Фрэнсис Дик. Охота на лошадей

   — Правильно, смертельный исход бывает довольно редко. — И никогда больше не будет, если мне удастся вывернуться из этого. — Умелая постановка, и жертва убеждена: то, что с ней произошло, — случайность.
   — И вам это не раз удавалось, — улыбнулся Кибл.
   — Именно поэтому, — рассудительно сказал я, — я скорее, чем кто-либо, замечу подстроенное.
   Улыбка шефа начала таять.
   — Нет, — покачал я головой, — у меня нет сотрясения мозга.
   — Оставьте вашу телепатию при себе, — сказал Кибл. — Я полагаю, что вы ошибаетесь.
   — Ладно, тогда я проведу отпуск дома.
   — Нет!
   Его «нет» прозвучало резко, как хлопок, и ситуация тотчас же прояснилась. По его нескрываемой тревоге я безошибочно определил, что он понимает мое подавленное состояние и убежден: мне не пережить три недели в собственной компании. Пораженный, я теперь знал, чем было вызвано облегчение, когда утром он позвонил мне. Он обрадовался не тому, что застал меня дома, а тому, что я жив. Он заставил меня отправиться на прогулку по реке, чтобы следить за мной. И приготовил для меня такое заманчивое поручение, вроде старинной охоты на диких гусей, чтобы мне было чем отвлечь себя от мрачных мыслей. Наверно, он надеялся, что таким образом я отделаюсь от депрессии.
   — Хандра, — мягко сказал я. — Она уже давно со мной.
   — Не такая, как всегда.
   Я промолчал.
   После паузы он заговорил:
   — Три жеребца мирового класса исчезают один за другим... В такого рода несчастный случай вы верите?
   — Особенно когда кто-то хочет избавиться от человека, купившего двух лошадей из трех пропавших.
   Он открыл рот и тут же закрыл его снова. Я чуть не улыбнулся.
   — Это был мастерски подстроенный несчастный случай, — продолжал я. — Пожалуй, подстроить его еще лучше просто невозможно. Единственное, чего они не учли, так это вмешательства человека такой профессии, как у меня.
   Кибл все еще не верил, что это попытка убийства, но был счастлив, что я возьмусь за дело, а значит, поеду в Штаты. Поэтому он не стал больше возражать. Сияя улыбкой, он протянул мне заштопанный коричневый свитер, который повис на мне, как палатка. Я собрал свою мокрую одежду и последовал за ним на солнце.
   Питер и Линни захихикали, увидев мой роскошный наряд, в их голосах еще звенело нервное напряжение, особенно у сестры. Я улыбнулся Линни, растрепал ей волосы и сделал вид, будто сейчас столкну Питера за борт. Напряженность исчезала из их глаз. Через полчаса они будут взволнованно обсуждать случившееся, а через час вернутся в свое обычное состояние. Нормальные дети с нормальной реакцией на события.
   Я устало взобрался на крышу каюты и растянул брюки, рубашку и трусы, чтобы сохли. Ботинки еще стояли там, где я их оставил, и я рассеянно сунул в них ноги. Потом встал и посмотрел на плотину и на столб с надписью «Опасно», перевел глаза на пустую плоскодонку и поймал себя на том, что думаю о сиренах, морских нимфах, которые, сидя на скалах возле водоворотов, красивым пением завлекали проплывавших мимо моряков, и те разбивались о скалы и шли ко дну.

Глава 3

   На корме плоскодонки я нашел металлическую пластинку с именем владельца лодки. Смотритель шлюза, взглянув на нее, сказал, что это собственность станции, которая находится примерно в миле вниз по реке, рядом с пабом. Лодочную станцию легко найти.
   — Это там, где мы пили виски перед ленчем, — напомнил я Киблу. Глаза у него сверкнули.
   — Наверное, через ваш шлюз проходит много лодок, взятых на этой станции? — спросил он у смотрителя.
   — Конечно, особенно в такое прекрасное воскресенье, как сегодня, — подтвердил смотритель.
   — Вы случайно не заметили плоскодонку, в которой сидели девушка и парень? У девушки длинные светлые волосы, белые брюки и розовая рубашка, а на парне узкие бледно-голубые джинсы и клетчатая красно-желтая рубашка.
   — Может, они подошли к шлюзу до моего перерыва на ленч. Не помню, чтобы видел такую парочку после ленча.
   Смотритель посмотрел на плоскодонку, а потом перевел взгляд на створ и сдвинул на затылок белую шляпу. На его лице застыло выражение терпеливого страдания — несомненно, следствие его профессии. Ведь он проводил жизнь, наблюдая за бесконечными флотилиями неумелых растяп. Каждый день, по его словам, кто-то падал у створа в воду. Спасшиеся мало интересовали его, гораздо чаще ему приходилось иметь дело с теми, кого спасти не удалось.
   — Вы узнаете эту парочку, если увидите? — спросил Кибл.
   — Нет, исключено. — Смотритель шлюза решительно покачал головой. — А если я сейчас не вернусь на свой пост, у отдыхающих появится искушение проскользнуть в ворота шлюза, и боюсь, не пришлось бы нам вылавливать из воды еще кого-нибудь...
   Он быстро приложил руку к шляпе в прощальном приветствии, обращаясь только ко мне, как к одному из немногих, проплывших под его створом, и не спеша направился на свой пост. В это воскресенье ему предстояло еще много хлопот с возвращавшимися домой отдыхающими.
   — Мы можем отбуксировать плоскодонку на станцию, — задумчиво проговорил Кибл. — При таком многолюдье, как сегодня, вряд ли там есть свободный человек, кого они могли бы послать за лодкой. Возможно, они нам расскажут, откуда приехали парень и девушка...
   Скорее всего, не расскажут, но и самые безнадежные вопросы должны быть заданы.
   — Я хотел бы осмотреть столб, — сказал я.
   Кибл согласился, но Линни, Питер и их мать пришли в ужас, услышав, что мы снова вернемся к тому страшному месту, и решили ждать катер на берегу. Выстроившись рядком, с встревоженными лицами, они наблюдали, как Кибл, осторожно маневрируя, развернул «Летящую коноплянку» и, поставив ее носом навстречу течению, миновал место, где река разделялась на два потока, а затем медленно приблизился к столбу. Я встал на кормовое сиденье, ухватился руками за перекладину щита, предупреждавшего об опасности, и, держась за нее, повис, пока Кибл разворачивал катер против потока, устремлявшегося к створу.
   Когда мотор набрал достаточно оборотов, чтобы удерживать катер на месте, и напряжение в руках ослабло, я опустился на колени и попытался сделать то, что делала девушка: обхватив столб, переложить канат из одной руки в другую. Дрейф двухтонной «Летящей коноплянки» вряд ли мог быть намного больше дрейфа легкой плоскодонки, но даже с учетом того, что руки у меня длиннее, переложить канат из одной руки в другую не составляло труда. Я закрепил его и поднял вверх большой палец, показывая Киблу, что можно выключить мотор. Потом, встав на узкую палубу, засучил рукава коричневого широкого свитера, перегнулся через борт и стал осматривать место происшествия.
   — Ради бога, осторожнее! — Кибл старался перекричать шум воды.
   Я обернулся и засмеялся.
   — У нас больше нет сухой одежды, — усмехнулся он. — Ничего, что бы вам подошло. Если упадете, будете возвращаться домой в мокром.
   Улыбаясь, я опять повернулся к столбу. Но, насколько я мог видеть, ничего необычного в нем не было: квадратная бетонная тумба, покрашенная в белый цвет и прочно вбитая в ложе Темзы.
   — Я же вам говорил. — Кибл пожал плечами и направил катер к берегу.
   — А если снять отпечатки пальцев на плоскодонке? — спросил я.
   — Вы еще не отказались от своей идеи?
   — Вы должны радоваться этому.
   Длинная череда прошлых расследований, в которых я не отказывался от «своей идеи» и это приносило нам богатый урожай, видимо, всплыла в его памяти. Он решил уступить.
   — Ладно, Джин, раз вы так уверены, что это необходимо.
   — Пошлите Рэйбна снять отпечатки пальцев. Он лучший среди всех.
   — Договорились. Завтра.
   — Как насчет полиции?
   — Вообще-то, это не в нашем ведении. — Он выпятил губу. — Согласен, скорее это их дело. Но они не воспримут серьезно вашу теорию или просто ничего не будут делать. Разве что мы скажем им, в чем состоит ваша работа, чтобы произвести на них впечатление. Но мне такой вариант не подходит. Лучше мы пока возьмемся сами.
   — А если ничего не найдем, то не выставим себя дураками.
   — Вам платят не за то, чтобы вы читали мысли своего босса. — На долю секунды мышцы на лице Кибла натянулись.
   — Да, вероятно, не за то.
   — В этом весь вопрос.
   Катер мягко стукнулся о берег, и я помог Джоан и Линни взобраться на палубу. Питер по указанию отца прыгнул в плоскодонку и протянул Киблу швартовый канат, который тот прикрепил к корме «Летящей коноплянки». Взяв на буксир плоскодонку, мы еще раз развернулись по направлению к шлюзу и прошли в его ворота, объяснив смотрителю, что мы делали. Потом спустились вниз по течению к пабу и к лодочной станции, соседствующей с ним.
   Задерганный лодочник средних лет едва справлялся с семейными компаниями, возвращавшими взятые напрокат лодки и катера. Да вдобавок еще стайка молодежи старалась без очереди сдать плоскодонки, чтобы поскорее занять места в пабе, который открывался после перерыва в семь часов. В лучах вечернего солнца вспотевшее веснушчатое лицо и лысая голова лодочника отсвечивали красным. Нам пришлось подождать, пока он примет от клиентов моторки, плоскодонки и водные велосипеды, получит деньги и предупредит парочки, собравшиеся кататься по реке на закате, что с наступлением темноты движение по Темзе без сигнальных огней запрещено и что станция закрывается в девять тридцать вечера.
   Наконец Кибл выбрал момент и спросил лодочника, видел ли тот девушку с длинными светлыми волосами и парня в желто-красной рубашке.
   — Видел ли я их? Ну да. Я здесь был целый день.
   — Я имел в виду, помните ли вы их? — терпеливо уточнил вопрос Кибл.
   — А куда они делись? — Лодочник подозрительно огляделся.
   — Они ушли... — начал Кибл.
   — А кто мне заплатит? — взорвался лодочник. Эта проблема после суматошного дня была последней каплей, переполнившей его терпение.
   — Я заплачу, — успокоил его Кибл, достал из заднего кармана бумажник и раскрыл его, чтобы показать толстую пачку банкнот. Кибл не жил на зарплату ее величества королевы и работал по убеждению, а не по нужде. Его карманные расходы равнялись моей недельной зарплате, а цена катера — годовой.
   — Сколько они должны вам? — Кибл вручил лодочнику нужную сумму и добавил еще пять фунтов. — Я хотел бы нанять плоскодонку на сегодняшний вечер и завтрашний день, — сказал он. — Договорились?
   Лодочник без колебаний взял деньги.
   — Куда вы ее возьмете?
   — В Хенли.
   — Вы не оставите сиденья под дождем?
   Кибл покачал головой.
   — Ну тогда ладно. — Лодочник уже спрятал деньги в карман. — А завтра привезете?
   — Завтра во второй половине дня, — согласился Кибл. — А сейчас поговорим о тех молодых людях, которые брали лодку сегодня утром.
   Неожиданно лодочник оживился и хитро посмотрел на нас.
   — Помню их. Я еще подумал, что этой парочке нечего делать вместе.
   — Что вы имеете в виду? — спросил Кибл.
   — Эта девушка сказала, что ее старик пустил за ней по следу сыщиков, и они сообщат ему, что она весь день провела с парнем в плоскодонке. И еще она сказала, что выходит из дома ненадолго, чтобы не давать фактов, нужных для развода. А этот парень в клетчатой рубашке оглянулся и говорит, дескать, старый денежный мешок, так он про ее мужа, никогда не узнает, где они были. Ведь он, то есть парень, сейчас во Франции по делам, ну и все такое. А потом они заметили, что я там стою и могу услышать, ну, они вроде как подмигнули друг другу, мол, заткнись. Но, по-моему, они и направились к тому берегу, где створ, потому что не хотели, чтобы их застукали.
   — Именно так, — произнес Кибл и посмотрел на меня, словно желая сказать: «Я же вам говорил».
   — И очень ловко скрылись, — согласился я. — Артистически.
   — До утра вы их, конечно, не видели? — обратился Кибл к лодочнику. — А случайно не заметили, как они появились здесь?
   — На машине. — Лодочник показал рукой на берег. — Они пришли со стоянки машин.
   — В какой машине? Не обратили внимания?
   — Послушайте, — лодочник посмотрел на Кибла, — сюда машины подъезжают целый день: или в паб, или к нам. Я смотрю за рекой, у меня по горло хлопот, я не могу сказать вам, кто приехал, кто уехал, на чем приехал, на чем уехал, понимаете? Но эти двое приехали на машине, потому что они появились утром, а первый автобус приходит около часа тридцати, понимаете?
   — Очень вам благодарен, — вздохнул Кибл. — Вы нам помогли. — И он протянул лодочнику еще фунт. У того глаза моментально скользнули к часам на башне. До открытия паба оставалось еще десять минут, и я решил заполнить их.
   — Молодой человек или девушка говорили с акцентом?
   Сам лодочник говорил с сильным беркширским акцентом, поэтому его замешательство было понятно.
   — Они говорили, — наконец ответил он, — как по телевизору.
   — Немного пользы, — заметил Кибл.
   — Вы всегда завязываете конец швартова плоскодонки? — спросил я.
   — А? — Лодочник озадаченно уставился на меня.
   — Вы завязываете концы швартов, чтобы они не распускались?
   — Нет, мы их сплетаем. Заворачиваем концы назад и вроде как вплетаем один в другой. Завязывать нехорошо, они быстро обтреплются.
   — Как этот? — Я отмотал канат плоскодонки, закрепленный на корме «Летящей коноплянки».
   — Дайте погляжу, — подозрительно проговорил лодочник.
   Я протянул ему конец. Он сжал обтрепанный конец каната в грязных сильных пальцах и потряс им в воздухе. По-моему, этот жест выражал ярость и презрение.
   — Проклятые... вандалы! Извините меня, мадам, — обратился он к Джоан. — Эти сукины дети привязали канат к дереву или к чему-то вроде дерева, а потом не смогли развязать и не стали утруждать себя — просто отхватили кусок ножом.
   — И часто так случается?
   — Каждое лето. То тут, то там кто-нибудь укоротит канат. — Он вытянул швартовы и на глаз измерил длину. — Обкорнали на четыре-пять футов. Мы постоянно говорим, что надо переходить на цепи. Но и цепь можно связать в такой дьявольский узел... Ну, — обратился он к Киблу, — вам лучше взять другую плоскодонку с хорошим канатом.
   — Эта вполне меня удовлетворяет, — ответил Кибл. — До завтра.
   Мы отбуксировали плоскодонку в Хенли, в похожий на гараж сарай, где Кибл летом держал «Летящую коноплянку». Когда катер разгрузили, по узкой полоске причала потянулась маленькая процессия: Джоан несла остатки ленча, Кибл — газеты, Линни — банные полотенца, а я — свою мокрую одежду и куртку с заряженным пистолетом. Миновав лодочный сарай, мы направились к «Роверу» Кибла, стоявшему рядом на траве.
   Питер больше всего дрожал над своим драгоценным фотоаппаратом, который по-прежнему висел на кожаном ремешке у него на груди.
   — Уверен, — небрежно начал я, — что ты делал снимки возле плотины. А не попали случайно в кадр парень и девушка в плоскодонке?
   Он покачал головой:
   — Боже мой, нет, даже и мысли такой не было, в особенности когда это случилось. Понимаете? Я хочу сказать, как бы это выглядело, если бы я делал снимки, когда вы и мистер Теллер тонули?
   — Ты никогда не будешь репортером, — улыбнулся я.
   — Вы бы тоже не снимали?
   — Наверное, снимал бы.
   — Но в любом случае, — мрачно сказал он, — я не мог снимать. У меня еще во время ленча кончилась пленка, а другой не было. Даже если бы был пожар или что-нибудь такое, я бы не мог снять, понимаете? — Он задумчиво посмотрел на фотоаппарат. — Обычно к середине дня у меня еще остаются кадры, а в этот раз кончились.
   — Пожар, — серьезно заметил я, — конечно, снимать интереснее, чем двух тонущих людей, которые скрылись под водой.
   — Знаете, вы очень практичный человек. — Питер оценивающе разглядывал меня.
   — Питер, — воскликнула его мать, — нельзя так разговаривать со взрослыми!
   Кибл затормозил возле стоянки машин, где Линни и я пересели в «Остин».
   — Завтра позвоню, — сказал он, выйдя из своей респектабельной машины.
   — Хорошо.
   — Позаботьтесь о Линни.
   — Обязательно.
   Линни поцеловала родителей, но отца с большей теплотой, и состроила гримасу Питеру, когда «Ровер» проезжал мимо ворот стоянки. Потом села за руль, подождала, пока я устроюсь возле нее, и протянула руку к зажиганию.
   Рука немного дрожала.
   — Хотите, я поведу машину? — равнодушно спросил я.
   Положив руки на колени, она с минуту смотрела в лобовое стекло. Ее лицо казалось бледным на фоне оранжевого платья.
   — Я думала, вы оба погибли.
   — Знаю.
   — У меня все еще стоит перед глазами та картина. Так глупо.
   — Совсем не глупо. И полагаю, вы привязаны к Дэйву Теллеру.
   — Когда мы были маленькие, он присылал нам подарки и разные игрушки.
   — Симпатичный человек.
   — Да. — Она вздохнула и, помолчав, сказала: — По-моему, будет лучше, если вы поведете машину. Вы в самом деле не против?
   — Конечно, не против.
   Мы поменялись местами и поехали в Лондон. Мы почти никого не обгоняли. В Чизвике, когда мы съехали с шоссе и влились в городское движение, я сказал, что довезу ее до дома, а там возьму такси. Линни, отводя в сторону смеющиеся глаза, напомнила, что ни одно такси не остановится возле меня, если я буду голосовать в одежде ее отца, а она будет лучше себя чувствовать, если сама приедет на машине домой. Поэтому, несколько раз повернув, мы приехали на улицу Путни, и я затормозил перед парадным.
   Летнее солнце заливало тихую улицу. Ни одного прохожего. Линни выглянула в окно и окинула взглядом высокий дом. И вдруг вздрогнула.
   — Вам холодно? — Я посмотрел на ее голые руки.
   — Нет... У меня в багажнике есть жакет... Я подумала о вашей квартире.
   — Что же вы о ней подумали?
   — Она такая... пустая. — Линни делано засмеялась и опять вздрогнула. — Надеюсь, вам не приснятся кошмары после нынешних переживаний.
   — Не приснятся... — Я забрал свои вещи и вышел из машины. Линни пересела на место водителя. — В пансионе оставят для вас обед? — спросил я.
   — Не думаю, — весело ответила она. — Наверно, там будут булочки и молоко, как обычно.
   — Не согласитесь пообедать со мной? — спросил я и быстро добавил, увидев, как развитая воспитанием подозрительность мелькнула в ее глазах: — Конечно, не у меня в квартире. Я имел в виду ресторан.
   — Мне нужно благодарить мать за чудовищные предрассудки, которыми полна моя голова, — неожиданно взорвалась она. — Я и правда очень хочу есть и не вижу причины, почему мне нельзя поужинать у вас в квартире, если у вас есть какая-нибудь еда. — Линни решительно вышла из машины, заперла ее и встала рядом со мной на тротуаре.
   — Должны быть консервы, — задумчиво пробормотал я. — Подождите секунду, я взгляну на черный ход.
   — На черный ход?
   — Нет ли грабителей, — объяснил я. Но когда я осмотрел площадку и нижнюю ступеньку пожарной лестницы, как всегда посыпанную специальным порошком, то убедился, что за весь день по ней никто не поднимался.
   Линни так же легко, как и в первый раз, взобралась на четвертый этаж. Проверив хорошо спрятанную полоску белой бумаги, я убедился, что никто не открывал дверь в квартиру после того, как я запер ее утром. Тогда я всунул ключ в замок, и мы вошли.
   Зеленый пластмассовый абажур в гостиной подчеркивал убогость маленькой комнаты и неожиданно превращал мягкие сумерки за окном в темную беспросветную ночь. Дома напротив выглядели, как в зимний вечер. «Не так уж много хлопот, — подумал я, — купить завтра утром красный абажур. Может, он и мысли окрасит в розовый цвет».
   — Садитесь, — пригласил я. — Вам не холодно? Включите, если хотите, электрический камин. Я пойду переоденусь, а потом мы решим, не отправиться ли нам в ресторан.
   Линни кивнула, но взяла дело в свои руки. Когда я вышел из спальни, она уже обследовала буфет и нашла пакет супа, яйца и анчоусы.
   — Суп и анчоусы с яичницей, — объявила она.
   — Если вам действительно это нравится, — с сомнением протянул я.
   — Могу приготовить что-нибудь еще.
   — Прекрасно, а я сварю кофе, — засмеялся я.
   Она разыскала еще и шпик, и в яичнице мелькали подгоревшие кубики сала, которые прекрасно гармонировали с пережаренными тостами и коричневыми полосками анчоусов, а блюдо в целом было слегка переперчено.
   — Никто, — вздохнула она, — не женится на мне ради моих кулинарных способностей.
   Были десятки других оснований, по которым через год-два она будет отбиваться от поклонников, валяющихся у ее ног: красивая фигура, изящная шея, нежная кожа, вид недотроги, отзывчивость. Никому бы и в голову не пришло поинтересоваться, умеет ли она жарить яичницу. Но она была еще не уверена в себе, и говорить ей все это сейчас мне не следовало.
   — Когда вам исполнилось семнадцать? — спросил я.
   — Неделю назад.
   — Вам не понадобилось много времени, чтобы сдать экзамен по вождению.
   — Я умею водить машину с восьми лет. И Питер тоже. Мне только пришлось дожидаться семнадцати лет, чтобы получить лицензию. — Она доела яичницу и положила две чайные ложки сахара в кофе. — Я так проголодалась. Даже смешно.
   — После ленча прошло много времени.
   — Очень много времени... — Она вдруг посмотрела прямо мне в лицо, хотя до сих пор старательно избегала моего взгляда, и с ошеломляющей невинностью сказала: — Я так счастлива, что вы живы.
   Я вздрогнул и постарался засмеяться.
   — Я так счастлив, что жив Дэйв Теллер.
   — Счастье, что вы оба живы, — проговорила Линни. — Это была самая страшная минута в моей жизни, когда вы не вынырнули.
   Ребенок, которого еще не коснулась трагедия. Какая жалость, что мир так жесток! Когда-нибудь он возьмет ее за горло и вывернет наизнанку. Этого еще никто не смог избежать, и то, что до семнадцати лет это ее не коснулось, было просто везением.
   Мы допили кофе, и Линни настояла, что сама помоет посуду. Но когда она повесила чайное полотенце, я заметил, что предупреждения матери снова сковали ее. Линни стояла посреди гостиной и, случайно взглянув на меня, быстро отвела глаза. От неловкости она разнервничалась, и все ее движения будто звенели, как натянутая струна.
   — Почему вы не повесите какие-нибудь картины? — спросила она.
   — Там есть кое-что. — Я показал на сундук в углу. — Но они мне не очень нравятся. Вернее, не так нравятся, чтобы возиться и вешать их на стены... Знаете, сейчас уже больше десяти. Лучше я отвезу вас в пансион, а то его еще закроют, и вы останетесь на улице.
   — Ой, да! — воскликнула она с облегчением и, услышав собственный голос, в смущении пробормотала: — Я хотела сказать... Я не знала, не сочтете ли вы невежливостью, если я уйду сразу после того, как мы поели.
   — Ваша мать совершенно права, когда внушает вам, что надо быть осторожной, — небрежно проговорил я. — Красная Шапочка не умеет отличать волка от своей бабушки, и нельзя быть уверенным, что дровосек появится вовремя.
   Сдержанность растаяла, словно туман.
   — Вы говорите такие необыкновенные вещи, будто умеете читать мои мысли, — призналась она.
   — Умею, — улыбнулся я. — Пожалуй, вам лучше надеть жакет, на улице холодно.
   — Хорошо. — Линни достала из сумки коричневый вязаный жакет и надела его. Я нагнулся, чтобы поднять белый платок, выпавший из сумки, и протянул ей.
   — Спасибо. — Она кинула взгляд на платок. — Питер нашел его в плоскодонке.
   — В плоскодонке?
   — Он завалился между двумя лавками. Питер отдал его мне, потому что посчитал слишком маленьким для себя, слишком дамским.
   — А еще что-нибудь он нашел?
   — По-моему, нет... Ведь это нельзя назвать воровством, если мы просто подобрали ее платок? Я бы отдала ей платок, если бы она вернулась. Но когда Питер нашел его, их уже не было.
   — Нет, это не воровство, — успокоил я Линни, хотя юрист мог бы усомниться в правильности такой классификации ее поступка. — Разрешите мне взглянуть на него?
   — Конечно.
   Она протянула мне платок. Я развернул белый квадрат тонкой прозрачной ткани. В уголке темнел стилизованный рисунок медведя в плоской соломенной панаме.
   — Это какой-то персонаж Уолта Диснея? — спросил я.
   — Это медведь Йоги, — удивилась она моему невежеству.
   — Кто такой медведь Йоги?
   — Неужели вы не знаете? Невероятно! Медведь Йоги — персонаж мультфильмов. Как кот Топ, атомный муравей и Флинтстоуны.
   — Я видел фильмы с Флинтстоунами, — сказал я.
   — Те же люди делают и медведя Йоги. Он такой же, как и другие персонажи.
   — Вы не против, если я день-два подержу этот платок у себя?
   — Конечно, если хотите, — удивилась она. — Но он наверняка не имеет никакой ценности.
   Внизу на улице я сказал, что могу довести свою работу до конца и доставить ее в пансион.
   — Честно, сейчас со мной все в порядке, — запротестовала она. — Вам вовсе не надо ехать.
   — Нет, надо. Ваш отец просил меня присмотреть за вами, и я должен видеть, как вы благополучно войдете в дверь.
   Она вскинула брови и с комическим испугом посмотрела на меня, но послушно обошла машину и села на сиденье для пассажира. Я включил мотор и фары, и мы тронулись в сторону Кенсингтона.
   — Вы всегда выполняете все, что говорит папа? — улыбаясь, спросила Линни.
   Теперь она чувствовала себя намного увереннее.
   — Да, когда хочу.
   — Но ведь «да» и «когда хочу» противоречат друг другу.
   — Правильно.
   — Ладно, тогда скажите мне, чем вы конкретно занимаетесь? Что вообще делают на государственной службе?
   — Я беседую с людьми.
   — С какими?
   — С теми, кто хочет работать в правительственных департаментах.
   — Что-то вроде инспектора по кадрам?