Страница:
XX век сделал чрезвычайно затруднительными любые стройные классификации искусства, что позволило Моррису Бланшо провозгласить: книги не позволяют распределять себя по рубрикам. Однако дело может быть несколько упрощено, если говорить не о фантастической литературе, а о фантастических элементах и мотивах в различных литературных произведениях. Есть произведения, называемые фантастическими - само их существование как бы оправдано присутствием фантастического, и в таких произведениях фантастическое, как правило, также оправдывается, объясняется, легитимируется. Но XX век сделал обычным делом использование фантастических мотивов в нефантастических произведениях. В прозе модернизма фантастические мотивы часто вводятся без всякого объяснения, - если не считать отсылки к возможной интерпретации.
Размышления о способах оправдания фантастического позволяют понять, почему к научной фантастике крайне редко применяют категории "волшебного" и "чудесного". Казалось бы, если чудо понимать формально, как нарушение законов природы, то фантастику можно определить как изображение чудесного. Тем не менее, категория чуда легко применяется к сказкам, к использующим сказочные образы романтической фантастике и фэнтези, однако о чуде крайне редко и, как правило, в переносном смысле говорят в связи с научной фантастикой. Причина этого элементарна: в научно-фантастической литературе имеется претензия, что изображаемые в ней удивительные события соответствуют законам природы, особым образом используемые наукой - наукой более развитой, чем та, что известна человечеству. Однако, разумеется, эта претензия не опирается ни на какие серьезные основания. Конечно, гиперболоиды и бластеры созданы на основе достижений науки, - но только той науки, которая существует в придуманном фантастом мире. Иными словами, бластер или гиперболоид не являются чудом только с точки зрения виртуального мира, созданного писателем, но не с точки зрения той реальности, которая объединяет писателя с его читателями и другими современниками. Е. М. Неелов строит на этом различии свое определение фантастического: по его мнению, фантастика "возникает тогда, когда возникает несовпадение, расхождение точек зрения "изнутри" (глазами героя) и "извне" (глазами слушателя - читателя) на возможность или невозможность изображаемого художественного мира"55).
С точки зрения действительной науки гиперболоид Алексея Толстого является даже большим чудом, чем сказочная шапка-невидимка. Шапка-невидимка "работает" по неизвестным, таинственным причинам, о которых можно только догадываться. Поскольку принципы действия шапки-невидимки абсолютно неизвестны, то не запрещена любая гипотеза о том, как она функционирует. Однако любая гипотеза будет заведомо неверной, поскольку у шапки нет вообще никакого устройства. Подчеркнем: не "не может быть", а именно нет, шапка-невидимка еще может быть изобретена, но это уже будет не та шапка, что упоминается в сказках. В противоположность этому, в романе Алексея Толстого подробно описывается устройство "луча смерти" и даже приводится схема "лазерной пушки". Наука авторитетно утверждает, что так устроенный гиперболоид работать не может. Тем не менее, в мире Алексея Толстого техническое устройство работает вопреки своей конструкции. Вот это уже подлинное чудо, которое, впрочем, относится к разряду фоновых чудес, появившихся вопреки намерениям писателя. Такого рода "научные достижения" писателей заставили А. Ф. Бритикова сказать, что научно-фантастическая идея "более напоминает художественный образ, чем логическое понятие"56).
С другой стороны, и сказка, и романтическая новелла также создают свой виртуальный мир, в котором изображаемые чудеса возможны и не противоречат никаким законам. Правда, в произведениях нового времени писатель может различать законы природы, освященные авторитетом естественных наук, и находящуюся над природой область сверхъестественного. Однако мировоззрение, допускающее существование чудесного, должно использовать более широкую категорию "законов бытия", а бытие в широком смысле включает в себя физическую природу и супранатуралистические области ангелов и демонов как свои регионы. Можно сказать, что во Вселенной фантастической новеллы естественное и сверхъестественное являются частью природы в более общем, спинозистском понимании этого понятия.
Существование научной фантастики как социального явления время от времени обременяется требованием научной достоверности. Это требование предъявляется критиками, государством, педагогами и самими фантастами, по какой-либо причине решившими себя ограничить. Но это требование не имеет никакого отношения к эстетике фантастики, и именно поэтому в истории литературы и искусства оно не имеет значения. Точнее, оно имеет значение в той степени, в какой видимость научности необходима для создания иллюзии достоверности в глазах массового читателя. Наука - лишь инстанция, к авторитету которой апеллируют для оправдания вымысла. Наиболее резонным в этой связи представляется мнение фантаста и изобретателя Генриха Альтова, который призывал различать научную и "видимую", "кажущуюся" достоверность, причем последняя, по словам Альтова, вполне достаточна для научно-фантастических произведений 57). Но понятно, что видимость достоверности - еще не научность. Поэтому в каком-то смысле можно сказать, что любое совпадение фантастического сюжета с научной гипотезой является случайным. Требование научной достоверности является по отношению к фантастике чисто внешним, социальным требованием, которое нарушается постоянно, легко и без всяких последствий.
Таким образом, различие степеней достоверности между сказкой и научной фантастикой относится не к самим изображаемым ими чудесам, а к институциям, используемым для легитимации чудес. Средний современный читатель верят, что наука и техника существуют и что у них есть достижения - сколь бы ни были нелепы достижения науки и техники, описываемые научной фантастикой. В волшебство - если только его не понимают как псевдоним экстрасенсорных способностей - не верят. Если современный писатель вводит в роман волшебство, то сверхъестественное в таком романе оправдывается через апелляции к литературной традиции, но не к реальности. Между тем, наука и техника как социальные институты представляют собой связующее звено между реальностью и тканью повествования научно-фантастического произведения. Разумеется, таких звеньев может быть множество - начиная с имен героев и географических названий. Но институт науки и техники есть тот элемент реальности, который в повествовании непосредственно примыкает к фантастическим элементам, и, более того, считается их источником. В научной фантастике естественное порождает сверхъестественное, в то время как в сказке сверхъестественное - плод сверхъестественного, чудеса вытекают из "института" волшебства, который также является фантастическим, хотя и традиционным.
Типология фантастических феноменов по стратегии их объяснения
Хотя истинным источником фантастического является власть художника в пределах формируемого им виртуального пространства, фантастика предлагает нам множество различных объяснений фантастических феноменов, которые читатель вынужден признавать как "официальные" для данного текста. Объяснение фантастического через виртуальность текста есть базисное объяснение, но далеко не всегда оно присутствует в художественных произведениях открыто, - чаще его подменяют некие иные разработанные авторами объяснения - маскировки. Среди последних волшебство и техника являются главными, но далеко не единственными инстанциями, оправдывающими фантастическое. В этой связи встает вопрос о том, чтобы попытаться дать общую классификацию всех применяемых в фантастике стратегий оправдания. Отправной точкой для нас может служить классификационная система чудес, разработанная Цветаном Тодоровым. Она состоит из четырех разрядов:
- гиперболические чудеса - связанные с изменением масштабов (великаны);
- экзотические чудеса - чудеса, якобы происходящие в далеких странах, о которых читатель не знает, правда или не правда, что они там могут происходить;
- орудийные чудеса - предоставляющие человеку дополнительные возможности, по аналогии с инструментами или машинами (ковер-самолет);
- научные чудеса - орудийные чудеса в научной фантастике.
Вообще попытка Тодорова представляет собой замечательный пример того, как не надо делать классификацию. Мало того, что список видов чудесного явно не полон, но в одном перечне присутствуют разряды, выделенные по разным основаниям классификации. Гиперболические и орудийные чудеса отграничены по признаку содержания, в то время как научные и экзотические - по типу оправдания (мотивации) фантастического. И ошибка Тодорова показывает нам, что может существовать несколько оснований для составления типологии фантастических феноменов. Более того, даже один критерий, - а именно тип оправдания - может дать материал для как минимум двух классификаций. Онтологическая классификация укажет место фантастического в общей картине мира. Гносеологическая классификация поможет выяснить соотношение фантастического с познавательными возможностями предполагаемого зрителя-читателя. Стоит также оговориться, что Тодоров говорил о "чудесах", но поскольку, как мы уже отмечали, это слово редко применяют в рамках научной фантастики, то мы будем использовать понятие "фантастический феномен", по отношению к которому чудо будет являться нестрогим синонимом.
А. Онтологическая классификация
Сразу хотелось бы оговориться, что классификация, которую мы беремся дать, далеко не исчерпывает тематику оправдания фантастического. Оправдание как особая акция, сознательно или бессознательно производимая писателем в отношении читателя, может быть буквально рассеяна во всем тексте фантастических произведений. Как мы уже говорили выше, если фантастический роман начинается с подлета космического корабля к другой планете, то сам факт краткости и обыденности упоминания о корабле и планете свидетельствует, что в данном случае применяется стратегия оправдания в форме скрытого отсыла к аналогичной литературе о космических полетах и вообще к обширной сфере бытующих в современном мире представлений о космических полетах. Однако в данном случае стратегия оправдания не является специфической характеристикой космического корабля как фантастического феномена особого рода. "Космический корабль землян" остается одним и тем же фантастическим образом, независимо от того, уделяет ли автор какое-либо внимание его устройству и обстоятельствам постройки. Таким образом, мы бы хотели дать классификацию фантастических феноменов по типу их оправдания, при этом выделяя только те разновидности "чудес", внутри которых способ оправдания имеет непосредственное отношение к внешнему облику самого феномена. Руководствуясь этим, мы, по сути, дадим классификацию фантастических феноменов по даваемым самими фантастами объяснениям их происхождения, т. е. классификацию источников фантастического. Решая эту задачу, мы можем выделить следующие типы фантастических феноменов:
1) технические (технологические);
2) магические (волшебные);
3) эндогенные (божественно-демонические);
4) натуралистические;
5) локальные (ксенокосмические);
6) традиционные;
7) виртуальные;
8) беспричинные.
Что такое технические чудеса, более или менее ясно. О разнице между техникой и волшебством мы поговорим следующей главке. Под эндогенными фантастическими феноменами мы понимаем всевозможные необычные события, порожденные существами, стоящими вне или над законами нашего мира, и при этом не пользующихся для нарушения привычных для нас закономерностей бытия ни магией, ни техникой. Эндогенные чудеса - это акции, производимые Другими или даже Чужими. Типичным случаем эндогенных чудес являются чудеса, производимые богами и демонами - постольку, поскольку такие чудеса не относят к магии. Таким образом, под разряд эндогенных феноменов подпадают все классические чудеса религии, включая превращение воды в вино Иисусом Христом - при условии, что мы не верим в реальность этих чудес и считаем сообщения о них фантастическими. С демонами все сложнее: иногда колдовство интерпретируется в том смысле, что колдун заставляет себе служить добрых или злых духов. В этом случае магическое чудо можно отнести к переходному, волшебно-эндогенному типу. Вообще, рассуждая об эндогенностни демонов, приходится опираться на достаточно субъективные суждения о том, в какой степени демонов можно считать чуждыми для данного мира, изображенного писателем-фантастом. К эндогенным феноменам теоретически стоило бы отнести некоторые чудеса, производимые инопланетянами, но здесь надо иметь в виду, что в большинстве случаев инопланетяне совершают чудеса, опираясь на свою инопланетную технику. В логически-чистом виде эндогенные чудеса мы видим в романе Николая Полунина "Орфей". Там все необычные события порождаются неким "инфильтрантом", т. е. существом, просочившимся в наш мир из иных миров. Физика и механика этих чудес никак не объясняются, равно никак не интерпретируется онтология этих самых иных миров - ясно только, что это нечто более далекое и чуждое, чем просто иные планеты.
Под натуралистическими феноменами мы понимаем необычные явления, приписываемые окружающему нас миру в качестве его естественной части. Оправдывая существование этих феноменов, фантаст утверждает, что нечто подобное вообще встречается в природе, или, говоря шире - в окружающем мире, и, следовательно, данные фантастические феномены обнаруживаются тем же способом, каким в нашем мире обнаруживаются новые факты. Как правило, оправдание натуралистического феномена содержит в себе явный или скрытый отсыл ко вполне определенным мировоззренческим установкам: что наше бытие разнообразно, что мы его знаем еще не целиком, что в нем всегда может быть обнаружено нечто необычное, ранее не встречавшееся. Коротко говоря, натуралистические чудеса оправдываются бесконечным разнообразием бытия.
Поскольку самым уважаемым и распространенным, и к тому же институцианализированным методом обнаружения новых фактов является наука, то очень часто натуралистические чудеса имеют статус научных открытий и могут быть названы "научными фантастическими феноменами". Натуралистические чудеса присутствуют в научной фантастике наравне с техническими, и, быть может, даже превосходят их по количеству.
Говоря о науке как о методе обнаружения натуралистических феноменов, мы сразу сталкиваемся с весьма забавным обстоятельством: с точки зрения массового сознания наука не просто обнаруживает новые необычные феномены, но и производит их. До того, как Левенгук открыл микробов, микробов как бы не существовало. То есть наука постоянно вводит в наш мир новые сущности, которых в нем до момента открытия как бы не было. С этой точки зрения действие академической науки, исследующей природу, и прикладной науки, воплощающейся в технике и технологии, чрезвычайно близки. Технология дарит миру новые, еще не виданные устройства и машины, наука - новые, еще не виданные явления природы, вторые она также как бы "изобретает" и "порождает". Именно поэтому наука и технология так гармонично работают в "одной упряжке" в рамках научной фантастики, где они исполняют функции источников фантастических феноменов. Внешне эти источники выглядят крайне сходными хотя теоретически разница между ними существенна: технология действительно порождает новые феномены, а наука их только обнаруживает.
В отношении инопланетян и других фантастических существ мы должны различать действия, производимые этими существами, и сам факт их существования. Летающая тарелка есть технический феномен, но сам факт жизни на Марсе - натуралистический.
Отдельно стоит сказать о широко используемом в фантастике мотиве паранормальных (экстрасенсорных) способностей человека, мощь которых фантастами, разумеется, гиперболизируется. Относить ли их к технологическим, к натуралистическим или к волшебным феноменам - это, в общем-то, зависит от общего настроения фантастического произведения, т. е. от того, в какой степени мир данного произведения готов допускать в себя волшебство, мириться с силами таинственными и свободными от сковывающих законов природы. Один и тот же психический феномен, - например, гипноз или телепатия интерпретируется как "биологическое свойство организма", или как пример высокой технологии, или как акт магии, в зависимости от того, описывается ли он в произведении научной фантастики или в фэнтези. Тут можно утверждать, что эстетическая система произведения индуктивно накладывает свои характеристики на отдельные сюжетные элементы, которые могли бы в ином контексте приобрести и иное значение.
Важнейшим подвидом натуралистических феноменов являются локальные. Под локальными фантастическими феноменами мы понимаем необычные события, объясняемые их локализацией, т. е. события, происходящие в неких мирах или зонах, законы в которых отличаются от законов нашего мира. Здесь мы должны ввести понятие "ксенокосма", т. е. чужого, иного мира, и соответственно, локальные чудеса можно также называть ксенокосмическими. К локальным чудесам можно отнести и чудеса кэрролловского Зазеркалья, и фантастическую флору и фауну других планет, и странную топографию дантовского ада. При этом с применением понятия "ксенокосма" следует быть осторожным, поскольку, строго говоря, любой мир, изображенный фантастом, является вымышленным, непохожим на наш и, в конечном итоге, чужим (а при желании то же самое можно сказать и о любом мире, созданном писателями). Применение понятия ксенокосма возможно без всяких оговорок только в том случае, если мы можем хотя бы в каком-то смысле соотносить "чужой" мир с нашим. Мир, в котором существует будущее человечество, претендует на то, что он является тем же самым, в котором оно живет и сейчас, и на этом (признаемся, достаточно зыбком) основании феномены будущего, как правило, являются не ксенокосмическими, а техническими. Разумеется, имеется большое количество пересечений между локальными и эндогенными чудесами, поскольку эндогенные чудеса - это, собственно, деяния пришельцев из ксенокосма. Таким образом, одно и то же событие может быть интерпретировано и как эндогенное, и как ксенокосмическое в зависимости от места действия. Чудеса, производимые пришельцами из иных миров на Земле, являются эндогенными, в то время как внутри самих иных миров они могут быть классифицированы как ксенокосмические. Выделенные Цветаном Тодоровым экзотические чудеса есть разновидность ксенокосмических. В качестве типичного примера современного фантастического произведения, базирующегося именно на локальных феноменах, можно привести роман Святослава Логинова "Свет в окошке" - его действие происходит в царстве мертвых, на том свете, а законы того света весьма отличаются от законов этого.
Также очень близко к натуралистическим чудесам примыкает категория традиционных фантастических феноменов. Здесь мы тоже встречаемся с необычными явлениями, которые не произведены людьми специально, но приписываются универсуму в качестве нормальных. Но если в первом случае мы имеем дело с оригинальными чудесами, изобретенными автором и потому нуждающихся в объяснении того, как они были в нашем мире открыты или обнаружены, то традиционные феномены заимствуются из предшествующей художественной или религиозно-мифологической традиции и в таком оправдании не нуждаются. Традиционные чудеса есть натуралистические чудеса, оправдываемые с помощью скрытого отсыла к прецедентам подобных чудес в более ранних источниках. В первую очередь к традиционным феноменам относятся персонажи сказок и мифологии - русалки, кентавры и домовые. Впрочем, сегодня и инопланетяне становятся чем-то вроде традиционных фольклорных персонажей. Стоит, однако, признать, что иногда персонажи сказок в фантастических романах требуют объяснения, - если не объяснения своего происхождения, то, по крайней мере, объяснения того, как они были обнаружены. Иногда персонажи сказок оказываются результатами научных открытий. Поэтому четкой грани между натуралистическими и традиционными чудесами нет, и традиционные стоило бы считать также подвидом натуралистических.
Чрезвычайно трудной проблемой является разграничение волшебных и традиционных феноменов. Разве не относятся кентавры и русалки к сфере волшебства? Отвечая на этот вопрос, мы вынуждены уточнить, что под волшебством мы понимаем что-то вроде особой технологии, связанной с манипулированием таинственными силами и энергиями. Более того: в большинстве словарей и энциклопедий такие понятия, как "колдовство", "волшебство" и "магия", связываются с личностью волшебника, т. е. волшебство - это преднамеренное производство фантастических феноменов каким-либо человеком, в лучшем случае - антропоморфным существом, и этот человек или это существо может колдовать, опираясь на свои знания и способности. В тех редких случаях, когда личности волшебника нет, есть некий неодушевленный "оператор волшебства" - волшебный источник, волшебное озеро, волшебное яблоко, - и волшебными они являются не сами по себе, а ввиду производимого ими эффекта, т. е. поскольку они могут манипулировать таинственными силами. Само по себе существование кентавра или русалки нельзя причислить к такого рода манипуляциям. Кентавр не является результатом преднамеренно сделанного чуда, он просто "встречается в природе" - также, как и обычные, известные зоологам животные. Разумеется, и кентавр, и русалка, и домовой могут владеть способностями к волшебству, но сам факт их существования колдовством не является. Собственно говоря, существование кентавра не достойно удивления это факт, который был бы самым обычным и ничем не примечательным, если бы наш мир был таким, каким его изображает фантаст.
Когда персонажи сказок и фольклора используются в современной литературной фантастике, - как, например, домовые в романах Александра Орлова или Евгения Лукина, - то нет сомнений, что эти образы являются традиционными в том смысле, что писатели заимствовали их из традиционных источников. Но может ли понятие "традиционный фантастический феномен" быть применим к самим сказкам? Откуда они заимствовали свои образы и персонажи? Отвечая на этот вопрос, следует, прежде всего, обратить внимание на тот факт, что известные нам сказки в большинстве случаев являются результатом многолетнего развития и многолетней стереотипизации жанра. Но дело даже не в этом. Утверждая, что фантастические феномены в сказках также следует считать традиционными, мы исходим из гипотезы, что сказочные образы родились не в самих сказках. По словам Проппа, сказка возникла в результате профанации мифа. Домовой первоначально был персонажем не сказки, а поверий, т. е. люди верили в его реальность. Сказки заимствуют свои фантастические образы из поверий, религиозных мифов, обрядной практики - одним словом, из представлений, скорее связанных с реальной действительностью. По одной из версий, легенда о кентаврах возникла из впечатления, произведенного конниками на народы, не знавшие верховой езды.
В XX веке огромное значение приобрели виртуальные фантастические феномены, т. е. явления, необычность и противоестественность которых объясняется тем, что они являются не более чем иллюзиями (подробнее об этом - в главке "Пересечение реальностей"). Важнейшими видами используемой в современной фантастике иллюзорной реальности являются сновидения, галлюцинации (психопатологические и наркотические), а также компьютерная виртуальность. Поскольку в снах, галлюцинациях или на экране компьютера действительно может произойти все, что угодно, то наличие таких чудес уже не может даже считаться в полном смысле слова фантастическим допущением, скорее такого рода допущением является высокая степень связности и реальности иллюзорного мира - степень, необходимая для занимательности сюжета, но не характерная для реальных снов, галлюцинаций или компьютерных игр. Это обстоятельство иногда вполне осознается писателями, и именно поэтому им приходится придумывать дополнительные объяснения того, откуда взялась столь эффективная виртуальная реальность. Таким образом, оправдание фантастических феноменов приобретает как бы двухэтажную структуру. Так, в "киберпанковских" романах Сергея Лукьяненко изображается "Глубина" - виртуальный мир, существующий внутри компьютеров, куда люди могут попадать с помощью специальных шлемов. Все необычные события, случающееся в Глубине, относятся к виртуальным фантастическим феноменам. Но само существование Глубины является уже техническим феноменом.
Размышления о способах оправдания фантастического позволяют понять, почему к научной фантастике крайне редко применяют категории "волшебного" и "чудесного". Казалось бы, если чудо понимать формально, как нарушение законов природы, то фантастику можно определить как изображение чудесного. Тем не менее, категория чуда легко применяется к сказкам, к использующим сказочные образы романтической фантастике и фэнтези, однако о чуде крайне редко и, как правило, в переносном смысле говорят в связи с научной фантастикой. Причина этого элементарна: в научно-фантастической литературе имеется претензия, что изображаемые в ней удивительные события соответствуют законам природы, особым образом используемые наукой - наукой более развитой, чем та, что известна человечеству. Однако, разумеется, эта претензия не опирается ни на какие серьезные основания. Конечно, гиперболоиды и бластеры созданы на основе достижений науки, - но только той науки, которая существует в придуманном фантастом мире. Иными словами, бластер или гиперболоид не являются чудом только с точки зрения виртуального мира, созданного писателем, но не с точки зрения той реальности, которая объединяет писателя с его читателями и другими современниками. Е. М. Неелов строит на этом различии свое определение фантастического: по его мнению, фантастика "возникает тогда, когда возникает несовпадение, расхождение точек зрения "изнутри" (глазами героя) и "извне" (глазами слушателя - читателя) на возможность или невозможность изображаемого художественного мира"55).
С точки зрения действительной науки гиперболоид Алексея Толстого является даже большим чудом, чем сказочная шапка-невидимка. Шапка-невидимка "работает" по неизвестным, таинственным причинам, о которых можно только догадываться. Поскольку принципы действия шапки-невидимки абсолютно неизвестны, то не запрещена любая гипотеза о том, как она функционирует. Однако любая гипотеза будет заведомо неверной, поскольку у шапки нет вообще никакого устройства. Подчеркнем: не "не может быть", а именно нет, шапка-невидимка еще может быть изобретена, но это уже будет не та шапка, что упоминается в сказках. В противоположность этому, в романе Алексея Толстого подробно описывается устройство "луча смерти" и даже приводится схема "лазерной пушки". Наука авторитетно утверждает, что так устроенный гиперболоид работать не может. Тем не менее, в мире Алексея Толстого техническое устройство работает вопреки своей конструкции. Вот это уже подлинное чудо, которое, впрочем, относится к разряду фоновых чудес, появившихся вопреки намерениям писателя. Такого рода "научные достижения" писателей заставили А. Ф. Бритикова сказать, что научно-фантастическая идея "более напоминает художественный образ, чем логическое понятие"56).
С другой стороны, и сказка, и романтическая новелла также создают свой виртуальный мир, в котором изображаемые чудеса возможны и не противоречат никаким законам. Правда, в произведениях нового времени писатель может различать законы природы, освященные авторитетом естественных наук, и находящуюся над природой область сверхъестественного. Однако мировоззрение, допускающее существование чудесного, должно использовать более широкую категорию "законов бытия", а бытие в широком смысле включает в себя физическую природу и супранатуралистические области ангелов и демонов как свои регионы. Можно сказать, что во Вселенной фантастической новеллы естественное и сверхъестественное являются частью природы в более общем, спинозистском понимании этого понятия.
Существование научной фантастики как социального явления время от времени обременяется требованием научной достоверности. Это требование предъявляется критиками, государством, педагогами и самими фантастами, по какой-либо причине решившими себя ограничить. Но это требование не имеет никакого отношения к эстетике фантастики, и именно поэтому в истории литературы и искусства оно не имеет значения. Точнее, оно имеет значение в той степени, в какой видимость научности необходима для создания иллюзии достоверности в глазах массового читателя. Наука - лишь инстанция, к авторитету которой апеллируют для оправдания вымысла. Наиболее резонным в этой связи представляется мнение фантаста и изобретателя Генриха Альтова, который призывал различать научную и "видимую", "кажущуюся" достоверность, причем последняя, по словам Альтова, вполне достаточна для научно-фантастических произведений 57). Но понятно, что видимость достоверности - еще не научность. Поэтому в каком-то смысле можно сказать, что любое совпадение фантастического сюжета с научной гипотезой является случайным. Требование научной достоверности является по отношению к фантастике чисто внешним, социальным требованием, которое нарушается постоянно, легко и без всяких последствий.
Таким образом, различие степеней достоверности между сказкой и научной фантастикой относится не к самим изображаемым ими чудесам, а к институциям, используемым для легитимации чудес. Средний современный читатель верят, что наука и техника существуют и что у них есть достижения - сколь бы ни были нелепы достижения науки и техники, описываемые научной фантастикой. В волшебство - если только его не понимают как псевдоним экстрасенсорных способностей - не верят. Если современный писатель вводит в роман волшебство, то сверхъестественное в таком романе оправдывается через апелляции к литературной традиции, но не к реальности. Между тем, наука и техника как социальные институты представляют собой связующее звено между реальностью и тканью повествования научно-фантастического произведения. Разумеется, таких звеньев может быть множество - начиная с имен героев и географических названий. Но институт науки и техники есть тот элемент реальности, который в повествовании непосредственно примыкает к фантастическим элементам, и, более того, считается их источником. В научной фантастике естественное порождает сверхъестественное, в то время как в сказке сверхъестественное - плод сверхъестественного, чудеса вытекают из "института" волшебства, который также является фантастическим, хотя и традиционным.
Типология фантастических феноменов по стратегии их объяснения
Хотя истинным источником фантастического является власть художника в пределах формируемого им виртуального пространства, фантастика предлагает нам множество различных объяснений фантастических феноменов, которые читатель вынужден признавать как "официальные" для данного текста. Объяснение фантастического через виртуальность текста есть базисное объяснение, но далеко не всегда оно присутствует в художественных произведениях открыто, - чаще его подменяют некие иные разработанные авторами объяснения - маскировки. Среди последних волшебство и техника являются главными, но далеко не единственными инстанциями, оправдывающими фантастическое. В этой связи встает вопрос о том, чтобы попытаться дать общую классификацию всех применяемых в фантастике стратегий оправдания. Отправной точкой для нас может служить классификационная система чудес, разработанная Цветаном Тодоровым. Она состоит из четырех разрядов:
- гиперболические чудеса - связанные с изменением масштабов (великаны);
- экзотические чудеса - чудеса, якобы происходящие в далеких странах, о которых читатель не знает, правда или не правда, что они там могут происходить;
- орудийные чудеса - предоставляющие человеку дополнительные возможности, по аналогии с инструментами или машинами (ковер-самолет);
- научные чудеса - орудийные чудеса в научной фантастике.
Вообще попытка Тодорова представляет собой замечательный пример того, как не надо делать классификацию. Мало того, что список видов чудесного явно не полон, но в одном перечне присутствуют разряды, выделенные по разным основаниям классификации. Гиперболические и орудийные чудеса отграничены по признаку содержания, в то время как научные и экзотические - по типу оправдания (мотивации) фантастического. И ошибка Тодорова показывает нам, что может существовать несколько оснований для составления типологии фантастических феноменов. Более того, даже один критерий, - а именно тип оправдания - может дать материал для как минимум двух классификаций. Онтологическая классификация укажет место фантастического в общей картине мира. Гносеологическая классификация поможет выяснить соотношение фантастического с познавательными возможностями предполагаемого зрителя-читателя. Стоит также оговориться, что Тодоров говорил о "чудесах", но поскольку, как мы уже отмечали, это слово редко применяют в рамках научной фантастики, то мы будем использовать понятие "фантастический феномен", по отношению к которому чудо будет являться нестрогим синонимом.
А. Онтологическая классификация
Сразу хотелось бы оговориться, что классификация, которую мы беремся дать, далеко не исчерпывает тематику оправдания фантастического. Оправдание как особая акция, сознательно или бессознательно производимая писателем в отношении читателя, может быть буквально рассеяна во всем тексте фантастических произведений. Как мы уже говорили выше, если фантастический роман начинается с подлета космического корабля к другой планете, то сам факт краткости и обыденности упоминания о корабле и планете свидетельствует, что в данном случае применяется стратегия оправдания в форме скрытого отсыла к аналогичной литературе о космических полетах и вообще к обширной сфере бытующих в современном мире представлений о космических полетах. Однако в данном случае стратегия оправдания не является специфической характеристикой космического корабля как фантастического феномена особого рода. "Космический корабль землян" остается одним и тем же фантастическим образом, независимо от того, уделяет ли автор какое-либо внимание его устройству и обстоятельствам постройки. Таким образом, мы бы хотели дать классификацию фантастических феноменов по типу их оправдания, при этом выделяя только те разновидности "чудес", внутри которых способ оправдания имеет непосредственное отношение к внешнему облику самого феномена. Руководствуясь этим, мы, по сути, дадим классификацию фантастических феноменов по даваемым самими фантастами объяснениям их происхождения, т. е. классификацию источников фантастического. Решая эту задачу, мы можем выделить следующие типы фантастических феноменов:
1) технические (технологические);
2) магические (волшебные);
3) эндогенные (божественно-демонические);
4) натуралистические;
5) локальные (ксенокосмические);
6) традиционные;
7) виртуальные;
8) беспричинные.
Что такое технические чудеса, более или менее ясно. О разнице между техникой и волшебством мы поговорим следующей главке. Под эндогенными фантастическими феноменами мы понимаем всевозможные необычные события, порожденные существами, стоящими вне или над законами нашего мира, и при этом не пользующихся для нарушения привычных для нас закономерностей бытия ни магией, ни техникой. Эндогенные чудеса - это акции, производимые Другими или даже Чужими. Типичным случаем эндогенных чудес являются чудеса, производимые богами и демонами - постольку, поскольку такие чудеса не относят к магии. Таким образом, под разряд эндогенных феноменов подпадают все классические чудеса религии, включая превращение воды в вино Иисусом Христом - при условии, что мы не верим в реальность этих чудес и считаем сообщения о них фантастическими. С демонами все сложнее: иногда колдовство интерпретируется в том смысле, что колдун заставляет себе служить добрых или злых духов. В этом случае магическое чудо можно отнести к переходному, волшебно-эндогенному типу. Вообще, рассуждая об эндогенностни демонов, приходится опираться на достаточно субъективные суждения о том, в какой степени демонов можно считать чуждыми для данного мира, изображенного писателем-фантастом. К эндогенным феноменам теоретически стоило бы отнести некоторые чудеса, производимые инопланетянами, но здесь надо иметь в виду, что в большинстве случаев инопланетяне совершают чудеса, опираясь на свою инопланетную технику. В логически-чистом виде эндогенные чудеса мы видим в романе Николая Полунина "Орфей". Там все необычные события порождаются неким "инфильтрантом", т. е. существом, просочившимся в наш мир из иных миров. Физика и механика этих чудес никак не объясняются, равно никак не интерпретируется онтология этих самых иных миров - ясно только, что это нечто более далекое и чуждое, чем просто иные планеты.
Под натуралистическими феноменами мы понимаем необычные явления, приписываемые окружающему нас миру в качестве его естественной части. Оправдывая существование этих феноменов, фантаст утверждает, что нечто подобное вообще встречается в природе, или, говоря шире - в окружающем мире, и, следовательно, данные фантастические феномены обнаруживаются тем же способом, каким в нашем мире обнаруживаются новые факты. Как правило, оправдание натуралистического феномена содержит в себе явный или скрытый отсыл ко вполне определенным мировоззренческим установкам: что наше бытие разнообразно, что мы его знаем еще не целиком, что в нем всегда может быть обнаружено нечто необычное, ранее не встречавшееся. Коротко говоря, натуралистические чудеса оправдываются бесконечным разнообразием бытия.
Поскольку самым уважаемым и распространенным, и к тому же институцианализированным методом обнаружения новых фактов является наука, то очень часто натуралистические чудеса имеют статус научных открытий и могут быть названы "научными фантастическими феноменами". Натуралистические чудеса присутствуют в научной фантастике наравне с техническими, и, быть может, даже превосходят их по количеству.
Говоря о науке как о методе обнаружения натуралистических феноменов, мы сразу сталкиваемся с весьма забавным обстоятельством: с точки зрения массового сознания наука не просто обнаруживает новые необычные феномены, но и производит их. До того, как Левенгук открыл микробов, микробов как бы не существовало. То есть наука постоянно вводит в наш мир новые сущности, которых в нем до момента открытия как бы не было. С этой точки зрения действие академической науки, исследующей природу, и прикладной науки, воплощающейся в технике и технологии, чрезвычайно близки. Технология дарит миру новые, еще не виданные устройства и машины, наука - новые, еще не виданные явления природы, вторые она также как бы "изобретает" и "порождает". Именно поэтому наука и технология так гармонично работают в "одной упряжке" в рамках научной фантастики, где они исполняют функции источников фантастических феноменов. Внешне эти источники выглядят крайне сходными хотя теоретически разница между ними существенна: технология действительно порождает новые феномены, а наука их только обнаруживает.
В отношении инопланетян и других фантастических существ мы должны различать действия, производимые этими существами, и сам факт их существования. Летающая тарелка есть технический феномен, но сам факт жизни на Марсе - натуралистический.
Отдельно стоит сказать о широко используемом в фантастике мотиве паранормальных (экстрасенсорных) способностей человека, мощь которых фантастами, разумеется, гиперболизируется. Относить ли их к технологическим, к натуралистическим или к волшебным феноменам - это, в общем-то, зависит от общего настроения фантастического произведения, т. е. от того, в какой степени мир данного произведения готов допускать в себя волшебство, мириться с силами таинственными и свободными от сковывающих законов природы. Один и тот же психический феномен, - например, гипноз или телепатия интерпретируется как "биологическое свойство организма", или как пример высокой технологии, или как акт магии, в зависимости от того, описывается ли он в произведении научной фантастики или в фэнтези. Тут можно утверждать, что эстетическая система произведения индуктивно накладывает свои характеристики на отдельные сюжетные элементы, которые могли бы в ином контексте приобрести и иное значение.
Важнейшим подвидом натуралистических феноменов являются локальные. Под локальными фантастическими феноменами мы понимаем необычные события, объясняемые их локализацией, т. е. события, происходящие в неких мирах или зонах, законы в которых отличаются от законов нашего мира. Здесь мы должны ввести понятие "ксенокосма", т. е. чужого, иного мира, и соответственно, локальные чудеса можно также называть ксенокосмическими. К локальным чудесам можно отнести и чудеса кэрролловского Зазеркалья, и фантастическую флору и фауну других планет, и странную топографию дантовского ада. При этом с применением понятия "ксенокосма" следует быть осторожным, поскольку, строго говоря, любой мир, изображенный фантастом, является вымышленным, непохожим на наш и, в конечном итоге, чужим (а при желании то же самое можно сказать и о любом мире, созданном писателями). Применение понятия ксенокосма возможно без всяких оговорок только в том случае, если мы можем хотя бы в каком-то смысле соотносить "чужой" мир с нашим. Мир, в котором существует будущее человечество, претендует на то, что он является тем же самым, в котором оно живет и сейчас, и на этом (признаемся, достаточно зыбком) основании феномены будущего, как правило, являются не ксенокосмическими, а техническими. Разумеется, имеется большое количество пересечений между локальными и эндогенными чудесами, поскольку эндогенные чудеса - это, собственно, деяния пришельцев из ксенокосма. Таким образом, одно и то же событие может быть интерпретировано и как эндогенное, и как ксенокосмическое в зависимости от места действия. Чудеса, производимые пришельцами из иных миров на Земле, являются эндогенными, в то время как внутри самих иных миров они могут быть классифицированы как ксенокосмические. Выделенные Цветаном Тодоровым экзотические чудеса есть разновидность ксенокосмических. В качестве типичного примера современного фантастического произведения, базирующегося именно на локальных феноменах, можно привести роман Святослава Логинова "Свет в окошке" - его действие происходит в царстве мертвых, на том свете, а законы того света весьма отличаются от законов этого.
Также очень близко к натуралистическим чудесам примыкает категория традиционных фантастических феноменов. Здесь мы тоже встречаемся с необычными явлениями, которые не произведены людьми специально, но приписываются универсуму в качестве нормальных. Но если в первом случае мы имеем дело с оригинальными чудесами, изобретенными автором и потому нуждающихся в объяснении того, как они были в нашем мире открыты или обнаружены, то традиционные феномены заимствуются из предшествующей художественной или религиозно-мифологической традиции и в таком оправдании не нуждаются. Традиционные чудеса есть натуралистические чудеса, оправдываемые с помощью скрытого отсыла к прецедентам подобных чудес в более ранних источниках. В первую очередь к традиционным феноменам относятся персонажи сказок и мифологии - русалки, кентавры и домовые. Впрочем, сегодня и инопланетяне становятся чем-то вроде традиционных фольклорных персонажей. Стоит, однако, признать, что иногда персонажи сказок в фантастических романах требуют объяснения, - если не объяснения своего происхождения, то, по крайней мере, объяснения того, как они были обнаружены. Иногда персонажи сказок оказываются результатами научных открытий. Поэтому четкой грани между натуралистическими и традиционными чудесами нет, и традиционные стоило бы считать также подвидом натуралистических.
Чрезвычайно трудной проблемой является разграничение волшебных и традиционных феноменов. Разве не относятся кентавры и русалки к сфере волшебства? Отвечая на этот вопрос, мы вынуждены уточнить, что под волшебством мы понимаем что-то вроде особой технологии, связанной с манипулированием таинственными силами и энергиями. Более того: в большинстве словарей и энциклопедий такие понятия, как "колдовство", "волшебство" и "магия", связываются с личностью волшебника, т. е. волшебство - это преднамеренное производство фантастических феноменов каким-либо человеком, в лучшем случае - антропоморфным существом, и этот человек или это существо может колдовать, опираясь на свои знания и способности. В тех редких случаях, когда личности волшебника нет, есть некий неодушевленный "оператор волшебства" - волшебный источник, волшебное озеро, волшебное яблоко, - и волшебными они являются не сами по себе, а ввиду производимого ими эффекта, т. е. поскольку они могут манипулировать таинственными силами. Само по себе существование кентавра или русалки нельзя причислить к такого рода манипуляциям. Кентавр не является результатом преднамеренно сделанного чуда, он просто "встречается в природе" - также, как и обычные, известные зоологам животные. Разумеется, и кентавр, и русалка, и домовой могут владеть способностями к волшебству, но сам факт их существования колдовством не является. Собственно говоря, существование кентавра не достойно удивления это факт, который был бы самым обычным и ничем не примечательным, если бы наш мир был таким, каким его изображает фантаст.
Когда персонажи сказок и фольклора используются в современной литературной фантастике, - как, например, домовые в романах Александра Орлова или Евгения Лукина, - то нет сомнений, что эти образы являются традиционными в том смысле, что писатели заимствовали их из традиционных источников. Но может ли понятие "традиционный фантастический феномен" быть применим к самим сказкам? Откуда они заимствовали свои образы и персонажи? Отвечая на этот вопрос, следует, прежде всего, обратить внимание на тот факт, что известные нам сказки в большинстве случаев являются результатом многолетнего развития и многолетней стереотипизации жанра. Но дело даже не в этом. Утверждая, что фантастические феномены в сказках также следует считать традиционными, мы исходим из гипотезы, что сказочные образы родились не в самих сказках. По словам Проппа, сказка возникла в результате профанации мифа. Домовой первоначально был персонажем не сказки, а поверий, т. е. люди верили в его реальность. Сказки заимствуют свои фантастические образы из поверий, религиозных мифов, обрядной практики - одним словом, из представлений, скорее связанных с реальной действительностью. По одной из версий, легенда о кентаврах возникла из впечатления, произведенного конниками на народы, не знавшие верховой езды.
В XX веке огромное значение приобрели виртуальные фантастические феномены, т. е. явления, необычность и противоестественность которых объясняется тем, что они являются не более чем иллюзиями (подробнее об этом - в главке "Пересечение реальностей"). Важнейшими видами используемой в современной фантастике иллюзорной реальности являются сновидения, галлюцинации (психопатологические и наркотические), а также компьютерная виртуальность. Поскольку в снах, галлюцинациях или на экране компьютера действительно может произойти все, что угодно, то наличие таких чудес уже не может даже считаться в полном смысле слова фантастическим допущением, скорее такого рода допущением является высокая степень связности и реальности иллюзорного мира - степень, необходимая для занимательности сюжета, но не характерная для реальных снов, галлюцинаций или компьютерных игр. Это обстоятельство иногда вполне осознается писателями, и именно поэтому им приходится придумывать дополнительные объяснения того, откуда взялась столь эффективная виртуальная реальность. Таким образом, оправдание фантастических феноменов приобретает как бы двухэтажную структуру. Так, в "киберпанковских" романах Сергея Лукьяненко изображается "Глубина" - виртуальный мир, существующий внутри компьютеров, куда люди могут попадать с помощью специальных шлемов. Все необычные события, случающееся в Глубине, относятся к виртуальным фантастическим феноменам. Но само существование Глубины является уже техническим феноменом.