глазах, читались в изгибе губ.
Лео был поражен этой гаммой эмоций. Такая ожесточенность была совершенно неожиданна в Корделии. Ему случалось видеть ее шаловливой, безрассудной, она бывала решительной, искренней, порой гневной, но озлобленной… никогда, — Вы ведь видели, как он побледнел? — продолжала она все тем же тоном. — Разве это не великолепно? Все смеялись над ним, а я обыграла его.
Ее прекрасные губы плотно сжались.
— И я не позволю… — Она прервала фразу на полуслове, осознав, с кем сейчас говорит, и поняв, что сказала куда больше того, что можно допустить.
— Не позволите что, Корделия? — тихо спросил Лео. Он взял ее руки в свои и крепко сжал их. — Что вы хотите этим сказать?
Она попыталась рассмеяться, потом отвела взгляд в сторону.
— У вас какие-то неприятности, Корделия? — Взгляд Лео не отрывался от нее, требуя ответа.
Она покачала головой.
— Я имел в виду отнюдь не игру, и вы прекрасно это понимаете. У вас что-то неладно. Что случилось?
— Абсолютно ничего. И я наконец попала в волшебную сказку. Как же еще можно назвать это место, Лео? Здесь даже чудеснее, чем я себе представляла. Не могу дождаться, когда смогу осмотреть эти парки и…
— Прекратите! — резко прервал он ее. — Что вы пытаетесь скрыть от меня?
Если Михаэль обращался с Эльвирой, как и со своей второй женой, то неудивительно, что она ничего не рассказала своему брату. Корделия осознала это, исходя из собственного опыта. Забота Лео была столь же искренней, как и его недоумение. Он всей душой любил сестру, и теперь, после ее смерти, ему показалась бы непереносимой мысль о том, что ей пришлось претерпеть от рук своего мужа.
Ей оставался только один путь, чтобы отвлечь его внимание.
— Я пытаюсь скрыть, что я вас люблю, — просто произнесла она. — Я замужем за одним человеком, но люблю другого. Все дело только в этом, Лео. И ни в чем больше. Все это вы и так уже знаете. Я разрываюсь пополам. Мне приходится все время обманывать мужа. Все время, — голосом подчеркнула она. — В постели, в…
— Довольно! — бросил он, не в состоянии выслушивать все это, не в силах избавиться От тех сцен, которые рисовало ему воображение. — Если вы не способны вернуться к реальности, Корделия, то обречете себя на ужасную жизнь.
Разве вы этого не понимаете?
Она саркастически повела бровью. Ничто не могло быть более ужасным, чем реалии ее жизни с князем Михаэлем.
— Кристиан договорился с герцогом де Карилльяком?
Столь внезапная смена разговора заставила его отшатнуться. Но говорить о Кристиане было проще, чем обсуждать эту невозможную любовь.
— Мне кажется, Карилльяк сделал ему прекрасное предложение, — нейтральным тоном произнес он. — И скорее всего Кристиан появится в Версале уже во время этих свадебных празднеств. Карилльяк сгорает от нетерпения блеснуть им.
— Интересно, удастся ли нам с ним поговорить, — задумчиво произнесла Корделия. — У Михаэля должно быть много всяких официальных обязанностей, встреч, на которых он должен присутствовать. Надеюсь, он не сможет следить за мной все время, Внезапно она покачала головой и ослепительно улыбнулась ему.
— Прошу простить, мне надо привести себя в порядок.
Сказав это, она удалилась в сторону одной из комнат, отведенных для отдыха дам, но ее улыбка, казалось, осталась в воздухе, светлая и хрупкая, как кристалл.
Лео подошел к одному из длинных окон, выходящих в парк, и уставился на моросящий за стеклом дождь. Почему она считает, что Михаэль следит за ней? Мужья так не поступают. Она чего-то недоговаривает ему, даже лжет. Но почему?
Глава 14
—А где Матильда? — Корделия в упор смотрела на краснощекую девушку, вскочившую со стула, как только она вошла в свою спальню. Девушка присела в реверансе, щеки ее от волнения просто пылали.
— Я не знаю, миледи. Месье Брион велел мне прислуживать вам, миледи. Могу я помочь вам сиять платье?
Развернувшись на каблуках, Корделия вышла из салона, слабо освещенного двумя свечами, стоявшими на каминной полке.
— Месье Брион! — изо всех сил позвала она и принялась мерить шагами турецкий ковер, стиснув руки так, что костяшки пальцев побелели. — Княгиня, вы звали меня? — Брион возник из кухни и встревоженно смотрел на княгиню.
— Где Матильда? И что эта девушка делает в моей спальне? — набросилась она на него с вопросами, взволнованная настолько, что даже голос ее изменился.
Мажордом нервно поскреб подбородок.
— Князь велел мне вызвать Элси, с тем чтобы она прислуживала вашей светлости, — объяснил он.
— Но где Матильда? — Она сделала шаг к нему, и он непроизвольно отступил назад.
— Князь сказал, что Матильда должна куда-то уйти, — произнес Брион извиняющимся тоном,
ломая руки под взглядом разъяренной фурии, наступающей на него.
— Куда? Куда она ушла?
Он удрученно покачал головой.
— Князь не сказал этого, миледи.
— Но Матильда должна же была что-нибудь сказать.
Предположение, что Матильда исчезла, не сказав ни слова, казалось совершенно немыслимым.
— Я не видел ее, миледи. Знаю только, что она была в вашей спальне, когда туда зашел перед банкетом князь и разговаривал с ней. С тех пор она исчезла.
Корделия ощутила, что мир вокруг нее погружается в безумие. Этого не могло случиться, все это было наваждением.
— Но ее вещи. Она взяла их с собой?
— По-моему, нет, мадам.
Он с облегчением заметил, что гнев княгини начал стихать. Безумная ярость в ее глазах потухла, голос обрел свой обычный тон и силу.
— Вам ведено куда-нибудь их отправить?
Он покачал головой:
— Нет, мадам. ;
Корделия медленно кивнула:
— Очень хорошо. Благодарю вас.
С этими словами она повернулась и вошла в свою комнату, тихо закрыв за собой дверь.
Элси по-прежнему стояла посередине комнаты, озабоченно глядя на дверь, сквозь которую исчезла — а теперь снова появилась — ее хозяйка.
— Могу я помочь вам, миледи?
Корделия, похоже, не услышала этого вопроса. Она снова принялась мерить шагами комнату, покусывая губы.
Почему Михаэль удалил Матильду? Как он сделал это?
Так просто Матильда ни за Что не покинула бы Корделию.
Он пришел сюда перед началом банкета, после того как она разбила его в пух и прах за карточным столом. И за весь вечер он не обмолвился с ней ни единым словом.
Этот злосчастный банкет начался в здании оперного театра в десять часов вечера и тянулся бесконечно, пока первые лучи зари не окрасили небо. Михаэль сидел рядом с ней, насупившись, едва поддерживая разговоры, которые возникали вокруг них. Окружающие были незнакомы Корделии и, поскольку ее муж не обращался к ней, не делали этого и они.
Корделия чувствовала себя невидимкой в каком-то стягивающемся вокруг нее холодном коконе. И лишь когда наследник престола со своей невестой и в окружении свиты покинули оперу, князь едва слышно холодно приказал ей вернуться в свои апартаменты и ожидать там его прихода.
Корделия не была столь наивна, чтобы предположить возможность выбора, поэтому молча присела в реверансе и удалилась. Войдя в спальню, она сразу же обнаружила исчезновение Матильды. Неожиданность этого удара также входила в расчет Михаэля.
Голова у нее снова разболелась, а тело от усталости дрожало мелкой дрожью. Она оставалась на ногах и в парадной одежде почти двадцать четыре часа, так что тяжесть Дамаска и планки корсета воспринимались как адская пытка. Ей просто необходима была помощь Матильды. Мысли о том, что Михаэль мог сделать с ее няней, гудящим роем носились в голове. Корделии казалось невозможным, чтобы кто-то мог запугать Матильду, вынудить сделать что-то против ее воли.
Но как же ему удалось ее устранить?
— Вам помочь, мадам? — нерешительно спросила Элси.
— Да… очень хорошо, помогите мне, пожалуйста, — рассеянно ответила Корделия.
Обрадованная Элси бросилась к ней и принялась расстегивать и расшнуровывать ее одежду почтительными движениями. Корделия стояла не двигаясь, почти не помогая служанке, вся поглощенная мыслями о том, что произошло.
Потом, закутавшись в белый бархатный халат, который Элси набросила ей на плечи, она присела к туалетному столику и принялась распускать прическу.
— О, я должна помочь вам сделать это, — рванулась к ней Элси. — Мне никогда раньше не приходилось прислуживать дамам, — созналась она, поспешно вынимая шпильки. — Надеюсь, я делаю все правильно.
Взяв с туалетного столика оправленную в слоновую кость щетку, она начала расчесывать густую волну иссиня-черных волос, упавшую на спину Корделии.
Корделия ничего не ответила. Она была вся погружена в свои думы. Матильда не может исчезнуть. Она обязательно проберется к ней, даже если князь запретил ей. Если только она в состоянии физически сделать это.
Дверь за спиной Корделии открылась, и сердце ее дрогнуло. Она взглянула в зеркало. На пороге спальни стоял князь.
Он снял шпагу, но, за исключением этого, по-прежнему был облачен в парадный придворный костюм с золотым гербом Пруссии на лацкане камзола.
Она поплотнее запахнула полы халата и. Встав на ноги, повернулась лицом к нему:
— Где Матильда, милорд?
Эти слова Корделия произнесла совершенно спокойно, лишь глаза ее пылали гневом и презрением. Но в них не было ни тени страха. Она уже пережила свой страх.
— Я заменил вашу служанку, — со змеиной улыбкой произнес он. — Я уже говорил, что вам нужна женщина, более искушенная в своих обязанностях, особенно здесь, в Версале, а не состарившаяся нянька.
— Понятно. — Голос ее по-прежнему звучал ровно. — Правда, Элси сказала мне, что до этого вообще не служила дамам, не говоря уж о Версале. Полагаю, вы решили, что она приобрела опыт каким-то другим путем, например, впитала его с молоком матери или получила во сне.
Бесцветные глаза Михаэля округлились. С минуту он не мог поверить в то, что услышал. Этот оскорбительно-саркастический тон в устах сопливой девчонки и в присутствии служанки! Затем судорога свела его щеку, на лбу забилась жилка, а в глазах появилось мертвенно-холодное выражение.
Корделия поняла, что вызванный ею гнев превосходит все случаи его недовольства, и в груди у нее разлился холодок страха. Она смогла подавить его, заставив себя спокойно выдержать угрозу, исходящую из этих ужасных глаз. Мог ли он сделать ей что-то хуже того, что уже сделал?
— Убирайся отсюда! — бросил князь, повернувшись к оцепеневшей от ужаса Элси.
Та, испуганно ойкнув, уронила на туалетный столик щетку и вылетела из комнаты.
Михаэль закрыл за ней дверь. Потом подошел к Корделии, при его приближении не сдвинувшейся с места. Высоко подняв голову, она с вызовом глядела ему в лицо.
— Клянусь всем святым, — негромко проговорил он, — я сломлю вас, мадам. Укрощу, как своевольную кобылицу.
Распахнув полы ее бархатного халата, он пожирал глазами обнаженное тело, чье совершенство портили лишь следы его предыдущих обладании им.
Спустя час Михаэль вышел из ее комнаты. По дороге в гардеробную он довольно напевал себе под нос, к удивлению лакея, ждавшего его, чтобы уложить в постель. За время, проведенное у Корделии, он не снял с себя одежды, кроме той, что мешала осуществлению его целей, и теперь, все еще что-то мурлыкая, он позволил слуге раздеть себя и со всеми предосторожностями уложить парадный костюм в гардероб. Потом слуга помог князю надеть домашнюю куртку и сложил руки, ожидая дальнейших приказаний своего господина.
— Принеси коньяк и оставь меня.
Слуга повиновался, с поклоном пожелал спокойной ночи и беззвучно вышел из комнаты, благодаря Бога за то, что он больше в этот вечер не нужен князю. Вряд ли он смог бы еще раз вынести те ужасные крики, которые доносились из спальни княгини.
Михаэль осушил бокал одним большим глотком. Достав из кармана куртки ключ, который он автоматически переложил туда из костюма, князь подошел к сундуку, отомкнул его и достал дневник. Наполнив бокал, он стоя просмотрел последние записи. Отхлебнул коньяку и пожевал губами. Смакуя коньяк, он снова ощутил чувство тревоги. Неужели кто-то намеренно открыл замок вчерашним утром? Он не мог себе представить, что это вообще могло случиться. Во всяком случае, ни одна вещь в сундуке не была тронута. Невероятно, чтобы он оказался таким рассеянным, но этому могло быть только одно объяснение — накануне вечером он забыл закрыть замок. Скорее всего он чересчур спешил посетить жену.
Князь прошел в примыкающую к гардеробной спальню и положил дневник на секретер. Потом вернулся к сундуку и достал оттуда том за 1765 год. Перечитывая записи в нем, он все больше мрачнел и плотнее сжимал губы. Судя по записям, Эльвира с каждым днем хорошела, ее красота расцветала как роза. Не этой ли красоте обязан он тем, что превратился в рогоносца?
Захлопнув старый дневник, он снова осушил бокал. Поставил том на законное место в сундуке и вернулся к секретеру. Обмакнув перо в чернильницу, принялся тщательно описывать прошедший день. Написать было о чем, в том числе о церемонии бракосочетания, о словах и поступках членов королевской фамилии, о последующих празднествах. Лишь после этого он перешел к описанию того часа, который провел с женой.
Затем Михаэль аккуратно положил перо на письменный прибор и невидящим взглядом уставился на чернильницу.
Корделия явно выказывала все признаки того, что она становится столь же своевольной женой, как Эльвира. Что ж, с Эльвирой он потерпел поражение. Этой же он не позволит себя одурачить. Девчонку он в конце концов обломает.
Корделия лежала на кровати, свернувшись клубочком, тело ее конвульсивно сотрясалось, из горла вырывались судорожные всхлипы. На этот раз ей пришлось хуже… гораздо хуже, — чем обычно. Если бы он поступил с ней так в припадке ярости, то, наверное, ей было бы легче перенести такое. Но он унижал ее, причинял боль с холодной расчетливостью, низводя ее до положения животного, лишенного души и дара речи, стоящего не больше горсти песка.
Корделия знала, что в самые страшные моменты она кричала, хотя поклялась себе, что не раскроет губ. Теперь эта слабость наполняла ее презрением к себе. Возможно, она заслужила такое обхождение с собой. Даже поощрила его своим трусливым раболепием. Из глубины ее существа поднялась волна тошноты, и она со сдавленным стоном скатилась с кровати, едва успев добраться до ночной вазы. Она увидела себя как бы со стороны, скорчившуюся на полу, выворачиваемую наружу спазмами от шока и отвращения к самой себе.
Дрожащее, запуганное, избитое животное.
Но по мере того как желудок извергал свое содержимое, а холодный туман застилал взор, мозг ее просветлился. Странно, но рвота очистила ее как физически, так и духовно. Она неуверенно встала на ноги и оглянулась вокруг в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть свою наготу. Халат, который он сорвал с нее, лежал на полу. Она закуталась в него. Потом обвела взглядом темную комнату. Смутные очертания мебели проступали сквозь серый сумрак. Окно едва обрисовывалось темным квадратом, но за ним уже различались первые признаки рассвета.
Спать она не могла, как не могла заставить себя снова лечь в, эту постель. Где же Матильда? Только она может ее утешить. Так упавший ребенок инстинктивно ищет мать.
Без какого-нибудь определенного намерения она вышла из спальни, миновала салон и выскользнула в коридор. Свечи в настенных бра освещали безлюдное пространство, и, когда дверь их апартаментов закрылась за ней, она испытала громадное облегчение. Она была свободна. Вырвалась на волю из душной темноты своей тюрьмы. Куда теперь направиться и что делать — об этом не хотелось даже думать. Застонав от боли в изломанном теле, она забралась на широкий подоконник окна, выходящего во внутренний дворик, поудобнее завернулась в халат, опустила голову на согнутые колени и принялась ждать утра. Ждать Матильду.
Лео вышел из-за карточного стола, когда небо окрасилось первыми лучами солнца. Он заметно покачивался от солидной дозы коньяка. Карты и коньяк в обществе друзей были для него единственным спасением от все возрастающего беспокойства, не дающего возможности заснуть. В глубине души он не мог отделить Корделию от Эльвиры. С обеими он был связан некими узами, идентичность которых не мог до сих пор объяснить самому себе. Эльвира была его сестрой, его близнецом. Он самозабвенно любил ее. Он считал себя ответственным за ее благополучие. И теперь его постоянно мучила мысль, что он, возможно, не смог обеспечить ей это благополучие.
Что касается Корделии, чья жизнь случайно на несколько недель пересеклась с его жизнью… Он страстно желал ее, если быть искренним до конца. Но одной только плотской страстью и ответственностью за юную женщину отнюдь не исчерпывались те чувства, которые он питал к Корделии.
Эти смутные думы продолжали роиться в его отуманенной винными парами голове, когда он шел в свою тесную комнату наверху лестницы в северном крыле замка. По какому-то необъяснимому капризу он слегка отклонился от своего пути и поднялся по боковой лестнице, которая выходила в коридор, ведущий к апартаментам князей Саксонских. Чем ближе подходил он к этой двери, тем все большее беспокойство овладевало им. Словно какие-то отвратительные миазмы, исходящие оттуда, растекались по натертому мрамору коридора.
Он миновал двойные двери их апартаментов. Потом, недоуменно дернув плечом, повернулся и направился назад тем же путем, которым пришел сюда. И вдруг резко остановился. Затем сделал несколько осторожных шагов. На широком подоконнике Лео увидел скорчившуюся фигурку. Она была совершенно неподвижна, и он с первого взгляда ее даже не заметил.
Блестящая волна иссиня-черных волос струилась у нее по спине. Лицо было повернуто к окну, голова покоилась на коленях.
— Корделия, — тихо произнес он, опуская ладонь на ее плечо.
Вздрогнув, она повернула к нему голову. Глаза ее были двумя темными провалами на бледном лице, которое выделялось даже на фоне белого халата.
— Я поджидаю Матильду.
Лео нахмурился:
— В коридоре? А где она?
— Я не знаю. Михаэль выгнал ее. Но она не может меня бросить. Я знаю, она не может.
Даже в полумраке он заметил царапину на ее щеке. И осознал наконец то, что так старательно отвергал. Очень осторожно он отвернул ворот ее халата. На нежной коже темными пятнами выделялись следы пальцев. Волна ярости нахлынула на него. Он вспомнил Эльвиру, тень страха в ее глазах. А теперь перед ним сидела Корделия, потухшая, без следа прежней живости, смелости, смеха.
Нагнувшись, он поднял ее с подоконника, прижал к своей груди. Она не произнесла ни слова, когда он понес ее прочь.
Он нес ее по безмолвным коридорам, вверх по пустынным лестницам, и сердце его пылало от ярости и гнева. Она прикорнула у него на груди, обхватив шею руками. Глаза ее были закрыты, густые ресницы оттеняли смертельную бледность лица, и он было подумал, что она уснула. Она глубоко и ровно дышала, сквозь ткань халата он ощущал биение ее сердца.
Поднявшись по каменным ступеням, он открыл узкую деревянную дверь, за которой оказалась небольшая комната.
Из мебели в ней были только диван, гардероб, умывальник и два кресла, да еще круглый стол, стоявший под небольшим окном, выходившим на Мраморный дворик. Судя по спартанскому убранству комнаты, в ней явно жил холостяк.
Когда Лео осторожно уложил Корделию на диван, она открыла глаза. Сначала в них мелькнуло удивление, потом испуг, но вот мало-помалу взор ее прояснился, и Лео с облегчением понял, что, она совершенно пришла в себя — пустой поначалу взгляд стал осмысленным.
Нагнувшись над ней, он расстегнул ее бархатный халат и, осторожно подведя ей под спину руку, слегка приподнял, чтобы снять его совсем. Пока он осматривал раны, нанесенные Михаэлем, губы ее были плотно сжаты, а глаза мрачны.
Раны эти выглядели не слишком серьезными, но он понимал, что по-настоящему тяжело ранено ее сердце, ее высокий, решительный, кипучий дух.
Под его взглядом Корделия лежала не шелохнувшись, устремив на него глаза, в которых уже не было ни капли страха. Она согрелась, и ужасная дрожь, сотрясавшая ее тело, наконец-то прекратилась. Воздух комнаты, казалось, был наэлектризован яростью Лео и его болью за нее. Когда он касался тела бедняжки или переворачивал ее, мужские руки были нежнее пуха, но глаза горели негодованием.
— Не думаю, что он так же обращался с Эльвирой, — негромко произнесла Корделия. — Она очень отличалась от меня. Скорее всего умная женщина просто не давала ему повода. Я не могу себе представить, чтобы она специально провоцировала его.
Лео не удивило, что она догадалась, какие мысли блуждали сейчас в его голове. Он уже обратил внимание, как проницательна была эта юная девушка, когда дело касалось ее друзей. Он погладил ее по щеке кончиками пальцев, и она улыбнулась в ответ.
— Это из-за того, что я выиграла у него в карты, — сказала она, подняв руку и взяв Лео за кисть, чтобы задержать его ладонь на своем лице. — Он прогнал Матильду потому, что я публично выставила его на посмешище. — Она прижалась лицом к его ладони и поцеловала ее. — Пожалуйста, возьми меня.
Лео сел на диван и, притянув к себе любимую, обнял ее.
Своей хрупкостью она напомнила ему сухой осенний лист.
Ощутив пальцами нежность и теплоту ее кожи, он осторожно переместил одну руку на округлость ее груди. Она прильнула к нему и, подняв руку, начала развязывать шейный платок.
Справившись с узлом, она поцеловала пульсирующую жилку у него на шее. Все ее существо дышало жаждой любви и страстным желанием.
— Мне очень надо, чтобы ты показал мне, как это может быть, — прошептала она, нежно торопя его. — Я хочу убедиться, что любовная страсть не сводится к гнусности или унижению человека. Однажды ты приблизил меня к этому чуду. Покажи же мне теперь все, Лео. Ну пожалуйста, верни меня к жизни, — прошептала она, приподнимая голову и целуя его в губы.
Корделия слегка шевельнулась у него на коленях. Он провел рукой по ее телу, любуясь изысканными формами.
Руки его бережно гладили ее шею. Пальцами нежными, как пух, он стирал с нее грубые отметины, оставленные Михаэлем. Сейчас Лео уже знал, что поступает совершенно правильно: только уничтожив на теле любимой метины Михаэля, он сможет исцелить ее.
От его прикосновений в ее тело, казалось, возвращался дух жизни, всегда обитавший в ней; она раскрывалась навстречу Лео, как бутон под лучами весеннего солнца.
— Ты точно знаешь, что хочешь меня сейчас, милая? — негромко спросил он. — Ведь так недавно он издевался над тобой. Готова ли ты к этому?
Глаза его потемнели, в них теперь нельзя было ничего прочитать, но они, казалось, втягивали в себя все ее существо. Она чувствовала, как кровь запульсировала в жилах от прикосновения его пальцев.
— Ну пожалуйста, — снова произнесла она.
Эти слова прозвучали жалобно и моляще. Желание, горящее в ее взгляде, не оставляло места для сомнений. Она молила его не о буйной страсти, но о нежности, о целительном прикосновении, от которого бы затянулись нанесенные ей раны.
Он провел руками по ее лицу, очертил нежные изгибы скул, мягкие губы. Он боялся причинить ей боль, сделать неловкое движение, испугать ее. Лео ласкал ее трепетными прикосновениями рук, а когда пальцы благоговейно коснулись сосков, он не отрываясь глядел ей в глаза, чтобы при первом же признаке тревоги прервать ласку. Но, не увидев во взгляде любимой ничего подобного, он склонил голову и, поцеловав ее грудь, захватил губами соски и стал их ласкать, то втягивая, то отпуская, пока не почувствовал, как напряглись и затвердели они под его языком.
Голова Корделии склонилась на его грудь, обнаженное тело наискось покоилось у него на коленях. Она чувствовала себя открытой и беззащитной, доступной его взгляду, его губам, его рукам и прекрасно понимала, что эта открытость и беззащитность не только не опасна с Лео, но и необходима как часть восторгов любви. Она лишь подошла к осознанию этих восторгов, но уже совершенно точно знала, что испытает их в полной мере.
Губы его перебрались с ее грудей на ямку в основании шеи.
— Я не знаю, миледи. Месье Брион велел мне прислуживать вам, миледи. Могу я помочь вам сиять платье?
Развернувшись на каблуках, Корделия вышла из салона, слабо освещенного двумя свечами, стоявшими на каминной полке.
— Месье Брион! — изо всех сил позвала она и принялась мерить шагами турецкий ковер, стиснув руки так, что костяшки пальцев побелели. — Княгиня, вы звали меня? — Брион возник из кухни и встревоженно смотрел на княгиню.
— Где Матильда? И что эта девушка делает в моей спальне? — набросилась она на него с вопросами, взволнованная настолько, что даже голос ее изменился.
Мажордом нервно поскреб подбородок.
— Князь велел мне вызвать Элси, с тем чтобы она прислуживала вашей светлости, — объяснил он.
— Но где Матильда? — Она сделала шаг к нему, и он непроизвольно отступил назад.
— Князь сказал, что Матильда должна куда-то уйти, — произнес Брион извиняющимся тоном,
ломая руки под взглядом разъяренной фурии, наступающей на него.
— Куда? Куда она ушла?
Он удрученно покачал головой.
— Князь не сказал этого, миледи.
— Но Матильда должна же была что-нибудь сказать.
Предположение, что Матильда исчезла, не сказав ни слова, казалось совершенно немыслимым.
— Я не видел ее, миледи. Знаю только, что она была в вашей спальне, когда туда зашел перед банкетом князь и разговаривал с ней. С тех пор она исчезла.
Корделия ощутила, что мир вокруг нее погружается в безумие. Этого не могло случиться, все это было наваждением.
— Но ее вещи. Она взяла их с собой?
— По-моему, нет, мадам.
Он с облегчением заметил, что гнев княгини начал стихать. Безумная ярость в ее глазах потухла, голос обрел свой обычный тон и силу.
— Вам ведено куда-нибудь их отправить?
Он покачал головой:
— Нет, мадам. ;
Корделия медленно кивнула:
— Очень хорошо. Благодарю вас.
С этими словами она повернулась и вошла в свою комнату, тихо закрыв за собой дверь.
Элси по-прежнему стояла посередине комнаты, озабоченно глядя на дверь, сквозь которую исчезла — а теперь снова появилась — ее хозяйка.
— Могу я помочь вам, миледи?
Корделия, похоже, не услышала этого вопроса. Она снова принялась мерить шагами комнату, покусывая губы.
Почему Михаэль удалил Матильду? Как он сделал это?
Так просто Матильда ни за Что не покинула бы Корделию.
Он пришел сюда перед началом банкета, после того как она разбила его в пух и прах за карточным столом. И за весь вечер он не обмолвился с ней ни единым словом.
Этот злосчастный банкет начался в здании оперного театра в десять часов вечера и тянулся бесконечно, пока первые лучи зари не окрасили небо. Михаэль сидел рядом с ней, насупившись, едва поддерживая разговоры, которые возникали вокруг них. Окружающие были незнакомы Корделии и, поскольку ее муж не обращался к ней, не делали этого и они.
Корделия чувствовала себя невидимкой в каком-то стягивающемся вокруг нее холодном коконе. И лишь когда наследник престола со своей невестой и в окружении свиты покинули оперу, князь едва слышно холодно приказал ей вернуться в свои апартаменты и ожидать там его прихода.
Корделия не была столь наивна, чтобы предположить возможность выбора, поэтому молча присела в реверансе и удалилась. Войдя в спальню, она сразу же обнаружила исчезновение Матильды. Неожиданность этого удара также входила в расчет Михаэля.
Голова у нее снова разболелась, а тело от усталости дрожало мелкой дрожью. Она оставалась на ногах и в парадной одежде почти двадцать четыре часа, так что тяжесть Дамаска и планки корсета воспринимались как адская пытка. Ей просто необходима была помощь Матильды. Мысли о том, что Михаэль мог сделать с ее няней, гудящим роем носились в голове. Корделии казалось невозможным, чтобы кто-то мог запугать Матильду, вынудить сделать что-то против ее воли.
Но как же ему удалось ее устранить?
— Вам помочь, мадам? — нерешительно спросила Элси.
— Да… очень хорошо, помогите мне, пожалуйста, — рассеянно ответила Корделия.
Обрадованная Элси бросилась к ней и принялась расстегивать и расшнуровывать ее одежду почтительными движениями. Корделия стояла не двигаясь, почти не помогая служанке, вся поглощенная мыслями о том, что произошло.
Потом, закутавшись в белый бархатный халат, который Элси набросила ей на плечи, она присела к туалетному столику и принялась распускать прическу.
— О, я должна помочь вам сделать это, — рванулась к ней Элси. — Мне никогда раньше не приходилось прислуживать дамам, — созналась она, поспешно вынимая шпильки. — Надеюсь, я делаю все правильно.
Взяв с туалетного столика оправленную в слоновую кость щетку, она начала расчесывать густую волну иссиня-черных волос, упавшую на спину Корделии.
Корделия ничего не ответила. Она была вся погружена в свои думы. Матильда не может исчезнуть. Она обязательно проберется к ней, даже если князь запретил ей. Если только она в состоянии физически сделать это.
Дверь за спиной Корделии открылась, и сердце ее дрогнуло. Она взглянула в зеркало. На пороге спальни стоял князь.
Он снял шпагу, но, за исключением этого, по-прежнему был облачен в парадный придворный костюм с золотым гербом Пруссии на лацкане камзола.
Она поплотнее запахнула полы халата и. Встав на ноги, повернулась лицом к нему:
— Где Матильда, милорд?
Эти слова Корделия произнесла совершенно спокойно, лишь глаза ее пылали гневом и презрением. Но в них не было ни тени страха. Она уже пережила свой страх.
— Я заменил вашу служанку, — со змеиной улыбкой произнес он. — Я уже говорил, что вам нужна женщина, более искушенная в своих обязанностях, особенно здесь, в Версале, а не состарившаяся нянька.
— Понятно. — Голос ее по-прежнему звучал ровно. — Правда, Элси сказала мне, что до этого вообще не служила дамам, не говоря уж о Версале. Полагаю, вы решили, что она приобрела опыт каким-то другим путем, например, впитала его с молоком матери или получила во сне.
Бесцветные глаза Михаэля округлились. С минуту он не мог поверить в то, что услышал. Этот оскорбительно-саркастический тон в устах сопливой девчонки и в присутствии служанки! Затем судорога свела его щеку, на лбу забилась жилка, а в глазах появилось мертвенно-холодное выражение.
Корделия поняла, что вызванный ею гнев превосходит все случаи его недовольства, и в груди у нее разлился холодок страха. Она смогла подавить его, заставив себя спокойно выдержать угрозу, исходящую из этих ужасных глаз. Мог ли он сделать ей что-то хуже того, что уже сделал?
— Убирайся отсюда! — бросил князь, повернувшись к оцепеневшей от ужаса Элси.
Та, испуганно ойкнув, уронила на туалетный столик щетку и вылетела из комнаты.
Михаэль закрыл за ней дверь. Потом подошел к Корделии, при его приближении не сдвинувшейся с места. Высоко подняв голову, она с вызовом глядела ему в лицо.
— Клянусь всем святым, — негромко проговорил он, — я сломлю вас, мадам. Укрощу, как своевольную кобылицу.
Распахнув полы ее бархатного халата, он пожирал глазами обнаженное тело, чье совершенство портили лишь следы его предыдущих обладании им.
Спустя час Михаэль вышел из ее комнаты. По дороге в гардеробную он довольно напевал себе под нос, к удивлению лакея, ждавшего его, чтобы уложить в постель. За время, проведенное у Корделии, он не снял с себя одежды, кроме той, что мешала осуществлению его целей, и теперь, все еще что-то мурлыкая, он позволил слуге раздеть себя и со всеми предосторожностями уложить парадный костюм в гардероб. Потом слуга помог князю надеть домашнюю куртку и сложил руки, ожидая дальнейших приказаний своего господина.
— Принеси коньяк и оставь меня.
Слуга повиновался, с поклоном пожелал спокойной ночи и беззвучно вышел из комнаты, благодаря Бога за то, что он больше в этот вечер не нужен князю. Вряд ли он смог бы еще раз вынести те ужасные крики, которые доносились из спальни княгини.
Михаэль осушил бокал одним большим глотком. Достав из кармана куртки ключ, который он автоматически переложил туда из костюма, князь подошел к сундуку, отомкнул его и достал дневник. Наполнив бокал, он стоя просмотрел последние записи. Отхлебнул коньяку и пожевал губами. Смакуя коньяк, он снова ощутил чувство тревоги. Неужели кто-то намеренно открыл замок вчерашним утром? Он не мог себе представить, что это вообще могло случиться. Во всяком случае, ни одна вещь в сундуке не была тронута. Невероятно, чтобы он оказался таким рассеянным, но этому могло быть только одно объяснение — накануне вечером он забыл закрыть замок. Скорее всего он чересчур спешил посетить жену.
Князь прошел в примыкающую к гардеробной спальню и положил дневник на секретер. Потом вернулся к сундуку и достал оттуда том за 1765 год. Перечитывая записи в нем, он все больше мрачнел и плотнее сжимал губы. Судя по записям, Эльвира с каждым днем хорошела, ее красота расцветала как роза. Не этой ли красоте обязан он тем, что превратился в рогоносца?
Захлопнув старый дневник, он снова осушил бокал. Поставил том на законное место в сундуке и вернулся к секретеру. Обмакнув перо в чернильницу, принялся тщательно описывать прошедший день. Написать было о чем, в том числе о церемонии бракосочетания, о словах и поступках членов королевской фамилии, о последующих празднествах. Лишь после этого он перешел к описанию того часа, который провел с женой.
Затем Михаэль аккуратно положил перо на письменный прибор и невидящим взглядом уставился на чернильницу.
Корделия явно выказывала все признаки того, что она становится столь же своевольной женой, как Эльвира. Что ж, с Эльвирой он потерпел поражение. Этой же он не позволит себя одурачить. Девчонку он в конце концов обломает.
Корделия лежала на кровати, свернувшись клубочком, тело ее конвульсивно сотрясалось, из горла вырывались судорожные всхлипы. На этот раз ей пришлось хуже… гораздо хуже, — чем обычно. Если бы он поступил с ней так в припадке ярости, то, наверное, ей было бы легче перенести такое. Но он унижал ее, причинял боль с холодной расчетливостью, низводя ее до положения животного, лишенного души и дара речи, стоящего не больше горсти песка.
Корделия знала, что в самые страшные моменты она кричала, хотя поклялась себе, что не раскроет губ. Теперь эта слабость наполняла ее презрением к себе. Возможно, она заслужила такое обхождение с собой. Даже поощрила его своим трусливым раболепием. Из глубины ее существа поднялась волна тошноты, и она со сдавленным стоном скатилась с кровати, едва успев добраться до ночной вазы. Она увидела себя как бы со стороны, скорчившуюся на полу, выворачиваемую наружу спазмами от шока и отвращения к самой себе.
Дрожащее, запуганное, избитое животное.
Но по мере того как желудок извергал свое содержимое, а холодный туман застилал взор, мозг ее просветлился. Странно, но рвота очистила ее как физически, так и духовно. Она неуверенно встала на ноги и оглянулась вокруг в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть свою наготу. Халат, который он сорвал с нее, лежал на полу. Она закуталась в него. Потом обвела взглядом темную комнату. Смутные очертания мебели проступали сквозь серый сумрак. Окно едва обрисовывалось темным квадратом, но за ним уже различались первые признаки рассвета.
Спать она не могла, как не могла заставить себя снова лечь в, эту постель. Где же Матильда? Только она может ее утешить. Так упавший ребенок инстинктивно ищет мать.
Без какого-нибудь определенного намерения она вышла из спальни, миновала салон и выскользнула в коридор. Свечи в настенных бра освещали безлюдное пространство, и, когда дверь их апартаментов закрылась за ней, она испытала громадное облегчение. Она была свободна. Вырвалась на волю из душной темноты своей тюрьмы. Куда теперь направиться и что делать — об этом не хотелось даже думать. Застонав от боли в изломанном теле, она забралась на широкий подоконник окна, выходящего во внутренний дворик, поудобнее завернулась в халат, опустила голову на согнутые колени и принялась ждать утра. Ждать Матильду.
Лео вышел из-за карточного стола, когда небо окрасилось первыми лучами солнца. Он заметно покачивался от солидной дозы коньяка. Карты и коньяк в обществе друзей были для него единственным спасением от все возрастающего беспокойства, не дающего возможности заснуть. В глубине души он не мог отделить Корделию от Эльвиры. С обеими он был связан некими узами, идентичность которых не мог до сих пор объяснить самому себе. Эльвира была его сестрой, его близнецом. Он самозабвенно любил ее. Он считал себя ответственным за ее благополучие. И теперь его постоянно мучила мысль, что он, возможно, не смог обеспечить ей это благополучие.
Что касается Корделии, чья жизнь случайно на несколько недель пересеклась с его жизнью… Он страстно желал ее, если быть искренним до конца. Но одной только плотской страстью и ответственностью за юную женщину отнюдь не исчерпывались те чувства, которые он питал к Корделии.
Эти смутные думы продолжали роиться в его отуманенной винными парами голове, когда он шел в свою тесную комнату наверху лестницы в северном крыле замка. По какому-то необъяснимому капризу он слегка отклонился от своего пути и поднялся по боковой лестнице, которая выходила в коридор, ведущий к апартаментам князей Саксонских. Чем ближе подходил он к этой двери, тем все большее беспокойство овладевало им. Словно какие-то отвратительные миазмы, исходящие оттуда, растекались по натертому мрамору коридора.
Он миновал двойные двери их апартаментов. Потом, недоуменно дернув плечом, повернулся и направился назад тем же путем, которым пришел сюда. И вдруг резко остановился. Затем сделал несколько осторожных шагов. На широком подоконнике Лео увидел скорчившуюся фигурку. Она была совершенно неподвижна, и он с первого взгляда ее даже не заметил.
Блестящая волна иссиня-черных волос струилась у нее по спине. Лицо было повернуто к окну, голова покоилась на коленях.
— Корделия, — тихо произнес он, опуская ладонь на ее плечо.
Вздрогнув, она повернула к нему голову. Глаза ее были двумя темными провалами на бледном лице, которое выделялось даже на фоне белого халата.
— Я поджидаю Матильду.
Лео нахмурился:
— В коридоре? А где она?
— Я не знаю. Михаэль выгнал ее. Но она не может меня бросить. Я знаю, она не может.
Даже в полумраке он заметил царапину на ее щеке. И осознал наконец то, что так старательно отвергал. Очень осторожно он отвернул ворот ее халата. На нежной коже темными пятнами выделялись следы пальцев. Волна ярости нахлынула на него. Он вспомнил Эльвиру, тень страха в ее глазах. А теперь перед ним сидела Корделия, потухшая, без следа прежней живости, смелости, смеха.
Нагнувшись, он поднял ее с подоконника, прижал к своей груди. Она не произнесла ни слова, когда он понес ее прочь.
Он нес ее по безмолвным коридорам, вверх по пустынным лестницам, и сердце его пылало от ярости и гнева. Она прикорнула у него на груди, обхватив шею руками. Глаза ее были закрыты, густые ресницы оттеняли смертельную бледность лица, и он было подумал, что она уснула. Она глубоко и ровно дышала, сквозь ткань халата он ощущал биение ее сердца.
Поднявшись по каменным ступеням, он открыл узкую деревянную дверь, за которой оказалась небольшая комната.
Из мебели в ней были только диван, гардероб, умывальник и два кресла, да еще круглый стол, стоявший под небольшим окном, выходившим на Мраморный дворик. Судя по спартанскому убранству комнаты, в ней явно жил холостяк.
Когда Лео осторожно уложил Корделию на диван, она открыла глаза. Сначала в них мелькнуло удивление, потом испуг, но вот мало-помалу взор ее прояснился, и Лео с облегчением понял, что, она совершенно пришла в себя — пустой поначалу взгляд стал осмысленным.
Нагнувшись над ней, он расстегнул ее бархатный халат и, осторожно подведя ей под спину руку, слегка приподнял, чтобы снять его совсем. Пока он осматривал раны, нанесенные Михаэлем, губы ее были плотно сжаты, а глаза мрачны.
Раны эти выглядели не слишком серьезными, но он понимал, что по-настоящему тяжело ранено ее сердце, ее высокий, решительный, кипучий дух.
Под его взглядом Корделия лежала не шелохнувшись, устремив на него глаза, в которых уже не было ни капли страха. Она согрелась, и ужасная дрожь, сотрясавшая ее тело, наконец-то прекратилась. Воздух комнаты, казалось, был наэлектризован яростью Лео и его болью за нее. Когда он касался тела бедняжки или переворачивал ее, мужские руки были нежнее пуха, но глаза горели негодованием.
— Не думаю, что он так же обращался с Эльвирой, — негромко произнесла Корделия. — Она очень отличалась от меня. Скорее всего умная женщина просто не давала ему повода. Я не могу себе представить, чтобы она специально провоцировала его.
Лео не удивило, что она догадалась, какие мысли блуждали сейчас в его голове. Он уже обратил внимание, как проницательна была эта юная девушка, когда дело касалось ее друзей. Он погладил ее по щеке кончиками пальцев, и она улыбнулась в ответ.
— Это из-за того, что я выиграла у него в карты, — сказала она, подняв руку и взяв Лео за кисть, чтобы задержать его ладонь на своем лице. — Он прогнал Матильду потому, что я публично выставила его на посмешище. — Она прижалась лицом к его ладони и поцеловала ее. — Пожалуйста, возьми меня.
Лео сел на диван и, притянув к себе любимую, обнял ее.
Своей хрупкостью она напомнила ему сухой осенний лист.
Ощутив пальцами нежность и теплоту ее кожи, он осторожно переместил одну руку на округлость ее груди. Она прильнула к нему и, подняв руку, начала развязывать шейный платок.
Справившись с узлом, она поцеловала пульсирующую жилку у него на шее. Все ее существо дышало жаждой любви и страстным желанием.
— Мне очень надо, чтобы ты показал мне, как это может быть, — прошептала она, нежно торопя его. — Я хочу убедиться, что любовная страсть не сводится к гнусности или унижению человека. Однажды ты приблизил меня к этому чуду. Покажи же мне теперь все, Лео. Ну пожалуйста, верни меня к жизни, — прошептала она, приподнимая голову и целуя его в губы.
Корделия слегка шевельнулась у него на коленях. Он провел рукой по ее телу, любуясь изысканными формами.
Руки его бережно гладили ее шею. Пальцами нежными, как пух, он стирал с нее грубые отметины, оставленные Михаэлем. Сейчас Лео уже знал, что поступает совершенно правильно: только уничтожив на теле любимой метины Михаэля, он сможет исцелить ее.
От его прикосновений в ее тело, казалось, возвращался дух жизни, всегда обитавший в ней; она раскрывалась навстречу Лео, как бутон под лучами весеннего солнца.
— Ты точно знаешь, что хочешь меня сейчас, милая? — негромко спросил он. — Ведь так недавно он издевался над тобой. Готова ли ты к этому?
Глаза его потемнели, в них теперь нельзя было ничего прочитать, но они, казалось, втягивали в себя все ее существо. Она чувствовала, как кровь запульсировала в жилах от прикосновения его пальцев.
— Ну пожалуйста, — снова произнесла она.
Эти слова прозвучали жалобно и моляще. Желание, горящее в ее взгляде, не оставляло места для сомнений. Она молила его не о буйной страсти, но о нежности, о целительном прикосновении, от которого бы затянулись нанесенные ей раны.
Он провел руками по ее лицу, очертил нежные изгибы скул, мягкие губы. Он боялся причинить ей боль, сделать неловкое движение, испугать ее. Лео ласкал ее трепетными прикосновениями рук, а когда пальцы благоговейно коснулись сосков, он не отрываясь глядел ей в глаза, чтобы при первом же признаке тревоги прервать ласку. Но, не увидев во взгляде любимой ничего подобного, он склонил голову и, поцеловав ее грудь, захватил губами соски и стал их ласкать, то втягивая, то отпуская, пока не почувствовал, как напряглись и затвердели они под его языком.
Голова Корделии склонилась на его грудь, обнаженное тело наискось покоилось у него на коленях. Она чувствовала себя открытой и беззащитной, доступной его взгляду, его губам, его рукам и прекрасно понимала, что эта открытость и беззащитность не только не опасна с Лео, но и необходима как часть восторгов любви. Она лишь подошла к осознанию этих восторгов, но уже совершенно точно знала, что испытает их в полной мере.
Губы его перебрались с ее грудей на ямку в основании шеи.