Френч Никки. Убей меня нежно

   — Вот это?
   — Угу.
   — Где же туалет?
   — Там. — Он показал за дверь, где виднелось покрытое снегом пространство.
   — Ах. — Я села на жесткую кровать. — Как уютно.
   — Подожди минутку.
   В углу стояли несколько больших ящиков с дровами и сучьями. Он пододвинул один из них к очагу и начал откалывать щепки от небольших поленьев, строя из них шалашик над несколькими смятыми кусками газеты. Затем разместил поверх сучья покрупнее, чиркнул спичкой и поджег бумагу. Огонь немедленно принялся лизать дрова. Сначала пламя было ярким, но не давало тепла, однако вскоре оно стало достаточно жарким, чтобы заставить меня подумать о том, чтобы снять куртку и перчатки. Хижина была небольшой по размерам и с хорошей герметизацией: через полчаса или около того она прогрелась.
   Адам отстегнул от нижней части рюкзака маленькую газовую плитку, развернул ее, зажег. Он наполнил водой из емкости помятый медный чайник и поставил на огонь. Он также вытряхнул из рюкзака два спальных мешка, расстегнул их так, что они превратились в два пуховых одеяла, и расстелил перед очагом.
   — Садись, — пригласил он. Я сняла куртку и присоединилась к нему у огня. Со дна рюкзака он достал бутылку виски, затем длинную палку салями и один из тех хитрых перочинных ножей, которые могут служить отвертками, открывалками для бутылок и компасами. Я смотрела, как он нарезает салями большими кусками и укладывает на промасленную бумагу. Он свинтил с бутылки пробку и протянул ее мне.
   — Класс, — сказала я.
   Я отпила виски и взяла пару кусков салями. Было примерно семь часов вечера, стояла мертвая тишина. Никогда в жизни я не знала тишины, подобной этой, такой глубокой и абсолютной. За незанавешенным окном разливалась чернильная темнота, если не считать булавочных головок подмигивающих звезд. Мне захотелось пописать. Я встала и прошла к двери. Когда я открыла ее, морозный ветер буквально ударил меня, словно взрывная волна. Я закрыла дверь за собой и пошла в ночь. Меня заставило поежиться ощущение того, что мы совершенно одни — и что теперь мы всегда будем одни. Я услышала, как Адам вышел из хижины и закрыл дверь. Почувствовала его руки, обнявшие меня сзади и прижавшие к большому теплому телу.
   — Ты опять замерзнешь, — сказал он.
   — Не знаю, нравится ли мне все это.
   — Пойдем внутрь, любовь моя.

* * *

   Мы выпили еще виски и смотрели на пляску языков огня в очаге. Адам подбросил еще несколько поленьев. Теперь было довольно жарко, в маленькой комнатке чудесно Пахло сгорающими дровами. Долгое время мы молчали и не прикасались друг к другу. Когда наконец он положил руку мне на предплечье, у меня будто вспыхнула кожа. Мы разделись отдельно, наблюдая друг за другом. Голые, сели, скрестив ноги, друг против друга, и наши взгляды встретились. Я ощущала странную робость. Он поднял мою руку с новеньким золотым колечком на безымянном пальце, поднес к губам и поцеловал.
   — Ты веришь мне? — спросил он.
   — Да. Или: нет, нет, нет.
   Он передал мне бутылку с виски, и я сделала глоток, чувствуя, как внутри растекается жидкий огонь.
   — Я хочу сделать с тобой нечто, чего никто раньше никогда не делал.
   Я не ответила. Мне казалось, что это какой-то сон. Кошмар. Мы целовались, но очень нежно. Он провел пальцами по моей груди, затем по животу. Я гладила его по спине. Мы очень осторожно обнимали друг друга. С одной стороны моему телу было слишком жарко от огня, с другой ощущался холод. Он сказал, чтобы я легла на спину, и я повиновалась. Должно быть, я выпила слишком много виски и съела слишком мало салями. Мне казалось, что меня подвесили над пропастью где-то в холодной-холодной тьме. Я закрыла глаза, но он повернул мою голову к себе и сказал:
   — Смотри на меня.
   На его лице лежали тени; я была в состоянии различать лишь отдельные части его тела. Все начиналось так нежно и лишь постепенно вылилось в жестокость; мало-помалу переросло в боль. Я вспомнила Лили и ее искромсанную спину. Внутренним взглядом я видела Адама высоко в его горах, среди ужаса и смерти. Как я очутилась здесь, в этой жуткой тишине? Почему я позволяю ему проделывать это со мной и кем стану после того, как позволю ему это? Я снова зажмурила глаза, и на этот раз он не стал требовать, чтобы я их открыла. Он положил руки мне на шею и сказал:
   — Теперь не двигайся, не бойся.
   Потом начал ее сдавливать. Я хотела сказать, чтобы он прекратил, но почему-то не сказала, не смогла. Я лежала на спальных мешках у огня, в темноте, а он давил меня сверху. Я сомкнула веки, руки безвольно лежали вдоль тела: это был мой ему свадебный подарок, мое доверие. Отсвет огня плясал на моем лице, мое тело корчилось под ним, словно я полностью утратила контроль над собой. Я чувствовала, как кровь с ревом циркулировала по моему телу; сердце бешено колотилось; в голове гудело. Это уже не было ни удовольствием, ни болью. Я находилась не здесь, а где-то в совсем другом мире, где исчезали все границы. О Господи. Он должен сейчас остановиться. Должен остановиться. Темнота наплывала из-за ярких линий чистого восприятия.
   — Все хорошо, Элис. — Он звал меня назад. Его большие пальцы убрались с моего горла. Он наклонился и поцеловал мне шею.
   Я открыла глаза. Я чувствовала себя больной, усталой, печальной и побежденной. Он посадил меня, прижал к себе. Волна тошноты отхлынула, но горло сильно болело и хотелось плакать. Еще хотелось домой. Он взял бутылку виски, сделал глоток, потом поднес ее к моим губам и стал потихоньку, как маленькой, вливать жидкость в меня. Я снова упала на спальные мешки, он укрыл меня. Я какое-то время лежала, глядя на огонь, а он сидел рядом и перебирал мои волосы. Пока Адам подкармливал огонь, я незаметно погрузилась в сон.
   В какой-то момент ночью я проснулась, он лежал возле меня, теплый и сильный. Человек, от которого я теперь зависела. Огонь погас, хотя угли еще мерцали. Левая рука, которая высунулась из-под спального мешка, совсем замерзла.

Глава 17

   — Нет, — сказал Адам и тяжело опустил кулак на крышку стола, отчего стаканы подпрыгнули и зазвенели. Все, кто находился в пабе, оглянулись. Адам, казалось, этого не заметил; он утратил всякое представление о том, что моя мать называла общественными приличиями. — Не желаю давать интервью никакой дерьмовой журналистке.
   — Послушай, Адам, — успокаивающе начал Клаус. — Я понимаю, что ты...
   — Я не хочу говорить о том, что произошло там, на склоне. Это в прошлом, кончено, этого больше нет. У меня нет никакого желания вновь проходить через это гребаное месиво даже для того, чтобы помочь тебе продать эту твою книгу. — Он повернулся ко мне: — Скажи ему.
   Я пожала плечами, глядя на Клауса:
   — Он не хочет этого, Клаус.
   Адам взял мою руку, прижал ее к своему лицу и закрыл глаза.
   — Если ты дашь всего одно, то...
   — Он не хочет, Клаус, — повторила я. — Неужели ты не способен услышать, что тебе говорят?
   — О'кей, о'кей. — Он поднял руки, показывая, что сдается. — Как бы там ни было, у меня для вас обоих свадебный подарок. — Он наклонился и достал из холщовой сумки у своих ног бутылку шампанского. — Я, э-э, желаю вам удачи и большого счастья. Выпейте это как-нибудь в кровати.
   Я поцеловала его в щеку. Адам выдавил смешок и сел на свой стул.
   — Хорошо, ты выиграл, одно интервью. — Он встал и протянул мне руку.
   — Уже уходите? Дэниел сказал, что может появиться позже...
   — Мы собираемся выпить в кровати это шампанское. — Я тоже встала. — Оно не может долго ждать.

* * *

   Когда я на следующий день возвратилась с работы, журналистка уже была у нас. Она сидела напротив Адама, их колени почти соприкасались, а на столе стоял включенный магнитофон. У нее на коленях лежал блокнот, но она ничего не записывала. Вместо этого изучающе смотрела на Адама и кивала головой в такт его словам.
   — Не обращайте на меня внимания, — сказала я, когда она начала вставать. — Налью себе чашку чаю и исчезну. Не хотите выпить? — Я сняла пальто и перчатки.
   — Виски, — сказал Адам. — Это Джоанна из «Партиси-пант». А это Элис. — Он взял меня за руку и притянул к себе. — Моя жена.
   — Рада познакомиться, Элис, — сказала Джоанна. — Ни в одной статье не говорится, что вы поженились.
   Проницательные глаза пристально взглянули на меня из-за тяжелой оправы.
   — Никто об этом не знает, — сказал Адам.
   — Вы тоже занимаетесь альпинизмом? — спросила Джоанна.
   Я засмеялась:
   — Вовсе нет. Я не взбираюсь даже по ступеням, когда есть лифт.
   — Наверное, странное ощущение, когда ждешь внизу, — продолжала она. — Тревожишься за него.
   — Мне пока не приходилось ждать, — беспечно заявила я, выходя, чтобы поставить чайник. — К тому же у меня есть своя собственная жизнь, — добавила я, удивившись тому, что сейчас это стало ложью.
   Я снова подумала о нашем медовом месяце длиной в один уик-энд в Лэйк-дистрикт. То, что произошло между нами в той хижине — его жестокость по отношению ко мне с моего разрешения, — все еще беспокоило меня. Я пыталась слишком много не думать об этом; это стало сумеречной зоной моего сознания. Я отдалась в его руки и в течение нескольких секунд, когда лежала под ним, думала, что он убьет меня, и все-таки не сопротивлялась. Часть меня была поражена ужасом, другая — возбуждена.
   Когда я стояла у чайника, одним ухом слушая интервью, то заметила свернутый клочок бумаги с жирными черными буквами. Я развернула его, заранее зная, чего ожидать. «Я НЕ ДАМ ТЕБЕ ПОКОЯ», — было написано на листке. При виде этих букв у меня по телу забегали мурашки. Я не понимала, почему мы уже давно не обратились в полицию. Было похоже, что мы заставили себя привыкнуть к этому, словно угрозы представлялись грозовыми тучами, которые мы принимали как неизбежное. Я подняла глаза и увидела, что Адам наблюдает за мной, поэтому улыбнулась, порвала записку на мелкие клочки и пренебрежительно бросила их в корзину для мусора. Он с одобрением слегка кивнул мне и снова переключился на Джоанну.
   — Вы рассказывали о последних нескольких часах, — снова насела на Адама Джоанна. — У вас было какое-нибудь предчувствие катастрофы?
   — Если вы имеете в виду, думал ли я, что все те люди погибнут там, наверху, то нет, конечно, нет.
   — В какой момент вы поняли, что все идет не так, как надо?
   — Когда все пошло не так, как надо. Элис, не подашь мне виски?
   Джоанна заглянула в свой блокнот и сделала еще попытку:
   — А что насчет закрепленных маршрутных шнуров? Как я понимаю, Грег Маклафлин и другие руководители экспедиции проложили шнуры разных цветов, которые вели по хребту к вершине. Но в какой-то момент последний отрезок шнура оказался отвязанным, что, видимо, и сбило альпинистов с пути.
   Адам долгим взглядом смотрел на нее. Я принесла ему большую порцию виски.
   — Не хотите немного, Джоанна? — спросила я. Она покачала головой и стала ждать ответа Адама. Я плеснула себе виски на дно стакана и выпила одним глотком.
   — Как, по-вашему, это случилось?
   — Откуда, черт возьми, мне знать? — наконец бросил он. — Было дьявольски холодно. Налетела буря. Все были не в себе. Ничто не работало, и никто. Я не знаю, что случилось со шнуром, остальные тоже. Теперь вам хотелось бы кого-то обвинить, не так ли? — Он выплюнул часть виски обратно в стакан. — Вы хотите написать красивый лаконичный рассказ о том, как такой-то повел группу людей к смерти. Так вот, леди, там, в смертельной зоне, так не бывает. Там нет ни героев, ни злодеев. Мы просто люди, которые ползут по горе в то время, как клеточки их мозга осыпаются одна за другой.
   — В книге утверждается, что вы — герой, — возразила Джоанна, которую совершенно не смутила его вспышка. Адам промолчал. — И еще, — продолжала она осторожно, — там есть некий намек на то, что руководитель экспедиции должен нести некоторую ответственность. Грег.
   — Можешь принести еще, Элис? — Адам протянул мне свой стакан. Беря стакан, я наклонилась и поцеловала его. Я раздумывала, в какой момент мне следует попросить Джоанну уйти.
   — Как я понимаю, Грег сейчас в плохом состоянии. Что это, чувство вины, как вы думаете?
   И опять Адам промолчал. Он на мгновение закрыл глаза и откинул голову. Он выглядел очень уставшим.
   Она предприняла очередную попытку:
   — Вы не считаете, что все путешествие было ненужным риском?
   — Это очевидно. Погибли люди.
   — Вы не жалеете о том, что из гор пытаются сделать бизнес?
   — Жалею.
   — И тем не менее участвуете в этом.
   — Да.
   — Одна из погибших, — сказала Джоанна, — была вам очень близка. Ваша бывшая девушка, помнится.
   Он кивнул.
   — На вас, видимо, ужасно подействовало то, что вы не сумели спасти ее?
   Я передала Адаму вторую порцию виски, и он обнял меня за талию, когда я наклонилась к нему.
   — Не уходи, — произнес он так, словно имел в виду наши отношения в целом. Я присела на подлокотник его кресла и положила руку на его спутанные волосы. Он некоторое время оценивающе смотрел на Джоанну. — О чем, черт побери, вы думаете? — наконец спросил он. И вскочил с кресла. — Мне кажется, с вас довольно, а вам не кажется?
   Джоанна даже не пошевелилась, лишь проверила, работает ли магнитофон.
   — Вам удалось это преодолеть? — настаивала она. Я потянулась и выключила магнитофон, а она взглянула на меня.
   Наши глаза встретились, и она кивнула — одобрительно, как мне показалось.
   — Преодолеть. — Его голос дрогнул. Потом он заговорил совершенно другим тоном. — Хотите, я раскрою вам мою тайну, Джоанна?
   — Буду рада.
   Я могла поклясться, что так оно и было.
   — У меня теперь есть Элис, — заявил он. — Элис меня спасет. — Он издал довольно скрипучий смешок.
   Теперь уже встала Джоанна.
   — Последний вопрос, — сказала она, надевая пальто. — Вы продолжите ходить в горы?
   — Да.
   — Почему?
   — Потому что я альпинист. Вот кто я. — Его язык немного заплетался. — Я люблю Элис и лазаю по горам. — Он прижался ко мне. — Вот в чем я вижу благодать.

* * *

   — Я беременна, — сказала Полин. Мы гуляли в Сент-Джеймс-парке под руку, но по-прежнему ощущали некоторую неловкость. Это была ее идея встретиться, а мне этого не очень хотелось. Вся моя прежняя жизнь казалась далекой, почти нереальной, словно тогда это был кто-то другой, а не я. В той жизни я любила Полин и зависела от нее; в этой жизни места такой крепкой дружбе уже не было. Идя в то морозное субботнее мартовское утро на встречу с Полин, я поняла, что отложила нашу дружбу до какого-нибудь дождливого дня. Я решила, что смогу к ней вернуться, но не сейчас. Мы гуляли по парку, пока не стало смеркаться, осмотрительно избегая тем, по которым раньше мы могли говорить друг с другом в большей или меньшей степени откровенно.
   — Как Джейк? — спросила я, а она, слегка поморщившись, ответила, что хорошо.
   — Как твоя новая жизнь? — задала она вопрос без особого интереса, а я не стала особенно распространяться.
   А теперь я остановилась и положила руки на ее худенькие плечи.
   — Прекрасная новость, — сказала я. — Давно?
   — Восемь или девять недель. Достаточно, чтобы начало постоянно тошнить.
   — Я очень за тебя рада, Полин. Спасибо, что поделилась со мной.
   — Как же не поделиться, — официальным тоном ответила она. — Ты моя подруга.
   Мы вышли на улицу.
   — Мне туда, — сказала я. — Неподалеку отсюда встречаюсь с Адамом.
   Мы с облегчением расцеловались, и я свернула в неосвещенный переулок. Как только я вошла в него, передо мной возник высокий молодой человек и, прежде чем я успела осознать, что у него мертвенно-бледное лицо и ярко-рыжая копна волос, сорвал у меня с плеча сумочку.
   — Ой! — вскрикнула я и кинулась за ним. Я вцепилась в сумочку, хотя в ней почти ничего не было, и потянула на себя. Он резко повернулся ко мне лицом. На левой щеке у него виднелась татуировка в виде паутины, а горло пересекала линия с надписью «Режь здесь». Я ударила ногой ему по голени, промахнулась и ударила снова. Вот так, это, должно быть, больно.
   — Пусти, сука, — зарычал он. Ручки сумки впились мне в ладонь, потом выскользнули у меня из руки. — Глупая гребаная сука. — Он размахнулся и ударил меня по лицу. Я попятилась и схватилась за щеку. У меня по шее струилась кровь. Его рот был открыт, и я увидела толстый фиолетовый язык. Он снова замахнулся. Боже, сумасшедший! Помнится, я подумала, что он, возможно, человек, который присылал записки с угрозами, наш преследователь. Потом я зажмурила глаза: пусть все скорее закончится. Удара не последовало.
   Я открыла их опять и увидела, словно во сне, что у него в руке нож. Он был направлен не на меня — на Адама. Потом я увидела, как Адам опустил свой кулак на лицо нападавшего. Тот закричал от боли и выронил нож. Адам снова ударил, удар пришелся на шею мужчины. Что-то хрустнуло. Потом нанес удар в живот. Татуированный попятился; его левый глаз был весь в крови. Я увидела лицо Адама: оно окаменело, на нем не было никакого выражения. Он еще раз ударил вора и отошел, дав мужчине упасть на землю. Тот улегся у моих ног, скуля, схватившись за живот.
   — Прекрати! — выдохнула я. Собралась небольшая кучка зевак. Тут была и Полин; ее рот округлился от ужаса.
   Адам пнул его ногой в живот.
   — Адам. — Я вцепилась в его руку. — Ради Бога, остановись, ну пожалуйста. Довольно.
   Адам посмотрел на корчившееся на мостовой тело.
   — Элис хочет, чтобы я остановился, — сказал он. — Только поэтому я не буду продолжать. Иначе убил бы за то, что ты осмелился к ней прикоснуться. — Он поднял с земли мою сумочку, потом повернулся ко мне и взял мое лицо в свои ладони. — У тебя кровь, — заметил он. И слизнул часть крови с моего лица. — Дорогая Элис, из-за него у тебя течет кровь.
   Я, как в тумане, видела, как собираются люди, как они разговаривают, спрашивают друг у друга, что случилось. Адам обнимал меня.
   — Сильно болит? С тобой все в порядке? Взгляни на свое прекрасное лицо.
   — Да. Да. Я не знаю. Думаю, да. С ним все в порядке? Что он?..
   Я перевела взгляд на человека, лежавшего на земле. Тот шевелился, но едва-едва. Адам не обращал на него никакого внимания. Он вынул из кармана носовой платок, послюнил и стал вытирать ссадину у меня на щеке. Неподалеку от нас взвыла сирена, и за плечом Адама я увидела полицейскую машину, за которой следовала «скорая».
   — Прекрасная работа, приятель. — Здоровенный мужчина в длинном плаще подошел и пожал Адаму руку. — Уберите этого. — Я глядела на них, пораженная, а они пожимали друг другу руки. Это был какой-то кошмар, фарс.
   — Элис, с тобой все в порядке? — Это была Полин.
   — Да.
   Полицейские уже были вокруг. Подъехала машина. Произошел один из тех инцидентов, на которые они должны реагировать. Полицейские наклонились над лежащим, подняли его на ноги и куда-то повели.
   Адам снял с себя куртку и набросил мне на плечи. Пригладил мне волосы.
   — Пойду поищу такси, — сказал он. — Полиция может подождать. Оставайся на месте. — Он повернулся к Полин. — Присмотрите за ней. — И убежал.
   — Он мог его убить, — сказала я Полин.
   Та странно посмотрела на меня.
   — Он и вправду обожает тебя, да? — спросила она.
   — Но если бы он...
   — Он спас тебя, Элис.

* * *

   На следующий день журналистка Джоанна снова позвонила. Она прочла о драке в вечерней газете, и это событие должно было повернуть интервью другой стороной, совершенно другой. Она просто хотела, чтобы мы оба прокомментировали его.
   — Отвали, — нежно пробурчал Адам и передал трубку мне.
   — Каково чувствовать себя, — спросила она меня, — замужем за мужчиной такого типа, как Адам?
   — Какого такого типа?
   — Ну, героя, — сказала она.
   — Прекрасно, — ответила я, однако знала совершенно точно, каково это.

* * *

   Мы лежали в полутьме рядом друг с другом. Щеку саднило. Сердце у меня бешено колотилось. Неужели я так и не привыкну к нему?
   — Отчего ты боишься?
   — Прикоснись ко мне, пожалуйста.
   Оранжевый свет уличных фонарей проникал в спальню сквозь тонкие шторы. Мне было видно его лицо, его красивое лицо. Я хотела, чтобы он обнял меня так крепко, чтобы я растворилась в нем.
   — Сначала скажи, чего ты боишься.
   — Боюсь потерять тебя. Ну же, положи руку вот сюда.
   — Перевернись, вот так. Все будет хорошо. Я никогда не покину тебя, а ты меня. Не закрывай глаза. Смотри.
   Позднее мы почувствовали голод, так как в тот вечер ничего не ели. Я соскользнула с высокой кровати на холодный пол и надела рубашку Адама. В холодильнике нашлось немного пармской ветчины, горстка залежавшихся грибов и кусок твердого сыра. Я покормила Шерпу, который выписывал восьмерки вокруг моих голых ног, а потом приготовила нам огромный сандвич на тонком, слегка зачерствевшем итальянском хлебе. В маленьком ящике у двери — вообще-то он предназначался для бакалеи, но мы использовали его не по назначению — нашлась бутылка красного вина, которую я открыла. Мы поели в постели, расположившись на подушках и засыпав все вокруг крошками.
   — Дело в том, — сказала я с полным ртом, — что я не привыкла к тому, что люди ведут себя таким образом.
   — Каким образом?
   — Избивают кого-то из-за меня.
   — Но он тебя ударил.
   — Я думала, ты хочешь его убить.
   Он налил мне еще стакан вина.
   — Я разозлился.
   — Не говори. У него был нож, Адам, разве ты этого не видел?
   — Нет. — Он нахмурился. — Ты предпочла бы, чтобы я был из тех, кто вежливо просит прекратить? Или бежит за полицией?
   — Нет. Да. Не знаю...
   Я вздохнула и откинулась на подушки, вялая после занятий любовью и вина.
   — Скажешь мне что-то?
   — Может быть.
   — Там, в горах, что-то случилось?.. Я имею в виду, ты покрываешь кого-то?
   Адам, похоже, не удивился моему вопросу и не разозлился. Он даже не взглянул на меня.
   — Конечно, покрываю, — сказал он.
   — Когда-нибудь расскажешь об этом?
   — Это никому не нужно знать, — ответил он.

Глава 18

   Несколько дней спустя я спустилась, чтобы взять почту, и обнаружила еще один коричневый конверт. На нем не было штемпеля, зато красовалась надпись: «Для миссис Адам Таллис».
   Я тут же открыла его, прямо в общем коридоре, чувствуя, как циновка у дверей покалывает ноги. Бумага была та же и почерк тот же, правда, немного мельче, так как текст был длиннее:
   ПОЗДРАВЛЕНИЯ СО СВАДЬБОЙ, МИССИС ТАЛЛИС. НЕ ЗАБЫВАЙ ОГЛЯДЫВАТЬСЯ.
   P.S. ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ПОДАЕШЬ СВОЕМУ МУЖУ ЧАЙ В ПОСТЕЛЬ?
   Я отнесла записку Адаму и положила на кровать прямо у его лица. Он прочел с мрачным выражением.
   — Наш корреспондент не знает, что я оставила девичью фамилию, — заметила я, стараясь говорить беззаботно.
   — Зато знает, что я лежу в постели, — сказал Адам.
   — Что это значит? Чай?
   Я прошла на кухню и открыла буфет. Там было всего две упаковки чая в пакетиках — кенийского для Адама и лапсан сучунг в яркой упаковке для меня. Я выложила их на стол.
   Внешне пакеты выглядели вполне нормально. Я заметила, что Адам встал у меня за спиной.
   — Почему я должна подавать тебе чай в постель, Адам? Может, это как-то связано с кроватью? Сахар?
   Адам открыл холодильник. Там на дверце стояли две бутылки молока, одна наполовину пустая, вторая непочатая. Он вынул обе. Я заглянула в шкафчик под раковиной и обнаружила там большой красный пластиковый таз. Взяла у Адама бутылки.
   — Что ты делаешь? — спросил он.
   Я вылила в таз первую бутылку.
   — Похоже на молоко, — сказала я. Потом открыла вторую бутылку и начала выливать жидкость из нее.
   — Это... о Боже.
   В молоке были какие-то маленькие темные крошки, они постепенно всплывали на поверхность. Насекомые, мухи, пауки, их было много. Я аккуратно поставила бутылки на пол и вылила содержимое таза в раковину. Мне пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы меня не вырвало. Сначала я испугалась, потом разозлилась.
   — Здесь кто-то был! — крикнула я. — Они, черт их побери, были в этой квартире.
   — Г-м-м? — с отсутствующим видом произнес Адам, словно думая о чем-то совершенно другом.
   — Кто-то проник сюда.
   — Нет, здесь никого не было. Это молоко. Они поставили бутылку на лестницу после того, как оно было доставлено.
   — Что нам делать? — спросила я.
   — Миссис Таллис, — задумчиво сказал Адам. — Это нацелено против тебя. Будем звонить в полицию?
   — Нет, — громко ответила я. — Пока не будем.

* * *

   Я поймала его, когда он вышел из подъезда с кейсом в руке.
   — Зачем ты так поступаешь со мной? Зачем?
   Он отшатнулся от меня как от ненормальной.
   — Какого черта?..
   — Не подсовывай мне это дерьмо, Джейк! Теперь я знаю, что это ты. Я долго обманывала себя, что это кто-то другой, но при этом знала, что это твоя работа. Кому еще знать, что я боюсь всяких насекомых?
   — Элис. — Он попытался положить руку мне на плечо, но я стряхнула ее. — Успокойся, люди подумают, что ты спятила.
   — Просто скажи, какого черта ты подложил этих вонючих пауков мне в молоко. Это месть?
   — Теперь уже я думаю, что ты спятила.
   — Ну, давай рассказывай. Что ты еще приберег для меня в рукаве? Хочешь потихоньку свести меня с ума?
   Он взглянул на меня, и от этого окаменевшего взгляда я почувствовала дурноту.
   — Если тебя интересует мое мнение, — веско произнес он, — у тебя уже поехала крыша. — И, резко развернувшись на каблуках, зашагал по улице прочь от меня.