Страница:
В холодных серых сумерках следующего утра всадники собрались и отправились в путь, на прощание подарив циркачам мешок сушеных ягод козопляса и несколько бушелей местного зерна в качестве платы за представление. Буквально за считанные минуты на том месте, где они стояли, остались лишь островки примятой травы да несколько обугленных проплешин на земле. Циркачи тоже снялись с лагеря, почти так же быстро, как и всадники, и к тому времени, когда взошло солнце, они уже были в пути, направляясь к лиловой линии гор, то поднимавшейся, то снова исчезавшей на далеком горизонте.
В тот вечер Моррелл натянул между двумя столбами веревку, и Финн попыталась пройти по ней. Всеобщий смех, которым были встречены ее неуклюжие попытки, лишь укрепил ее решимость, и она тренировалась до тех пор, пока не смогла пройти от одного столба до другого, ни разу не упав.
— Ну ладно, на худой конец мы сможем нарядить тебя шутом, и будешь развлекать толпу кривлянием, — ухмыльнулся Моррелл. — Ты прямо как мельница, так молотишь руками.
— Ну, погодите у меня! — воскликнула Финн. — Я буду танцевать и крутиться колесом на веревке, вы и глазом моргнуть не успеете!
— Ты даже на земле колесо не умеешь делать; с чего ты взяла, что научишься делать это на веревке? — сладким голосом осведомилась Брангин, и Финн лишь вскинула голову, не в состоянии выдумать достойный ответ.
Но после обеда ее уязвленная гордость получила некоторое удовлетворение, когда Дайд начал учить их словам самых популярных баллад. Послушав пение Брангин всего лишь несколько тактов, Дайд как можно деликатнее предложил ей во время представлений собирать у зрителей монеты.
— Ты такая красавица, что выманишь уйму золота у тех, кто мне бросил бы медяки, — сказал он.
— Тем более что если бы они услышали твое пение, то закидали бы нас гнилыми помидорами, — довольно вставила Финн. — Да тебе просто медведь на ухо наступил!
Дайд закатил глаза.
— Большое тебе спасибо, Финн!
Брангин покраснела до корней волос, но ничего не сказала. Через некоторое время она поднялась и пошла посмотреть, как Нина делает упражнения на растяжку позади фургона. Финн смогла расслабиться и насладиться музыкой, с удовольствием единолично завладев вниманием Джея, Эшлина и Дайда. Как всегда, Дайд сыпал шутками, каламбурил и острил, а его проворные смуглые пальцы летали над струнами верной гитары, играя балладу за балладой. Хотя Финн и веселилась от всей души, она все-таки смеялась чуточку громче и дольше естественного, время от времени бросая взгляды на Брангин, чтобы удостовериться, что та достаточно страдает. Но Нина была слишком доброй девушкой, чтобы позволить Брангин грустить. Вскоре они уже весело хихикали, разучивая танец, который три незамужние тетушки Ник-Шан ни за что не одобрили бы.
Напевшись и насмеявшись до хрипоты, Финн и Эшлин улеглись, глядя на костер и слушая Джея и Дайда, игравших для собственного удовольствия. Все подтянулись поближе, ибо два друга творили своей музыкой истинное волшебство, от которого у Финн защипало в глазах, а сердце переполнила какая-то непонятная щемящая тоска. Дайд отложил гитару и взялся за маленький кларзах, усевшись на поваленный древесный ствол и положив его на колени. Джей стоял — высокая худая тень в ночи, со скрипкой, поднятой к подбородку, раскачиваясь и изгибаясь, и его смычок вдохновенно летал над струнами.
Когда они наконец закончили и все стали укладываться, Финн сказала Джею совсем тихо:
— В твоих пальцах всегда скрывалась магия, Джей, но я клянусь, что сегодня ты играл лучше, чем все, кого я когда-либо слышала.
— Спасибо, — сказал он тихо и просто. — Это все моя viola d'amore. У нее очень запоминающийся голос, правда? Ты знаешь, что ее сделала сама Гвиневера Ник-Синн? Энит говорит, что это одно из величайших сокровищ клана Мак-Синнов, и оно никогда не должно было попасть в чужие руки. Но то, что однажды подарено, нельзя отобрать, так что теперь она моя. Я каждый день благодарю за нее Эйя.
Он нежно прижал к себе прекрасную виолу, легонько пробежав пальцами по грифу, вырезанному в форме стройной женщины с завязанными глазами. Финн почувствовала укол ревности, но сказала искренне:
— Да, у нее поистине прекрасный голос. Но дело не только в ней, Джей. Дело и в тебе тоже. Ты настоящий чародей.
— Большое тебе спасибо, — отозвался он смущенно. — Мне повезло, что меня учит Энит, она самый великий музыкант, какого я когда-либо знал. Пусть она даже всего лишь старая цыганка, как когда-то сказал Диллон. — В его голосе прозвучала горечь.
— Ой, да Паршивый только и умел, что приказы раздавать. Что он понимает? — беспечно отмахнулась Финн. — Я считаю, что Энит просто восхитительна.
Следующие несколько дней волнистая голубая линия холмов почти не приблизилась, оставаясь все так же далеко на горизонте, поскольку труппа преодолевала едва ли больше двадцати миль в день. В Тирейче было мало дорог, а лошади везли тяжелую поклажу, так что им приходилось часто давать отдых. Финн проводила большую часть времени с Дональдом на охоте, в результате чего стала действительно меткой и быстрой, а вечерами пела вместе с циркачами у костра и тренировалась в хождении по канату. Для Финн это были очень счастливые дни, и она наслаждалась свободой.
Постепенно холмы, маячившие на горизонте, стали более крутыми и темными, а продвижение каравана замедлилось по мере того, как холмистые равнины перешли в предгорья. Труппа дала представление еще перед одним караваном всадников, и плата, полученная за это выступление, существенно пополнила их запасы. На следующее утро они добрались до тракта и начали восхождение на Белочубые Горы.
Дорога петляла, проложенная таким образом, чтобы подъем был не слишком крутым. Повсюду были видны следы недавнего ремонта, а вдоль дороги им встретилось несколько постоялых дворов, где путники могли остановиться на ночлег. В одном из них Морреллу удалось получить плату за представление беконом и виски, чему он был несказанно рад.
Дорога была оживленной, и они встречали много купцов с обозами, груженными лесом, тканями, пряностями, стеклянной посудой и мешками с зерном. Все они направлялись на запад и с жадностью выспрашивали о новостях из Рураха и Шантана, качая головами, когда узнавали о том, что Фэйрги пробрались уже до пятого озера. Некоторые беспокоились, не вернуться ли им назад, но в конце концов все же продолжали путь, не желая упускать прибыль. Циркачи играли перед всеми, получая разнообразную плату от клетки с живыми цыплятами до новых украшенных чеканкой ножен для палаша Моррелла.
Потом на несколько дней зарядили дожди, и они шагали, страдальчески вжав головы в плечи, мокрые до нитки. Девушки спали в фургоне, пытаясь найти место, чтобы вытянуться среди бочонков с виски и элем, жестянок с чаем, медом и сушеными фруктами, ящиков с музыкальными инструментами, мешков с овсом и мукой, копченых окороков, связок сухих трав и латаных-перелатанных костюмов, висящих на крючках. Финн даже начала думать, что жизнь банприоннсы была совсем не такой ужасной; по крайней мере, у нее был замок, в котором можно было укрыться от дождя.
Потом сквозь облака показалась уродливая вершина пика Кэйрнкросс. Дорога поднималась все круче, и они повели лошадей в поводу, чтобы не обременять их еще и весом возницы. Временами тропинка становилась такой узкой, что рядом с фургоном нельзя было пройти, чтобы не свалиться в зиявшую сбоку бездну, дно которой скрывалось в тумане. С другой стороны возвышалась огромная скала, ровная, точно стена. Они не могли остановиться, поэтому продолжили путь даже в темноте, с факелами в руках. Возглавил шествие остроглазый клюрикон. Наконец дорога расширилась, выведя их на плато. Они наспех разбили лагерь, поужинали хлебом с беконом прямо на ходу, укутывая дрожащих потных лошадей в попоны и подпирая колеса фургонов камнями, чтобы ночью они не скатились в пропасть.
За ночь дождь прошел. Они проснулись ясным прохладным утром в тени пика Кэйрнкросс, нависавшего прямо над ними. На одном краю плато возвышалась пирамида из камней, полностью покрытая мхом. На ее вершине была установлена высокая каменная колонна, увенчанная пересеченным кругом, священным символом Шабаша. На камне колонны под словами «Здесь погибли многие сторонники Мак-Кьюинна, Хартли Исследователя, в Битве при перевале Огра в году 106. Да хранит Эйя детей ее» был высечен длинный перечень имен.
Надпись явно была обновлена совсем недавно и легко читалась. Финн вздрогнула и взглянула на узкий проход, пробитый у основания огромного пика.
— Думаете, здесь еще остались огры? — с тревогой спросила она.
— Я слышал, что тем, кто ремонтировал дорогу, пришлось убить нескольких, — отозвался Моррелл, на этот раз без улыбки. — Но никто из купцов, с которыми мы разговаривали в дороге, не видел ни одного, Финн, так что не стоит беспокоиться.
— Я ни разу не видел огра, — сказал Джей. — Они действительно такие ужасные, как рассказывают?
Дайд хмуро кивнул, запрягая в фургон свою сильную серую кобылу. Они не стали задерживаться, чтобы приготовить еду, прямо на ходу перекусив черствыми лепешками с медом. Со всех сторон уходили вверх скалы, холодные и темные, словно стены тюрьмы. Высоко над их головами белело небо, с которого точно слиняли все краски. Потом тьма расступилась, и их глазам открылась захватывающая дух картина: остроконечные пики и зеленые долины, пересеченные извилистыми реками, поблескивавшими вдали серебристой ртутью. В небе парил дракон, и Брангин, никогда раньше не видевшая ни одного из этих существ, вскрикнула от ужаса. Но для Финн это стало поводом еще раз похвастаться своей дружбой с Изабо и Изолт Ник-Фэйген, которые летали на драконах, а Дайд рассказал о том, как познакомился с Изабо, и как она изменила результат партии в кости в трактире, указав на кости пальцем. Моррелл рассмеялся.
— Я потерял бы все до последнего пенни, если бы не она. До чего же она была живая и хорошенькая!
— Я никогда до того не видел ведьму, — продолжал Дайд. — Меня поразила мысль, что кто-то может перевернуть пару костей одной лишь силой мысли. Я знал, что моя бабушка умеет пением созвать птиц к себе на колени, а папа знает лошадиное слово, но я же с этим вырос и не видел в этом совершенно никакой магии. Только после встречи с Изабо мне захотелось самому делать такие вещи, и я стал пробовать, а потом мы прятали у себя моего хозяина, и он научил меня всему, что умел сам.
— А умел он, надо сказать, совсем немного, поскольку тогда был еще мальчишкой, — саркастически заметил Моррелл.
— Вы говорите о Лахлане, то есть о Его Высочестве? — спросила Финн, и ее каре-зеленые глаза загорелись любопытством. Дайд кивнул, и она — тут же спросила: — А почему ты зовешь его хозяином?
— Потому что это действительно так, — спокойно ответил Дайд. — Я поклялся служить ему, когда мне было всего девять, и обещал, что помогу свергнуть Колдунью и вернуть себе законное место. Это заняло еще девять лет, но в конце концов мы все-таки добились своего.
— И теперь он Ри, — сказала Брангин. Дайд кивнул. Он вынес из фургона гитару и спел ей «Три Дрозда», балладу, которую он сочинил сам и в которой описывалось, как Майя заколдовала Лахлана и его братьев.
Энит и Нина подхватили печальный припев чистыми, как у жаворонков, голосами:
О, куда же вы улетели, мои чернокрылые птицы,
Оставив меня одного?
О, куда же вы улетели, мои чернокрылые братья?
Где же вы, братья мои?
Брангин прочистила горло и тайком смахнула слезу, а Дайд еще долго молчал.
Ко всеобщему облегчению, огры им не встретились, но дракон летел с ними несколько дней, заставляя всех нервничать. Дональд был очень осторожен и не убивал никого больше кролика или птицы, чтобы приготовить ужин, и внимательно следил за лошадьми, которых на ночь стреноживали и оставляли в кругу фургонов. Наконец они покинули территорию драконов, и все облегченно вздохнули.
На следующий день рельеф стал более мягким, превратившись в холмы, а дорога пошла вдоль белого пенящегося потока реки Бан-Баррах. Сквозь молодую зеленую листву пробивалось солнце, и повсюду заливались птицы, множество которых буквально облепило крышу повозки Энит. Внезапно птицы захлопали крыльями и взлетели на ветки. Финн, сидевшая рядом с Джеем на козлах фургона, увидела, как его загорелые руки натянули поводья. Дайд откинул свой плед, чтобы в случае чего без труда дотянуться до кинжалов, а Моррелл не снимал ладони с рукоятки палаша. Все внимательно вглядывались в лес, но кругом было тихо. Через некоторое время птицы снова принялись петь, и Джей успокоился.
— Разбойники, — ответил он на вопрос Финн. — Они редко грабят циркачей, поскольку знают, что тут нечем поживиться, а мы готовы сражаться за то немногое, что у нас есть. Но мне жаль толстого купца с полной повозкой зерна; ему бы повезло явно меньше.
Хотя в ближайшие несколько часов они еще несколько раз ощущали, что за ними наблюдают, их ни разу так и не остановили. На следующий день они встретили на дороге отряд солдат в синих плащах, а значит, состоящих на службе у Ри, которые ездили по дорогам в поисках разбойников и были очень рады услышать, что циркачи почувствовали чье-то присутствие всего в дне пути. Всадники остановились ровно настолько, чтобы рассказать циркачам новости о Ри и узнать, как обстоят дела в Рурахе и Тирейче, а потом рысью пустились по дороге. Скоро труппа циркачей уже двигалась через густой лес. Деревья переплетались высоко над их головами, образуя темный шатер. Наконец они подъехали к высоким железным воротам, установленным в массивной стене. Их охраняли часовые, одетые в килты и длинные синие плащи и вооруженные палашами. Они немедленно распахнули ворота и отдали честь, и труппа циркачей въехала в парк, расчерченный залитыми солнцем просеками между деревьями, чья темная кора хранила многочисленные следы боев.
— Все это принадлежит Мак-Бренну, который очень дружен с моим хозяином, и Мак-Бренн разрешает ему находиться здесь, когда он захочет. Правда, Лахлан нечасто сюда заглядывает. Здесь слишком много мрачных воспоминаний. — Дайд хмуро огляделся.
— Тогда почему он сейчас здесь? — с любопытством спросила Финн, но циркач лишь пожал плечами и ничего не ответил.
Деревья поредели. Вдруг Эшлин изумленно вскрикнул и показал пальцем вперед. Там изящные остроконечные башни взмывали в небо, голубые и блестящие, точно кинжалы.
— Это Риссмадилл? — затаив дыхание, спросила Брангин, и Дайд кивнул.
Лошади потрусили чуть быстрее, чувствуя скрытое возбуждение возниц. Финн подалась вперед, жадно рассматривая голубой дворец, о котором столько слышала. Потом она увидела яркий проблеск и стиснула руки.
— Море? Это море? — воскликнула она.
Брангин сжалась, почувствовав внезапный страх.
— Ведь это не море?
— Нет, море, — сказала Энит, повернувшись в своем кресле так, чтобы видеть лицо Брангин. — Ты боишься моря, девочка?
— А разве есть такие, кто его не боится? — дрожащим голосом ответила та.
Энит пощелкала янтарными бусами.
— Прости, малышка, но тебе придется преодолеть этот страх, потому что нам предстоит провести на нем много времени! Мы отплывем из Дан-Горма, как только будет благоприятный ветер.
Брангин оставалось лишь в смятении смотреть на старую циркачку.
РИССМАДИЛЛ
В тот вечер Моррелл натянул между двумя столбами веревку, и Финн попыталась пройти по ней. Всеобщий смех, которым были встречены ее неуклюжие попытки, лишь укрепил ее решимость, и она тренировалась до тех пор, пока не смогла пройти от одного столба до другого, ни разу не упав.
— Ну ладно, на худой конец мы сможем нарядить тебя шутом, и будешь развлекать толпу кривлянием, — ухмыльнулся Моррелл. — Ты прямо как мельница, так молотишь руками.
— Ну, погодите у меня! — воскликнула Финн. — Я буду танцевать и крутиться колесом на веревке, вы и глазом моргнуть не успеете!
— Ты даже на земле колесо не умеешь делать; с чего ты взяла, что научишься делать это на веревке? — сладким голосом осведомилась Брангин, и Финн лишь вскинула голову, не в состоянии выдумать достойный ответ.
Но после обеда ее уязвленная гордость получила некоторое удовлетворение, когда Дайд начал учить их словам самых популярных баллад. Послушав пение Брангин всего лишь несколько тактов, Дайд как можно деликатнее предложил ей во время представлений собирать у зрителей монеты.
— Ты такая красавица, что выманишь уйму золота у тех, кто мне бросил бы медяки, — сказал он.
— Тем более что если бы они услышали твое пение, то закидали бы нас гнилыми помидорами, — довольно вставила Финн. — Да тебе просто медведь на ухо наступил!
Дайд закатил глаза.
— Большое тебе спасибо, Финн!
Брангин покраснела до корней волос, но ничего не сказала. Через некоторое время она поднялась и пошла посмотреть, как Нина делает упражнения на растяжку позади фургона. Финн смогла расслабиться и насладиться музыкой, с удовольствием единолично завладев вниманием Джея, Эшлина и Дайда. Как всегда, Дайд сыпал шутками, каламбурил и острил, а его проворные смуглые пальцы летали над струнами верной гитары, играя балладу за балладой. Хотя Финн и веселилась от всей души, она все-таки смеялась чуточку громче и дольше естественного, время от времени бросая взгляды на Брангин, чтобы удостовериться, что та достаточно страдает. Но Нина была слишком доброй девушкой, чтобы позволить Брангин грустить. Вскоре они уже весело хихикали, разучивая танец, который три незамужние тетушки Ник-Шан ни за что не одобрили бы.
Напевшись и насмеявшись до хрипоты, Финн и Эшлин улеглись, глядя на костер и слушая Джея и Дайда, игравших для собственного удовольствия. Все подтянулись поближе, ибо два друга творили своей музыкой истинное волшебство, от которого у Финн защипало в глазах, а сердце переполнила какая-то непонятная щемящая тоска. Дайд отложил гитару и взялся за маленький кларзах, усевшись на поваленный древесный ствол и положив его на колени. Джей стоял — высокая худая тень в ночи, со скрипкой, поднятой к подбородку, раскачиваясь и изгибаясь, и его смычок вдохновенно летал над струнами.
Когда они наконец закончили и все стали укладываться, Финн сказала Джею совсем тихо:
— В твоих пальцах всегда скрывалась магия, Джей, но я клянусь, что сегодня ты играл лучше, чем все, кого я когда-либо слышала.
— Спасибо, — сказал он тихо и просто. — Это все моя viola d'amore. У нее очень запоминающийся голос, правда? Ты знаешь, что ее сделала сама Гвиневера Ник-Синн? Энит говорит, что это одно из величайших сокровищ клана Мак-Синнов, и оно никогда не должно было попасть в чужие руки. Но то, что однажды подарено, нельзя отобрать, так что теперь она моя. Я каждый день благодарю за нее Эйя.
Он нежно прижал к себе прекрасную виолу, легонько пробежав пальцами по грифу, вырезанному в форме стройной женщины с завязанными глазами. Финн почувствовала укол ревности, но сказала искренне:
— Да, у нее поистине прекрасный голос. Но дело не только в ней, Джей. Дело и в тебе тоже. Ты настоящий чародей.
— Большое тебе спасибо, — отозвался он смущенно. — Мне повезло, что меня учит Энит, она самый великий музыкант, какого я когда-либо знал. Пусть она даже всего лишь старая цыганка, как когда-то сказал Диллон. — В его голосе прозвучала горечь.
— Ой, да Паршивый только и умел, что приказы раздавать. Что он понимает? — беспечно отмахнулась Финн. — Я считаю, что Энит просто восхитительна.
Следующие несколько дней волнистая голубая линия холмов почти не приблизилась, оставаясь все так же далеко на горизонте, поскольку труппа преодолевала едва ли больше двадцати миль в день. В Тирейче было мало дорог, а лошади везли тяжелую поклажу, так что им приходилось часто давать отдых. Финн проводила большую часть времени с Дональдом на охоте, в результате чего стала действительно меткой и быстрой, а вечерами пела вместе с циркачами у костра и тренировалась в хождении по канату. Для Финн это были очень счастливые дни, и она наслаждалась свободой.
Постепенно холмы, маячившие на горизонте, стали более крутыми и темными, а продвижение каравана замедлилось по мере того, как холмистые равнины перешли в предгорья. Труппа дала представление еще перед одним караваном всадников, и плата, полученная за это выступление, существенно пополнила их запасы. На следующее утро они добрались до тракта и начали восхождение на Белочубые Горы.
Дорога петляла, проложенная таким образом, чтобы подъем был не слишком крутым. Повсюду были видны следы недавнего ремонта, а вдоль дороги им встретилось несколько постоялых дворов, где путники могли остановиться на ночлег. В одном из них Морреллу удалось получить плату за представление беконом и виски, чему он был несказанно рад.
Дорога была оживленной, и они встречали много купцов с обозами, груженными лесом, тканями, пряностями, стеклянной посудой и мешками с зерном. Все они направлялись на запад и с жадностью выспрашивали о новостях из Рураха и Шантана, качая головами, когда узнавали о том, что Фэйрги пробрались уже до пятого озера. Некоторые беспокоились, не вернуться ли им назад, но в конце концов все же продолжали путь, не желая упускать прибыль. Циркачи играли перед всеми, получая разнообразную плату от клетки с живыми цыплятами до новых украшенных чеканкой ножен для палаша Моррелла.
Потом на несколько дней зарядили дожди, и они шагали, страдальчески вжав головы в плечи, мокрые до нитки. Девушки спали в фургоне, пытаясь найти место, чтобы вытянуться среди бочонков с виски и элем, жестянок с чаем, медом и сушеными фруктами, ящиков с музыкальными инструментами, мешков с овсом и мукой, копченых окороков, связок сухих трав и латаных-перелатанных костюмов, висящих на крючках. Финн даже начала думать, что жизнь банприоннсы была совсем не такой ужасной; по крайней мере, у нее был замок, в котором можно было укрыться от дождя.
Потом сквозь облака показалась уродливая вершина пика Кэйрнкросс. Дорога поднималась все круче, и они повели лошадей в поводу, чтобы не обременять их еще и весом возницы. Временами тропинка становилась такой узкой, что рядом с фургоном нельзя было пройти, чтобы не свалиться в зиявшую сбоку бездну, дно которой скрывалось в тумане. С другой стороны возвышалась огромная скала, ровная, точно стена. Они не могли остановиться, поэтому продолжили путь даже в темноте, с факелами в руках. Возглавил шествие остроглазый клюрикон. Наконец дорога расширилась, выведя их на плато. Они наспех разбили лагерь, поужинали хлебом с беконом прямо на ходу, укутывая дрожащих потных лошадей в попоны и подпирая колеса фургонов камнями, чтобы ночью они не скатились в пропасть.
За ночь дождь прошел. Они проснулись ясным прохладным утром в тени пика Кэйрнкросс, нависавшего прямо над ними. На одном краю плато возвышалась пирамида из камней, полностью покрытая мхом. На ее вершине была установлена высокая каменная колонна, увенчанная пересеченным кругом, священным символом Шабаша. На камне колонны под словами «Здесь погибли многие сторонники Мак-Кьюинна, Хартли Исследователя, в Битве при перевале Огра в году 106. Да хранит Эйя детей ее» был высечен длинный перечень имен.
Надпись явно была обновлена совсем недавно и легко читалась. Финн вздрогнула и взглянула на узкий проход, пробитый у основания огромного пика.
— Думаете, здесь еще остались огры? — с тревогой спросила она.
— Я слышал, что тем, кто ремонтировал дорогу, пришлось убить нескольких, — отозвался Моррелл, на этот раз без улыбки. — Но никто из купцов, с которыми мы разговаривали в дороге, не видел ни одного, Финн, так что не стоит беспокоиться.
— Я ни разу не видел огра, — сказал Джей. — Они действительно такие ужасные, как рассказывают?
Дайд хмуро кивнул, запрягая в фургон свою сильную серую кобылу. Они не стали задерживаться, чтобы приготовить еду, прямо на ходу перекусив черствыми лепешками с медом. Со всех сторон уходили вверх скалы, холодные и темные, словно стены тюрьмы. Высоко над их головами белело небо, с которого точно слиняли все краски. Потом тьма расступилась, и их глазам открылась захватывающая дух картина: остроконечные пики и зеленые долины, пересеченные извилистыми реками, поблескивавшими вдали серебристой ртутью. В небе парил дракон, и Брангин, никогда раньше не видевшая ни одного из этих существ, вскрикнула от ужаса. Но для Финн это стало поводом еще раз похвастаться своей дружбой с Изабо и Изолт Ник-Фэйген, которые летали на драконах, а Дайд рассказал о том, как познакомился с Изабо, и как она изменила результат партии в кости в трактире, указав на кости пальцем. Моррелл рассмеялся.
— Я потерял бы все до последнего пенни, если бы не она. До чего же она была живая и хорошенькая!
— Я никогда до того не видел ведьму, — продолжал Дайд. — Меня поразила мысль, что кто-то может перевернуть пару костей одной лишь силой мысли. Я знал, что моя бабушка умеет пением созвать птиц к себе на колени, а папа знает лошадиное слово, но я же с этим вырос и не видел в этом совершенно никакой магии. Только после встречи с Изабо мне захотелось самому делать такие вещи, и я стал пробовать, а потом мы прятали у себя моего хозяина, и он научил меня всему, что умел сам.
— А умел он, надо сказать, совсем немного, поскольку тогда был еще мальчишкой, — саркастически заметил Моррелл.
— Вы говорите о Лахлане, то есть о Его Высочестве? — спросила Финн, и ее каре-зеленые глаза загорелись любопытством. Дайд кивнул, и она — тут же спросила: — А почему ты зовешь его хозяином?
— Потому что это действительно так, — спокойно ответил Дайд. — Я поклялся служить ему, когда мне было всего девять, и обещал, что помогу свергнуть Колдунью и вернуть себе законное место. Это заняло еще девять лет, но в конце концов мы все-таки добились своего.
— И теперь он Ри, — сказала Брангин. Дайд кивнул. Он вынес из фургона гитару и спел ей «Три Дрозда», балладу, которую он сочинил сам и в которой описывалось, как Майя заколдовала Лахлана и его братьев.
Энит и Нина подхватили печальный припев чистыми, как у жаворонков, голосами:
О, куда же вы улетели, мои чернокрылые птицы,
Оставив меня одного?
О, куда же вы улетели, мои чернокрылые братья?
Где же вы, братья мои?
Брангин прочистила горло и тайком смахнула слезу, а Дайд еще долго молчал.
Ко всеобщему облегчению, огры им не встретились, но дракон летел с ними несколько дней, заставляя всех нервничать. Дональд был очень осторожен и не убивал никого больше кролика или птицы, чтобы приготовить ужин, и внимательно следил за лошадьми, которых на ночь стреноживали и оставляли в кругу фургонов. Наконец они покинули территорию драконов, и все облегченно вздохнули.
На следующий день рельеф стал более мягким, превратившись в холмы, а дорога пошла вдоль белого пенящегося потока реки Бан-Баррах. Сквозь молодую зеленую листву пробивалось солнце, и повсюду заливались птицы, множество которых буквально облепило крышу повозки Энит. Внезапно птицы захлопали крыльями и взлетели на ветки. Финн, сидевшая рядом с Джеем на козлах фургона, увидела, как его загорелые руки натянули поводья. Дайд откинул свой плед, чтобы в случае чего без труда дотянуться до кинжалов, а Моррелл не снимал ладони с рукоятки палаша. Все внимательно вглядывались в лес, но кругом было тихо. Через некоторое время птицы снова принялись петь, и Джей успокоился.
— Разбойники, — ответил он на вопрос Финн. — Они редко грабят циркачей, поскольку знают, что тут нечем поживиться, а мы готовы сражаться за то немногое, что у нас есть. Но мне жаль толстого купца с полной повозкой зерна; ему бы повезло явно меньше.
Хотя в ближайшие несколько часов они еще несколько раз ощущали, что за ними наблюдают, их ни разу так и не остановили. На следующий день они встретили на дороге отряд солдат в синих плащах, а значит, состоящих на службе у Ри, которые ездили по дорогам в поисках разбойников и были очень рады услышать, что циркачи почувствовали чье-то присутствие всего в дне пути. Всадники остановились ровно настолько, чтобы рассказать циркачам новости о Ри и узнать, как обстоят дела в Рурахе и Тирейче, а потом рысью пустились по дороге. Скоро труппа циркачей уже двигалась через густой лес. Деревья переплетались высоко над их головами, образуя темный шатер. Наконец они подъехали к высоким железным воротам, установленным в массивной стене. Их охраняли часовые, одетые в килты и длинные синие плащи и вооруженные палашами. Они немедленно распахнули ворота и отдали честь, и труппа циркачей въехала в парк, расчерченный залитыми солнцем просеками между деревьями, чья темная кора хранила многочисленные следы боев.
— Все это принадлежит Мак-Бренну, который очень дружен с моим хозяином, и Мак-Бренн разрешает ему находиться здесь, когда он захочет. Правда, Лахлан нечасто сюда заглядывает. Здесь слишком много мрачных воспоминаний. — Дайд хмуро огляделся.
— Тогда почему он сейчас здесь? — с любопытством спросила Финн, но циркач лишь пожал плечами и ничего не ответил.
Деревья поредели. Вдруг Эшлин изумленно вскрикнул и показал пальцем вперед. Там изящные остроконечные башни взмывали в небо, голубые и блестящие, точно кинжалы.
— Это Риссмадилл? — затаив дыхание, спросила Брангин, и Дайд кивнул.
Лошади потрусили чуть быстрее, чувствуя скрытое возбуждение возниц. Финн подалась вперед, жадно рассматривая голубой дворец, о котором столько слышала. Потом она увидела яркий проблеск и стиснула руки.
— Море? Это море? — воскликнула она.
Брангин сжалась, почувствовав внезапный страх.
— Ведь это не море?
— Нет, море, — сказала Энит, повернувшись в своем кресле так, чтобы видеть лицо Брангин. — Ты боишься моря, девочка?
— А разве есть такие, кто его не боится? — дрожащим голосом ответила та.
Энит пощелкала янтарными бусами.
— Прости, малышка, но тебе придется преодолеть этот страх, потому что нам предстоит провести на нем много времени! Мы отплывем из Дан-Горма, как только будет благоприятный ветер.
Брангин оставалось лишь в смятении смотреть на старую циркачку.
РИССМАДИЛЛ
— Не совсем то, что ты ожидала, когда услышала, что мы остановимся в голубом дворце, а, Брангин? — Финн уселась, обхватив руками колени и с усмешкой глядя на кузину.
Брангин оглядела кучи соломы, расстелила свой плед и тоже села.
— А почему это я должна была ожидать чего-то другого? — отозвалась Брангин с еле уловимой насмешкой в голосе. — Большинство циркачей останавливаются на городской площади, там еле-еле хватит места, чтобы почесаться. По крайней мере, нам есть где растянуться. — Она улеглась на солому, вытянув руки над головой. — Ах, до чего же хорошо, — неискренне сказала она. — Куда мягче, чем дорожные камни, на которых я проспала больше месяцев, чем могу упомнить.
Финн негромко фыркнула, но ничего не сказала, памятуя о том, что сеновал находится прямо над главными конюшнями. Она хорошо слышала тихие вздохи лошадей, звон ведер и бормотание конюхов. Энит настойчиво напомнила им, как важно, находясь во дворце, ничем не выдать того, что они не настоящие циркачки, и Финн твердо решила, что если кто-то и выболтает секрет, то это будет не она.
Несмотря на предупреждение Энит, Финн очень удивилась, что циркачей привели в конюшни, почему-то решив, что их проводят прямо ко двору. Ведь Энит с Дайдом были самыми старыми друзьями Лахлана и самыми верными его сторонниками. Финн была очень возмущена, когда им самим пришлось распрягать лошадей, а на ночлег устраиваться на пыльном забитой соломой сеновале. Дайд догадался, о чем она думает, и послал ей одну из своих сияющих улыбок, поблагодарив провожавшего их слугу с такой искренней признательностью, что у Финн не осталось никаких иллюзий относительно того, что такое отношение к труппе бродячих актеров считалось в высшей степени щедрым.
Над кучей соломы показалась каштановая голова Нины, взобравшейся на сеновал по приставной лестнице.
— Есть хотите? — спросила она. — Дайд говорит, что вы можете пойти на кухню и поесть, если проголодались. Служанки всегда рады-радешеньки дать нам каких-нибудь остатков за любовную песню.
Брангин и Финн переглянулись, потом вскочили на ноги. Помимо непреодолимого желания хоть что-то рассмотреть в прославленном дворце, кроме его высоких серых стен, их уже тошнило от кроликов с картошкой.
Кухня оказалась огромным жарким помещением, пестревшим черными ямами очагов, над которыми на вертелах поворачивались целые туши овец и оленей. Вдоль всей комнаты тянулся покрытый многочисленными царапинами деревянный стол, на котором слуги резали овощи, ощипывали гусей и месили тесто. Для циркачей отыскали местечко и принесли им целое блюдо мясных обрезков, отчасти почерневших и хрустящих, отчасти — розовых и истекающих кровью. С огня сняли и поставили на стол котел с густым овощным супом, а также корзину с хлебом, таким черствым, что ломти приходилось размачивать в супе, чтобы их можно было жевать. Несмотря на скромность, еда оказалась очень вкусной, и Финн жадно накинулась на нее, с интересом оглядываясь по сторонам. Кухня бурлила, точно разворошенный муравейник, слуги с тарелками, мисками и кувшинами, исходящими аппетитным паром, торопливо сновали туда-сюда. В дальнем конце ее худой костлявый человечек аккуратно сооружал из тянучки какую-то фантастическую фигуру, которая, как поняла Финн, должна была изображать дракона в полете. Она заворожено смотрела, как под его искусными пальцами дракон обретает форму, его крылья расправляются.
— Это главный повар, Фергюс Злюка, — сказала одна из судомоек, наливая Финн еще поварешку супа. — Его хорошо прозвали, такой брюзга, какого еще свет не видывал. Но зато хорошо готовит, его сама Латифа учила.
— Но он же такой тощий! Я всегда думала, что все повара толстые, — отозвалась Финн, жадно глотая суп.
Судомойка рассмеялась, в ее голубых глазах заплясали искорки.
— Латифа и была такой толстой, точно новогодняя гусыня. А Фергюс — нет. Что бы мы ни приготовили, ему вечно все не так, и он все выливает в очаг. Личный повар Ри умрет с голоду, если сам не позаботится о себе.
Она отошла, чтобы наполнить миску Дайда, улыбнувшись ему и кокетливо отбросив за спину толстую медового цвета косу. Он улыбнулся в ответ, сказав восхищенно:
— Ты с каждым разом становишься все красивее и красивее, Элси, радость моя. Ты сегодня собираешься прыгать через костер?
— Разве что с тобой, — ответила она бойко.
Он рассмеялся.
— Не искушай меня, моя красавица. Не думаю, чтобы тебе пришлась по вкусу жизнь циркачки, к тому же я был бы тебе ужасным мужем.
— Награда может стоить этой цены, — отозвалась она, проведя рукой по бедру.
— Эй, эй, — засмеялся он. — Да ты выросла, Элси, радость моя. Ты так бойко разговариваешь со всеми, кто приходит отведать твоего супу?
Она вспыхнула.
— Нет, с тобой одним, — ответила она вполголоса. Он ласково отстранил ее.
— Ваш злобный повар смотрит на меня, — с комическим ужасом прошептал он. — Тебе лучше бы вернуться к работе, милая, а не то он огреет меня сковородой.
— Может быть, увидимся вечером, — сказала она, не спеша уходить.
— Да, мы будем давать представление на главной площади. Приходи, станцуем рил.
— Ох, с радостью, — ответила она, снова покраснев. Как только циркачи наелись, Дайд взял гитару и спел всем любовную балладу, и его голос был звонким, искренним и полным пыла.
Майским утром у реки молодой пастух гулял
И девчонку в васильках молодую увидал,
В белом платьице простом и в ромашковом венке.
Звонко песню он запел и позвал ее к реке.
Было тихо у воды, лишь волна плескалась,
Нежно я тебя обнял, ты не сопротивлялась.
А потом лежали мы под деревом зеленым.
И о том, что было там, известно лишь влюбленным.
Он был так красив в своей поношенной малиновой куртке, с черными волосами, связанными в длинный тугой хвост, и золотым кольцом, сверкающим в ухе, что Финн не удивилась томным взглядам, которыми одаривали его служанки. Казалось, будто он поет только для каждой из них в отдельности, и Финн прошептала Джею:
— Бьюсь об заклад, сегодня вечером ему назначат не одно свидание, сердцееду!
— Идет! — прошептал в ответ Джей. — Только ты проиграешь. Дайд поет для всех, но ни за кем не приударяет. Он не распутник.
— Мне трудно в это поверить, — сказала она. Он бросил на нее быстрый возмущенный взгляд, и она продолжала: — Нет, он не распутник, я знаю это! Я хочу сказать, мне трудно поверить, что он никогда не кокетничает с этими девицами, которые вечно на него вешаются. Они уже вполне созрели, это любому понятно.
— Может, и так, — неохотно ответил Джей, — но они Дайду не нужны.
— Да? — Финн подняла бровь. — Хочешь сказать, что ему нужен кто-то другой? И кто же это, скажи на милость, может быть?
Джей вспыхнул, но ничего не сказал.
— Не та блондинка, которая его дразнила сегодня? — с беспокойством спросила Финн.
— Элси? — точно не веря своим ушам, спросил Джей. — Зеленая кровь Эйя, нет, конечно! Дайд ее не переносит, хотя она вечно к нему липнет, эта девушка.
— Ну да, из нее такая же девушка, как и из ее матери, — сказала Финн так язвительно, что Джей с тревожным удивлением взглянул на нее. — Терпеть не могу этих хихикающих девиц, которые вечно мнят себя неотразимыми, — объяснила она, покраснев.
Дайд теперь развлекал толпу, перебрасываясь с Ниной горшками и сковородками, безостановочно сыпля шутками и прибаутками. Служанки смеялись и вздыхали, перешептываясь друг с другом из-под ладошек. Лакеи и помощники повара начали бросать на Дайда мрачные взгляды, а тощий брюзгливый повар казался еще более злобным, чем обычно.
— Ну хватит! — внезапно воскликнул Фергюс Злюка. — Нам нужно приготовиться к сегодняшнему пиру, а вы, бездельники, отвлекаете моих работников своими глупостями. Прочь, прочь!
Циркачи со смехом выбежали на улицу, а Дайд на бегу ухватил со стола горячий пирожок.
— Да, сегодня ты разбил уйму сердец, братец, — поддразнила его Нина. — И что ты будешь делать, когда они все потом пойдут тебя искать?
— Убегу! — воскликнул Дайд. — Брангин, ты спрячешь меня под своими юбками, если они захотят меня поймать?
Брангин залилась малиновым румянцем. Представление Дайда захватило ее точно так же, как и всех служанок.
— Ну уж нет! — ответила она. — Пожинай, что посеял.
— Да, тогда я пропал, — ответил Дайд. — Эта Элси будет прыгать со мной через костер, даже если ей придется предварительно огреть меня кружкой по голове! Обещай, что защитишь меня, Финн.
Следующие несколько часов они провели за подготовкой к вечернему представлению. Нина вытряхнула свою пурпурную атласную юбку, расшитую бантами из красных и золотых лент, прикрывавших самые заметные заплаты, и начистила красные танцевальные туфли. Энит зачесала свои редкие седые волосы на макушку, закрепив их гребнями с драгоценными камнями. Она задрапировала сутулые плечи расшитой золотыми нитями шалью и начала петь гаммы, проходясь по всему диапазону. Дайд застирал несколько жирных пятен на своей небесно-голубой куртке, потом настроил гитару и принялся подыгрывать мелодичному голосу Энит. Джей взмахнул смычком и тоже заиграл. Бархатный голос его виолы проникал, казалось, в самые дальние уголки конюшен. Моррелл перебрал факелы, проверил кнопку на убирающемся лезвии меча и начистил свою золотую серьгу. Бран прикрепил колокольчики к своим косматым ногами и повесил их на шею, позвякивая своим обычным странным ожерельем из начищенных до блеска ключей, колец, пуговиц, бутылочных крышек и одной маленькой крестильной ложечки.
Финн и Брангин, начавшие тоже участвовать в представлениях циркачей, позаимствовали у Нины кое-какую одежду.
На Финн была оранжевая юбка, из-под которой выглядывали желтые нижние юбки, и голубой с оранжевым лиф, а в волосы она вплела голубые и оранжевые ленты. Поскольку ступни у нее были больше, чем у Нины, ей пришлось остаться босиком, но зато она надела на правую щиколотку браслет с колокольчиками. Брангин неохотно позволила циркачке одеть ее в зеленое бархатное платье, отделанное золотым кружевом и лентами, поверх алых шелковых нижних юбок. Ее белокурые волосы были распущены и перевязаны красными бархатными лентами. Не заплетенные в обычную тугую косу, они доходили ей до колен, прямые и сияющие, точно шелковые занавеси. Зеленое бархатное платье придавало ее глазам яркий оттенок свежей весенней листвы.
Брангин оглядела кучи соломы, расстелила свой плед и тоже села.
— А почему это я должна была ожидать чего-то другого? — отозвалась Брангин с еле уловимой насмешкой в голосе. — Большинство циркачей останавливаются на городской площади, там еле-еле хватит места, чтобы почесаться. По крайней мере, нам есть где растянуться. — Она улеглась на солому, вытянув руки над головой. — Ах, до чего же хорошо, — неискренне сказала она. — Куда мягче, чем дорожные камни, на которых я проспала больше месяцев, чем могу упомнить.
Финн негромко фыркнула, но ничего не сказала, памятуя о том, что сеновал находится прямо над главными конюшнями. Она хорошо слышала тихие вздохи лошадей, звон ведер и бормотание конюхов. Энит настойчиво напомнила им, как важно, находясь во дворце, ничем не выдать того, что они не настоящие циркачки, и Финн твердо решила, что если кто-то и выболтает секрет, то это будет не она.
Несмотря на предупреждение Энит, Финн очень удивилась, что циркачей привели в конюшни, почему-то решив, что их проводят прямо ко двору. Ведь Энит с Дайдом были самыми старыми друзьями Лахлана и самыми верными его сторонниками. Финн была очень возмущена, когда им самим пришлось распрягать лошадей, а на ночлег устраиваться на пыльном забитой соломой сеновале. Дайд догадался, о чем она думает, и послал ей одну из своих сияющих улыбок, поблагодарив провожавшего их слугу с такой искренней признательностью, что у Финн не осталось никаких иллюзий относительно того, что такое отношение к труппе бродячих актеров считалось в высшей степени щедрым.
Над кучей соломы показалась каштановая голова Нины, взобравшейся на сеновал по приставной лестнице.
— Есть хотите? — спросила она. — Дайд говорит, что вы можете пойти на кухню и поесть, если проголодались. Служанки всегда рады-радешеньки дать нам каких-нибудь остатков за любовную песню.
Брангин и Финн переглянулись, потом вскочили на ноги. Помимо непреодолимого желания хоть что-то рассмотреть в прославленном дворце, кроме его высоких серых стен, их уже тошнило от кроликов с картошкой.
Кухня оказалась огромным жарким помещением, пестревшим черными ямами очагов, над которыми на вертелах поворачивались целые туши овец и оленей. Вдоль всей комнаты тянулся покрытый многочисленными царапинами деревянный стол, на котором слуги резали овощи, ощипывали гусей и месили тесто. Для циркачей отыскали местечко и принесли им целое блюдо мясных обрезков, отчасти почерневших и хрустящих, отчасти — розовых и истекающих кровью. С огня сняли и поставили на стол котел с густым овощным супом, а также корзину с хлебом, таким черствым, что ломти приходилось размачивать в супе, чтобы их можно было жевать. Несмотря на скромность, еда оказалась очень вкусной, и Финн жадно накинулась на нее, с интересом оглядываясь по сторонам. Кухня бурлила, точно разворошенный муравейник, слуги с тарелками, мисками и кувшинами, исходящими аппетитным паром, торопливо сновали туда-сюда. В дальнем конце ее худой костлявый человечек аккуратно сооружал из тянучки какую-то фантастическую фигуру, которая, как поняла Финн, должна была изображать дракона в полете. Она заворожено смотрела, как под его искусными пальцами дракон обретает форму, его крылья расправляются.
— Это главный повар, Фергюс Злюка, — сказала одна из судомоек, наливая Финн еще поварешку супа. — Его хорошо прозвали, такой брюзга, какого еще свет не видывал. Но зато хорошо готовит, его сама Латифа учила.
— Но он же такой тощий! Я всегда думала, что все повара толстые, — отозвалась Финн, жадно глотая суп.
Судомойка рассмеялась, в ее голубых глазах заплясали искорки.
— Латифа и была такой толстой, точно новогодняя гусыня. А Фергюс — нет. Что бы мы ни приготовили, ему вечно все не так, и он все выливает в очаг. Личный повар Ри умрет с голоду, если сам не позаботится о себе.
Она отошла, чтобы наполнить миску Дайда, улыбнувшись ему и кокетливо отбросив за спину толстую медового цвета косу. Он улыбнулся в ответ, сказав восхищенно:
— Ты с каждым разом становишься все красивее и красивее, Элси, радость моя. Ты сегодня собираешься прыгать через костер?
— Разве что с тобой, — ответила она бойко.
Он рассмеялся.
— Не искушай меня, моя красавица. Не думаю, чтобы тебе пришлась по вкусу жизнь циркачки, к тому же я был бы тебе ужасным мужем.
— Награда может стоить этой цены, — отозвалась она, проведя рукой по бедру.
— Эй, эй, — засмеялся он. — Да ты выросла, Элси, радость моя. Ты так бойко разговариваешь со всеми, кто приходит отведать твоего супу?
Она вспыхнула.
— Нет, с тобой одним, — ответила она вполголоса. Он ласково отстранил ее.
— Ваш злобный повар смотрит на меня, — с комическим ужасом прошептал он. — Тебе лучше бы вернуться к работе, милая, а не то он огреет меня сковородой.
— Может быть, увидимся вечером, — сказала она, не спеша уходить.
— Да, мы будем давать представление на главной площади. Приходи, станцуем рил.
— Ох, с радостью, — ответила она, снова покраснев. Как только циркачи наелись, Дайд взял гитару и спел всем любовную балладу, и его голос был звонким, искренним и полным пыла.
Майским утром у реки молодой пастух гулял
И девчонку в васильках молодую увидал,
В белом платьице простом и в ромашковом венке.
Звонко песню он запел и позвал ее к реке.
Было тихо у воды, лишь волна плескалась,
Нежно я тебя обнял, ты не сопротивлялась.
А потом лежали мы под деревом зеленым.
И о том, что было там, известно лишь влюбленным.
Он был так красив в своей поношенной малиновой куртке, с черными волосами, связанными в длинный тугой хвост, и золотым кольцом, сверкающим в ухе, что Финн не удивилась томным взглядам, которыми одаривали его служанки. Казалось, будто он поет только для каждой из них в отдельности, и Финн прошептала Джею:
— Бьюсь об заклад, сегодня вечером ему назначат не одно свидание, сердцееду!
— Идет! — прошептал в ответ Джей. — Только ты проиграешь. Дайд поет для всех, но ни за кем не приударяет. Он не распутник.
— Мне трудно в это поверить, — сказала она. Он бросил на нее быстрый возмущенный взгляд, и она продолжала: — Нет, он не распутник, я знаю это! Я хочу сказать, мне трудно поверить, что он никогда не кокетничает с этими девицами, которые вечно на него вешаются. Они уже вполне созрели, это любому понятно.
— Может, и так, — неохотно ответил Джей, — но они Дайду не нужны.
— Да? — Финн подняла бровь. — Хочешь сказать, что ему нужен кто-то другой? И кто же это, скажи на милость, может быть?
Джей вспыхнул, но ничего не сказал.
— Не та блондинка, которая его дразнила сегодня? — с беспокойством спросила Финн.
— Элси? — точно не веря своим ушам, спросил Джей. — Зеленая кровь Эйя, нет, конечно! Дайд ее не переносит, хотя она вечно к нему липнет, эта девушка.
— Ну да, из нее такая же девушка, как и из ее матери, — сказала Финн так язвительно, что Джей с тревожным удивлением взглянул на нее. — Терпеть не могу этих хихикающих девиц, которые вечно мнят себя неотразимыми, — объяснила она, покраснев.
Дайд теперь развлекал толпу, перебрасываясь с Ниной горшками и сковородками, безостановочно сыпля шутками и прибаутками. Служанки смеялись и вздыхали, перешептываясь друг с другом из-под ладошек. Лакеи и помощники повара начали бросать на Дайда мрачные взгляды, а тощий брюзгливый повар казался еще более злобным, чем обычно.
— Ну хватит! — внезапно воскликнул Фергюс Злюка. — Нам нужно приготовиться к сегодняшнему пиру, а вы, бездельники, отвлекаете моих работников своими глупостями. Прочь, прочь!
Циркачи со смехом выбежали на улицу, а Дайд на бегу ухватил со стола горячий пирожок.
— Да, сегодня ты разбил уйму сердец, братец, — поддразнила его Нина. — И что ты будешь делать, когда они все потом пойдут тебя искать?
— Убегу! — воскликнул Дайд. — Брангин, ты спрячешь меня под своими юбками, если они захотят меня поймать?
Брангин залилась малиновым румянцем. Представление Дайда захватило ее точно так же, как и всех служанок.
— Ну уж нет! — ответила она. — Пожинай, что посеял.
— Да, тогда я пропал, — ответил Дайд. — Эта Элси будет прыгать со мной через костер, даже если ей придется предварительно огреть меня кружкой по голове! Обещай, что защитишь меня, Финн.
Следующие несколько часов они провели за подготовкой к вечернему представлению. Нина вытряхнула свою пурпурную атласную юбку, расшитую бантами из красных и золотых лент, прикрывавших самые заметные заплаты, и начистила красные танцевальные туфли. Энит зачесала свои редкие седые волосы на макушку, закрепив их гребнями с драгоценными камнями. Она задрапировала сутулые плечи расшитой золотыми нитями шалью и начала петь гаммы, проходясь по всему диапазону. Дайд застирал несколько жирных пятен на своей небесно-голубой куртке, потом настроил гитару и принялся подыгрывать мелодичному голосу Энит. Джей взмахнул смычком и тоже заиграл. Бархатный голос его виолы проникал, казалось, в самые дальние уголки конюшен. Моррелл перебрал факелы, проверил кнопку на убирающемся лезвии меча и начистил свою золотую серьгу. Бран прикрепил колокольчики к своим косматым ногами и повесил их на шею, позвякивая своим обычным странным ожерельем из начищенных до блеска ключей, колец, пуговиц, бутылочных крышек и одной маленькой крестильной ложечки.
Финн и Брангин, начавшие тоже участвовать в представлениях циркачей, позаимствовали у Нины кое-какую одежду.
На Финн была оранжевая юбка, из-под которой выглядывали желтые нижние юбки, и голубой с оранжевым лиф, а в волосы она вплела голубые и оранжевые ленты. Поскольку ступни у нее были больше, чем у Нины, ей пришлось остаться босиком, но зато она надела на правую щиколотку браслет с колокольчиками. Брангин неохотно позволила циркачке одеть ее в зеленое бархатное платье, отделанное золотым кружевом и лентами, поверх алых шелковых нижних юбок. Ее белокурые волосы были распущены и перевязаны красными бархатными лентами. Не заплетенные в обычную тугую косу, они доходили ей до колен, прямые и сияющие, точно шелковые занавеси. Зеленое бархатное платье придавало ее глазам яркий оттенок свежей весенней листвы.