– Знаете, полковник, – начал он, – похоже, что нам с вами пора уладить наши финансовые отношения.
   – Что? – Старый Баярд на минуту отвлекся от знакомых возделанных полей и сияющих голубых холмов на горизонте.
   – Я говорю, похоже, что нам с вами пора уже немножко позаботиться насчет наличных.
   – Премного благодарен, Саймон, – отвечал ему старый Баярд, – но мне деньги сейчас не нужны. Но все равно, премного тебе благодарен.
   Саймон весело рассмеялся.
   – Ну и шутник же вы, полковник. Еще бы такому богачу нужны были деньги! – Он снова рассмеялся коротким елейным смешком. – Да, сэр, шутник вы, да и только.
   Потом он перестал смеяться, и на минуту все его внимание поглотили лошади. Это были гладкие широкозадые близнецы по кличке Рузвельт и Тафт[64].
   – Эй, Тафт, смотри не сдохни от лени!
   Старый Баярд сидел, глядя на его обезьянью голову с лихо заломленным цилиндром на макушке. Саймон снова повернул к нему сморщенную добродушную физиономию.
   – Но теперь нам надо обязательно как-то утихомирить этих черномазых.
   – А что они сделали? Неужели они не могут найти человека, который бы взял у них деньги?
   – Тут, сэр, дело вот какое, – пояснил Саймон. – Тут как-то все не так. Видите ли, они собирали деньги на постройку церкви вместо той, которая сгорела, и когда они эти деньги собрали, они отдали их мне – потому как я состою членом церковного совета и принадлежу к самому знатному семейству в округе. Это было еще на прошлое рождество, а теперь они требуют деньги обратно.
   – Странно, – сказал старый Баярд.
   – Да, сэр, – с готовностью согласился Саймон, – Вот и мне тоже так показалось.
   – Ну, что ж, раз они так настаивают, отдай им эти деньги, и дело с концом.
   – В том-то и загвоздка, – доверительным тоном сообщил Саймон и, вновь повернув голову, тихо и мелодраматично взорвал свою бомбу: – Денег-то ведь этих нет.
   – Черт побери, так я и знал, – отвечал старый Ба-ярд, мигом утратив свой легкомысленный тон. – Где же они?
   – Я их дал взаймы. – Саймон все еще говорил доверительным тоном, с видом человека, неприятно удивленного непроходимой людскою тупостью. – А теперь эти черномазые говорят, будто я их украл.
   – Уж не хочешь ли ты сказать, что взял на хранение чужие деньги, а потом одолжил их кому-то другому?
   – Но ведь вы же это каждый день делаете, – отвечал Саймон. – Это же ваш бизнес – деньги одалживать.
   Старый Баярд яростно фыркнул.
   – Немедленно забери деньги и верни их этим черномазым, а не то угодишь в тюрьму, слышишь?
   – Вы рассуждаете так же, как эти нахальные городские черномазые, – обиженно возразил Саймон. – Но ведь эти деньги отданы взаймы, – напомнил он хозяину.
   – Забери их обратно. Разве ты не получил под них никакого обеспечения?
   – Чего?
   – Чего-нибудь, имеющего ту же стоимость, чтобы держать у себя, пока эти деньги не выплатят обратно.
   – Да, сэр, это я получил. – Саймон усмехнулся елейным, сатирическим, благодушным, полным невысказанных намеков смешком. – Да, сэр, это я получил, как не получить. Только я не знал, что оно обеспечение называется. Нет, сэр, не знал.
   – Ты что же, отдал эти деньги какой-нибудь черномазой красотке? – настаивал старый Баярд.
   – Дело было так, сэр… – начал Саймон, но собеседник тут же его перебил:
   – Ах ты, черт тебя возьми! И теперь ты хочешь, чтоб я заплатил эти деньги? Сколько их там было?
   – Я точно не помню. Эти черномазые говорят, будто там было не то семьдесят, не то девяносто долларов. Только вы им не верьте. Дайте им сколько, по-вашему, надо, они и успокоятся.
   – Будь я проклят, если я им дам хоть что-нибудь. Пусть вытрясут эти деньги из твоей никчемной шкуры или отправят тебя в тюрьму – как им заблагорассудится, но будь я проклят, если я им хоть единый цент заплачу.
   – Что вы, полковник,: да неужто вы допустите, чтобы эти городские черномазые обвинили члена вашего семейства в воровстве?
   – Погоняй! – завопил старый Баярд.
   Саймон повернулся на сиденье, гикнул на лошадей и поехал дальше, направив сигару под немыслимым углом к полям своего цилиндра, широко расставив локти, лихо размахивая хлыстом и то и дело бросая снисходительные, полные презрения взгляды на черномазых, работавших на хлопковых полях.
 
   Старик Фолз закрыл крышкой жестянку с мазью, аккуратно протер ее тряпкой, опустился на колени возле холодного камина и поднес к тряпке спичку.
   – Не иначе как эти доктора все твердят, что оно вас прикончит? – полюбопытствовал он.
   Старый Баярд вытянул ноги на каминную решетку, поднес спичку к сигаре, и от спички в глазах его заплясали два веселых огонька. Он выбросил спичку и усмехнулся.
   Старик Фолз смотрел, как пламя лениво охватывает тряпку и столбик едкого желтоватого дыма курчавится в неподвижном воздухе.
   – Человек должен иной раз для своего же блага подойти да и плюнуть прямо в лицо погибели. Он должен вроде бы навострить самого себя, ну как топор на точиле, – сказал он, сидя на корточках перед завитками едкого дыма, словно совершая какой-то языческий ритуал в миниатюре. – Если человек иной раз глянет погибели прямо в лицо, она его не тронет, пока не придет его час. Погибель, она любит ножом в спину пырнуть.
   – Что? – спросил старый Баярд.
   Старик Фолз поднялся и аккуратно стряхнул с колен пыль.
   – Погибель – она как всякий трус, – прокричал он. – Она не тронет того, кто ей прямо в глаза смотрит, лишь бы он не подходил к ней слишком близко. Родитель ваш это знал. Он стоял в дверях лавки в тот день, когда эти два саквояжника-янки[65] в семьдесят втором году привели черномазых голосовать. Стоял там в своем двубортном сюртуке и в касторовой шляпе, когда все остальные уже ушли, скрестил руки и смотрел, как эти два миссурийца тащили черномазых по дороге к той самой лавке, стоял прямо в дверях, а те два саквояжника засунули руки в карманы и все пятились да пятились назад, пока совсем не отошли от черномазых, и ругали его, на чем свет стоит. А он себе все стоял – вот таким вот манером.
   Он скрестил на груди руки, и на мгновенье старый Баярд словно сквозь затуманенное стекло увидел ту знакомую и дерзкую фигуру, которую старик в доношенном комбинезоне умудрился каким-то образом принести в жертву и сберечь в вакууме беззаветной отрешенности от самого себя.
   – А когда они пошли назад по дороге, полковник повернулся в дверях, взял ящик для баллотировки, поставил у себя между ног и говорит: «Вы, черномазые, пришли сюда голосовать? Ну, что ж, заходите и голосуйте».
   Когда они разбежались кто куда, он два раза пальнул в воздух из своего дьявольского дерринджера, потом снова его зарядил и пошел к мисс Уинтерботом, где эти двое стояли на квартире. Снял он свою касторовую шляпу и говорит: «Сударыня, я бы хотел обсудить кой-какие дела с вашими квартирантами. Разрешите». Тут он снова надел шляпу и зашагал по лестнице наверх, спокойно так, как на параде, а мисс Уинтерботом, та только рот от удивления разинула. Входит он прямо в комнату, а они сидят за столом, глядят на дверь, а пистолеты ихние на столе перед ними разложены.
   Как услыхали мы с улицы три выстрела, так сразу же в дом и кинулись. Глядим, стоит мисс Уинтерботом, наверх глаза пялит, а тут и сам полковник по лестнице спускается – шляпа набекрень, шагает спокойно, будто присяжный в суде, и манишку платком вытирает. И мы тут стоим и на него смотрим. Остановился он перед мисс Уинтерботом, снова снял шляпу и говорит: «Сударыня, я был вынужден произвести значительный беспорядок в одной из ваших комнат для гостей. Прошу вас принять мои извинения. Прикажите вашей черномазой все это убрать, а счет пришлите, пожалуйста, мне. Еще раз приношу извинения, что мне пришлось истребить эту нечисть в вашем доме, сударыня. Доброе утро, джентльмены», – сказал он нам, снова надел свою шляпу да и вышел вон.
   – И, знаете, Баярд, – добавил в заключение старик Фолз, – я даже немножко позавидовал тем двум северянам, провалиться мне на этом месте, если я вру. Человек может взять себе жену и долго с нею жить, но все равно она -ему не родня. А вот парень, что тебя родил или на тот свет отправил…
 
   Притаившись за дверью, Саймон слышал неумолчные раскаты сердитых голосов мисс Дженни и старого Баярда; потом, когда они перешли в кабинет, а он отправился на кухню, где Элнора, Кэспи и Айсом ждали его за столом, волны гнева мисс Дженни, разбивавшиеся о неколебимое, как утес, упорство старого Баярда, доносились уже более глухо, словно рокот далекого прибоя.
   – О чем это они спорят? Опять ты чего-нибудь натворил? – спросил Кэспи у племянника.
   Айсом, размеренно работавший челюстями, поднял на него спокойные глаза.
   – Нет, сэр, – пробурчал он. – Ничего я не натворил.
   – Они вроде немножко притихли. А отец что делает, Элнора?
   – Он там в прихожей, слушает. Айсом, сходи, позови его ужинать, а то мне пора кухню убирать.
   Айсом поднялся и, не переставая жевать, вышел из кухни. Неумолчный гул двух голосов усилился, и, подойдя к деду, бесформенная фигура которого, словно взъерошенная старая птица, торчала в темном коридоре, Айсом смог разобрать слова: яд… кровь… по-твоему, можно отрезать голову и тем ее вылечить… дурак намазал тебе ногу… лицо… голову… ну и умирай на здоровье… умирай от собственного ослиного упрямства… сначала еще полежишь-помучаешься…
   – Вы с этим проклятым доктором сведете меня в могилу. – Голос старого Баярда временно заглушил голос мисс Дженни. – Билл Фолз меня не убьет. В городе я из-за этого проклятого болвана ни минуты не могу спокойно посидеть на стуле, он только и знает, что шататься вокруг с разочарованным видом от того, что я все еще жив и здоров. А когда я приезжаю домой, где его нет, ты мне даже поужинать спокойно не даешь. Суешь мне под нос кучу дурацких разноцветных картинок, на которых какой-то идиот изобразил человеческие внутренности.
   – Кто это скоро помрет, пап? – шепотом спросил Айсом.
   Саймон обернулся:
   – А ты чего тут слоняешься? Ступай на кухню, где тебе место.
   – Ужин стынет, – отвечал Айсом. – Кто помирает?
   – Никто не помирает. Разве умирающие так вопят? Ступай на свое место, парень.
   Они прошли через прихожую и вернулись на кухню. Сзади яростно бушевали голоса, слегка приглушенные стенами, но все еще недвусмысленно сердитые, как и прежде.
   – И чего они все спорят? – спросил Кэспи, усердно работая челюстями.
   – Не твоего ума дело. Ты не суйся – белые люди сами разберутся, – отвечал ему Саймен. Он уселся за стол; Элнора встала, налила чашку кофе из кофейника, стоящего на плите, и подала ему. – У белых людей тоже есть заботы, как и у черномазых. Подай-ка мне мясо, парень.
   С наступлением ночи буря утихла; прекратив боевые действия как бы по обоюдному согласию, обе стороны, надежно окопавшись, назавтра вновь атаковали друг друга за ужином. И так продолжалось каждый вечер вплоть до начала второй недели июля, когда наконец на шестой день после того, как молодого Баярда привезли домой со сломанными ребрами, мисс Дженни со старым Баярдом и доктором Олфордом отправились в Мемфис на консультацию к знаменитому специалисту по болезням крови и желез, с которым доктор Олфорд – не без труда – заранее условился. Молодой Баярд лежал наверху в гипсе, но Нарцисса Бенбоу обещала днем приехать с ним посидеть.
   Вдвоем с доктором мисс Дженни посадила старого Баярда на утренний поезд, хотя он все еще бранился, упираясь как упрямый, сбитый с толку вол. В вагоне оказалось несколько знакомых, которые, увидев их в обществе доктора Олфорда, принялись выражать свое удивление и сочувствие. Воспользовавшись этим, старый Баярд снова попытался настоять на своем, но мисс Дженни не обращала никакого внимания на его яростное ворчанье.
   Словно сердито надувшегося мальчугана, они отвели его в клинику, где их должен был принять специалист, и все трое уселись в комнате, напоминавшей холл дешевой летней гостиницы, среди тихих, переговаривающихся шепотом людей, шелестящих страницами газет и журналов. Ждать пришлось долго.
   Время от времени доктор Олфорд атаковал непроницаемо любезную даму, сидевшую за коммутатором, которая неизменно отбивала его натиск, возвращался обратно и с натянутым, чопорным видом усаживался возле своего пациента, чувствуя, что с каждой минутой падает в глазах мисс Дженни. Старый Баярд постепенно тоже присмирел, хотя иногда с робкой надеждой в голосе принимался снова ворчать на мисс Дженни.
   – Ах, перестань ругаться, – перебила она его наконец. – Никуда ты теперь не уйдешь. Возьми газету и сиди смирно.
   Но вот в приемную энергичным шагом вошел специалист и направился к даме у коммутатора; увидев его, доктор Олфорд встал и двинулся к нему. Специалист, энергичный, щеголеватый мужчина, быстрые резкие движения которого напоминали выпады фехтовальщика, обернулся и при этом чуть не наступил на доктора Олфорда. Он бросил на доктора Олфорда тусклый досадливый взгляд, затем пожал ему руку и скороговоркой обрушил на него град сухих отрывистых слов: «Минута в минуту. Точность. Отлично. Больная здесь? Переезд перенесла благополучно?»
   – Да, доктор. Он…
   – Хорошо, хорошо. Разделась и готова?
   – Больной…
   – Минуточку. – Специалист обернулся. – А, миссис Смит.
   – Да, доктор.
   Дама у коммутатора не подняла головы, и тут в приемную вошел другой специалист по каким-то болезням – высокого роста, с величественным таинственным видом королевского гробовщика; он отстранил доктора Олфорда, и обе знаменитости громко залопотали, между тем как доктор Олфорд, вежливо вытянувшись, в полном небрежении стоял рядом, весь кипя от ярости и чувствуя, что с каждой минутой мнение мисс Дженни об его профессиональном статусе становится все ниже и ниже. Когда оба специалиста закончили разговор, доктор Олфорд подвел своего врача к пациенту.
   – Вы сказали, что ваша больная готова? Хорошо, хорошо. Не будем терять время. Обедаю сегодня в городе. Вы уже обедали?
   – Нет еще, доктор. Но больной…
   – Нет еще, – согласился специалист. – Впрочем, времени достаточно.
   Он стремительно повернулся к завешенной шторою двери, однако доктор Олфорд твердо, но вежливо взял его под руку и остановил. Старый Баярд читал газету. Мисс Дженни бесстрастно наблюдала за происходящим. Шляпа торчала у нее на самой макушке.
   – Миссис Дю Пре, полковник Сарторис, это доктор Брандт, – сказал доктор Олфорд. – Полковник Сарторис – ваш…
   – Здравствуйте, здравствуйте. Привезли больную? Дочь? Внучка?
   Старый Баярд поднял голову.
   – Что? – прокричал он, приложив ладонь трубочкой к уху, и увидел, что специалист, широко открыв глаза, смотрит на его лицо.
   – Что это у вас на лице? – спросил он, рывком выбросил вперед руку и дотронулся до почерневшего нароста. Нарост мгновенно отвалился, а на морщинистой, но чистой щеке Баярда осталось круглое пятно, розовое и гладкое, как кожа грудного младенца.
   Вечером, сидя в поезде, старый Баярд, погрузившись в глубокую задумчивость, долгое время молчал.
   – Какое сегодня число, Дженни? – неожиданно спросил он.
   – Девятое, а что? – отвечала мисс Дженни. Старый Баярд досидел еще немного. Потом он встал и сказал:
   – Схожу выкурю сигару. Надеюсь, табак мне не повредит, доктор?
   Три недели спустя от специалиста пришел счет на пятьдесят долларов.
   – Теперь понятно, чем он так знаменит, – ледяным тоном произнесла мисс Дженни и, обращаясь к племяннику, добавила: – Благодари свою звезду, что он всю голову с тебя не снял.
   С этих пор она обращается с доктором Олфордом покровительственно и сурово, старика Фолза приветствует кратчайшим ледяным кивком и горделиво шествует дальше, а с Люшем Пибоди не разговаривает вовсе.

7

   Со свежего жаркого утреннего воздуха она вошла в прохладную прихожую, где Саймон с важным видом собственника суетливо смахивал метелкой пыль.
   – Они сегодня в Мемфис уехали, – сказал он, кивнув ей головой. – Но мистер Баярд вас ждет. Идите прямо наверх, мисс.
   – Спасибо, – отвечала она и пошла наверх, оставив его деловито пересыпать пыль с одной поверхности на другую и обратно. Поднявшись по лестнице, она попала в ровную струю сквозняка, тянувшего из открытых дверей на другом конце прихожей. Сквозь эти двери виднелся отрезок голубых холмов и белесое, как соль, небо. Возле дверей в комнату Баярда она остановилась и постояла немного, крепко прижав к груди книгу.
   Несмотря на возню Саймона внизу, в доме, который в отсутствие шумной и деятельной мисс Дженни утратил свойственную ему атмосферу спокойной уверенности, царила несколько даже зловещая тишина. Откуда-то издали, со двора, до Нарциссы доносились какие-то слабые звуки; их глухие сонные отголоски вливались в дом на волнах живительного июльского ветерка.
   Но из комнаты, перед которой она стояла, не слышалось ни малейшего звука вообще. Быть может, он уснул; и когда первоначальное побуждение, заставившее ее приехать сюда несмотря на отсутствие мисс Дженни, – данное слово и стойкость ее безрассудного сердца, – сослужив свою службу, покинуло ее, она остановилась за дверью, надеясь, что он уснул и проспит весь день до вечера.
   Однако ей придется войти в комнату посмотреть, спит он или нет, и она прикоснулась руками к лицу, словно этим жестом можно было вернуть себе обычное выражение безмятежного покоя – специально для него – и вошла.
   – Саймон? – спросил Баярд. Он лежал на спине, подложив под голову руки и глядя в окно на противоположной стене, и Нарцисса молча остановилась в дверях. Не услышав ответа, он поднял голову и посмотрел на нее своим мрачным, тяжелым взглядом. – Черт побери, вот уж не думал, что вы сегодня приедете.
   – Как вы себя чувствуете? – спросила она.
   – Ведь стоит тете Дженни выйти из комнаты, как вы уже одной ногой за дверью, – продолжал он. – Это она велела вам приехать?
   – Она просила меня с вами посидеть. Ей не хочется, чтоб вы оставались весь день с одним только Саймоном. Вам сегодня лучше?
   – Ах, вот оно что, – протянул оа – Может, вы, в таком случае, присядете?
   Ее стул стоял в углу. Она подвинула его к кровати. Он смотрел, как она поворачивает стул и садится.
   – Что вы об этом думаете? – спросил он.
   – О чем?
   – О том, что приезжаете сюда со мной сидеть?
   – Я привезла новую книгу, – сказала она, – Только что получила. Надеюсь, она вам понравится.
   – Надеюсь, – без особой уверенности согласился он. – Пожалуй, скоро какая-нибудь из них мне и в самом деле понравится. Однако что вы все-таки думаете о том, что приехали сюда сегодня?
   – Я думаю, что больного нельзя оставлять одного с неграми, – сказала она, склонившись над книгой. – Эта книга называется…
   – Почему бы тогда не нанять сиделку? Охота вам ездить в такую даль.
   Она наконец посмотрела на него своими серьезными, полными отчаяния глазами.
   – Зачем вы приезжаете, если вам не хочется? – настаивал он.
   – Мне это не трудно, – ответила она и открыла книгу. – Она называется…
   – Бросьте, – перебил он. – Мне и так придется целый день слушать этот вздор. Давайте немножко поговорим.
   Но Нарцисса не поднимала головы, и руки ее все еще лежали на раскрытой книге, – Почему вы боитесь со мной разговаривать?
   – Боюсь? – удивилась она. Может, вы хотите, чтобы я ушла?
   – Что? Нет, черт побери. Я хочу, чтоб вы хоть раз нечеловечески со мной поговорили. Подите сюда.
   Она не поднимала глаз и отгородилась от него руками, как будто он не лежал беспомощно на спине на расстоянии двух ярдов.
   – Подойдите поближе! – скомандовал он. Она встала и крепко вцепилась в книгу.
   – Я ухожу, – сказала она. – Я велю Саймону быть поблизости, чтоб он услышал, если вы его позовете. До свидания.
   – Подождите! – воскликнул он. Она быстро пошла к дверям.
   – До свидания.
   – Но вы же только что сами сказали, что нельзя оставлять меня одного с черномазыми.
   Она помедлила у дверей, и он с холодной хитростью добавил:
   – Ведь тетя Дженни просила вас со мной посидеть. Что ж я ей теперь скажу? Почему вы боитесь человека, который лежит на спине в чугунной смирительной рубашке?
   Но она только смотрела на него своими спокойными безнадежными глазами.
   – Ну, раз так, то идите. – Голова Баярда дернулась на подушке, он снова уставился в окно, и тогда Нарцисса вернулась и села. Он кротко спросил: – Как называется эта книга? – и, услыхав ответ, сказал: – Ну, ладно, читайте. Я все равно скоро усну.
   Она раскрыла книгу и стала скороговоркой читать, словно прячась за ширмой слов, которую воздвигал между ними ее голос. Она читала, склонив голову над книгой и чувствуя, как проходит время, с которым она, казалось, старается бежать наперегонки. Баярд не шевелился. Она дочитала фразу и, не поднимая головы, умолкла, но он тотчас заговорил:
   – Читайте дальше, я не сплю. Может, на этот раз мне больше повезет.
   Близился полдень. Где-то каждые пятнадцать минут били часы, и во всем доме не слышалось больше ни звука. Саймон давно уже прекратил свою возню в прихожей, но иногда до Нарциссы доносилось какое-то глухое, невнятное бормотанье. Листья на ветке за окном висели неподвижно, и в знойном воздухе сливалось в сонный гул множество разнообразных звуков – голоса негров, чавканье животных на скотном дворе, ритмичные стоны водяного насоса, нестройное кудахтанье кур в саду под окном и нечленораздельные крики Айсома, который их разгонял.
   Баярд уснул, и когда Нарцисса это поняла, она поняла также, что сама не заметила, как перестала читать. Она сидела, держа на коленях раскрытую книгу, слова которой не оставили никакого следа у нее в голове, и смотрела на его спокойное лицо. Оно опять напоминало бронзовую маску, с которой болезнь смыла неистовый пыл страстей, но эти страсти, лишь слегка облагороженные, все еще дремали где-то в глубине.
   …Она отвернулась от него и, уронив неподвижные руки на страницы раскрытой книги, стала смотреть в окно. Занавески не шевелились. Горячие пальцы солнца перебирали неподвижные листья на ветке, наискосок пересекавшей оконную раму, а сама Нарцисса как будто утратила все признаки жизни – она дышала так тихо, что легкая ткань ее платья совсем не колебалась на груди, – сидела и думала, что вожделенный покой ей суждено обрести лишь в таком мире, где совсем не будет мужчин.
   Часы пробили двенадцать. На лестнице тотчас же послышалось тяжелое хриплое дыхание, и, прокравшись по прихожей, словно огромная крыса, в дверь просунул голову Саймон, напоминавший прародителя всех обезьян.
   – Он еще спит? – хриплым шепотом спросил он.
   – Тш-ш. – Нарцисса предостерегающе подняла руку.
   Саймон на цыпочках вошел в комнату, пыхтя и шаркая ногами.
   – Тише, – быстро проговорила Нарцисса, – ты его разбудишь.
   – Обед готов, – тем же хриплым шепотом возвестил Саймон.
   – Неужели нельзя подождать, пока он проснется? – прошептала Нарцисса и встала, чтоб его остановить, но он уже прокрался к столу и начал неловко рыться в стопке книг, которые в конце концов с грохотом рухнули на пол. Баярд открыл глаза.
   – О господи, – сказал он. – Ты уже опять.
   – Похоже, что мы с мисс Бенбоу так-таки его разбудили! – в притворном ужасе воскликнул Саймон.
   – Не понимаю, почему ты не можешь спокойно смотреть, как человек лежит с закрытыми глазами, – сказал Баярд. – Слава богу, что вы не размножаетесь, как москиты.
   – Вы его только послушайте, – отвечал Саймонт. – Ложится спать – ворчит, просыпается – опять ворчит. Элнора вам обед приготовила.
   – Почему ж ты его не принес? – спросил Баярд. – И для мисс Бенбоу тоже. Но может быть, вы предпочитаете обедать внизу?
   Всеми своими движениями Саймон являл карикатуру на самого себя. Теперь он принял вид оскорбленного достоинства.
   – Столовая – вот подобающее место для гостей, – произнес он.
   – Да, да, – сказала Нарцисса. – Я пойду вниз. Не надо доставлять Саймону столько хлопот.
   – Никаких хлопот нет, – отвечал Саймон, – да только это…
   – Я спущусь вниз, а ты ступай и принеси поднос мистеру Баярду, – сказала Нарцисса.
   – Да, мэм, – отвечал Саймон, направляясь к двери. – Вы можете спускаться вниз. Элнора сразу же вам подаст.
   С этими словами он вышел из комнаты.
   – Я пыталась… – начала Нарцисса.
   – Знаю, – перебил ее Баярд, – он никому не даст поспать в обеденное время. А вы лучше скорей идите обедать, а то он утащит все обратно на кухню. И ради меня можете не торопиться.
   – Можете не торопиться? Что вы этим хотите сказать? – Она остановилась у дверей.
   – Вы, наверное, уже устали.
   – Ах, вот оно что, – отозвалась она и постояла еще немного, погрузившись в свое тихое отчаяние.
   – Послушайте, – сказал он вдруг. – Вы что, плохо себя чувствуете? Может, вам лучше уехать домой?
   – Нет, – отвечала она, выходя из комнаты. – Я скоро приду.
   Она в одиночестве сидела за столом в сумрачной столовой, а Саймон, отправив Айсома с подносом наверх к Баярду, суетился вокруг, усердно потчевал ее различными блюдами или, прислонясь к буфету, произносил бессвязный монолог, который не имел начала и едва ли мог когда-нибудь прийти к концу. Монолог этот непринужденно лился у нее за спиной, пока она шла через прихожую, а когда она остановилась у парадной двери, он все еще продолжался сам по себе, словно зачарованный самим фактом своего существования и приводимый в движение своею собственной инерцией.