Фомичев Сергей. Пророчество Предславы

   Сокол ещё самую малость придержал Игреца, позволив княжеской лошади поравняться с ним.
   — Здравствуй чародей, куда путь держишь? — задыхаясь от бешеной скачки, спросил Борис. — Ну и конь у тебя…
   — Здравствуй князь, — сказал Сокол. — Ты чего один?
   — Да сбежал я от них, — успокоив дыхание, поведал Борис. — Отец женить меня задумал. На литовской княжне, Марии, дочке Ольгерда. Ну, мне и захотелось взглянуть на невесту до свадьбы. Увидеть, какая она собой. Красива или, быть может, уродина…
   Сокол не удержался от улыбки.
   — А если уродина, то что? Против отца пойдёшь?
   — Нет, не пойду, конечно. Но взглянуть страсть как охота. Так бы меня не отпустили, вот я и сбежал от Румянца с Тимофеем, обманул их. Они в Суздале остались, а я сюда.
   — Сумасшедший, — проворчал Сокол.
   — А ты куда всё-таки? — переспросил Борис.
   — Пока в Псков, а там видно будет, — ответил чародей.
   — Так нам по пути, значит? — обрадовался юноша.
   Ну что тут скажешь?
   — Получается, по пути… — буркнул чародей.
   — Славно, — сказал Борис. — А то мне уж и не по себе стало, одному-то. С попутчиком и дорога короче.
   — Это, смотря с каким попутчиком, — возразил Сокол. — Я ведь не на прогулку в Псков еду. Там такое творится, что и не знаю, сможешь ли ты до невесты своей добраться. Думаю тебе лучше кружным путём отправиться. А то и вовсе домой вернуться…
   — Ух, ты! — восхищённо сказал Борис. — Неужто с крестоносцами опять свара какая?
   — Стал бы я на дурную войну ехать… — хмыкнул чародей.
   — А что тогда?
   — Сам толком не знаю, — признался Сокол. — Но что-то серьёзное. То ли тварь безумная в наш мир вылезла, то ли бог мятежный пожаловал, а может другая какая напасть. Узнать надо, вот я и еду…
   — Так тебе может помощь, какая понадобится? — охотно предложил княжич.
   — Спасибо, но не думаю, что в твоих силах мне в этом помочь…
   — Кто знает… — улыбнулся Борис. — По крайней мере, провожу тебя до Пскова, а там и до Тракая недалеко.
   — Воля твоя, княжич, — серьёзно произнёс Сокол. — Воля твоя…
   Равняясь на лошадь Бориса, они, как показалось чародею, плелись теперь еле-еле. Но опоздать он больше не боялся — дорога подходила к концу.

* * *

   Завидев стены Порхова, Сокол остановился. Снял седельную сумку и, к великому удивлению Бориса, отпустил Игреца, который тут же, не мешкая скрылся в лесу.
   — Зачем ты спешился? — спросил княжич. — Зачем отослал коня? Да какого! Признаться, мне ещё не встречалось столь прекрасное животное. Или он у тебя учёный и вернётся по первому зову?
   — Это не мой конь, — ответил Сокол, перекладывая сумку на лошадь Бориса. — И он не вернётся. Я обещал отпустить его до того, как столкнусь с опасностью. И, думаю, время пришло.
   — Ух ты, значит в Порхове нас ждёт опасность? — взбодрился Борис.
   — В Порхове? — переспросил Сокол. — Полагаю, что нет. Но сразу за ним вполне возможно.
 
   В городе Сокол решил остановиться на целый день. Ему требовалось время, чтобы подумать и отдохнуть перед последним переходом. Поэтому, миновав ворота, они, по совету стражника, отправились в ближайший постоялый двор.
   Он оказался огромен, как княжеские палаты. Несколько высоких домов выходили на общий двор, где скопились десятки повозок и груды всевозможной клади. Проезжего народу из разных мест собралось сущее вавилонское столпотворение. Отовсюду слышались иноземные языки, не всегда понятные говоры. Люди громко спорили между собой, кричали на слуг. Слуги суетились, бегали из дома в дом, таскали еду, бочки, мешки. На летней поварне, устроенной прямо во дворе, кипели большие котлы, а на вертеле жарилась кабанья туша. Запах еды перемежался с вонью устроенного рядом отхожего места.
   Борис недовольно поморщился и сказал:
   — Шумно здесь что-то.
   Два немца стояли утёсами среди этого безумия, спокойно наблюдая за перевалкой груза с повозки в амбар. Сокол подошёл и спросил что-то на их языке. Немцы встрепенулись, принялись наперебой отвечать чародею, показывая то на один из гостиных домов, то куда-то в сторону города.
   — Что они тебе сказали? — полюбопытствовал Борис, как только Сокол вернулся.
   — Я узнал, как найти хозяина и где купить лошадь, — ответил тот.
 
   Хозяин, заросший волосами мужичок по имени Лукич, буквально вертелся на пупе, стараясь угодить постояльцам и одновременно проследить за всеми своими слугами. Это ему вполне удавалось, и он намётанным глазом сразу приметил новых гостей.
   — Что угодно, уважаемые? — добродушно улыбнулся он.
   — Комнату, — коротко ответил Сокол.
   — И подальше от шума, — добавил Борис.
   — У вас повозка? — спросил хозяин. — Лошади? Слуги?
   — Только лошадь, — ответил Сокол. — К вечеру, возможно, ещё одна прибавится…
   — Отлично! — воскликнул хозяин с таким видом, будто лишней подводы его двор уже не осилил бы. — Пойдёмте, я покажу вам свободные комнаты.
   Таковых оказалось немного. А цена за них просилась Лукичом немалая. Но Сокол с Борисом, выбрав опрятную комнатку подальше от двора, не торговались. Сверх того заказали обед и сразу за всё заплатили. Может быть зря — получив плату вперёд, Лукич как-то сразу поостыл к дорогим гостям, наскоро раскланялся и умчался по делам.
   — Вот пройдоха! — только и сказал Борис.

* * *

   После обеда Сокол сходил в город и, вернувшись, поставил в стойло нового коня. Конь оказался не из лучших, но чародею немного оставалось путешествовать. Что до обратного пути, то о нём он пока не думал.
   Вечером шумный двор и вовсе встал на уши — в Порхов прибыл большой отряд новгородских вельмож. Господа попались требовательные и подтверждали свою власть мощным криком и тычками недостаточно расторопным слугам. Перепало и хозяину. Гвалт долетал до самых дальних комнат и когда слуга принёс ужин, чародей спросил, кто мол там такой важный прибыл.
   — Поезд новгородского архиепископа Василия, — доложил с почтением слуга. — С ним десяток воинов, монахи, священники и скоморох.
   — Неужели? — удивился Сокол. — Сам Калика пожаловал? И где же он остановился?
   — Они заняли целиком два дома, что по левую руку от вашего, — ответил слуга, расставляя по столу блюда. — Но беспокоить не велели. И к владыке никого не подпускают.
   — Что, охраняют архиепископа? — спросил Сокол.
   — Не то слово, — охотно поддержал разговор слуга. — Воины на входе стоят, все в железе, что твои витязи. На нашего брата рычат, а прочих любопытных и вовсе в шею гонят.
   — Ну, это мы ещё посмотрим, — возразил чародей, набрасывая на себя плащ.
   Княжич встрепенулся.
   — Ужинай без меня, — сказал ему Сокол. — Пойду, навещу моего старого друга.
   Борис недовольно фыркнул, но ничего не сказал. Когда Сокол вышел, он пожевал немного мяса с овощами и, не раздеваясь, улёгся на кровать. Спать ещё не хотелось. Раскрыв прихваченную у брата книгу, он углубился в чтение.
 
   Однако очень скоро чародей вернулся. Да не один. Вместе с ним в комнату вошёл старик в богатой ризе, белом клобуке и с тяжёлым крестом на груди. Зачем священник нацепил на себя праздничные одеяния, а не что-нибудь обыденное, Борис так и не понял, но спрашивать, понятно, не стал.
   — Знакомьтесь, — представил Сокол своих приятелей. — Это архиепископ новгородский Василий Калика, это суздальский княжич Борис Константинович.
   Борис, смутившись, вскочил с кровати и поклонился священнику. Тот, в свою очередь, осенил юношу крестом и, не говоря лишнего слова, уселся на высокий стул. Откуда, со странным увлечением, принялся рассматривать выложенные на столе яства.
   — Как они все надоели, — произнёс Калика, первым делом наливая себе вина. — Спасения нет никакого. Одни лизоблюды и лицемеры.
   Одним махом опрокинув кружку, священник довольно крякнул. Сокол улыбнулся.
   — Чего стоите? — сказал Калика. — Усаживайтесь. Хоть с путными людьми поговорю.
   Они присоединились к архиепископу, тоже выпили. Калика посчитал на пальцах, который теперь день и, удовлетворившись подсчётами, решительно потянулся к мясу.
 
   — Здравствует ли сестра твоя, Евдокия? — дожёвывая кусок, спросил он у Бориса.
   — Спасибо, здорова, — удивился вопросу княжич.
   — Это хорошо, что здорова, — кивнул Калика. — Здоровая и потребна. Я её за князя Михаила, воспитанника моего, сосватал…
   Калика глотнул вина.
   — Что Константин Васильевич на этот счёт говорит?
   «Хитрый какой старичок, — подумал Борис. — Не успели выпить, а он уже про отца выпытывает».
   — Князь передал своё согласие с Судаковым, послом вашим, — ответил он осторожно.
   — Да это я знаю, — махнул рукой Калика. — Виделся с ним. А что Константин думает, доволен ли браком?
   — Доволен, — ответил Борис. — Сказал, что Михаил, хоть и юн, но умён и скоро на Тверь сядет.
   — Это правильно, — выпив ещё вина, одобрительно кивнул Калика. — Сядет.
   Отрезав особенно крупный кусок, священник ненадолго замолчал, предавшись еде.
 
   — Так стало быть, ты тоже в Псков направляешься? — прожевав, обратился он к Соколу.
   — Стало быть, так, — ответил чародей, который почти ничего не ел.
   — По какому делу? — спросил священник с напускным равнодушием.
   — Думаю по тому же, что и ты, — Сокол усмехнулся.
   — Ага! Значит, знаешь?! — воскликнул Калика.
   — Знаю, — ответил тот. — Ты не темни, скажи, что тебе самому удалось прознать про всё это? А то ведь у меня одни догадки.
   — Ну, твои догадки иных разгадок стоят, — ухмыльнулся священник и, утёрши ладонью рот, начал рассказ.
   Они проговорили недолго. Выяснилось, что Калика понимал не многим больше чародея — кто идёт на Псков, какова его природа и сила, Василий не знал. Поделиться с товарищем он смог только тем, что донесли до него псковские ходоки.
 
   — Прислали псковичи великое посольство. Попросили защиты от неведомого врага. Самого врага в глаза пока ещё никто не видел. Но над Псковом, якобы, сгустилась тёмная туча, а улицы заволокло смрадным туманом. Говорят, что ночью по городу гуляет нечисть, сея язвы и мор. Кроме того, говорят, знамение странное явилось в небе, ещё до тучи. После него многие, мол, сбежали. Другие вот отправили посольство…
   Сокол слушал внимательно, стараясь не упустить ни слова. Борис и вовсе дыхание затаил — надо же как дело оборачивается.
   — Больше ничего не знаю, — закончил Калика. — Завтра после обеда дальше поедем. Ты как, колдун? Может вместе? А то мочи никакой нет от этих лизоблюдов.
   — Может и вместе. Подумаю до утра, с княжичем вон переговорю, — ответил Сокол и спросил. — А свита твоя не заест? Когда искал тебя, этот твой Микифор одарил таким взглядом, что я почувствовал, будто уже на костре поджариваюсь.
   — Да уж, — согласился Калика. — Они и меня заели до самых печёнок. Что ж, завтра посмотрим. Быть может, образуется всё…
   Как только священник ушёл, Борис набросился на чародея с расспросами.
   — А правду говорят, будто этот клобук, Калике от самого Папы Римского достался?
   — Нет, — усмехнулся Сокол. — Вместо Папы Римского — так будет вернее. От императора, василевса царьградского, получил он этот убор головной. И, полагаю, не просто регалию получил. Со смыслом подарок был сделан. Рассчитывал император бросить семечко истинной веры туда, где не помешают ему взрасти враги и еретики. Рассчитывал со временем новую столицу обрести. Старая-то вот-вот падёт. Не от сабель султанских, так от золота латинского. А на севере увиделось ему убежище истинной веры.
   — Так что, выходит, Калика — Римский Папа?
   — Новгородский, — усмехнулся Сокол, но добавил серьёзно: — И то сказать, чем Авиньон-то лучше?^[5]

* * *

   Калика как в воду глядел. Утром, пока он ещё спал, большая часть сопровождающих священника людей исчезла со двора.
   Сокол заподозрил неладное уже на подходе к комнате архиепископа, когда не обнаружил обычных охранников. Поднимаясь по лестнице, он услышал мощный рёв Калики.
   — Уроды! — раздавалось наверху. — Коты блудливые! Сбежали! Струхнули, изменники, стервы!
   Сокол открыл дверь и, шагнув, тут же с хрустом раздавил ногой черепок. Он огляделся. Весь пол был усыпан битой утварью. Калика стоял посреди комнаты в подряснике и с криком швырял о стены всё, что попадало ему под руку. Глина крошилась, с шорохом рассыпаясь по полу. Серебро звенело и бренчало, помятые кубки и блюда разлетались от стен во все стороны.
   Помимо самого Василия в комнате находилось ещё два человека. В углу съёжился от страха, прикрыв голову руками, маленький и толстый псковский монашек. Ему ещё не доводилось видеть Калику в гневе, отчего выглядел он не на шутку перепуганным. Худой и долговязый владычный скоморох, напротив, восседал в кресле, взирая с улыбкой на буйство хозяина. В его глазах играли бесята и, похоже, он полностью одобрял действия архиепископа.
   — Кишки мерзавцам выпущу! — продолжал Калика. — Микифор, собака, тоже сбежал.
   — Исполать тебе, Григорий, — спокойно поздоровался Сокол, намеренно назвав Калику старым мирским именем.
   Тот на мгновение затих, уставился на чародея ничего не соображающим взглядом. Сокол же поднял с пола кубок, кое-как выправил и, обнаружив стоящий вне досягаемости священника кувшин, налил себе вина.
   — Бросили владыку! — несколько тише, без прежнего задора, крикнул Калика. — Сбежали, Иудины дети!
   Он хрястнул о стену последнюю плошку и уселся на стул.
   — Зачем кричишь-то? — спросил, глотнув вино, Сокол. — Сам же намедни жаловался, дескать, достали они тебя до самых печёнок. Вот и радуйся, что сбежали.
   — Ты чего пришёл? — мрачно спросил Калика, немного отдышавшись.
   — Да вот подумал над твоим вчерашним предложением, что надо бы нам вместе в Псков отправиться, — ответил Сокол. — Ну и решился. Дело-то серьёзное. Тем более, как я вижу, свиты у тебя изрядно поубавилось. Что, совсем никого из охраны не осталось?
   — А! — махнул Василий рукой. — Двое разбойников остались. Они не из микифоровского отряда, при мне служат. Вот и не ушли вместе со всеми. Да эти ещё вот двое, — Калика кивнул головой на скомороха с монахом. — Ну какие из них, к бесу, охранники?

* * *

   К полудню они уже выбрались на непривычно пустующую псковскую дорогу.
   Во главе маленького отряда ехала повозка архиепископа, запряженная двумя резвыми низкорослыми лошадками. Укрывшись серым шерстяным плащом под небольшим навесом лежал Калика. Лошадьми правил монашек, единственный в отряде псковитянин. Возле него сидел скоморох.
   Два молодых и красивых воина сопровождали повозку верхом. Посмотреть со стороны — не иначе два верных сына следуют со своим старым отцом. На самом же деле Митрий и Прохор попали к священнику не по доброй воле. Ещё совсем недавно они повольничали — грабили города и сёла, торговали между грабежами, торговали по-честному, без обмана, затем вновь грабили. Но попались таки. От посадского суда их спас Василий — себе на службу определил для исправления. Лет на пять.
   Позади этой, значительно поредевшей за минувшую ночь, свиты, ехали, беседуя, Сокол и Борис. Юноша, обнаружил в чародее целую бездну знаний и всю дорогу засыпал его вопросами.
 
   — Эх, владыка, хлебнем в Пскове лиха. Сперва прогнали, потом прозрели, раскаялись, позвали, в ноги упали… — принялся дурачиться Скоморох.
   Монашек покосился на него, но ничего не сказал. А чего тут скажешь. Виноваты псковичи перед архиепископом. Действительно — прогнали его лет десять назад. А теперь знамения страх нагнали, туман пошёл мор сеять. Одумались. Снарядили посольство великое — бояр, священников, молодших, его вот, монаха, взяли. Василий старой обиды не забыл — никого не принял ни бояр, ни священников. Только ему, монаху презренному, дозволил дело изложить. Только его одного и взял с собой.
 
   После полудня отряд остановился, увидев знамение. Небольшое белое облачко закрыло на миг солнце, а когда светило вынырнуло, оно оказалось не одно. На чистом голубом небе явилось разом пять Солнц, и вокруг них ярко пылало огненное кольцо.
   Монах, непрерывно крестясь, принялся бормотать молитвы. Все остальные (кроме Сокола) перекрестились лишь раз и, прикрыв руками глаза, рассматривали чудо.
 
   А ближе к вечеру они увидели тучу. Она висела над землёй без движения. Со стороны Порхова виднелся один её край, другого же видно не было. Где-то там под тучей стоял Псков. И Сокол понял, что, наконец, достиг своей цели.

Глава третья
Канун

   Мещера. Июнь 6860 года.
 
   Не скоро руки до поисков Елены дошли. Колдуны всё никак договориться не могли, спорили день и ночь, издёргались, переругались. Мена тоже сама не своя ходила. Наконец, плюнув на несговорчивых собратьев, решила вплотную заняться племянницей Вихря.
   Тут выяснилось, что судьба Елены не одну только владычицу озаботила. Не успела Мена с мыслями собраться, как в дом Сокола постучали.
   Молодой парень спросил чародея, а, узнав, что тот по делам уехал, сильно расстроился.
   — Вот же, хотел помощи попросить, — вздохнул гость. — Совсем недавно он нас из одной беды выручил, а и другая пришла.
   — Кого вас, что за беда? — ведунье не терпелось избавиться от просителя, и проще всего было выслушать дело, а потом посоветовать заглянуть через недельку-другую.
   — Колдун у нас умирал… — начал парень и сбился.
   — Так-так, — девушка улыбнулась. — А ну, заходи.
   Пёс на гостя внимания не обратил. Узнал охотника, но вида не подал.
   — Вихрь? — спросила Мена, усадив парня на лавку.
   — Угу, — нисколько не удивился тот подобной осведомлённости. Колдовской народ известное дело — всё про всех знает.
   Он вздохнул:
   — Теперь вот племянница его потерялась. Елена. Я уж и в лес ходил, след искать. Обрывается след. Прямо на тропке. Словно растаяла она.
   — Тебя как звать-величать?
   — Дымком.
   — А кто ей будешь?
   Парень покраснел.
   — Да никто собственно. По-соседски я…
   — Понятно, — Мена опять улыбнулась. — Раз уж Сокола нет, постараюсь помочь. Непростое дело, но постараюсь. Только и от тебя помощь потребуется.
   — Какая?
   — Для ворожбы нужна мне вещица ею носимая. Если сможешь, найди…
   — Так я, это… вот, захватил, — парень протянул свёрток. — Платок здесь.
   — Хорошо, — девушка задумалась.
   Полезла в мешок. Похвалив себя за предусмотрительность, достала серебряное блюдо, травы нужные. Среди посуды чародея нашёлся подходящий котелок. Мена раздула угли, поставила воду, а когда та закипела, махнула парню.
   — Ты, пойди, погуляй. На торг сходи, в корчму, или ещё куда. Мне одной побыть надо.
   Дымок не спорил. Подглядывать за чужим ремеслом, он и сам не горел желанием. Правда, город его не прельщал, и сидеть в многолюдстве корчмы не хотелось, а потому, поразмыслив, парень спустился к реке.
 
   Выпроводив гостя, Мена занялась ворожбой. Бросила на блюдо угли, положила сверху пучок травы. Отваром из другой травы оросила, сбивая пламя. Пахучее облако наполнило чародейское жилище. Пёс шевельнул ухом, неохотно поднялся и убрёл в сени.
   Мена присела, намотала платок на ладонь. Прикрыв глаза, тихо запела. Заговор был протяжным тоскливым, впору псу подвывать. Но тот улёгся в сенях и как бы заснул.
   Не скоро отзвучала песня. И после ещё долго шептала ведунья слова непонятные. Много времени прошло. И угли уже погасли, и дым развеялся.
   Пусто. Нет нигде Елены.
   Мена разозлилась. На себя, что не может справиться с простенькой ворожбой, на Эрвелу, что озадачила её лишними хлопотами, когда и так забот через край, на Сокола, что ушёл геройствовать, оставив другим разгребать за собой…
   Долго она просидела, теребя бесполезный платок. Дымок уже битый час прохаживался перед домом, не решаясь побеспокоить ведунью. Хорошо пёс напомнил, тявкнув на окно.
   Тут-то у Мены и промелькнула верная мысль. Не вызрела ещё окончательно, но зародилась. Позвала парня, спросила:
   — А в доме Вихря сейчас живёт кто-нибудь?
   — Да кто ж там поселится? — удивился Дымок. — Разве ещё какой колдун приблудится, так, думаю, это не скоро случится. Нет. Наши все стороной обходят. Опасаются.
   — Вот и славно, — повеселела девушка.
   — Удалось разыскать Елену-то? — решился на вопрос парень.
   — Нет, — ведунья отвела взгляд. — Но есть и ещё возможность. Ты вот что. Возвращайся к себе. Новости появятся, дам знать. Может и помощь какая-нибудь потребуется от тебя.
   — Только скажи! — горячо пообещал Дымок и ушёл обнадёженный.
 
   Обманула его Мена. Ничем он помочь не мог. Так сказала, чтобы под ногами не путался. Сама же прилегла отдохнуть, а ближе к вечеру оделась попроще да отправилась в Сельцо.
   Являться среди ночи в дом умершего колдуна — то ещё приключение. По доброй воле в такое никто не ввязывается. Но Мене выбирать не приходилось. Поджимало время. Всё больше она утверждалась, что тревога Эрвелы не лишена оснований. Что есть таки связь между змеевиком Вихря и событиями назревающими в мире. И то, что не удалось разыскать Елену обычным чином, это неспроста.
   Так она размышляла дорогой, запоздало подумав, что неплохо было бы Ушана с собой позвать, или ещё кого из братии колдовской. Но теперь чего сокрушаться, добралась уже.
   В дверь не пошла, забралась через лаз под крышей. В каждом ведунском доме такой лаз имеется. Для гостей особого рода. Затеплила свечу. Не волшбой — огнивом. Ворожить в чужом логове без надобности опасно, а ночью вдвойне. Впрочем, и при великой надобности опасности ничуть не меньше.
   Осмотрелась. Много любопытного от колдуна осталось. К иному и притронуться боязно. Не позаботился Вихрь о наследнике. Теперь любая вещь выстрелить может.
   Девушка взглядов водила, словно по зыбучему болоту побиралась. Мелкими шажками. Шорох мышиный сейчас громовым раскатом казался.
   Под лавкой нашёлся ларец. Мена сунулась, как в гнездо змеиное.
   Книги!
   — Занятно, — буркнула она, осторожно раскрыв один из трактатов. Латинское письмо Мена разбирала с трудом — что-то о природе вещей и сути миропорядка.
   — А Вихрь непростым колдунишкой был.
 
   Не сразу нашла что хотела. Надеялась на бережливость колдуна. И вот, не ошиблась. В тайнике наткнулась на искомое — на ленту свадебную сестры вихревой, Елениной матушки. Зачем её Вихрь хранил понятно — пропуском в царство мёртвых лента была. Теперь колдуну он без надобности, обычной дорогой туда отправился, а вот Мене как раз сгодится.
   Как за дело браться, страх совсем одолел. С трудом девушка решилась на ворожбу.
 
   Долгой вышла дорожка по той стороне. Долгой и путанной. И ни у кого пути не спросишь. Нельзя с ушедшими разговаривать. Но дошла до предела. И уяснила главное — нет среди мёртвых Елены.
   Выбралась из мрака на свет. Увидела её.
 
   Шла Елена по узкой тропе через лес осенний. Листья под ногами шуршали. Грибами пахло, сыростью. Солнце светило скупо.
   Осенний? — Мена чуть было не утеряла призрачную связь.
   Так и есть.
   Пока ведунья осени удивлялась, тропа упёрлась в стену. Вернее в ворота, что в той стене проделаны были. Сами собой распахнулись створки, приглашая войти.
   Мену, так сразу назад потянуло, как от дыры могильной, но Елена вошла без сомнений. Пришлось и ведунье за ней последовать.
   За стеной открылся яблоневый сад. Мощённая белым камнем дорожка вела к высокому терему, что стоял в глубине, едва видимый за деревьями. И трава и дорожка были усыпаны яблоками. Сочные, красные, они и сейчас продолжали гулко падать на землю.
   Елена направилась к терему. Каждый шаг отзывался хрустом раздавленных плодов. На проступающий сок слетались отовсюду шмели, осы, мухи. Жужжали, дрались за добычу.
   Не увидела Мена, как Елена до терема добралась. Марево наползло, закрыло взор.
   Нить порвалась.
   Вновь сумерки колдовского жилища перед глазами возникли. Пламя свечи трепыхалось, играя тенями. Даже родным каким-то показалось Мене логово Вихря. Она задумалась. Сказала вслух:
   — Не в нашем мире Елена, и не в загробном. Под чужим небом ходит.
 
   Псков. Июнь 6860 года.
 
   Когда дорога в очередной раз взбежала на пригорок, они увидели стены Пскова и непроизвольно придержали коней. Повозка тоже остановилась. Калика поднялся, пытаясь вместе со всеми разглядеть за дымкой признаки сражения. Его передернуло от холода и сырости и он поплотнее укутался в плащ.
 
   Перед отрядом лежал один из красивейших городов Руси. А среди самых красивых он слыл наиболее укреплённым и неприступным. С двух сторон, что омывались водами Псковы и Великой, укрепления возвели хоть и каменными, но вполне обыкновенными, приземистыми — взять город отсюда всё одно невозможно. Зато третья сторона, напольная, открытая для нападения врага, преграждалась четырьмя, стоящими друг за другом стенами, что упирались концами в реки. Веками и горожане, и правители тратили большую часть оборонных средств на укрепление именно этой стороны. И именно отсюда всегда наступал на Псков неприятель.
   Первой врага и путешественника встречала большая дубовая стена, защищающая посад или иначе Средний Город. Через каждую сотню саженей стояли укрепленные боевые костры, сиречь башни. Они тоже были срублены из дуба, но уже кое-где заменялись на каменные. А, судя по глыбам свезенного к стене известняка, псковичи задумали поставить каменной её всю.