Страница:
— Как насчет подхода с моря?
— Давайте я вам покажу.
Ван Ренсберг включил первую передачу, и они тронулись с места, подняв облачко пыли. Южноафриканец подъехал к самому краю обрыва.
— Сейчас вы все увидите. — Он вылез из джипа. — Поместье окружено морем, и только в самых низких местах высота обрыва двадцать футов, по большей же части — пятьдесят. Море сканируется радаром, замаскированным под тарелку спутниковой антенны, так что мы знаем о приближении любого судна.
— Перехват?
— Два быстроходных патрульных катера, один всегда на воде. Вокруг полуострова запретная зона в одну милю. Допускаются только грузовые корабли и только по согласованию с нами.
— А под водой? С аквалангом?
Ван Ренсберг пренебрежительно хмыкнул.
— С аквалангом? Сейчас вы увидите, что из этого выйдет.
По рации он связался со скотобойней, отдал короткий приказ. Они пересекли поместье, подъехали к портовым кранам. Макбрайд наблюдал, как корзину внутренностей выгрузили на металлический желоб, и ее содержимое заскользило вниз, чтобы упасть в море с высоты тридцати футов.
Несколько секунд ничего не менялось. Потом первый треугольный плавник разрезал воду. Шестьдесят секунд море бурлило. Ван Ренсберг рассмеялся.
— На питание нам грех жаловаться. Мяса много. Мой работодатель не ест мясо, но охранники едят. Многие из них, как и я, из Южной Африки, и мы никогда не откажемся от хорошего стейка.
— И что?
— Когда забивают домашнюю скотину, барашка, овцу, свинью, бычка, внутренности свежими бросают в море. С кровью. В море полно акул. Белые, тигровые, черноплавниковые, акулы-молоты, каких только тут нет. На прошлой неделе один из моих людей упал за борт. Катер тут же развернулся, чтобы подобрать его. На это ушло тридцать секунд. Они опоздали.
— Его не смогли поднять на борт?
— Большую часть подняли. Но не ноги. Он умер двумя днями позже.
— Похороны?
— В море.
— Значит, акулам он все-таки достался целиком?
— Надеюсь, насчет моря вам все ясно? С Адрианом ван Ренсбергом шутки плохи.
— А как начет горного хребта, через который я попал к вам?
Вместо ответа Ренсберг протянул Макбрайду полевой бинокль.
— Посмотрите. По краям его не обойдешь. Отвесные склоны уходят в воду. Спуститься днем невозможно. Человека на склоне сразу засекут.
— А ночью?
— Допустим, он спустился. И что дальше? Путь вам преграждает забор с колючей проволокой. До особняка больше двух миль. Не забудьте про охраняемую защитную стену. Он не пеон, не охранник. Его быстро обнаружат… а потом с ним разберутся.
— А как насчет речки, которую я видел? Не может он попасть в поместье по ее руслу?
— Правильно рассуждаете, мистер Макбрайд. Позвольте показать вам нашу речку.
Ван Ренсберг поехал к аэродрому, достал из кармана пульт дистанционного управления, подал сигнал на включение электромотора, приводящего в движение ворота. Они выехали на взлетно-посадочную полосу, остановились у того места, где вода вытекала из-под нее, вылезли из кабины, подошли к краю взлетно-посадочной полосы.
Кристально-чистая вода шевелила водоросли, растущие на дне.
— Что-нибудь видите? — спросил майор.
— Нет, — ответил Макбрайд.
— Они в тени, под взлетно-посадочной полосой.
Не вызывало сомнений, что это фирменный трюк южноафриканца. Для этого он привез с собой кусок говядины. Бросил в воду, и она просто вскипела. Макбрайд увидел, как стая пираний вырвалась из-под взлетно-посадочной полосы и сотни острых зубов вонзились в мясо.
— Достаточно? Я покажу вам, как мы обеспечиваем себя водой без ущерба для безопасности. Поехали.
На ферме ван Ренсберг провез Макбрайда вдоль всего русла реки, показал, где вода отбирается в ирригационные системы или на другие хозяйственные нужды. Каждый водоотвод заканчивался тупиком.
Главное же русло плавно изгибалось и возвращалось к взлетно-посадочной полосе. У самого ее конца, но по другую сторону забора вода с обрыва сбрасывалась в море. Причем русло в этом месте сужалось, так что скорость воды заметно увеличивалась.
— Около самого края на дне установлена пластина с длинными заостренными штырями, — пояснил ван Ренсберг. — Любого, кто попытается уйти этим путем, вода понесет к морю между двумя бетонными стенами. Острия пустят ему кровь. А что потом? Разумеется, встреча с акулами.
— Но ночью?
— А, вы еще не видели собак? Их двенадцать. Доберманы. Натасканы не трогать людей в форме и еще двенадцать человек, руководство, в любой одежде. Разумеется, отличают их по запаху.
Их выпускают на территорию фермы после захода солнца. После этого любой пеон и незваный гость проживет здесь лишь несколько минут, пока собаки не подбегут к нему. После этого шанса выжить у него не будет. Как и у вашего наемника. Что он собирается сделать?
— Не имею ни малейшего понятия. Если у него есть хоть толика здравого смысла, полагаю, он уже отправился восвояси.
Ван Ренсберг снова рассмеялся.
— И поступил правильно. В Южной Африке, в Каприви-Стрип, у нас был лагерь для смутьянов, которые причиняли много неприятностей городским властям. Я заведовал этим лагерем. И знаете, что я вам скажу, мистер ЦРУ? Из лагеря никому не удалось убежать. Ни одному человеку.
— Это впечатляет, будьте уверены.
— Хотите, расскажу, как я этого добился? С помощью минных полей? Нет. Прожекторов? Нет. Поставил два концентрических сетчатых забора с колючей проволокой поверху, а между ними поселил диких животных. В прудах крокодилов, в траве — львов. И ни у кого не возникло желания попасть им в зубы. — Он посмотрел на часы. — Уже одиннадцать. Я отвезу вас по дороге к нашему блокпосту в седловине. Полиция Сан-Мартина пришлет за вами джип, на котором вас доставят в отель.
Они возвращались к воротам в поселок-колонию и к дороге, ведущей к блокпосту, когда под приборным щитком затрещала рация. Ван Ренсберг выслушал сообщение, переданное ему из радиорубки в подвале под особняком. Оно ему явно понравилось. Он отключил рацию и указал на горный хребет.
— Люди полковника Морено этим утром прочесали джунгли от шоссе до гребня и нашли лагерь американца. Брошенный. Вы, скорее всего, правы. Я думаю, он увидел достаточно, чтобы понять, что соваться сюда не стоит.
Впереди показались большие ворота, ведущие в поселок, и ряды белых домиков за ними.
— Расскажите мне о ваших сельскохозяйственных работниках, майор.
— А что о них рассказывать?
— Сколько их? Где вы их берете?
— Примерно тысяча двести. Все преступники, нарушившие законы Сан-Мартина. И не стремитесь казаться святее папы римского, Макбрайд. В Америке есть колонии-фермы. Здесь тоже колония-ферма. И живут они, если сравнить с тюрьмами Сан-Мартина, очень даже неплохо.
— А после отбытия срока наказания их отпускают домой?
— Нет, — отрезал ван Ренсберг.
«Билет в один конец, — подумал американец, — выписанный полковником Морено и майором ван Ренсбергом. Пожизненное заключение. За какие правонарушения? Переход улицы в неположенном месте? Громкие крики в ночное время? Морено должен обеспечивать постоянную подпитку, поставлять все новых и новых пеонов взамен выбывающих».
— А как насчет охранников и обслуживающего персонала особняка?
— Это другое дело. У нас контракты. Все, кто работает в особняке, там и живут. Остаются там, когда хозяин в резиденции. Только охранники и руководство вроде меня могут входить на территорию непосредственно резиденции и выходить за пределы стены. Обслуга — никогда. Полотеры, садовники, официанты, служанки… все живут за стеной. Пеоны, которые работают на ферме, живут в своем поселке. Только мужчины.
— Ни женщин, ни детей?
— Нет. Они здесь не для того, чтобы плодиться и размножаться. Но есть церковь. Священник внушает им только одно — абсолютное повиновение.
Он не стал упоминать, что для тех, кто пренебрегает проповедью священника, у него припасено еще одно средство — плеть из кожи носорога, которую он с удовольствием пускал в ход на родине.
— Майор, может посторонний войти на территорию фермы, прикинувшись пеоном?
— Нет. Каждый вечер рабочие на следующий день отбираются управляющим фермы, который для этого приходит в деревню. Отобранные утром, после завтрака, собираются у ворот. Их проверяют по одному. Сколько людей нужно, столько и пропускают. Ни на одного больше.
— И сколько проходит через ворота?
— Примерно тысяча в день. Двести человек с техническими навыками направляются в различные мастерские, на мельницу, бойню, машинный двор. Остальные восемьсот — на прополку, полив, сбор урожая. Примерно двести человек каждый день остаются в поселке. Больные, уборщики, повара.
— Похоже, вы меня убедили, — кивнул Макбрайд. — У одиночки нет ни единого шанса, не так ли?
— Я вам так и сказал, мистер ЦРУ. Этот наемник дал задний ход.
Едва он произнес последнее слово, как снова затрещала рация. Майор нахмурился, слушая очередное сообщение.
— Что значит — визжит как резаный? Ладно, скажи ему, пусть успокоится. Я буду там через пять минут.
Он отключил связь.
— Отец Винсенте. В церкви. Что-то там случилось. Я должен заехать туда. Нам все равно по пути. Уж извините, придется задержаться на несколько минут.
Они проехали мимо пеонов, которые на ярком солнце вскапывали землю, готовя ее к поливу. Некоторые подняли головы, чтобы мельком взглянуть на проезжающий джип, за рулем которого сидел человек, обладающий над ними абсолютной властью.
Из-под сомбреро появились осунувшиеся, заросшие щетиной лица, кофейно-коричневые глаза. Но у одного из пеонов глаза были синими.
Глава 30
Глава 31
— Давайте я вам покажу.
Ван Ренсберг включил первую передачу, и они тронулись с места, подняв облачко пыли. Южноафриканец подъехал к самому краю обрыва.
— Сейчас вы все увидите. — Он вылез из джипа. — Поместье окружено морем, и только в самых низких местах высота обрыва двадцать футов, по большей же части — пятьдесят. Море сканируется радаром, замаскированным под тарелку спутниковой антенны, так что мы знаем о приближении любого судна.
— Перехват?
— Два быстроходных патрульных катера, один всегда на воде. Вокруг полуострова запретная зона в одну милю. Допускаются только грузовые корабли и только по согласованию с нами.
— А под водой? С аквалангом?
Ван Ренсберг пренебрежительно хмыкнул.
— С аквалангом? Сейчас вы увидите, что из этого выйдет.
По рации он связался со скотобойней, отдал короткий приказ. Они пересекли поместье, подъехали к портовым кранам. Макбрайд наблюдал, как корзину внутренностей выгрузили на металлический желоб, и ее содержимое заскользило вниз, чтобы упасть в море с высоты тридцати футов.
Несколько секунд ничего не менялось. Потом первый треугольный плавник разрезал воду. Шестьдесят секунд море бурлило. Ван Ренсберг рассмеялся.
— На питание нам грех жаловаться. Мяса много. Мой работодатель не ест мясо, но охранники едят. Многие из них, как и я, из Южной Африки, и мы никогда не откажемся от хорошего стейка.
— И что?
— Когда забивают домашнюю скотину, барашка, овцу, свинью, бычка, внутренности свежими бросают в море. С кровью. В море полно акул. Белые, тигровые, черноплавниковые, акулы-молоты, каких только тут нет. На прошлой неделе один из моих людей упал за борт. Катер тут же развернулся, чтобы подобрать его. На это ушло тридцать секунд. Они опоздали.
— Его не смогли поднять на борт?
— Большую часть подняли. Но не ноги. Он умер двумя днями позже.
— Похороны?
— В море.
— Значит, акулам он все-таки достался целиком?
— Надеюсь, насчет моря вам все ясно? С Адрианом ван Ренсбергом шутки плохи.
— А как начет горного хребта, через который я попал к вам?
Вместо ответа Ренсберг протянул Макбрайду полевой бинокль.
— Посмотрите. По краям его не обойдешь. Отвесные склоны уходят в воду. Спуститься днем невозможно. Человека на склоне сразу засекут.
— А ночью?
— Допустим, он спустился. И что дальше? Путь вам преграждает забор с колючей проволокой. До особняка больше двух миль. Не забудьте про охраняемую защитную стену. Он не пеон, не охранник. Его быстро обнаружат… а потом с ним разберутся.
— А как насчет речки, которую я видел? Не может он попасть в поместье по ее руслу?
— Правильно рассуждаете, мистер Макбрайд. Позвольте показать вам нашу речку.
Ван Ренсберг поехал к аэродрому, достал из кармана пульт дистанционного управления, подал сигнал на включение электромотора, приводящего в движение ворота. Они выехали на взлетно-посадочную полосу, остановились у того места, где вода вытекала из-под нее, вылезли из кабины, подошли к краю взлетно-посадочной полосы.
Кристально-чистая вода шевелила водоросли, растущие на дне.
— Что-нибудь видите? — спросил майор.
— Нет, — ответил Макбрайд.
— Они в тени, под взлетно-посадочной полосой.
Не вызывало сомнений, что это фирменный трюк южноафриканца. Для этого он привез с собой кусок говядины. Бросил в воду, и она просто вскипела. Макбрайд увидел, как стая пираний вырвалась из-под взлетно-посадочной полосы и сотни острых зубов вонзились в мясо.
— Достаточно? Я покажу вам, как мы обеспечиваем себя водой без ущерба для безопасности. Поехали.
На ферме ван Ренсберг провез Макбрайда вдоль всего русла реки, показал, где вода отбирается в ирригационные системы или на другие хозяйственные нужды. Каждый водоотвод заканчивался тупиком.
Главное же русло плавно изгибалось и возвращалось к взлетно-посадочной полосе. У самого ее конца, но по другую сторону забора вода с обрыва сбрасывалась в море. Причем русло в этом месте сужалось, так что скорость воды заметно увеличивалась.
— Около самого края на дне установлена пластина с длинными заостренными штырями, — пояснил ван Ренсберг. — Любого, кто попытается уйти этим путем, вода понесет к морю между двумя бетонными стенами. Острия пустят ему кровь. А что потом? Разумеется, встреча с акулами.
— Но ночью?
— А, вы еще не видели собак? Их двенадцать. Доберманы. Натасканы не трогать людей в форме и еще двенадцать человек, руководство, в любой одежде. Разумеется, отличают их по запаху.
Их выпускают на территорию фермы после захода солнца. После этого любой пеон и незваный гость проживет здесь лишь несколько минут, пока собаки не подбегут к нему. После этого шанса выжить у него не будет. Как и у вашего наемника. Что он собирается сделать?
— Не имею ни малейшего понятия. Если у него есть хоть толика здравого смысла, полагаю, он уже отправился восвояси.
Ван Ренсберг снова рассмеялся.
— И поступил правильно. В Южной Африке, в Каприви-Стрип, у нас был лагерь для смутьянов, которые причиняли много неприятностей городским властям. Я заведовал этим лагерем. И знаете, что я вам скажу, мистер ЦРУ? Из лагеря никому не удалось убежать. Ни одному человеку.
— Это впечатляет, будьте уверены.
— Хотите, расскажу, как я этого добился? С помощью минных полей? Нет. Прожекторов? Нет. Поставил два концентрических сетчатых забора с колючей проволокой поверху, а между ними поселил диких животных. В прудах крокодилов, в траве — львов. И ни у кого не возникло желания попасть им в зубы. — Он посмотрел на часы. — Уже одиннадцать. Я отвезу вас по дороге к нашему блокпосту в седловине. Полиция Сан-Мартина пришлет за вами джип, на котором вас доставят в отель.
Они возвращались к воротам в поселок-колонию и к дороге, ведущей к блокпосту, когда под приборным щитком затрещала рация. Ван Ренсберг выслушал сообщение, переданное ему из радиорубки в подвале под особняком. Оно ему явно понравилось. Он отключил рацию и указал на горный хребет.
— Люди полковника Морено этим утром прочесали джунгли от шоссе до гребня и нашли лагерь американца. Брошенный. Вы, скорее всего, правы. Я думаю, он увидел достаточно, чтобы понять, что соваться сюда не стоит.
Впереди показались большие ворота, ведущие в поселок, и ряды белых домиков за ними.
— Расскажите мне о ваших сельскохозяйственных работниках, майор.
— А что о них рассказывать?
— Сколько их? Где вы их берете?
— Примерно тысяча двести. Все преступники, нарушившие законы Сан-Мартина. И не стремитесь казаться святее папы римского, Макбрайд. В Америке есть колонии-фермы. Здесь тоже колония-ферма. И живут они, если сравнить с тюрьмами Сан-Мартина, очень даже неплохо.
— А после отбытия срока наказания их отпускают домой?
— Нет, — отрезал ван Ренсберг.
«Билет в один конец, — подумал американец, — выписанный полковником Морено и майором ван Ренсбергом. Пожизненное заключение. За какие правонарушения? Переход улицы в неположенном месте? Громкие крики в ночное время? Морено должен обеспечивать постоянную подпитку, поставлять все новых и новых пеонов взамен выбывающих».
— А как насчет охранников и обслуживающего персонала особняка?
— Это другое дело. У нас контракты. Все, кто работает в особняке, там и живут. Остаются там, когда хозяин в резиденции. Только охранники и руководство вроде меня могут входить на территорию непосредственно резиденции и выходить за пределы стены. Обслуга — никогда. Полотеры, садовники, официанты, служанки… все живут за стеной. Пеоны, которые работают на ферме, живут в своем поселке. Только мужчины.
— Ни женщин, ни детей?
— Нет. Они здесь не для того, чтобы плодиться и размножаться. Но есть церковь. Священник внушает им только одно — абсолютное повиновение.
Он не стал упоминать, что для тех, кто пренебрегает проповедью священника, у него припасено еще одно средство — плеть из кожи носорога, которую он с удовольствием пускал в ход на родине.
— Майор, может посторонний войти на территорию фермы, прикинувшись пеоном?
— Нет. Каждый вечер рабочие на следующий день отбираются управляющим фермы, который для этого приходит в деревню. Отобранные утром, после завтрака, собираются у ворот. Их проверяют по одному. Сколько людей нужно, столько и пропускают. Ни на одного больше.
— И сколько проходит через ворота?
— Примерно тысяча в день. Двести человек с техническими навыками направляются в различные мастерские, на мельницу, бойню, машинный двор. Остальные восемьсот — на прополку, полив, сбор урожая. Примерно двести человек каждый день остаются в поселке. Больные, уборщики, повара.
— Похоже, вы меня убедили, — кивнул Макбрайд. — У одиночки нет ни единого шанса, не так ли?
— Я вам так и сказал, мистер ЦРУ. Этот наемник дал задний ход.
Едва он произнес последнее слово, как снова затрещала рация. Майор нахмурился, слушая очередное сообщение.
— Что значит — визжит как резаный? Ладно, скажи ему, пусть успокоится. Я буду там через пять минут.
Он отключил связь.
— Отец Винсенте. В церкви. Что-то там случилось. Я должен заехать туда. Нам все равно по пути. Уж извините, придется задержаться на несколько минут.
Они проехали мимо пеонов, которые на ярком солнце вскапывали землю, готовя ее к поливу. Некоторые подняли головы, чтобы мельком взглянуть на проезжающий джип, за рулем которого сидел человек, обладающий над ними абсолютной властью.
Из-под сомбреро появились осунувшиеся, заросшие щетиной лица, кофейно-коричневые глаза. Но у одного из пеонов глаза были синими.
Глава 30
Блеф
Он взбегал по ступенькам, ведущим к двери в церковь, и тут же скатывался с них, низенький толстячок с поросячьими глазками, в когда-то белой сутане. Отец Винсенте, духовный пастырь несчастных, отбывающих пожизненный срок.
На испанском ван Ренсберг знал лишь несколько слов, в основном команды. Священник едва мог изъясняться на английском.
— Скорее, майор! — выкрикнул он и нырнул в церковь. Мужчины вылезли из джипа, последовали за ним.
Белая сутана мелькнула в проходе, обогнула алтарь, исчезла в ризнице. Главной достопримечательностью маленькой комнатки был стенной шкаф, в котором висели одеяния священника. Театральным жестом он распахнул дверцы и воскликнул: «Mira!»[58]
Пеон лежал в той же позе, в какой и нашел его отец Винсенте. Священник не попытался освободить его. Со стянутыми липкой лентой запястьями и лодыжками, с заклеенным ртом, из которого доносилось невнятное мычание. Когда пеон увидел ван Ренсберга, его глаза округлились от ужаса.
Южноафриканец наклонился и сорвал ленту со рта.
— Что он здесь делает?
Пеон что-то затараторил, священник выразительно пожал плечами.
— Он говорит, что не знает. Он говорит, что прошлым вечером лег спать, а проснулся здесь. У него болит голова, он ничего не помнит.
Пеон был в одних плавках-трусах. Южноафриканец схватил его за плечи, поставил на ноги.
— Скажи ему, для него будет лучше, если он начнет вспоминать! — рявкнул ван Ренсберг священнику, который стал переводчиком.
— Майор, — мягко вмешался Макбрайд, — давайте не будем спешить. Почему бы не начать с имени?
Отец Винсенте уловил смысл.
— Рамон.
— Рамон?…
Священник пожал плечами. С более чем тысячью прихожан разве он мог помнить все фамилии?
— Где он спал? — спросил американец. Последовал быстрый обмен фразами на местном испанском. Макбрайд понимал испанский с трудом, а сан-мартинское наречие имело мало общего с кастильским.
— Его дом в трехстах метрах отсюда, — ответил священник.
— Почему бы нам не прогуляться туда? — Макбрайд достал перочинный ножик и разрезал липкую ленту на запястьях и лодыжках Рамона. Насмерть перепуганный пеон повел майора и американца через площадь, по главной дороге, свернул на третью улицу, показал на дверь своей комнатки.
Ван Ренсберг вошел первым, за ним — Макбрайд. Ничего особенного они не обнаружили, за исключением одного маленького предмета, который американец достал из-под койки. Марлевой салфетки. Он понюхал ее и протянул майору, который тоже поднес ее к носу.
— Хлороформ, — сказал Макбрайд. — Его отключили во сне. Скорее всего, он ничего не почувствовал. Очнулся со связанными руками и ногами, запертый в стенном шкафу. Он не лжет, просто ничего не понимает и напуган.
— Какого черта он там оказался?
— Разве вы не упоминали про бирки у каждого человека, которые проверяют, когда они приходят на работу?
— Да. А что?
— У Рамона такой бирки нет. И на полу ее нет. Я думаю, что на ферму с биркой Рамона прошел кто-то еще.
Вот тут до ван Ренсберга дошло, что все это означает. Он вернулся к «Лендроверу», который остался на площади, включил рацию.
— Чрезвычайная ситуация! — рявкнул он, как только радист вышел на связь. — Включи сирену «Сбежавший заключенный». Заблокируй ворота, ведущие в резиденцию, для всех, кроме меня. По громкой связи вызови всех охранников к главным воротам. Включая тех, кто сейчас свободен от службы.
Через несколько секунд над полуостровом завыла сирена. Ее услышали на полях и в свинарниках, в садах и курятниках, на огороде и в амбарах.
И все, оторвавшись от своего дела, поворачивались к главным воротам. Вот тут и послышался многократно усиленный голос радиста: «Всем охранникам прибыть к главным воротам. Повторяю, всем охранникам прибыть к главным воротам. Быстро!»
Шестьдесят охранников несли дневную вахту, еще столько же отдыхали в казарме. Все откликнулись на полученный приказ, кто бегом — от казарм ворота отделяло четверть мили, кто на квадрациклах.
Ван Ренсберг проехал через ворота на внедорожнике и уже поджидал их с мегафоном в руке.
— Никто у нас не сбежал, — сообщил он, когда охранники сгрудились перед ним. — Ситуация обратная. На территории фермы незваный гость. Он переоделся пеоном. Та же одежда, те же сандалии, то же сомбреро. Он даже украл бирку. Дневная смена, собрать и привести сюда всех работников. Без исключений. Остальным обыскать все сараи, свинарники, конюшни, мастерские. Потом опечатать каждое помещение и выставить охрану. Используйте рации, чтобы оставаться на связи с командирами своих отделений. Командирам отделений и взводов оставаться на связи со мной. Приступайте. Любого пеона, который попытается бежать, расстреливать на месте. Идите.
Сто человек рассеялись по ферме. Им предстояло тщательно обыскать только среднюю часть полуострова, от сетчатого забора, отгораживающего поселок-колонию и аэродром, до защитной стены резиденции. Большую территорию. Слишком большую даже для сотни человек. На решение поставленной задачи могли уйти часы.
Ван Ренсберг забыл про отъезд Макбрайда. Игнорировал американца, полностью поглощенный поимкой нарушителя, проникшего на вверенный ему объект. Макбрайд в полном недоумении сидел в джипе.
На доске объявлений, у двери в церковь, висел листок бумаги с надписью: «Obsequias роr nuestro hermando Pedro Hermandez. Once de la manana».
Даже со своим рудиментарным испанским Макбрайд понял, что сие означает: «Погребальная служба по нашему брату Педро Эрнандесу. В одиннадцать утра».
Мститель не заметил записку? Не понял, о чем речь? Ясное дело, обычно священник заглядывает в ризницу только по воскресеньям. Но этот день — особый случай. Из записки однозначно следовало, что ровно в половине одиннадцатого он откроет шкаф и увидит связанного пеона…
От размышлений его оторвал голос майора. Тот разговаривал с аэродромными механиками.
— Что с ним? Поломка в хвостовом роторе? Мне нужно поднять его в воздух. Ладно, поторопитесь.
Он отключил рацию, посмотрел на Макбрайда, сверкнул глазами и прорычал: «Ваш соотечественник допустил ошибку, вот и все. Очень серьезную ошибку. Она будет стоить ему жизни».
Прошел час. Даже без полевого бинокля Макбрайд видел, как первые колонны одетых в белое пеонов потянулись к воротам, ведущим в поселок. Позади маячили охранники, что-то крича пеонам. Солнце стояло в зените. И жарило немилосердно.
Толпа у ворот в поселок все увеличивалась. Рапорты по радио следовали один за другим, сектор за сектором ферма очищалась от работников, здания обыскивались, опечатывались, у каждого выставлялась охрана.
В половине второго началась проверка. По приказу ван Ренсберга пятеро охранников заняли привычные места за столами и пропускали пеонов по одному, как всегда. Заключенные выстроились пятью колоннами по двести человек.
Обычно счетчики работали в утренней или вечерней прохладе. Теперь солнце варило их живьем. Два или три пеона потеряли сознание, так что к столикам их подтащили друзья. Каждая бирка проверялась, номер сверялся с внесенным в компьютер утром. Когда последний пеон поплелся в деревню, навстречу отдыху, тени и воде, старший проверяющий крикнул: «Одного нет». Ван Ренсберг подошел к нему, перегнулся через плечо.
— Номер пять-три-один-ноль-восемь.
— Имя?
— Рамон Гутьерес.
— Спускайте собак.
Ван Ренсберг вернулся к Макбрайду.
— На территории фермы пеонов и техников нет. Собаки моих людей не тронут, вы знаете. Форму они узнают. Остается только один человек. Нарушитель в штанах и рубашке из белой хлопчатобумажной ткани, с незнакомым запахом. Доберманы сбегутся на него, как на колокольчик, зовущий к ленчу. Что ему останется? Залезть на дерево? В пруд? Они его найдут. Окружат и будут лаять, пока не подойдут охранники. Я даю этому наемнику полчаса, чтобы найти дерево и забраться на него. Или он умрет.
Мужчина, которого искал ван Ренсберг, находился в центре фермы. Он неспешно бежал по кукурузному полю. Высокие стебли полностью скрывали его. Направление он определял по солнцу и гребню горного хребта.
Ранее ему потребовалось почти два часа, чтобы от рощи авокадо добраться до стены, огораживающей резиденцию серба. Пробежать такую дистанцию не составляло труда для человека, постоянно бегающего полумарафон, но ему приходилось прятаться и от охранников, и от пеонов, бригады которых шли к воротам. Он по-прежнему прятался.
Добравшись до дороги, окаймляющей кукурузное поле, он упал на живот, осторожно выглянул. По дороге на квадрацикле ехали два охранника. Дождавшись, когда они скроются за поворотом, он перебежал дорогу и исчез в персиковом саду. Сверху он хорошо изучил ферму и наметил маршрут от защитной стены до нужного ему места, позволяющий избегать открытых пространств, где его могли увидеть.
Практически все необходимое снаряжение, которое находилось или в мешочке для ленча, или в узких плавках, надетых под боксерскими трусами, он уже использовал. Остались только часы подводника на запястье, ремень на талии, нож, закрепленный на пояснице (спереди не виден, но всегда под рукой). Повязка, липкий пластырь и всякие мелочи, очередь до которых еще не дошла, лежали в плоском кошеле, составляющем часть пояса.
Он вновь посмотрел на горный хребет, чуть изменил курс, остановился, склонив голову, услышал журчание воды. Выбежал на берег речки, отошел на пятнадцать ярдов, разделся, оставив только ремень, нож и плавки.
Издалека донесся собачий лай: выпущенные из загона собаки начали поиски. Он понимал, что ветерок с моря через несколько минут донесет до них его запах.
Работал осторожно, но споро, пока не добился, чего хотел, потом на цыпочках вернулся к речке, вошел в холодную воду, лег, и течение понесло его через поместье, к взлетно-посадочной полосе и горному хребту.
Несмотря на заверения, что доберманы никогда его не тронут, ван Ренсберг поднял стекло, когда медленно поехал от ворот в глубь фермы.
За ним в пикапе следовал заместитель главного собачника. Кузов пикапа представлял собой большую проволочную клетку. Главный собачник сидел рядом с ван Ренсбергом, высунув голову в окно. Именно он услышал, как изменился лай его подопечных, простое гавканье сменилось возбужденным визгом.
— Они что-то нашли! — прокричал он. Ван Ренсберг улыбнулся.
— Где нашли, где?
— Там.
Макбрайд скорчился на заднем сиденье, отгороженный от поместья стенками и стеклами «Лендровера Дефенс». Он вообще не любил охранных собак, натасканных на людей, а тут их была целая дюжина.
Собаки действительно что-то нашли, но визжали не от радости, а от боли. Южноафриканец подъехал к краю персикового сада, где они сгрудились посреди дороги. Их внимание привлекла груда окровавленной одежды.
— В клетку их, — приказал ван Ренсберг. Главный собачник вылез из кабины, закрыл дверцу, поднес к губам свисток. Собаки, повизгивая, запрыгнули в кузов пикапа, где их и заперли. Только после этого ван Ренсберг и Макбрайд покинули «Лендровер».
— Вот, значит, где они его поймали, — изрек ван Ренсберг.
Собачник, все еще удивленный поведением своих питомцев, поднял окровавленную рубашку, поднес к носу, тут же отвернулся.
— Сволочь! — воскликнул он. — Порошок чили, мелкодисперсный, зеленого перца чили. Попадает в нос при вдохе. Неудивительно, что бедняжки так визжат. Им больно.
— Когда они снова смогут взять след?
— Не сегодня, босс, возможно, даже не завтра.
Они нашли штаны, также обильно осыпанные порошком зеленого чили, соломенное сомбреро, даже плетеные сандалии. Но не тело, не кости, только несколько пятен крови на рубашке.
— Что он тут сделал? — спросил ван Ренсберг собачника.
— Порезался, вот что сделал этот подонок. Разрезал руку ножом и окровавил рубашку. Знал, что это сведет собак с ума. Так всегда бывает, если при патрулировании они чуют человеческую кровь. Они набросились на рубашку, начали рвать ее, вдыхая частички чили. Так что до завтра поисковых собак у нас нет.
Ван Ренсберг оглядел другие предметы одежды.
— Он разделся. Мы ищем голого человека.
— Возможно, и нет, — возразил Макбрайд. Своих охранников южноафриканец экипировал по армейскому образцу. Все носили одинаковую форму. Брюки заправлялись в высокие, до колен, ботинки. Талию перепоясывал широкий кожаный ремень с пряжкой.
Под ремень заправлялась камуфляжная рубашка африканской расцветки «леопард». Рукава обрезались на середине предплечья, а потом закатывались на бицепсы.
Одна или две нашивки соответствовали званиям капрал и сержант, младших офицеров отличала полоса на погонах рубашки.
Около тропинки, где, похоже, произошла стычка, Макбрайд нашел зависший на кусте оторванный погон. Без полосы.
— Я не думаю, что этот человек голый, — заметил Макбрайд. — Я думаю, он в камуфляжной рубашке, правда, без одного погона, армейских штанах и ботинках. Не говоря уже о шляпе, точно такой же, как ваша, майор.
Ван Ренсберг побагровел. Но против вещественных улик не попрешь. Две полоски на земле оставили, похоже, каблуки человека, которого волокли по высокой траве. И привели они к речке.
— Тело он бросил туда, — пробормотал майор. — Теперь оно уже в море.
«И мы все знаем, как вы любите ваших акул», — подумал Макбрайд, но ничего не сказал.
Вот тут-то до ван Ренсберга дошел весь ужас случившегося. Где-то здесь, в поместье площадью в шесть тысяч акров, бродит профессионал-наемник, получивший доступ как к оружию, так и к квадрациклам и нанятый, по убеждению майора, чтобы прострелить голову его работодателю. Он что-то пробурчал на африкаанс[59], скорее всего выругался. Потом потянулся к рации.
— Мне нужны еще двадцать человек для охраны особняка. Помимо них, не впускать никого, кроме меня. Они мне нужны полностью вооруженные. Пусть сразу займут позиции вокруг дома. Исполнять немедленно.
Они поехали назад, через всю ферму, к особняку, огороженному защитной стеной.
Часы показывали без четверти четыре.
На испанском ван Ренсберг знал лишь несколько слов, в основном команды. Священник едва мог изъясняться на английском.
— Скорее, майор! — выкрикнул он и нырнул в церковь. Мужчины вылезли из джипа, последовали за ним.
Белая сутана мелькнула в проходе, обогнула алтарь, исчезла в ризнице. Главной достопримечательностью маленькой комнатки был стенной шкаф, в котором висели одеяния священника. Театральным жестом он распахнул дверцы и воскликнул: «Mira!»[58]
Пеон лежал в той же позе, в какой и нашел его отец Винсенте. Священник не попытался освободить его. Со стянутыми липкой лентой запястьями и лодыжками, с заклеенным ртом, из которого доносилось невнятное мычание. Когда пеон увидел ван Ренсберга, его глаза округлились от ужаса.
Южноафриканец наклонился и сорвал ленту со рта.
— Что он здесь делает?
Пеон что-то затараторил, священник выразительно пожал плечами.
— Он говорит, что не знает. Он говорит, что прошлым вечером лег спать, а проснулся здесь. У него болит голова, он ничего не помнит.
Пеон был в одних плавках-трусах. Южноафриканец схватил его за плечи, поставил на ноги.
— Скажи ему, для него будет лучше, если он начнет вспоминать! — рявкнул ван Ренсберг священнику, который стал переводчиком.
— Майор, — мягко вмешался Макбрайд, — давайте не будем спешить. Почему бы не начать с имени?
Отец Винсенте уловил смысл.
— Рамон.
— Рамон?…
Священник пожал плечами. С более чем тысячью прихожан разве он мог помнить все фамилии?
— Где он спал? — спросил американец. Последовал быстрый обмен фразами на местном испанском. Макбрайд понимал испанский с трудом, а сан-мартинское наречие имело мало общего с кастильским.
— Его дом в трехстах метрах отсюда, — ответил священник.
— Почему бы нам не прогуляться туда? — Макбрайд достал перочинный ножик и разрезал липкую ленту на запястьях и лодыжках Рамона. Насмерть перепуганный пеон повел майора и американца через площадь, по главной дороге, свернул на третью улицу, показал на дверь своей комнатки.
Ван Ренсберг вошел первым, за ним — Макбрайд. Ничего особенного они не обнаружили, за исключением одного маленького предмета, который американец достал из-под койки. Марлевой салфетки. Он понюхал ее и протянул майору, который тоже поднес ее к носу.
— Хлороформ, — сказал Макбрайд. — Его отключили во сне. Скорее всего, он ничего не почувствовал. Очнулся со связанными руками и ногами, запертый в стенном шкафу. Он не лжет, просто ничего не понимает и напуган.
— Какого черта он там оказался?
— Разве вы не упоминали про бирки у каждого человека, которые проверяют, когда они приходят на работу?
— Да. А что?
— У Рамона такой бирки нет. И на полу ее нет. Я думаю, что на ферму с биркой Рамона прошел кто-то еще.
Вот тут до ван Ренсберга дошло, что все это означает. Он вернулся к «Лендроверу», который остался на площади, включил рацию.
— Чрезвычайная ситуация! — рявкнул он, как только радист вышел на связь. — Включи сирену «Сбежавший заключенный». Заблокируй ворота, ведущие в резиденцию, для всех, кроме меня. По громкой связи вызови всех охранников к главным воротам. Включая тех, кто сейчас свободен от службы.
Через несколько секунд над полуостровом завыла сирена. Ее услышали на полях и в свинарниках, в садах и курятниках, на огороде и в амбарах.
И все, оторвавшись от своего дела, поворачивались к главным воротам. Вот тут и послышался многократно усиленный голос радиста: «Всем охранникам прибыть к главным воротам. Повторяю, всем охранникам прибыть к главным воротам. Быстро!»
Шестьдесят охранников несли дневную вахту, еще столько же отдыхали в казарме. Все откликнулись на полученный приказ, кто бегом — от казарм ворота отделяло четверть мили, кто на квадрациклах.
Ван Ренсберг проехал через ворота на внедорожнике и уже поджидал их с мегафоном в руке.
— Никто у нас не сбежал, — сообщил он, когда охранники сгрудились перед ним. — Ситуация обратная. На территории фермы незваный гость. Он переоделся пеоном. Та же одежда, те же сандалии, то же сомбреро. Он даже украл бирку. Дневная смена, собрать и привести сюда всех работников. Без исключений. Остальным обыскать все сараи, свинарники, конюшни, мастерские. Потом опечатать каждое помещение и выставить охрану. Используйте рации, чтобы оставаться на связи с командирами своих отделений. Командирам отделений и взводов оставаться на связи со мной. Приступайте. Любого пеона, который попытается бежать, расстреливать на месте. Идите.
Сто человек рассеялись по ферме. Им предстояло тщательно обыскать только среднюю часть полуострова, от сетчатого забора, отгораживающего поселок-колонию и аэродром, до защитной стены резиденции. Большую территорию. Слишком большую даже для сотни человек. На решение поставленной задачи могли уйти часы.
Ван Ренсберг забыл про отъезд Макбрайда. Игнорировал американца, полностью поглощенный поимкой нарушителя, проникшего на вверенный ему объект. Макбрайд в полном недоумении сидел в джипе.
На доске объявлений, у двери в церковь, висел листок бумаги с надписью: «Obsequias роr nuestro hermando Pedro Hermandez. Once de la manana».
Даже со своим рудиментарным испанским Макбрайд понял, что сие означает: «Погребальная служба по нашему брату Педро Эрнандесу. В одиннадцать утра».
Мститель не заметил записку? Не понял, о чем речь? Ясное дело, обычно священник заглядывает в ризницу только по воскресеньям. Но этот день — особый случай. Из записки однозначно следовало, что ровно в половине одиннадцатого он откроет шкаф и увидит связанного пеона…
От размышлений его оторвал голос майора. Тот разговаривал с аэродромными механиками.
— Что с ним? Поломка в хвостовом роторе? Мне нужно поднять его в воздух. Ладно, поторопитесь.
Он отключил рацию, посмотрел на Макбрайда, сверкнул глазами и прорычал: «Ваш соотечественник допустил ошибку, вот и все. Очень серьезную ошибку. Она будет стоить ему жизни».
Прошел час. Даже без полевого бинокля Макбрайд видел, как первые колонны одетых в белое пеонов потянулись к воротам, ведущим в поселок. Позади маячили охранники, что-то крича пеонам. Солнце стояло в зените. И жарило немилосердно.
Толпа у ворот в поселок все увеличивалась. Рапорты по радио следовали один за другим, сектор за сектором ферма очищалась от работников, здания обыскивались, опечатывались, у каждого выставлялась охрана.
В половине второго началась проверка. По приказу ван Ренсберга пятеро охранников заняли привычные места за столами и пропускали пеонов по одному, как всегда. Заключенные выстроились пятью колоннами по двести человек.
Обычно счетчики работали в утренней или вечерней прохладе. Теперь солнце варило их живьем. Два или три пеона потеряли сознание, так что к столикам их подтащили друзья. Каждая бирка проверялась, номер сверялся с внесенным в компьютер утром. Когда последний пеон поплелся в деревню, навстречу отдыху, тени и воде, старший проверяющий крикнул: «Одного нет». Ван Ренсберг подошел к нему, перегнулся через плечо.
— Номер пять-три-один-ноль-восемь.
— Имя?
— Рамон Гутьерес.
— Спускайте собак.
Ван Ренсберг вернулся к Макбрайду.
— На территории фермы пеонов и техников нет. Собаки моих людей не тронут, вы знаете. Форму они узнают. Остается только один человек. Нарушитель в штанах и рубашке из белой хлопчатобумажной ткани, с незнакомым запахом. Доберманы сбегутся на него, как на колокольчик, зовущий к ленчу. Что ему останется? Залезть на дерево? В пруд? Они его найдут. Окружат и будут лаять, пока не подойдут охранники. Я даю этому наемнику полчаса, чтобы найти дерево и забраться на него. Или он умрет.
Мужчина, которого искал ван Ренсберг, находился в центре фермы. Он неспешно бежал по кукурузному полю. Высокие стебли полностью скрывали его. Направление он определял по солнцу и гребню горного хребта.
Ранее ему потребовалось почти два часа, чтобы от рощи авокадо добраться до стены, огораживающей резиденцию серба. Пробежать такую дистанцию не составляло труда для человека, постоянно бегающего полумарафон, но ему приходилось прятаться и от охранников, и от пеонов, бригады которых шли к воротам. Он по-прежнему прятался.
Добравшись до дороги, окаймляющей кукурузное поле, он упал на живот, осторожно выглянул. По дороге на квадрацикле ехали два охранника. Дождавшись, когда они скроются за поворотом, он перебежал дорогу и исчез в персиковом саду. Сверху он хорошо изучил ферму и наметил маршрут от защитной стены до нужного ему места, позволяющий избегать открытых пространств, где его могли увидеть.
Практически все необходимое снаряжение, которое находилось или в мешочке для ленча, или в узких плавках, надетых под боксерскими трусами, он уже использовал. Остались только часы подводника на запястье, ремень на талии, нож, закрепленный на пояснице (спереди не виден, но всегда под рукой). Повязка, липкий пластырь и всякие мелочи, очередь до которых еще не дошла, лежали в плоском кошеле, составляющем часть пояса.
Он вновь посмотрел на горный хребет, чуть изменил курс, остановился, склонив голову, услышал журчание воды. Выбежал на берег речки, отошел на пятнадцать ярдов, разделся, оставив только ремень, нож и плавки.
Издалека донесся собачий лай: выпущенные из загона собаки начали поиски. Он понимал, что ветерок с моря через несколько минут донесет до них его запах.
Работал осторожно, но споро, пока не добился, чего хотел, потом на цыпочках вернулся к речке, вошел в холодную воду, лег, и течение понесло его через поместье, к взлетно-посадочной полосе и горному хребту.
Несмотря на заверения, что доберманы никогда его не тронут, ван Ренсберг поднял стекло, когда медленно поехал от ворот в глубь фермы.
За ним в пикапе следовал заместитель главного собачника. Кузов пикапа представлял собой большую проволочную клетку. Главный собачник сидел рядом с ван Ренсбергом, высунув голову в окно. Именно он услышал, как изменился лай его подопечных, простое гавканье сменилось возбужденным визгом.
— Они что-то нашли! — прокричал он. Ван Ренсберг улыбнулся.
— Где нашли, где?
— Там.
Макбрайд скорчился на заднем сиденье, отгороженный от поместья стенками и стеклами «Лендровера Дефенс». Он вообще не любил охранных собак, натасканных на людей, а тут их была целая дюжина.
Собаки действительно что-то нашли, но визжали не от радости, а от боли. Южноафриканец подъехал к краю персикового сада, где они сгрудились посреди дороги. Их внимание привлекла груда окровавленной одежды.
— В клетку их, — приказал ван Ренсберг. Главный собачник вылез из кабины, закрыл дверцу, поднес к губам свисток. Собаки, повизгивая, запрыгнули в кузов пикапа, где их и заперли. Только после этого ван Ренсберг и Макбрайд покинули «Лендровер».
— Вот, значит, где они его поймали, — изрек ван Ренсберг.
Собачник, все еще удивленный поведением своих питомцев, поднял окровавленную рубашку, поднес к носу, тут же отвернулся.
— Сволочь! — воскликнул он. — Порошок чили, мелкодисперсный, зеленого перца чили. Попадает в нос при вдохе. Неудивительно, что бедняжки так визжат. Им больно.
— Когда они снова смогут взять след?
— Не сегодня, босс, возможно, даже не завтра.
Они нашли штаны, также обильно осыпанные порошком зеленого чили, соломенное сомбреро, даже плетеные сандалии. Но не тело, не кости, только несколько пятен крови на рубашке.
— Что он тут сделал? — спросил ван Ренсберг собачника.
— Порезался, вот что сделал этот подонок. Разрезал руку ножом и окровавил рубашку. Знал, что это сведет собак с ума. Так всегда бывает, если при патрулировании они чуют человеческую кровь. Они набросились на рубашку, начали рвать ее, вдыхая частички чили. Так что до завтра поисковых собак у нас нет.
Ван Ренсберг оглядел другие предметы одежды.
— Он разделся. Мы ищем голого человека.
— Возможно, и нет, — возразил Макбрайд. Своих охранников южноафриканец экипировал по армейскому образцу. Все носили одинаковую форму. Брюки заправлялись в высокие, до колен, ботинки. Талию перепоясывал широкий кожаный ремень с пряжкой.
Под ремень заправлялась камуфляжная рубашка африканской расцветки «леопард». Рукава обрезались на середине предплечья, а потом закатывались на бицепсы.
Одна или две нашивки соответствовали званиям капрал и сержант, младших офицеров отличала полоса на погонах рубашки.
Около тропинки, где, похоже, произошла стычка, Макбрайд нашел зависший на кусте оторванный погон. Без полосы.
— Я не думаю, что этот человек голый, — заметил Макбрайд. — Я думаю, он в камуфляжной рубашке, правда, без одного погона, армейских штанах и ботинках. Не говоря уже о шляпе, точно такой же, как ваша, майор.
Ван Ренсберг побагровел. Но против вещественных улик не попрешь. Две полоски на земле оставили, похоже, каблуки человека, которого волокли по высокой траве. И привели они к речке.
— Тело он бросил туда, — пробормотал майор. — Теперь оно уже в море.
«И мы все знаем, как вы любите ваших акул», — подумал Макбрайд, но ничего не сказал.
Вот тут-то до ван Ренсберга дошел весь ужас случившегося. Где-то здесь, в поместье площадью в шесть тысяч акров, бродит профессионал-наемник, получивший доступ как к оружию, так и к квадрациклам и нанятый, по убеждению майора, чтобы прострелить голову его работодателю. Он что-то пробурчал на африкаанс[59], скорее всего выругался. Потом потянулся к рации.
— Мне нужны еще двадцать человек для охраны особняка. Помимо них, не впускать никого, кроме меня. Они мне нужны полностью вооруженные. Пусть сразу займут позиции вокруг дома. Исполнять немедленно.
Они поехали назад, через всю ферму, к особняку, огороженному защитной стеной.
Часы показывали без четверти четыре.
Глава 31
Захват
Вода, словно бальзам, охладила и омыла разгоряченное от жары тело. Но эта же вода таила в себе немалую опасность, потому что он чувствовал, как по мере приближения к морю ускоряется ее бег между бетонных берегов.
Там, где Декстер вошел в воду, он еще мог переправиться на другой берег. Но в воду он вошел далеко от того места, в которое хотел попасть, да и собаки могли его заметить. Опять же, с гребня он видел растущее около искусственного русла дерево, видел его и на фотографиях.
Из неиспользованного снаряжения у него осталась складная кошка с тремя крюками и двадцатифутовым шнуром. Плывя по извилистому бетонному руслу, он раскрыл все три крюка, закрепил их в гнездах, продел правую руку в свернутый бухтой шнур, закрепил петлей на запястье.
После очередного поворота увидел впереди дерево. Оно росло на берегу, со стороны аэропорта, и две толстые ветви наклонились над речкой. Приблизившись к дереву, он высунулся из воды, взмахнул рукой и запустил кошку.
Услышал треск, металл ударился о переплетение ветвей, его пронесло мимо дерева, он почувствовал боль в правом плече: крюки за что-то зацепились и остановили его. Перебирая руками, он начал выбираться на берег. Когда верхняя половина туловища выскользнула из воды, сразу стало легче: теперь вода тянула за собой только его ноги. Цепляясь свободной рукой за землю, он вылез из реки.
Там, где Декстер вошел в воду, он еще мог переправиться на другой берег. Но в воду он вошел далеко от того места, в которое хотел попасть, да и собаки могли его заметить. Опять же, с гребня он видел растущее около искусственного русла дерево, видел его и на фотографиях.
Из неиспользованного снаряжения у него осталась складная кошка с тремя крюками и двадцатифутовым шнуром. Плывя по извилистому бетонному руслу, он раскрыл все три крюка, закрепил их в гнездах, продел правую руку в свернутый бухтой шнур, закрепил петлей на запястье.
После очередного поворота увидел впереди дерево. Оно росло на берегу, со стороны аэропорта, и две толстые ветви наклонились над речкой. Приблизившись к дереву, он высунулся из воды, взмахнул рукой и запустил кошку.
Услышал треск, металл ударился о переплетение ветвей, его пронесло мимо дерева, он почувствовал боль в правом плече: крюки за что-то зацепились и остановили его. Перебирая руками, он начал выбираться на берег. Когда верхняя половина туловища выскользнула из воды, сразу стало легче: теперь вода тянула за собой только его ноги. Цепляясь свободной рукой за землю, он вылез из реки.