Форсит Кейт. Запретная земля

   — Может быть, это и так, — сказал Лахлан, — если Его воля — попытаться принести мир всей стране. Ибо именно такова моя цель, даже если придется бороться за это до самой смерти.
   — Нести мир — всегда Его воля, — сказал Киллиан, и на его дряхлых губах задрожала улыбка. — Любовь, радость и мир, вот что Он велит нам искать, а не жажду власти и материальных вещей, не тех себялюбивых амбиций, которые движут Филде, недаром называемой Блудницей Брайда.
   — Любовь, радость и мир, — медленно проговорил Лахлан. — Да, именно этого я и хочу. И с твоей помощью, даст Эйя, мы сможем найти их.
   Джоанна и ее целители взялись за дело, как только первое бледное лицо показалось над краем утеса. Получивших серьезные ранения относили туда, где сидел Томас, бледный и печальный. Мальчик снял свои черные перчатки и клал руки им на лоб. От его пальцев по серым лицам разливался румянец здоровья. Сломанные руки и ноги срастались, гнойные раны высыхали и затягивались, синяки исчезали.
   Когда мальчик коснулся лба Энит, старая циркачка открыла глаза и улыбнулась ему, сказав:
   — Благослови тебя Эйя, сынок! Я снова чувствую себя как девушка. Хоть прямо сейчас в пляс!
   Она изумленно согнула свои узловатые пальцы, потом поднялась на ноги и с помощью Дайда сделала несколько нетвердых шагов — первых за несколько лет. Необратимые повреждения, которые причинил ее суставам артрит, вылечить было нельзя — Томас не мог возвратить уже утерянное, — но воспаление и боль прошли, и Энит чувствовала себя куда лучше, чем многие последние годы.
   — У него воистину поразительный Талант, — воскликнул Дайд. — Мы думали, что бабушка никогда больше не будет ходить!
   — Истинное чудо! — сказал Киллиан Слушатель, наблюдавший за ними с большим интересом. — Воистину, пути Господни неисповедимы.
   Томас поднял на него взгляд.
   — А ты разве не хочешь, чтобы я прикоснулся и к тебе тоже? — спросил он робко. — Я не могу вернуть тебе уши, но, возможно, смогу исцелить другие раны. Я чувствую твою боль.
   Старый пророк кивнул, его худое лицо было очень торжественным. Он наклонился, и Томас возложил руки на его костлявый лоб, а когда наконец поднял ладони, пророк встал, высокий и уверенный, его темные глаза сверкали. От многочисленных рубцов не осталось и следа.
   — Когда ты коснулся меня, я услышал голоса ангелов, — воскликнул он. — Я уже начал думать, что они больше не хотят говорить со мной, столько месяцев не слыша ничего, кроме собственных мрачных мыслей. Но теперь, теперь! Я слышал трубный зов их повелений и небесный хор их ликования. Я боялся, что они отреклись от меня, но ныне знаю, что просто закрыл уши моей души, как Филде закрыла уши моего тела. Аллилуйя! Гнев Господень поразит этих лживых правителей, которые завели народ моей страны в темную эру греха и обмана, где слово Божье искажают и выворачивают наизнанку. Примем же всеоружие Божие, перепояшем чресла наши истиною и облечемся броней праведности! Возьмем же меч духовный, который есть слово Божие, и ниспровергнем этих лживых священнослужителей, этих гордых, тщеславных и коварных правителей!

ГОБЕЛЕН СОТКАН

РАЗДВОЕННОЕ КОПЫТО

   В маленькой рощице разожгли костер и поспешно приготовили завтрак для изголодавшихся жертв кораблекрушения. Дункан Железный Кулак пустил по кругу огромную флягу виски, «чтобы погреть косточки», как он выразился.
   Все весело болтали и смеялись, не переставая есть и пить. Лига Исцеляющих Рук впервые за столько лет опять собралась вместе. Они вспоминали о множестве былых приключений и рассказывали друг другу о новых, воскрешали старые шутки и тут же придумывали новые. Мысль о членах дружной ватаги, не переживших Яркой Войны, внесла ноту печали, но все были счастливы, чтобы слишком долго грустить, и вскоре уже снова смеялись. Когда Джоанне, Томасу и Коннору рассказали о роли Бранг, Тэма и Эшлина в походе на Черную Башню, Диллон, который все еще оставался генералом Лиги Исцеляющих Рук, провозгласил их почетными членами Лиги. За это решили выпить, а Финн произнесла импровизированную речь, от которой все так и покатились от хохота.
   Тут к их костру подошел улыбаясь Лахлан, и они, вскочив на ноги, поклонились.
   — Я просто хотел поблагодарить вас, — сказал он. — Впервые за все время я уверен, что мы можем одержать победу в Запретной Земле. Не знаю, как выразить свою благодарность, но если вы подскажете мне, как это сделать, я не останусь в долгу.
   — Кисет с табаком совсем не был бы лишним, — с надеждой в голосе произнесла Финн. Лахлан рассмеялся и пообещал ей что-нибудь придумать, потом сказал серьезно: — Я действительно очень вам благодарен, всем вам. Вы снова совершили невозможное. Не знаю, чем я мог заслужить таких верных и преданных друзей.
   Они не нашлись, что ему ответить, переполненные радостью. Потом Финн подошла к Лахлану и улыбнулась, сделав замысловатый жест рукой.
   — Всегда рады служить вам, Ваше Высочество.
   Лахлан засмеялся.
   — И почему меня всегда терзают подозрения, когда ты такая вежливая, моя кошечка?
   — Потому, что это случается очень редко, — ответила Брангин.
   Лахлан улыбнулся.
   — Да, должно быть, именно поэтому.
   — Не понимаю, о чем это вы, — сказала Финн, притворившись оскорбленной в лучших чувствах. — Я всегда сама учтивость.
   В этот миг раздался крик солдата, которого отрядили наблюдать за округой, пока все остальные ели и веселились. Лахлан развернулся, резко отошел от костра и, подобравшись к гребню, опустился на землю рядом с дозорным. Финн и остальные члены лиги присоединились к ним, глядя в море.
   Белые, точно крылья, на ветру развевались паруса галеона.
   — Они плывут очень близко, — негромко заметил капитан Тобиас, который взял у наблюдателя подзорную трубу и поднес ее к глазам.
   — Они выследили нас? — хмуро спросил Лахлан.
   — Невозможно сказать. — Капитан сложил трубу и спрятал ее в карман своего оборванного мундира. — Я не осмеливаюсь смотреть дольше, поскольку солнце светит нам в лицо и может блеснуть на стекле, тем самым выдав нас.
   — Тогда нам лучше двигаться, — сказал Лахлан.
   Изолт смотрела на корабль своими острыми глазами.
   — Они машут флагами, — сказала она. — Я вижу мелькание цветов.
   — Скверная новость, — мрачно сказал Эрвин Праведный. — Они передают сигналы на берег.
   — Давайте убираться отсюда, — велел Лахлан. — Если где-нибудь поблизости находится эскадрон Ярких Солдат, у меня нет желания с ними встречаться.
   — Куда мы поедем? — спросила Финн с любопытством.
   — Эх, если бы только найти неподалеку безопасный дом, — задумчиво проговорил Лахлан. — Но я никого не знаю в этой округе, по меньшей мере, в дне пути. Леонард Осторожный уже предупредил нас, что здесь, на холмах, живет суровый и набожный народ, который вряд ли предложит помощь еретикам вроде нас.
   Тэм, вспыхнув, поднял голову.
   — Прошу прощения, Ваше Высочество, местные жители на самом деле набожны, но Всеобщее Собрание не любят и считают его порочным и нечестивым. Здесь не то что в городе. Мы живем близко к земле и считаем, что то, что было хорошо для наших отцов и дедов, хорошо и для нас. В моей деревне немало таких, кто скорбит о свержении Мак-Хильдов так, будто это случилось вчера, и кто тоскует по былым дням, когда фермеры, весь день работающие в поле, не должны были бросать свои орудия и бежать в церковь трижды в день, вместо того чтобы возделывать урожай. — Он закончил с жаром, слегка запинаясь.
   — Это действительно так? — задумчиво сказал Лахлан. — Как я понимаю, ты сам откуда-то из этих мест, парень?
   Тэм кивнул.
   — Да, Ваше Высочество. Я родился и вырос в этих холмах.
   — Значит, ты можешь нам очень пригодиться, если, конечно, захочешь.
   Под испытующим взглядом Лахлана щеки Тэма снова покраснели, но он неуклюже поклонился и сказал:
   — Тэм о’Киркленбрайт к вашим услугам, милорд.
   — Благодарю тебя, Тэм о’Киркленбрайт, и очень рад знакомству. А теперь, как думаешь, сможешь ты отыскать какой-нибудь безопасный домик, где мы могли бы спрятаться от этих проклятых Ярких Солдат?
   — Я отведу вас на ферму моего отца, Рованглен, — просто сказал Тэм. — Отец суровый человек, верный Церкви, и не упадет вам в ноги, Ваше Высочество. Но он твердо знает, что хорошо, а что плохо, и очень уважает пророка, поэтому я уверен, что он не откажет в убежище тому, кто спас и вылечил Киллиана Слушателя.
   — Если нам дадут хорошенько помыться и покормят, мне будет все равно, пусть даже он плюнет мне в лицо, — с ухмылкой ответил Лахлан. — Веди нас, Тэм!
 
   Рованглен представлял собой небольшое процветающее хозяйство, приютившееся в лощине между холмами, где широкий ручей бежал по золотистым полям и в пруду плавали лебеди. К ферме вела длинная аллея рябиновых деревьев, от которых она и получила свое название, а крепкий дом с высокими остроконечными фронтонами был обнесен высокой стеной с массивными железными воротами.
   Они подождали на широкой лесной просеке, глядя на ферму. Все было спокойно. Серый дымок лениво поднимался над одной из труб, а на лугу паслись лошади. На полях высились огромные стога сена, по золотой стерне прыгали птицы. Деревья уже окрасились во всевозможные оттенки красного, желтого и коричневого цветов, и там и сям виднелись рябины, сгибающиеся под тяжестью пламенеющих гроздьев. Тени уже становились длиннее, и под деревьями было холодновато.
   Путешественники очень спешили, но передвигаться пришлось украдкой. Тэм вел их извилистыми проселками и полями, и перегруженная повозка часто увязала в грязи, откуда ее приходилось вытаскивать с помощью солдат. Они старались по возможности избегать встреч с людьми, но на полях работало множество фермеров, а отряд солдат вместе с командой «Морского Орла» и «Вероники», целителями, циркачами и колдунами стал довольно многочисленным и пестрым. Фургон был переполнен теми, кто не мог идти, а многие усталые лошади везли больше одного седока. Все почернели от пыли, одежда большинства переживших кораблекрушение лишь немногим отличалась от лохмотьев. В таких условиях было невозможно не привлекать к себе внимания, равно как и не оставлять следов на мягкой земле полей и сломанных прутиков в живых изгородях.
   — Боюсь, мы сослужим твоей семье дурную службу, — хмуро сказал Лахлан. — Если где-то поблизости Яркие Солдаты, они скоро о нас пронюхают.
   Тэм выглядел встревоженным.
   — Не бойся, — сказала Изолт. — Нашей армии приказано идти сюда. Вскоре у нас будет подкрепление.
   Выражение тревоги на лице Тэма лишь усилилось, и он с беспокойством оглядел безмятежную долину. За ручьем виднелся яблоневый сад. Золотистые плоды выглядывали из листвы, полускрывавшей дом с зеленой остроконечной крышей. Дорога вела через голые поля и рощицы в небольшую деревушку, над которой нависала серая громада церкви. Ее квадратную башню венчал высокий конический шпиль с позолоченным крестом, поднимавшийся высоко над деревьями и крышами.
   Фермеры повсюду вокруг работали с неторопливой грацией людей, проводящих круглый год на земле. На одном поле большую телегу нагружали сеном, на другом мальчик пас стадо откормленных черных свиней. Около одного из домов крепкая женщина топором колола лучину на растопку. У реки на свежем ветру медленно крутились лопасти мельничного колеса, а неподалеку трое мужчин в грубой коричневой одежде сгружали с подводы мешки с зерном. На деревенской площади ребятишки играли в классики или сидели на корточках, бросая бараньи лопатки. Время от времени из деревни доносилось то блеяние овцы, то звон кузнечного молота, то рожок пастуха, сидевшего среди стада своих коз на берегу реки.
   — У нас в Киркленбрайте уже давно не было войны, — с несчастным видом сказал Тэм.
   Часы начали отбивать время. Колокола прозвонили шесть раз, и скрытые лесом наблюдатели увидели, что работавшие в полях фермеры отложили свои мотыги и косы и гуськом потянулись по стерне к церкви.
   — Сколько раз в день вы должны ходить в церковь? — спросила Финн, когда Тэм осторожно начал выводить отряд из-под покрова леса.
   — Раньше нужно было раз в будни и дважды по воскресеньям, но теперь Всеобщее Собрание требует, чтобы все ходили по меньшей мере три раза в будни и шесть раз в воскресенье. Нам тут, поблизости от церкви, может, и ничего, но вот тем, кто живет на дальних фермах, приходится очень нелегко.
   — Но зачем они заставляют вас так часто ходить в церковь?
   Тэм пожал плечами.
   — Может, если мы будем целыми днями стоять на коленях и молиться, у нас не останется времени ни на что другое, — ответил он с сарказмом.
   Теперь долина была пуста, и путники смогли выехать на пыльную дорогу, передвигаясь как можно более бесшумно. Вечер был таким тихим, что они слышали пение, доносившееся из церкви, и журчание речки по камням. Железные ворота Рованглена были открыты, и они прошли в них через холодный сумрак рябиновой аллеи.
   — Пожалуй, вам всем лучше спрятаться в сарае и подождать, пока моя семья не вернется из церкви, — сказал Тэм.
   Они послушно забились в большое здание, заполненное тенями и пахнувшее соломой и пылью. Там уставших лошадей смогли наконец расседлать и обтереть. Тэм раздал им сено и показал солдатам, как качать воду насосом. Мужчины и женщины, как могли, разместились на соломе, усталые после долгого дневного перехода. Все были напряжены. Они находились в самом сердце вражеской территории, совершенно не готовые к бою и весьма уязвимые для предательства. Даже если Серые Плащи двигались на полной скорости, они все еще находились в нескольких лигах от Киркленбрайта, совершенно не зная, где укрывается отряд Лахлана. Оставалось лишь довериться Тэму и его семье.
   Примерно через час снаружи послышались голоса. Тэм поднялся. Щеки у него пылали, взгляд стал напряженным.
   — Я слышу голос моей матери. А это сестренка смеется! Ждите здесь. Я пойду и все им объясню. Все будет в порядке, обещаю.
   Он торопливо выбрался из сарая в сгущающиеся сумерки и позвал мать. Раздался взволнованный шум, хлопнула дверь, а потом все стихло.
   Ожидание показалось нескончаемо долгим. В конце концов, до них донесся стук распахнувшейся двери, и в сарае появился Тэм с фонарем в руке. За ним шагал высокий мужчина с суровым гладко выбритым лицом и очень коротко стриженными седыми волосами, одетый в серые штаны, высокие сапоги, грубую рубаху и черный плащ, который явно видывал лучшие дни. Но он держал себя с властным достоинством, с сердитым презрением оглядывая толпу мужчин и женщин.
   — Кто из вас человек, который называет себя пророком? — осведомился он.
   Киллиан задремал, но Джоанна ласково разбудила его и помогла подняться на ноги. Он огляделся вокруг изумленными глазами, в конце концов остановив свой взгляд на фермере и его сыне. Тэм поднял фонарь выше, чтобы свет упал на изувеченную голову Киллиана с уродливыми рубцами на том месте, где когда-то были уши.
   Фермер долго смотрел на него, потом сказал чуть мягче:
   — Многие потеряли уши по повелению Филде, да и руки с носами тоже. Откуда я знаю, что ты действительно Киллиан Слушатель, пророк?
   Киллиан неуверенно взглянул на него.
   — Я Киллиан, тот, которого зовут Слушателем.
   Фермер нахмурился и засунул большие красные руки за ремень. Потом обвел взглядом толпу.
   — А та, которая называет себя Ник-Хильд?
   В его голосе прозвучала странная нотка, какая-то тоска, плохо скрытая под маской воинственности.
   Эльфрида грациозно поднялась и вышла вперед, плотно закутанная в свой темно-красный плед. Хотя ее волосы выбились из тугого узла и в них застряла солома, а к юбке прилипла грязь, ей как-то удавалось излучать спокойное достоинство.
   — Я Ник-Хильд.
   Он долго разглядывал ее.
   — У вас такие же белокурые волосы, как у всех Мак-Хильдов, — сказал он наконец. Вся воинственность из его голоса куда-то исчезла.
   — Это потому, что я одна из них, — ответила она, и в ее нежном голосе не прозвучало ни гнева, ни обиды. — Грустно, когда человек из Киркленбрайта не узнает Мак-Хильда, когда видит его. Неужто ты забыл, почему эта долина так называется? Разве не здесь яркая воительница родила своего первого сына, положив начало моему клану? Разве ваша церковь не первая, построенная в Яркой Земле?
   — Да, это так, — отозвался фермер, потирая колючий подбородок.
   Фермер тревожно переминался с ноги на ногу, оглядывая мужчин и женщин, сбившихся в кучу в темном сарае.
   — Но говорят, что вы связались с ведьмами и демонами, миледи.
   — Бертильда сама была ведьмой и гордилась этим, — ответила Эльфрида, вспыхнув. Впервые кто-то слышал, чтобы она открыто признала такую вещь, и Айен улыбнулся и шагнул к ней, погладив ее по руке. — Но будет гнусной ложью сказать, что я связалась с демонами! Те, кто оказывают мне поддержку и помощь, добрые и храбрые люди, и в них не больше от демонов, чем в тебе или во мне!
   — А этот крылатый ули-бист, который стал Ри?
   Лахлан шагнул вперед, зашелестев крыльями. Его брови грозно сошлись над золотистыми глазами.
   — Я — Мак-Кьюинн.
   Фермер оглядел его с ног до головы, не упустив ни пледа Мак-Кьюиннов, сколотого брошью с гербом в виде увенчанного короной вздыбившегося оленя, ни торчащих у него за спиной длинных черных крыльев, ни Лодестара, заткнутого за пояс. Потом перевел взгляд на толпу, рассмотрев в подробностях и грязные рваные одеяния, и лошадей с низко поникшими головами, и старую женщину, искалеченную артритом, и совсем молодые лица некоторых из них. Потом его глаза обратились к Гвилиму Уродливому, опиравшемуся на высокий посох рукой с унизанными кольцами пальцами. Хотя колдун был одет так же просто, как и все остальные, в длинный плащ из грубой серой шерсти поверх штанов и рубахи, посох и кольца безошибочно выдавали в нем одного из Шабаша — для тех, кто знал, куда смотреть. Этот фермер явно знал.
   Внезапно он сказал с отвращением в голосе:
   — Ты колдун!
   — Да, это так, — ответил Гвилим своим низким хриплым голосом.
   — Ты что, не знаешь, что в этих краях колдунов и тех, кто укрывает их, сжигают?
   — Знаю, — ответил Гвилим.
   — Так что же ты здесь делаешь, ставя под угрозу свою жизнь и наши тоже?
   — Я здесь, чтобы служить моему Ри, — отозвался Гвилим.
   Фермер еще немного посмотрел на него задумчивым взглядом. Губы его были сердито сжаты.
   — Ты что, не знаешь, что колдовство — это деяние Сатаны? — неожиданно прошипел он Тэму. — Ты оскорбил нашу землю, приведя сюда эту нечисть!
   — Но, дайаден! Сам пророк объявил Ри посланцем Бога! А этот малыш — тот самый, что лечит возложением рук. Я видел это своими собственными глазами, и клянусь, что в этом нет никакого злодеяния. Он невинен, как новорожденный младенец!
   — У Нечистого множество лиц, и не все из них отталкивающие, — отрезал его отец.
   — Как и у Отца Нашего Небесного, и не все из них красивы, — внезапно прозвенел женский голос.
   Все оглянулись на дверь, где стояла невысокая женщина средних лет, глядя на них мерцающими карими глазами, как две капли воды похожими на глаза Тэма. Она была одета в очень простое темно-серое платье с белоснежным фартуком, повязанным вокруг пухлой талии, и грубые деревянные башмаки. Ее руки покраснели и обветрились, но кожа на круглом лице была очень мягкой, бледной и сморщенной, как бывает с ладонями, когда их слишком долго держишь в воде.
   — Такой-то прием ты оказываешь нашим гостям, отец? — проворчала она, вышла вперед и, ухватив мужа за локоть, не слишком ласково его потрясла. Ее голова еле дотягивалась ему до груди, но, ко всеобщему удивлению, большой хмурый мужчина пристыжено опустил глаза. — Разве Тэм не сказал тебе — старый пророк поклялся, что это не приспешники Сатаны, а слуги Отца Нашего Небесного, пришедшие, чтобы вернуть Ник-Хильд ее корону? В своем ли ты уме, если называешь самого ангела смерти ули-бистом? Можно подумать, ты никогда не слышал, как читают Священное Писание!
   — Но, мать…
   — Никаких «но»! Мне стыдно за тебя, отец. Разве нам не рассказывали о чудесных деяниях этого темного ангела? Разве лесные звери и птицы не сражались на его стороне? Разве он не выказал милосердие ко всем, кто был ранен, велев мальчику с исцеляющими руками помочь им? Разве мы все не роптали против жестокой и порочной Блудницы Брайда и не желали, чтобы земля расступилась и проглотила ее и ее велеречивых лизоблюдов?
   — Ох, да, но…
   — Ну и олух же ты! — ласково сказала маленькая пухлая хозяйка. — Только в сказках земля расступается и проглатывает злодеев. В настоящей жизни мы должны делать все, что в наших силах, чтобы ускорить возмездие. Разве не говорят, что Господь помогает тем, кто помогает себе сам?
   — Да, но…
   — Ну так вот! Взгляни только на этих бедняжек, таких грязных и оборванных! Мы должны скорее принести им горячей воды, чтобы они могли помыться, и что-нибудь поесть, а ты, Большой Тэм, беги к Джоку Яблочному и Мельнику Дэну, и к пастору, разумеется, и скажи им, что случилось. И позови Питера Козопаса, он умный парень, и Джо Кузнеца, и Джека Шерстяного. Ах, да, может быть, еще пошлешь Маленького Тэма через долину, сказать Дику Диксону, а не то, если он узнает последним, то заварит кашу, лучше уж, чтобы он был здесь, под моим присмотром.
   — Хорошо, мать, — послушно сказал Большой Тэм.
   — Может, лучше тебе пойти к Дику Диксону, папа, а то он оскорбится, если приду всего лишь я, — сказал Тэм. — А я схожу и приведу Джока Яблочного.
   Его отец ухмыльнулся, отчего его лицо сразу же смягчилось.
   — Хорошо, сынок, и передай мой привет малышке Бесси. Она будет рада тебя видеть!
   На щеках Тэма вспыхнул румянец. Он пригнулся и поспешно выбежал в сумерки, оставив фонарь висеть на крюке. Его отец вышел следом, подозрительно оглядев сарай и пробурчав:
   — И к чему катится свет, когда мы преломляем хлеб и едим соль с колдунами и ули-бистами!
   — Пути Господни неисповедимы, — неожиданно сказал Киллиан, захватив всех врасплох.
   — Да, это верно, — отозвалась мать Тэма, кивнув круглой седой головой. — Вернее некуда. — Она внезапно бросилась вперед и, упав на колени перед Эльфридой, поцеловала ей руку. — Ох, добро пожаловать на родину, миледи, добро пожаловать на родину!
   — Спасибо, — со слезами в голосе сказала Эльфрида.
   — Мы так долго вас ждали, — сказала женщина. — Но я всегда знала, что вы вернетесь к нам.
 
   В ту ночь мужчины всей округи собрались в гостиной Тэма, чтобы поглядеть на Лахлана и Эльфриду и послушать Киллиана Слушателя. Старца вымыли и переодели в длинное белое одеяние из домотканой материи, а косматые волосы и бороду расчесали. На шее у него висел деревянный крест на связанном во многих местах кожаном шнурке. Его черные глаза наполнились скорбью, когда он рассказывал, как Филде приказала подвергнуть его пыткам, чтобы вырвать признание, что все его проповеди внушены Сатаной, а не самим Господом.
   — Но я не признался, потому что действительно слышал истинное пение ангелов, — сказал пророк, и фермеры заерзали и принялись переговариваться.
   Потом он поведал о своем дерзком освобождении, когда люди Ри рисковали жизнями, чтобы спасти его. Теперь темные глаза старика пылали, а голос дрожал от благодарности. Он описал, как Томас исцелил его и как он услышал хор небесных голосов при первом же прикосновении чудотворных рук мальчика.
   — Воистину, на нас благословение Божие, ибо Отец Наш Небесный услышал молитвы верных слуг своих и прислал этого крылатого ангела, чтобы спасти страну от ужасающей тирании порочного Всеобщего Собрания, и мальчика с чудотворными руками, чтобы исцелить раны нашего народа, и Он оберег нашу милую молодую Ник-Хильд от зла, чтобы она могла править нами, как всегда была воля Божья, ибо разве она не избранная, не наследница золотого меча?
   Финн, не в состоянии выносить неизвестность, подслушивала под окном, говоря себе, что стоит на часах на случай вероломного нападения. К ее удивлению, именно местный пастор оказался самым ревностным сторонником Лахлана. Пухлый коротышка с сияющей лысиной, обрамленной херувимскими седеющими кудрями, одетый в длинную черную сутану с простым деревянным крестом на груди, судя по его внешности, едва ли задумывался о чем-то менее прозаическом, чем собственный обед, но оказался человеком романтического характера. История Эльфриды, лишенной престола молодой банприоннсы, борющейся за освобождение своего народа, распалила его воображение. Он без труда поверил в то, что Лахлан — ангел смерти, появление которого предсказывало столько пророков, при первом взгляде на Ри сжав руки и пробормотав:
   — Чернокрылый, с пылающими глазами ангел смерти сотрет их с лица земли, ибо они забыли слово Божие!
   Дик Диксон оказался тощим елейным человечком, который постоянно потирал свои маленькие ручки, как будто умывал их, а его узкие черные глазки шныряли от одного лица к другому. Едва войдя, он сказал пророчески:
   — Кто ужинает с дьяволом, должен запастись длинной ложкой, Большой Тэм.
   — Да, но лучше ужин из зелени, но с любовью, чем жареный бык, приправленный ненавистью, — немедленно парировал пастор.
   Дик Диксон скорбно покачал головой.
   — Даже дьявол может цитировать священное писание в своих целях, пастор.
   Круглые пасторские щеки вспыхнули негодующим румянцем.
   — Глупец может советовать мудрецам, но они редко благодарят его за совет, — рявкнул он.
   Впалые щеки Дика Диксона пошли пятнами. Он поискал достойный ответ, но, так ничего и не придумав, просто печально покачал головой и ничего не сказал, хотя его лисьи глаза жадно обшаривали лица собравшихся.