Страница:
ел, потом выпил кофе, которое развязало ему язык, и он начал говорить, и
говорил часами. Гнет, годами давивший на его разум, наконец свалился.
Казалось, что он не в состоянии остановиться, что его желание говорить
неодолимо. Я знал людей, которые только короткое время испытывали сильное
давление (например, под перекрестным допросом в гестапо) - у них была такая
же реакция. Много дней прошло прежде, чем развязался не только язык, но и
что-то внутри, и тогда чувства вырвались из сдавливавших их оков.
Однажды, через несколько дней после освобождения, я долго шел по полям,
мимо цветущих лугов, в торговый городок недалеко от лагеря. Жаворонки
поднимались в небо, и я слышал их радостное пение. На километры вокруг
никого не было видно, не было ничего, кроме простора земли и неба и
ликования жаворонков. Я остановился, взглянул вокруг и вверх в небо - и
опустился на колени. В этот момент я плохо сознавал, что со мной; в голове
звучала и повторялась только одна фраза, все время одна и та же: "Я взывал к
Богу из моей тесной тюрьмы - и Он подарил мне свободу этого пространства!"
Как долго я стоял там на коленях и повторял эту фразу - уже не помню.
Но я знаю, что в этот день, в этот час началась моя новая жизнь. Шаг за
шагом я опять становился человеческим существом.
Дорога, которая вела от острого душевного напряжения последних дней в
лагере к душевному спокойствию, конечно, вовсе не была гладкой. Неверно
считать, что освободившийся заключенный больше не нуждается в душевной
помощи. Мы должны помнить, что человек, так долго находившийся под огромным
душевным гнетом, несомненно находится в некоторой опасности, особенно
потому, что этот гнет был сброшен сразу. Эта опасность (в смысле
психологической гигиены) является психологическим двойником кессонной
болезни. Так же, как физическое здоровье подводника будет в опасности, если
его слишком быстро поднять на поверхность из глубины, где он дышал воздухом
под большим давлением, и у человека, который разом был освобожден от
душевного гнета, моральное и душевное здоровье могут пострадать.
В течение этой психологической фазы можно наблюдать, как люди с более
примитивной натурой не могут избавиться от влияния жестокости, которая
окружала их в лагерной жизни. Сейчас, будучи свободными, они считают, что
могут пользоваться своей свободой жестоко и неограниченно. Единственное, что
для них изменилось - что они сейчас не притесненные, а притеснители. Они
стали хозяевами, а не жертвами сил произвола и несправедливости. Они
оправдывали свое поведение перенесенными жестокостями.Часто это проявлялось
в как будто незначительных происшествиях. Как-то мы с приятелем шли по полям
к лагерю и внезапно вышли к полю, покрытому зелеными всходами. Я стал
обходить их, но он взял меня под руку и потащил прямо через него. Я
пробормотал что-то насчет того, что незачем топтать хрупкие всходы. Он
пришел в ярость и закричал: "Не смей это говорить! Разве у нас мало
отобрали? Мои жена и ребенок отправлены в газовую камеру, не говоря уже обо
всем остальном - и ты не позволяешь мне затоптать несколько стеблей овса?!"
Только постепенно к этим людям возвращалась банальная истина, что ни у
кого нет права творить зло. Для этого нам пришлось приложить усилия, иначе
последствия были бы гораздо худшими, чем несколько тысяч затоптанных стеблей
овса. У меня до сих пор перед глазами стоит заключенный, который закатал
рукава, поднес правую руку к моему носу и закричал: "Пусть эта рука будет
отрублена, если я не покрою ее кровью в первый же день, когда вернусь
домой!" Я хочу подчеркнуть, что это был вовсе не злой по природе человек. Он
всегда был хорошим товарищем - и в лагере и после.
Кроме искажения морали, вызданной резким освобождением от душевного
гнета, было еще два фундаментальных переживания, которые угрожали испортить
характер освободившегося заключенного: горечь и разочарование, когда он
возвращался к своей прежней жизни.
Горечь причиняло многое, с чем он сталкивался в своем родном городе.
Оказалось, что во многих местах его встречают равнодушным пожатием плеч и
избитыми фразами; когда он повсюду слышал одно и тоже : "Мы об этом ничего
не знали" и "Мы тоже страдали", он спрашивал себя - неужели они не могут мне
сказать ничего лучше?
Но куда больнее было пережить разочарование. Тут уже не земляки и
соседи (настолько равнодушные и бесчувственные, что от отвращения хотелось
заползти в нору и никогда больше никого не видеть), а сама судьба
оказывалась столь жестокой. Человек, который годами считал, что достиг
абсолютного предела возможных страданий, теперь обнаруживал, что у страдания
нет пределов, что он способен страдать еще, и куда сильнее.
Когда мы старались внушить человеку в лагере душевное мужество, мы
старались показать ему в будущем то, ради чего стоит стремиться выжить. Ему
надо было напомнить, что жизнь еще ждет его, что какое-то человеческое
существо дожидается его возвращения. Оказалось, что многих никто уже не
ждал. Горе тому, кто узнавал, что человека, само воспоминание о котором
питало его мужество в лагере, больше нет! Горе тому, кто едва дождавшись
дня, по которому он так тосковал, обнаруживал, что этот день совсем не так
радостен, как он ему снился! Он садился в трамвай, подъезжал к дому, который
годами видел в своем воображении, нажимал на кнопку звонка, о чем он
страстно мечтал тысячи раз - и только для того, чтоб убедиться, что
человека, который должен был открыть ему дверь, тут нет - и никогда больше
не будет.
Мы говорили друг другу в лагере, что не может быть такого земного
счастья, которое компенсировало бы все, что мы перестрадали. Мы не надеялись
на счастье - не это питало нашу стойкость и придавало смысл нашим
страданиям, нашим жертвам и нашему умиранию. Но все же мы не были готовы к
горестям. Это разочарование, выпавшее слишком многим, оказалось очень трудно
преодолимым, и для психиатра было тяжелой задачей помочь человеку с этим
справиться. Но это не должно его обескураживать, а наоборот - дать
добавочный стимул.
И вот для каждого из освободившихся заключенных наступает время, когда,
вспоминая свою лагерную жизнь, он уже не в состоянии понять, как он все это
вынес. Как тогда, в день освобождения, все казалось ему прекрасным сном, так
же приходит день, когда все пережитое в лагере кажется ему не более чем
ночным кошмаром.
И самое главное для вернувшегося - это удивительное чувство, что после
всего, что он перестрадал, ему уже нечего больше бояться - кроме своего
Бога.
Читатели моей краткой автобиографической повести обычно просят дать им
более полное и ясное объяснение моей терапевтической доктрины. Поэтому я
добавил краткий раздел о логотерапии к первоначальному изданию От лагеря
смерти к экзистенциализму. Но этого оказалось недостаточно - меня продолжали
осаждать просьбами о более обстоятельном изложении. Поэтому в настоящем
издании я полностью переписал заново и значительно расширил свое изложение.
(1985 г.)
Задача была непростой. Изложить читателю в кратком виде весь материал,
который занимает двадцать томов в немецком оригинале - почти безнадежное
предприятие. Я вспоминаю американского врача, который однажды явился в мой
кабинет и спросил меня: "Так что, доктор, вы психоаналитик?" На что я
ответил: "Не совсем психоаналитик; можно сказать, психотерапевт." Он
продолжал расспросы: "Какую школу вы представляете?" Я ответил: "Это моя
собственная теория, она называется логотерапией." "Можете ли вы изложить мне
в одном предложении, что понимается под логотерапией? По крайней мере, в чем
разница между психоанализом и логотерапией?" "Да, - сказал я. - Но сперва,
можете ли вы изложить в одной фразе, в чем, по-вашему, сущность
психоанализа?" Вот его ответ: "Во время психоанализа пациент должен лежать
на кушетке и рассказывать вещи, о которых иногда говорить очень неприятно."
На что я немедленно ответил следующей импровизацией: "Ну, а в логотерапии
пациент может остаться в кресле, но должен выслушивать вещи, которые иногда
очень неприятно услышать."
Конечно, это была шутка, а не квинтэссенция логотерапии. Однако кое-что
в ней есть, так как логотерапия, по сравнению с психоанализом, метод менее
ретроспективный (обращенный в прошлое) и менее интроспективный (обращенный
на самонаблюдение). Логотерапия фокусируется главным образом на будущем,
иначе говоря, на смысле того, что пациент должен сделать в будущем.
(Логотерапия действительно является психотерапией, сосредоточенной на
смысле.) В то же время логотерапия разрывает все образовавшие порочный круг
механизмы обратной связи, которые играют такую большую роль в развитии
неврозов. Таким образом типичная невротическая сосредоточенность на себе
рассеивается, вместо того, чтобы постоянно крепнуть и усиливаться.
Разумеется, это крайнее упрощение. Но все же в логотерапии пациента
действительно ставят перед вопросом о смысле его жизни и переориентируют по
отношению к нему. Если помочь пациенту осознать этот смысл, это может
существенно помочь преодолению его невроза.
Сейчас я объясню, почему я употребляю термин "логотерапия" как название
моей теории. Logos - это греческое слово, которое означает "смысл".
Логотерапия, или, как назвали ее некоторые авторы, "третья венская школа
психотерапии", сосредоточена на смысле человеческого существования и на
поисках человеком этого смысла. Согласно логотерапиии, стремление найти
смысл жизни - основная мотивационная сила человека. Вот почему я говорю о
воле к смыслу в отличие от принципа удовольствия (или, как мы могли бы
сказать, воле к удовольствию), на которой сосредоточен фрейдовский
психоанализ, а также в отличие от воли к власти, на которой сосредоточена
адлеровская психология (она пользуется термином "стремление к
превосходству").
Воля к смыслу
Поиск смысла жизни - это основная мотивация человеческой жизни, а вовсе
не "вторичная рационализация" (сознательное объяснение) инстинктивных
побуждений. Этот смысл уникален и специфичен, так как должен быть найден и
осуществлен только самим человеком ; только тогда он может удовлетворить его
собственную волю (стремление) к смыслу. Есть авторы, которые утверждают, что
смысл и ценности жизни являются "всего лишь защитными механизмами,
конструкцией из реакций и сублимаций". Но что касается меня, я вовсе не хочу
жить ради моих "защитных механизмов", и не готов умереть ради моих
"реакций". Однако человек способен жить и даже умереть ради своих идеалов и
ценностей.
Несколько лет назад во Франции был проведен опрос общественного мнения.
По его результатам, 89% опрошенных признали, что человеку необходимо
"нечто", ради чего стоит жить. Более того, 61% допускают, что есть нечто,
или некто в их жизни, ради которых они даже готовы умереть. Я повторил этот
опрос в моем больничном отделении в Вене, и среди пациентов, и среди
персонала, и результат был практически такой же, как и среди тысяч людей во
Франции: разница была всего в 2%. Другое статистическое обследование,
охватившее 7.948 студентов в 49 колледжах, было проведено социологами из
университета Джона Гопкинса. Их предварительный отчет является частью
двухлетнего исследования, которое финансировал Национальный институт
душевного здоровья. На вопрос, что они считают сейчас "очень важным" для
себя, 16% отметили "заработать кучу денег"; 78% сказали, что их первейшей
целью является "найти цель и смысл жизни".
Разумеется, бывают случаи, когда озабоченность ценностями жизни -
просто камуфляж, маска скрытых внутренних конфликтов; но это скорее
исключение из правил. В этих случаях мы должны бороться с псевдоценностями,
и как таковые они должны быть разоблачены. Однако это разоблачение должно
остановиться, как только мы сталкиваемся с тем, что в человеке подлинно и
неподдельно, то-есть со стремлением человека к жизни, настолько полной
смысла, насколько возможно. Если тут не остановиться, то единственное, что
"срывающий маски" психолог разоблачает, - это свое собственное "скрытое
побуждение", а именно свою бессознательную потребность унизить и обесценить
то, что в человеке является неподдельным и подлинно человеческим.
Экзистенциальное крушение
Воля человека к смыслу тоже может быть поражена, и в этом смысле
логотерапия говорит об "экзистенциальном крушении". Термин
"экзистенциальный" может использоваться в трех значениях: (1) по отношению к
существованию (existence) самому по себе, то-есть к специфически
человеческому образу существования; (2) по отношению к смыслу существования;
по отношению к стремлению найти конкретный смысл личного существования,
то-есть воле к смыслу.
Экзистенциальное крушение может приводить и к неврозам. Для этого типа
неврозов логотерапия создала термин "ноогенные неврозы" - в отличие от
неврозов в традиционном смысле слова, т.е. психогенных неврозов. Ноогенные
неврозы зарождаются не в психологическом, а скорее в "ноологическом" (от
греческого noos - разум) пространстве человеческого существования. Это еще
один логотерапевтический термин, который означает все, принадлежащее к
специфически человеческому пространству психики.
Ноогенные неврозы
Ноогенные неврозы возникают не из конфликта между желаниями и
инстинктами, а скорее из экзистенциальных проблем. Среди этих проблем
большую роль играет крушение воли к смыслу. И очевидно, что в ноогенных
случаях адекватная терапия - это не психотерапия вообще, а скорее
логотерапия; такая терапия, которая отваживается вторгаться в чисто
человеческое измерение.
Я приведу следующиий пример: высокопоставленный американский дипломат
пришел в мой венский кабинет, чтобы продолжить курс психоаналитического
лечения, начатого пять лет назад у нью-йоркского психоаналитика. Сначала я
спросил, почему он вообще считает, что ему необходимо такое лечение.
Оказалось, что пациент не удовлетворен своей карьерой, и ему очень трудно
согласиться с американской внешней политикой. Однако его психоаналитик
твердил ему опять и опять, что он должен стараться помириться со своим
отцом, потому что правительство США и, в частности, его непосредственное
начальство являются не чем иным, как "образом отца", и следовательно, его
неудовлетворенность своей работой вызвана ненавистью, которую он питает к
своему отцу. В течение пяти лет психоанализа пациента все больше убеждали
принять такую интерпретацию, пока он окончательно не потерял способность
видеть реальный лес сквозь пышные кусты символов и образов. После нескольких
бесед стало ясно, что его воля к смыслу была расстроена его профессией, и
что на самом деле он страстно мечтает заниматься каким-нибудь другим делом.
Так как у него не было серьезных причин держаться за свою профессию и не
овладеть совсем другой, он это и сделал - и с самым удовлетворительным
результатом. С тех пор прошло пять лет - и он по-прежнему доволен своим
новым занятием, как он мне недавно сообщил. Вряд ли это вообще был случай
невроза, и поэтому я решил, что он не нуждается ни в какой психотерапии, и
даже в логотерапии, по той простой причине, что он на самом деле не болен.
Не всякий конфликт обязательно является невротическим; некоторый уровень
конфликта вполне нормален. В таком же смысле страдание - не всегда
патологическое явление; оно может быть не симптомом невроза, а человеческим
достижением, особенно если страдание вырастает из экзистенциального
расстройства. Я совершенно не допускаю, что поиск смысла существования, или
даже сомнения относительно него, всегда вызваны болезнью или приводят к ней.
Экзистенциальное расстройство или крушение само по себе не является
патологией, и не патогенно (не порождает патологию). Озабоченность человека,
даже его отчаяние и сомнения в ценности жизни - это экзистенциальное
страдание, но ни в коем случае не душевная болезнь. Очень часто бывает, что
интерпретация первого в терминах второй побуждает врача похоронить
экзистенциальное отчаяние своего пациента под грудой транквилизаторов. А на
самом деле его задача - провести пациента через его экзистенциальный кризис
к духовному росту и развитию.
Логотерапия считает своим назначением помочь пациенту найти смысл своей
жизни. Так как логотерапия заставляет его осознать спрятанный logos (смысл)
своего существования, это аналитический процесс. До этого предела
логотерапия напоминает психоанализ. Однако в своих усилиях сделать нечто
снова осознанным она не ограничивается подсознательными фактами, но также
интересуется экзистенциальными реалиями, такими как потенциальный смысл
существования пациента и его осуществление, а также его волей к смыслу.
Верно, что всякий анализ, даже если он воздерживается от включения
ноологического измерения в терапевтический процесс, старается, чтобы пациент
осознал, к чему он на самом деле стремится в глубине души. Логотерапия
отходит от психоанализа в той мере, в какой она рассматривает человека как
существо, главная забота которого состоит в осуществлении смысла своей
жизни, а не в получении удовольствия и в удовлетворении своих побуждений и
инстинктов, или в примирении конфликтующих требований id, ego и superego,
или в адаптации и регулированию отношений с обществом и средой.
Разумеется, поиск человеком смысла может вызвать внутреннюю
напряженность, а не внутреннее равновесие. Однако именно эта напряженность
является незаменимой предпосылкой душевного здоровья. Я рискну сказать, что
в мире нет ничего, что могло бы так эффективно помочь выжить даже в
наихудших условиях, как сознание, что в жизни есть смысл. Много мудрости
заключено в словах Ницше: "Тот, кто знает зачем жить, может вынести почти
любое как." Я вижу в этих словах девиз, справедливый для любой психотерапии.
В нацистских концлагерях я видел, как люди, знавшие, что их ждет задача,
обязанность, которую надо выполнить, имели больше шансов выжить. С тех пор
такой же вывод был сделан другими авторами книг о концлагерях, а также в
психиатрических исследованиях людей, бывших в японских, северокорейских и
северовьетнамских лагерях военнопленных.
Обратимся к моему личному опыту. Когда меня отправили в Освенцим, моя
рукопись, готовая к печати, была конфискована. Без сомнения, сосредоточенное
стремление востановить эту работу помогло мне пережить ужасы лагерей. Когда
в баварском лагере я заболел тифозной лихорадкой, я стал набрасывать на
маленьких клочках бумаги заметки, которые помогли бы мне восстановить
рукопись, доживи я до дня освобождения. Я уверен, что восстановление
утраченной рукописи в темных бараках баварского лагеря спасло меня от
сердечно-сосудистого коллапса.
Можно считать, что душевное здоровье основано на определенной степени
напряжения, вызванного разницей между тем, что уже достигнуто, и тем, что
еще нужно совершить; разрывом между тем, что ты есть, и чем ты должен стать.
Такое напряжение присуще человеческому существу, и поэтому незаменимо для
душевного благополучия.Так что не стоит колебаться, ставить ли перед
человеком задачу поиска потенциального смысла его жизни, который ему надо
осуществить. Только так мы можем пробудить в нем волю к смыслу, которая
находится в латентном (спящем) состоянии. Я считаю опасным ложное понятие
душевной гигиены, предполагающее, что человек в первую очередь нуждается в
равновесии, или, как это называется в биологии, "гомеостазе", т.е. в
ненапряженном состоянии. В чем человек действительно нуждается - так это не
в расслаблении, а скорее в стремлении к значительной цели, свободно
выбранной задаче, - и в борьбе за ее выполнение. Он нуждается не в снятии
напряжения любой ценой, а в зове потенциального смысла, ждущего от него
осуществления. Человеку нужен не гомеостаз, а то что я называю ноодинамикой,
т.е. экзистенциальная динамика в силовом поле напряжения, где один полюс
является смыслом, который следует осуществить, а другой полюс - сам человек,
который и должен это сделать. И не надо думать, что это верно только в
нормальных условиях; для невротиков это еще полезнее. Если архитектор хочет
укрепить обветшавшую арку, он увеличивает лежащий на ней груз, потому что
тогда ее части крепче соединяются друг с другом. И если врач хочет укрепить
душевное здоровье пациента, он не должен боятья создать значительное
напряжение, переориентируя его по направлению к смыслу жизни.
Указав на благотворное действие ориентации на смысл, я обращаюсь к
вредному влиянию того чувства, на которое нынче жалуются так много
пациентов, а именно чувства всеобщей и окончательной бессмысленности их
жизни. У них нет осознания смысла, ради которого стоит жить. Их преследует
ощущение внутренней пустоты, вакуума; они попали с ситуацию, которую я
назвал "экзистенциальным вакуумом".
Экзистенциальный вакуум
Экзистенциальный вакуум - широко распространенное в двадцатом веке
явление. Его легко объяснить; в нем виновата двойная утрата, которую человек
перенес с тех пор, как стал настоящим человеческим существом. В начале своей
истории человек утратил часть животных инстинктов, которые определяли
поведение животного и служили ему охраной. Такая охрана, как и Рай, навсегда
потеряна для нас; нам приходится принимать решения сознательно. Вдобавок,
произошла еще одна утрата, причем на совсем недавней ступени развития:
традиции, которые долго служили надежной опорой поведения человека, сильно
ослабели. Теперь ни инстинкты не говорят ему, что нужно делать, ни традиции
- как следует поступать; иногда он даже сам не знает, чего ему хочется.
Вместо этого, человек либо стремится поступать так, как другие (конформизм),
либо делает то, что другие от него хотят (тоталитаризм).
Недавнее статистическое обследование обнаружило, что среди моих
европейских студентов 25% в большей или меньшей степени страдают
экзистенциальным вакуумом. Среди моих американских студентов их было уже не
25%, а 60%.
Экзистенциальный вакуум проявляет себя главным образом в состоянии
скуки. Сейчас мы можем понять Шопенгауэра, когда он сказал, что человечество
очевидно обречено вечно шататься между двумя крайностями - бедствиями и
скукой. Фактически скука в наше время вызывает больше проблем и доставляет
психиатрам больше хлопот, чем бедствия. И эти проблемы становятся все более
острыми, потому что прогресс автоматизации обещает нам все большее
количество свободного времени, доступного среднему работнику. Как обидно,
что многие из них не будут знать, что с ним делать.
Рассмотрим, например, "воскресный невроз", вид депрессии, беспокоящий
людей, которые осознают бессодержательность своей жизни в те дни, когда
суета рабочей недели кончилась, и заявляет о себе внутренняя пустота.
Причину немалой доли самоубийств можно проследить до такого
экзистенциального вакуума. Нельзя понять такие широко распространенные
явления, как депрессия, агрессия и наркомания всех видов, если не признать
их подоплекой экзистенциальный вакуум. То же самое - и в случае кризиса
пенсионеров и стариков.
Более того, существуют различные маски и прикрытия, под которыми
выступает экзистенциальный вакуум. Иногда пропавшая воля к смыслу замещается
волей к власти, волей к деньгам. В других случаях место расстроенной воли к
смыслу занимает воля к удовольствию. Вот почему экзистенциальное крушение
часто разрешается сексуальной компенсацией. В таких случаях можно наблюдать,
как сексуальное либидо начинает буйствовать в экзистенциальном вакууме.
Аналогичные вещи встречаются в случае неврозов. Есть определенные типы
механизмов с обратной связью в форме порочного круга, о которых я скажу
позже. Можно часто наблюдать, как эта симптоматика вторгается в
экзистенциальный вакуум, и там расцветает. То, что приходиться лечить у
таких пациентов - не ноогенный невроз. Однако мы никогда не сумели бы помочь
пациенту преодолеть это состояние, если бы не дополняли психотерапевтическое
лечение логотерапией. Ликвидация экзистенциального вакуума предотвращает
возможные рецидивы в будущем. Поэтому логотерапия показана не только для
ноогенных случаев, как указывалось выше, но и в психогенных случаях, и даже
иногда при соматогенных (псевдо)неврозах. В этом свете справедливо
утверждение Магды Арнольд: "Каждая терапия должна каким-то образом, пусть в
совсем малой степени, быть и логотерапией".
Сейчас мы рассмотрим, что можно сделать, если пациент спрашивает нас о
смысле жизни.
Смысл жизни
Я не думаю, что какой-нибудь врач может ответить на этот вопрос общим
определением, просто потому что смысл жизни - разный от одного человека к
другому, от одного дня до другого и от одного часа до другого.Таким образом,
можно говорить не о смысле жизни вообще, а о специфическом смысле жизни
данного человека в данный момент. Ставить вопрос в общих выражениях - все
равно что спросить чемпиона мира по шахматам: "Скажите, какой шахматный ход
говорил часами. Гнет, годами давивший на его разум, наконец свалился.
Казалось, что он не в состоянии остановиться, что его желание говорить
неодолимо. Я знал людей, которые только короткое время испытывали сильное
давление (например, под перекрестным допросом в гестапо) - у них была такая
же реакция. Много дней прошло прежде, чем развязался не только язык, но и
что-то внутри, и тогда чувства вырвались из сдавливавших их оков.
Однажды, через несколько дней после освобождения, я долго шел по полям,
мимо цветущих лугов, в торговый городок недалеко от лагеря. Жаворонки
поднимались в небо, и я слышал их радостное пение. На километры вокруг
никого не было видно, не было ничего, кроме простора земли и неба и
ликования жаворонков. Я остановился, взглянул вокруг и вверх в небо - и
опустился на колени. В этот момент я плохо сознавал, что со мной; в голове
звучала и повторялась только одна фраза, все время одна и та же: "Я взывал к
Богу из моей тесной тюрьмы - и Он подарил мне свободу этого пространства!"
Как долго я стоял там на коленях и повторял эту фразу - уже не помню.
Но я знаю, что в этот день, в этот час началась моя новая жизнь. Шаг за
шагом я опять становился человеческим существом.
Дорога, которая вела от острого душевного напряжения последних дней в
лагере к душевному спокойствию, конечно, вовсе не была гладкой. Неверно
считать, что освободившийся заключенный больше не нуждается в душевной
помощи. Мы должны помнить, что человек, так долго находившийся под огромным
душевным гнетом, несомненно находится в некоторой опасности, особенно
потому, что этот гнет был сброшен сразу. Эта опасность (в смысле
психологической гигиены) является психологическим двойником кессонной
болезни. Так же, как физическое здоровье подводника будет в опасности, если
его слишком быстро поднять на поверхность из глубины, где он дышал воздухом
под большим давлением, и у человека, который разом был освобожден от
душевного гнета, моральное и душевное здоровье могут пострадать.
В течение этой психологической фазы можно наблюдать, как люди с более
примитивной натурой не могут избавиться от влияния жестокости, которая
окружала их в лагерной жизни. Сейчас, будучи свободными, они считают, что
могут пользоваться своей свободой жестоко и неограниченно. Единственное, что
для них изменилось - что они сейчас не притесненные, а притеснители. Они
стали хозяевами, а не жертвами сил произвола и несправедливости. Они
оправдывали свое поведение перенесенными жестокостями.Часто это проявлялось
в как будто незначительных происшествиях. Как-то мы с приятелем шли по полям
к лагерю и внезапно вышли к полю, покрытому зелеными всходами. Я стал
обходить их, но он взял меня под руку и потащил прямо через него. Я
пробормотал что-то насчет того, что незачем топтать хрупкие всходы. Он
пришел в ярость и закричал: "Не смей это говорить! Разве у нас мало
отобрали? Мои жена и ребенок отправлены в газовую камеру, не говоря уже обо
всем остальном - и ты не позволяешь мне затоптать несколько стеблей овса?!"
Только постепенно к этим людям возвращалась банальная истина, что ни у
кого нет права творить зло. Для этого нам пришлось приложить усилия, иначе
последствия были бы гораздо худшими, чем несколько тысяч затоптанных стеблей
овса. У меня до сих пор перед глазами стоит заключенный, который закатал
рукава, поднес правую руку к моему носу и закричал: "Пусть эта рука будет
отрублена, если я не покрою ее кровью в первый же день, когда вернусь
домой!" Я хочу подчеркнуть, что это был вовсе не злой по природе человек. Он
всегда был хорошим товарищем - и в лагере и после.
Кроме искажения морали, вызданной резким освобождением от душевного
гнета, было еще два фундаментальных переживания, которые угрожали испортить
характер освободившегося заключенного: горечь и разочарование, когда он
возвращался к своей прежней жизни.
Горечь причиняло многое, с чем он сталкивался в своем родном городе.
Оказалось, что во многих местах его встречают равнодушным пожатием плеч и
избитыми фразами; когда он повсюду слышал одно и тоже : "Мы об этом ничего
не знали" и "Мы тоже страдали", он спрашивал себя - неужели они не могут мне
сказать ничего лучше?
Но куда больнее было пережить разочарование. Тут уже не земляки и
соседи (настолько равнодушные и бесчувственные, что от отвращения хотелось
заползти в нору и никогда больше никого не видеть), а сама судьба
оказывалась столь жестокой. Человек, который годами считал, что достиг
абсолютного предела возможных страданий, теперь обнаруживал, что у страдания
нет пределов, что он способен страдать еще, и куда сильнее.
Когда мы старались внушить человеку в лагере душевное мужество, мы
старались показать ему в будущем то, ради чего стоит стремиться выжить. Ему
надо было напомнить, что жизнь еще ждет его, что какое-то человеческое
существо дожидается его возвращения. Оказалось, что многих никто уже не
ждал. Горе тому, кто узнавал, что человека, само воспоминание о котором
питало его мужество в лагере, больше нет! Горе тому, кто едва дождавшись
дня, по которому он так тосковал, обнаруживал, что этот день совсем не так
радостен, как он ему снился! Он садился в трамвай, подъезжал к дому, который
годами видел в своем воображении, нажимал на кнопку звонка, о чем он
страстно мечтал тысячи раз - и только для того, чтоб убедиться, что
человека, который должен был открыть ему дверь, тут нет - и никогда больше
не будет.
Мы говорили друг другу в лагере, что не может быть такого земного
счастья, которое компенсировало бы все, что мы перестрадали. Мы не надеялись
на счастье - не это питало нашу стойкость и придавало смысл нашим
страданиям, нашим жертвам и нашему умиранию. Но все же мы не были готовы к
горестям. Это разочарование, выпавшее слишком многим, оказалось очень трудно
преодолимым, и для психиатра было тяжелой задачей помочь человеку с этим
справиться. Но это не должно его обескураживать, а наоборот - дать
добавочный стимул.
И вот для каждого из освободившихся заключенных наступает время, когда,
вспоминая свою лагерную жизнь, он уже не в состоянии понять, как он все это
вынес. Как тогда, в день освобождения, все казалось ему прекрасным сном, так
же приходит день, когда все пережитое в лагере кажется ему не более чем
ночным кошмаром.
И самое главное для вернувшегося - это удивительное чувство, что после
всего, что он перестрадал, ему уже нечего больше бояться - кроме своего
Бога.
Читатели моей краткой автобиографической повести обычно просят дать им
более полное и ясное объяснение моей терапевтической доктрины. Поэтому я
добавил краткий раздел о логотерапии к первоначальному изданию От лагеря
смерти к экзистенциализму. Но этого оказалось недостаточно - меня продолжали
осаждать просьбами о более обстоятельном изложении. Поэтому в настоящем
издании я полностью переписал заново и значительно расширил свое изложение.
(1985 г.)
Задача была непростой. Изложить читателю в кратком виде весь материал,
который занимает двадцать томов в немецком оригинале - почти безнадежное
предприятие. Я вспоминаю американского врача, который однажды явился в мой
кабинет и спросил меня: "Так что, доктор, вы психоаналитик?" На что я
ответил: "Не совсем психоаналитик; можно сказать, психотерапевт." Он
продолжал расспросы: "Какую школу вы представляете?" Я ответил: "Это моя
собственная теория, она называется логотерапией." "Можете ли вы изложить мне
в одном предложении, что понимается под логотерапией? По крайней мере, в чем
разница между психоанализом и логотерапией?" "Да, - сказал я. - Но сперва,
можете ли вы изложить в одной фразе, в чем, по-вашему, сущность
психоанализа?" Вот его ответ: "Во время психоанализа пациент должен лежать
на кушетке и рассказывать вещи, о которых иногда говорить очень неприятно."
На что я немедленно ответил следующей импровизацией: "Ну, а в логотерапии
пациент может остаться в кресле, но должен выслушивать вещи, которые иногда
очень неприятно услышать."
Конечно, это была шутка, а не квинтэссенция логотерапии. Однако кое-что
в ней есть, так как логотерапия, по сравнению с психоанализом, метод менее
ретроспективный (обращенный в прошлое) и менее интроспективный (обращенный
на самонаблюдение). Логотерапия фокусируется главным образом на будущем,
иначе говоря, на смысле того, что пациент должен сделать в будущем.
(Логотерапия действительно является психотерапией, сосредоточенной на
смысле.) В то же время логотерапия разрывает все образовавшие порочный круг
механизмы обратной связи, которые играют такую большую роль в развитии
неврозов. Таким образом типичная невротическая сосредоточенность на себе
рассеивается, вместо того, чтобы постоянно крепнуть и усиливаться.
Разумеется, это крайнее упрощение. Но все же в логотерапии пациента
действительно ставят перед вопросом о смысле его жизни и переориентируют по
отношению к нему. Если помочь пациенту осознать этот смысл, это может
существенно помочь преодолению его невроза.
Сейчас я объясню, почему я употребляю термин "логотерапия" как название
моей теории. Logos - это греческое слово, которое означает "смысл".
Логотерапия, или, как назвали ее некоторые авторы, "третья венская школа
психотерапии", сосредоточена на смысле человеческого существования и на
поисках человеком этого смысла. Согласно логотерапиии, стремление найти
смысл жизни - основная мотивационная сила человека. Вот почему я говорю о
воле к смыслу в отличие от принципа удовольствия (или, как мы могли бы
сказать, воле к удовольствию), на которой сосредоточен фрейдовский
психоанализ, а также в отличие от воли к власти, на которой сосредоточена
адлеровская психология (она пользуется термином "стремление к
превосходству").
Воля к смыслу
Поиск смысла жизни - это основная мотивация человеческой жизни, а вовсе
не "вторичная рационализация" (сознательное объяснение) инстинктивных
побуждений. Этот смысл уникален и специфичен, так как должен быть найден и
осуществлен только самим человеком ; только тогда он может удовлетворить его
собственную волю (стремление) к смыслу. Есть авторы, которые утверждают, что
смысл и ценности жизни являются "всего лишь защитными механизмами,
конструкцией из реакций и сублимаций". Но что касается меня, я вовсе не хочу
жить ради моих "защитных механизмов", и не готов умереть ради моих
"реакций". Однако человек способен жить и даже умереть ради своих идеалов и
ценностей.
Несколько лет назад во Франции был проведен опрос общественного мнения.
По его результатам, 89% опрошенных признали, что человеку необходимо
"нечто", ради чего стоит жить. Более того, 61% допускают, что есть нечто,
или некто в их жизни, ради которых они даже готовы умереть. Я повторил этот
опрос в моем больничном отделении в Вене, и среди пациентов, и среди
персонала, и результат был практически такой же, как и среди тысяч людей во
Франции: разница была всего в 2%. Другое статистическое обследование,
охватившее 7.948 студентов в 49 колледжах, было проведено социологами из
университета Джона Гопкинса. Их предварительный отчет является частью
двухлетнего исследования, которое финансировал Национальный институт
душевного здоровья. На вопрос, что они считают сейчас "очень важным" для
себя, 16% отметили "заработать кучу денег"; 78% сказали, что их первейшей
целью является "найти цель и смысл жизни".
Разумеется, бывают случаи, когда озабоченность ценностями жизни -
просто камуфляж, маска скрытых внутренних конфликтов; но это скорее
исключение из правил. В этих случаях мы должны бороться с псевдоценностями,
и как таковые они должны быть разоблачены. Однако это разоблачение должно
остановиться, как только мы сталкиваемся с тем, что в человеке подлинно и
неподдельно, то-есть со стремлением человека к жизни, настолько полной
смысла, насколько возможно. Если тут не остановиться, то единственное, что
"срывающий маски" психолог разоблачает, - это свое собственное "скрытое
побуждение", а именно свою бессознательную потребность унизить и обесценить
то, что в человеке является неподдельным и подлинно человеческим.
Экзистенциальное крушение
Воля человека к смыслу тоже может быть поражена, и в этом смысле
логотерапия говорит об "экзистенциальном крушении". Термин
"экзистенциальный" может использоваться в трех значениях: (1) по отношению к
существованию (existence) самому по себе, то-есть к специфически
человеческому образу существования; (2) по отношению к смыслу существования;
по отношению к стремлению найти конкретный смысл личного существования,
то-есть воле к смыслу.
Экзистенциальное крушение может приводить и к неврозам. Для этого типа
неврозов логотерапия создала термин "ноогенные неврозы" - в отличие от
неврозов в традиционном смысле слова, т.е. психогенных неврозов. Ноогенные
неврозы зарождаются не в психологическом, а скорее в "ноологическом" (от
греческого noos - разум) пространстве человеческого существования. Это еще
один логотерапевтический термин, который означает все, принадлежащее к
специфически человеческому пространству психики.
Ноогенные неврозы
Ноогенные неврозы возникают не из конфликта между желаниями и
инстинктами, а скорее из экзистенциальных проблем. Среди этих проблем
большую роль играет крушение воли к смыслу. И очевидно, что в ноогенных
случаях адекватная терапия - это не психотерапия вообще, а скорее
логотерапия; такая терапия, которая отваживается вторгаться в чисто
человеческое измерение.
Я приведу следующиий пример: высокопоставленный американский дипломат
пришел в мой венский кабинет, чтобы продолжить курс психоаналитического
лечения, начатого пять лет назад у нью-йоркского психоаналитика. Сначала я
спросил, почему он вообще считает, что ему необходимо такое лечение.
Оказалось, что пациент не удовлетворен своей карьерой, и ему очень трудно
согласиться с американской внешней политикой. Однако его психоаналитик
твердил ему опять и опять, что он должен стараться помириться со своим
отцом, потому что правительство США и, в частности, его непосредственное
начальство являются не чем иным, как "образом отца", и следовательно, его
неудовлетворенность своей работой вызвана ненавистью, которую он питает к
своему отцу. В течение пяти лет психоанализа пациента все больше убеждали
принять такую интерпретацию, пока он окончательно не потерял способность
видеть реальный лес сквозь пышные кусты символов и образов. После нескольких
бесед стало ясно, что его воля к смыслу была расстроена его профессией, и
что на самом деле он страстно мечтает заниматься каким-нибудь другим делом.
Так как у него не было серьезных причин держаться за свою профессию и не
овладеть совсем другой, он это и сделал - и с самым удовлетворительным
результатом. С тех пор прошло пять лет - и он по-прежнему доволен своим
новым занятием, как он мне недавно сообщил. Вряд ли это вообще был случай
невроза, и поэтому я решил, что он не нуждается ни в какой психотерапии, и
даже в логотерапии, по той простой причине, что он на самом деле не болен.
Не всякий конфликт обязательно является невротическим; некоторый уровень
конфликта вполне нормален. В таком же смысле страдание - не всегда
патологическое явление; оно может быть не симптомом невроза, а человеческим
достижением, особенно если страдание вырастает из экзистенциального
расстройства. Я совершенно не допускаю, что поиск смысла существования, или
даже сомнения относительно него, всегда вызваны болезнью или приводят к ней.
Экзистенциальное расстройство или крушение само по себе не является
патологией, и не патогенно (не порождает патологию). Озабоченность человека,
даже его отчаяние и сомнения в ценности жизни - это экзистенциальное
страдание, но ни в коем случае не душевная болезнь. Очень часто бывает, что
интерпретация первого в терминах второй побуждает врача похоронить
экзистенциальное отчаяние своего пациента под грудой транквилизаторов. А на
самом деле его задача - провести пациента через его экзистенциальный кризис
к духовному росту и развитию.
Логотерапия считает своим назначением помочь пациенту найти смысл своей
жизни. Так как логотерапия заставляет его осознать спрятанный logos (смысл)
своего существования, это аналитический процесс. До этого предела
логотерапия напоминает психоанализ. Однако в своих усилиях сделать нечто
снова осознанным она не ограничивается подсознательными фактами, но также
интересуется экзистенциальными реалиями, такими как потенциальный смысл
существования пациента и его осуществление, а также его волей к смыслу.
Верно, что всякий анализ, даже если он воздерживается от включения
ноологического измерения в терапевтический процесс, старается, чтобы пациент
осознал, к чему он на самом деле стремится в глубине души. Логотерапия
отходит от психоанализа в той мере, в какой она рассматривает человека как
существо, главная забота которого состоит в осуществлении смысла своей
жизни, а не в получении удовольствия и в удовлетворении своих побуждений и
инстинктов, или в примирении конфликтующих требований id, ego и superego,
или в адаптации и регулированию отношений с обществом и средой.
Разумеется, поиск человеком смысла может вызвать внутреннюю
напряженность, а не внутреннее равновесие. Однако именно эта напряженность
является незаменимой предпосылкой душевного здоровья. Я рискну сказать, что
в мире нет ничего, что могло бы так эффективно помочь выжить даже в
наихудших условиях, как сознание, что в жизни есть смысл. Много мудрости
заключено в словах Ницше: "Тот, кто знает зачем жить, может вынести почти
любое как." Я вижу в этих словах девиз, справедливый для любой психотерапии.
В нацистских концлагерях я видел, как люди, знавшие, что их ждет задача,
обязанность, которую надо выполнить, имели больше шансов выжить. С тех пор
такой же вывод был сделан другими авторами книг о концлагерях, а также в
психиатрических исследованиях людей, бывших в японских, северокорейских и
северовьетнамских лагерях военнопленных.
Обратимся к моему личному опыту. Когда меня отправили в Освенцим, моя
рукопись, готовая к печати, была конфискована. Без сомнения, сосредоточенное
стремление востановить эту работу помогло мне пережить ужасы лагерей. Когда
в баварском лагере я заболел тифозной лихорадкой, я стал набрасывать на
маленьких клочках бумаги заметки, которые помогли бы мне восстановить
рукопись, доживи я до дня освобождения. Я уверен, что восстановление
утраченной рукописи в темных бараках баварского лагеря спасло меня от
сердечно-сосудистого коллапса.
Можно считать, что душевное здоровье основано на определенной степени
напряжения, вызванного разницей между тем, что уже достигнуто, и тем, что
еще нужно совершить; разрывом между тем, что ты есть, и чем ты должен стать.
Такое напряжение присуще человеческому существу, и поэтому незаменимо для
душевного благополучия.Так что не стоит колебаться, ставить ли перед
человеком задачу поиска потенциального смысла его жизни, который ему надо
осуществить. Только так мы можем пробудить в нем волю к смыслу, которая
находится в латентном (спящем) состоянии. Я считаю опасным ложное понятие
душевной гигиены, предполагающее, что человек в первую очередь нуждается в
равновесии, или, как это называется в биологии, "гомеостазе", т.е. в
ненапряженном состоянии. В чем человек действительно нуждается - так это не
в расслаблении, а скорее в стремлении к значительной цели, свободно
выбранной задаче, - и в борьбе за ее выполнение. Он нуждается не в снятии
напряжения любой ценой, а в зове потенциального смысла, ждущего от него
осуществления. Человеку нужен не гомеостаз, а то что я называю ноодинамикой,
т.е. экзистенциальная динамика в силовом поле напряжения, где один полюс
является смыслом, который следует осуществить, а другой полюс - сам человек,
который и должен это сделать. И не надо думать, что это верно только в
нормальных условиях; для невротиков это еще полезнее. Если архитектор хочет
укрепить обветшавшую арку, он увеличивает лежащий на ней груз, потому что
тогда ее части крепче соединяются друг с другом. И если врач хочет укрепить
душевное здоровье пациента, он не должен боятья создать значительное
напряжение, переориентируя его по направлению к смыслу жизни.
Указав на благотворное действие ориентации на смысл, я обращаюсь к
вредному влиянию того чувства, на которое нынче жалуются так много
пациентов, а именно чувства всеобщей и окончательной бессмысленности их
жизни. У них нет осознания смысла, ради которого стоит жить. Их преследует
ощущение внутренней пустоты, вакуума; они попали с ситуацию, которую я
назвал "экзистенциальным вакуумом".
Экзистенциальный вакуум
Экзистенциальный вакуум - широко распространенное в двадцатом веке
явление. Его легко объяснить; в нем виновата двойная утрата, которую человек
перенес с тех пор, как стал настоящим человеческим существом. В начале своей
истории человек утратил часть животных инстинктов, которые определяли
поведение животного и служили ему охраной. Такая охрана, как и Рай, навсегда
потеряна для нас; нам приходится принимать решения сознательно. Вдобавок,
произошла еще одна утрата, причем на совсем недавней ступени развития:
традиции, которые долго служили надежной опорой поведения человека, сильно
ослабели. Теперь ни инстинкты не говорят ему, что нужно делать, ни традиции
- как следует поступать; иногда он даже сам не знает, чего ему хочется.
Вместо этого, человек либо стремится поступать так, как другие (конформизм),
либо делает то, что другие от него хотят (тоталитаризм).
Недавнее статистическое обследование обнаружило, что среди моих
европейских студентов 25% в большей или меньшей степени страдают
экзистенциальным вакуумом. Среди моих американских студентов их было уже не
25%, а 60%.
Экзистенциальный вакуум проявляет себя главным образом в состоянии
скуки. Сейчас мы можем понять Шопенгауэра, когда он сказал, что человечество
очевидно обречено вечно шататься между двумя крайностями - бедствиями и
скукой. Фактически скука в наше время вызывает больше проблем и доставляет
психиатрам больше хлопот, чем бедствия. И эти проблемы становятся все более
острыми, потому что прогресс автоматизации обещает нам все большее
количество свободного времени, доступного среднему работнику. Как обидно,
что многие из них не будут знать, что с ним делать.
Рассмотрим, например, "воскресный невроз", вид депрессии, беспокоящий
людей, которые осознают бессодержательность своей жизни в те дни, когда
суета рабочей недели кончилась, и заявляет о себе внутренняя пустота.
Причину немалой доли самоубийств можно проследить до такого
экзистенциального вакуума. Нельзя понять такие широко распространенные
явления, как депрессия, агрессия и наркомания всех видов, если не признать
их подоплекой экзистенциальный вакуум. То же самое - и в случае кризиса
пенсионеров и стариков.
Более того, существуют различные маски и прикрытия, под которыми
выступает экзистенциальный вакуум. Иногда пропавшая воля к смыслу замещается
волей к власти, волей к деньгам. В других случаях место расстроенной воли к
смыслу занимает воля к удовольствию. Вот почему экзистенциальное крушение
часто разрешается сексуальной компенсацией. В таких случаях можно наблюдать,
как сексуальное либидо начинает буйствовать в экзистенциальном вакууме.
Аналогичные вещи встречаются в случае неврозов. Есть определенные типы
механизмов с обратной связью в форме порочного круга, о которых я скажу
позже. Можно часто наблюдать, как эта симптоматика вторгается в
экзистенциальный вакуум, и там расцветает. То, что приходиться лечить у
таких пациентов - не ноогенный невроз. Однако мы никогда не сумели бы помочь
пациенту преодолеть это состояние, если бы не дополняли психотерапевтическое
лечение логотерапией. Ликвидация экзистенциального вакуума предотвращает
возможные рецидивы в будущем. Поэтому логотерапия показана не только для
ноогенных случаев, как указывалось выше, но и в психогенных случаях, и даже
иногда при соматогенных (псевдо)неврозах. В этом свете справедливо
утверждение Магды Арнольд: "Каждая терапия должна каким-то образом, пусть в
совсем малой степени, быть и логотерапией".
Сейчас мы рассмотрим, что можно сделать, если пациент спрашивает нас о
смысле жизни.
Смысл жизни
Я не думаю, что какой-нибудь врач может ответить на этот вопрос общим
определением, просто потому что смысл жизни - разный от одного человека к
другому, от одного дня до другого и от одного часа до другого.Таким образом,
можно говорить не о смысле жизни вообще, а о специфическом смысле жизни
данного человека в данный момент. Ставить вопрос в общих выражениях - все
равно что спросить чемпиона мира по шахматам: "Скажите, какой шахматный ход