Страница:
Но здесь можно видеть и еще один, быть может даже более важный сдвиг: радикально трансформируется отношение между практикой и теоретическими разработками. До сих пор это отношение у Фуко было вполне традиционным для европейской философии: либо написание очередной книги вообще никак не было связано с {i}включен
361
ностью{/i} автора в ту или иную практику (в лучшем случае, как это было с {i}Историей безумия,{/i} автор выступал в качестве {i}внешнего{/i} исследователя по отношению к ней), либо мысль автора бралась в качестве основания для развертывания или трансформаций практик кем-то {i}другим.{/i} Именно об этом - немного в шутливом тоне, но по сути очень серьезно говорит сам Фуко в одной из бесед 1971 года: "...я написал когда-то книгу об истории безумия. За немногими исключениями вроде {i}Бланшо{/i} или {i}Барта{/i} она была принята весьма плохо. Еще недавно, когда об этой книге говорили студентам, то подчеркивали, что она написана не врачом, а потому ее следует опасаться как чумы. Так вот, меня поразила одна вещь: уже несколько лет вокруг {i}Базалиа{/i} в Италии, а также в Англии развивается движение, которое называют {i}антипсихиатрией.{/i} Конечно, эти люди развернули свое движение исходя из их собственных идей и их собственного опыта как психиатров;
в моей книге они увидели, однако, своего рода историческое обоснование, они переложили в каком-то смысле ответственность за нее на себя, приняли ее на свой счет, до некоторой степени себя в ней узнали; в итоге - эта собственно историческая книга находит своего рода практическое завершение. Так вот, скажем, я немного ревную, и теперь мне хотелось бы делать все это самому. Вместо того, чтобы писать книгу по истории правосудия, которая затем будет подхвачена теми, кто на практике поставит правосудие под вопрос, мне хотелось бы начать именно с того, чтобы поставить под вопрос правосудие практически, а затем - право же, если я еще буду жив и не сяду в тюрьму,ну, тогда я напишу книгу..." ({i}Dits et ecrits,{/i} t.II, pp.208-209).
* * *
Разумеется, эта книга, написанная в буквальном смысле слова по горячим следам битв и столкновений, написанная в годы-с 1971 по 1975,-когда Фуко читает в {i}Коллежде Франс курсы{/i} лекций с выразительными названиями: "Теории и институты уголовного права", "Наказующее общество", "Психиатрическая власть" и "Анормальные", в те годы, на которые во Франции приходится апогей борьбы с ав
362
торитарностью на всех уровнях, а стало быть, и борьбы за разоблачение и ниспровержение всех и всяческих авторитетов и в первую очередь - авторитета власти (Отец, Учитель, Священник, Бюрократ - все они выступают как ее олицетворения), - в эти годы книга Фуко не могла не оказаться в центре внимания. Другими словами, его {i}Надзирать и наказывать-{/i} книга, связанная с "политическими страстями" момента, анализирующая формы {i}социального контроля{/i} (и, в частности, заточение), возникновение общества {i}дисциплинарного типа{/i} и обеспечивающих его функционирование {i}норм, -{/i} книга эта воспринималась как непосредственное продолжение борьбы, но только другими средствами: через {i}историческое описание,{/i} которое выполняет здесь {i}критическую{/i} функцию.
И такого же рода ожидания были и по отношению к его {i}Воле к знанию:{/i} ждали книгу, тоже вписанную в логику борьбы, только теперь уже на другом фронте. Не будем забывать, что конец 70-х - это пик "сексуальной революции" на Западе. Царят всевозможные идеологии освобождения и свирепствует своего рода "психоаналитизм" - заполонение вульгарным психоанализом всех и всяческих способов мысли и действия. Вот как описывает эту ситуацию Дидье Эрибон: "Нескончаемое говорение о сексуальности. Все говорят о сексе, чтобы сказать, что он вытеснен и подавлен буржуазной моралью, моделью супружества и семьи... От этой морали, быть может, Фрейд нас чуть-чуть и освободил, говорят одни. Но - так нерешительно, добавляют другие, с такой осторожностью и конформизмом, что следовало бы разоблачить также и нормализующие функции самого психоанализа. И все [...] хотят, чтобы о сексе говорили, о сексе, который-де должен сорвать покров с истины о человеке или предложить ему пути к счастью" ({i}Eribon,{/i} p.286).
Ожидания не оправдались. Книга Фуко камня на камне не оставляет от понимания власти как репрессивной силы, подавляющей все и вся, включая и сексуальность. "Наше общество, - скажет он в интервью после выхода книги,это общество не "репрессии" секса, а его "экспрессии"" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p. 103).
363
Перевод выполнен по изданию: Michel Foucault, {i}La Volon-te de savoir, Histoire de la sexualite,{/i} tome I, Gallimard, 1976.
с. 101 Steven Marcus, {i}The Other Victoriens. A Study of Sexuality and Pornography in Mid-Nineteenth Century England,{/i} New York, Basic Books, 1966.
с. 102 Фуко опять играет на значениях выражения {i}tenir discours -{/i} "держать речь" (ср. комментарий к с.49 "Порядка дискурса"), что в русском переводе теряется.
с. 117 В 1977 году Фуко напишет предисловие к французскому изданию этой книги - еще более сокращенному, чем английское, уже и без того сокращенное... до семи сот страниц ({i}My Secret Life. Recit de la vie sexuelle d'un Anglais de l'epoque victorienne,{/i} Paris, Les formes du secret, 1977). Первое ее издание было напечатано в 1890 году в Амстердаме, тиражом десять (!) экземпляров. Оно, конечно, никогда не поступало в продажу и осело у нескольких коллекционеров и в некоторых библиотеках. Интерес этого текста, как пишет Фуко, - в детальнейшем рассказе о жизни, которую этот человек целиком посвятил сексу. "Жизнь-секс", "сексуществование"... - играет со словами Фуко. "Несомненно, в качестве фона выступала здесь давняя духовная традиция, которую протестантские страны (стало быть - без исповедни ков) сохранили лучше, чем католические: вести пись менно дневник своей жизни, на чистой странице проделывать исповедывание совести" ({i}Dits etecrits,{/i} t.III, p.131). Об этом тексте Фуко говорит также в статье 1976 года в газете {i}Le Monde{/i} ("L'Occident et la verite du sexe"), где он еще до выхода самой книги крупными мазками прочерчивает основные линии {i}Воли к знанию{/i} и всего многотомного проекта {i}Истории сексуальности{/i} ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, рр.101-106).
с. 118 Игра слов: {i}repetition{/i} по-французски - это и "повторение", и "репетирование".
с. 119 Игра слов: {i}Са{/i} употребляется во французском разговорном языке и как местоимение "это", и как способ выражения чрезвычайно пренебрежительного отношения к чему-либо или к кому-либо; но, кроме того, {i}Са -{/i} это третий элемент психоаналитической триады {i}Я, Сверх-Я{/i} и {i}Оно,{/i} который трактуется как раз как совокупность всех
{i}364{/i}
вытесненных и подавленных влечений и желаний, как темная и непрозрачная для сознания часть человека.
с. 123 Речь идет о двух работах Фрейда: {i}Три очерка по теории сексуальности{/i} (1905) и {i}Анализ фобии пятилетнего маль-чика{/i} (1909). Из изданий последних лет на русском языке см., например, в: З.Фрейд, {i}Психология бессознательного,{/i} М., Просвещение, 1989.
с. 130 Имя крестьянина - {i}Jouy -{/i} по звучанию совпадает с причастием прошедшего времени глагола {i}jouir{/i} (joui) - "наслаждаться", "получать удовольствие", означающего также: "испытать оргазм".
с. 158 Эта книга так и не была написана. Как не были написаны и обещанные пять томов {i}Истории сексуальности. La Chair et le corps. La Croisade des enfants. La Femme, la mere et l'hysterique, Les Pervers, Populations et races.{/i} Названия этих томов фигурировали на обложке первого тома.
с. 160 См. соответствующий комментарий к с. 184.
с. 167 См. соответствующий комментарий к с.119.
с. 177 {i}Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo -{/i} "если не смогу склонить богов, то Ахеронт приведу в движение" (лат.), вошедший в поговорку стих из {i}Энеиды{/i} Вергилия (кн.vii, стих 312).
с. 178 Неточная ссылка Фуко на эпиграф из {i}Бюргера{/i} в начале 44-й главы работы Шопенгауэра {i}Мир как воля и представление.{/i} В переводе Ю. Айхенвальда см.: А.Шопенгауэр, {i}Избранные произведения,{/i} М., Просвещение, 1992, с.371.
с. 181 Вскоре после выхода в свет {i}Воли к знанию{/i} группа психо-аналитиков-лаканистов (среди которых был и зять Лакана {i}Жак-Ален Миллер,{/i} ставший после смерти Лакана в 1981 году его "преемником" и руководителем одной из ветвей лакановского психоанализа) пригласила Фуко для обсуждения основных проблем книги. Под названием "Игра Мишеля Фуко" ("Le jeu de Michel Foucault") текст этой дискуссии был опубликован в журнале {i}Orni-саr?,{/i} издающемся этой группой лаканистов. Вот что говорит Фуко в ответ на вопрос о смысле противопоставления предлагаемой им {i}аналитики власти{/i} обычным "теориям власти": "{i}Власть-{/i}этого просто {i}не существует. Я{/i} хочу сказать, что идея, будто где-то в определенном месте, или эманируя из какой-то определенной точки, существует нечто, что и есть власть, - мне кажется, что эта идея зиждется на каком-то ложном анализе и уж во всяком случае не учитывает значительного чис
{i}365{/i}
ла феноменов. На самом-то деле власть - это {i}отношения,{/i} это пучок - более или менее организованный, более или менее пирамидальный, более или менее согласованный - отношений. [...] Если пытаться строить {i}теорию{/i} власти, всегда будешь вынужден рассматривать ее как возникающую в определенном месте и в определенное время, нужно будет выяснять ее генезис и осуществлять дедукцию. Но если власть в действительности является открытым пучком, более или менее согласованным - скорее, конечно же, плохо согласованным, - отношений, тогда единственной проблемой является составление такой решетки анализа, которая делала бы возможной аналитику отношений власти" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.302).
с. 184 Непереводимая игра слов: французское {i}sujet,{/i} происходящее от латинского {i}subjectus -{/i} "под-лежащее", "под-чиненное", означает одновременно и "отданный во власть", "подданный", и "субъект", "лицо". Фуко "стягивает" оба эти значения в глаголе {i}assujettir{/i} (собственно "подчинять"), подчеркивая момент {i}конституирования субъекта{/i} как такового в обоих смыслах, равно как и наличие специальных форм, делающих это конституирование возможным.
с. 19 5 Этот принцип {i}власти без субъекта{/i} или {i}стратегии без субъекта{/i} также стал предметом обсуждения в дискуссии с лаканистами. Отвечая на вопрос о том, как такое можно помыслить, Фуко высказывает разные соображения, и в том числе следующее: "...знаменитая французская "абсолютная" монархия не имела в действительности ничего абсолютного. Это и в самом деле были рассеянные островки власти, одни из которых функционировали как географические уделы, другие - как пирамиды, третьи как тела или, скажем, в соответствии с семейными влияниями или сетями союзов, и т.д. Вполне понятно, почему в подобной системе не могли появиться глобальные стратегии:
французская монархия оснастила себя административным аппаратом - очень сильным, но очень ригидным, - мимо которого проходила масса вещей. Был, конечно, Король - явный представитель власти, но на самом деле власть централизованной не была, она не выражалась в глобальных стратегиях одновременно тонких, гибких и связных. В ХIX веке, напротив, через всякого рода механизмы или институты - парламентаризм, распростране
{i}366{/i}
ние информации, издательское дело, всемирные выставки, университет и т.д. - "буржуазная власть" смогла выработать глобальные стратегии, без того, однако, чтобы по отношению к ним следовало предполагать некоторого субъекта" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, р.310). Но не окажется ли тогда, что принцип "бессубъектности", будучи безобидным в плане теоретическом, по отношению к {i}знанию{/i} и {i}дискурсу,{/i} при переходе в поле " {i}практического{/i}"{i},{/i} где действуют отношения силы и происходят сражения, где с неизбежностью встает вопрос, кто сражается и против кого, что принцип бессубъектности здесь порождает серьезные трудности и не позволяет уклониться от вопроса о субъекте или, скорее, о субъектах? Фуко на это возражение Миллера замечает:
"Конечно же, это-то меня и беспокоит. И я не очень понимаю, как из этого выбраться. Но в конечном счете, если рассматривать власть в терминах {i}отношений власти,{/i} это позволяет, мне кажется, схватить - гораздо лучше, чем в каких бы то ни было иных теоретических построениях, - то отношение, которое существует между властью и борьбой, и в частности классовой борьбой. Что меня поражает в большинстве текстов, если не Маркса, то по крайней мере марксистов, так это то, что там всегда (за исключением, быть может, Троцкого) молчанием обходят вопрос, что понимать под {i}борьбой,{/i} когда говорится о борьбе классов. Что означает здесь "борьба"? Диалектическое столкновение? Политическое сражение за власть? Экономическая баталия? Война? Гражданское общество, пронизанное классовой борьбой, это - что: война, продолженная другими средствами?". И, наконец, на вопрос Миллера о том, кто же эти, противостоящие друг Другу, субъекты, Фуко отвечает: "Это всего лишь гипотеза, но я бы сказал так {i}все против всех.{/i} Не существует непосредственно данных субъектов, один из которых был бы пролетариатом, а другой - буржуазией. Кто борется против кого? Мы все боремся против всех. И в нас всегда еще есть что-то, что борется против чего-то в нас же самих" ({i}ibid.,{/i} pp.310-311). с.238 Слово "диспозитив" не имеет во французском языке тех значений, с которыми употребляет его Фуко в {i}Воле к знанию.{/i} Во французском языке {i}dispositif{/i} может означать, во-первых, "приспособление", "устройство", "прибор", "механизм", причем чаще всего - в конкретном техническом смысле. Во-вторых, это слово может означать "расположение", "порядок", и в частности "боевой,
367
походный порядок", "группировка войск". В книге Фуко мы имеем дело по существу с семантическим новообразованием. Можно было бы подумать, что это один из тех немногих случаев, когда русский и французский читатели оказываются в одинаковом положении. Фуко, однако, не "стирает" прежних значений этого слова, но, напротив, каждый раз опирается то на одно из них, то на другое. Именно поэтому в русском тексте это слово оставлено без перевода после многих - неудачных - попыток найти (или изобрести) его русский эквивалент. В дискуссии с лаканистами Фуко пришлось, конечно же, отвечать и на вопрос о смысле и методологической функции термина "диспозитив". Фуко говорит: "Что я пытаюсь ухватить под этим именем, так это, {i}во-первых,{/i} некий ансамбль - радикально гетерогенный, включающий в себя дискурсы, институции, архитектурные планировки, регламентирующие решения, законы, административные меры, научные высказывания, философские, но также и моральные, и филантропические положения, - стало быть: сказанное, точно так же, как и не-сказанное, - вот {i}элементы{/i} диспозитива. Собственно диспозитив - это {i}сеть,{/i} которая может быть установлена между этими элементами. {i}Во-вторых,{/i} то, что я хотел бы выделить в понятии диспозитива, это как раз природа связи, которая может существовать между этими гетерогенными элементами. Так, некий дискурс может представать то в качестве программы некоторой институции, то, напротив, в качестве элемента, позволяющего оправдать и прикрыть практику, которая сама по себе остается немой, или же, наконец, он может функционировать как переосмысление этой практики, давать ей доступ в новое поле рациональности. Короче, между этими элементами, дискурсивными или недискурсивными, существуют своего рода игры, перемены позиций, изменения функций, которые могут быть, в свою очередь, также очень различными. Под диспозитивом, {i}в-третьих, я{/i} понимаю некоторого рода - скажем так образование, важнейшей функцией которого в данный исторический момент оказывалось: ответить на некоторую {i}неотложность.{/i} Диспозитив имеет, стало быть, преимущественно {i}стратегическую{/i} функцию. Ею может быть, например, поглощение какой-то подвижной массы населения, которую общество с эко
368
номикой по преимуществу меркантильного типа находило мешающей: здесь обнаруживается некоторый стратегический императив, выполняющий роль своего рода матрицы того диспозитива, который мало-помалу стал диспозитивом контроля-подчинения безумия, душевной болезни, невроза" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, pp.299). В этой же дискуссии Фуко пришлось объясниться и по поводу соотношения между новыми понятиями: {i}диспозитив, дисциплина, -{/i} и прежними: э{i}пистема, знание, дискурс.{/i} "Что касается диспозитива, - говорит он, - то тут я стою перед проблемой, из которой пока не очень-то вижу выход. Я сказал, что диспозитив имеет преимущественно {i}стратегическую{/i} природу, а это предполагает, что речь здесь идет об определенного рода манипулировании отношениями силы, о рациональном и координированном вмешательстве в эти отношения силы, чтобы либо развернуть их в определенном направлении, либо блокировать их, либо стабилизировать и использовать их. Диспозитив, стало быть, всегда вписан в игру власти, но, кроме того, всегда связан с одной или несколькими гранями знания, которые в связи с ним возникают, но в не меньшей мере его и обусловливают. Вот это и есть диспозитив: стратегии силовых отношений, которые и поддерживают различные типы знаний и поддерживаются ими. В {i}Словах и вещах,{/i} где я хотел написать историю {i}эпистемы, я{/i} еще оставался в тупике. Что я хотел бы сделать сейчас, так это попытаться показать, что то, что я называю диспозитивом, - это куда более общий случай, нежели эпистема. Или, скорее, что эпистема - это специфически {i}дискурсивный{/i} диспозитив, тогда как, вообще говоря, диспозитив может быть как дискурсивным, так и не-дискурсивным, поскольку его элементы куда более гетерогенны. [...] Если угодно, теперь, по зрелому размышлению, я определил бы эпистему как стратегический диспозитив, который позволяет отобрать среди всех возможных высказываний те, что смогут оказаться принятыми внутрь - я не говорю: научной теории, но - некоторого поля научности, и о которых можно было бы сказать: вот это высказывание истинно, а это - ложно. Именно диспозитив позволяет отделить - не истинное от ложного, но то, что может квалифицироваться как научное, от того, что так квалифицироваться не может" ({i}ibid.,{/i} pp.300-301).
{i}369{/i}
с.241 Во французском тексте эта идея выражена еще и лексически, поскольку "власть" и "мочь" во французском языке - это одно слово: {i}pouvoir.{/i}
с.242 Это не просто умозрительные рассуждения - за этим у Фуко стоит вполне определенная гражданская позиция: он был среди тех, кто активно боролся за отмену смертной казни во Франции. Пик этой борьбы приходится как раз на середину 70-х годов; отменена она была в 1981-м, в самом начале президентства Франсуа Миттерана.
с.245 {i}идеологи -{/i} речь идет о группе французских ученых и философов (среди которых {i}А.Дестют де Траси, Ж.Кабанис, К-Ф.де Вольней{/i} и др.), кульминация деятельности которых приходится на последние десятилетия XVIII века. Активно поддержавшие Французскую революцию, а затем приход к власти Наполеона, они использовали этот момент социальных и культурных трансформаций для реализации своих идей. Главное их дело - создание новых институтов народного образования, в частности {i}Высшей нормальной школы{/i} (национального центра подготовки преподавателей), а также французской Академии и особенно - ее знаменитого отделения моральных и политических наук. Оказавшиеся не у дел и преданные забвению с приходом Реставрации и последовавшей политической реакции, в последние десятилетия нашего века "идеологи" привлекают к себе все большее и большее внимание. Говоря об их заслугах, подчеркивают их приверженность "новому научному духу" и власти нового типа.
с.248 {i}эпистема{/i} ()[греч.] - понятие, которым Фуко пользуется почти исключительно в {i}Словах и вещах,{/i} называя таким образом особую конфигурацию "слов", "вещей" и "представлений", которая задает условия возможности взглядов, знаний, наук, характерных для определенной исторической эпохи. В европейской культуре Нового времени Фуко выделяет три эпистемы: ренессансную (XVI век), классическую (XVII век - конец XVIII) и современную.
с.260 Именно то, что у Фуко мы находим радикальную проблематизацию не только идеи "сексуальности", но и самого "секса как такового", и заставляет нас в русском переводе остановиться на слове "секс", хотя французское {i}le sexe{/i} может передаваться по-русски не только как "секс", но и как "пол". Употребление в переводе не одного - сквозно
{i}370{/i}
го - термина, но двух, лишало бы позицию Фуко ее последовательности и радикальности, оставляя лазейку для привычных натуралистических смыслов.
Комментарий
к "Использование удовольствий"
{i}Введение{/i}
Публикуемый в сборнике перевод выполнен по тексту "Введения", помещенному в начале второго тома {i}Истории сексуальности.{/i} Первоначально текст этого "Введения" под названием "Использование удовольствий и техники себя" ("Usage des plaisirs et techniques de soi") появился в 27-м номере журнала {i}Le Debat{/i} в ноябре 1983 года, то есть за несколько месяцев до выхода самой книги. Различия между этими текстами немногочисленны и несущественны. Существенно, однако, то, что первоначальная журнальная публикация выступала - о чем говорят как сохранившиеся в книге начальные строки, так и само содержание текста, - в качестве "Введения" ко "всей серии исследований", составивших последние тома {i}Истории сексуальности.{/i} И именно как таковое текст статьи циркулировал и цитировался до выхода самих книг в мае и июне 1984 года.
Как мы помним, план шеститомной {i}Истории сексуальности{/i} предполагал, помимо {i}Воли к знанию,{/i} публикацию еще пяти томов, а также книги, не входящей в эту серию:
{i}Le Pouvoir de la verite.{/i} Сбыться ему было не суждено. Почему? Об этом Фуко часто говорил в последние годы: в интервью и беседах, в лекциях в {i}Коллеж, де Франс{/i} и в университетах разных стран. Говорит он об этом и в интервью, опубликованном в настоящем сборнике, равно как и в самом "Введении" к {i}Использованию удовольствий.{/i} Есть, одна
{i}371{/i}
ко, и что-то, о чем или вовсе, или почти ничего не говорится здесь, что остается за кадром, но что представляет собой важные вехи в этом многолетнем поиске.
Первоначальный замысел {i}Истории сексуальности{/i} складывался на пересечении нескольких линий. Прежде всего, это критика общепринятого представления о том, что секс на христианском Западе долгое время рассматривался как нечто греховное и подавлялся, не имел "права голоса" и стал "выходить на свободу" лишь с конца XIX века, главным образом благодаря {i}психоанализу.{/i} При этом полагают, что Фрейд и психоанализ знаменуют радикальный разрыв с предшествующей традицией понимания секса и отношения к нему, что суть этого разрыва, далее, - "сексуальное освобождение" и что, наконец, за это освобождение нужно бороться. Словом - "сексуальная революция". Своей {i}Волей к знанию{/i} Фуко камня на камне не оставляет от этих, столь убедительных для современного сознания {i}идеологом{/i} "освобождения подавленного секса". Во-первых, никакого разрыва. Сила психоанализа - не в обнаружении "подавленной сексуальности", а в открытии особой {i}логики бессознательного.{/i} И основополагающая работа Фрейда - не {i}Три очерка по теории сексуальности,{/i} но его {i}Толкование сновидений{/i} ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.315). Фуко прослеживает зарождение и трансформацию феномена "признания", начиная с {i}исповеди{/i} и {i}покаяния{/i} в христианстве и кончая развитыми формами признания, которые сложились в рамках судебной, психиатрической, медицинской, педагогической и других практик. Место психоанализа, настаивает Фуко, - в этом ряду. В той мере, в какой признание было специальным устройством, призванным, кроме прочего, вызывать и подпитывать постоянное говорение о сексе, постоянное к нему внимание и интерес. Линия рассмотрения {i}признания{/i} как особой техники "производства дискурсов" о сексе и линия "археологии психоанализа", говоря словами Фуко из {i}Воли к знанию,{/i} сходятся в этой точке, точно также, как сами {i}признанием психоанализ{/i} пересекаются в точке, где, собственно, и складывается "{i}.диспозитив сексуальности{/i}"{i}.
372{/i}
История {i}диспозитива сексуальности{/i} как линия критики и направление атаки нацелена не столько против психоанализа и психоаналитиков, сколько против всевозможных "движений за сексуальное освобождение" (движение за освобождение женщин, движение гомосексуалистов, движение фрейдо-марксистов и многие другие). Весьма {i}двусмысленно,{/i} снова и снова предостерегает нас Фуко, искать {i}освобождения{/i} в том, что связано с сексуальностью, - стоит только отдать себе отчет в том, что "сам этот объект "сексуальность" на самом деле является {i}инструментом,{/i} и давно сформировавшимся, который составлял тысячелетний {i}диспозитив подчинения{/i}" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.321). Итак, вместо того, чтобы быть подавляемой, "сексуальность", как {i}инструмент контроля и подчинения,{/i} "производится" соответствующим диспозитивом, и потому бороться за ее "освобождение" - означает просто-напросто участвовать в игре образующих этот диспозитив сил. Дискурс о сексе, говорит Фуко в беседе 1977 года с выразительным названием "Нет - сексу-королю", - "это есть потрясающее {i}орудие контроля и власти.{/i} Он, как всегда, пользуется тем, что люди говорят, тем, что они чувствуют, на что надеются. Он эксплуатирует их соблазн верить, что достаточно - дабы быть счастливыми - переступить порог дискурса и снять несколько запретов. И, в конечном счете, он огораживает и зарешечивает любые движения мятежа и освобождения..." ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, р.259).
361
ностью{/i} автора в ту или иную практику (в лучшем случае, как это было с {i}Историей безумия,{/i} автор выступал в качестве {i}внешнего{/i} исследователя по отношению к ней), либо мысль автора бралась в качестве основания для развертывания или трансформаций практик кем-то {i}другим.{/i} Именно об этом - немного в шутливом тоне, но по сути очень серьезно говорит сам Фуко в одной из бесед 1971 года: "...я написал когда-то книгу об истории безумия. За немногими исключениями вроде {i}Бланшо{/i} или {i}Барта{/i} она была принята весьма плохо. Еще недавно, когда об этой книге говорили студентам, то подчеркивали, что она написана не врачом, а потому ее следует опасаться как чумы. Так вот, меня поразила одна вещь: уже несколько лет вокруг {i}Базалиа{/i} в Италии, а также в Англии развивается движение, которое называют {i}антипсихиатрией.{/i} Конечно, эти люди развернули свое движение исходя из их собственных идей и их собственного опыта как психиатров;
в моей книге они увидели, однако, своего рода историческое обоснование, они переложили в каком-то смысле ответственность за нее на себя, приняли ее на свой счет, до некоторой степени себя в ней узнали; в итоге - эта собственно историческая книга находит своего рода практическое завершение. Так вот, скажем, я немного ревную, и теперь мне хотелось бы делать все это самому. Вместо того, чтобы писать книгу по истории правосудия, которая затем будет подхвачена теми, кто на практике поставит правосудие под вопрос, мне хотелось бы начать именно с того, чтобы поставить под вопрос правосудие практически, а затем - право же, если я еще буду жив и не сяду в тюрьму,ну, тогда я напишу книгу..." ({i}Dits et ecrits,{/i} t.II, pp.208-209).
* * *
Разумеется, эта книга, написанная в буквальном смысле слова по горячим следам битв и столкновений, написанная в годы-с 1971 по 1975,-когда Фуко читает в {i}Коллежде Франс курсы{/i} лекций с выразительными названиями: "Теории и институты уголовного права", "Наказующее общество", "Психиатрическая власть" и "Анормальные", в те годы, на которые во Франции приходится апогей борьбы с ав
362
торитарностью на всех уровнях, а стало быть, и борьбы за разоблачение и ниспровержение всех и всяческих авторитетов и в первую очередь - авторитета власти (Отец, Учитель, Священник, Бюрократ - все они выступают как ее олицетворения), - в эти годы книга Фуко не могла не оказаться в центре внимания. Другими словами, его {i}Надзирать и наказывать-{/i} книга, связанная с "политическими страстями" момента, анализирующая формы {i}социального контроля{/i} (и, в частности, заточение), возникновение общества {i}дисциплинарного типа{/i} и обеспечивающих его функционирование {i}норм, -{/i} книга эта воспринималась как непосредственное продолжение борьбы, но только другими средствами: через {i}историческое описание,{/i} которое выполняет здесь {i}критическую{/i} функцию.
И такого же рода ожидания были и по отношению к его {i}Воле к знанию:{/i} ждали книгу, тоже вписанную в логику борьбы, только теперь уже на другом фронте. Не будем забывать, что конец 70-х - это пик "сексуальной революции" на Западе. Царят всевозможные идеологии освобождения и свирепствует своего рода "психоаналитизм" - заполонение вульгарным психоанализом всех и всяческих способов мысли и действия. Вот как описывает эту ситуацию Дидье Эрибон: "Нескончаемое говорение о сексуальности. Все говорят о сексе, чтобы сказать, что он вытеснен и подавлен буржуазной моралью, моделью супружества и семьи... От этой морали, быть может, Фрейд нас чуть-чуть и освободил, говорят одни. Но - так нерешительно, добавляют другие, с такой осторожностью и конформизмом, что следовало бы разоблачить также и нормализующие функции самого психоанализа. И все [...] хотят, чтобы о сексе говорили, о сексе, который-де должен сорвать покров с истины о человеке или предложить ему пути к счастью" ({i}Eribon,{/i} p.286).
Ожидания не оправдались. Книга Фуко камня на камне не оставляет от понимания власти как репрессивной силы, подавляющей все и вся, включая и сексуальность. "Наше общество, - скажет он в интервью после выхода книги,это общество не "репрессии" секса, а его "экспрессии"" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p. 103).
363
Перевод выполнен по изданию: Michel Foucault, {i}La Volon-te de savoir, Histoire de la sexualite,{/i} tome I, Gallimard, 1976.
с. 101 Steven Marcus, {i}The Other Victoriens. A Study of Sexuality and Pornography in Mid-Nineteenth Century England,{/i} New York, Basic Books, 1966.
с. 102 Фуко опять играет на значениях выражения {i}tenir discours -{/i} "держать речь" (ср. комментарий к с.49 "Порядка дискурса"), что в русском переводе теряется.
с. 117 В 1977 году Фуко напишет предисловие к французскому изданию этой книги - еще более сокращенному, чем английское, уже и без того сокращенное... до семи сот страниц ({i}My Secret Life. Recit de la vie sexuelle d'un Anglais de l'epoque victorienne,{/i} Paris, Les formes du secret, 1977). Первое ее издание было напечатано в 1890 году в Амстердаме, тиражом десять (!) экземпляров. Оно, конечно, никогда не поступало в продажу и осело у нескольких коллекционеров и в некоторых библиотеках. Интерес этого текста, как пишет Фуко, - в детальнейшем рассказе о жизни, которую этот человек целиком посвятил сексу. "Жизнь-секс", "сексуществование"... - играет со словами Фуко. "Несомненно, в качестве фона выступала здесь давняя духовная традиция, которую протестантские страны (стало быть - без исповедни ков) сохранили лучше, чем католические: вести пись менно дневник своей жизни, на чистой странице проделывать исповедывание совести" ({i}Dits etecrits,{/i} t.III, p.131). Об этом тексте Фуко говорит также в статье 1976 года в газете {i}Le Monde{/i} ("L'Occident et la verite du sexe"), где он еще до выхода самой книги крупными мазками прочерчивает основные линии {i}Воли к знанию{/i} и всего многотомного проекта {i}Истории сексуальности{/i} ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, рр.101-106).
с. 118 Игра слов: {i}repetition{/i} по-французски - это и "повторение", и "репетирование".
с. 119 Игра слов: {i}Са{/i} употребляется во французском разговорном языке и как местоимение "это", и как способ выражения чрезвычайно пренебрежительного отношения к чему-либо или к кому-либо; но, кроме того, {i}Са -{/i} это третий элемент психоаналитической триады {i}Я, Сверх-Я{/i} и {i}Оно,{/i} который трактуется как раз как совокупность всех
{i}364{/i}
вытесненных и подавленных влечений и желаний, как темная и непрозрачная для сознания часть человека.
с. 123 Речь идет о двух работах Фрейда: {i}Три очерка по теории сексуальности{/i} (1905) и {i}Анализ фобии пятилетнего маль-чика{/i} (1909). Из изданий последних лет на русском языке см., например, в: З.Фрейд, {i}Психология бессознательного,{/i} М., Просвещение, 1989.
с. 130 Имя крестьянина - {i}Jouy -{/i} по звучанию совпадает с причастием прошедшего времени глагола {i}jouir{/i} (joui) - "наслаждаться", "получать удовольствие", означающего также: "испытать оргазм".
с. 158 Эта книга так и не была написана. Как не были написаны и обещанные пять томов {i}Истории сексуальности. La Chair et le corps. La Croisade des enfants. La Femme, la mere et l'hysterique, Les Pervers, Populations et races.{/i} Названия этих томов фигурировали на обложке первого тома.
с. 160 См. соответствующий комментарий к с. 184.
с. 167 См. соответствующий комментарий к с.119.
с. 177 {i}Flectere si nequeo superos, Acheronta movebo -{/i} "если не смогу склонить богов, то Ахеронт приведу в движение" (лат.), вошедший в поговорку стих из {i}Энеиды{/i} Вергилия (кн.vii, стих 312).
с. 178 Неточная ссылка Фуко на эпиграф из {i}Бюргера{/i} в начале 44-й главы работы Шопенгауэра {i}Мир как воля и представление.{/i} В переводе Ю. Айхенвальда см.: А.Шопенгауэр, {i}Избранные произведения,{/i} М., Просвещение, 1992, с.371.
с. 181 Вскоре после выхода в свет {i}Воли к знанию{/i} группа психо-аналитиков-лаканистов (среди которых был и зять Лакана {i}Жак-Ален Миллер,{/i} ставший после смерти Лакана в 1981 году его "преемником" и руководителем одной из ветвей лакановского психоанализа) пригласила Фуко для обсуждения основных проблем книги. Под названием "Игра Мишеля Фуко" ("Le jeu de Michel Foucault") текст этой дискуссии был опубликован в журнале {i}Orni-саr?,{/i} издающемся этой группой лаканистов. Вот что говорит Фуко в ответ на вопрос о смысле противопоставления предлагаемой им {i}аналитики власти{/i} обычным "теориям власти": "{i}Власть-{/i}этого просто {i}не существует. Я{/i} хочу сказать, что идея, будто где-то в определенном месте, или эманируя из какой-то определенной точки, существует нечто, что и есть власть, - мне кажется, что эта идея зиждется на каком-то ложном анализе и уж во всяком случае не учитывает значительного чис
{i}365{/i}
ла феноменов. На самом-то деле власть - это {i}отношения,{/i} это пучок - более или менее организованный, более или менее пирамидальный, более или менее согласованный - отношений. [...] Если пытаться строить {i}теорию{/i} власти, всегда будешь вынужден рассматривать ее как возникающую в определенном месте и в определенное время, нужно будет выяснять ее генезис и осуществлять дедукцию. Но если власть в действительности является открытым пучком, более или менее согласованным - скорее, конечно же, плохо согласованным, - отношений, тогда единственной проблемой является составление такой решетки анализа, которая делала бы возможной аналитику отношений власти" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.302).
с. 184 Непереводимая игра слов: французское {i}sujet,{/i} происходящее от латинского {i}subjectus -{/i} "под-лежащее", "под-чиненное", означает одновременно и "отданный во власть", "подданный", и "субъект", "лицо". Фуко "стягивает" оба эти значения в глаголе {i}assujettir{/i} (собственно "подчинять"), подчеркивая момент {i}конституирования субъекта{/i} как такового в обоих смыслах, равно как и наличие специальных форм, делающих это конституирование возможным.
с. 19 5 Этот принцип {i}власти без субъекта{/i} или {i}стратегии без субъекта{/i} также стал предметом обсуждения в дискуссии с лаканистами. Отвечая на вопрос о том, как такое можно помыслить, Фуко высказывает разные соображения, и в том числе следующее: "...знаменитая французская "абсолютная" монархия не имела в действительности ничего абсолютного. Это и в самом деле были рассеянные островки власти, одни из которых функционировали как географические уделы, другие - как пирамиды, третьи как тела или, скажем, в соответствии с семейными влияниями или сетями союзов, и т.д. Вполне понятно, почему в подобной системе не могли появиться глобальные стратегии:
французская монархия оснастила себя административным аппаратом - очень сильным, но очень ригидным, - мимо которого проходила масса вещей. Был, конечно, Король - явный представитель власти, но на самом деле власть централизованной не была, она не выражалась в глобальных стратегиях одновременно тонких, гибких и связных. В ХIX веке, напротив, через всякого рода механизмы или институты - парламентаризм, распростране
{i}366{/i}
ние информации, издательское дело, всемирные выставки, университет и т.д. - "буржуазная власть" смогла выработать глобальные стратегии, без того, однако, чтобы по отношению к ним следовало предполагать некоторого субъекта" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, р.310). Но не окажется ли тогда, что принцип "бессубъектности", будучи безобидным в плане теоретическом, по отношению к {i}знанию{/i} и {i}дискурсу,{/i} при переходе в поле " {i}практического{/i}"{i},{/i} где действуют отношения силы и происходят сражения, где с неизбежностью встает вопрос, кто сражается и против кого, что принцип бессубъектности здесь порождает серьезные трудности и не позволяет уклониться от вопроса о субъекте или, скорее, о субъектах? Фуко на это возражение Миллера замечает:
"Конечно же, это-то меня и беспокоит. И я не очень понимаю, как из этого выбраться. Но в конечном счете, если рассматривать власть в терминах {i}отношений власти,{/i} это позволяет, мне кажется, схватить - гораздо лучше, чем в каких бы то ни было иных теоретических построениях, - то отношение, которое существует между властью и борьбой, и в частности классовой борьбой. Что меня поражает в большинстве текстов, если не Маркса, то по крайней мере марксистов, так это то, что там всегда (за исключением, быть может, Троцкого) молчанием обходят вопрос, что понимать под {i}борьбой,{/i} когда говорится о борьбе классов. Что означает здесь "борьба"? Диалектическое столкновение? Политическое сражение за власть? Экономическая баталия? Война? Гражданское общество, пронизанное классовой борьбой, это - что: война, продолженная другими средствами?". И, наконец, на вопрос Миллера о том, кто же эти, противостоящие друг Другу, субъекты, Фуко отвечает: "Это всего лишь гипотеза, но я бы сказал так {i}все против всех.{/i} Не существует непосредственно данных субъектов, один из которых был бы пролетариатом, а другой - буржуазией. Кто борется против кого? Мы все боремся против всех. И в нас всегда еще есть что-то, что борется против чего-то в нас же самих" ({i}ibid.,{/i} pp.310-311). с.238 Слово "диспозитив" не имеет во французском языке тех значений, с которыми употребляет его Фуко в {i}Воле к знанию.{/i} Во французском языке {i}dispositif{/i} может означать, во-первых, "приспособление", "устройство", "прибор", "механизм", причем чаще всего - в конкретном техническом смысле. Во-вторых, это слово может означать "расположение", "порядок", и в частности "боевой,
367
походный порядок", "группировка войск". В книге Фуко мы имеем дело по существу с семантическим новообразованием. Можно было бы подумать, что это один из тех немногих случаев, когда русский и французский читатели оказываются в одинаковом положении. Фуко, однако, не "стирает" прежних значений этого слова, но, напротив, каждый раз опирается то на одно из них, то на другое. Именно поэтому в русском тексте это слово оставлено без перевода после многих - неудачных - попыток найти (или изобрести) его русский эквивалент. В дискуссии с лаканистами Фуко пришлось, конечно же, отвечать и на вопрос о смысле и методологической функции термина "диспозитив". Фуко говорит: "Что я пытаюсь ухватить под этим именем, так это, {i}во-первых,{/i} некий ансамбль - радикально гетерогенный, включающий в себя дискурсы, институции, архитектурные планировки, регламентирующие решения, законы, административные меры, научные высказывания, философские, но также и моральные, и филантропические положения, - стало быть: сказанное, точно так же, как и не-сказанное, - вот {i}элементы{/i} диспозитива. Собственно диспозитив - это {i}сеть,{/i} которая может быть установлена между этими элементами. {i}Во-вторых,{/i} то, что я хотел бы выделить в понятии диспозитива, это как раз природа связи, которая может существовать между этими гетерогенными элементами. Так, некий дискурс может представать то в качестве программы некоторой институции, то, напротив, в качестве элемента, позволяющего оправдать и прикрыть практику, которая сама по себе остается немой, или же, наконец, он может функционировать как переосмысление этой практики, давать ей доступ в новое поле рациональности. Короче, между этими элементами, дискурсивными или недискурсивными, существуют своего рода игры, перемены позиций, изменения функций, которые могут быть, в свою очередь, также очень различными. Под диспозитивом, {i}в-третьих, я{/i} понимаю некоторого рода - скажем так образование, важнейшей функцией которого в данный исторический момент оказывалось: ответить на некоторую {i}неотложность.{/i} Диспозитив имеет, стало быть, преимущественно {i}стратегическую{/i} функцию. Ею может быть, например, поглощение какой-то подвижной массы населения, которую общество с эко
368
номикой по преимуществу меркантильного типа находило мешающей: здесь обнаруживается некоторый стратегический императив, выполняющий роль своего рода матрицы того диспозитива, который мало-помалу стал диспозитивом контроля-подчинения безумия, душевной болезни, невроза" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, pp.299). В этой же дискуссии Фуко пришлось объясниться и по поводу соотношения между новыми понятиями: {i}диспозитив, дисциплина, -{/i} и прежними: э{i}пистема, знание, дискурс.{/i} "Что касается диспозитива, - говорит он, - то тут я стою перед проблемой, из которой пока не очень-то вижу выход. Я сказал, что диспозитив имеет преимущественно {i}стратегическую{/i} природу, а это предполагает, что речь здесь идет об определенного рода манипулировании отношениями силы, о рациональном и координированном вмешательстве в эти отношения силы, чтобы либо развернуть их в определенном направлении, либо блокировать их, либо стабилизировать и использовать их. Диспозитив, стало быть, всегда вписан в игру власти, но, кроме того, всегда связан с одной или несколькими гранями знания, которые в связи с ним возникают, но в не меньшей мере его и обусловливают. Вот это и есть диспозитив: стратегии силовых отношений, которые и поддерживают различные типы знаний и поддерживаются ими. В {i}Словах и вещах,{/i} где я хотел написать историю {i}эпистемы, я{/i} еще оставался в тупике. Что я хотел бы сделать сейчас, так это попытаться показать, что то, что я называю диспозитивом, - это куда более общий случай, нежели эпистема. Или, скорее, что эпистема - это специфически {i}дискурсивный{/i} диспозитив, тогда как, вообще говоря, диспозитив может быть как дискурсивным, так и не-дискурсивным, поскольку его элементы куда более гетерогенны. [...] Если угодно, теперь, по зрелому размышлению, я определил бы эпистему как стратегический диспозитив, который позволяет отобрать среди всех возможных высказываний те, что смогут оказаться принятыми внутрь - я не говорю: научной теории, но - некоторого поля научности, и о которых можно было бы сказать: вот это высказывание истинно, а это - ложно. Именно диспозитив позволяет отделить - не истинное от ложного, но то, что может квалифицироваться как научное, от того, что так квалифицироваться не может" ({i}ibid.,{/i} pp.300-301).
{i}369{/i}
с.241 Во французском тексте эта идея выражена еще и лексически, поскольку "власть" и "мочь" во французском языке - это одно слово: {i}pouvoir.{/i}
с.242 Это не просто умозрительные рассуждения - за этим у Фуко стоит вполне определенная гражданская позиция: он был среди тех, кто активно боролся за отмену смертной казни во Франции. Пик этой борьбы приходится как раз на середину 70-х годов; отменена она была в 1981-м, в самом начале президентства Франсуа Миттерана.
с.245 {i}идеологи -{/i} речь идет о группе французских ученых и философов (среди которых {i}А.Дестют де Траси, Ж.Кабанис, К-Ф.де Вольней{/i} и др.), кульминация деятельности которых приходится на последние десятилетия XVIII века. Активно поддержавшие Французскую революцию, а затем приход к власти Наполеона, они использовали этот момент социальных и культурных трансформаций для реализации своих идей. Главное их дело - создание новых институтов народного образования, в частности {i}Высшей нормальной школы{/i} (национального центра подготовки преподавателей), а также французской Академии и особенно - ее знаменитого отделения моральных и политических наук. Оказавшиеся не у дел и преданные забвению с приходом Реставрации и последовавшей политической реакции, в последние десятилетия нашего века "идеологи" привлекают к себе все большее и большее внимание. Говоря об их заслугах, подчеркивают их приверженность "новому научному духу" и власти нового типа.
с.248 {i}эпистема{/i} ()[греч.] - понятие, которым Фуко пользуется почти исключительно в {i}Словах и вещах,{/i} называя таким образом особую конфигурацию "слов", "вещей" и "представлений", которая задает условия возможности взглядов, знаний, наук, характерных для определенной исторической эпохи. В европейской культуре Нового времени Фуко выделяет три эпистемы: ренессансную (XVI век), классическую (XVII век - конец XVIII) и современную.
с.260 Именно то, что у Фуко мы находим радикальную проблематизацию не только идеи "сексуальности", но и самого "секса как такового", и заставляет нас в русском переводе остановиться на слове "секс", хотя французское {i}le sexe{/i} может передаваться по-русски не только как "секс", но и как "пол". Употребление в переводе не одного - сквозно
{i}370{/i}
го - термина, но двух, лишало бы позицию Фуко ее последовательности и радикальности, оставляя лазейку для привычных натуралистических смыслов.
Комментарий
к "Использование удовольствий"
{i}Введение{/i}
Публикуемый в сборнике перевод выполнен по тексту "Введения", помещенному в начале второго тома {i}Истории сексуальности.{/i} Первоначально текст этого "Введения" под названием "Использование удовольствий и техники себя" ("Usage des plaisirs et techniques de soi") появился в 27-м номере журнала {i}Le Debat{/i} в ноябре 1983 года, то есть за несколько месяцев до выхода самой книги. Различия между этими текстами немногочисленны и несущественны. Существенно, однако, то, что первоначальная журнальная публикация выступала - о чем говорят как сохранившиеся в книге начальные строки, так и само содержание текста, - в качестве "Введения" ко "всей серии исследований", составивших последние тома {i}Истории сексуальности.{/i} И именно как таковое текст статьи циркулировал и цитировался до выхода самих книг в мае и июне 1984 года.
Как мы помним, план шеститомной {i}Истории сексуальности{/i} предполагал, помимо {i}Воли к знанию,{/i} публикацию еще пяти томов, а также книги, не входящей в эту серию:
{i}Le Pouvoir de la verite.{/i} Сбыться ему было не суждено. Почему? Об этом Фуко часто говорил в последние годы: в интервью и беседах, в лекциях в {i}Коллеж, де Франс{/i} и в университетах разных стран. Говорит он об этом и в интервью, опубликованном в настоящем сборнике, равно как и в самом "Введении" к {i}Использованию удовольствий.{/i} Есть, одна
{i}371{/i}
ко, и что-то, о чем или вовсе, или почти ничего не говорится здесь, что остается за кадром, но что представляет собой важные вехи в этом многолетнем поиске.
Первоначальный замысел {i}Истории сексуальности{/i} складывался на пересечении нескольких линий. Прежде всего, это критика общепринятого представления о том, что секс на христианском Западе долгое время рассматривался как нечто греховное и подавлялся, не имел "права голоса" и стал "выходить на свободу" лишь с конца XIX века, главным образом благодаря {i}психоанализу.{/i} При этом полагают, что Фрейд и психоанализ знаменуют радикальный разрыв с предшествующей традицией понимания секса и отношения к нему, что суть этого разрыва, далее, - "сексуальное освобождение" и что, наконец, за это освобождение нужно бороться. Словом - "сексуальная революция". Своей {i}Волей к знанию{/i} Фуко камня на камне не оставляет от этих, столь убедительных для современного сознания {i}идеологом{/i} "освобождения подавленного секса". Во-первых, никакого разрыва. Сила психоанализа - не в обнаружении "подавленной сексуальности", а в открытии особой {i}логики бессознательного.{/i} И основополагающая работа Фрейда - не {i}Три очерка по теории сексуальности,{/i} но его {i}Толкование сновидений{/i} ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.315). Фуко прослеживает зарождение и трансформацию феномена "признания", начиная с {i}исповеди{/i} и {i}покаяния{/i} в христианстве и кончая развитыми формами признания, которые сложились в рамках судебной, психиатрической, медицинской, педагогической и других практик. Место психоанализа, настаивает Фуко, - в этом ряду. В той мере, в какой признание было специальным устройством, призванным, кроме прочего, вызывать и подпитывать постоянное говорение о сексе, постоянное к нему внимание и интерес. Линия рассмотрения {i}признания{/i} как особой техники "производства дискурсов" о сексе и линия "археологии психоанализа", говоря словами Фуко из {i}Воли к знанию,{/i} сходятся в этой точке, точно также, как сами {i}признанием психоанализ{/i} пересекаются в точке, где, собственно, и складывается "{i}.диспозитив сексуальности{/i}"{i}.
372{/i}
История {i}диспозитива сексуальности{/i} как линия критики и направление атаки нацелена не столько против психоанализа и психоаналитиков, сколько против всевозможных "движений за сексуальное освобождение" (движение за освобождение женщин, движение гомосексуалистов, движение фрейдо-марксистов и многие другие). Весьма {i}двусмысленно,{/i} снова и снова предостерегает нас Фуко, искать {i}освобождения{/i} в том, что связано с сексуальностью, - стоит только отдать себе отчет в том, что "сам этот объект "сексуальность" на самом деле является {i}инструментом,{/i} и давно сформировавшимся, который составлял тысячелетний {i}диспозитив подчинения{/i}" ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, p.321). Итак, вместо того, чтобы быть подавляемой, "сексуальность", как {i}инструмент контроля и подчинения,{/i} "производится" соответствующим диспозитивом, и потому бороться за ее "освобождение" - означает просто-напросто участвовать в игре образующих этот диспозитив сил. Дискурс о сексе, говорит Фуко в беседе 1977 года с выразительным названием "Нет - сексу-королю", - "это есть потрясающее {i}орудие контроля и власти.{/i} Он, как всегда, пользуется тем, что люди говорят, тем, что они чувствуют, на что надеются. Он эксплуатирует их соблазн верить, что достаточно - дабы быть счастливыми - переступить порог дискурса и снять несколько запретов. И, в конечном счете, он огораживает и зарешечивает любые движения мятежа и освобождения..." ({i}Dits et ecrits,{/i} t.III, р.259).