Страница:
Через пять секунд грузовик взорвался. Не просто взорвался, его разнесло вдребезги. Солдатам оторвало ноги. Никогда не видел, чтобы крохотная коробочка оказалась такой мощной бомбой. Я развернулся и поспешил уехать, пока не прибыли молодчики из Амн-аль-Амма.
– Пластическая взрывчатка, – вслух размышлял офицер. – Я бы все отдал за нее. Должно быть, это был кто-то из людей бедуина. Так что же это за сукин сын? Я бы очень хотел с ним встретиться.
– Самое главное в том, что я узнал молодого человека.
– Что? – полковник подался вперед; его лицо выражало живейшую заинтересованность.
– Иначе я не стал бы тратить столько времени на свой рассказ. Зачем пересказывать то, что тебе и так уже известно. Абу Фуад, я узнал того, кто подбросил бомбу. Я уже много лет покупаю сигареты у его отца.
Тремя днями позже в Лондоне вновь собрался комитет «Медуза». Докладывавший на этот раз доктор Райнхарт выглядел очень усталым. Хотя на время работы в комитете он был освобожден от всех других обязанностей в Портон-Дауне, за считанные дни разобраться в горе документов, переданных ему на первом заседании комитета, и бесконечном потоке дополнительной информации было чрезвычайно сложно.
– Очевидно, моя работа еще не закончена, – сказал он, – но уже сейчас вырисовывается довольно четкая картина.
Во-первых, мы точно знаем, что Саддам Хуссейн располагает большими мощностями по производству отравляющих веществ. По моим оценкам, Ирак в состоянии производить более тысячи тонн таких веществ в год.
Во время ирано-иракской войны несколько иранских солдат, пораженных отравляющими веществами, проходили курс лечения в Великобритании, и мне еще тогда удалось обследовать их. Уже в те годы мы выяснили, что Ирак применял в войне против иранцев фосген и иприт.
Еще печальнее тот не вызывающий у меня ни малейшего сомнения факт, что Ирак располагает теперь значительными запасами намного более токсичных отравляющих веществ, а именно нервно-паралитических агентов; немецкие химики, открывшие эти агенты, назвали их табуном и зарином. Если бы в ирано-иракской войне применялись такие вещества – а я полагаю, что они действительно применялись, – то лечить пораженных такими ядами солдат нам бы в любом случае не пришлось, потому что все они были бы мертвы.
– Доктор Райнхарт, насколько опасны эти.., э-э.., агенты? – спросил сэр Пол Спрус.
– Сэр Пол, вы женаты?
Неожиданный вопрос застал британского аристократа врасплох.
– Э-э, да, собственно говоря, женат.
– Леди Спрус пользуется духами во флаконах с пульверизатором?
– Да, кажется, я замечал что-то подобное.
– Вы никогда не обращали внимания, насколько тонко распыляет духи пульверизатор? Насколько малы капельки?
– Да, в самом деле. И признаться, я этому очень рад, потому что представляю себе, сколько эти духи стоят.
Шутка получилась удачной. Во всяком случае сэру Полу она понравилась.
– Так вот, две такие капельки табуна или зарина, попав на кожу, убивают человека, – объяснил химик из Портон-Дауна.
На этот раз никто не улыбнулся.
– Ирак заинтересовался отравляющими веществами нервно-паралитического действия еще в 1976 году. Тогда иракские специалисты начали переговоры с британской компанией Ай-си-ай, объяснив, что они хотели бы построить завод по производству четырех инсектицидов. Руководство компании, ознакомившись со спецификацией оборудования, отказалось от контракта. Дело в том, что в эту спецификацию были включены коррозионно-устойчивые реакторы, трубы и насосы, поэтому британские химики решили, что конечной целью Ирака было производство не пестицидов, а нервно-паралитических отравляющих веществ. Сделка не состоялась.
– Слава Богу, – заметил сэр Пол и что-то отметил в своем блокноте.
– Но отказали им не все, – продолжал доктор Райнхарт. – В качестве оправдания всегда приводился один и тот же довод: Ираку нужны гербициды и пестициды, а они, естественно, являются ядами.
– Не может ли быть, что Ирак, и в самом деле, хотел всего лишь наладить производство химикатов для подъема своего сельского хозяйства? – спросил Паксман.
– Исключено, – ответил Райнхарт. – Химику нетрудно в этом разобраться, если он знает, сколько и каких химикатов заказано. В 1981 году иракцы заключили договор с одной немецкой фирмой о строительстве химического предприятия с очень необычной планировкой. Предприятие предназначалось для производства пентахлорида фосфора, исходного вещества в синтезе многих фосфор-органических веществ, в том числе и нервно-паралитических газов. Ни одна университетская или исследовательская лаборатория не работает с такими токсичными веществами. Немецкие химики должны были сообразить, для чего Ираку потребовалось такое предприятие.
В других разрешениях на экспорт фигурирует тиодигликоль. Если его смешать с соляной кислотой, получится иприт. В небольших количествах тиодигликоль используется также как компонент красящей пасты для шариковых авторучек.
– Сколько они его купили? – поинтересовался Синклэр.
– Пятьсот тонн.
– Для шариковых ручек многовато, – сделал вывод Паксман.
– Это было в начале 1983 года, – продолжал Райнхарт. – Летом того же года был запущен большой завод по производству отравляющих веществ в Самарре. На заводе получали иприт; его еще называют горчичным газом. В декабре иракские войска уже начали его испытывать на иранцах.
Когда иранцы предприняли первые массированные атаки, Саддам приказал полить их желтым дождем – смесью иприта и табуна. К 1985 году Ирак усовершенствовал свое оружие: смесь синильной кислоты, иприта, табуна и зарина обеспечивала поражение до шестидесяти процентов пехоты противника.
– Доктор Райнхарт, не могли бы вы подробнее остановиться на нервно-паралитических отравляющих веществах? – попросил Синклэр. – Судя по всему, эти штуки действительно смертельно опасны.
– Да, это так, – ответил Райнхарт. – Начиная с 1984 года иракцы стали искать любую возможность закупить оксихлорид фосфора, который является важнейшим исходным веществом в производстве табуна, а также триметилфосфит и фторид калия – из них получают зарин. Что касается оксихлорида фосфора, они пытались купить двести пятьдесят тонн этого вещества у голландской компании. Если из этого количества химиката изготовить гербицид, то его хватит на то, чтобы уничтожить всю растительность на всем Среднем Востоке – от деревьев до последней травинки. Голландцы, как и Ай-си-ай, отказались от сделки, но тем временем иракцы закупили два химиката, тогда еще не внесенных в перечни запрещенных: диметиламин и изопропанол, которые используются в производстве табуна и зарина соответственно.
– Если эти химикаты не были занесены в перечни запрещенных товаров в Европе, то почему иракцы не могли их использовать для производства пестицидов? – спросил сэр Пол.
– Не могли, – объяснил Райнхарт, – об этом говорит количество закупавшихся химикатов, оборудование химических производств и планировка заводов. Любому химику-исследователю или технологу сразу становится ясно, что все эти закупки имели своей целью производство отравляющих веществ.
– Доктор Райнхарт, вам известно, кто был главным поставщиком Ирака в течение последних лет? – спросил сэр Пол.
– Да, конечно. Сначала свой вклад внесли Советский Союз и Восточная Германия, обеспечившие главным образом подготовку специалистов, а небольшие количества различных незапрещенных химикатов были закуплены примерно в восьми странах. Но восемьдесят процентов заводов, технической документации, оборудования, машин, специальных систем управления, химикатов, технологических процессов и ноу-хау поступили из Западной Германии.
– Надо заметить, – протянул Синклэр, – что мы долгие годы пытались заявлять протесты боннскому правительству. А оно всегда их отклоняло. Доктор Райнхарт, не могли бы вы указать заводы по производству отравляющих веществ на тех фотографиях, которые мы вам передали?
– Да, разумеется. Что представляют собой некоторые из этих предприятий, можно понять даже невооруженным глазом; назначение других удается установить, воспользовавшись лупой.
Райнхарт бросил на стол пять больших аэрофотоснимков.
– Я не знаю, как это называется по-арабски, но по числовому коду вы поймете, где находится то или иное предприятие, не так ли?
– Да, вы только укажите нам заводы, – сказал Синклэр.
– Вот здесь целый комплекс из семнадцати зданий.., тут один большой завод.., видите воздухоочиститель? Потом еще вот это.., и этот комплекс из восьми сооружений.., и вот это.
Синклэр достал из портфеля листок, пробежал его взглядом и хмуро кивнул.
– Как мы и предполагали. Эль-Каим, Фаллуджах, Эль-Хиллах, Салман Пак и Самарра. Доктор Райнхарт, я вам очень признателен. Наши специалисты в США пришли к таким же выводам. Все эти заводы будут включены в перечень первоочередных целей для нашей авиации.
После заседания Синклэр, Саймон Паксман и Терри Мартин направились пешком до Пиккадилли и зашли выпить кофе у Ришу.
– Не знаю, как для вас, – сказал Синклэр, помешивая ложечкой кофе со взбитыми сливками, – но для нас самое страшное – угроза газовой атаки. Генерал Шварцкопф уже разработал сценарий, который сам назвал «кошмарным». Массированная газовая атака, дождь отравляющих веществ над расположениями всех наших войск. Если дойдет дело до атаки, то они будут наступать в противогазах и защитных комбинезонах, закупоренные с головы до пят. Слава Богу, этот газ недолго живет. Он обезвреживается, как только соприкасается с песком пустыни. Терри, вас что-то смущает?
– Я думаю об этом дожде отравляющих веществ, – сказал Мартин. – Как вы полагаете, каким образом Саддам может организовать его?
Синклэр пожал плечами.
– Думаю, он планирует массированный артиллерийский обстрел наших позиций. Во всяком случае так он делал в войне с иранцами.
– Разве вы не собираетесь уничтожить иракскую артиллерию? Ее дальнобойность не превышает тридцати километров. Пушки Саддама должны стоять где-то рядом, в пустыне.
– Конечно, – ответил американец. – Наша техника позволяет обнаружить каждый танк и каждую пушку, даже тщательно замаскированные и спрятанные под землей.
– Но если артиллерия Саддама будет уничтожена, как тогда он сможет организовать газовую атаку?
– Ну, например, с помощью истребителей-бомбардировщиков.
– Но к тому времени, когда двинутся вперед наземные части, вы их тоже уничтожите, – возразил Мартин. – У Саддама не останется ни одной машины, способной подняться в воздух.
– Что ж, у него останутся «скады», другие ракеты, еще что-нибудь. Наверняка он попытается пустить в ход ракеты. А мы будем их уничтожать одну за другой. Прошу прощения, коллеги, я должен вас покинуть.
Когда Синклэр ушел, Паксман спросил:
– Чего вы добиваетесь, Терри?
Терри Мартин вздохнул.
– О, я сам точно не знаю. Меня беспокоит одно обстоятельство: все, о чем мы говорили, конечно, известно Саддаму и его советникам. Они не станут недооценивать мощь авиации США. Саймон, вы можете достать все речи Саддама за последние шесть месяцев? На арабском, обязательно на арабском языке.
– Думаю, смогу. Они должны быть в Управлении правительственной связи или в арабском отделе Би-би-си. Вам нужен текст или магнитофонные записи?
– Если можно, записи, Три дня Мартин слушал гортанную речь, уверенные разглагольствования из Багдада. Он снова и снова прокручивал записи; его неотступно преследовала тревожная мысль: голос иракского деспота звучит совсем не как голос человека, попавшего в безвыходное положение. Саддам или не осознавал глубины той пропасти, в которую катился Ирак, или знал то, о чем не имели понятия его противники.
Двадцать первого сентября Саддам Хуссейн произнес еще одну речь. Скорее, это была даже не речь, а официальное заявление Революционного командного совета, составленное на особом языке. Саддам заявил, что Ирак ни при каких условиях не выведет свои войска из Кувейта и что любая попытка выбить его войска силой приведет лишь к грандиозной битве, «матери всех сражений».
Слова Хуссейна, переведенные дословно, подхватили все средства массовой информации, они явно пришлись по вкусу журналистам и репортерам.
Мартин еще раз внимательно просмотрел текст речи и позвонил Саймону Паксману.
– Я вспоминал местные диалекты, распространенные в верховьях Тигра, – сказал он.
– Боже милосердный, ну и пристрастия у вас, – отозвался Паксман.
– Так вот, в своей речи Саддам использовал оборот «мать всех сражений».
– Да, и что?
– У нас это слово перевели как «сражение». А на диалекте племени аль-тикрити, откуда вышел Саддам, оно обозначает также «людские потери» или «кровавая баня».
Паксман с минуту помолчал, потом сказал:
– Пусть вас это не беспокоит.
Но Терри Мартин не мог успокоиться.
– Пластическая взрывчатка, – вслух размышлял офицер. – Я бы все отдал за нее. Должно быть, это был кто-то из людей бедуина. Так что же это за сукин сын? Я бы очень хотел с ним встретиться.
– Самое главное в том, что я узнал молодого человека.
– Что? – полковник подался вперед; его лицо выражало живейшую заинтересованность.
– Иначе я не стал бы тратить столько времени на свой рассказ. Зачем пересказывать то, что тебе и так уже известно. Абу Фуад, я узнал того, кто подбросил бомбу. Я уже много лет покупаю сигареты у его отца.
Тремя днями позже в Лондоне вновь собрался комитет «Медуза». Докладывавший на этот раз доктор Райнхарт выглядел очень усталым. Хотя на время работы в комитете он был освобожден от всех других обязанностей в Портон-Дауне, за считанные дни разобраться в горе документов, переданных ему на первом заседании комитета, и бесконечном потоке дополнительной информации было чрезвычайно сложно.
– Очевидно, моя работа еще не закончена, – сказал он, – но уже сейчас вырисовывается довольно четкая картина.
Во-первых, мы точно знаем, что Саддам Хуссейн располагает большими мощностями по производству отравляющих веществ. По моим оценкам, Ирак в состоянии производить более тысячи тонн таких веществ в год.
Во время ирано-иракской войны несколько иранских солдат, пораженных отравляющими веществами, проходили курс лечения в Великобритании, и мне еще тогда удалось обследовать их. Уже в те годы мы выяснили, что Ирак применял в войне против иранцев фосген и иприт.
Еще печальнее тот не вызывающий у меня ни малейшего сомнения факт, что Ирак располагает теперь значительными запасами намного более токсичных отравляющих веществ, а именно нервно-паралитических агентов; немецкие химики, открывшие эти агенты, назвали их табуном и зарином. Если бы в ирано-иракской войне применялись такие вещества – а я полагаю, что они действительно применялись, – то лечить пораженных такими ядами солдат нам бы в любом случае не пришлось, потому что все они были бы мертвы.
– Доктор Райнхарт, насколько опасны эти.., э-э.., агенты? – спросил сэр Пол Спрус.
– Сэр Пол, вы женаты?
Неожиданный вопрос застал британского аристократа врасплох.
– Э-э, да, собственно говоря, женат.
– Леди Спрус пользуется духами во флаконах с пульверизатором?
– Да, кажется, я замечал что-то подобное.
– Вы никогда не обращали внимания, насколько тонко распыляет духи пульверизатор? Насколько малы капельки?
– Да, в самом деле. И признаться, я этому очень рад, потому что представляю себе, сколько эти духи стоят.
Шутка получилась удачной. Во всяком случае сэру Полу она понравилась.
– Так вот, две такие капельки табуна или зарина, попав на кожу, убивают человека, – объяснил химик из Портон-Дауна.
На этот раз никто не улыбнулся.
– Ирак заинтересовался отравляющими веществами нервно-паралитического действия еще в 1976 году. Тогда иракские специалисты начали переговоры с британской компанией Ай-си-ай, объяснив, что они хотели бы построить завод по производству четырех инсектицидов. Руководство компании, ознакомившись со спецификацией оборудования, отказалось от контракта. Дело в том, что в эту спецификацию были включены коррозионно-устойчивые реакторы, трубы и насосы, поэтому британские химики решили, что конечной целью Ирака было производство не пестицидов, а нервно-паралитических отравляющих веществ. Сделка не состоялась.
– Слава Богу, – заметил сэр Пол и что-то отметил в своем блокноте.
– Но отказали им не все, – продолжал доктор Райнхарт. – В качестве оправдания всегда приводился один и тот же довод: Ираку нужны гербициды и пестициды, а они, естественно, являются ядами.
– Не может ли быть, что Ирак, и в самом деле, хотел всего лишь наладить производство химикатов для подъема своего сельского хозяйства? – спросил Паксман.
– Исключено, – ответил Райнхарт. – Химику нетрудно в этом разобраться, если он знает, сколько и каких химикатов заказано. В 1981 году иракцы заключили договор с одной немецкой фирмой о строительстве химического предприятия с очень необычной планировкой. Предприятие предназначалось для производства пентахлорида фосфора, исходного вещества в синтезе многих фосфор-органических веществ, в том числе и нервно-паралитических газов. Ни одна университетская или исследовательская лаборатория не работает с такими токсичными веществами. Немецкие химики должны были сообразить, для чего Ираку потребовалось такое предприятие.
В других разрешениях на экспорт фигурирует тиодигликоль. Если его смешать с соляной кислотой, получится иприт. В небольших количествах тиодигликоль используется также как компонент красящей пасты для шариковых авторучек.
– Сколько они его купили? – поинтересовался Синклэр.
– Пятьсот тонн.
– Для шариковых ручек многовато, – сделал вывод Паксман.
– Это было в начале 1983 года, – продолжал Райнхарт. – Летом того же года был запущен большой завод по производству отравляющих веществ в Самарре. На заводе получали иприт; его еще называют горчичным газом. В декабре иракские войска уже начали его испытывать на иранцах.
Когда иранцы предприняли первые массированные атаки, Саддам приказал полить их желтым дождем – смесью иприта и табуна. К 1985 году Ирак усовершенствовал свое оружие: смесь синильной кислоты, иприта, табуна и зарина обеспечивала поражение до шестидесяти процентов пехоты противника.
– Доктор Райнхарт, не могли бы вы подробнее остановиться на нервно-паралитических отравляющих веществах? – попросил Синклэр. – Судя по всему, эти штуки действительно смертельно опасны.
– Да, это так, – ответил Райнхарт. – Начиная с 1984 года иракцы стали искать любую возможность закупить оксихлорид фосфора, который является важнейшим исходным веществом в производстве табуна, а также триметилфосфит и фторид калия – из них получают зарин. Что касается оксихлорида фосфора, они пытались купить двести пятьдесят тонн этого вещества у голландской компании. Если из этого количества химиката изготовить гербицид, то его хватит на то, чтобы уничтожить всю растительность на всем Среднем Востоке – от деревьев до последней травинки. Голландцы, как и Ай-си-ай, отказались от сделки, но тем временем иракцы закупили два химиката, тогда еще не внесенных в перечни запрещенных: диметиламин и изопропанол, которые используются в производстве табуна и зарина соответственно.
– Если эти химикаты не были занесены в перечни запрещенных товаров в Европе, то почему иракцы не могли их использовать для производства пестицидов? – спросил сэр Пол.
– Не могли, – объяснил Райнхарт, – об этом говорит количество закупавшихся химикатов, оборудование химических производств и планировка заводов. Любому химику-исследователю или технологу сразу становится ясно, что все эти закупки имели своей целью производство отравляющих веществ.
– Доктор Райнхарт, вам известно, кто был главным поставщиком Ирака в течение последних лет? – спросил сэр Пол.
– Да, конечно. Сначала свой вклад внесли Советский Союз и Восточная Германия, обеспечившие главным образом подготовку специалистов, а небольшие количества различных незапрещенных химикатов были закуплены примерно в восьми странах. Но восемьдесят процентов заводов, технической документации, оборудования, машин, специальных систем управления, химикатов, технологических процессов и ноу-хау поступили из Западной Германии.
– Надо заметить, – протянул Синклэр, – что мы долгие годы пытались заявлять протесты боннскому правительству. А оно всегда их отклоняло. Доктор Райнхарт, не могли бы вы указать заводы по производству отравляющих веществ на тех фотографиях, которые мы вам передали?
– Да, разумеется. Что представляют собой некоторые из этих предприятий, можно понять даже невооруженным глазом; назначение других удается установить, воспользовавшись лупой.
Райнхарт бросил на стол пять больших аэрофотоснимков.
– Я не знаю, как это называется по-арабски, но по числовому коду вы поймете, где находится то или иное предприятие, не так ли?
– Да, вы только укажите нам заводы, – сказал Синклэр.
– Вот здесь целый комплекс из семнадцати зданий.., тут один большой завод.., видите воздухоочиститель? Потом еще вот это.., и этот комплекс из восьми сооружений.., и вот это.
Синклэр достал из портфеля листок, пробежал его взглядом и хмуро кивнул.
– Как мы и предполагали. Эль-Каим, Фаллуджах, Эль-Хиллах, Салман Пак и Самарра. Доктор Райнхарт, я вам очень признателен. Наши специалисты в США пришли к таким же выводам. Все эти заводы будут включены в перечень первоочередных целей для нашей авиации.
После заседания Синклэр, Саймон Паксман и Терри Мартин направились пешком до Пиккадилли и зашли выпить кофе у Ришу.
– Не знаю, как для вас, – сказал Синклэр, помешивая ложечкой кофе со взбитыми сливками, – но для нас самое страшное – угроза газовой атаки. Генерал Шварцкопф уже разработал сценарий, который сам назвал «кошмарным». Массированная газовая атака, дождь отравляющих веществ над расположениями всех наших войск. Если дойдет дело до атаки, то они будут наступать в противогазах и защитных комбинезонах, закупоренные с головы до пят. Слава Богу, этот газ недолго живет. Он обезвреживается, как только соприкасается с песком пустыни. Терри, вас что-то смущает?
– Я думаю об этом дожде отравляющих веществ, – сказал Мартин. – Как вы полагаете, каким образом Саддам может организовать его?
Синклэр пожал плечами.
– Думаю, он планирует массированный артиллерийский обстрел наших позиций. Во всяком случае так он делал в войне с иранцами.
– Разве вы не собираетесь уничтожить иракскую артиллерию? Ее дальнобойность не превышает тридцати километров. Пушки Саддама должны стоять где-то рядом, в пустыне.
– Конечно, – ответил американец. – Наша техника позволяет обнаружить каждый танк и каждую пушку, даже тщательно замаскированные и спрятанные под землей.
– Но если артиллерия Саддама будет уничтожена, как тогда он сможет организовать газовую атаку?
– Ну, например, с помощью истребителей-бомбардировщиков.
– Но к тому времени, когда двинутся вперед наземные части, вы их тоже уничтожите, – возразил Мартин. – У Саддама не останется ни одной машины, способной подняться в воздух.
– Что ж, у него останутся «скады», другие ракеты, еще что-нибудь. Наверняка он попытается пустить в ход ракеты. А мы будем их уничтожать одну за другой. Прошу прощения, коллеги, я должен вас покинуть.
Когда Синклэр ушел, Паксман спросил:
– Чего вы добиваетесь, Терри?
Терри Мартин вздохнул.
– О, я сам точно не знаю. Меня беспокоит одно обстоятельство: все, о чем мы говорили, конечно, известно Саддаму и его советникам. Они не станут недооценивать мощь авиации США. Саймон, вы можете достать все речи Саддама за последние шесть месяцев? На арабском, обязательно на арабском языке.
– Думаю, смогу. Они должны быть в Управлении правительственной связи или в арабском отделе Би-би-си. Вам нужен текст или магнитофонные записи?
– Если можно, записи, Три дня Мартин слушал гортанную речь, уверенные разглагольствования из Багдада. Он снова и снова прокручивал записи; его неотступно преследовала тревожная мысль: голос иракского деспота звучит совсем не как голос человека, попавшего в безвыходное положение. Саддам или не осознавал глубины той пропасти, в которую катился Ирак, или знал то, о чем не имели понятия его противники.
Двадцать первого сентября Саддам Хуссейн произнес еще одну речь. Скорее, это была даже не речь, а официальное заявление Революционного командного совета, составленное на особом языке. Саддам заявил, что Ирак ни при каких условиях не выведет свои войска из Кувейта и что любая попытка выбить его войска силой приведет лишь к грандиозной битве, «матери всех сражений».
Слова Хуссейна, переведенные дословно, подхватили все средства массовой информации, они явно пришлись по вкусу журналистам и репортерам.
Мартин еще раз внимательно просмотрел текст речи и позвонил Саймону Паксману.
– Я вспоминал местные диалекты, распространенные в верховьях Тигра, – сказал он.
– Боже милосердный, ну и пристрастия у вас, – отозвался Паксман.
– Так вот, в своей речи Саддам использовал оборот «мать всех сражений».
– Да, и что?
– У нас это слово перевели как «сражение». А на диалекте племени аль-тикрити, откуда вышел Саддам, оно обозначает также «людские потери» или «кровавая баня».
Паксман с минуту помолчал, потом сказал:
– Пусть вас это не беспокоит.
Но Терри Мартин не мог успокоиться.
Глава 7
Сын владельца табачной лавки не на шутку перепугался. Не меньше был напуган и его отец.
– Умоляю, расскажи им все, что ты знаешь, – просил он сына. Двое мужчин представились табачнику членам комитета кувейтского сопротивления. Они вели себя очень учтиво, однако настаивали на том, чтобы сын табачника был с ними предельно откровенен и правдив.
Владелец табачной лавки понимал, что двое мужчин назвались не своими именами, но у него хватило ума сообразить, что гости являются влиятельными и могущественными представителями кувейтской нации. Однако известие о том, что его родной сын тоже участвует в активном сопротивлении, было для лавочника полнейшей неожиданностью.
Больше того, как он только что узнал, его сын не связан с официальным движением кувейтского сопротивления. Оказывается, он бросил бомбу под иракский грузовик по приказу какого-то странного бандита, о котором табачник никогда и не слышал. От таких известий любого отца мог хватить удар.
Все четверо сидели в гостиной уютного дома табачника в Кейфане. Один из гостей объяснил, что они ничего не имеют против бедуина, а только хотели бы установить с ним контакт, чтобы сотрудничать в дальнейшем.
Тогда сын табачника рассказал им все, с того самого дня, когда бедуин остановил его друга, который собрался стрелять в проезжавший иракский грузовик. Гости слушали внимательно, лишь время от времени один из них, желая что-либо уточнить, задавал вопросы. Другой, в темных очках, не произнес ни слова; это был Абу Фуад.
Спрашивавший кувейтец особенно заинтересовался домом, где подпольщики встречались с бедуином. Сын табачника сообщил адрес, однако добавил:
– Думаю, идти туда нет смысла. Бедуин очень осторожен. Один из нас как-то хотел поговорить с ним и пошел, не договорившись. Дом оказался заперт. Мы думаем, он живет не там. Так он все равно узнал, что мы приходили, и сказал, чтобы мы так никогда не делали, иначе он порвет все связи и мы больше его никогда не увидим.
Абу Фуад молча кивнул в знак одобрения. Из всех четверых он один был профессиональным солдатом, а судя по тому, что рассказал сын табачника, бедуин тоже был профессионалом высокого класса.
– Когда вы увидите бедуина в следующий раз? – спросил он.
Возможно, через сына табачника удастся передать записку, приглашение на переговоры.
– Теперь он сам связывается с кем-нибудь из нас, а тот приводит остальных. Может пройти несколько дней, пока бедуин даст знать о себе.
Гости ушли. Теперь они располагали описанием двух автомобилей бедуина: видавшего виды пикапа, на котором бедуин, очевидно, ездил под видом зеленщика, поставляющего овощи и фрукты, на городской базар, и мощного вездехода, предназначенного для поездок по пустыне.
Абу Фуад попросил друга, что работал в Министерстве транспорта, проверить, кому принадлежат автомобили. Оба номерных знака оказались фиктивными. Можно было попытаться разыскать бедуина по удостоверению личности; теперь без документов невозможно миновать вездесущие проверочные посты и заставы на дорогах.
Через одного из членов комитета движения сопротивления Абу Фуад нашел надежного человека в Министерстве внутренних дел. На этот раз ему повезло. Человек вспомнил, что шесть недель назад он выдал фальшивое удостоверение личности на имя какого-то зеленщика из Джахры. Его попросил об этом миллионер Ахмел Аль Халифа.
Абу Фуад был заинтригован и окрылен. В движении сопротивления Аль Халифа был очень уважаемым и влиятельным участником, но всегда считалось, что он занимается только финансовыми вопросами и не вмешивается в планирование боевых операций. Тогда почему же он помогал таинственному бедуину, сеявшему смерть среди иракских солдат?
К югу от саудовско-кувейтской границы американская армия непрерывно наращивала силы. Генерал Норман Шварцкопф уже давно обосновался в строго охраняемом лабиринте комнат, на третьем подвальном этаже здания Министерства военно-воздушных сил Саудовской Аравии, которое находилось на старом шоссе, ведущем к эрриядскому аэропорту. В последнюю неделю сентября генерал наконец решил, что он накопил достаточно сил, чтобы объявить Саудовскую Аравию надежно защищенной от иракского вторжения.
Генерал Чарлз («Чак») Хорнер создал надежный щит в воздухе. Возле границы круглосуточно патрулировала хорошо оснащенная армада из скоростных истребителей, истребителей-бомбардировщиков, воздушных заправщиков, тяжелых бомбардировщиков и охотников за танками – «тандерболтов». Эта армада была готова в любой момент уничтожить иракскую армию в воздухе и на земле, если Саддам осмелится двинуться дальше на юг.
Радары непрестанно прощупывали каждый квадратный дюйм территории Кувейта и Ирака, приборы отмечали движение каждой машины по дорогам, в пустыне или в воздухе, они могли перехватить любую радиопередачу и точно указать любой источник тепла.
Норман Шварцкопф понимал, что и наземных войск – механизированной пехоты, легких и тяжелых танков, артиллерии – у него теперь достаточно, чтобы встретить, остановить, окружить и ликвидировать любую колонну иракской армии.
В последнюю неделю сентября в обстановке такой секретности, что об этом не сообщалось даже союзникам США по коалиции, был разработан план перехода от оборонительной тактики к наступательным действиям. Детальная разработка плана атаки на иракские позиции осуществлялась, несмотря на то что мандатом ООН предусматривалось только обеспечение безопасности Саудовской Аравии и других государств Персидского залива и ничего больше.
Но и у генерала Шварцкопфа были свои проблемы. Одна из них заключалась в том, что на кувейтском фронте численность иракских танков, артиллерии и пехоты за последние шесть недель удвоилась, другая – в том, что для освобождения Кувейта требовалась вдвое большая армия, чем для защиты Саудовской Аравии.
Норман Шварцкопф совершенно серьезно воспринимал афоризм Джорджа Паттона, который гласил, что потеря одного своего солдата или летчика – неважно, американец ли он, британец, француз или араб, – это слишком высокая плата за военный успех. Поэтому до начала наступления Шварцкопф намеревался удвоить численность армии коалиции и обеспечить такой воздушный удар, после которого было бы выведено из строя не меньше половины иракских вооруженных сил, располагавшихся к северу от саудовско-кувейтской границы.
А для этого требовалось, во-первых, время, за которое можно было бы обеспечить доставку дополнительных пушек, танков, самолетов, другой военной техники, людей, провианта, складов, и, во-вторых, очень много денег. Удивленным кабинетным наполеонам с Капитолийского холма Шварцкопф сказал, что если они хотят победить, то ему нужно все, что он требует.
На самом деле послание Шварцкопфа политикам передал, предварительно несколько смягчив тон, менее прямолинейный председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Колин Пауэлл. Политики любят играть в военные игры, но терпеть не могут, когда к ним обращаются на языке солдат.
Как бы то ни было, пока планы освобождения Кувейта разрабатывались в глубокой тайне. Впоследствии оказалось, что все было сделано вовремя. Предложенные ООН планы мирного урегулирования конфликта трещали по всем швам; 29 ноября лопнуло терпение и у членов этой уважаемой организации, и они дали добро на применение любых санкций вплоть до военных, если Ирак не выведет свои войска из Кувейта до 16 января. Начни Шварцкопф разработку наступательных операций в конце ноября, он никак не смог бы закончить подготовку армии коалиции в срок.
Ахмед Аль Халифа оказался в крайне затруднительном положении. Разумеется, он знал, кто такой Абу Фуад и чем он занимается. Больше того, Аль Халифа охотно выполнил бы его просьбу, но он дал бедуину слово, а нарушать свое слово торговец не умел.
Даже своим друзьям кувейтцам и товарищам по движению сопротивления Аль Халифа не признался, что на самом деле никакого таинственного бедуина нет, а есть британский офицер. Впрочем, в конце концов торговец согласился передать бедуину записку, точнее, не передать, а оставить в условленном месте, где рано или поздно бедуин ее обнаружит.
На следующее утро Аль Халифа оставил на христианском кладбище, под мраморным памятником британскому матросу Шептону, письмо, в котором настоятельно рекомендовал бедуину согласиться на встречу с Абу Фуадом.
Майк Мартин свернул за угол и слишком поздно заметил иракский патруль – пятерых солдат во главе с сержантом. Солдаты были удивлены неожиданной встрече с бедуином не меньше самого Мартина.
Несколько минут назад Мартин поставил свой пикап в гараж и пешком направился на виллу, где намеревался провести эту ночь. Он очень устал; это был один из тех крайне редких моментов, когда его внимание притупилось. Он увидел иракских солдат, понял, что те тоже заметили его, и выругался про себя. В его работе потеря бдительности даже на мгновение могла стоить жизни.
Комендантский час давно наступил. Майкл Мартин далеко не в первый раз шел по городу, когда законопослушные горожане уже заперлись в своих домах и по улицам рыскали лишь иракские патрули. Он взял за правило выбирать плохо освещенные боковые улочки, темные аллеи и совсем неосвещавшиеся пустыри, а иракские солдаты предпочитали не удалиться от главных улиц и перекрестков. Поэтому до сих пор Мартин и солдаты оккупационной армии не мешали друг другу.
Но после возвращения Хассана Рахмани в Багдад и его довольно язвительного доклада о беспомощности народной армии в Кувейте произошли кое-какие изменения. На улицах стали появляться зеленые береты иракских частей специального назначения.
Зеленые береты тоже не шли ни в какое сравнение с элитной Республиканской гвардией, но были не в пример дисциплинированнее того мобилизованного сброда, который называли народной армией. На перекрестке, где никогда не было ни одного иракского солдата, сейчас стояли шестеро «зеленобереточников».
У Мартина хватило времени лишь на то, чтобы тяжело опереться на палку, которую он всегда носил с собой, и, ссутулившись, принять старческую осанку. Это была самая выгодная поза, ибо арабские обычаи предписывали оказывать старикам если не почтение, то хотя бы сострадание.
– Эй, ты! – крикнул сержант. – Иди сюда.
На одинокого старика в клетчатой куфие нацелились четыре карабина. Старик помедлил, потом заковылял к солдатам.
– Что ты здесь делаешь в такой поздний час, бедуин?
– Старый человек хочет добраться домой до комендантского часа, – захныкал старик.
– Дурень, комендантский час давно наступил. Два часа назад.
Старик удрученно покачал головой.
– Я не знал, сайиди, у меня нет часов.
На Среднем Востоке часы – это не необходимость, а предмет роскоши, символ преуспеяния. В Кувейте иракские солдаты быстро обзавелись часами – они их просто отбирали. А слово «бедуин» происходит от арабского бидун, что значит «без».
Сержант хмыкнул. Объяснение казалось резонным.
– Документы, – сказал он.
Старик свободной рукой похлопал по своей грязной одежде.
– Кажется, я их потерял, – умоляющим тоном сказал он.
– Обыскать! – приказал сержант.
Один из солдат сделал шаг вперед. Мартину показалось, что ручная граната, привязанная к его правому бедру, вдруг выросла до размеров тех арбузов, которые он развозил на своем пикапе.
– Только не хватай меня за яйца, – вдруг раздраженно сказал старый бедуин.
Солдат в нерешительности остановился. Другой патрульный, прячась за спинами товарищей, хихикнул. Сержант пытался сохранить строгий вид:
– Зухаир, что ж ты? Обыщи его.
Молодой солдат Зухаир замешкался, понимая, что товарищи будут смеяться над ним.
– Только моей жене позволено трогать меня за это место, – продолжал бедуин.
Теперь захохотали и опустили карабины уже двое солдат. Остальные последовали их примеру. Зухаир никак не мог решить, что ему делать.
– Правда, и она ничего от этого не получает. Я уже давно не занимаюсь такими делами, – закончил старик.
Это было уже слишком. Патрульные захохотали во все горло, и даже сержант позволил себе ухмыльнуться.
– Умоляю, расскажи им все, что ты знаешь, – просил он сына. Двое мужчин представились табачнику членам комитета кувейтского сопротивления. Они вели себя очень учтиво, однако настаивали на том, чтобы сын табачника был с ними предельно откровенен и правдив.
Владелец табачной лавки понимал, что двое мужчин назвались не своими именами, но у него хватило ума сообразить, что гости являются влиятельными и могущественными представителями кувейтской нации. Однако известие о том, что его родной сын тоже участвует в активном сопротивлении, было для лавочника полнейшей неожиданностью.
Больше того, как он только что узнал, его сын не связан с официальным движением кувейтского сопротивления. Оказывается, он бросил бомбу под иракский грузовик по приказу какого-то странного бандита, о котором табачник никогда и не слышал. От таких известий любого отца мог хватить удар.
Все четверо сидели в гостиной уютного дома табачника в Кейфане. Один из гостей объяснил, что они ничего не имеют против бедуина, а только хотели бы установить с ним контакт, чтобы сотрудничать в дальнейшем.
Тогда сын табачника рассказал им все, с того самого дня, когда бедуин остановил его друга, который собрался стрелять в проезжавший иракский грузовик. Гости слушали внимательно, лишь время от времени один из них, желая что-либо уточнить, задавал вопросы. Другой, в темных очках, не произнес ни слова; это был Абу Фуад.
Спрашивавший кувейтец особенно заинтересовался домом, где подпольщики встречались с бедуином. Сын табачника сообщил адрес, однако добавил:
– Думаю, идти туда нет смысла. Бедуин очень осторожен. Один из нас как-то хотел поговорить с ним и пошел, не договорившись. Дом оказался заперт. Мы думаем, он живет не там. Так он все равно узнал, что мы приходили, и сказал, чтобы мы так никогда не делали, иначе он порвет все связи и мы больше его никогда не увидим.
Абу Фуад молча кивнул в знак одобрения. Из всех четверых он один был профессиональным солдатом, а судя по тому, что рассказал сын табачника, бедуин тоже был профессионалом высокого класса.
– Когда вы увидите бедуина в следующий раз? – спросил он.
Возможно, через сына табачника удастся передать записку, приглашение на переговоры.
– Теперь он сам связывается с кем-нибудь из нас, а тот приводит остальных. Может пройти несколько дней, пока бедуин даст знать о себе.
Гости ушли. Теперь они располагали описанием двух автомобилей бедуина: видавшего виды пикапа, на котором бедуин, очевидно, ездил под видом зеленщика, поставляющего овощи и фрукты, на городской базар, и мощного вездехода, предназначенного для поездок по пустыне.
Абу Фуад попросил друга, что работал в Министерстве транспорта, проверить, кому принадлежат автомобили. Оба номерных знака оказались фиктивными. Можно было попытаться разыскать бедуина по удостоверению личности; теперь без документов невозможно миновать вездесущие проверочные посты и заставы на дорогах.
Через одного из членов комитета движения сопротивления Абу Фуад нашел надежного человека в Министерстве внутренних дел. На этот раз ему повезло. Человек вспомнил, что шесть недель назад он выдал фальшивое удостоверение личности на имя какого-то зеленщика из Джахры. Его попросил об этом миллионер Ахмел Аль Халифа.
Абу Фуад был заинтригован и окрылен. В движении сопротивления Аль Халифа был очень уважаемым и влиятельным участником, но всегда считалось, что он занимается только финансовыми вопросами и не вмешивается в планирование боевых операций. Тогда почему же он помогал таинственному бедуину, сеявшему смерть среди иракских солдат?
К югу от саудовско-кувейтской границы американская армия непрерывно наращивала силы. Генерал Норман Шварцкопф уже давно обосновался в строго охраняемом лабиринте комнат, на третьем подвальном этаже здания Министерства военно-воздушных сил Саудовской Аравии, которое находилось на старом шоссе, ведущем к эрриядскому аэропорту. В последнюю неделю сентября генерал наконец решил, что он накопил достаточно сил, чтобы объявить Саудовскую Аравию надежно защищенной от иракского вторжения.
Генерал Чарлз («Чак») Хорнер создал надежный щит в воздухе. Возле границы круглосуточно патрулировала хорошо оснащенная армада из скоростных истребителей, истребителей-бомбардировщиков, воздушных заправщиков, тяжелых бомбардировщиков и охотников за танками – «тандерболтов». Эта армада была готова в любой момент уничтожить иракскую армию в воздухе и на земле, если Саддам осмелится двинуться дальше на юг.
Радары непрестанно прощупывали каждый квадратный дюйм территории Кувейта и Ирака, приборы отмечали движение каждой машины по дорогам, в пустыне или в воздухе, они могли перехватить любую радиопередачу и точно указать любой источник тепла.
Норман Шварцкопф понимал, что и наземных войск – механизированной пехоты, легких и тяжелых танков, артиллерии – у него теперь достаточно, чтобы встретить, остановить, окружить и ликвидировать любую колонну иракской армии.
В последнюю неделю сентября в обстановке такой секретности, что об этом не сообщалось даже союзникам США по коалиции, был разработан план перехода от оборонительной тактики к наступательным действиям. Детальная разработка плана атаки на иракские позиции осуществлялась, несмотря на то что мандатом ООН предусматривалось только обеспечение безопасности Саудовской Аравии и других государств Персидского залива и ничего больше.
Но и у генерала Шварцкопфа были свои проблемы. Одна из них заключалась в том, что на кувейтском фронте численность иракских танков, артиллерии и пехоты за последние шесть недель удвоилась, другая – в том, что для освобождения Кувейта требовалась вдвое большая армия, чем для защиты Саудовской Аравии.
Норман Шварцкопф совершенно серьезно воспринимал афоризм Джорджа Паттона, который гласил, что потеря одного своего солдата или летчика – неважно, американец ли он, британец, француз или араб, – это слишком высокая плата за военный успех. Поэтому до начала наступления Шварцкопф намеревался удвоить численность армии коалиции и обеспечить такой воздушный удар, после которого было бы выведено из строя не меньше половины иракских вооруженных сил, располагавшихся к северу от саудовско-кувейтской границы.
А для этого требовалось, во-первых, время, за которое можно было бы обеспечить доставку дополнительных пушек, танков, самолетов, другой военной техники, людей, провианта, складов, и, во-вторых, очень много денег. Удивленным кабинетным наполеонам с Капитолийского холма Шварцкопф сказал, что если они хотят победить, то ему нужно все, что он требует.
На самом деле послание Шварцкопфа политикам передал, предварительно несколько смягчив тон, менее прямолинейный председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Колин Пауэлл. Политики любят играть в военные игры, но терпеть не могут, когда к ним обращаются на языке солдат.
Как бы то ни было, пока планы освобождения Кувейта разрабатывались в глубокой тайне. Впоследствии оказалось, что все было сделано вовремя. Предложенные ООН планы мирного урегулирования конфликта трещали по всем швам; 29 ноября лопнуло терпение и у членов этой уважаемой организации, и они дали добро на применение любых санкций вплоть до военных, если Ирак не выведет свои войска из Кувейта до 16 января. Начни Шварцкопф разработку наступательных операций в конце ноября, он никак не смог бы закончить подготовку армии коалиции в срок.
Ахмед Аль Халифа оказался в крайне затруднительном положении. Разумеется, он знал, кто такой Абу Фуад и чем он занимается. Больше того, Аль Халифа охотно выполнил бы его просьбу, но он дал бедуину слово, а нарушать свое слово торговец не умел.
Даже своим друзьям кувейтцам и товарищам по движению сопротивления Аль Халифа не признался, что на самом деле никакого таинственного бедуина нет, а есть британский офицер. Впрочем, в конце концов торговец согласился передать бедуину записку, точнее, не передать, а оставить в условленном месте, где рано или поздно бедуин ее обнаружит.
На следующее утро Аль Халифа оставил на христианском кладбище, под мраморным памятником британскому матросу Шептону, письмо, в котором настоятельно рекомендовал бедуину согласиться на встречу с Абу Фуадом.
Майк Мартин свернул за угол и слишком поздно заметил иракский патруль – пятерых солдат во главе с сержантом. Солдаты были удивлены неожиданной встрече с бедуином не меньше самого Мартина.
Несколько минут назад Мартин поставил свой пикап в гараж и пешком направился на виллу, где намеревался провести эту ночь. Он очень устал; это был один из тех крайне редких моментов, когда его внимание притупилось. Он увидел иракских солдат, понял, что те тоже заметили его, и выругался про себя. В его работе потеря бдительности даже на мгновение могла стоить жизни.
Комендантский час давно наступил. Майкл Мартин далеко не в первый раз шел по городу, когда законопослушные горожане уже заперлись в своих домах и по улицам рыскали лишь иракские патрули. Он взял за правило выбирать плохо освещенные боковые улочки, темные аллеи и совсем неосвещавшиеся пустыри, а иракские солдаты предпочитали не удалиться от главных улиц и перекрестков. Поэтому до сих пор Мартин и солдаты оккупационной армии не мешали друг другу.
Но после возвращения Хассана Рахмани в Багдад и его довольно язвительного доклада о беспомощности народной армии в Кувейте произошли кое-какие изменения. На улицах стали появляться зеленые береты иракских частей специального назначения.
Зеленые береты тоже не шли ни в какое сравнение с элитной Республиканской гвардией, но были не в пример дисциплинированнее того мобилизованного сброда, который называли народной армией. На перекрестке, где никогда не было ни одного иракского солдата, сейчас стояли шестеро «зеленобереточников».
У Мартина хватило времени лишь на то, чтобы тяжело опереться на палку, которую он всегда носил с собой, и, ссутулившись, принять старческую осанку. Это была самая выгодная поза, ибо арабские обычаи предписывали оказывать старикам если не почтение, то хотя бы сострадание.
– Эй, ты! – крикнул сержант. – Иди сюда.
На одинокого старика в клетчатой куфие нацелились четыре карабина. Старик помедлил, потом заковылял к солдатам.
– Что ты здесь делаешь в такой поздний час, бедуин?
– Старый человек хочет добраться домой до комендантского часа, – захныкал старик.
– Дурень, комендантский час давно наступил. Два часа назад.
Старик удрученно покачал головой.
– Я не знал, сайиди, у меня нет часов.
На Среднем Востоке часы – это не необходимость, а предмет роскоши, символ преуспеяния. В Кувейте иракские солдаты быстро обзавелись часами – они их просто отбирали. А слово «бедуин» происходит от арабского бидун, что значит «без».
Сержант хмыкнул. Объяснение казалось резонным.
– Документы, – сказал он.
Старик свободной рукой похлопал по своей грязной одежде.
– Кажется, я их потерял, – умоляющим тоном сказал он.
– Обыскать! – приказал сержант.
Один из солдат сделал шаг вперед. Мартину показалось, что ручная граната, привязанная к его правому бедру, вдруг выросла до размеров тех арбузов, которые он развозил на своем пикапе.
– Только не хватай меня за яйца, – вдруг раздраженно сказал старый бедуин.
Солдат в нерешительности остановился. Другой патрульный, прячась за спинами товарищей, хихикнул. Сержант пытался сохранить строгий вид:
– Зухаир, что ж ты? Обыщи его.
Молодой солдат Зухаир замешкался, понимая, что товарищи будут смеяться над ним.
– Только моей жене позволено трогать меня за это место, – продолжал бедуин.
Теперь захохотали и опустили карабины уже двое солдат. Остальные последовали их примеру. Зухаир никак не мог решить, что ему делать.
– Правда, и она ничего от этого не получает. Я уже давно не занимаюсь такими делами, – закончил старик.
Это было уже слишком. Патрульные захохотали во все горло, и даже сержант позволил себе ухмыльнуться.