Страница:
Декстер признал, что не представляет, более того, никогда над этим не задумывался. Как и большинство неспециалистов, он, конечно, знал, что изготовители компьютеров оснащают их специальными системами, предотвращающими несанкционированный доступ к хранящейся в памяти важной информации. Но понятия не имел, как это делается, не говоря уж о способах преодоления этих защитных систем. Поэтому узнал от Вашингтона Ли много нового и интересного.
«Ист-Ривер банк» хранил всю информацию о счетах своих вкладчиков в гигантском банке данных. Поскольку информацию о своем финансовом положении большинство клиентов полагали строго конфиденциальной, доступ к этим данным имели только сотрудники банка, знающие все необходимые пароли. Если хотя бы один из паролей набирался неправильно, на экране компьютера высвечивалось: «В доступе отказано». А после третьей неудачной попытки компьютер включал сигнализацию системы тревоги.
Вашингтон Ли сумел взломать все коды, найти все пароли, не подняв тревоги, и вышел на главный компьютер, расположенный глубоко под землей под главным офисом банка на Манхэттене. Теперь он мог отдать компьютеру любой приказ. То есть посрамил многих и многих специалистов, участвовавших в создании очень дорогой защитной системы.
И он этой возможностью воспользовался. Приказал компьютеру идентифицировать каждый расходный и депозитный счет клиентов банка и ежемесячный процент, поступающий на эти счета. А потом приказал вычленять четверть от каждой процентной суммы и переводить эту четверть на его счет.
Поскольку такого счета у него не было, Вашингтон Ли открыл его в местном отделении банка «Чейз Манхэттен». Если бы ему хватило ума переводить деньги в один из банков Багамских островов, его бы, скорее всего, никогда не поймали.
Подсчет процентов — дело непростое, поскольку это величина переменная, зависящая от плавающей учетной ставки, поэтому, чтобы узнать, сколько денег набежало за прошедший месяц, требуется время. У большинства людей этого времени нет. Они доверяют банку, считают, что уж в математике там разбираются и в расчетах ошибок не делают.
Но вот мистер Толстой придерживался иного мнения. Пусть ему и исполнилось восемьдесят, но на ясность ума он никогда не жаловался. От чего он мучился, так это от скуки, коротая время в маленькой квартирке на Западной 108-й улице. До пенсии он работал актуарием[22] в крупной страховой компании, а потому полагал, пяти— и десятицентовики — тоже деньги, если умножить их на многие разы. И он не жалел времени на то, чтобы поймать банк на ошибке. Однажды ему это удалось.
Проведя все требуемые математические операции, он обнаружил, что процентные начисления по его вкладу за апрель уменьшены на четверть. Он проверил мартовское начисление. Получил тот же результат. Потом февральское и январское. После чего пожаловался.
Менеджер местного отделения отдал бы ему недостающий доллар из собственного кармана, но правила есть правила. Он передал жалобу по инстанциям. В центральном офисе поначалу решили, что компьютер дал случайный сбой, касающийся одного счета, но сделали выборочную проверку еще десяти счетов. Оказалось, что и там начисленные проценты занижены на четверть. Тогда позвали компьютерщиков.
Они выяснили, что главный компьютер снимает с каждого счета четверть начисляемой суммы, и происходит это на протяжении двадцати месяцев. Спросили, почему он это делает.
— Потому что вы отдали мне такую команду, — ответил компьютер.
— Нет, мы не отдавали, — возразили компьютерщики.
— Значит, отдал кто-то еще, — лаконично ответил компьютер.
Вот тут на сцену вышел Дэн Витковски. Расследование много времени не заняло. Мелочовка с каждого счета «Ист-Ривер банк» перечислялась на счет отделения банка «Чейз Манхэттен» в Бруклине. Счет этот принадлежал Вашингтону Ли.
— А теперь скажи мне, сколько денег пришло на твой счет? — спросил Декстер.
— Чуть меньше миллиона долларов.
Адвокат прикусил тупой кончик карандаша. Неудивительно, что обвинение звучало так расплывчато. Действительно «больше десяти тысяч долларов». Но величина суммы украденного подсказала ему эффективный способ защиты клиента.
…Мистер Лу Аккерман наслаждался завтраком. Собственно, за весь день только позавтракать он мог без лишней суеты. В отличие от ленчей или обедов-банкетов. А тут ледяной апельсиновый сок, хруст овсяных хлопьев, пышность яичницы-болтушки, аромат свежезаваренного кофе «Синяя гора». И все это на балконе-террасе, с видом на Центральный парк, в прохладе летнего утра, предшествующей дневной жаре. Вот когда особенно остро чувствовалось, что жизнь — в радость. А мистер Келвин Декстер все испортил.
Когда слуга-филиппинец принес на террасу визитную карточку, Аккерман глянул на слово «адвокат» и нахмурился, гадая, кто бы это мог быть.
Вроде бы он где-то слышал эту фамилию. И уже собрался сказать слуге, чтобы тот попросил визитера прийти в офис, когда за спиной филиппинца раздался мужской голос:
— Я понимаю, с моей стороны это дерзость, мистер Аккерман, и прошу прощения за свое поведение. Но если вы уделите мне десять минут, чтобы выслушать мое предложение, то скажете мне спасибо за то, что встреча наша произошла не в вашем рабочем кабинете.
Аккерман пожал плечами и указал на стул по другую сторону стола.
— Скажите миссис Аккерман, что у меня совещание, — приказал он филиппинцу. Потом повернулся к Декстеру: — Только покороче, мистер Декстер.
— Будьте уверены. Вы выдвинули обвинения против моего клиента Вашингтона Ли, который мошенническим путем снял со счетов ваших клиентов почти миллион долларов. Я думаю, вы поступите мудро, если откажетесь от обвинения.
Главный исполнительный директор «Ист-Ривер банк» чуть не выпрыгнул из штанов. Действительно, стоит проявить минутную слабость, и вот что из этого выходит! Ни за что ни про что ему испортили завтрак.
— Даже не мечтайте, мистер Декстер. Разговор окончен. Ни в коем разе. Мальчишка сядет в тюрьму, чтобы другим неповадно было. Корпоративная политика. До свидания.
— Жаль. Видите ли, то, что он сделал, впечатляет. Добрался до вашего главного компьютера. Обошел все ваши охранные системы. Вроде бы такое просто невозможно.
— Ваше время истекло, мистер Декстер.
— Еще несколько секунд. Этот завтрак у вас не последний. У вашего банка примерно миллион клиентов, имеющих расходные и депозитные счета. Они думают, что их деньги в полной безопасности. А через несколько дней чернокожий мальчишка из гетто встанет в суде и расскажет о том, что раз уж ему удалось взломать все коды, то и любой другой сможет за пару часов добраться до любого из счетов. Как вы думаете, вашим клиентам это понравится?
Аккерман поставил на стол чашку с кофе, посмотрел на парк.
— Это неправда, и почему они должны поверить?
— Потому что все скамьи для прессы будут заняты, а репортеры радио и телевидения будут ждать у дверей. Я думаю, четверть ваших клиентов тут же примут решение поменять банк.
— Мы объявим об установке новой охранной системы. Лучшей из лучших.
— Но как раз это вам следовало сделать раньше. И ее взломал мальчишка-двоечник из Бедфорд-Стуивсент. Вам еще повезло. Вы вернули этот миллион. А представьте себе, что такое случится вновь, причем уйдут десятки миллионов, и не за двадцать месяцев, а за уикенд, и не в отделение «Чейз Манхэттен», а на Каймановы острова. Банку придется компенсировать эти деньги. И как ваш совет директоров воспримет то унижение, которому подвергнется банк?
Лу Аккерман подумал о совете директоров. В него входили представители «Пирсон-Лерман», «Морган Стенли». Такие люди крайне не любили, чтобы их унижали. Да, тут пахло потерей работы.
— Неужели все так плохо?
— Боюсь, что да.
— Хорошо. Я сегодня же позвоню окружному прокурору и скажу, что мы снимаем обвинение, поскольку вернули все деньги. Но вы понимаете, что окружной прокурор может настоять на процессе и по собственной инициативе.
— Тогда вам придется убедить его, мистер Аккерман, что делать это не стоит. Я не думаю, что для этого потребуются сверхчеловеческие усилия.
Он поднялся и повернулся, чтобы уйти. Аккерман умел проигрывать.
— У нас всегда найдется место для хорошего адвоката, мистер Декстер.
— У меня есть идея получше. Возьмите на работу Вашингтона Ли. Я думаю, пятидесяти тысяч в год ему вполне хватит.
Аккерман вскочил, едва не перевернув стол. «Синяя гора» оставила коричневое пятно на белоснежной скатерти.
— Да почему я должен брать на работу эту шваль?
— Потому что, когда дело касается компьютеров, лучше его нет. Он взломал вашу защитную систему, за которую вы наверняка заплатили миллионы, и сделал это с помощью допотопного компьютера стоимостью в пятьдесят долларов. Он сможет создать вам действительно непробиваемую защиту. Благодаря этому вы еще приобретете новых клиентов. С чистой совестью объявите во всеуслышание, что ваша база данных — наиболее защищенная по эту сторону Атлантики. Такого специалиста лучше иметь в своей команде.
Вашингтона Ли освободили двадцать четыре часа спустя. Он не понимал, почему. Так же, как и помощник окружного прокурора. Но у банка вдруг случился приступ корпоративной амнезии, а у канцелярии окружного прокурора хватало и других подсудимых, с которых обвинение никто не снимал. Так чего упираться?
Банк даже пошел на то, чтобы прислать к «Томбс» лимузин за своим новым сотрудником. Вашингтон Ли раньше видел лимузины только издали. Он устроился на заднем сиденье и смотрел на затылок своего адвоката, уставившегося в окно.
— Послушайте, я не знаю, что вы сделали и как. Но придет день, когда я смогу отплатить вам добром за добро.
— Ладно, Вашингтон, может, такой день и придет.
Произошло это 20 июля 1988 года.
Глава 11
«Ист-Ривер банк» хранил всю информацию о счетах своих вкладчиков в гигантском банке данных. Поскольку информацию о своем финансовом положении большинство клиентов полагали строго конфиденциальной, доступ к этим данным имели только сотрудники банка, знающие все необходимые пароли. Если хотя бы один из паролей набирался неправильно, на экране компьютера высвечивалось: «В доступе отказано». А после третьей неудачной попытки компьютер включал сигнализацию системы тревоги.
Вашингтон Ли сумел взломать все коды, найти все пароли, не подняв тревоги, и вышел на главный компьютер, расположенный глубоко под землей под главным офисом банка на Манхэттене. Теперь он мог отдать компьютеру любой приказ. То есть посрамил многих и многих специалистов, участвовавших в создании очень дорогой защитной системы.
И он этой возможностью воспользовался. Приказал компьютеру идентифицировать каждый расходный и депозитный счет клиентов банка и ежемесячный процент, поступающий на эти счета. А потом приказал вычленять четверть от каждой процентной суммы и переводить эту четверть на его счет.
Поскольку такого счета у него не было, Вашингтон Ли открыл его в местном отделении банка «Чейз Манхэттен». Если бы ему хватило ума переводить деньги в один из банков Багамских островов, его бы, скорее всего, никогда не поймали.
Подсчет процентов — дело непростое, поскольку это величина переменная, зависящая от плавающей учетной ставки, поэтому, чтобы узнать, сколько денег набежало за прошедший месяц, требуется время. У большинства людей этого времени нет. Они доверяют банку, считают, что уж в математике там разбираются и в расчетах ошибок не делают.
Но вот мистер Толстой придерживался иного мнения. Пусть ему и исполнилось восемьдесят, но на ясность ума он никогда не жаловался. От чего он мучился, так это от скуки, коротая время в маленькой квартирке на Западной 108-й улице. До пенсии он работал актуарием[22] в крупной страховой компании, а потому полагал, пяти— и десятицентовики — тоже деньги, если умножить их на многие разы. И он не жалел времени на то, чтобы поймать банк на ошибке. Однажды ему это удалось.
Проведя все требуемые математические операции, он обнаружил, что процентные начисления по его вкладу за апрель уменьшены на четверть. Он проверил мартовское начисление. Получил тот же результат. Потом февральское и январское. После чего пожаловался.
Менеджер местного отделения отдал бы ему недостающий доллар из собственного кармана, но правила есть правила. Он передал жалобу по инстанциям. В центральном офисе поначалу решили, что компьютер дал случайный сбой, касающийся одного счета, но сделали выборочную проверку еще десяти счетов. Оказалось, что и там начисленные проценты занижены на четверть. Тогда позвали компьютерщиков.
Они выяснили, что главный компьютер снимает с каждого счета четверть начисляемой суммы, и происходит это на протяжении двадцати месяцев. Спросили, почему он это делает.
— Потому что вы отдали мне такую команду, — ответил компьютер.
— Нет, мы не отдавали, — возразили компьютерщики.
— Значит, отдал кто-то еще, — лаконично ответил компьютер.
Вот тут на сцену вышел Дэн Витковски. Расследование много времени не заняло. Мелочовка с каждого счета «Ист-Ривер банк» перечислялась на счет отделения банка «Чейз Манхэттен» в Бруклине. Счет этот принадлежал Вашингтону Ли.
— А теперь скажи мне, сколько денег пришло на твой счет? — спросил Декстер.
— Чуть меньше миллиона долларов.
Адвокат прикусил тупой кончик карандаша. Неудивительно, что обвинение звучало так расплывчато. Действительно «больше десяти тысяч долларов». Но величина суммы украденного подсказала ему эффективный способ защиты клиента.
…Мистер Лу Аккерман наслаждался завтраком. Собственно, за весь день только позавтракать он мог без лишней суеты. В отличие от ленчей или обедов-банкетов. А тут ледяной апельсиновый сок, хруст овсяных хлопьев, пышность яичницы-болтушки, аромат свежезаваренного кофе «Синяя гора». И все это на балконе-террасе, с видом на Центральный парк, в прохладе летнего утра, предшествующей дневной жаре. Вот когда особенно остро чувствовалось, что жизнь — в радость. А мистер Келвин Декстер все испортил.
Когда слуга-филиппинец принес на террасу визитную карточку, Аккерман глянул на слово «адвокат» и нахмурился, гадая, кто бы это мог быть.
Вроде бы он где-то слышал эту фамилию. И уже собрался сказать слуге, чтобы тот попросил визитера прийти в офис, когда за спиной филиппинца раздался мужской голос:
— Я понимаю, с моей стороны это дерзость, мистер Аккерман, и прошу прощения за свое поведение. Но если вы уделите мне десять минут, чтобы выслушать мое предложение, то скажете мне спасибо за то, что встреча наша произошла не в вашем рабочем кабинете.
Аккерман пожал плечами и указал на стул по другую сторону стола.
— Скажите миссис Аккерман, что у меня совещание, — приказал он филиппинцу. Потом повернулся к Декстеру: — Только покороче, мистер Декстер.
— Будьте уверены. Вы выдвинули обвинения против моего клиента Вашингтона Ли, который мошенническим путем снял со счетов ваших клиентов почти миллион долларов. Я думаю, вы поступите мудро, если откажетесь от обвинения.
Главный исполнительный директор «Ист-Ривер банк» чуть не выпрыгнул из штанов. Действительно, стоит проявить минутную слабость, и вот что из этого выходит! Ни за что ни про что ему испортили завтрак.
— Даже не мечтайте, мистер Декстер. Разговор окончен. Ни в коем разе. Мальчишка сядет в тюрьму, чтобы другим неповадно было. Корпоративная политика. До свидания.
— Жаль. Видите ли, то, что он сделал, впечатляет. Добрался до вашего главного компьютера. Обошел все ваши охранные системы. Вроде бы такое просто невозможно.
— Ваше время истекло, мистер Декстер.
— Еще несколько секунд. Этот завтрак у вас не последний. У вашего банка примерно миллион клиентов, имеющих расходные и депозитные счета. Они думают, что их деньги в полной безопасности. А через несколько дней чернокожий мальчишка из гетто встанет в суде и расскажет о том, что раз уж ему удалось взломать все коды, то и любой другой сможет за пару часов добраться до любого из счетов. Как вы думаете, вашим клиентам это понравится?
Аккерман поставил на стол чашку с кофе, посмотрел на парк.
— Это неправда, и почему они должны поверить?
— Потому что все скамьи для прессы будут заняты, а репортеры радио и телевидения будут ждать у дверей. Я думаю, четверть ваших клиентов тут же примут решение поменять банк.
— Мы объявим об установке новой охранной системы. Лучшей из лучших.
— Но как раз это вам следовало сделать раньше. И ее взломал мальчишка-двоечник из Бедфорд-Стуивсент. Вам еще повезло. Вы вернули этот миллион. А представьте себе, что такое случится вновь, причем уйдут десятки миллионов, и не за двадцать месяцев, а за уикенд, и не в отделение «Чейз Манхэттен», а на Каймановы острова. Банку придется компенсировать эти деньги. И как ваш совет директоров воспримет то унижение, которому подвергнется банк?
Лу Аккерман подумал о совете директоров. В него входили представители «Пирсон-Лерман», «Морган Стенли». Такие люди крайне не любили, чтобы их унижали. Да, тут пахло потерей работы.
— Неужели все так плохо?
— Боюсь, что да.
— Хорошо. Я сегодня же позвоню окружному прокурору и скажу, что мы снимаем обвинение, поскольку вернули все деньги. Но вы понимаете, что окружной прокурор может настоять на процессе и по собственной инициативе.
— Тогда вам придется убедить его, мистер Аккерман, что делать это не стоит. Я не думаю, что для этого потребуются сверхчеловеческие усилия.
Он поднялся и повернулся, чтобы уйти. Аккерман умел проигрывать.
— У нас всегда найдется место для хорошего адвоката, мистер Декстер.
— У меня есть идея получше. Возьмите на работу Вашингтона Ли. Я думаю, пятидесяти тысяч в год ему вполне хватит.
Аккерман вскочил, едва не перевернув стол. «Синяя гора» оставила коричневое пятно на белоснежной скатерти.
— Да почему я должен брать на работу эту шваль?
— Потому что, когда дело касается компьютеров, лучше его нет. Он взломал вашу защитную систему, за которую вы наверняка заплатили миллионы, и сделал это с помощью допотопного компьютера стоимостью в пятьдесят долларов. Он сможет создать вам действительно непробиваемую защиту. Благодаря этому вы еще приобретете новых клиентов. С чистой совестью объявите во всеуслышание, что ваша база данных — наиболее защищенная по эту сторону Атлантики. Такого специалиста лучше иметь в своей команде.
Вашингтона Ли освободили двадцать четыре часа спустя. Он не понимал, почему. Так же, как и помощник окружного прокурора. Но у банка вдруг случился приступ корпоративной амнезии, а у канцелярии окружного прокурора хватало и других подсудимых, с которых обвинение никто не снимал. Так чего упираться?
Банк даже пошел на то, чтобы прислать к «Томбс» лимузин за своим новым сотрудником. Вашингтон Ли раньше видел лимузины только издали. Он устроился на заднем сиденье и смотрел на затылок своего адвоката, уставившегося в окно.
— Послушайте, я не знаю, что вы сделали и как. Но придет день, когда я смогу отплатить вам добром за добро.
— Ладно, Вашингтон, может, такой день и придет.
Произошло это 20 июля 1988 года.
Глава 11
Киллер
Когда Югославией правил маршал Тито, преступность в стране практически отсутствовала. На туристов никто не нападал, женщины могли спокойно прогуливаться по улицам, рэкета не существовало.
И это не могло не удивлять, потому что семь провинций, которые в 1918 году Антанта собрала в единую Югославию, традиционно поставляли в Европу самых опасных и дерзких бандитов.
Ларчик открывался просто: в послевоенном 1948 году югославское государство заключило договор с югославской преступностью. По этому договору правоохранительные органы закрывали глаза на преступления при одном условии: они должны совершаться за границей. Белград просто экспортировал свой преступный мир.
И местом деятельности югославских преступных боссов стали Италия, Австрия, Германия и Швеция. В середине шестидесятых годов турки и югославы стали первыми иностранными рабочими, которые начали прибывать в более богатые северные страны, чтобы делать ту грязную работу, которую местные полагали недостойной себя.
Приход в любую страну новой многочисленной этнической общины несет с собой появление преступного мира этого этноса. Итальянская мафия прибыла в Нью-Йорк с итальянскими иммигрантами. Турецкие преступники пришли в Европу на плечах рабочих. Югославские поступили так же, но при этом они пользовались поддержкой и покровительством своего государства.
Белград получал двойную выгоду. Тысячи югославов нашли работу и каждую неделю отсылали заработанную твердую валюту домой. Как и в любом коммунистическом государстве, с экономикой дела в Югославии обстояли неважно, но регулярный поток твердой валюты позволял это скрывать.
Пока Тито противостоял Москве, США и НАТО не обращали внимания на происходящее в его стране. Более того, во время холодной войны он считался одним из лидеров Движения неприсоединившихся стран. Прекрасное Далматийское побережье на Адриатике превратилось в туристическую Мекку, обеспечивая дополнительный приток твердой валюты, благо солнце светило ярко, а вода оставалась чистой.
Тито установил в стране жесткий тоталитарный режим. С диссидентами или оппонентами не церемонились, но на улицах царил порядок. За соблюдением договора с преступным миром следила не столько полиция, сколько секретная служба, ведающая вопросами государственной безопасности, СГБ.
Она и диктовала условия. Бандиты, контролирующие и обложившие данью югославские общины за рубежом, могли возвращаться в Югославию. Там их никто не преследовал, и они этим пользовались. Строили виллы на побережье, особняки в столице.
Жертвовали приличные суммы в пенсионный фонд руководства СГБ. Иногда их просили кое-кого «замочить», не оставляя следов, и они, конечно, откликались на такие просьбы. Руководил всем этим несменяемый босс СГБ, толстый словенец Стан Доланч, при упоминании одного имени которого многих начинало трясти от страха.
Контролируемая полицией проституция и наиболее выгодные виды контрабанды тоже содействовали пополнению пенсионных фондов. Насилие, за исключением случаев, санкционированных государством, не допускалось. Молодой поросли разрешалось разве что сбиваться в банды, красть автомобили (только не у туристов) да драться между собой. Те, кого тянуло на что-то более серьезное, могли попробовать свои силы в других странах. А если кто-то не понимал этого, то для них имелась тюрьма, из которой редко кому удавалось выйти.
Маршал Тито выстроил стройную систему, которая, однако, могла функционировать лишь под его началом. В 1980 году он умер, и возведенное им здание начало рушиться.
В Земане, рабочем районе Белграда, у слесаря авторемонтной мастерской Зилича в 1956 году родился сын, которого назвали Зоран. С самого раннего детства мальчишка проявлял крайнюю агрессивность. Когда ему исполнилось десять, школьные учителя вздрагивали при упоминании его имени.
Но он обладал одним качеством, которое отличало его среди других белградских бандитов вроде Желько Ражнатовича, он же Аркан. Выделялся Зилич умом.
Бросив школу в четырнадцать лет, он сколотил подростковую банду. Они крали автомобили, дрались с другими бандами, пили, приставали к местным девушкам. После особенно жесткой разборки с другой бандой трое ее членов, избитые велосипедными цепями, несколько дней провели в реанимационном отделении, на грани жизни и смерти, и местная полиция решила, что с нее хватит.
Зилича привезли в участок, отвели в подземную камеру и резиновыми дубинками отделали до такой степени, что он не мог встать. Безо всякой злобы, просто чтобы Зоран Зилич серьезно отнесся к тому, что ему говорили.
Начальник полиции дал юноше добрый совет, а может, и несколько. На этот раз его услышали. Шел 1972 год, Зорану уже исполнилось шестнадцать, и неделей позже он уехал из страны. Не на пустое место. В Германии присоединился к банде Любы Земанача, фамилию тот взял по названию своей малой родины. Он тоже родился и вырос в Земане.
Земанач был одним из самых жестоких югославских бандитов. Умер не своей смертью, его застрелили в Германии, в вестибюле здания суда, но Зоран Зилич оставался с ним десять лет, постепенно поднимаясь в бандитской иерархии. Земанач сам говорил, что второго такого садиста, как Зилич, не встречал. Для тех, кто занимается рэкетом, умение внушить страх играет едва ли не самую важную роль. Зилич это умел, более того, ему нравилось давать показательные уроки.
В 1982 году Зилич ушел от Земанача и в двадцать шесть лет сформировал собственную банду. Возможно, между ними и началась бы война, но вскоре Земанач покинул этот мир. Последующие пять лет Зилич возглавлял свою банду, которая действовала на территории Германии и Австрии. Он прекрасно говорил на немецком и английском. Но в Югославии происходили важные перемены.
Никто не сумел заменить маршала Тито, которому слава героя партизанской войны с немцами и врожденная харизма позволили так долго сохранять единство федерации.
В восьмидесятые годы бурные перемены шли во всем мире, формировались новые государственные союзы, распадались старые. В Словении и Хорватии на севере, в Македонии на юге крепли сепаратистские настроения.
В 1987 году Зилич заключил союз с мелким функционером коммунистической партии, которого другие проглядели или недооценили. Функционер обладал двумя качествами, очень понравившимися Зиличу: абсолютной безжалостностью и дьявольской хитростью, благодаря которой соперники узнавали, что остались с носом, когда уже ничего не могли изменить. Зилич напрямую способствовал его продвижению наверх. После 1987 года он не раз и не два убирал оппонентов Слободана Милошевича.
К 1989 году Милошевич понял, что с коммунизмом далеко не уедешь и ставить нужно на крайний сербский национализм. Пригласил в страну не одного, а четырех всадников Апокалипсиса. Зилич служил ему практически до конца.
Югославия разваливалась. Милошевич выступал в роли человека, которому по силам спасти союз, но не говорил, что намерен сделать это посредством геноцида, этнических чисток. В Сербии, республике, на территории которой находился Белград, его популярность укреплялась верой в то, что он сумеет уберечь сербов по всей Югославии.
Но для этого следовало сделать так, чтобы сербы подверглись гонениям. А если хорваты и боснийцы не спешили наброситься на сербов, их следовало к этому подтолкнуть. Маленькая местная резня обычно заставляла представителей титульной национальности набрасываться на сербское меньшинство. И тогда Милошевич мог послать армию на защиту сербов. В роли провокаторов предстояло выступать бандитам, которые надели камуфляжную форму, взяли в руки армейские автоматы и превратились в военизированные отряды «патриотов».
И если до 1989 года югославское государство удерживало свой преступный мир за границей, то Милошевич пригласил бандитов в страну в качестве своих полноправных партнеров.
Как и многих второсортных функционеров, на волне перемен поднявшихся на вершину власти, Милошевича завораживали деньги. Числа со многими нулями действовали на него, как дудочка заклинателя змей на кобру. Для него деньги не означали предметы роскоши, которые он мог на них купить. До самого ареста он жил достаточно скромно. Просто он видел в деньгах непременный атрибут власти. Ко времени его падения, по подсчетам нового югославского правительства, он и его дружки украли у государства и перевели на свои заграничные счета примерно двадцать миллиардов долларов.
Другие, однако, не страдали скромностью. В том числе его отвратительная жена и одинаково отталкивающие сын и дочь.
Среди «полноправных» партнеров был и Зоран Зилич, который, можно сказать, стал его личным наемным киллером. Наличными Милошевич не расплачивался никогда. Зато предоставлял свободу действий в наиболее выгодных сферах бизнеса, как легального, так и криминального, с гарантиями абсолютного иммунитета. Дружки тирана могли грабить, мучить, насиловать, убивать, но полиция на все закрывала глаза. Милошевич создал криминальный режим, выдавая себя за патриота, и сербы и политики Западной Европы долгие годы ему верили.
Но, несмотря на жестокость и кровопролитие, ему не удалось удержать Югославию от распада, как не удалось создать и Великую Сербию. Словения отделилась, за ней — Македония и Хорватия. По Дейтоновскому соглашению в ноябре 1995 года ушла Босния, а к июлю 1999 года он не только потерял Косово, но и спровоцировал массированные натовские бомбардировки Сербии.
Как и Аркан, Зилич сформировал маленький военизированный отряд. Были и другие отряды. Парни Френки, возглавляемые Френки Стаматовичем, который, к слову сказать, был не сербом, а ренегатом-хорватом с полуострова Истрия. В отличие от шумного, любящего покрасоваться Аркана, которого убили в холле белградского отеля «Холидей инн», Зилич и его люди старались не светиться. Но в трех случаях во время боснийской войны он вел свою группу на север и насиловал, подвергал пыткам и убивал жителей этой несчастной республики, которую спасло только решительное вмешательство американцев.
В третий раз это случилось в апреле 1995 года. Если Аркан называл своих людей Тиграми и численность его отряда доходила до двухсот человек, то у Зилича были Волки, и за количеством он не гнался. В третий поход взял с собой одиннадцать человек. Все были отпетыми бандитами, за исключением одного. Зиличу требовался радист, и один из его Волков, у которого младший брат учился на юридическом факультете, сказал, что у брата есть друг, бывший армейский радист.
Брат передал этому парню предложение Зилича, и тот согласился пожертвовать пасхальными каникулами и пойти с Волками на север.
Зилич спросил, что это за человек. Воевал ли? Ему ответили, что нет, но три года прослужил в частях связи югославской армии и теперь готов к более активным действиям.
— Раз в него ни разу не стреляли, значит, и он никогда никого не убивал, — хмыкнул Зилич. — Что ж, эта экспедиция кое-чему его научит.
Отряд выступил на север в первую неделю мая, задержка произошла из-за поломки одного из советских джипов. Ехали через Пале, когда-то лыжный курорт, ставший столицей самопровозглашенной Сербской Республики, она занимала треть территории Боснии, зачищенной от хорватов и мусульман и теперь чисто сербской. Обогнули Сараево, когда-то столицу зимней Олимпиады, а теперь лежащее в развалинах, въехали непосредственно в Боснию и обосновались в Баня-Луке.
Оттуда Зилич совершал короткие набеги, избегая столкновений с моджахедами, выбирая в качестве целей беззащитные мусульманские общины.
14 мая они нашли маленькую деревеньку на склоне Власичского хребта, застали врасплох жителей, перебили всех, ночь провели в лесу, к вечеру 15-го вернулись в Баня-Луку.
Новый рекрут покинул их на следующий день, истерично заявив, что он должен возвращаться на занятия. Зилич отпустил его, предупредив, что лично отрежет ему член зазубренной кромкой разбитого стакана для вина и засунет в горло сначала член, потом стакан, если он не будет держать рот на замке. Парень ему не понравился. Во-первых, глупый, во-вторых, нервный.
Дейтоновские соглашения положили конец резне в Боснии, но зато начался сезон охоты в Косово. В 1998 году Волки Зилича действовали там, заявляя, что борются с Армией освобождения Косово, но на самом деле нападая на беззащитные отдаленные деревни.
Но Зилич никогда не забывал и о собственных интересах. Служба деспоту приносила высокие дивиденды. Его услуги оплачивались правом пренебрегать законом, дарованной президентом неприкосновенностью.
Огромные прибыли приносил ввоз в страну сигарет и духов, коньяков и виски, предметов роскоши. Этот рынок он делил с Ражнатовичем, единственным бандитом, который пользовался таким же влиянием, и несколькими другими. Даже со взятками полиции и политикам к середине девяностых Зилич стал миллионером.
Потом в сферу его интересов попала проституция, наркотики, оружие. Свободно владея немецким и английским, он куда легче в сравнении с теми, кто говорил только на сербскохорватском, налаживал связи с международным преступным миром.
Наркотики и оружие приносили особенно высокий доход. Скоро его состояние измерялось уже восьмизначными числами. Но он также попал в списки Американского агентства по контролю за распространением наркотиков, ЦРУ, Службы расследований министерства обороны (за торговлю оружием) и ФБР.
Ближайшие сподвижники Милошевича, награбившие несметные богатства, купающиеся в роскоши, наслаждающиеся властью, зажирели и потеряли бдительность. Они думали, что до скончания веков останутся у кормушки. Зилич — нет.
Он избегал банков, в которых югославская верхушка держала украденные миллионы. Практически все деньги тоже хранил за границей, но в банках, о которых в Сербии никто и не слышал. И внимательно наблюдал за первыми признаками конца кажущегося незыблемым режима. Он понимал, что рано или поздно на удивление близорукие политики Англии и Европейского союза раскусят Милошевича и скажут, что его время вышло. Это случилось благодаря Косово.
По большей части сельскохозяйственная провинция, автономный край Косово и Черногория — вот и все, что осталось у Сербии от бывшей Федеративной Социалистической Республики Югославии. В Косово проживали миллион восемьсот тысяч косоваров, мусульман, практически ничем не отличающихся от соседей-албанцев, и двести тысяч сербов.
Милошевич добрых десять лет сознательно притеснял косоваров, пока на территории края вновь не начала действовать однажды полностью уничтоженная Освободительная армия Косово. Стратегия использовалась та же, что и прежде. Давить, пока не лопнет терпение; дождаться локальных взрывов возмущения; объявить «террористов» вне закона; ввести войска, чтобы спасти сербов и «восстановить порядок». Да только тут НАТО заявило, что не допустит появления второй Боснии. Милошевич не поверил. Но на этот раз слова не разошлись с делом.
Весной 1999 года начались этнические чистки, проводимые по большей части оккупировавшей автономный край Третьей армией, которой помогала секретная полиция и полувоенные формирования вроде Тигров Аркана, Парней Френки, Волков Зилича. Как и предполагалось, более миллиона косоваров в ужасе бежали в соседние Албанию и Македонию. Милошевич на это и рассчитывал. Как и на то, что Запад приютит и накормит беженцев. Запад избрал другой путь. Начались бомбардировки Сербии.
Белград держался семьдесят восемь дней. На улицах все митинговали против НАТО. Но на кухнях сербы начали говорить, что обезумевший Милошевич губит страну. Известно, что воинственный настрой быстро исчезает, когда над головой рушится крыша. Зилич вовремя услышал разговоры на кухнях.
И это не могло не удивлять, потому что семь провинций, которые в 1918 году Антанта собрала в единую Югославию, традиционно поставляли в Европу самых опасных и дерзких бандитов.
Ларчик открывался просто: в послевоенном 1948 году югославское государство заключило договор с югославской преступностью. По этому договору правоохранительные органы закрывали глаза на преступления при одном условии: они должны совершаться за границей. Белград просто экспортировал свой преступный мир.
И местом деятельности югославских преступных боссов стали Италия, Австрия, Германия и Швеция. В середине шестидесятых годов турки и югославы стали первыми иностранными рабочими, которые начали прибывать в более богатые северные страны, чтобы делать ту грязную работу, которую местные полагали недостойной себя.
Приход в любую страну новой многочисленной этнической общины несет с собой появление преступного мира этого этноса. Итальянская мафия прибыла в Нью-Йорк с итальянскими иммигрантами. Турецкие преступники пришли в Европу на плечах рабочих. Югославские поступили так же, но при этом они пользовались поддержкой и покровительством своего государства.
Белград получал двойную выгоду. Тысячи югославов нашли работу и каждую неделю отсылали заработанную твердую валюту домой. Как и в любом коммунистическом государстве, с экономикой дела в Югославии обстояли неважно, но регулярный поток твердой валюты позволял это скрывать.
Пока Тито противостоял Москве, США и НАТО не обращали внимания на происходящее в его стране. Более того, во время холодной войны он считался одним из лидеров Движения неприсоединившихся стран. Прекрасное Далматийское побережье на Адриатике превратилось в туристическую Мекку, обеспечивая дополнительный приток твердой валюты, благо солнце светило ярко, а вода оставалась чистой.
Тито установил в стране жесткий тоталитарный режим. С диссидентами или оппонентами не церемонились, но на улицах царил порядок. За соблюдением договора с преступным миром следила не столько полиция, сколько секретная служба, ведающая вопросами государственной безопасности, СГБ.
Она и диктовала условия. Бандиты, контролирующие и обложившие данью югославские общины за рубежом, могли возвращаться в Югославию. Там их никто не преследовал, и они этим пользовались. Строили виллы на побережье, особняки в столице.
Жертвовали приличные суммы в пенсионный фонд руководства СГБ. Иногда их просили кое-кого «замочить», не оставляя следов, и они, конечно, откликались на такие просьбы. Руководил всем этим несменяемый босс СГБ, толстый словенец Стан Доланч, при упоминании одного имени которого многих начинало трясти от страха.
Контролируемая полицией проституция и наиболее выгодные виды контрабанды тоже содействовали пополнению пенсионных фондов. Насилие, за исключением случаев, санкционированных государством, не допускалось. Молодой поросли разрешалось разве что сбиваться в банды, красть автомобили (только не у туристов) да драться между собой. Те, кого тянуло на что-то более серьезное, могли попробовать свои силы в других странах. А если кто-то не понимал этого, то для них имелась тюрьма, из которой редко кому удавалось выйти.
Маршал Тито выстроил стройную систему, которая, однако, могла функционировать лишь под его началом. В 1980 году он умер, и возведенное им здание начало рушиться.
В Земане, рабочем районе Белграда, у слесаря авторемонтной мастерской Зилича в 1956 году родился сын, которого назвали Зоран. С самого раннего детства мальчишка проявлял крайнюю агрессивность. Когда ему исполнилось десять, школьные учителя вздрагивали при упоминании его имени.
Но он обладал одним качеством, которое отличало его среди других белградских бандитов вроде Желько Ражнатовича, он же Аркан. Выделялся Зилич умом.
Бросив школу в четырнадцать лет, он сколотил подростковую банду. Они крали автомобили, дрались с другими бандами, пили, приставали к местным девушкам. После особенно жесткой разборки с другой бандой трое ее членов, избитые велосипедными цепями, несколько дней провели в реанимационном отделении, на грани жизни и смерти, и местная полиция решила, что с нее хватит.
Зилича привезли в участок, отвели в подземную камеру и резиновыми дубинками отделали до такой степени, что он не мог встать. Безо всякой злобы, просто чтобы Зоран Зилич серьезно отнесся к тому, что ему говорили.
Начальник полиции дал юноше добрый совет, а может, и несколько. На этот раз его услышали. Шел 1972 год, Зорану уже исполнилось шестнадцать, и неделей позже он уехал из страны. Не на пустое место. В Германии присоединился к банде Любы Земанача, фамилию тот взял по названию своей малой родины. Он тоже родился и вырос в Земане.
Земанач был одним из самых жестоких югославских бандитов. Умер не своей смертью, его застрелили в Германии, в вестибюле здания суда, но Зоран Зилич оставался с ним десять лет, постепенно поднимаясь в бандитской иерархии. Земанач сам говорил, что второго такого садиста, как Зилич, не встречал. Для тех, кто занимается рэкетом, умение внушить страх играет едва ли не самую важную роль. Зилич это умел, более того, ему нравилось давать показательные уроки.
В 1982 году Зилич ушел от Земанача и в двадцать шесть лет сформировал собственную банду. Возможно, между ними и началась бы война, но вскоре Земанач покинул этот мир. Последующие пять лет Зилич возглавлял свою банду, которая действовала на территории Германии и Австрии. Он прекрасно говорил на немецком и английском. Но в Югославии происходили важные перемены.
Никто не сумел заменить маршала Тито, которому слава героя партизанской войны с немцами и врожденная харизма позволили так долго сохранять единство федерации.
В восьмидесятые годы бурные перемены шли во всем мире, формировались новые государственные союзы, распадались старые. В Словении и Хорватии на севере, в Македонии на юге крепли сепаратистские настроения.
В 1987 году Зилич заключил союз с мелким функционером коммунистической партии, которого другие проглядели или недооценили. Функционер обладал двумя качествами, очень понравившимися Зиличу: абсолютной безжалостностью и дьявольской хитростью, благодаря которой соперники узнавали, что остались с носом, когда уже ничего не могли изменить. Зилич напрямую способствовал его продвижению наверх. После 1987 года он не раз и не два убирал оппонентов Слободана Милошевича.
К 1989 году Милошевич понял, что с коммунизмом далеко не уедешь и ставить нужно на крайний сербский национализм. Пригласил в страну не одного, а четырех всадников Апокалипсиса. Зилич служил ему практически до конца.
Югославия разваливалась. Милошевич выступал в роли человека, которому по силам спасти союз, но не говорил, что намерен сделать это посредством геноцида, этнических чисток. В Сербии, республике, на территории которой находился Белград, его популярность укреплялась верой в то, что он сумеет уберечь сербов по всей Югославии.
Но для этого следовало сделать так, чтобы сербы подверглись гонениям. А если хорваты и боснийцы не спешили наброситься на сербов, их следовало к этому подтолкнуть. Маленькая местная резня обычно заставляла представителей титульной национальности набрасываться на сербское меньшинство. И тогда Милошевич мог послать армию на защиту сербов. В роли провокаторов предстояло выступать бандитам, которые надели камуфляжную форму, взяли в руки армейские автоматы и превратились в военизированные отряды «патриотов».
И если до 1989 года югославское государство удерживало свой преступный мир за границей, то Милошевич пригласил бандитов в страну в качестве своих полноправных партнеров.
Как и многих второсортных функционеров, на волне перемен поднявшихся на вершину власти, Милошевича завораживали деньги. Числа со многими нулями действовали на него, как дудочка заклинателя змей на кобру. Для него деньги не означали предметы роскоши, которые он мог на них купить. До самого ареста он жил достаточно скромно. Просто он видел в деньгах непременный атрибут власти. Ко времени его падения, по подсчетам нового югославского правительства, он и его дружки украли у государства и перевели на свои заграничные счета примерно двадцать миллиардов долларов.
Другие, однако, не страдали скромностью. В том числе его отвратительная жена и одинаково отталкивающие сын и дочь.
Среди «полноправных» партнеров был и Зоран Зилич, который, можно сказать, стал его личным наемным киллером. Наличными Милошевич не расплачивался никогда. Зато предоставлял свободу действий в наиболее выгодных сферах бизнеса, как легального, так и криминального, с гарантиями абсолютного иммунитета. Дружки тирана могли грабить, мучить, насиловать, убивать, но полиция на все закрывала глаза. Милошевич создал криминальный режим, выдавая себя за патриота, и сербы и политики Западной Европы долгие годы ему верили.
Но, несмотря на жестокость и кровопролитие, ему не удалось удержать Югославию от распада, как не удалось создать и Великую Сербию. Словения отделилась, за ней — Македония и Хорватия. По Дейтоновскому соглашению в ноябре 1995 года ушла Босния, а к июлю 1999 года он не только потерял Косово, но и спровоцировал массированные натовские бомбардировки Сербии.
Как и Аркан, Зилич сформировал маленький военизированный отряд. Были и другие отряды. Парни Френки, возглавляемые Френки Стаматовичем, который, к слову сказать, был не сербом, а ренегатом-хорватом с полуострова Истрия. В отличие от шумного, любящего покрасоваться Аркана, которого убили в холле белградского отеля «Холидей инн», Зилич и его люди старались не светиться. Но в трех случаях во время боснийской войны он вел свою группу на север и насиловал, подвергал пыткам и убивал жителей этой несчастной республики, которую спасло только решительное вмешательство американцев.
В третий раз это случилось в апреле 1995 года. Если Аркан называл своих людей Тиграми и численность его отряда доходила до двухсот человек, то у Зилича были Волки, и за количеством он не гнался. В третий поход взял с собой одиннадцать человек. Все были отпетыми бандитами, за исключением одного. Зиличу требовался радист, и один из его Волков, у которого младший брат учился на юридическом факультете, сказал, что у брата есть друг, бывший армейский радист.
Брат передал этому парню предложение Зилича, и тот согласился пожертвовать пасхальными каникулами и пойти с Волками на север.
Зилич спросил, что это за человек. Воевал ли? Ему ответили, что нет, но три года прослужил в частях связи югославской армии и теперь готов к более активным действиям.
— Раз в него ни разу не стреляли, значит, и он никогда никого не убивал, — хмыкнул Зилич. — Что ж, эта экспедиция кое-чему его научит.
Отряд выступил на север в первую неделю мая, задержка произошла из-за поломки одного из советских джипов. Ехали через Пале, когда-то лыжный курорт, ставший столицей самопровозглашенной Сербской Республики, она занимала треть территории Боснии, зачищенной от хорватов и мусульман и теперь чисто сербской. Обогнули Сараево, когда-то столицу зимней Олимпиады, а теперь лежащее в развалинах, въехали непосредственно в Боснию и обосновались в Баня-Луке.
Оттуда Зилич совершал короткие набеги, избегая столкновений с моджахедами, выбирая в качестве целей беззащитные мусульманские общины.
14 мая они нашли маленькую деревеньку на склоне Власичского хребта, застали врасплох жителей, перебили всех, ночь провели в лесу, к вечеру 15-го вернулись в Баня-Луку.
Новый рекрут покинул их на следующий день, истерично заявив, что он должен возвращаться на занятия. Зилич отпустил его, предупредив, что лично отрежет ему член зазубренной кромкой разбитого стакана для вина и засунет в горло сначала член, потом стакан, если он не будет держать рот на замке. Парень ему не понравился. Во-первых, глупый, во-вторых, нервный.
Дейтоновские соглашения положили конец резне в Боснии, но зато начался сезон охоты в Косово. В 1998 году Волки Зилича действовали там, заявляя, что борются с Армией освобождения Косово, но на самом деле нападая на беззащитные отдаленные деревни.
Но Зилич никогда не забывал и о собственных интересах. Служба деспоту приносила высокие дивиденды. Его услуги оплачивались правом пренебрегать законом, дарованной президентом неприкосновенностью.
Огромные прибыли приносил ввоз в страну сигарет и духов, коньяков и виски, предметов роскоши. Этот рынок он делил с Ражнатовичем, единственным бандитом, который пользовался таким же влиянием, и несколькими другими. Даже со взятками полиции и политикам к середине девяностых Зилич стал миллионером.
Потом в сферу его интересов попала проституция, наркотики, оружие. Свободно владея немецким и английским, он куда легче в сравнении с теми, кто говорил только на сербскохорватском, налаживал связи с международным преступным миром.
Наркотики и оружие приносили особенно высокий доход. Скоро его состояние измерялось уже восьмизначными числами. Но он также попал в списки Американского агентства по контролю за распространением наркотиков, ЦРУ, Службы расследований министерства обороны (за торговлю оружием) и ФБР.
Ближайшие сподвижники Милошевича, награбившие несметные богатства, купающиеся в роскоши, наслаждающиеся властью, зажирели и потеряли бдительность. Они думали, что до скончания веков останутся у кормушки. Зилич — нет.
Он избегал банков, в которых югославская верхушка держала украденные миллионы. Практически все деньги тоже хранил за границей, но в банках, о которых в Сербии никто и не слышал. И внимательно наблюдал за первыми признаками конца кажущегося незыблемым режима. Он понимал, что рано или поздно на удивление близорукие политики Англии и Европейского союза раскусят Милошевича и скажут, что его время вышло. Это случилось благодаря Косово.
По большей части сельскохозяйственная провинция, автономный край Косово и Черногория — вот и все, что осталось у Сербии от бывшей Федеративной Социалистической Республики Югославии. В Косово проживали миллион восемьсот тысяч косоваров, мусульман, практически ничем не отличающихся от соседей-албанцев, и двести тысяч сербов.
Милошевич добрых десять лет сознательно притеснял косоваров, пока на территории края вновь не начала действовать однажды полностью уничтоженная Освободительная армия Косово. Стратегия использовалась та же, что и прежде. Давить, пока не лопнет терпение; дождаться локальных взрывов возмущения; объявить «террористов» вне закона; ввести войска, чтобы спасти сербов и «восстановить порядок». Да только тут НАТО заявило, что не допустит появления второй Боснии. Милошевич не поверил. Но на этот раз слова не разошлись с делом.
Весной 1999 года начались этнические чистки, проводимые по большей части оккупировавшей автономный край Третьей армией, которой помогала секретная полиция и полувоенные формирования вроде Тигров Аркана, Парней Френки, Волков Зилича. Как и предполагалось, более миллиона косоваров в ужасе бежали в соседние Албанию и Македонию. Милошевич на это и рассчитывал. Как и на то, что Запад приютит и накормит беженцев. Запад избрал другой путь. Начались бомбардировки Сербии.
Белград держался семьдесят восемь дней. На улицах все митинговали против НАТО. Но на кухнях сербы начали говорить, что обезумевший Милошевич губит страну. Известно, что воинственный настрой быстро исчезает, когда над головой рушится крыша. Зилич вовремя услышал разговоры на кухнях.