Страница:
Все равно они от времени потрескаются и пропадут. - Дохлое дело выходит у нас с тобой как в школу пойдем. Каждый день тогда придется сними выяснять отношения на кулаках... Они такие верзилы... - Один битый, двух небитых стоит! Так что, Юсуп, не дрейф! - Да я и не дрейфу, только стыдно будет в школу ходить с "фонарями". - Я завтра же отправлюсь в горы к Измаилу, пусть он меня самбо и боксу обучит. Он мастер спорта и раньше даже за сборную команду по эти видам выступал на соревнованиях. И потом посмотрим еще кто кому "фонарей" навешает... - Возьми меня с собой! Я тоже хочу научиться драться! - Нет, Юсуп, не обижайся. Я поклялся ему, что ни одна живая душа не узнает от меня к нему дороги. Сам понимаешь, не маленький, если схватят его, что с ним будет... За лето научусь и тебя научу... - раз нельзя, значит нельзя - какая тут может обида, да и меня все равно надолго не пустив на джайляу: надо начинать уже заготовку сена и курая на зиму. - Хорошо, будь по-твоему... Придя с работы поздно вечером и увидя меня с распухшим носом и огромным фингалом под глазом, мать испуганно кинулась ко мне с расспросами: - "Кто это тебя, сынок, так "музданул"? Без глаз ведь мог остаться! Опять небось своевольник подрался? Сколь раз тебе говорить можно, чтоб ты не смел связываться с этими басурманами! Где тебе с ними справиться. У тебя ж одна шкура, да кости: ветер дунет - шатается, а поди ж ты никому ни в чем спуску не даешь, никому уступить не хочешь. Весь в деда Кузьму - тот тоже страсть как охочь был до кулачук, - один супротив "стенки" выходил. Дак он же двужильным был: силища бычья, а уж ловок-то, ловок как черт, где тебе до него равняться! Бывало дедушка твой по "стенке" пройдется - снопами кулачники валяются, - под стать был твоему чеченцу - побратиму"... - Завтра же утром уйду на все каникулы в горы к Измаилу сил набираться и ловкости обучаться раз у меня отца и деда извели коммунисты гады, насупившись, твердо заявил я. Мать не стала возражать против моего решения - знала упрямство моего характера, знала, что ни какими мольбами не удержать меня, - да и какой матери не лестно видеть собственное дитяти мужественным человеком, если даже это сопряжено с ее великим переживанием. - Камень, а не ребенок, - только и проронила она сквозь слезы, утирая концом косынки глаза. - Гостиница б ему какого дорогого передать за твое спасение, пусть не обессудит, - у нас ничегошеньки нет, а вот из съестного что-нибудь к утру соберу: чем богаты, тем и рады. с восходом солнца, перекинув через плечо увесистую торбу с гостиницами для Измаила, я отправился в горы. По пути туда я не преминул заскочить в колхозное овощное поле и прихватить там еще кое-что из ранней зелени... Догрузившись основательно, я продолжил свой путь по известной лишь мне одному, нехоженой тропе, размахивая впереди себя над травой с заостренным концом палкой, разгоняя притаившихся там аспидов, чтоб не ужалили они меня за босую ногу. Несмотря на свою тяжеленную ношу, я почти ни разу не передохнул, за все время пути - ноги сами неслись вскачь с горы на гору, из ущелья в ущелье... Подойдя к водопаду и спустясь к реке, намериваясь испить ее освежающий хрустально искрящихся как вдруг я заметил невдалеке громадного снежного барса, скалившего на меня из-за кустов свои острые белоснежные зубы. Я сразу догадался, что это прирученый зверь - страж измайловской сакли, так как у него был надет широкий ошейник с блестящим кольцом, как у собаки. И все равно, вначале оробев, я вскочил на близстоящее корявое дерево и там, осмелев, заговорил, с ним: - "Так-то ты встречаешь друга. Я в гости пришел к твоему хозяину Измаилу, а ты вон как меня встречаешь: злишься и скалишь на меня клыки. Подойди ко мне я угощу тебя кусочком сахара", - позвал я зверя, доставая из кармана, припасенный для "Кавказа" комочек рафинада. Он спустился ко мне, обнюхал мою торбу и подняв голову посмотрел на меня своими умными понимающими глазами. Я кинул сахар, он его понюхал, лизнул, потом взял в рот с наслаждением и начал хрумкать. Проглотив лакомство, облизываясь, он стал просить еще, повиливая длинным хвостом... "Больше у меня с собой ничего нет - иди зови Измаила. Позовешь хозяина, тогда еще дам. Вытащу из торбы, там сахара много, много", - стал я уговаривать его выполнить мою просьбу. Барс покрутился, покрутился под моим деревом, видит, что ничего больше ему не передает - развернулся и скрылся в чаще, прыгая и резвясь. Через некоторое время он снова появился в поле моего зрения, сопровождая молодую стройную женщину, вероятно Залиху... - Хаоля, Джахар! Чего на дерево то взобрался? Барса испугался? Пастрел! так он же тебя знает! - приблизясь, заговорили она вперемешку на чеченском и русском языках, сочным грудным голосом. - Я не Джахат, я Джабраил, пришел в гости к Измаилу, а тут барс Ваш, нет, не сробел я, а что бы не рисковать лишний раз залез на дерево... - Как же ты сильно похож на моего братишку, ни дать ни взять - Джахар, только волосы у тебя светлые. Даже Барс тебя с ним спутал. Не бойся его, слезай с дерева он маленьких не трогает, да и взрослых тоже, кто не имеет злых намерений, доброжелательно проговорила она. Спустясь на землю, я поздоровался с ней сконфуженно. - Меня зовут Залиха, представилась она, мне рассказывал Исмаил о тебе как ты в позапрошлом году здесь, в горах какой-то волшебный цветок... искал... - И мне он говорил тогда о Вас, - оправясь от смущения, сказал я. - Пойдем в саклю, Джабраил, выпьешь холодненького кефиру с дороги, пока Барс сообщит Измаилу, что у нас гость. - Барс! Найди Измаила! - приказала она ему, указав рукой на восток и вложив в кармашек его ошейника записку. Снежным вихрем пустился он в гору, куда указала ему хозяйка, преодолев ее вмиг. - Как человек, все понимает, только сказать не может, - гордевито отозвалась Залиха о своем питомце. - Два года тому назад Измаил нашел его высоко в горах издыхающего от голода: мать его кто-то убил из-за красивого меха. Шкуру ободрали и забрали с собой, а тушу бросили недалеко от норы. Котенок ее, видно, ждал, ждал бедненький и не дождавшись матери вылез из норы от голода; подполз к ней тыкается мордочкой в освежеванное тело, ища сиську. Там и подобрал его Измаил и принес мне. Еле отпоила его козьим молоком, с рукавичку был, а как вымахал! Такой сластена, а с чужих рук, чего не давай, ни за что не возьмет, - поведала она историю о Барсе пока мы шли с ней к их жилищу. Дверь в хижину-пещеру была замаскирована под каменную квадратную глыбу, что позволяло ее обитателем оставаться не замеченным для постороннего глаза, если даже туда кто-то мог случайно и забрести. И открывалась она потайным способом, не зная секрета - вжись не открыть. Открыв дверь, Залиха жестом пригласила войти в помещение... - Не, я пойду умоюсь пока, а как он появится - вместе и придем. Ну, хорошо, хорошо не буду настаивать, если ты чтишь законы гор. Я пойду и приготовлю вам с Измаилом что-нибудь вкусненького на обед. -Вот возьмите, мать гостинцев передала, - подал я ей свою торбу, снимая ее с плеча. - Как же ты донес такую тяжесть, в такую даль, - удивилась она, принимая подарок. - Ты такой еще маленький и слабенький! -Зато я выносливый! Вот поучусь и Измаила сразу вырасту и стану таким же сильным и ловким как он! - Кто хочет, тот добьется; кто ищет, тот всегда найдет, - подержала она меня словами из песни и вошла в саклю, сгибаясь под тяжестью моей ноши. Я побежал к воде, быстренько умылся и пошел встречать своих старых друзей: Измаила с Кавказом. Впопыхах взбежав на гору и увидев оттуда идущего всадника, без передыха побежал к нему навстречу. Когда же , запыхавшись, ч приблизился к нему, он лихо осадил коня, по-молодецки спрыгнул на землю и подхватив меня, высоко поднял над головой, усадил на Кавказа. - Ассалам, Джабраил! Ассалам! Какой истал большой джигит! Если узнавал тэбэ, джигит! - А я тебя с Кавказом как увидел с горы, так сразу узнал! Если б тысяча всадников было с тобой и то я не ошибся! Нет в мире такого лихого наездника и такой красивой лошади - как ты и твой Кавказ! - восторженно говорил я, идущему рядом разбойнику - Исмаилу, поглаживая холку лошади. - Как-ая стать, какая поступь у твоего коня, Измаил! На таком аргамаке сам турецкий падишах не езживал! - Восхищенно радостный восседая в седле, как бог на Олимпе, сыпал я хвалебные эпитеты в адрес арабского воронова. Польщенный высокой оценкой достоинств своего скакуна, чеченец только лукаво улыбался, забавляясь игрой шалуна барса, стелющегося у него под ногами и ластящегося к нему, как змей. - Скажи мне. Измаил, сколь стоит твой красавец на нашем базаре? - Эй! - глядя на меня искоса, воздел он руки к небу, - и сколько стоит нога, рука мой? Исколько истоит преданный идруг, - негодуя ответил он вопросом на вопрос. - Члены тела и верная дружба для человека бесценны, но я хотел сказать такой как твой мустанг... - Это совсем другой дел...Немного помолчав, он сделал неожиданный выпад: "Эй, ты исчас говорил, ишто такой аргамак, как Кавказ целий мирь и нету? Ах-ха-хай, - закотился он громким смехом, удачно поддев меня за живое." - Я думал, что ты забыл, а ты такой хитрый, как восточный мудрец, - "и все знаешь" - подшутил я, над его произношением, парируя его "укол". - И барс мой - рука мой, нога мой, глаза мой, уха мой, кинжал мой, выхватил он из ножен кинжал свой, блистающий на солнце зеленоватым церамутом. - Про Барса я знаю как ты его нашел - мне про это Залиха рассказала, а вот о том как тебе Кавказ попал, я до сих пор не знаю. Мне страсть как хочется подробно узнать о том, ведь ты сам же говорил когда-то: "писатель будишь, джигит будишь", - напомнил я ему о его пророчестве, чтобы выбить тайну о его любимце. "Может ты его спер в каком-нибудь колхозе, да добился, что я разболтаю? - наказал я его своим подозрением за долгое молчание... - Ты мой младший брат, от тебя никакой нет секрет, - посмотри мой рука, закатил он рукава своей рубашки, показывая глубокие рваные шрамы на них, кровью свой на Кавказ платил... Ти умний джигит сразу поймешь, ишто правда скажу... Клянус аллахом - писател будешь. Твой ровэстник ещо бирульк играйт, а ти мудьрий, как змей, ивсе изнаешь. И все к-ниг читал свой школьный библиотек?.. Район, город еду - книг привезу! - Да, все перечитал! Но ты мне зубы не заговаривай! Давай рассказывай! Волки порвали что ли? Где и когда это было? - Воля добывал - суда, горы бежаль.. Пишора ночь сижу, голодный, как сабак. Жигаю костер: риба жарим - ма-мал поймал арык. Зима, холодний снег кругом. Куфайк, бешмет, батинк - и все лагерны, рваний, кто видит и сразу изнает - зэк! Милиций искажет... Силишу волк много войт... Двер нету, руже нету. Кинжал один! Вихожу улиц темний кургом, снег кургом гулбокий, больша метра! Вижу еле-еле: волк много, много - целий стайя, лошад снег заганял и хочат шашлык изделать его... Хватал атан, рука кинжал и айда туда... Волк много голодний, зилой... Мой один - голодний, зилой! Волк нападал - куча мала!.. Резил один, два, три раз... Киров теплий! Волк киров! Мой киров! Лошад Киров! Снег кырасний истал!.. мал-мал ганал волк, вязал коням аркан и таскал из снег яма... Такой вот мой "спер" Кавказ... Пророк вознаградил мой риск, мой страданий! Пиравда, истинний пиравда искажу тэбэ, Джебраил... - Прости меня, Измаил, ты Истинный джигит! Мало таких удальцов на этой грешной земле как ты Измаил! И смелый, и сильный, и ловкий, как барс! Вдобавок честнейший и добрейший из всех людей, которых я знаю!.. Защитник ты всем обездоленным, гроза - для врагов!.. Кода я вырасту. Измаил, я буду как ты, как ты - храбрым джигитом! Таким же смелым и сильным, и ловким, милосердным, честным, справедливым... - Клянусь, я изделаю тэбэ Настоящий джигит! Когда мы вошли в саклю - стол установлен был весь множеством блюд и манил к себе аппетитным запахом... И Залиха-ангел кротости - рада радешенька, что муж ее явился на обед, приветливо приглашает нас к столу... - Эй, женщина, почему кунака не пригласил исразу сакля, - строго спросил он. -Дети школ учит - учительница! Этикэт, Гостеприимствэ игле? - Я звала его - хотела холодненьким кефиром угостить с дороги, так он сказал, что мужчина не должен входить в дом, когда нет хозяина дома. - Настоящий джигит так изделает, - похвалил он меня и добавил: - ты мой миладший брат. Джабраил - мой дом, твой дом. - Счастливый ты человек, Измаил, хотя и гонимый властями и не понят людьми. какая у тебя завидная жена! Красивая, умная, добрая, трудолюбивая! Какой у тебя барс, какой аргамак! - Уже насытившись и потягивая остуженный кумыс, снова заговорил с ним восхищенно я. - Аллах давал ивсе... Исмал - любит Алла, Алла - любит Исмаил. Первий игод, када турма избежаль - Алла Залиха давал, Кавказ давал, барс давал и тэбэ, Джебраил, - Посланник Аллах, из вода таскал! - Такой иеэст Алла мой ДРУЖБА!!! - Твой друг, Измаил, - мой друг! Твой враг - мой враг!.. Клянусь! Враг твой будет купым! Мать его пропасть! - Мойя враг, товйя враг, ивсех враг - коммунист, советская власт. Такой шайтан: рогастий, зубастий, хвостатий = полмиру свой рука держийт! Ивсех зажимайт, стрылаит, турма сажайт... Кажний ден пачкам лесоповал зэк парпадал. Хужи сабак, хужи скот жизин зэк... - Как же, Измаил, тебе удалось вырваться из этого ада?.. - Лагерний Зона далекий на Север Ханти-Мансийская кирайя лижит. Кургом тайга, болот. "Болшой земли" река Обьи сбегает не пускайт: широкий такой шайтан, берег не видэна - пать, шест километр, не менши! Бил ноября месяц, советский праздник - канвой, вахровци мал-мал пияний. Шагы влева, шагы вправа - побэг! Стреляйт безы предопреждений!.. Лучши пуля спину канвой? Исхлопотайт, чемэ такой собачий жизни. - сказаль я ребятам=зэк и призывал ивсех к побег... Вечер, када наши калон обратно гнал сработ в зона - наш все нападал на канвой и разоружал его!! Солдат-конвой пацан совсем, пилачит... Скажит: Дядька, не убивайт меня! Мамка дома ждет!.. Жалел их всех, толька собак-овчарк их убивальэ, чтоби след их овчарк не бирал наши. Автомат на плеча рофейный и айда бегом на реку. Река лед тонкий: тирщит, колитца... Ветка дерева ломал, пирвязал нога как лижа и айда другой берега река. Рассыпался ро река - кто-куда... Близко ходит друг другом нельзя: лед тонкий, сразум провалится... Ислишу неба вертальет гудит совсем билизко. Я исрзум догадлсэ: узнавал, ичто это погонья!!! Глазам искал укритий... Чистий ивсе, белий ивсе: середина реква - лед мал-мал торос... Лес - далеко, далекий берега! Погонья - близкий, смерть - близкий! Бросайду исвой черний одежд зек и голий прятчус за леденай выступа торос савтомат. Фара освещал ивсе река видно все как на ладоня... ночиналси охота на зэк, бегающий на река... Пулемет строчит, строчит очередям по зэк как зайцим... Зек бежит, падайт провалитца под леды... Несколький пуля провизжальи нады майя голова. Я крепка ещо пырыжался на леды и начинал молитца... Долгий, долгий куржился вертылеты на река и стрелит,и стрелит... Сердца мойя обливалсья кирови, кода я ислышал кирик о помощи и стоны мойя тоарищи по нестчастий. Аллах молитва мой слышал и помогал всем: вижу близко он летит меня - ичто я мог иделить, чем помогайт им? Кабина пилот метко пелилсья давал очеред бултых от вода - брызга до неба летал... Аллах-Акбар!: "Не будь я Джебраил, посланник Аллаха, если не сломаю хребет, не обламаю рога и не выбью все зубы этому коммунистическому монстру. Если даже мне понадобится для этого целая жизнь. Нет в мире более благородной цели, чем избавление человечества от красной чумы комуняк!!!" Клянусь аллахом! Наш ненавистник будет купым: я вырву у него ядовитое жало, на лапы когтивистые кровожадного зверя защелкну волчий капкан, отрублю хвост и столкну в пропасть стонов... Ведь послан я самим богом, чтоб урезонить этот народ нечестивый! Аллах всесилен и всевластен! Он выводит утреннюю зарю и ночь делает покоем, а солнце и луну - расчленением времени.. Поистине аллах, дающий всему на свете жизнь как дар - отнимает ее в наказание! Он изводит живое из мертвого и выводит мертвое из живого... Он смысл смыслов, Он господин вселенной: осчастливеть может несчастных, а счастливых - сделать несчастными. - Мучительное наказание посылает Аллах всем безбожникам, и людям зла. Аллах-агбар!..." Я объявьляю от Его имени джехад против всех нечестивцев неверных..."
КРОВНАЯ МЕСТЬ
Нам понятно проклятье одно И проклятия право святое!.. Аполлон Григорьев
Самым мрачным из мрачных периодов двадцатого века для всех народов, населявших СССР, "преславно" державу тюремного социализма, пожалуй, было время послевоенных сталинских пятилеток. Каких только унижений и оскорблений моральных и физических не приходилось претерпеть простому люду, сколько требовалось от них взамен непосильного рабского труда только для того, чтобы иметь хоть маломальскую возможность выжить: не умереть с голоду, не околеть от холода или же чего доброго не сгинуть бесследно как многие другие, в бездонном советском Гулаге. Всякий честный и смелый человек не мог мириться с такой постановкой жизни. Одни из них, наподобии Исмаила, шли на прямой грабеж колхозов и госхозов, другие настойчиво искали путей цивилизованного изложения коммунистического зла, то были люди большого ума и чистой совести. Физически слабосильные, духовно разобщенные, все-таки были чертовски стойки идейно, своей непоколебимой приверженностью к общечеловеческим ценностям. Носителей запретной правды в то время повсеместно в старен предавали анафеме не только идеологи чистого социализма, но и беспощадно с ними безо всяких там сантиментов. Всех этих "умников", как они называли праведников и десидентитов, хватали и сажали в тюрьмы просто по доносу какого-нибудь наемника-стукача без суда и следствия. Узников совести с ярлыками уголовных преступников, навешенных им партийной кликой, содержали в самых бесчеловечных условиях, обрекая их на мучительные болезни и верную смерть, - пытаясь таким изуверским способом перекрыть просачивающуюся через них скрытую правду в гущу народа. Но разве можно закрыть стальными решетками и колючей проволокой всю землю русскую, чтобы не пропиталась она летней влагой дождя и не омочила благодатно корневища растений?.. Шли года. Я креп день ото дня, неуnтанно занимаясь физическим и духовным культуризмом. Культуризм физической я осваивал под непосредственным приглядом самого Исмаила, большого мастера силы и ловкости. Он обучал меня бесстрашной джигитовке на лихом своем коне со многими элементами из разбойной удали: как лучше поймать и завалить одичалого яка иль тура, как на всем скаку выхватить незаметно овцу из отары. Учил меня стрелять из ружья и фехтовать кинжалом и переправляться вплавь через горную реку; обучал приемам самбо и бокса. Культуризм же духовный я постигал по книгам, которые доставали мне опальные деятели религиозного культа: ислама, христианства, буддизма. Исмаимист мулла комментировал мне Коран. Ходис и Сунну. Христианский священник объяснял трудные места из Библии. Буддитский лама по памяти передавал мне знания Вед и тайное учение упанишады. Иранскую Зен-Авесту раздобыл где-то для меня вездесущий Исмаил в купе с другими редкими пособиями по многим видам мистики: оккультизму, парапсихологии, астрологии, магии, алхимии. Прикоснувшись к вековому богатству шаманов, факиров, магов, алхимиков, волшебников и колдунов, я обрел неслыханную мистического просветленность, ощутил мощную энергию, в полной мере осознал программу действий... И понял я тогда, что волшебный цветок жизни, который я поклялся раздобыть во что бы то ни стало, готовый расплатиться за него своими страданиями души и тела; согласный переносить любые испытания во имя того, чтобы с помощью чар цветка восстановить на земле всеобщее благоденствие, есть не что иное как совокупность человеческих знаний и мудрости, накопленных на многие тысячателетия. А так же знания и мудрость, которые человечеству предстоит еще только открыть: новую мудрость через выстраданную веру; новые знания - аналитически, интуитивно и пророческим озарением.. Когда же мне исполнилось ровно тринадцать лет, наступила та самая возрастная отметка жизни, вобравшая в себя всю ту чертову дюжину цифр, что пугает суеверных людей своей магической непредсказуемостью; - когда подводится черта под ушедшее детство, которого, к сожалению, у меня как такового никогда и не было. Уже тогда меня постоянно мучили два очень важных вопроса жизни: почему человек не всегда делает то, к чему у него призвание, почему многие люди, проповедуя добро и гуманизм, ведут себя мелко, подло и зло? В книгах обычно добро торжествует, а зло наказывается. Тогда как в жизни на самом деле - все происходило наоборот. Везде говорилось, везде писалось, что у нас все делается для простых людей, чтобы они хорошо жили, а что я видел в самой жизни? Кругом царили беззаконие и самовластие. Кругом только и слышал, что кого-то там посадили ни за что в тюрьму, кого-то ни за что расстреляли. И это в то самое время, когда страна только что одержала великую победу. Казалось бы, живите, радуйтесь люди! празднуй, честный народ, свою победу! Да не тут то было: эти люди, вчерашние герои, день деньской задарма горбомелят на заводах и фабриках; от зари до зари пашут в колхозах за пустой трудодень, за "палочку". И все голодные, нищие, бесправные. Опоздал на работу - получай пять лет сроку; сорвал колосок в поле - тоже срок, и, как минимум, тоже пять лет... Обретя к тому времени довольно обширные оккультные познания и приличный опыт специфических переживаний, умея уже непосредственно влиять на будущее в судьбах конкретных людей, я решил применить все эти виды мистических сил в практическом действии, направляя всю их мощь на уничтожение своего кровного врага в лице верховного советского диктатора, которого я считал главным кровником всего рода человеческого. Тот метод иммитативной магии должен был сразить Сталина неотразимо как кинжал, занесенный над жертвой при кровной мести. Умение раскрыть генезис мистицизма позволяло мне магически влиять на любого другого человека, вплоть до умерщвления того, на кого было направлено это тайное действо... Перед моим мысленным взором поплыли нескончаемой цепью живые ряды многомиллионные Сталинские жертвы - с искаженными предсмертными муками на лицах, которые были обращены Сталинскими в целые горы трупов. Сосредоточась на заданной теме, я начал бессознательным наитием улавливать совокупно ими изверженные когда-то лучи мести, что вопият и мечатся неприкаянно во вселенной, чтобы затем этот огромный заряд их энергии направить единым пучком в жизненно важные центры избранного мной субъекта... У нас в хате в передней в ту пору висел на стене огромный портрет Сталина во весь свой рост. Он был в хромовых сапогах с рантами, в военном галифе и френче цвета хаки, в фуражке того же защитного, с высокой тульей и гербатской кокардой над широким и длинным козырьком "аэродром". он находился там с той поры, как в нашем крае произошло сильное землетрясение и в стене образовалась от сотрясения провальная дыра, а так как эта беда случилась зимой в самую стужу и не время было заниматься ремонтом жилища, то мы и заделали ее кое-как на скорую руку, набив туда всякого хламья из тряпок, а чтобы не видно было всего этого, изнутри повесили на это место оказавшийся под рукой портрет вождя, который ежегодно местные власти всем селянам раздавали даром по чисто идеологическим соображением, в целях пропаганды по возвеличиванию его имени в самых низах народа. Случилось как-то так, что я остался дома один на один с этим намалеванном на бумаге главным коммунистическим идолом. В тот день я был в высоком духе, в ударе мистических чувств, готовый достичь любой хариазматический цели. Подойдя к портрету этого мерзавца и уставясь в него гала в глаза, я выполнил вслух, как вступление к магическому сеансу мести, бесстрашное и нетерпеливое обращение пророка Иерамия к богу, сказанное им в момент разочарования жизненным устройством и сомнения в божественной справедливости: "Я стану судиться с тобой! Почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют? Дай же мне увидеть мнение Твое над ними, Господи!" Мне вспомнилось это изречение во вступлении к ритуальному культу. Наверное потому что теория древних пророков целиком была основана на принципе воздаяния - Бог справедлив и воздает всем по заслугам: добром за добро, злом - за зло! А преступления Сталина против собственного народа были так кровавы и жестоки, что заслуживали, согласно этим принципам справедливости - его немедленной смерти с изведением со света всего их звериного племени до четвертого колена. Приступая к осуществлению давно задуманного намерения по ликвидации ненавистного мне диктатора, я обратился к сверхъестественному миру идей и вещей, подготовив для подстраховки себя целый сериал мистических приемов и заклинаний, которые б сработали без промаха и наверняка. Первым делом я обратился к своему божеству с тем же набором просьб, что и пророки древности, когда хотели они от бога не загробного, а прижизненного воздаяния над своими врагами: "Чистым очам твоим не свойственно глядеть на злодеяния и смотреть на притеснения Ты не можешь, для чего же ты смотришь на злодеев и безмолвствуешь, когда нечестивец поглощает того, кто праведнее его?" - вопрошал я. Затем был проведен мною последующий прием, влекущий за собой неотвратное мщение, используемый еще в древнем Египте. При вступлении на престол нового фараона писали на стенках глиняных сосудов имена своих врагов, добавляли проклятье "пусть умрет" и разбивали их на мелкие части. Следующий этап мистического сеанса заключался в мысленном его уничтожении, сопровождавшийся словесными, провоцирующими бога, восславием и восхвалением типа: Ты велик, Сосо Джугашвили! Ты могуч, Сосо Джугашвили! Никакой бог тебя не накажет и не сразит, Сосо Джугашвили! Тем самым как бы призывая все небесные силы на борьбу с ним. Наконец, войдя в раж, душой разгневавшись, я хватаю нож со стола и запускаю им в рожу гения всех времен и народов.
КРОВНАЯ МЕСТЬ
Нам понятно проклятье одно И проклятия право святое!.. Аполлон Григорьев
Самым мрачным из мрачных периодов двадцатого века для всех народов, населявших СССР, "преславно" державу тюремного социализма, пожалуй, было время послевоенных сталинских пятилеток. Каких только унижений и оскорблений моральных и физических не приходилось претерпеть простому люду, сколько требовалось от них взамен непосильного рабского труда только для того, чтобы иметь хоть маломальскую возможность выжить: не умереть с голоду, не околеть от холода или же чего доброго не сгинуть бесследно как многие другие, в бездонном советском Гулаге. Всякий честный и смелый человек не мог мириться с такой постановкой жизни. Одни из них, наподобии Исмаила, шли на прямой грабеж колхозов и госхозов, другие настойчиво искали путей цивилизованного изложения коммунистического зла, то были люди большого ума и чистой совести. Физически слабосильные, духовно разобщенные, все-таки были чертовски стойки идейно, своей непоколебимой приверженностью к общечеловеческим ценностям. Носителей запретной правды в то время повсеместно в старен предавали анафеме не только идеологи чистого социализма, но и беспощадно с ними безо всяких там сантиментов. Всех этих "умников", как они называли праведников и десидентитов, хватали и сажали в тюрьмы просто по доносу какого-нибудь наемника-стукача без суда и следствия. Узников совести с ярлыками уголовных преступников, навешенных им партийной кликой, содержали в самых бесчеловечных условиях, обрекая их на мучительные болезни и верную смерть, - пытаясь таким изуверским способом перекрыть просачивающуюся через них скрытую правду в гущу народа. Но разве можно закрыть стальными решетками и колючей проволокой всю землю русскую, чтобы не пропиталась она летней влагой дождя и не омочила благодатно корневища растений?.. Шли года. Я креп день ото дня, неуnтанно занимаясь физическим и духовным культуризмом. Культуризм физической я осваивал под непосредственным приглядом самого Исмаила, большого мастера силы и ловкости. Он обучал меня бесстрашной джигитовке на лихом своем коне со многими элементами из разбойной удали: как лучше поймать и завалить одичалого яка иль тура, как на всем скаку выхватить незаметно овцу из отары. Учил меня стрелять из ружья и фехтовать кинжалом и переправляться вплавь через горную реку; обучал приемам самбо и бокса. Культуризм же духовный я постигал по книгам, которые доставали мне опальные деятели религиозного культа: ислама, христианства, буддизма. Исмаимист мулла комментировал мне Коран. Ходис и Сунну. Христианский священник объяснял трудные места из Библии. Буддитский лама по памяти передавал мне знания Вед и тайное учение упанишады. Иранскую Зен-Авесту раздобыл где-то для меня вездесущий Исмаил в купе с другими редкими пособиями по многим видам мистики: оккультизму, парапсихологии, астрологии, магии, алхимии. Прикоснувшись к вековому богатству шаманов, факиров, магов, алхимиков, волшебников и колдунов, я обрел неслыханную мистического просветленность, ощутил мощную энергию, в полной мере осознал программу действий... И понял я тогда, что волшебный цветок жизни, который я поклялся раздобыть во что бы то ни стало, готовый расплатиться за него своими страданиями души и тела; согласный переносить любые испытания во имя того, чтобы с помощью чар цветка восстановить на земле всеобщее благоденствие, есть не что иное как совокупность человеческих знаний и мудрости, накопленных на многие тысячателетия. А так же знания и мудрость, которые человечеству предстоит еще только открыть: новую мудрость через выстраданную веру; новые знания - аналитически, интуитивно и пророческим озарением.. Когда же мне исполнилось ровно тринадцать лет, наступила та самая возрастная отметка жизни, вобравшая в себя всю ту чертову дюжину цифр, что пугает суеверных людей своей магической непредсказуемостью; - когда подводится черта под ушедшее детство, которого, к сожалению, у меня как такового никогда и не было. Уже тогда меня постоянно мучили два очень важных вопроса жизни: почему человек не всегда делает то, к чему у него призвание, почему многие люди, проповедуя добро и гуманизм, ведут себя мелко, подло и зло? В книгах обычно добро торжествует, а зло наказывается. Тогда как в жизни на самом деле - все происходило наоборот. Везде говорилось, везде писалось, что у нас все делается для простых людей, чтобы они хорошо жили, а что я видел в самой жизни? Кругом царили беззаконие и самовластие. Кругом только и слышал, что кого-то там посадили ни за что в тюрьму, кого-то ни за что расстреляли. И это в то самое время, когда страна только что одержала великую победу. Казалось бы, живите, радуйтесь люди! празднуй, честный народ, свою победу! Да не тут то было: эти люди, вчерашние герои, день деньской задарма горбомелят на заводах и фабриках; от зари до зари пашут в колхозах за пустой трудодень, за "палочку". И все голодные, нищие, бесправные. Опоздал на работу - получай пять лет сроку; сорвал колосок в поле - тоже срок, и, как минимум, тоже пять лет... Обретя к тому времени довольно обширные оккультные познания и приличный опыт специфических переживаний, умея уже непосредственно влиять на будущее в судьбах конкретных людей, я решил применить все эти виды мистических сил в практическом действии, направляя всю их мощь на уничтожение своего кровного врага в лице верховного советского диктатора, которого я считал главным кровником всего рода человеческого. Тот метод иммитативной магии должен был сразить Сталина неотразимо как кинжал, занесенный над жертвой при кровной мести. Умение раскрыть генезис мистицизма позволяло мне магически влиять на любого другого человека, вплоть до умерщвления того, на кого было направлено это тайное действо... Перед моим мысленным взором поплыли нескончаемой цепью живые ряды многомиллионные Сталинские жертвы - с искаженными предсмертными муками на лицах, которые были обращены Сталинскими в целые горы трупов. Сосредоточась на заданной теме, я начал бессознательным наитием улавливать совокупно ими изверженные когда-то лучи мести, что вопият и мечатся неприкаянно во вселенной, чтобы затем этот огромный заряд их энергии направить единым пучком в жизненно важные центры избранного мной субъекта... У нас в хате в передней в ту пору висел на стене огромный портрет Сталина во весь свой рост. Он был в хромовых сапогах с рантами, в военном галифе и френче цвета хаки, в фуражке того же защитного, с высокой тульей и гербатской кокардой над широким и длинным козырьком "аэродром". он находился там с той поры, как в нашем крае произошло сильное землетрясение и в стене образовалась от сотрясения провальная дыра, а так как эта беда случилась зимой в самую стужу и не время было заниматься ремонтом жилища, то мы и заделали ее кое-как на скорую руку, набив туда всякого хламья из тряпок, а чтобы не видно было всего этого, изнутри повесили на это место оказавшийся под рукой портрет вождя, который ежегодно местные власти всем селянам раздавали даром по чисто идеологическим соображением, в целях пропаганды по возвеличиванию его имени в самых низах народа. Случилось как-то так, что я остался дома один на один с этим намалеванном на бумаге главным коммунистическим идолом. В тот день я был в высоком духе, в ударе мистических чувств, готовый достичь любой хариазматический цели. Подойдя к портрету этого мерзавца и уставясь в него гала в глаза, я выполнил вслух, как вступление к магическому сеансу мести, бесстрашное и нетерпеливое обращение пророка Иерамия к богу, сказанное им в момент разочарования жизненным устройством и сомнения в божественной справедливости: "Я стану судиться с тобой! Почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют? Дай же мне увидеть мнение Твое над ними, Господи!" Мне вспомнилось это изречение во вступлении к ритуальному культу. Наверное потому что теория древних пророков целиком была основана на принципе воздаяния - Бог справедлив и воздает всем по заслугам: добром за добро, злом - за зло! А преступления Сталина против собственного народа были так кровавы и жестоки, что заслуживали, согласно этим принципам справедливости - его немедленной смерти с изведением со света всего их звериного племени до четвертого колена. Приступая к осуществлению давно задуманного намерения по ликвидации ненавистного мне диктатора, я обратился к сверхъестественному миру идей и вещей, подготовив для подстраховки себя целый сериал мистических приемов и заклинаний, которые б сработали без промаха и наверняка. Первым делом я обратился к своему божеству с тем же набором просьб, что и пророки древности, когда хотели они от бога не загробного, а прижизненного воздаяния над своими врагами: "Чистым очам твоим не свойственно глядеть на злодеяния и смотреть на притеснения Ты не можешь, для чего же ты смотришь на злодеев и безмолвствуешь, когда нечестивец поглощает того, кто праведнее его?" - вопрошал я. Затем был проведен мною последующий прием, влекущий за собой неотвратное мщение, используемый еще в древнем Египте. При вступлении на престол нового фараона писали на стенках глиняных сосудов имена своих врагов, добавляли проклятье "пусть умрет" и разбивали их на мелкие части. Следующий этап мистического сеанса заключался в мысленном его уничтожении, сопровождавшийся словесными, провоцирующими бога, восславием и восхвалением типа: Ты велик, Сосо Джугашвили! Ты могуч, Сосо Джугашвили! Никакой бог тебя не накажет и не сразит, Сосо Джугашвили! Тем самым как бы призывая все небесные силы на борьбу с ним. Наконец, войдя в раж, душой разгневавшись, я хватаю нож со стола и запускаю им в рожу гения всех времен и народов.