Гацунаев Николай. Экспресс 'Надежда'

   За завтраком Иван тщетно вертел головой, вглядываясь в самые дальние уголки столовой. Руперт отсутствовал, и это еще раз убеждало Ивана в правильности вчерашней догадки.
   - Вы кого-то ищете? - буднично поинтересовался Миклош.
   - Ищу, - раздраженно буркнул Иван. Подозвал официанта и, когда тот подошел, резко оттолкнул от себя тарелку с овсяной кашей. - Подайте ростбиф! И чтобы с кровью был, ясно?
   - Однако, - покачал головой Миклош. - Вы неузнаваемы, молодой человек.
   Монах молча пил кофе, поглядвая то на одного, то на другого. Ивану было не по себе под его взглядом, но он не спешил пускаться в объяснения, хотя вопрос осязаемо витал в воздухе.
   - Что-то случилось? - Глаза Миклоша не предвещали ничего хорошего. Тон тоже. Иван с невозмутимым видом потянулся к графину.
   - Понимаете, Миклош...
   - Вас что - в бароны произвели этой ночью? Как вы разговариваете с официантом?
   Иван налил себе соку, поставил графин. Спросил, не поднимая глаз.
   - Вам никогда не приходило в голову повидаться со мной тет-а-тет, Миклош?
   Гнев в карих глазах венгра сменился удивлением.
   - Куда вы клоните, Иштван?
   - Да или нет?
   - Ну, да.
   - И что же вам помешало?
   - Вас невозможно застать в комнате.
   - А вы заглядывали в нее?
   - Я не так воспитан, Иштван.
   - А я так! - Иван почувствовал, что вот-вот сорвется. Извините, Миклош. Вчера вечером я постучался к вам и, не получив ответа, вошел.
   - В котором часу, Иштван?
   - Примерно в десять.
   - Я был у себя.
   - А я, - Иван вздохнул, - просидел в вашем кресле до половины двенадцатого. И ушел, никого не дождавшись.
   - Вероятно, вы ошиблись дверью.
   - Возможно, - согласился Иван. - Непонятно только, как попал туда томик стихов Шандора Петефи и "Рождение" Иржи Волькера.
   Растерянного Миклоша было еще больнее видеть, чем рассерженного.
   - Как же это могло произойти? Уверяю, Иштван, я был дома и никуда не отлучался. Вы понимаете что-нибудь?
   - Да. - Иван вздохнул. - Все очень просто, Миклош. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
   - Просто? - Миклош с сомнением покачал головой. - Не думаю. Наверное, вы все-таки перепутали комнаты. А Петефи и Волькер - случайное совпадение.
   - Нет, Миклош. - Иван поднес стакан к губам и безо всякого аппетита сделал пару глотков. - Там была еще третья книга - стихи Аттилы Йожефа. С дарственной надписью. Я не знаю венгерского, но прочесть слова "Миклош Радноти" я все же сумел.
   Чтобы не встречаться глазами с Миклошем, он отвернулся и стал снова осматривать зал. Стол, за которым вчера сидел Руперт, был пуст. Судя по скомканной салфетке, блондинка уже успела позавтракать. За соседним столом гурман-ассириец с отвращением на лице ковырялся ложкой в овсяной каше. Поодаль ожесточенно спорили о чем-то двое подозрительного вида субъектов. Рыжий турок в феске с кисточкой, плотоядно облизываясь, строил глазки флегматичной толстухе.
   - Вам никогда не казалось странным, - Иван повернулся к Миклошу, - что мы с вами видимся только здесь, в столовой?
   - Я полагаю, что вы сами этого хотите.
   - А кого-нибудь из них, - Иван качнул головой на соседние столы, - вы встречали вне столовой?
   - Нет.
   - И я нет. Но вчера у вас было исключение, Миклош.
   - Что вы имеете в виду?
   - Руперта.
   - Кого-кого?
   - Типа, который чихнул на свою соседку. Вчера за ужином. Был он у вас?
   - Да, - спокойно кивнул венгр.
   - И вы беседовали обо мне?
   - Нет, Иштван. Беседы не было. Была попытка, но я ее отклонил.
   - Почему, если не секрет?
   - Не имею привычки беседовать о друзьях с незнакомыми людьми! - рассердился Миклош. - У вас есть еще вопросы ко мне?
   - Нет, - мотнул головой Иван.
   - Тогда, может быть, объясните мне, что все это значит?
   Иван понимал, что ведет себя, как последний кретин. Ивану страшно хотелось рассказать о вчерашнем визите Руперта. Извиниться перед Миклошем. Но что-то его сдерживало. Он и сам не знал что.
   Миклош допил сок, прикоснулся к губам салфеткой и аккуратно положил ее рядом с прибором. Наблюдавший за ними итальянец тоже промокнул губы салфеткой.
   - Синьор Джордано, - Ивана Миклош подчеркнуто не замечал. - Хотите подышать свежим воздухом?
   - Разумеется, - поспешно откликнулся итальянец. - С удовольствием составлю вам компанию.
   - До свидания, - обронил Миклош, поднимаясь из-за стола.
   - Ариведерчи! - вежливо попрощался монах.
   Глядя, как они, переговариваясь, идут к выходу, Иван ощутил почти физическую боль утраты чего-то бесконечно родного и близкого. Он знал, что ждет их за дверью: растерянность, страх, мучительное ощущение одиночества и собственного бессилия, но не мог ни помочь им, ни даже окликнуть. Достал из кармана папиросы, закурил, жадно втягивая в себя обжигающие гортань струйки дыма. Курить было противно, но он докурил папиросу и только погасив окурок, без всякой охоты подвинул к себе тарелку с ростбифом.
   Коридору не было конца. Если верить наручному хронометру, Иван шел уже больше трех часов. Шел не останавливаясь, размеренным спортивным шагом, а прямой, как стрела, коридор по-прежнему тянулся вдаль: безликий и изнуряюще монотонный. Менялись только цифры на дверных табличках: вначале двухзначные, потом трех-, четырех-, а теперь пошли уже пятизначные номера - четные слева, нечетные справа.
   От табличек рябило в глазах. Иван старался не смотреть на них, но больше взгляду было зацепиться не за что, и он опять начинал непроизвольно коситься то вправо, то влево. Время приближалось к обеду, но при одной мысли о трехчасовом возвращении начали отчаянно ныть ноги и пропал аппетит.
   Пора отдохнуть, спокойно решить, что и как делать дальше. Без особой надежды Иван толкнул ближайшую дверь. Она оказалась не заперта. Постучал и, не получив ответа, вошел.
   Комната была точной копией той, которую он занимал. Он шагнул к двери в ванную, опять постучал и опять не получил ответа. Огляделся. Похоже, здесь никто не жил, - постель заправлена аккуратно, как по линейке, кресла с геометрической точностью расставлены по бокам журнального столика, задвинутый в угол торшер. И полное отсутствие каких-либо личных вещей.
   Иван облегченно вздохнул, сел, сбросил ботинки и, откинувшись на податливую спинку кресла, с наслаждением вытянул ноги. Через минуту он уже спал, но и сон был как бы гипертрофированным продолжением фантастической реальности: из мелочно-белого тумана возник комманданте в безукоризненном голубом мундире, потом туман заполыхал пронзительно алым светом и фигура комманданте начала стремительно таять и сквозь нее проступил ажурный решетчатый силуэт, отдаленно напоминающий человеческий и разительно от него отличающийся. Вдруг пошел дождь, и на его фоне еще четче проступил черный, словно обуглившийся каркас того, что еще недавно именовалось комманданте. Дождь перестал, и угольно-черный скелет на глазах оброс плотью и превратился... в отца Мефодия. Потом поп исчез и на его месте возникла понурая фигура Руперта. Руперт уставился Ивану в глаза, подмигнул и сквозь него явственно проступил схематический силуэт человека, каким рисуют его дети: черточка - туловище, две черточки - ноги, черточка руки и заштрихованный кружок - голова.
   Иван брезгливо передернулся, открыл глаза и вздрогнул: перед ним, уныло помаргивая, стоял Руперт.
   - Не ожидали? - Руперт медленно поднял руку и поправил узелок галстука.
   - Как сказать, - Иван потянулся и сладко зевнул. - Я вас во сне видел.
   - Где? - переспросил Руперт.
   - Во сне. - Иван встал, и, разминаясь, подвигал плечами. - Спал и видел, понятно?
   - Видели с закрытыми глазами? - удивился Руперт.
   - А как еще видят во сне?
   - Не знаю. - Руперт переступил с ноги на ногу. - Думаю, это был не сон.
   - А что же это было?
   - Проекция.
   - Что? - в свою очередь удивился Иван.
   - Я показал вам, кто есть кто.
   У Ивана пересохло во рту.
   - Вы хотите сказать, что комманданте, отец Мефодий - не люди?
   Руперт кивнул.
   - И я тоже. Присядьте, Иван. У вас колени дрожат.
   Иван плюхнулся в кресло.
   - И давайте сразу условимся: ничему не удивляться. Все, что вас тут окружает, невероятно сложно. Без подготовки вам этого не понять. Так что либо принимайте на веру, либо...
   - Что либо?
   - Оставайтесь на экспрессе и изучайте. На это потребуются годы. А вы, насколько я понимаю, намерены побыстрее отсюда вырваться. Или раздумали?
   - Нет. - Иван помассировал ноги. - Не раздумал и не раздумаю.
   - Откровенно говоря, - Руперт продолжал стоять, - мне ваше стремление непонятно. Ни смысла, ни логики не вижу. Вам что - жить не хочется? Вспомните, откуда я вас выхватил.
   - Помню, - Иван перестал растирать икры.
   - И опять хотите туда же?
   - Да.
   - Не понимаю, - повторил Руперт, опускаясь в кресло. - У вас на Земле все шиворот-навыворот. Что притягивает бабочку на огонек свечи? Какой инстинкт побуждает китов выбрасываться на берег? Чем руководствуется самоубийца, пуская себе пулю в лоб?
   Руперт помолчал и недоуменно развел руками.
   - Непостижимо. Какое-то непонятное, нерациональное отношение к жизни.
   - Вы, Руперт, все в одну кучу валите. Вот вас и заносит.
   - То есть?
   - Бабочка это одно. Кит - совсем другое. А уж человек - и подавно. Бабочку что на огонь привлекает? Тепло и свет. А то, что она сгореть может, ей и невдомек.
   С китами посложнее. Их предки когда-то жили на суше. Может, потому и тянет их обратно из океана. Кстати, не одни киты на берег выбрасываются. Дельфины тоже. Только все равно никакое это не самоубийство. Слепой инстинкт.
   А когда человек на такое решается, значит, нет у него другого выхода.
   - И у вас? - негромко спросил Руперт.
   - Что у меня?
   - Нет выхода?
   - Ну и логика у вас, Руперт! - возмутился Иван. - Ему одно толкуешь, а он знай свое гнет. Я друга спасал, понимаете? А вы мне помешали!
   - Но ведь вы знали, что идете на верную смерть?
   - Я об этом не думал. Некогда было. Одно вам скажу: если бы после тарана остался вот такусенький шанс выжить, я бы в него зубами вцепился!
   - Непостижимо!... - задумчиво повторил Руперт. - Иногда мне кажется, что эта затея с экспрессом "Надежда" - обречена. И мы попусту теряем время.
   Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Некоторое время оставался неподвижным, потом все так же, не открывая глаз, задумчиво прочел нараспев:
   И там, где ничего не надо,
   В невероятном далеке
   Прикосновенье листопада
   К твоей пылающей щеке.
   Стихи были странные, чувствовалась в них щемящая тоска и безысходность. Руперт пошевелился и открыл глаза.
   - Вот уж не думал, что вы поэзию любите, - ухмыльнулся Иван. - Да еще упадническую.
   - Упадническую? - не понял Руперт.
   - Такую, от которой на душе кошки скребут.
   - Кошки? - лицо оставалось бесстрастным, но, судя по голосу, Руперт обиделся. - Вы хоть догадываетесь, что это было?
   - Стихи? Право, Руперт, я не хотел вас обидеть.
   - Я сам виноват. - Руперт кивнул. - Забылся. Не следовало произносить их вслух.
   - Почему?
   - Это...Как бы поточнее, заклинание, что ли...Философское кредо... Гимн... Нет, - он безнадежно махнул рукой. - Все не то. У вас и категорий-то таких нет. Не поймете.
   - Так уж и не пойму! - обиженно буркнул Иван.
   - Ладно вам. Самолюбие, амбиции. К чему это? Я ведь вам объяснил: мы не люди. И такие вещи просто-напросто не воспринимаем. Давайте лучше о деле.
   - Давайте.
   - Комманданте прав. В одиночку вам отсюда не выбраться. Думаете, коридор ведет куда-то? Никуда. О ленте Мбиуса слышали? Экспресс "Надежда" примерно то же самое. Во времени и пространстве. Понимаете?
   - Нет, - признался Иван.
   - Не беда. Уясните себе одно: вам пособник нужен. Сообщник. И этот сообщник - я. Верите?
   - Нет.
   - Правильно. И я бы на вашем месте не поверил. Стимул должен быть, верно?
   Иван кивнул, не сводя глаз с собеседника.
   - Со стимулом посложнее. - Руперт облокотился о столик, сплел пальцы. - Скажем, так: у меня с комманданте личные счеты. Вот я и решил ему насолить. Устраивает?
   - А если серьезно? - Иван достал из кармана папиросы.
   - Вам-то не все равно? Хочу помочь, значит, есть на то причины.
   - Ладно. - Иван закурил и оглянулся в поисках пепельницы. - В конце концов, это ваше личное дело.
   - Стряхивайте на пол, - разрешил Руперт. - Так уж и быть, подмету.
   - Это что - ваша комната?
   - Моя.
   - Далековато забрались.
   - Ничуть. Мы с вами соседи. Через стенку живем. А столовая, рядом.
   Ни слова не говоря, Иван вышел из комнаты и огляделся. Коридор оставался прежним. Да и что в нем, собственно, могло измениться? Пол из имитированного под паркет пластика, потолок с матовыми прямоугольными плафонами, два ряда уходящих в бесконечность дверей. Иван глянул на ближайшую и досадливо хмыкнул: на номерной табличке красовалась двухзначная цифра. Все еще не веря, он толкнул дверь и вошел. Планшет висел на месте. На неприбранной постели валялся томик Хемингуэя. Посредине стола топорщилась окурками пепельница.
   - Дела-а...
   - Вот вам и "дела-а"! - Вездесущий Руперт был тут как тут. - В экспрессе куда ни иди, - далеко не уйдешь. И не думайте, что это я вам подстроил: так запрограммировано.
   "Нелепо получается, - признался себе Иван. - Отговаривает бежать, - упорствую. А тут человек сам предлагает помочь..."
   - Не человек, - поправил Руперт. - Биоробот.
   Иван и ухом не повел, продолжал рассуждать: "Что меня сдерживает? Недоверие? А чем я рискую? Сорвется, - буду другой ход искать. На ошибках учатся".
   - Уже лучше, - кивнул Руперт. - А что касается риска... Он помолчал. - Риск есть. Но со мной вы рискуете гораздо меньше.
   - Слежка? - жестко спросил Иван.
   - Слежка, наблюдение, контроль, - какая разница? Заметили, что наши подопечные общаются только в столовой?
   - Заметил! - Иван сам не понимал, что его бесит.
   - Злиться-то зачем? - миролюбиво пожурил Руперт. - Будто у вас на Земле не то же самое.
   - Конечно, нет!
   - Бросьте. Психлечебницы, колонии, тюрьмы...
   - Там больные или преступники.
   - А здесь подопытные. Какая разница?
   - Разница есть.
   - Это с вашей точки зрения.
   - А с вашей?
   - С нашей нет. В столовой вы o6щaeтесь в рамках Программы. Все фиксируется: разговоры, мысли, эмоции, физиология.
   - Веселенькое дело!
   - На то и Эксперимент!
   - Знаете что! - вскипел Иван.
   - Разумеется, знаю, - усмехнулся Руперт. - "Да как вы смеете!" "Убирайтесь прочь!"
   Он зевнул. Это было так неожиданно, что Иван растерялся.
   - Сядьте. - Руперт указал рукой на кресло. - Кому нужны ваши амбиции? Вы что, у себя в лабораториях на животных не экспериментируете? А после этого о "братьях" ваших "меньших" сюсюкаете. Мы тут, по крайней мере, скальпелями не орудуем.
   - Разве что, - буркнул Иван. Ему вдруг все опротивело: и предмет разгоревшегося было спора, и вообще весь разговор. Собеседник продолжал монотонно бубнить.
   - Зато вне столовой каждый может делать что хочет. Отдыхайте, пользуйтесь библиотекой, смотрите видеофильмы, предавайтесь самоанализу.
   - Даже так? - Иван представил обжору сирийца, предающимся самоанализу, и улыбнулся. - И никакой слежки?
   - Почти. Личные наблюдения. В саду и библиотеке - тот, кого вы зовете отцом Мефодием. В комнатах и видеозале - ваш покорный слуга.
   - А в коридоре?
   - В коридоре никто.
   - Вот как?
   - Да. Это одно из условий Эксперимента.
   - Не верю я вам, Руперт. - Иван опять полез в карман за папиросами.
   - И зря не верите. Впрочем, ваше дело. Насильно, как говорится, мил не будешь.
   Руперт поднялся, намереваясь уйти.
   - Можно вопрос?
   - Конечно.
   - Допустим, я вам поверил. С вашей помощью побег удался. Но ведь меня наверняка хватятся. А я - ваш подопечный.
   - Я ждал этого вопроса. - Руперт прошелся по комнате, встал возле двери. - Да, я рискую.
   - Чем?
   Руперт поправил галстук.
   - Странные вы существа, люди. Какое вам до этого дело? Ведь это я рискую, а не вы.
   - И все-таки? - Иван закурил. - Что вам грозит?
   - Все равно не поймете.
   - Постараюсь.
   - Он постарается! Слушайте, вы, комок протоплазмы! Вы в себе-то толком разобраться не в состоянии, а туда же! Что мне грозит! Кто я такой, чтобы мне что-то грозило? Биоробот. Деталь Программы и только. Испорченную деталь заменят новой, вот и все.
   - А куда денут испорченную?
   - Вас это волнует?
   - Да.
   - Отправят на переплавку.
   - Понятно. - Иван затянулся, медленно выпустил струю дыма в сторону окна. Там, в лунном мерцании, угадывался какой-то абстрактный пейзаж. Произнес, медленно выговаривая каждое слово. - За то, что готовы помочь, спасибо. Но я вашей помощи принять не могу.
   - Почему?
   - Слишком дорого она вам обойдется.
   - Ребенок вы, Иван. - В голосе Руперта впервые забрезжили эмоции. - Ладно. Ступайте обедать.
   - А вы?
   - А я уже давно там.
   Войдя в столовую, он и в самом деле застал там Руперта любезничающим с соседкой по столу. Дама так и сияла от удовольствия и, когда Руперт дружески кивнул Ивану, - смерила его ревнивым взглядом и тотчас опять повернулась к собеседнику.
   - Где вы пропадаете, Иштван? - как ни в чем не бывало поинтересовался Миклош. Итальянец кивнул и приветливо улыбнулся. - Мы уже решили, что вы не придете.
   - Куда я денусь? - Иван раскланялся с монахом, пожал руку Миклошу. - Зачитался, не заметил, как время пролетело.
   - Мы тут без вас заказали рассольник и дольму. Не возражаете?
   - Не возражаю. - Иван не имел ни малейшего представления о том, что такое дольма. - Это, должно быть, чертовски вкусно.
   Подошел официант с фарфоровой супницей. Пожелал приятного аппетита.
   - У вас усталый вид, Иштван, - заметил венгр, разливая рассольник по тарелкам. - Долго гуляли?
   - Было дело. - Иван подвинул к себе тарелку. - Спасибо. Марафон в спортивно-познавательных целях. Трусцой от инфаркта.
   Монах налил себе в стакан из оплетенной бутылки. Судя по наклону, бутылка была почти пуста.
   "Сопьется, чего доброго", - подумал Иван. Невидимый оркестр заиграл "Цыганские напевы" Сарасате. Иван, не поворачивая головы, покосился на Миклоша. Тот ел, сосредоточенно глядя в тарелку. Под болезненно серой кожей на скулах отчетливо проступали желваки. "Хотел бы я знать, о чем ты сейчягдумаешь, - тоскливо посетовал Иван и, спохватившись, мы ленно замурлыкал:
   "Подари мне, сокол, на прощанье саблю,
   Вместе с саблей остру пику подари".
   Слова были из песни и принадлежали девушке-казачке, провожающей любимого на войну, "в путь-дорожку дальнюю". Иван повторил их несколько раз, прежде чем до него дошел смысл припева.
   "А казачка-то себе на уме, - усмехнулся он. - За перевооружение ратует. И то сказать, с пикой да саблей против "тигров" не повоюешь". Он представил себе выражение лица комманданте, пытающего осмыслить всю эту галиматью, и прыснул.
   - Иштвану весело? - холодно осведомился венгр. - Расскажите, посмеемся вместе.
   - Потом, Миклош. Не обижайтесь. - Он ощутил на себе чей-то взгляд и, не оглядываясь, встретился глазами с Рупертом. Тот одобрительно кивнул. Иван подмигнул и вернулся к венгру. - В следующий раз, хорошо?
   - Дело ваше. - Миклош оставил тарелку. - Не получается у нас с вами разговор последнее время, вы не находите?
   "Подари мне, со-о-кол", - затянул Иван.
   - Нахожу, Миклош...
   "на прощанье са-а-аблю",
   - Не обращайте внимания...
   "вместе с саблей остру пику подари!"
   - ...это пройдет.
   - Возможно. - Венгр взял из рук официанта блюдо с дольмой. Это были небольшие шарики из виноградных листьев с мясной начинкой. Иван разделал один шарик вилкой и с наслаждением потянул носом. Аромат у дольмы был потрясающий.
   Миклош оценил блюдо по достоинству.
   - В ваших краях вкусно готовят, Иштван.
   - В наших? - изумился Иван.
   - Дольма - узбекское блюдо, - хмуро пояснил Миклош.
   - А! - Иван мог поклясться, что видит дольму впервые.
   - Тогда чему вы удивляетесь? Разве вы не из тех краев?
   - Из тех. - Иван прикончил и еще один шарик. - Точнее из Каракалпакии.
   - Каракалпакия, - с трудом повторил венгр. - Это город?
   - Автономная республика.
   - И большая?
   - По площади - да. Около 160 тысяч квадратных километров.
   - О, - Миклош удивленно покачал головой. - Больше Венгрии.
   - Зато по населению наверняка меньше. Полмиллиона человек.
   - Так мало?
   - Пески, - пояснил Иван. - Кызылкумы, Устюрт. Приаралье в общем. Необжитые места.
   Они говорили по-русски, и монах молча поглядывал то на одного, то на другого. Миклош, спохватившись, объяснил ему, о чем идет разговор. Итальянец улыбнулся и пожал плечами.
   - Никогда бы не подумал, что русские так вкусно готовят.
   - Азиаты, - уточнил венгр.
   - А разве русские не азиаты? - искренне изумился монах.
   - В основном нет, - усмехнулся Миклош и выразительно взглянул на Ивана. - Разве что за редким исключением.
   Иван доел дольму и принялся за компот.
   - Пусть будет по-вашему, Миклош. Азиат так азиат. Потомок кровожадного Чингизхана. Кстати, ваш Аттила тоже родом откуда-то из наших краев.
   - Иожеф? - вытаращился венгр.
   - Предводитель гуннов. Только не торопитесь с выводами.
   - В отношении Аттилы?
   - В отношении меня.
   - Я попробую, - пообещал Миклош. - Попытка не пытка.
   - Вот именно. - У Ивана отлегло от сердца. - Постарайтесь, Миклош.
   Сад ходуном ходил от птичьего гомона. Самих возмутителей спокойствия не было видно, но чириканье, свист, рулады, взрывающийся шорох крыльев доносились со всех сторон. И еще в саду стояла весна. Трудно сказать, из чего складывалось это ощущение, - птичий ли гвалт был тому виною или тонкий аромат цветущих деревьев, но было оно настолько реальным, что перерастало в уверенность, и от этого захватывало дух и сладко кружилась голова. Такое Иван наблюдал впервые, обычно сад был сонно спокойным царством вечного лета и никаких особых эмоций не вызывал.
   Иван глубоко вздохнул, огляделся и только теперь увидел отца Мефодия. Это тоже было необычно. Всякий раз поп появлялся незаметно и заставал его врасплох. Теперь роли поменялись: отец Мефодий стоял к нему спиной и явно не догадывался о его присутствии.
   "Неужто и на святейшего весна действует?" - мысленно усмехнулся Иван и неслышно подошел поближе. Пои глядел кудато вниз, и, проследив его взгляд, Иван увидел стайку серебристых рыбешек, весело резвящихся в прозрачной воде бассейна.
   - Благоденствуете, ваше нреосвещенство?
   Поп взбрыкнулся как ужаленный и ошалело вытаращил глаза.
   - Однако и манеры у вас!
   - Пролетарские, батюшка, - Иван достал спичку и демонстративно принялся ковырять ею в зубах. - Пролетариат он кто?
   - Кто? - машинально повторил поп.
   - Гегемон!
   - Гегемон? - изумился поп.
   - Гегемон, - заверил Иван. - Можете не сумлеваться.
   Поп продолжал оторопело моргать. "Неужели притворяется?" - Иван спохватился и мысленно забубнил:"Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой", - не сводя глаз со священника. Тот оправился от первого потрясения и возмущенно хрюкнул. Продолжая наблюдать за своим визави, Иван вывел Катюшу "на высокий берег на крутой", дал ей спеть "про степного сизого орла", выразил уверенность, что орел ее вспомнит и услышит, пожелал ему беречь землю родную, заверил, что "любовь Катюша сбережет, - и все без видимого результата: отец Мефодий не выказывал ни удивления, ни беспокойства. Окончательно пришел в себя и сварливо упрекнул Ивана в отсутствии уважения если не к духовному (ох уж эти мне безбожники!) сану, то по крайней мере к преклонному возрасту.
   - Не прибедняйтесь, батюшка! - возразил Иван. - Не так уж вы и стары. Сколько вам набежало? Сорок? Сорок пять? Тоже мне старец!
   Поп оскорбился и, не теряя достоинства, величественно покинул поле боя. "Неисповедимы пути господни! - иронически усмехнулся Иван вслед ретирующемуся отцу Мефодию. - Второе фиаско подряд. Это при его-то гордыне! А с чтением мыслей у попа, видать, не того. - И без перехода. - Искупаться, что ли?" Вошел в раздевалку, снял и аккуратно сложил одежду, разулся и в одних трусах направился к бассейну, оставляя на песке четкие следы босых ног. Песок был теплый, чуть сыроватый, приятно щекотал ступни. Неистовый пернатый народец продолжал буйствовать в кустах и кронах деревьев.
   "Ишь, разгулялись!" - невольно улыбнулся Иван и вдруг остановился как вкопанный: по голым икрам упруго скользнула струя холодного воздуха. Иван нагнулся, опустил руку. Холодом тянуло слева, вдоль бассейна, и, мысленно проследив направление, Иван увидел, как пружинисто подрагивают листья на овальном участке аккуратно подстриженной живой изгороди. С трудом раздвинув густо сросшиеся кусты, он протиснулся сквозь них и, пройдя еще несколько шагов, уперся в прозрачную стену купола. Стена была гладкая на ощупь, без единой трещинки, но наклонившись, он обнаружил широкое отверстие, в которое врывался резкий ледяной ветер. По ту сторону прозрачного купола над изумрудно-зеленой степью ярко светило солнце. Но когда, встав на колени и жмурясь от ветра, он заглянул в отверстие, картина мгновенно изменилась. Там, откуда пронизывающим холодом тянулась сумеречная заснеженная равнина и вдали едва угадывались на горизонте сглаженные очертания белых холмов.
   Первым его побуждением было нырнуть в пролом, но уже в следующую минуту благоразумие взяло верх: он представил себя почти голого в ледяной сумеречной пустыне и, содрогнувшись всем телом, распрямился и отпрянул назад, подальше от искушения.
   Мгновенье спустя он был уже в раздевалке и, лихорадочно торопясь, натягивал на себя одежду. Кое-как зашнуровав ботинки, не разбирая дороги, рванулся из зимнего сада.
   "Только бы успеть! - колотилось в сознании. - Только бы не опоздать!" Вихрем влетел в комнату, трясущимися руками обмотал шарф вокруг шеи, натянул куртку, схватил шлемофон и планшет.