Фрэнсис Дик. На полголовы впереди

   — Медведи? — воскликнул я. Он сиял:
   — Медведи-гризли, а? Скалистые горы — это вам не какой-нибудь тихий скверик. Здесь места дикие. И медведи здесь дикие. Им загрызть человека раз плюнуть. — Он склонил голову набок. — Или можно сбросить кого-нибудь в туннеле Коннот. Восемь километров тоннеля без всякого освещения. Там живет особая разновидность слепых мышей — они питаются зерном, которое высыпается из хлебных вагонов.
   — Веселенькое место, — сказал я.
   — Под полом вашего вагона-ресторана есть ящик для хранения вина, продолжал он, все больше увлекаясь. — В этом рейсе было решено им не пользоваться, чтобы не беспокоить пассажиров, когда нужно будет его открывать.
   Просторный ящик, там вполне можно спрятать труп.
   Я понял, что его воображение способно рисовать куда более мрачные картины, чем мое.
   — Если в ящике для вина спрятать труп, — вежливо сказал я, — это действительно может побеспокоить пассажиров.
   Он рассмеялся:
   — А что, если засунуть туда кого-нибудь живым и связанным, чтобы он там корчился в агонии?
   — Но он будет кричать во все горло.
   — Заткнуть ему рот кляпом.
   — Если мы кого-нибудь недосчитаемся, будем искать его там, — пообещал я и встал, собираясь идти. — А где этот мост через Стони-Крик? — спросил я, остановившись в дверях. — Где это — «за перевалом Роджера»?
   Его прищуренные глаза весело сверкнули.
   — Километрах в ста шестидесяти после Лейк-Луиз. Высоко в горах. Но можете не беспокоиться, а? Мы проедем его днем, когда будет светло.

Глава 13

   Наутро все оказались живы, хотя за завтраком кое-кто заметно страдал от похмелья. Пейзаж за окнами резко изменился: бесконечные скалы, озера и хвойные леса уступили место необозримым просторам холмистых прерий, уже не желтеющих спелыми хлебами, которые давно убрали, а зеленовато-серых и погруженных в глубокий покой в ожидании зимы.
   Во время завтрака мы ненадолго остановились в городке Медисин-Хэт, расположенном в долине и ничем не примечательном. Пассажиры послушно перевели назад свои часы, когда Нелл объявила им, что теперь мы живем по времени горного пояса.
   — А где же горы? — спросили ее.
   — Горы будут после обеда, — ответила она и раздала печатную программу на день, в которой были обещаны «жуткие повороты сюжета» в сцене, предстоящей в одиннадцать тридцать утра, за которой последует ранний обед. В двенадцать сорок мы прибудем в Калгари, где от поезда отцепят вагон с лошадьми, а в час тридцать отправимся в глубь Скалистых гор — к Банфу и Лейк-Луиз. В Лейк-Луиз владельцы сойдут с поезда, и их автобусом доставят в «Шато»
   — огромный отель на берегу озера, «среди снежных пейзажей завораживающей красоты». В шесть тридцать в отдельном зале отеля будут предложены коктейли и «потрясающие разоблачения».
   — Желаем вам приятно провести день.
   Кто-то спросил, где сейчас «Канадец» — впереди нас или позади?
   — Мы впереди, — сказал я.
   — Если у нас что-нибудь сломается, он сможет подойти и нас выручить, — пошутил мистер Ануин.
   Сидевшая рядом с ним Занте даже не улыбнулась.
   — Лучше бы мы были позади его, — сказала она. — Так мне было бы спокойнее.
   — За «Канадцем» идут товарные поезда, — рассудительно сказал мистер Ануин. — И впереди нас тоже товарные поезда. И навстречу идут товарные поезда. Мы не одни на этом пути.
   — Да, наверное, так.
   Но сомнения все жене оставили ее, и она сказала, что эту ночь проспала на своей верхней полке гораздо крепче, чем если бы была в собственном вагоне со своей семьей.
   Я принес гренки в яйце и сосиски, которые она заказала по меню, и налил ей кофе, а мистер Ануин, протянув мне свою чашку за добавкой, спросил, ставил ли я на его лошадь в Виннипеге.
   — Увы, нет, сэр, — с сожалением ответил я, поставив его чашку на поднос и осторожно наливая кофе. — Но я вас поздравляю, сэр.
   — А на скачках вы были? — спросила Занте без особого интереса.
   — Да, мисс, — ответил я.
   Я налил мистеру Ануину кофе, поставил чашку перед ним и перешел со своим подносом и кофейником к следующему столику, где разговор шел, как оказалось, не о лошадях, а о представлении Зака.
   — Я думаю, что это тренер убил Анжелику. И конюха тоже.
   — Зачем ему это понадобилось?
   — Он хочет жениться на Донне из-за ее денег. Анжелика знала что-то такое, из-за чего это стало бы невозможным, вот он ее и убил.
   — А что она знала?
   — Например, что он уже женат.
   — На Анжелике?
   — Ну... почему бы и нет?
   — А при чем тут убитый конюх?
   — Он видел, как убийца выбросил кусок полиэтилена, залитый кровью.
   Все рассмеялись. Я налил им кофе, прошел дальше и налил кофе Даффодил, место рядом с которой, ближе к стенке вагона, оставалось свободным.
   Она курила, глубоко затягиваясь, и с ней за столиком сидели только супруги «Флокати». Филмера не было.
   Я окинул взглядом весь длинный зал вагона-ресторана, но его нигде не было видно. За то время, пока я обслуживал других, он не появлялся, не было его и тогда, когда я начинал с того конца, где кухня. Даффодил сказала мне:
   — Не могли бы вы принести мне водки? Со льдом и лимоном.
   — Я спрошу, мадам, — ответил я и спросил Эмиля, но он вежливо объяснил ей, что бармен начинает работу только в одиннадцать, а сейчас все заперто.
   Даффодил выслушала это неприятное известие молча, но погасила свою сигарету, несколько раз сердито ткнув ею в пепельницу и напоследок раздавив пальцем. Супруги «Флокати» робко посмотрели на нее и спросили, не могут ли чем-нибудь помочь.
   Она отрицательно покачала головой. Казалось, она на что-то злится и готова расплакаться, но старается держать себя в руках.
   — Дайте мне кофе, — сказала она мне, а супругам «Флокати» ответила: Пожалуй, я сойду с поезда в Калгари. Отправлюсь домой.
   Мне вовремя вспомнилось предостережение Эмиля насчет резких движений, иначе я вполне мог бы плеснуть ей горячего кофе прямо на руку.
   — О нет! — воскликнули в ужасе супруги «Флокати». — Не делайте этого!
   Вчера ваша лошадь скакала прекрасно, хоть и пришла только пятой. Наша была чуть ли не последней... а мы все равно едем дальше. Не надо складывать оружие. А кроме того, у вас еще остается Лорентайдский Ледник для Ванкувера.
   Даффодил как будто немного смутилась.
   — Это не из-за вчерашнего, — сказала она.
   — Но тогда из-за чего?
   Даффодил ничего не ответила — может быть, не захотела, а может быть, и не могла. Она только поджата губы, тряхнула своими кудряшками и вытащила еще сигарету.
   Супруги «Флокати» сказали, что больше кофе не хотят, и я не мог дальше стоять там и слушать. Перейдя на другую сторону прохода, я насторожил уши, но им, по-видимому, больше ничего не удалось добиться от Даффодил она всего лишь еще раз подтвердила, что твердо намерена отправиться домой.
   Нелл в своей прямой серой юбке, с папкой наготове, все еще разговаривала с пассажирами возле кухни. Я подошел туда с почти пустым кофейником и сделал едва заметный жест в сторону тамбура, куда она и зашла через некоторое время, вопросительно подняв брови.
   — Даффодил Квентин, — сказал я, глядя в кофейник, — чем-то расстроена настолько, что собирается сойти с поезда. Она сказала об этом супругам «Флокати», а не мне... так что вы ничего об этом не знаете, хорошо?
   — Чем расстроена? — с тревогой спросила Нелл.
   — Этого она сказать не захотела.
   — Спасибо. Посмотрю, что можно будет тут сделать.
   Сглаживать обиды, сеять вокруг улыбки — в этом и состояла ее ежедневная работа. Она не спеша пошла вдоль вагона, а я зашел на кухню, чтобы заняться своим делом. Когда я вышел с полным кофейником, Нелл уже дошла до Даффодил и слушала ее, стоя рядом. Потом она призвала на помощь сидевших поблизости Янгов и Ануинов, и скоро Даффодил со всех сторон обступили люди, которые уговаривали ее изменить свое решение.
   Мне пришлось довольно долго дожидаться, чтобы узнать, чем кончится дело. Наконец вся компания, включая Даффодил, перешла в салон-вагон, и Нелл вернулась в тамбур. Я ходил взад-вперед, убирая со столиков, и каждый раз останавливался около нее, а она урывками рассказывала мне, что произошло.
   — Кит и Роза... — Это Янги, сообразил я. — Кит, и Роза, и Ануины тоже, говорят, что вчера ничего такого не случилось, они прекрасно провели время в вагоне Лорриморов. Даффодил в конце концов сказала, что после того как все разошлись, у нее произошла размолвка с Филмером. Она сказала, что почти не спала ночь и не знала, что делать, но что ей уже не доставит никакой радости выступление Лорентайдского Ледника в Ванкувере, и ей даже думать не хочется о том, чтобы ехать дальше. Янги уговорили ее пойти с ними в салон, наверх, чтобы все как следует обдумать, но я, откровенно говоря, думаю, что это она всерьез. Она очень расстроена.
   — Хм-м. — Я поставил последние грязные чашки в мойку и извинился, что не смогу помочь мыть посуду.
   — Как же мог мистер Филмер так расстроить Даффодил? — воскликнула Нелл. — Ей все это явно очень нравилось, а он такой симпатичный мужчина.
   Все думали, что они прекрасно ладят между собой. — Помолчав, она сказала: Мистер Ануин считает, что это любовная ссора.
   — Разве? — Я задумался. — Пожалуй, мне надо пойти на разведку. Посмотреть, не происходит ли что-нибудь еще.
   Может быть, Даффодил делала ему авансы, а он ее слишком грубо отверг, подумал я. А может быть, и нет.
   — Мистера Филмера не было за завтраком, — сказала Нелл. — Все это меня очень беспокоит. А вчера вечером все были так счастливы...
   Если решение Даффодил сойти с поезда — самое худшее, что нас ждет, подумал я, то мы еще легко отделались. Я расстался с Нелл и отправился по вагонам. Вскоре я оказался у двери купе Филмера, которая была плотно закрыта.
   Я навел справки у проводника спального вагона, который дальше по коридору складывал на день койки и раскладывал кресла.
   — Мистер Филмер? Он все еще у себя, насколько я знаю. Он немного резко говорил со мной, сказал, чтобы я поторапливался. Это на него не похоже.
   Он что-то ел, и у него стоял термос. Но нам иногда попадаются такие пассажиры. Не могут протерпеть ночь, чтобы не залезть в холодильник — вроде того.
   Я уклончиво кивнул и пошел дальше, размышляя о том, что, если Филмер запасся едой на завтрак и термосом, — значит, он еще в Виннипеге знал, что они ему понадобятся. А из этого следует, что вчерашняя ссора была запланирована заранее и что Даффодил в ней неповинна.
   Джордж Берли сидел у себя и что-то писал.
   — Доброе утро, — сказал он весело. — Как поезд?
   — Проводники переднего спального вагона грозят уволиться, а? У них заблевали все туалеты.
   — Фу!
   Он усмехнулся.
   — Я на всякий случай взял в Виннипеге жидкости для дезинфекции, сказал он. — Железнодорожная болезнь, это бывает.
   При виде такого потворства безобразию с его стороны я неодобрительно покачал головой и пошел дальше, посматривая, как всегда, не попадется ли мне костлявый, но главным образом направляясь в конский вагон.
   Лесли Браун, осунувшаяся от недосыпания, встретила меня куда менее воинственно.
   — Заходите, — сказала она, пропуская меня в дверь. — Честно говоря, мне бы не помешала кое-какая помощь.
   Поскольку я только что видел в сидячем вагоне несколько зеленовато-бледных конюхов, явно страдающих от похмелья, я сначала решил, что ей нужно просто помочь ухаживать за лошадьми, но оказалось, что дело не в этом.
   — Тут происходит что-то непонятное, — сказала она, заперев за мной дверь и направляясь к свободному пространству в центре вагона, где рядом с ни в чем не повинным водяным баком стояло ее кресло.
   — А что такое? — спросил я, следуя за ней. Она молча показала в передний конец вагона, я пошел туда и, дойдя до конца прохода между стойлами, увидел, что один из конюхов, устроив что-то вроде гнезда из тюков сена, полусидит-полулежит в нем, скорченный наподобие эмбриона, и время от времени издает слабые стоны.
   Я вернулся к Лесли Браун.
   — Что с ним? — спросил я.
   — Не знаю. Вчера вечером он напился, все они напились, но это не похоже на обычное похмелье.
   — А у остальных вы спрашивали?
   Она вздохнула:
   — Они мало что помнят из того, что было вчера вечером. И что с ним, их ничуть не волнует.
   — При какой лошади он состоит?
   — При Лорентайдском Леднике.
   Пожалуй, я удивился бы, назови она какую-нибудь другую.
   — Это ведь та самая лошадь, — сказал я, — чей тренер прислал отдельные пронумерованные пакеты корма, потому что другая лошадь миссис Квентин издохла, съев что-то не то?
   Она кивнула:
   — Да.
   — А этот парень находился при лошади все время, пока она стояла в конюшне в Виннипеге?
   — Да, конечно. Они работали с лошадьми и присматривали за ними, а потом все вернулись на поезд вчера после скачек вместе с лошадьми на грузовиках, когда поезд еще стоял на боковом пути. Я приехала с ними. Все лошади чувствуют себя хорошо, могу вас заверить.
   — Прекрасно, — сказал я. — И Лорентайдский Ледник тоже?
   — Посмотрите сами.
   Я обошел вагон, разглядывая каждую лошадь, но они действительно выглядели здоровыми и бодрыми, даже Высокий Эвкалипт и Флокати, которым можно было бы простить некоторую усталость и вялость после их вчерашних подвигов.
   Головы большинства из них высовывались наружу из стойл — верный признак интереса к жизни; лишь некоторые стояли в глубине и дремали. Лорентайдский Ледник проводил меня холодным взглядом своих блестящих глаз — он был в куда лучшем состоянии, чем его опекун.
   Я вернулся к Лесли Браун и спросил, как зовут этого конюха.
   — Ленни, — сказала она и заглянула в список. — Леонард Хиггс.
   — Сколько ему лет?
   — Я думаю, около двадцати.
   — Как он обычно себя ведет?
   — Как все остальные. Непристойно ругается через каждое слово и рассказывает похабные анекдоты. — Она неодобрительно покосилась в его сторону.
   — Когда начались эти стоны и корчи?
   — Он лежал здесь всю ночь. Остальные сказали, что его очередь дежурить, только это неправда, просто он не стоял на ногах, так что они бросили его на сено и пошли веселиться дальше. Стонать он начал примерно час назад и ничего не отвечает, когда я его спрашиваю.
   Она была обеспокоена и боялась, что его поведение могут поставить ей в вину.
   Я, к некоторому ее удивлению, снял свой желтый жилет и полосатый галстук и дал ей подержать.
   — Посидите немного, — сказал я. — Попробую привести его в чувство.
   С покорностью, какой я от нее никак не ожидал, она согласилась. Я оставил ее сидеть с моими регалиями на коленях и вернулся к бесчувственному телу, лежавшему на сене.
   — Ленни, — сказал я, — пора кончать.
   Он продолжал стонать, как будто в забытьи. Я присел рядом с ним на тюк сена и наклонился вплотную к тому его уху, которое было обращено ко мне.
   — Заткнись, — произнес я очень громко. Он дернулся, охнул и после короткой паузы снова принялся стонать, но теперь уже, как мне показалось, притворно.
   — Если ты перебрал пива, то сам виноват, — сказал я назидательно. Но я дам тебе что-нибудь такое, от чего тебе станет легче.
   Он скорчился еще сильнее, закрыв голову руками, словно защищаясь от удара. Никакой ошибки быть не могло: он страдал не только от похмелья — его мучил страх.
   Везде, куда бы ни прошел Джулиус Аполлон Филмер, он сеял вокруг страх, который словно след тянулся за ним. Ленни был перепуган до полусмерти — такая картина мне уже знакома.
   Я расстегнул верхние пуговицы рубашки, распахнул ворот и закатал рукава, чтобы не выглядеть как официальное лицо. Потом пересел пониже, на пол — так, что моя голова оказалась на одном уровне с головой Ленни.
   — А если ты наложил в штаны от страха, — произнес я отчетливо, то я и тут могу кое-чем помочь.
   Ничего особенного не произошло. Он издал еще несколько стонов и затих. Прождав довольно долго, я сказал:
   — Тебе нужна помощь или нет? Я тебе ничего плохого не предлагаю. А если не согласишься, то очень может быть, что случится как раз то, чего ты боишься.
   После долгой паузы он повернул голову, все еще закрываясь руками, и я увидел его лицо. Оно было осунувшимся и небритым, с налитыми кровью глазами, из уголка рта стекала слюна. На этот раз он не застонал, а прохрипел:
   — Какого дьявола, ты еще кто такой?
   Он говорил с английским акцентом и привычно задиристо, хотя это никак не вязалось с его состоянием.
   — Я — твой шанс выпутаться, — спокойно ответил я.
   — Отвали.
   — Ладно. — Я поднялся на ноги. — Жаль. Валяй, мучайся дальше, и увидишь, чем это кончится.
   Я отошел и встал так, чтобы он меня не видел.
   — Эй, вы, — хрипло произнес он повелительным тоном. Я не двинулся с места. — Погодите, — настойчиво сказал он.
   Я подождал, но подходить к нему снова не стал. Послышался шорох сена и стон, на этот раз непритворный — похмелье сказалось во всей своей силе.
   Наконец он появился на виду. Его шатало, и, чтобы не упасть, он обеими руками опирался на зеленую переднюю стенку стойла Флокати. Увидев меня, он застыл. Глаза у него болезненно моргали, колени подгибались. В своей грязной и рваной майке с надписью «Скаковой поезд» он выглядел тупым, жалким и беспомощным.
   — Иди на место и сядь, — сказал я спокойно. — Я принесу тебе чего-нибудь.
   Он немного постоял, привалившись к стенке стойла, но в конце концов повернулся и поплелся обратно. Я подошел к Лесли Браун и спросил, нет ли у нее аспирина.
   — Аспирина нет, есть вот что, — сказала она, порывшись в своей холщовой сумке и протягивая мне таблетки. — Может быть, помогут.
   Я поблагодарил ее, налил воды в пластиковую чашку и пошел посмотреть, как там Ленни. Он с несчастным видом сидел на сене, стиснув руками голову, но уже почти пришел в норму.
   — Выпей, — сказал я, протягивая ему чашку. — И прими вот это.
   — Вы сказали, что поможете мне.
   — Да. Для начала прими таблетки.
   Он вообще привык выполнять, что ему велят, и, наверное, неплохо знал свое дело, иначе его не послали бы через всю Канаду ухаживать за Лорентайдским Ледником. Он проглотил таблетки и выпил воду. Как и можно было ожидать, его физические страдания от этого сразу не прекратились.
   — Я хочу отсюда выбраться, — сказал он в порыве бессильной ярости. Из этого долбаного поезда. Хватит с меня этого долбаного путешествия. А денег у меня нет. Я их потерял. Совсем нет.
   — Ладно, — сказал я. — Я могу тебя вызволить.
   — Честно? — В голосе его звучало удивление.
   — Честно.
   — Когда?
   — В Калгари. Через пару часов. Там ты сможешь сойти. Куда ты намерен оттуда направиться?
   Он уставился на меня.
   — Треплетесь, — сказал он. — Нет. Я сделаю так, чтобы о тебе позаботились и взяли тебе билет, куда ты хочешь.
   Надежда, которая только что забрезжила у него, сменилась растерянностью.
   — А как же старина Ледник? — спросил он. — Кто будет за ним присматривать?
   В первый раз он подумал о чем-то еще, кроме того, как ему плохо, и у меня появился первый проблеск сочувствия.
   — Для старины Ледника мы найдем другого конюха, — пообещал я. — В Калгари лошадников хватает.
   Это было не совсем правдой. Тот Калгари, который я знал когда-то, представлял собой один из шести крупнейших городов Канады, размером с половину Монреаля, и населения там было не меньше, чем в центральной части Торонто. С тех пор кое-что могло измениться, но вряд ли существенно. Это не какой-нибудь пыльный скотоводческий городишко, каких немало было на Западе в прежние времена, а современный город с небоскребами — сверкающий оазис на краю прерий. И ковбойские скачки, где я однажды весь июль проработал наездником, объезжая полудиких лошадей, были прекрасно организованы — это десятидневное родео проходило на стадионе, окруженном аттракционами, эстрадами и всевозможными прочими прелестями для привлечения многочисленных туристов.
   Но в Калгари даже в октябре наверняка найдется достаточно лошадников, чтобы можно было подыскать там конюха для Лорентайдского Ледника.
   Я смотрел, как Ленни размышляет, не в состоянии решиться — расстаться ли ему со своей лошадью и со своей работой ради того, чтобы избавиться от невыносимого положения, в которое он попал. Я боялся, как бы не испортить все дело, потому что мне еще ни разу никого не приходилось раскалывать самостоятельно, и постарался припомнить советы Джона Миллингтона о том, как нужно вести себя с людьми вроде той горничной в Ньюмаркете. Предложить свое покровительство, пообещать все, что угодно, лишь бы добиться результата.
   Держать у него перед носом морковку, пойти ему навстречу, попросить помочь.
   Попросить помочь.
   — Ты можешь мне сказать, почему не хочешь ехать до Ванкувера? — спросил я.
   Я произнес это нарочито небрежным тоном, но мой вопрос снова поверг его в панику, хотя и не настолько, чтобы он опять скорчился наподобие эмбриона.
   — Нет. — Его трясло от страха. — Валите отсюда. Это не ваше собачье дело.
   Я снова спокойно отошел от него, но на этот раз подальше — миновав Лесли Браун, которая сидела, прижимая худыми руками к груди мой жилет, я дошел до самой двери.
   — Оставайтесь здесь, — сказал я ей на ходу. — И, пожалуйста, не разговаривайте с ним, хорошо?
   Она кивнула головой. «Огнедышащий дракон в нерешительности», — мелькнула у меня мысль.
   — Эй, вы! — крикнул Ленни мне вслед. — Вернитесь!
   Я не обернулся. Он отчаянно выкрикнул во весь голос:
   — Я хочу выбраться из этого поезда!
   Это уже всерьез, подумал я. И это призыв о помощи.
   Я медленно вернулся назад. Он, пошатываясь, стоял между стойлами Флокати и Спаржи, не отрывая от меня запавших глаз. Подойдя к нему, я коротко спросил:
   — Так почему?
   — Он убьет меня, если я вам скажу.
   — Ерунда, — сказал я.
   — Нет, не ерунда! — Его голос сорвался на крик. — Он сказал, что тогда мне крышка.
   — Кто сказал?
   — Он. — Ленни весь дрожал. Угроза выглядела достаточно весомой, чтобы он поверил.
   — Кто он? — спросил я. — Кто-то из владельцев?
   Он озадаченно посмотрел на меня, словно я сказал что-то непонятное.
   — Кто он? — спросил я снова.
   — Какой-то тип... Я никогда раньше его не видел.
   — Послушай, — сказал я, чтобы его успокоить. — Пойдем-ка вон туда, сядем на сено, и ты мне расскажешь, почему он сказал, что убьет тебя.
   Я указал пальцем на тюки сена у него за спиной, и он с какой-то усталой покорностью побрел туда и бессильно плюхнулся на сено.
   — Как же он тебя запугал? — спросил я.
   — Он... пришел в конюшню... и спросил меня.
   — По имени?
   Он угрюмо кивнул.
   — Когда это было?
   — Вчера, — хрипло ответил он. — Во время скачек.
   — Дальше.
   — Он сказал, что все знает. Знает, что корм для старины Ледника лежит в пронумерованных пакетах. — В голосе Ленни прозвучала обида. — Так ведь это никакой не секрет, верно?
   — Верно, — подтвердил я.
   — Он сказал, что знает, почему... Потому что у миссис Квентин уже издохла одна лошадь... — Ленни умолк с таким видом, словно перед ним разверзлась пропасть. — Он начал говорить, что это сделал я...
   — Что сделал?
   Ленни молчал.
   — Он сказал, что ту лошадь миссис Квентин отравил ты? — подсказал я.
   — Я этого не делал. Не делал! — Он был вне себя от возбуждения. — Ничего такого я не делал!
   — А тот человек сказал, что это сделал ты?
   — Он сказал, что меня за это посадят в тюрьму. «В тюрьме с парнями вроде тебя делают всякие скверные штуки», — так и сказал. — Он содрогнулся.
   — Я знаю, делают. И говорит: «Не хочешь же ты подцепить СПИД? А ты его подцепишь, когда попадешь в тюрьму, такой смазливенький мальчик...»
   В этот момент он выглядел каким угодно, но только не смазливеньким.
   — И что дальше?
   — Ну, я... я... — Он сделал судорожный глоток. — Я сказал, что ничего такого не делал, это не я... А он снова говорит, что я попаду в тюрьму и подцеплю СПИД, и еще раз повторил, и еще раз... И я сказал ему... Я сказал ему...
   — Что сказал?
   — Она хорошая баба, — плачущим голосом произнес он. — Я не хотел...
   Он меня заставил...
   — Это миссис Квентин отравила свою лошадь? — спросил я осторожно.
   — Да, — ответил он с несчастным видом. — Нет. Понимаете... Она дала мне тот пакет с каким-то лакомством... это она сказала, что там лакомство... и велела дать ее лошади так, чтобы никто не видел... Понимаете, за той ее лошадью смотрел не я, у нее был другой конюх. И я дал ее лошади это лакомство, вроде как незаметно... и у нее началась колика, ее раздуло, и она издохла... Ну, я спросил ее, уже потом. Я так перепугался... Но она сказала, что это ужасно, она не думала, что у ее любимой лошади будет колика, и давай никому об этом не скажем, и выдала мне сто долларов, а я не хотел... я не хотел, чтобы меня обвинили, понимаете?
   Конечно, я понимал.
   — И что сказал этот человек, когда ты рассказал ему про то лакомство?
   — спросил я.
   Ленни казался совершенно раздавленным.
   — Он ухмыльнулся, как акула... все зубы показал... и говорит — если я хоть кому-нибудь про него скажу... он уж позаботится, чтобы я... чтобы я... подцепил СПИД, — закончил он шепотом.
   Я вздохнул: