Страница:
Я села на сосновый пол, скрестила ноги и разложила вокруг все необходимое: папку проекта «Лавина», конверт, который взяла у Терри, сделанный Кэрол список звонков и счет из бардачка. Затем отправилась к стоявшему в углу секретеру, взяла из стакана с нарисованной картой лондонского метро ручку, а из ящика стопку листов формата А4.
Что я выяснила о тех днях, которые не помнила? Я взяла лист и написала слева «Потерянные дни», а справа — «22 января». Вечером в тот день, перед самой полночью, я рухнула у двери Тони Рассела. Сколько дней я была в плену? Три? Наверное, больше. Четыре, пять, шесть. Еще больше? Единственная достоверная информация — это то, что пятнадцатого я сделала в эту квартиру заказ из индийского ресторана. А все остальные дни требовалось заполнить. Что я в это время делала? Я знала, что не встречалась с друзьями.
Мне пришла в голову мысль. Я отравилась на кухню. Потребовалось открыть несколько дверец, прежде чем я обнаружила мусорное ведро. Когда я наклонилась над ним, в нос ударил отвратительный сладковатый запах гниения. Но я пересилила себя и заглянула внутрь. Там оказалась всякая гадость — протухшая, прокисшая, размякшая, но никаких контейнеров из фольги от доставленного из ресторана заказа. Это означало, что с тех пор ведро хотя бы однажды выкидывали и было еще достаточно времени, чтобы снова набросать в него мусора. Вероятно, после вторника кто-то находился в этой квартире. Если только остатки заказа не выбросили прямо в мусорный бак на улицу. Но это казалось маловероятным.
Разболелась голова. Кажется, Робин сказала, что я ей звонила, чтобы отменить нашу встречу? Я написала на полях «Среда» и поставила напротив вопросительный знак.
Потом принялась за данный мне Кэрол список телефонных звонков. Они перенесли меня в прежнюю жизнь — неотложные сообщения, короткие ответы. Один за другим вычеркивала я знакомые номера. В итоге остались три записи, которые невозможно было идентифицировать. Одно сообщение вообще без имени, только с номером телефона. Вторая запись — «Звонок от Пэт». Я знала дюжину людей, которых звали Пэт. Причем и мужчин, и женщин. С одной я ходила еще в детский сад и с тех пор ни разу не слышала такого громкого рева. И третья запись — просто «Звонил молодой человек». Спасибо тебе, Кэрол.
Я снова села, взяла новый лист бумаги. И написала сверху: «Что необходимо сделать». Таков уж мой жизненный девиз: «Если сомневаешься, как поступить, составь список». Первым пунктом стало: «Позвонить по номерам». За ним последовало: «Лавина». Лоуренс утверждал, что после того, как я разругалась с «Джей и Джойнер», я в свободное время разговаривала с участвовавшими в проекте людьми и подбивала их жаловаться на нашу компанию. Вот единственный ключ к тому, чем я занималась в потерянные дни.
Сверху в папке «Лавина» лежал перечень контактных телефонов. Все знакомые фамилии. С этими людьми я работала в сумасшедшие дни начала января. Я пробежалась по содержимому папки, выписала имена, некоторые взяла в скобки, другие подчеркнула. От одной мысли, какую работу пришлось тогда проделать, я почувствовала себя измученной.
В самом конце находились счета. Я рассматривала цифры, пока не стало рябить в глазах. Я помнила, отчего возникли наши разногласия с Лоуренсом: наша компания надувательски повела себя по отношению к субподрядчикам — бухгалтерский мухлеж творили прямо у меня под носом. И тут я вспомнила Тодда.
Он был частью моей жизни, о которой я не забывала, только отправила на задворки сознания. Как я не заметила этого раньше? Он работал над проектом «Лавина». Требовались изворотливость и пробивная сила. Я рано поняла, что на работе все вечно недовольны друг другом, зато свои чувства всегда оправдывают. Стоило чуть нажать, и я тут же начинала испытывать противодействие. Поворачивала на сто восемьдесят градусов, но все равно ничего не получалось. Поскольку мы с Тоддом общались с одними и теми же людьми, я вскоре услышала, что работа продвигается слишком медленно. Однако если речь идет о строительстве, это утверждение означает, что срываются сроки. Я сказала об этом Тодду, но он ответил, что все прекрасно. Тогда я заподозрила что-то неладное и решила переговорить с Лоуренсом.
А затем узнала, что Тодда выперли, а руководителем проекта «Лавина» назначили меня. Лоуренс объяснил, что у Тодда прокол, о котором он никого не проинформировал. Это означало, что Тодд провалил все, что мог, и теперь перед «Джей и Джойнер» замаячила угроза судебной тяжбы. Я пришла в ужас и заявила, что не собиралась подставлять Тодда. Но Лоуренс ответил, что Тодд — псих и ему следует лечиться. А теперь нужно спасать компанию. Я села в кабинет Тодда и неделю работала так, что на сон оставалось не больше четырех часов в сутки. Так что если я была виновата в том, что случилось с Тоддом, то и он в какой-то степени был повинен в том, что произошло со мной.
Я написала его имя на листе бумаги. Подумала и добавила знак вопроса. Еще немного подумала и заключила вопросительный знак в квадратные скобки. Затем нарисовала несколько линий, чтобы казалось, будто знак вопроса находится в кубике. И еще несколько штрихов, словно квадрат сияет или взрывается.
В голову пришла еще одна мысль. Черт! Черт! Черт! И под словом «Тодд» я написала «Экспресс-анализ на беременность». И потом подчеркнула. Я с кем-то спала и, по-видимому, не проявила осторожность. Не составить ли еще один список — кандидатов? Но я отказалась от этой мысли. С кем из мужчин я могла встречаться в потерянные недели? С Гаем? Вряд ли. Заказ доставлял скорее всего мужчина. Значит, возможно, еще и с ним.
Я начала писать «Что...» и остановилась. Подразумевалось «что сделать», но думала: что делала в те покрытые мраком дни. Мысль об этом таилась в глубинах сознания и не давала покоя. Иногда я даже воображала, что именно она вызывала боль в голове. Если удастся все восстановить и заполнить пробелы, тяжесть уйдет. Неужели не стоит рискнуть? Если он в городе, то мог уже найти меня. И именно сейчас ждать за дверью квартиры Джо, когда я выйду на улицу. Или я ошибаюсь? И этот человек исчез? Он знал, что я не помнила, как мы познакомились, не видела его внешности. Если он будет тихо сидеть и не дергаться, то ему не грозит опасность. Спокойно может охотиться за другими женщинами, убивать их, а про меня забыть. Но чувствовал ли он себя в безопасности?
Слово «что» я обвела огромным знаком вопроса. А затем затушевала. Если бы поверили моему рассказу о похищении и сумели бы обнаружить какую-нибудь улику, тогда полиция бы меня защитила. Поймала бы того человека, и я бы жила спокойно.
Но что это за улика и где ее искать? Я украсила большой знак вопроса филигранью маленьких. Они спускались от головы к хвостику и снова по брюшку поднимались вверх, так что в итоге превратились в трепещущее облако недоумения.
Глава 10
Что я выяснила о тех днях, которые не помнила? Я взяла лист и написала слева «Потерянные дни», а справа — «22 января». Вечером в тот день, перед самой полночью, я рухнула у двери Тони Рассела. Сколько дней я была в плену? Три? Наверное, больше. Четыре, пять, шесть. Еще больше? Единственная достоверная информация — это то, что пятнадцатого я сделала в эту квартиру заказ из индийского ресторана. А все остальные дни требовалось заполнить. Что я в это время делала? Я знала, что не встречалась с друзьями.
Мне пришла в голову мысль. Я отравилась на кухню. Потребовалось открыть несколько дверец, прежде чем я обнаружила мусорное ведро. Когда я наклонилась над ним, в нос ударил отвратительный сладковатый запах гниения. Но я пересилила себя и заглянула внутрь. Там оказалась всякая гадость — протухшая, прокисшая, размякшая, но никаких контейнеров из фольги от доставленного из ресторана заказа. Это означало, что с тех пор ведро хотя бы однажды выкидывали и было еще достаточно времени, чтобы снова набросать в него мусора. Вероятно, после вторника кто-то находился в этой квартире. Если только остатки заказа не выбросили прямо в мусорный бак на улицу. Но это казалось маловероятным.
Разболелась голова. Кажется, Робин сказала, что я ей звонила, чтобы отменить нашу встречу? Я написала на полях «Среда» и поставила напротив вопросительный знак.
Потом принялась за данный мне Кэрол список телефонных звонков. Они перенесли меня в прежнюю жизнь — неотложные сообщения, короткие ответы. Один за другим вычеркивала я знакомые номера. В итоге остались три записи, которые невозможно было идентифицировать. Одно сообщение вообще без имени, только с номером телефона. Вторая запись — «Звонок от Пэт». Я знала дюжину людей, которых звали Пэт. Причем и мужчин, и женщин. С одной я ходила еще в детский сад и с тех пор ни разу не слышала такого громкого рева. И третья запись — просто «Звонил молодой человек». Спасибо тебе, Кэрол.
Я снова села, взяла новый лист бумаги. И написала сверху: «Что необходимо сделать». Таков уж мой жизненный девиз: «Если сомневаешься, как поступить, составь список». Первым пунктом стало: «Позвонить по номерам». За ним последовало: «Лавина». Лоуренс утверждал, что после того, как я разругалась с «Джей и Джойнер», я в свободное время разговаривала с участвовавшими в проекте людьми и подбивала их жаловаться на нашу компанию. Вот единственный ключ к тому, чем я занималась в потерянные дни.
Сверху в папке «Лавина» лежал перечень контактных телефонов. Все знакомые фамилии. С этими людьми я работала в сумасшедшие дни начала января. Я пробежалась по содержимому папки, выписала имена, некоторые взяла в скобки, другие подчеркнула. От одной мысли, какую работу пришлось тогда проделать, я почувствовала себя измученной.
В самом конце находились счета. Я рассматривала цифры, пока не стало рябить в глазах. Я помнила, отчего возникли наши разногласия с Лоуренсом: наша компания надувательски повела себя по отношению к субподрядчикам — бухгалтерский мухлеж творили прямо у меня под носом. И тут я вспомнила Тодда.
Он был частью моей жизни, о которой я не забывала, только отправила на задворки сознания. Как я не заметила этого раньше? Он работал над проектом «Лавина». Требовались изворотливость и пробивная сила. Я рано поняла, что на работе все вечно недовольны друг другом, зато свои чувства всегда оправдывают. Стоило чуть нажать, и я тут же начинала испытывать противодействие. Поворачивала на сто восемьдесят градусов, но все равно ничего не получалось. Поскольку мы с Тоддом общались с одними и теми же людьми, я вскоре услышала, что работа продвигается слишком медленно. Однако если речь идет о строительстве, это утверждение означает, что срываются сроки. Я сказала об этом Тодду, но он ответил, что все прекрасно. Тогда я заподозрила что-то неладное и решила переговорить с Лоуренсом.
А затем узнала, что Тодда выперли, а руководителем проекта «Лавина» назначили меня. Лоуренс объяснил, что у Тодда прокол, о котором он никого не проинформировал. Это означало, что Тодд провалил все, что мог, и теперь перед «Джей и Джойнер» замаячила угроза судебной тяжбы. Я пришла в ужас и заявила, что не собиралась подставлять Тодда. Но Лоуренс ответил, что Тодд — псих и ему следует лечиться. А теперь нужно спасать компанию. Я села в кабинет Тодда и неделю работала так, что на сон оставалось не больше четырех часов в сутки. Так что если я была виновата в том, что случилось с Тоддом, то и он в какой-то степени был повинен в том, что произошло со мной.
Я написала его имя на листе бумаги. Подумала и добавила знак вопроса. Еще немного подумала и заключила вопросительный знак в квадратные скобки. Затем нарисовала несколько линий, чтобы казалось, будто знак вопроса находится в кубике. И еще несколько штрихов, словно квадрат сияет или взрывается.
В голову пришла еще одна мысль. Черт! Черт! Черт! И под словом «Тодд» я написала «Экспресс-анализ на беременность». И потом подчеркнула. Я с кем-то спала и, по-видимому, не проявила осторожность. Не составить ли еще один список — кандидатов? Но я отказалась от этой мысли. С кем из мужчин я могла встречаться в потерянные недели? С Гаем? Вряд ли. Заказ доставлял скорее всего мужчина. Значит, возможно, еще и с ним.
Я начала писать «Что...» и остановилась. Подразумевалось «что сделать», но думала: что делала в те покрытые мраком дни. Мысль об этом таилась в глубинах сознания и не давала покоя. Иногда я даже воображала, что именно она вызывала боль в голове. Если удастся все восстановить и заполнить пробелы, тяжесть уйдет. Неужели не стоит рискнуть? Если он в городе, то мог уже найти меня. И именно сейчас ждать за дверью квартиры Джо, когда я выйду на улицу. Или я ошибаюсь? И этот человек исчез? Он знал, что я не помнила, как мы познакомились, не видела его внешности. Если он будет тихо сидеть и не дергаться, то ему не грозит опасность. Спокойно может охотиться за другими женщинами, убивать их, а про меня забыть. Но чувствовал ли он себя в безопасности?
Слово «что» я обвела огромным знаком вопроса. А затем затушевала. Если бы поверили моему рассказу о похищении и сумели бы обнаружить какую-нибудь улику, тогда полиция бы меня защитила. Поймала бы того человека, и я бы жила спокойно.
Но что это за улика и где ее искать? Я украсила большой знак вопроса филигранью маленьких. Они спускались от головы к хвостику и снова по брюшку поднимались вверх, так что в итоге превратились в трепещущее облако недоумения.
Глава 10
Я проснулась, как от толчка, и некоторое время не могла сообразить, где нахожусь. В комнате было темно. В нее не проникало ни единого звука. Я лежала в постели и ждала, чтобы ко мне вернулась память. Старалась что-нибудь расслышать в черноте. Сердце быстро колотилось в груди, во рту внезапно пересохло. А затем я услышала. Легкое шарканье снаружи. Может быть, оно-то меня и разбудило? Но кто там ходит под моим окном? Я повернулась и посмотрела на радиобудильник. Было начало пятого и очень холодно.
Снова тот же звук: шарканье и поскребывание. Я не могла пошевелиться — вжалась в подушку. Стало трудно дышать. Я вспомнила мешок на голове и кляп во рту. Но затем прогнала эту мысль и заставила себя встать с кровати и подойти к окну. Чуть раздвинула шторы и сквозь морозный узор на стекле выглянула на улицу. От свежевыпавшего снега на улице было светло, я различила темный силуэт под окном. Здоровенная полосатая котяра копошилась в кусту у подъезда и шелестела увядшими листьями. Я чуть не рассмеялась от облегчения. Но тут она подняла голову и посмотрела немигающими зелеными глазами. Меня охватил ужас. Я перевела взгляд на темную, в оранжевых от света фонаря лужицах, улицу. Пусто. Но вот неподалеку загудела мотором машина, загорелись фары, и в их лучах я различила на свежевыпавшем снегу человеческие следы.
Я задернула шторы и отвернулась. Это просто смешно, убеждала я себя. Безумие. В Лондоне все время кто-нибудь не спит. Всегда есть машины, кошки и прохожие на улицах. Проснись в любое время, прижмись лбом к стеклу и обязательно кого-нибудь увидишь.
Я снова забралась в постель, свернулась и обхватила себя руками. Ноги окоченели, и я пыталась втянуть их в рубашку-регби, но они продолжали высовываться. И через несколько минут я опять встала и пошла в ванную. На двери висела грелка. Я вскипятила чайник, приняла две таблетки от головной боли и легла. Немного полежала, обнимая грелку и стараясь уснуть. В голове, словно снежная пурга, кружились мысли и громоздились горы неотложных дел: позвонить по телефонным номерам из списка, встретиться с людьми, чьи фамилии значились в папке, постараться выяснить, где находилась Джо или по крайней мере хоть что-нибудь о ней, и что это за чертовы таблетки, которые следовало принимать наутро после ночи любви. Как бы выяснить, сколько тут замешано мужчин: один или два. И не беременна ли я. Я попыталась вспомнить свою прежнюю жизнь. Она казалась мне словно картина за стеклом. А новая была мрачной, не сулила ничего хорошего и все время куда-то отодвигалась, стоило как следует присмотреться.
Радиатор отопления щелкнул и загудел, и через несколько минут стало не так пронзительно холодно. Сквозь щель в шторах я заметила, что тьма на улице стала рассеиваться. Плохо. Значит, больше я не засну. Так и буду лежать, и страх, словно большая жаба, станет все сильнее давить мне на грудь. Чтобы избавиться от него, необходимо во всем разобраться.
Я приняла ванну — такую горячую, что едва могла терпеть. И вылезла с покрасневшей кожей и сморщенными пальцами. Надела свободные брюки, черную толстовку с капюшоном и носки. Заварила чашку кофе, подогрела для него молоко, сварила яйцо, отрезала кусок затхлого хлеба и обильно намазала маслом. Я собиралась следить за собой. Заставила себя завтракать за столом, макала хлеб в желток и медленно пережевывала между глотками кофе с молоком. Затем вошла в ванную и встала перед зеркалом. Меня до сих пор брала легкая оторопь, когда я смотрела на свое лицо. Смочила волосы, причесалась, чтобы они так не торчали, энергично почистила зубы и при этом не сводила с себя глаз. Никакой косметики и украшений. Готова к действию.
Только-только перевалило за семь. Большинство людей еще, наверное, спали. В такую рань вряд ли купишь комплект для проведения экспресс-теста на беременность. Займусь этим позже. А пока я вернулась к листам бумаги, на которых писала вечером. Пошарила по шкафам в поисках скотча — не нашла, но в ящике с отвертками, бечевкой, плавкими предохранителями и батарейками обнаружила изоляцию и прилепила бумагу к стене — листы были с пробелами, которые я надеялась впоследствии заполнить. Эта процедура доставила мне удовольствие, как протирка грифельной доски и заточка карандашей перед началом настоящей работы.
Я написала фамилии и адреса мужчин, которых планировала сегодня посетить. Они все были хорошо знакомы мне, и, видимо, именно к ним я ездила после того, как ушла из «Джей и Джойнер». С ними я разговаривала по телефону в последние недели работы и встречалась лично. Но то был период суматошной спешки, словно я слишком быстро летела и все сливалось вокруг. Или это амнезия распространялась в прошлое? Где-то в середине располагался эпицентр тьмы, которая к прошлому и будущему постепенно светлела, пока чернота совершенно не исчезала.
Я сверила адреса на дорожной карте и разработала маршрут — к кому первому ехать. Подняла трубку и собралась набирать номер, но сообразила, что лучше объявиться без предупреждения. У меня не было другого преимущества, кроме неожиданности. Затем натянула шерстяную шапочку на глаза, обмотала полосатым шарфом подбородок, выключила свет и раздвинула шторы в спальне, как это было до моего прихода в квартиру.
Вчера выдался длинный день, а ночь получилась слишком короткой, и от этого утро было еще более нервным. В доме отсутствовал черный ход, поэтому пришлось воспользоваться парадным. Но прежде чем открыть дверь, я надела темные очки. Теперь моего лица почти не было видно. Я глубоко вздохнула и вышла на пронизывающий ветер Стало еще холоднее. Мороз дубил кожу, пробирал до самых костей. Под примерзшим стеклоочистителем моей машины все еще белела штрафная квитанция. Но это не имело значения. Я собиралась ехать на городском транспорте.
Магазин Кена Лофтинга был еще не открыт, но, прижав лицо к стеклянной двери, я разглядела в глубине свет. Звонка как будто не было. Я постучала кулаком и стала ждать. Наконец показался силуэт человека. Загорелось электричество, и ко мне, хмурясь от моего нетерпения и тяжело ступая, подошел грузный Кен. Но дверь открыл не сразу, а присматривался ко мне из-за стекла, пока по его лицу я не поняла, что и он меня узнал. И только тогда стал отпирать один за другим запоры и потянул створку. От страха у меня пересохло во рту, но я продолжала улыбаться.
— Эбби?
— Я просто остригла волосы, вот и все. Можно мне перемолвиться с вами словечком?
Кен отступил, но продолжал меня разглядывать, и я почувствовала, что начала смущаться.
— Я надеялся, что мы еще увидимся, — начал он, а я прислушивалась к его произношению. — Я думал о вас.
— Разве вы еще не открылись? — Я нервно обвела глазами магазин. Люстры, бра и всякие другие светильники ярко сияли, но покупателей не было.
— Через пять или десять минут.
— Мы можем поговорить?
Он пропустил меня в магазин. Затворил и запер на замок дверь. От этого звука у меня по спине побежали мурашки.
Кен не просто мог дать любой совет, касающийся электричества. Он был помешан на свете — знал, как он падает, какова глубина освещения и характер контраста. В его магазине в Стоквелле можно было приобрести фантастические норвежские лампы прерывистого света или увлеченно обсуждать с ним направление освещения — что лучше: сверху вниз, снизу вверх или общее верхнее. Кен часами занимался этим. Свет в офисе «Лавины» был настоящим произведением искусства. Каждый кабинет и стол был ярко освещен, но между ними были созданы притененные зоны. Только контраст создает форму и глубину комнаты и возрождает ее к жизни, не уставал повторять Кен. Золотое правило: никогда не устраивать плоского, ослепительного освещения. Директорам «Лавины» нравилось бесконечно осуждать эти темы.
— Почему вы сказали, что надеялись меня видеть?
— Сначала о главном. Хотите чаю?
— С удовольствием.
Кен заварил в своем заваленном коробками и ящиками кабинете чай. Я сидела на стуле, а он на коробке. В его магазине было очень холодно, и я осталась в пальто, хотя хозяин не мерз в рубашке с коротким рукавом.
— Так вы хотели встретиться со мной?
— Печенье? Имбирный орех?
— Все прекрасно. Спасибо.
— Это я вас должен благодарить.
— Но за что?
— Вы спасли меня от потери трех штук баксов.
— Я это сделала?
— Ну да.
— Каким образом?
— Что?
— Извините, Кен, и потерпите меня. Мне необходимо прояснить некоторые вещи.
Его вполне устроило такое туманное объяснение.
— Сказали, что мне недоплатили, и посоветовали добиваться справедливости.
— И вы устроили скандал?
— Естественно.
— Когда я вам сказала об этом, Кен?
— Должно быть, в понедельник утром. Вот так же рано, как сейчас.
— Какой понедельник?
— Кажется, три недели назад.
— Четырнадцатого января?
Он подумал и кивнул:
— Наверное, так.
— И с тех пор мы с вами не встречались?
— Нет. А что, должны были? — По его лицу было видно, что он начинает понимать. — Вам это нужно для отчетности — количество рабочих часов? Я ваш должник. Только скажите, когда мы встречались и сколько времени провели вместе?
— Дело не в этом. Я только хочу разобраться в путанице. Значит, с тех пор я вас ни разу не видела.
Кен немного растерялся.
— Нет. Хотя я очень хотел сказать вам спасибо. — Он подался вперед и положил мне руку на плечо. — Ведь вы ради меня подставили свою голову.
От его прикосновения я вздрогнула.
— Вы уверены? Ничего не путаете? Понедельник четырнадцатое?
— Я помню, вы настолько разозлились, что не могли и секунды усидеть на месте, — рассмеялся он, пожалуй, раскатистее, чем следовало.
— Вам надо скоро открывать магазин, — пробормотала я. — И мне тоже пора. Вы мне очень помогли, Кен.
— Рад слышать. — Он не тронулся с места. Но может быть, только потому, что был таким крупным и медлительным человеком. Кен смотрел на меня дружески, однако у меня закралось сомнение.
— В таком случае, пожалуйста, откройте дверь.
Он поднялся, и мы очень медленно прошли через сияющий магазин. Кен открыл замок, и я оказалась на холодном ветру. На лбу у меня выступили капельки пота, руки дрожали.
— Это я, мистер Кан, сообщила, что вам недоплачивают, — перебила я его.
— Нет, нет, нет! Ничего подобного. Это та, с длинными светлыми волосами. Эбби или что-то в этом роде. А с вами я вообще не знаком.
Неужели он в самом деле меня не узнал? Я сняла черную вязаную шапочку. Выражение его лица не изменилось. Я сдалась и притворилась другим человеком — подругой Эбби.
— Когда вы видели ее в последний раз? — спросила я, стараясь говорить по-деловому.
— В пятницу, одиннадцатого января, — с готовностью ответил он.
— Не бойтесь говорить — больших неприятностей у нее уже не будет.
— Так у нее проблемы? Я так и знал. Я ее предупреждал, а ей как будто было все равно.
— Когда вы виделись в последний раз? — настойчиво повторила я.
Кан пожал плечами и сверкнул на меня глазами. Мне захотелось его обнять.
— Мы с Эбби подруги, — настаивала я. В любой момент он мог меня узнать. И тогда бы решил, что я мошенница, что-то замышляю или по крайней мере ненормальная. — Я на ее стороне.
— Так все говорят, — буркнул Кан.
Я заинтересовалась: что он имел в виду. А он тем временем продолжал:
— Ну хорошо, мы встречались в следующий понедельник. Она оказала мне неоценимую услугу, и я немедленно отправился к своим адвокатам.
— В понедельник, четырнадцатого?
— Да. Если увидите ее, поблагодарите от меня.
— Непременно, и вот еще что, мистер Кан...
— Что?
— Спасибо.
Какое-то время он приглядывался ко мне. Его лицо дрогнуло. Но я тут же отвернулась. Надела очки, шапочку и попрощалась:
— До свидания.
Я вышла из ресторанчика и направилась покупать комплект для анализа на беременность.
А вот Бен Броуди производил вещи. По крайней мере их прототипы. Он конструировал столы и стулья для «Лавины». И специальные ширмы, благодаря которым огромные пространства становились не такими пугающими. Мы ему недоплатили. А с клиентов содрали на полную катушку.
Я не стала стучать. Просто открыла дверь и вошла. Большое помещение делили линии верстаков. Два человека стояли у скелета велосипеда. Из глубин раздавался звук работающего сверла. Мастерская пропахла опилками. И я вспомнила Пиппу, когда она просыпалась, морщила красное личико и начинала орать. Запах был таким же древесно-сладковатым.
— Чем могу служить? — спросили у меня.
— Мистер Броуди?
— Нет. Бен у себя. Работает со счетами. — Мне показали на дверь. — Вам позвать?
— Нет. Я сама.
Когда я открыла дверь, сидящий за столом человек поднял на меня глаза. Шерстяную шапочку я оставила на голове, но очки сняла — в полутемной крохотной комнате я в них почти не видела.
— Слушаю вас, — сказал он и некоторое время, разглядывая меня, строил такую мину, будто сосал лимон. Потом снял очки и положил на стол. У него было тонкое лицо, но я заметила, что его руки большие и сильные. — Слушаю вас, — повторил он.
— Вы, наверное, меня не узнаете. Мы встречались всего пару раз. Меня зовут Эбби Девероу. Я из «Джей и Джойнер».
Бен Броуди безучастно смотрел на меня.
— Я еще не успел вас забыть. Что вам здесь нужно? — Его манеры были почти грубыми.
Я пододвинула стул и уселась напротив него.
— Не хочу отнимать у вас много времени. Стараюсь только разобраться кое в какой путанице в нашей конторе.
— Не понимаю. — Он выглядел явно озадаченным. — В каком вы здесь качестве?
— Проясняю некоторые вопросы. — Он смотрел на меня и ничего не говорил. Я предприняла новую попытку: — Мне неясно, как проходили некоторые мои встречи с клиентами, хотя все это слишком сложно, чтобы понять причины.
— Почему?
— Не спрашивайте. Уверяю вас, вам ни к чему это знать. Хочу только спросить, когда мы встречались в последний раз?
За спиной у Броуди зазвонил телефон, он повернулся в кресле и твердо сказал в трубку:
— Только резина. Да-да, никаких сомнений. — И, крутнувшись в другую сторону, снова заговорил со мной: — Вы приходили сюда три недели назад, чтобы высказать свою озабоченность по поводу проекта «Лавина».
— Спасибо. — У меня по спине побежали мурашки, потому что мне показалось, что я узнала голос. Не тембр — вроде бы промелькнула знакомая интонация. Я вонзила ногти в ладони. — Вы уверены, что я посещала вас именно в тот день?
— Да, — ответил Броуди и, пародируя меня, продолжал: — Все слишком сложно, чтобы понять причины, но это так.
Я вспыхнула и встала. Он тоже поднялся.
— Извините, что отняла у вас время, — официально проговорила я.
— Не проблема. До свидания. Надеюсь, скоро вам станет лучше.
— Лучше?
— Ну да, вы же болели. Разве не так?
С сантехником Мольте Шмидтом я четырнадцатого не встречалась, а разговаривала по телефону. Я ему очень помогла, сказал он.
Да, тот понедельник был особым и насыщенным, подумала я, и вдруг мне пришло в голову, что сегодняшний день в точности воспроизводит прежний, словно я сама с собой играю в «бабушкин след».
Двадцать минут с Мольте доставили мне истинное удовольствие, потому что он был молод, красив — с длинными, перетянутыми в хвостик волосами и сияющими голубыми глазами — и держался дружески. И еще мне понравилось, что он наполовину финн, наполовину немец и говорил с сильным акцентом.
Я словно покинула свой мир и вступила в другое измерение. Теплица была не особенно большой, но передо мной открывалась панорама, словно я обрела способность видеть на мили вперед. Повсюду росли деревья — старые, красивые, с перевитыми стволами и расползающимися в разные стороны корнями. Я наклонилась и осторожно дотронулась до одного из них.
Снова тот же звук: шарканье и поскребывание. Я не могла пошевелиться — вжалась в подушку. Стало трудно дышать. Я вспомнила мешок на голове и кляп во рту. Но затем прогнала эту мысль и заставила себя встать с кровати и подойти к окну. Чуть раздвинула шторы и сквозь морозный узор на стекле выглянула на улицу. От свежевыпавшего снега на улице было светло, я различила темный силуэт под окном. Здоровенная полосатая котяра копошилась в кусту у подъезда и шелестела увядшими листьями. Я чуть не рассмеялась от облегчения. Но тут она подняла голову и посмотрела немигающими зелеными глазами. Меня охватил ужас. Я перевела взгляд на темную, в оранжевых от света фонаря лужицах, улицу. Пусто. Но вот неподалеку загудела мотором машина, загорелись фары, и в их лучах я различила на свежевыпавшем снегу человеческие следы.
Я задернула шторы и отвернулась. Это просто смешно, убеждала я себя. Безумие. В Лондоне все время кто-нибудь не спит. Всегда есть машины, кошки и прохожие на улицах. Проснись в любое время, прижмись лбом к стеклу и обязательно кого-нибудь увидишь.
Я снова забралась в постель, свернулась и обхватила себя руками. Ноги окоченели, и я пыталась втянуть их в рубашку-регби, но они продолжали высовываться. И через несколько минут я опять встала и пошла в ванную. На двери висела грелка. Я вскипятила чайник, приняла две таблетки от головной боли и легла. Немного полежала, обнимая грелку и стараясь уснуть. В голове, словно снежная пурга, кружились мысли и громоздились горы неотложных дел: позвонить по телефонным номерам из списка, встретиться с людьми, чьи фамилии значились в папке, постараться выяснить, где находилась Джо или по крайней мере хоть что-нибудь о ней, и что это за чертовы таблетки, которые следовало принимать наутро после ночи любви. Как бы выяснить, сколько тут замешано мужчин: один или два. И не беременна ли я. Я попыталась вспомнить свою прежнюю жизнь. Она казалась мне словно картина за стеклом. А новая была мрачной, не сулила ничего хорошего и все время куда-то отодвигалась, стоило как следует присмотреться.
Радиатор отопления щелкнул и загудел, и через несколько минут стало не так пронзительно холодно. Сквозь щель в шторах я заметила, что тьма на улице стала рассеиваться. Плохо. Значит, больше я не засну. Так и буду лежать, и страх, словно большая жаба, станет все сильнее давить мне на грудь. Чтобы избавиться от него, необходимо во всем разобраться.
Я приняла ванну — такую горячую, что едва могла терпеть. И вылезла с покрасневшей кожей и сморщенными пальцами. Надела свободные брюки, черную толстовку с капюшоном и носки. Заварила чашку кофе, подогрела для него молоко, сварила яйцо, отрезала кусок затхлого хлеба и обильно намазала маслом. Я собиралась следить за собой. Заставила себя завтракать за столом, макала хлеб в желток и медленно пережевывала между глотками кофе с молоком. Затем вошла в ванную и встала перед зеркалом. Меня до сих пор брала легкая оторопь, когда я смотрела на свое лицо. Смочила волосы, причесалась, чтобы они так не торчали, энергично почистила зубы и при этом не сводила с себя глаз. Никакой косметики и украшений. Готова к действию.
Только-только перевалило за семь. Большинство людей еще, наверное, спали. В такую рань вряд ли купишь комплект для проведения экспресс-теста на беременность. Займусь этим позже. А пока я вернулась к листам бумаги, на которых писала вечером. Пошарила по шкафам в поисках скотча — не нашла, но в ящике с отвертками, бечевкой, плавкими предохранителями и батарейками обнаружила изоляцию и прилепила бумагу к стене — листы были с пробелами, которые я надеялась впоследствии заполнить. Эта процедура доставила мне удовольствие, как протирка грифельной доски и заточка карандашей перед началом настоящей работы.
Я написала фамилии и адреса мужчин, которых планировала сегодня посетить. Они все были хорошо знакомы мне, и, видимо, именно к ним я ездила после того, как ушла из «Джей и Джойнер». С ними я разговаривала по телефону в последние недели работы и встречалась лично. Но то был период суматошной спешки, словно я слишком быстро летела и все сливалось вокруг. Или это амнезия распространялась в прошлое? Где-то в середине располагался эпицентр тьмы, которая к прошлому и будущему постепенно светлела, пока чернота совершенно не исчезала.
Я сверила адреса на дорожной карте и разработала маршрут — к кому первому ехать. Подняла трубку и собралась набирать номер, но сообразила, что лучше объявиться без предупреждения. У меня не было другого преимущества, кроме неожиданности. Затем натянула шерстяную шапочку на глаза, обмотала полосатым шарфом подбородок, выключила свет и раздвинула шторы в спальне, как это было до моего прихода в квартиру.
Вчера выдался длинный день, а ночь получилась слишком короткой, и от этого утро было еще более нервным. В доме отсутствовал черный ход, поэтому пришлось воспользоваться парадным. Но прежде чем открыть дверь, я надела темные очки. Теперь моего лица почти не было видно. Я глубоко вздохнула и вышла на пронизывающий ветер Стало еще холоднее. Мороз дубил кожу, пробирал до самых костей. Под примерзшим стеклоочистителем моей машины все еще белела штрафная квитанция. Но это не имело значения. Я собиралась ехать на городском транспорте.
Магазин Кена Лофтинга был еще не открыт, но, прижав лицо к стеклянной двери, я разглядела в глубине свет. Звонка как будто не было. Я постучала кулаком и стала ждать. Наконец показался силуэт человека. Загорелось электричество, и ко мне, хмурясь от моего нетерпения и тяжело ступая, подошел грузный Кен. Но дверь открыл не сразу, а присматривался ко мне из-за стекла, пока по его лицу я не поняла, что и он меня узнал. И только тогда стал отпирать один за другим запоры и потянул створку. От страха у меня пересохло во рту, но я продолжала улыбаться.
— Эбби?
— Я просто остригла волосы, вот и все. Можно мне перемолвиться с вами словечком?
Кен отступил, но продолжал меня разглядывать, и я почувствовала, что начала смущаться.
— Я надеялся, что мы еще увидимся, — начал он, а я прислушивалась к его произношению. — Я думал о вас.
— Разве вы еще не открылись? — Я нервно обвела глазами магазин. Люстры, бра и всякие другие светильники ярко сияли, но покупателей не было.
— Через пять или десять минут.
— Мы можем поговорить?
Он пропустил меня в магазин. Затворил и запер на замок дверь. От этого звука у меня по спине побежали мурашки.
Кен не просто мог дать любой совет, касающийся электричества. Он был помешан на свете — знал, как он падает, какова глубина освещения и характер контраста. В его магазине в Стоквелле можно было приобрести фантастические норвежские лампы прерывистого света или увлеченно обсуждать с ним направление освещения — что лучше: сверху вниз, снизу вверх или общее верхнее. Кен часами занимался этим. Свет в офисе «Лавины» был настоящим произведением искусства. Каждый кабинет и стол был ярко освещен, но между ними были созданы притененные зоны. Только контраст создает форму и глубину комнаты и возрождает ее к жизни, не уставал повторять Кен. Золотое правило: никогда не устраивать плоского, ослепительного освещения. Директорам «Лавины» нравилось бесконечно осуждать эти темы.
— Почему вы сказали, что надеялись меня видеть?
— Сначала о главном. Хотите чаю?
— С удовольствием.
Кен заварил в своем заваленном коробками и ящиками кабинете чай. Я сидела на стуле, а он на коробке. В его магазине было очень холодно, и я осталась в пальто, хотя хозяин не мерз в рубашке с коротким рукавом.
— Так вы хотели встретиться со мной?
— Печенье? Имбирный орех?
— Все прекрасно. Спасибо.
— Это я вас должен благодарить.
— Но за что?
— Вы спасли меня от потери трех штук баксов.
— Я это сделала?
— Ну да.
— Каким образом?
— Что?
— Извините, Кен, и потерпите меня. Мне необходимо прояснить некоторые вещи.
Его вполне устроило такое туманное объяснение.
— Сказали, что мне недоплатили, и посоветовали добиваться справедливости.
— И вы устроили скандал?
— Естественно.
— Когда я вам сказала об этом, Кен?
— Должно быть, в понедельник утром. Вот так же рано, как сейчас.
— Какой понедельник?
— Кажется, три недели назад.
— Четырнадцатого января?
Он подумал и кивнул:
— Наверное, так.
— И с тех пор мы с вами не встречались?
— Нет. А что, должны были? — По его лицу было видно, что он начинает понимать. — Вам это нужно для отчетности — количество рабочих часов? Я ваш должник. Только скажите, когда мы встречались и сколько времени провели вместе?
— Дело не в этом. Я только хочу разобраться в путанице. Значит, с тех пор я вас ни разу не видела.
Кен немного растерялся.
— Нет. Хотя я очень хотел сказать вам спасибо. — Он подался вперед и положил мне руку на плечо. — Ведь вы ради меня подставили свою голову.
От его прикосновения я вздрогнула.
— Вы уверены? Ничего не путаете? Понедельник четырнадцатое?
— Я помню, вы настолько разозлились, что не могли и секунды усидеть на месте, — рассмеялся он, пожалуй, раскатистее, чем следовало.
— Вам надо скоро открывать магазин, — пробормотала я. — И мне тоже пора. Вы мне очень помогли, Кен.
— Рад слышать. — Он не тронулся с места. Но может быть, только потому, что был таким крупным и медлительным человеком. Кен смотрел на меня дружески, однако у меня закралось сомнение.
— В таком случае, пожалуйста, откройте дверь.
Он поднялся, и мы очень медленно прошли через сияющий магазин. Кен открыл замок, и я оказалась на холодном ветру. На лбу у меня выступили капельки пота, руки дрожали.
* * *
— О нет, только не это! Неужели что-то не работает? Какой идиот не знает, как справиться с системой? — Он только что не тыкал пальцами мне в грудь. — Никогда больше не буду работать на вашу компанию. Я уже всем об этом сказал. Ни за что. Даже если вы встанете передо мной на колени. Овчинка выделки не стоит. Сначала был тот тип, который готов был расплакаться, как только видел меня. Потом блондинка с ракетой в заднице, извините за мой язык. Хотя в итоге она повела себя достойно. Вы наверняка от нее уже избавились. Естественно, ради восстановления справедливости. — Он был худощавым вспыльчивым человеком и понравился мне с первого знакомства.— Это я, мистер Кан, сообщила, что вам недоплачивают, — перебила я его.
— Нет, нет, нет! Ничего подобного. Это та, с длинными светлыми волосами. Эбби или что-то в этом роде. А с вами я вообще не знаком.
Неужели он в самом деле меня не узнал? Я сняла черную вязаную шапочку. Выражение его лица не изменилось. Я сдалась и притворилась другим человеком — подругой Эбби.
— Когда вы видели ее в последний раз? — спросила я, стараясь говорить по-деловому.
— В пятницу, одиннадцатого января, — с готовностью ответил он.
— Не бойтесь говорить — больших неприятностей у нее уже не будет.
— Так у нее проблемы? Я так и знал. Я ее предупреждал, а ей как будто было все равно.
— Когда вы виделись в последний раз? — настойчиво повторила я.
Кан пожал плечами и сверкнул на меня глазами. Мне захотелось его обнять.
— Мы с Эбби подруги, — настаивала я. В любой момент он мог меня узнать. И тогда бы решил, что я мошенница, что-то замышляю или по крайней мере ненормальная. — Я на ее стороне.
— Так все говорят, — буркнул Кан.
Я заинтересовалась: что он имел в виду. А он тем временем продолжал:
— Ну хорошо, мы встречались в следующий понедельник. Она оказала мне неоценимую услугу, и я немедленно отправился к своим адвокатам.
— В понедельник, четырнадцатого?
— Да. Если увидите ее, поблагодарите от меня.
— Непременно, и вот еще что, мистер Кан...
— Что?
— Спасибо.
Какое-то время он приглядывался ко мне. Его лицо дрогнуло. Но я тут же отвернулась. Надела очки, шапочку и попрощалась:
— До свидания.
* * *
Я пообедала в тускло освещенном ресторанчике в Сохо. Меня посадили за столик в углу в самом дальнем конце зала. Я могла разглядеть всех, кто входил, но сама оставалась невидимой. В зале было полно туристов. Со своего места я слышала французскую, испанскую, немецкую речь. Почувствовала счастливую дрожь, сняла пальто, шапочку, шарф, темные очки, заказала спагетти с моллюсками и стакан красного вина. Я провела в ресторане почти час, прислушиваясь к обрывкам разговоров и вдыхая аромат сигарет, кофе, томатного соуса и приправ. Я выпила капуччино и съела ломтик лимонного пирога. Пальцы на ногах наконец оттаяли, а голова перестала болеть. Получилось, думала я. Если сумею понять, что со мной приключилось, и заставлю поверить в это других, если снова почувствую себя в безопасности, то опять обрету способность вот так сидеть среди людей и радоваться жизни. Потягивать кофе, есть какой-нибудь пирог, ощущать тепло, уверенность и счастье. Я успела позабыть о таких чувствах.Я вышла из ресторанчика и направилась покупать комплект для анализа на беременность.
* * *
Я так и не вспомнила, чтобы встречалась с Беном Броуди, хотя однажды была в его мастерской в Хайбери. И теперь направлялась туда сквозь сыпавшуюся с неба мелкую ледяную крупу. Я чувствовала, как снова краснеет мой нос — единственная часть тела, которая выставлялась наружу. Мастерская располагалась в переулке, который шел от главной улицы. А имя хозяина красовалось на двери: «Бен Броуди. Дизайнер промышленных товаров». «Интересно, как люди получают такую профессию?» — подумала я. И тут же смутилась. Господи, а как становятся консультантами по организации рабочего места? Меня поразило, какую нелепую работу я выполняла. Если бы не это, я могла бы быть садовником, пекарем, плотником, то есть реально производить вещи. Вот только руки у меня никудышные.А вот Бен Броуди производил вещи. По крайней мере их прототипы. Он конструировал столы и стулья для «Лавины». И специальные ширмы, благодаря которым огромные пространства становились не такими пугающими. Мы ему недоплатили. А с клиентов содрали на полную катушку.
Я не стала стучать. Просто открыла дверь и вошла. Большое помещение делили линии верстаков. Два человека стояли у скелета велосипеда. Из глубин раздавался звук работающего сверла. Мастерская пропахла опилками. И я вспомнила Пиппу, когда она просыпалась, морщила красное личико и начинала орать. Запах был таким же древесно-сладковатым.
— Чем могу служить? — спросили у меня.
— Мистер Броуди?
— Нет. Бен у себя. Работает со счетами. — Мне показали на дверь. — Вам позвать?
— Нет. Я сама.
Когда я открыла дверь, сидящий за столом человек поднял на меня глаза. Шерстяную шапочку я оставила на голове, но очки сняла — в полутемной крохотной комнате я в них почти не видела.
— Слушаю вас, — сказал он и некоторое время, разглядывая меня, строил такую мину, будто сосал лимон. Потом снял очки и положил на стол. У него было тонкое лицо, но я заметила, что его руки большие и сильные. — Слушаю вас, — повторил он.
— Вы, наверное, меня не узнаете. Мы встречались всего пару раз. Меня зовут Эбби Девероу. Я из «Джей и Джойнер».
Бен Броуди безучастно смотрел на меня.
— Я еще не успел вас забыть. Что вам здесь нужно? — Его манеры были почти грубыми.
Я пододвинула стул и уселась напротив него.
— Не хочу отнимать у вас много времени. Стараюсь только разобраться кое в какой путанице в нашей конторе.
— Не понимаю. — Он выглядел явно озадаченным. — В каком вы здесь качестве?
— Проясняю некоторые вопросы. — Он смотрел на меня и ничего не говорил. Я предприняла новую попытку: — Мне неясно, как проходили некоторые мои встречи с клиентами, хотя все это слишком сложно, чтобы понять причины.
— Почему?
— Не спрашивайте. Уверяю вас, вам ни к чему это знать. Хочу только спросить, когда мы встречались в последний раз?
За спиной у Броуди зазвонил телефон, он повернулся в кресле и твердо сказал в трубку:
— Только резина. Да-да, никаких сомнений. — И, крутнувшись в другую сторону, снова заговорил со мной: — Вы приходили сюда три недели назад, чтобы высказать свою озабоченность по поводу проекта «Лавина».
— Спасибо. — У меня по спине побежали мурашки, потому что мне показалось, что я узнала голос. Не тембр — вроде бы промелькнула знакомая интонация. Я вонзила ногти в ладони. — Вы уверены, что я посещала вас именно в тот день?
— Да, — ответил Броуди и, пародируя меня, продолжал: — Все слишком сложно, чтобы понять причины, но это так.
Я вспыхнула и встала. Он тоже поднялся.
— Извините, что отняла у вас время, — официально проговорила я.
— Не проблема. До свидания. Надеюсь, скоро вам станет лучше.
— Лучше?
— Ну да, вы же болели. Разве не так?
* * *
— Уже поправилась, — поспешно ответила я и вышла.С сантехником Мольте Шмидтом я четырнадцатого не встречалась, а разговаривала по телефону. Я ему очень помогла, сказал он.
Да, тот понедельник был особым и насыщенным, подумала я, и вдруг мне пришло в голову, что сегодняшний день в точности воспроизводит прежний, словно я сама с собой играю в «бабушкин след».
Двадцать минут с Мольте доставили мне истинное удовольствие, потому что он был молод, красив — с длинными, перетянутыми в хвостик волосами и сияющими голубыми глазами — и держался дружески. И еще мне понравилось, что он наполовину финн, наполовину немец и говорил с сильным акцентом.
* * *
Сгущались сумерки, был конец дня. Мелкая крупа превратилась в плюющийся снег, который валил с посеревших небес. В оранжерее горели все лампы, и когда я вошла туда, то почувствовала запах смолы и услышала звук текущей воды. Где-то посвистывал ветер.Я словно покинула свой мир и вступила в другое измерение. Теплица была не особенно большой, но передо мной открывалась панорама, словно я обрела способность видеть на мили вперед. Повсюду росли деревья — старые, красивые, с перевитыми стволами и расползающимися в разные стороны корнями. Я наклонилась и осторожно дотронулась до одного из них.