Франке Герберт. Рассказы

заброшенного завода он построил самолет. Ему тогда было только двенадцать, и
никто, не увидев собственными глазами, не поверил бы, что такое возможно.
Машина, конечно, была совсем небольшая, нечто вроде карманного издания
одноместной "сесны", только-только чтобы могла поднять подростка легкого
веса. Сооружая, Берри никому ее не показывал, но и покажи он ее нам, мы не
поверили бы, что она может полететь. Брат Берри знал его лучше, чем мы, и к
тому же сам видел, как тот собирает самолет. Брату было семнадцать, и они с
Берри были совсем разные. Это был нахальный болван, обязанный уважением,
которым пользовался у сверстников, исключительно своей физической силе. Так
вот, он видел, как Берри собирает самолет, и, когда машина была закончена,
запер младшего брата в уборной и вывел самолет наружу, на ровную площадку.
Естественно, зная Берри лучше, чем мы, он уж во что во что, а в
конструкторские способности своего брата верил. Вера эта была наивной: у
него просто-напросто не было сомнений, что все сконструированное братом
надежно. Итак, он сел в самолет, нажал кнопку старта, отпустил тормоза и
начал разбег. Едва не уткнувшись в груду погнутых металлических балок,
оторвался от земли -- и поднялся над крышами нашего квартала. О последствиях
своих поступков этот парень никогда особенно не задумывался, и сейчас
единственным его намерением было увидеть знакомые места с высоты. Машина
пожужжала над двором, где мы гоняли обычно мяч, и сделала круг над школой,
где вот-вот должны были начаться уроки. Пролетела несколько километров вдоль
реки и оказалась над центром нашего города. "Пилот" между тем чувствовал
себя за рулем все увереннее и уже из чистого озорства пролетел между опорами
надземной железной дороги. Когда самолет начал терять высоту, оказалось, что
никакой площадки, на которой можно было бы приземлиться, поблизости нет, и в
конце концов, пробив стеклянную стену, самолетик влетел в универмаг. Обломки
его разлетелись по полкам с одеждой для новорожденных на седьмом этаже.
Самолета не стало, а незадачливого пилота отвезли с глубокими резаными
ранами в больницу.
Это было начало технической карьеры Берри. Родители избили его до
синяков. Понятно, нанесенный материальный ущерб им пришлось компенсировать,
и это разрушило семью. Отец запил и кончил жизнь в лечебнице для хронических
алкоголиков. А мать увлеклась мужчинами и младшего сына совсем забросила.
Естественно, мы, подростки, восприняли всю эту историю иначе: то, что
сделал Берри, произвело на нас огромное впечатление. Несколько дней об этом
говорил весь город, несколько недель Берри был в наших глазах героем. Потом,
однако, говорить о нем перестали и через некоторое время совсем забыли. Я
вспомнил о Берри снова лишь позднее, когда увлекся по-настоящему техникой и
поступил в техническое училище.
Я сам начал мастерить всякие механизмы и поэтому разыскал Берри и стал
обращаться к нему за советами и запасными частями. Не берусь утверждать, что
я стал его другом. По-моему, друзей у него вообще не было. И все же я с ним
тогда сошелся довольно близко. И могу с уверенностью сказать, что уже тогда
знания у него были огромные. Когда он пытался объяснить мне что- нибудь, я
мало что понимал.
Мне исполнилось восемнадцать, я поступил в университет и переехал в
другую часть города. Из-за этого знакомство наше прервалось. Снова его имя
мне встретилось то ли в мой первый, то ли во второй семестр в университете.
История произошла просто невероятная и ничуть не веселее той, которая
впервые заставила о нем говорить. Тогда-то я и заинтересовался Берри
всерьез: я понял, что в нем есть что-то особенное, что знакомство с любым
другим человеком, интересующимся техникой, значит куда меньше, нежели
знакомство с ним. И, отправившись в тюрьму для несовершеннолетних
преступников, я попросил с ним свидания.
А история была совсем ерундовая. До сих пор не могу понять, почему его
тогда упрятали за решетку. Кажется, он смастерил небольшую телеуправляемую
ракету, и однажды она почему-то влетела в ювелирный магазин. О дальнейшем
говорили по-разному. Берри утверждал, что все произошло случайно, и я ему
верю. Полиция, однако, придерживалась другого мнения, и в нем ее укрепляло
то обстоятельство, что в момент, когда ракета влетела в магазин, рядом
стояли несколько роккеров, которые тут же опустошили полки.
Тюрьма обернулась для Берри не одним лишь злом. По-моему, только в этот
единственный раз при его жизни другие признали за ним изобретательский
талант. Находясь в заключении, он получил профессию механика, и в тюрьме у
него была возможность целыми днями копаться во всяких машинах и механизмах.
И все-таки непонятно, как ему удалось в этих условиях соорудить на открытом
воздухе летательный аппарат. Может, благодаря тому, что у аппарата этого не
было ни малейшего сходства с самолетом, каким мы его обычно себе
представляем. Это был просто небольшой каркас с вмонтированным в него
сиденьем. Хитроумный механизм позволял мгновенно раскрывать крылья. Крылья
были обтянуты пергаментной бумагой. Атомную батарейку заменило маховое
колесо, раскручивавшееся перед взлетом, -- для этого достаточно было
ненадолго подключить его к шлифовальному станку, что стоял в учебной
мастерской тюрьмы. Накопленной маховиком энергии вполне хватило на то, чтобы
поднять аппарат на высоту ста метров, а потом Берри раскрыл крылья и
полетел, как на планере.
Все получилось бы прекрасно, если бы одному из полицейских, это
заметивших, не пришла в голову мысль обстрелять машину Берри осветительными
ракетами. Бумага вспыхнула, и Берри еще повезло, что упал он на мягкую землю
цветочной клумбы на заднем дворе какого-то летнего домика.
Берри отбыл срок до конца, а при освобождении его строго предупредили,
чтобы никаких летательных аппаратов он больше не конструировал и не строил.
Но разве можно такое кому-нибудь запретить?
Когда вскоре после этого я навестил Берри на чердаке полупустого дома,
ставшем теперь его пристанищем, я увидел там множество авиамоделей.
-- Только это и могу еще себе позволить, -- сказал Берри. -- Когда
должен прийти человек из отдела социального обеспечения, я их прячу.
-- А живешь на что?
-- Ремонтирую швейные машины, -- ответил Берри. -- Если бы ты только
знал, как обращаются женщины со своими швейными машинами! Но тем лучше:
благодаря этому я зарабатываю на жизнь.
Однако разочарование и усталость на лице Берри исчезли сразу, когда он
заговорил о своих моделях. Он показал мне одну из них. Я занимался другой
областью техники, и термины, которыми он пользовался, были мне непонятны. Он
говорил о лопастных двигателях и частотной модуляции, о турбулентности и
тормозных клапанах, об электронном сопряжении и автоматической адаптации. С
появлением крошечных атомных батарей стало возможным практически без
ограничений всем этим пользоваться, но мне было ясно, что модели Берри
оставляют далеко позади все, что к тому времени стало обыденным и привычным.
А потом Берри запустил одну свою модель в окно. Она полетела, лавируя между
домами, фонарными столбами и проводами -- благодаря предотвращавшему
столкновения использованию принципа эхолота. Потом стала подниматься вверх,
превратилась в точку и растворилась в дымке тумана.
-- А что произойдет дальше? -- спросил я. -- Как долго будет длиться
полет? Когда ты вернешь ее назад?
-- Ты знаешь, какая у нее дальность полета? Думаешь, наверно, метров
пятьсот? Или тысяча? Нет, она улетает на расстояние тысячи километров и
потом возвращается. И может переносить тяжести, у нее огромная
грузоподъемность -- до полутора килограммов. Мне кажется, промышленность
должна бы ею заинтересоваться. Может, кто-нибудь захочет купить у меня
патент?
-- А где можно применить такую авиамодель? -- спросил я.
-- Об этом я еще не думал, -- ответил он. -- Но бесполезных предметов в
технике не бывает: все для чего-нибудь да годится.
Я старался не потерять Берри из виду -- то есть два-три раза в год его
навещал. И всегда замечал: стоит кому-нибудь проявить интерес к его работе,
как настроение Берри поднимается. Сейчас в голове у него были одни только
минисамолеты: Берри твердил о миниатюризации, даже микроминиатюризации в
авиастроении.
-- Нужно научиться строить самолеты, -- объяснял он, -- которые
уместятся в кулаке. Пока я этого еще не добился, но к этому приближаюсь.
Почему самолетостроению должно быть не под силу то, что считается совершенно
естественным в других отраслях промышленности?
-- А для чего это нужно?
-- Для чего? Для чего? Да я могу назвать тысячу разных применений! Не в
этом трудность, пойми. Трудность в том, чтобы идею технически реализовать.
Если разрешить эту трудность, все остальное разрешится само собой.
После этого я довольно долго с Берри не виделся. Я женился, мы ждали
ребенка -- мысли у меня были заняты другим.
Но прошло время, и я услышал о Берри снова. На этот раз, однако, знать
о себе дал он сам. И самым необычным образом. Мы с женой сидели на кухне, --
кажется, пили кофе с ватрушками. И вдруг услышали жужжание. Сперва мы не
обратили на него внимание, но жужжание становилось все назойливей. Окно было
открыто, и мы поняли: в кухню что-то влетело. Жена встала и свернула газету.
На середину стола село что-то маленькое и темное, и я успел накрыть это
рукой, когда жена уже собиралась ударить газетой. То, что село, было похоже
на шершня, но таковым не оказалось. Это был крошечный летательный аппарат,
самолетик с крьшьями, похожий на миниатюрный и изящный макет большой машины
-- но только самолетов такой модели не существовало.
Жужжание прекратилось, ошеломленная жена опустила занесенную для удара
руку с газетой и села. Осторожно, чтобы не повредить, я взял крохотный
летательный аппаратик в руку. Повертел его, увидел красную стрелку,
указывающую на едва видный рычажок, и на этот рычажок нажал. Из узкой щелки
выпала тут же крошечная темная пластинка. Я осторожно снял с нее покрытие из
черной фольги, пригляделся и понял, что передо мной микрофильм. Я кинулся к
себе в комнату, порылся в фотопринадлежностях, вложил пленку между стеклышек
диаскопа и стал через окуляр ее рассматривать. Буквы на ней оказались
повернутыми набок, но я легко прочитал написанное: Я В ОПАСНОСТИ! СООБЩИТЕ В
ПОЛИЦИЮ! МЕНЯ ДЕРЖАТ ВЗАПЕРТИ ПО АДРЕСУ:...
Дальше следовал адрес, который я теперь не помню. Подпись
отсутствовала, но было совершенно ясно, кто столь необычным образом ко мне
обратился. Это мог быть только Берри Уинтерстайн. Игнорировать просьбу Берри
о помощи у меня не было никаких оснований.
Полиция реагировала немедленно -- и ликвидировала гнездо иностранных
шпионов. Как в нем оказался Берри, осталось неясным. Похитили его? Или
заманили соблазнительными предложениями и посулами?
По сей день я так и не знаю точно, что тогда с Берри произошло. Полиция
тоже долго гадала о том, какие цели были у этой шпионской группы, и в конце
концов пришла к выводу, что интересовала их лишь персона Берри Уинтерстайна.
Но так как до конца разобраться в этом деле полицейским не удалось, за Берри
отныне было установлено наблюдение.
Объяснения происшедшему, несколько туманные, я услышал от самого Берри;
дело в том, что через несколько дней после своего освобождения он пришел ко
мне домой -- первый и последний раз. Но в рассказе его для меня оставалось
много неясного, и свою скрытность Берри объяснил: он намекнул, что мне лучше
ничего не знать, он участвует кое в чем крупном, я, наверно, догадываюсь, о
чем идет речь, наконец-то на него обратили должное внимание, хотя и не так,
как он надеялся. На недостаток предложений он пожаловаться не может, и
теперь у него есть возможность самому решать, на кого ему работать. Он еще
раньше обзавелся кое-какими связями, но они не оправдали его ожиданий, и
потому он воспользовался находившимися в его распоряжении средствами, чтобы
попросить помощи. За помощь, оказанную ему, он благодарен, однако больше не
хочет меня ни во что втягивать и просит понять, что вынужден ограничиться
намеками.
Как ни странно, в следующий раз о Берри я услышал от женщины. Мне бы
никогда и в голову не пришло, что женщины могут играть в жизни Берри
какую-нибудь роль, и, как оказалось, я был прав. Но это, естественно, не
исключало возможности, что кто-то может ждать от Берри того, чего он не в
состоянии дать. Короче говоря, однажды у нашей двери появилась приятная
девушка, очень молодая и очень застенчивая. В руке у нее была записная
книжка Берри, открытая на странице с моим адресом.
-- Берри исчез, -- с порога сказала она. -- Я знаю, вы его единственный
друг. Помогите мне, пожалуйста!
-- Чем я могу быть вам полезен? -- спросил я.
Я пригласил ее войти. И она рассказала то немногое, что ей было
известно. Старая история, которая повторяется снова и снова: она
познакомилась с Берри (где-то, когда-то), он ей понравился, она решила, что
ей следует о нем заботиться, попыталась навести в его квартире порядок,
стала для него готовить -- а он, похоже, уделял ей не слишком много
внимания. Как всегда, в голове у него роилось множество планов, он был
целиком поглощен работой и, как всегда, совсем не думал о том, чтобы
улучшить свое материальное положение, о регулярных доходах, о буржуазной
благоустроенной жизни. А теперь и вовсе исчез... Полной неожиданностью это
для нее не было, на что-то в этом роде он намекал, но уже четыре недели как
его нет, а ему уже давно пора объявиться снова.
Извлечь из нее эту информацию, да еще в сколько-нибудь связной форме,
было нелегко, и не легче оказалось установить, какие места могли стать для
Берри убежищем. Наконец ей вспомнилось, что как-то она нашла в кармане у
Берри проездной билет, где была пробита одна станция -- какая-то удаленная,
на окраине города, между новым заводским районом и аэропортом. Хотя я плохо
представлял себе, как его там найду, я отправился туда и начал поиски. Дома
там, все с плоскими крышами, были построены сравнительно недавно, однако
район этот наводил тоску еще большую, чем предместье, где мы с Берри
выросли,
-- возможно, потому, что тут не видно было ни одного деревца, ни
единого кустика. При этом жизнь здесь протекала почти как в провинции:
старики сидели на крылечках, повсюду сновали женщины с сумками, а по улицам
носились, вопя истошно, оравы ребятишек. Я чуть было не прозевал, что дети
запускают в воздух бумажные самолетики. Достигнув высшей точки стартовой
кривой, самолетик некоторое время летел по инерции, потом слышался щелчок,
самолет опять набирал высоту, и в течение нескольких минут это повторялось
снова и снова.
Один самолетик упал передо мной на землю, я поднял его и обнаружил в
нем настолько же хитроумный, насколько простой двигатель: в маленькой
трубочке чуть толще вязальной спицы сгорал порциями реактивный заряд, каждый
раз снова посылая самолетик вверх. У меня не оставалось сомнений, что это
дело рук Берри и он где-то поблизости.
Отыскать его оказалось не так уж трудно. Дети рассказали мне, что
иногда вечером в парке неподалеку появляется человек и раздает им новые
реактивные заряды. Он же научил ребят мастерить такие самолетики.
В этом парке я и обнаружил Берри. Увидев меня, он страшно удивился, но
он удивился еще больше, когда я рассказал ему о посетительнице и о том, как
она о нем тревожится. По-моему, он о ее существовании совсем забыл. И
похоже, у него не было ясного представления о том, сколько времени он уже
здесь находится. Тогда-то и появилось у меня впервые подозрение, что Берри,
при всей своей изобретательской незаурядности, возможно, не совсем здоров
психически. Как бы то ни было, сейчас, оказывается, его пригласили работать
в одной из лабораторий НАСА. Обстоятельство это переполняло его радостью,
однако у меня сложилось впечатление, что его держат там в качестве своего
рода технически одаренного шута, чьи занятные идеи другие без зазрения
совести используют в собственных интересах.
Вскоре после этого в газетах появились снимки, которые вообще не должны
были бы увидеть свет: политические деятели на тайной встрече, адмирал в
рубке военного корабля новейшей конструкции, закрытое заседание суда... У
меня не было никаких сомнений по поводу того, как были сделаны эти снимки.
Однако этого Берри было мало, он шел вперед. Теперь он уже говорил о
миниатюризации до размеров порядка атомных. Здесь необходим совершенно иной
подход, ему придется серьезно заняться теорией относительности и квантовой
механикой... Да, конечно, ему предстоит долгий путь, но только этот путь и
ведет к успеху, и он готов пройти его до конца.
-- Миниатюризация до размеров порядка атомных? -- переспросил я. -- А
разве ты забыл, как собирался полететь сам?
Но в ответ Берри только посмотрел на меня и улыбнулся.
Ему уже было около пятидесяти, а когда я увидал его снова, прошло еще
лет двадцать пять. За это время я не раз пытался восстановить с ним
знакомство, но мои попытки не вызывали у Берри никакого ответного интереса.
Я уже не помню, от кого вдруг снова услышал о Берри Уинтерстайне. О
том, что он живет в доме престарелых. Берри Уинтерстайн и дом престарелых --
такое у меня не укладывалось в голове. С другой стороны, однако, все мы за
эти годы не стали моложе, и хотя в памяти у меня, когда я думал о Берри,
всплывал скорее хрупкий подросток или бледный истощенный молодой человек,
Берри за это время, естественно, должен был состариться тоже. Так что,
поразмыслив, я пришел к выводу, что пребывание его в доме престарелых вполне
логично: близких у Берри нет, позаботиться о нем некому, и что оставалось
делать с ним, если не сунуть туда, где его будут обслуживать? Мне опять
захотелось его увидеть. Разыскать адрес наверняка было не слишком трудно:
общественных домов престарелых не так уж много.
Наконец в одном списке я обнаружил его имя. Я поехал по указанному
адресу, и Берри действительно оказался там. Я нашел его в маленькой
комнатушке. Шкаф, два стула, кровать, стол -- и на столе микроскоп.
-- Ну, Берри, как твои полеты?
Еще спрашивая, я уже почувствовал неловкость: ведь совершенно ясно, что
он отказался от всех былых надежд соорудить самолет. Но в ответ Берри широко
улыбнулся. Его манера думать и говорить ничуть не изменилась за прошедшие
годы. Когда я только вошел в вестибюль, швейцар мне намекнул, что старина
Уинтерстайн здорово хандрит, и многозначительно покрутил пальцем у виска. Но
причина этого могла быть лишь в том, что Берри и раньше трудно было
понимать, а уж швейцару дома престарелых -- и подавно.
-- Думаешь, я махнул на все рукой? -- спросил меня Берри. -- Как раз
наоборот, и мне, если хочешь знать, страшно повезло. Да, конечно, ты
удивлен, но именно сейчас я наконец достиг того, к чему стремился всю жизнь,
хотя пошел совсем не в том направлении, которое сначала выбрал.
Я сидел на шатком стуле и оглядывал жалкую комнатенку. Берри,
по-видимому, прочел недоверие у меня на лице, так как продолжал:
-- Никакая лаборатория, никакая мастерская, никакие дорогостоящие
приборы мне теперь не нужны. Все, что мне нужно, у меня есть! -- и он
показал на микроскоп. -- Этот прибор дает мне доступ к пространственным
масштабам, в которых я сейчас работаю. И чем дальше продвигаешься, тем все
становится проще.
-- Я и в самом деле не понимаю, -- сказал я. -- Ты что, конструируешь
самолет для передвижения в микромире?
-- Эти два понятия, самолет и микромир, вроде бы совместить трудно, --
ответил Берри. -- И, однако, именно в микромире находится ключ к преодолению
силы тяжести. Именно в нем -- удивительно, как я не понял этого раньше.
И Берри опять засыпал меня заумными объяснениями и терминами.
Гравитация и антигравйтация, искривление пространства, волны тяготения,
гравитонный лазер -- в общем, все как в прежние времена.
То, что после такого долгого перерыва я его снова слушал, меня странно
взволновало. Лицо Берри было изборождено морщинами, волосы стали
грязно-белыми, он согнулся, -- казалось, у него болит спина. И однако
говорил он без напряжения, свободно. Но было и отличие, и чем дольше я Берри
слушал, тем оно становилось для меня очевидней. Я спрашивал себя, что именно
переменилось. И наконец понял: в словах Берри звучит уверенность,
определенность, которых раньше не было. Прежде он всегда говорил о том, что
будет сделано. О надеждах, возможностях. Теперь же он говорил о настоящем.
Сперва я обрадовался за него, но потом у меня появились сомнения. Он
объяснял и объяснял (из того, что он говорил, я не понимал ни слова), и мне
стало казаться все более и более основательным другое предположение: что он,
возможно, потерял всякий контакт с реальностью, и это мое подозрение
подкреплялось тем, что сейчас он пользовался уже терминологией скорее
философской, чем физической и технической. Бросалось в глаза также
несоответствие цели, которой он якобы достиг, и реального положения, в
котором он находится. И медленно, но неостановимо я приходил к выводу, что
его творческая фантазия ушла теперь в сферы исключительно фантастические,
что в своем движении Берри достиг точки, с которой уже невозможно ни идти
вперед, ни вернуться назад. И для меня сразу же стало невыносимым слушать
дальше его путаные объяснения, его блуждания в царстве утраченных надежд, в
области иррационального, алогичного. Я попробовал его прервать, начал
спрашивать о его жизни, здоровье, о том, не могу ли я что-нибудь для него
сделать... Сперва остановить его не удавалось. Потом он умолк, сбитый с
толку, потом стал отвечать, но односложно, и наконец, прервав разговор,
встал и показал на крохотную черную дырочку в потолке.
-- Ты мне не веришь -- да и почему, собственно говоря, ты должен мне
верить? Чтобы сделать то, что я теперь сделал, мне понадобилось десять лет,
а вся моя жизнь была к этому лишь подготовкой. Ты из тех, кто верит только
тому, что видит, до чего может дотронуться собственными руками. Ты думаешь,
что я выживший из ума старик, который несет всякую ахинею. Но у меня есть
доказательство. Моя работа еще не достигла стадии, когда можно ее
опубликовать, однако я -- по ошибке, сам того не желая, -- провел
эксперимент, доказывающий мою правоту.
По-прежнему стоя посреди комнаты, он опять поднял руку к потолку.
-- Видишь дырочку? Я запустил крохотный аппарат. Вернее, он, совершенно
независимо от моего желания, взлетел сам. Он преодолел тяготение Земли.
Силы, запрятанные в ядерных параметрах, фантастически велики. Стоит их
высвободить, и их уже не остановят никакие преграды. Во всяком случае, пока
-- со временем люди научатся управлять и ими. Именно отсюда, из этой жалкой
комнатенки, впервые физическое тело, поднявшись за облака, полетело далеко
от Земли, далеко от Солнца, более того, далеко от нашего Млечного Пути. Если
мои расчеты правильны, оно сейчас уже за Меркурием. Какие еще тебе нужны
доказательства?
И он, явно обессиленный, сел.
Я смотрел на маленькую черную дырочку в потолке, и если до этого у меня
еще были сомнения по поводу того, действительно ли Берри невменяем, то
теперь они окончательно исчезли.
Сейчас важно было щадить его чувства. Я кивнул.
-- Ну конечно, я понимаю. И тебе кажется, что, используя эту силу,
человек сможет летать и в космос?
-- Уже скоро, -- сказал он тихо, но уверенно. -- Теперь уже скоро.
Я быстро с ним распрощался. Пожал ему руку -- в твердой уверенности,
что мы никогда больше не увидимся. И оказался прав, хотя и не совсем в том
смысле, в каком ожидал. А именно: через несколько дней мне сообщили, что
Берри Уинтерстайн исчез. Вышел, по обыкновению, вечером погулять в сад и не
вернулся. Покинуть дом он не мог, поскольку ворота были в это время заперты,
но и в саду Берри тоже не былоо -- его искали повсюду. Уж не похитили ли
его?
Берри Уинтерстайн был беден, у него не было ни друзей, ни родных. Никто
никогда не принимал его всерьез, и исчезновение Берри ничего в этом смысле
не изменило. Несколько дней его искали, потом забыли о нем. Не забыл его
один я. Исчезновение Берри не выходило у меня из головы, и однажды я
отправился в дом престарелых снова. Там, услыхав мою просьбу, только
покачали головой, однако охотно разрешили мне обойти весь дом. Я осмотрел
комнату над той, где прежде жил Берри, и другую над этой, и еще одну, над
ней, и наконец попросил лестницу и взобрался на крышу. И то, что я давно
втайне подозревал, подтвердилось: маленькая черная дырочка в потолке,
появившаяся, как я думал сперва, чисто случайно, была началом узкого канала,
проходившего сквозь все потолки, а потом сквозь крышу... Более того, на
железнодорожном пути неподалеку я нашел вылетевшую из крыши плитку черепицы,
в которой тоже была дырочка.
На следующий же день я написал в Совет по научным исследованиям. Не
проработай я три четверти своей жизни государственным служащим, на заявление
мое, вероятно, едва ли бы обратили внимание... А может, это было лишь данью
уважения к ушедшему на заслуженный отдых человеку. Как бы то ни было, ученые
и инженеры впервые занялись идеями Берри Уинтерстайна всерьез. После него
осталось множество записей -- планы, формулы, заметки; в них было трудно
разобраться, и их было трудно расшифровать, однако они были ключом к новым
открытиям в физике. Через несколько недель на материале записей Берри
Уинтерстайна работал уже целый исследовательский институт, а еще через