Гацунаев Николай. Экспресс 'Надежда'

Гацунаев Николай
Экспресс 'Надежда'

   НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ГАЦУНАЕВ
   ЭКСПРЕСС "НАДЕЖДА"
   ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
   Поэт выпрямился и, не выпуская лопаты из рук, устало запрокинул голову. Свинцово-серое осеннее небо низко нависло над коньками крыш деревни Абда. Смеркалось. Моросил дождь. Черные силуэты эсэсовцев в непромокаемых плащах казались порождением чьего-то бредового воображения. Но они были реальностью, как и шмайссеры, направленные на обреченных, как надсадно хриплое дыхание, как скрежет лопат, когда железо натыкалось на гальку в раскисшей от дождей земле, как отнявший тысячи человеческих жизней переход через Сербию, Банку, Задунайщину. Заключенным не давали есть. Всякого, кто пытался подобрать хоть что-то с земли, расстреливали в упор. В деревне Червенка эсэсовцы прикончили за одну ночь тысячу двести человек. И вот теперь была Абда, сентябрь 1944 года.
   - Рыть! - рявкнул ближайший эсэсовец. - Слышишь, ты? Рыть!
   Поэт согнулся, налег на лопату.
   - Хотите спастись? - негромко прозвучало рядом.
   Голос мог принадлежать только кому-то из товарищей по беде, и поэт даже не поднял головы.
   - Я говорю вполне серьезно.
   Поэт с трудом выбросил из ямы ком глины. Краем глаза взглянул на говорящую фигуру и внезапно вздрогнул. На незнакомце был серый с иголочки костюм, шляпа с широкими полями. Выражения лица в сумерках было не разобрать.
   - Что вам угодно? - хрипло выдохнул поэт.
   - Спасти вас. Решайтесь.
   - Не болтать! - заорал эсэсовец.
   - Решайтесь, - повторил незнакомец. - Хотите выжить?
   - Разумеется... - устало кивнул поэт.
   - Эй, ты!.. - взревел эсэсовец и вдруг осекся. Прошло несколько секунд, прежде чем он снова обрел дар речи. - Куда он подевался, черт его побери?!
   На том месте, где только что стоял поэт, одиноко торчала воткнутая в землю лопата.
   - Санта Катарина! - комманданте возвел очи горе, выдержал паузу и возвратился с небес на землю. - Что вас не устраивает? Покой, комфорт, изысканная кухня, развлечения. Чего вам еще, камараде?
   Комманданте был великолепен: элегантный спортивного типа блондин в небесно-голубом мундире с золотыми шевронами. Вкрадчивый голос. Выбритое до матового свечения лицо выражало постоянную готовность творить добро. Творить истово, самозабвенно, со знанием дела. Вот и сейчас: посетитель сидит в кресле, а он, комманданте, стоит перед ним, как бы воплощая в себе почтительность и уважение. И пахнет от комманданте как положено - лосьоном для бритья и в меру терпким мужским дезодорантом.
   Лишь глаза, пожалуй, портили общее впечатление: серостальные, пронзительные, с оттенком снисходительности и собственного превосходства.
   Кабинет у комманданте был под стать хозяину: просторная двухсветная комната с овальными окнами-иллюминаторами, серебристым ковром на полу и удобной пастельных расцветок мебелью.
   Все было явно рассчитано на то, чтобы успокоить посетителя, настроить на благодушно-оптимистический лад, но, как ни странно, вызывало у Ивана обратную реакцию: возбуждало глухой протест и неодолимое желание ерничать.
   - Че еще, да? - Не сводя глаз с лица комманданте, Иван скользнул ладонями по подлокотникам кресла. Встал. - А самую малость. Узнать, куды попал и для ча.
   - Зачем? - Комманданте задумчиво пожевал губами. - Очевидно, чтобы остаться в живых. Разве не так?
   - Так-то оно так, - кивнул Иван, - а только вам это на што?
   - Мне? - светлые брови на лице комманданте недоуменно поползли.
   - Непонятно? - посочувствовал Иван.
   Брови вернулись в прежнее положение.
   - Вы находитесь в экспрессе "Надежда". - Комманданте вздохнул. - Остальное, увы, не в моей компетенции.
   - А в чьей?
   - Камараде! - Комманданте выставил перед собой холеные розовые ладони, словно отгораживаясь от дальнейших вопросов. - Я уже сказал, - это не в моей компетенции. Вам предоставлена полная свобода. Смотрите, сопоставляйте. Делайте выводы. Вообще делайте что вам заблагорассудится.
   - А ежели я экспресс взорвать захочу?
   Комманданте вежливо улыбнулся и покачал головой.
   - Вы не захотите взорвать экспресс.
   - Уверены? - Ивану надоело валять дурака.
   - Абсолютно. - Комманданте продолжал улыбаться. - Только глупец из детской сказочки рубит сук, на котором сидит.
   - Ну, а если окажется, что я тот самый глупец? Решил удрать с экспресса? Взять и сойти?
   - Сюда? - Комманданте качнул головой в сторону иллюминатора. За стеклом высились мрачные, увенчанные снеговыми шапками скалы и в черном небе морозно поблескивали звезды.
   - Или сюда? - указующий перст комманданте ткнулся в противоположное окно. Там ослепительно сверкала под тропическим солнцем морская гладь и лениво покачивались на берегу кокосовые пальмы.
   - Туда! - в сердцах буркнул Иван и указал под ноги. Внизу размеренно погромыхивало.
   - Не советую, - сочувственно покивал комманданте. - Оттуда не возвращаются. Даже с нашей помощью.
   Несколько секунд они напряженно глядели друг другу в глаза. "Дуэль взглядов", - мысленно усмехнулся Иван и отвернулся к окну. Моря за окном уже не было. Строго говоря, там вообще ничего не было: серый клубящийся туман и ничего больше. Лицо комманданте опять расплылось в улыбке.
   - Посмотрел бы я, как вы на моем месте заулыбались.
   - О, это исключено.
   - Жаль.
   - Почему? - удивился комманданте.
   - Потому, что я бы ответил на все ваши вопросы.
   - Как знать. - Что-то новое проклюнулось в голосе комманданте. Неуверенность? - И потом, это будут мои вопросы, а не ваши.
   - Вопросы останутся те же.
   - Вы думаете?
   - Уверен.
   - Любопытно.
   Комманданте заложил руки за спину, прошелся, неслышно, по-кошачьи ступая по ковру. Остановился возле окна. Не оборачиваясь, проговорил:
   - Выбросьте из головы, геноссе. Мой вам добрый совет. Живите в свое удовольствие.
   - Смахивает на приказ. - Иван улыбнулся.
   - Чему вы радуетесь? - все так же, не оборачиваясь, спросил комманданте. На мгновение Иван смешался, но тут же сообразил, что комманданте видит его отражение в стекле иллюминатора.
   - Приятно, когда приказывают жить в свое удовольствие.
   - Это не приказ. - Комманданте обернулся, и на лице его опять играла улыбка. - Всего лишь благие пожелания. Не смею вас больше задерживать, камрад.
   Голова разламывалась от боли. Иван пересек коридор и, шагая через две ступеньки, грузно затопал вверх по винтовой лестнице. "Ну, держись, поп! - подумал он с веселой яростью. - Уж сегодня-то я тебе все сполна выдам!"
   Здесь, в зимнем саду, был совсем иной мир - солнечный, полный щебета птиц и журчания воды, пряных ароматов трав и цветов, царство покоя и умиротворения. Вдоль посыпанных золотистым песком дорожек в продуманном беспорядке были разбросаны шезлонги и плетеные кресла-качалки. Над бирюзовой гладью бассейна на бреющем полете проносились ласточки.
   Не сбавляя шага, Иван прошел мимо бассейна, покосился на позабытые кем-то возле раздевалки оранжевые сланцы в капельках непросохшей воды и впервые подумал, что никого тут не встречает, в какое бы время суток ни приходил. Исключение составлял отец Мефодий, и именно с ним-то и жаждал сейчас встретиться Иван. До сих пор попытки святейшего втянуть его в душеспасительные беседы терпели фиаско, Иван начисто игнорировал отца Мефодия, делал вид, что не видит его и не слышит. Изобретательности попу было не занимать, и, вступая с ним в мысленную полемику, Иван всякий раз оказывался в тупике. "Евангелие от Мефодия" не только не противоречило окружающей действительности, но и великолепно с нею уживалось. Будь то привычная действительность Страны Советов первой половины XX века, Иван без труда уложил бы попа на лопатки. Здесь же все обстояло сложнее.
   Экспресс "Надежда" был порождением науки и техники, причем науки и техники высочайшего уровня и порядка. Отец Мефодий, судя по всему, прекрасно в этом разбирался и, пользуясь своим преимуществом, ловко сводил все к божественному началу. Послушать попа, экспресс представлял собой не что иное, как вариант Ноева ковчега, созданного по воле и чуть ли не под эгидой самого господа бога. Для чего, - отец Мефодий не уточнял, и хотя это было самое слабое звено в его сольных разглагольствованиях, Иван до поры предпочитал отмалчиваться, делая вид, что пропускает поповскую болтовню мимо ушей и экспресс "Надежда" его нисколько не интересует.
   На самом же деле проклятый экспресс не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Привыкший к ясности во всем, что его окружает, Иван и здесь пытался найти ответы на мучившие его вопросы: как он сюда попал, зачем, и что представляет собой экспресс "Надежда".
   С обзорной площадки под куполом зимнего сада исполинская механическая река просматривалась до самого горизонта - нелепое скопище всевозможных транспортных средств, созданных человеком, чтобы передвигаться по суше, воде и воздуху. Доисторические повозки и боевые колесницы, галеры и осадные башни, почтовые дилижансы и дредноуты, многоярусные автобусы и бипланы, пульмановские вагоны и парусные яхты, трамваи и многовесельные галеры, танки и шагающие экскаваторы, тачанки и фуникулеры, дрезины, гоночные автомобили и уже совсем непонятные ромбовидные, кубические, эллипсообразные конструкции, сверкающие гранями призмы и серебристые сигары-исполины, напоминающие одновременно и дирижабли и подводные лодки - все это с лязгом, гулом и грохотом двигалось на колесах, полозьях, траках, воздушных подушках и еще неизвестно на чем, непонятно куда и зачем.
   Сравнение с рекой приходило на ум не случайно: та же величественная размеренность, водовороты, стремнины, плесы и тихие заводи. То и дело взлетали и опускались аэропланы, геликоптеры, аэростаты. И все вокруг было затянуто сизой дымкой отработанных газов, гари и копоти, и берега тонули в мутной пелене и, казалось, поток движется в гигантском туннеле, сам себе пробивая дорогу в податливой, но непроницаемой для глаз толще.
   Грандиозное это зрелище подавляло своими масштабами, невольно наталкивало на мысли о чем-то неземном, космическом, но, увы, ничего не проясняло.
   ...Иван обошел весь сад, заглянул в гроты, беседки, кабины раздевалок, даже в мужской туалет торкнулся: отца Мефодия нигде не было. Оставалась обзорная площадка, и Иван, стараясь ступать как можно тише, направился туда, предвкушая удовольствие застигнуть попа врасплох.
   Меры предосторожности оказались напрасными: площадка была пуста. Иван подошел вплотную к прозрачной загибающейся кверху стене купола и, облокотившись о металлический поручень, принялся безучастно наблюдать за копошившимися далеко внизу механизмами. Бригада тракторов тянула установленную на платформе буровую вышку, ярко-оранжевый бульдозер тщетно пытался догнать скользящую перед ним изящную субмарину, а чуть левее на заляпанной грязными разводами льдине эскимосы привязывали к нартам тушу какого-то зверя.
   - Обозреваете, сын мой?
   По логике вещей Ивану полагалось вздрогнуть от неожиданности, но он только покосился, не поворачивая головы: так и есть, отец Мефодий собственной персоной. Ну что бы ему минут на пять раньше объявиться!
   - А настроеньице-то не из отменных, - констатировал поп, нарочито нажимая на "о", хотя накануне щеголял московским акающим говорком. "Резвится святейший", - равнодушно отметил Иван и опять стал смотреть вниз. Льдина уже скрылась из виду и на ее месте неуклюже маневрировал огромный танк-амфибия с пестрым флажком на каплевидной башне.
   - Мировая скорбь обуяла? - не унимался поп. Иван обернулся и неприязненно уставился на собеседника. Издевки на лице не было. И вообще лицо как лицо. Благообразное даже, как и подобает священнослужителю. Густые с проседью волосы до плеч, аккуратно подстриженные усы и борода. Карие чуть навыкате глаза, нос с горбинкой, четко очерченные губы.
   - Кончайте дурачиться, святейший! Скажите лучше, кто и зачем меня тут держит?
   Поп опешил было, но тотчас взял себя в руки и перестал окать.
   - А никто, - он ухмыльнулся. - Никто, кроме всевышнего, хотя вы в него и не верите.
   - Не верю, - подтвердил Иван. - Тут, батюшка, сверхцивилизацией попахивает. Не по зубам богу Саваофу. Кишка тонка.
   - Не вам судить о творце.
   - Вам?
   - И не мне.
   Священник достал откуда-то из-под рясы носовой платок, трубно высморкался.
   - Ну так кто все же?
   - Отвечаю вторично, - поп окончательно пришел в себя, снова заокал. - Никто не держит, кроме господа бога.
   - Значит, взбредет мне на ум смыться с этой колымаги, - и никто пальцем не шевельнет?
   - Куда? - поп вопрошающе развел руками. - Зачем? От добра добра искать?
   "Кого-то он напоминает, - подумал Иван. - Не внешностью, не манерой говорить. Чем-то другим..."
   - Ага, - Иван покивал головой. - Бежать, стало быть, некуда. И незачем. Так?
   - Около того, - пробасил поп. - Вы, надо полагать, не согласны?
   - Я-то? - Иван по самые локти вогнал руки в карманы комбинезона. Поп выжидающе молчал. - Я, батюшка, добра для себя не ищу.
   - О ближних, стало быть, радеете? - иронически прищурился священник.
   - Радеть это по вашей части. - Догадка стремительно перерастала в уверенность. - Отец Мефодий!
   - Слушаю, сын мой.
   - Хотели бы вы со мной местами поменяться?
   - Упаси господи! - всплеснул руками священник. - У каждого своя стезя, свой крест.
   - Во! - просиял Иван. - Шагайте, батенька, своей стезей. А я - своей. С крестом или без - это уже мое дело. Ну что вы на меня воззрились? Царю царево, кесарю кесарево. Ужинать идете?
   - Благодарствую, - досадливо поморщился поп. - Сыт.
   - Поститесь, небось. А я, пожалуй, пойду. Аппетит разыгрался.
   - И чего вы добились? - Миклош отхлебнул из фужера.
   - Пиво? - поинтересовался Иван.
   - Клюквенный сок. - Венгр покачал лобастой наголо обритой головой. - Какой вы еще мальчишка, Иштван!
   Столовой этот зал можно было назвать лишь условно. Скорее ресторан: теряющийся в полутьме сводчатый потолок с гирляндами хрустальных люстр, увитые плющом простенки между зеркальными окнами, подсвеченный снизу фонтан посреди зала, переливающийся всеми цветами радуги в унисон с неназойливой музыкой, крахмальные скатерти, серебро, хрусталь и фарфор, мягкие, удобные кресла.
   Иван дотронулся пальцем до продетой в колечко салфетки и дурашливо вздрогнул.
   - Der Knabe *, - повторил Миклош. Ласковые и грустные интонации непонятным образом сочетались с мужественным тембром его голоса. - Das Kind **.
   - Vielleicht ***, - Иван поискал глазами пепельницу. Венгр перехватил его взгляд, снова покачал головой.
   - Курить потом. Сначала поешьте.
   - Ich will nicht ****, - Иван победоносно взглянул на собеседника. - Правильно?
   - Грамматически - да, - кивнул Миклош. - Но не по существу. Иначе зачем было сюда идти?
   - Повидаться с вами, Миклош. То chatter *****.
   Неподалеку от них восточного типа толстяк недоверчиво разглядывал стоящее перед ним жаркое. Услышав последнюю фразу, резко обернулся.
   - Do you speak English? ******
   - A little bit.********
   - What is that? **********
   - Meat. ***********
   - I know, - кивнул толстяк. - What kind of it? ************
   - A rat", - брякнул Иван, не подумав. Толстяка чуть не стошнило.
   - A rabbit, - поспешно поправился Иван. - I't sorry ******.
   Толстяк с опаской покосился на блюдо.
   * Мальчик (нем.).
   ** Ребенок (нем.).
   *** Возможно (нем.).
   **** Я не хочу (нем.).
   ****** Поболтать (англ.).
   ******** Вы говорите по-английски? (англ.).
   ********* Самую малость (англ.).
   ********** Скажите, что это? (англ.)
   *********** Пища [англ.).
   ************ Понятно. Но что именно? (англ.).
   ************* Крыса, (англ.)
   ************** Кролик. Извините (англ.).
   - Are you sure? *
   - Certainly, - заверил Иван. - Don't doubt **.
   - Н-да. - Венгр приложился к фужеру, промокнул губы салфеткой, - Великое дело быть полиглотом.
   Лицо оставалось невозмутимым. Смеялись только глаза.
   - Неслыханно! - взвизгнула за соседним столом крашеная блондинка в вечернем бархатном платье. - Опять артишоки! Сколько раз повторять, я их не переношу! Спаржу, слышите?! Спаржу! Я требую!..
   Официант в белоснежном костюме невозмутимо кивнул и отправился заменять артишоки спаржей. Визави дамы - невзрачный субъект с постным выражением лица нехотя ковырял вилкой котлету. Глаза у него были оловянные, как у снулой рыбы. Встретившись взглядом с Иваном, субъект хмуро кивнул.
   - Вы знакомы? - удивился Миклош.
   - Где-то видел. А что?
   - Ничего. Ешьте артишоки, юноша. Полезно для мозговых клеток.
   - А спаржа?
   - И спаржа.
   Они взглянули друг на друга, рассмеялись.
   - Посмотрите, - негромко проговорил Миклош. - Что это с ним?
   Зажмурив глаза, субъект откинулся на спинку кресла и запрокинул голову.
   - По-моему, он вот-вот расхохочется, - предположил Иван.
   Субъект откидывался все больше и больше, и теперь уже вместе с креслом. Казалось, он вот-вот грохнется на спину. Возмущение на лице дамы уступило место острому любопытству. Она даже подалась вперед, наблюдая за своим визави. Субъект оглушительно чихнул и одновременно вернулся в исходное положение, обдав даму фонтаном брызг. Та взвилась, закатила истерику и ринулась прочь из ресторана.
   - Вот это спаржа! - восхитился Иван, провожая даму глазами. - Вы правы, Миклош. С завтрашнего дня перехожу на подножный корм.
   - Подножный значит из-под ножа? - деловито уточнил венгр.
   - Из-под ног.
   - Непостижимый язык, - вздохнул Миклош. - Но вернемся к нашему разговору. Итак, чего вы добились?
   - Миклош, - Иван согнал с лица улыбку, - я и не надеялся, что комманданте станет со мной откровенничать.
   - Вот как? - искренне удивился венгр.
   * Вы уверены? (англ.)
   ** Конечно. Не сомневайтесь (англ.).
   - Конечно. Хотел посмотреть, как он увильнет от ответа.
   - И что увидели?
   - Кое-что увидел. Недостаточно, правда, но...
   - И поэтому сцепились с отцом Мефодием?
   - Отчасти. А вообще, просто отвел душу. - У Ивана пропало желание продолжать разговор.
   - Отвел - куда? - изумился венгр.
   - Никуда! - Иван начинал терять терпение. - Это идиома.
   - В смысле...
   - Высказать все, что хотел.
   - Понятно. - Миклош провел ладонью по голове. - "Знай наших", да?
   - Примерно.
   - Феноменальный язык. Казалось бы, что общего?
   - Миклош, - не выдержал Иван. - Неужели у вас тут - он ткнул себя в левую сторону груди, - всегда спокойно?
   - Нет. - Венгр растерянно уставился на собеседника. - А почему вы спросили?
   - Тогда зачем вы меня терзаете?
   - Терзаю? - Миклош огорченно покачал головой. - Это плохая шутка, Иштван.
   "Он прав, - подумал Иван. - Чего я завелся?"
   - Простите меня, Миклош. Сам не пойму, что на меня нашло.
   - Пустяки, - улыбнулся венгр. Улыбка у него была чудесная: грусть, обида и радость одновременно. - Забыто. Хотите клюквенного сока?
   - Хочу.
   Иван терпеть не мог клюкву, но предложи ему сейчас Миклош синильную кислоту, он бы и от нее не отказался,
   Венгр потянулся к графину. Рука у него была тонкая, изящная и тем инороднее выглядели на ней струпья мозолей и следы заживающих ссадин.
   - Как вас сюда занесло, Миклош?
   Рука чуть заметно дрогнула.
   - Почему это вас интересует, Иштван?
   - Не знаю. - Иван был искренен. - Спросил и все. Не хотите - не отвечайте.
   - А вы?
   - Что я?
   - Хотите, чтобы я ответил?
   - Странный вы человек, Миклош. Конечно, хочу.
   - Зачем?
   - Я ведь уже говорил, - Иван с трудом сдерживал раздражение. - Не хотите говорить, не надо. Считайте, что я ни о чем не спрашивал.
   - Я не хочу об этом вспоминать, Иштван. Даже думать не хочу.
   - Это ваше право, Миклош. Извините за бестактность.
   Венгр наполнил фужер, поставил графин на место. Протянул Ивану руки ладонями вверх.
   - Взгляните.
   Ладони напоминали свежевспаханное поле: беспорядочные бугры мозолей, рытвины трещин, бороздки розовой подживающей кожицы.
   - Каменоломни? - Иван и сам не знал, почему на ум пришло именно это слово.
   - Каменоломни тоже, - кивнул Миклош. Еще немного - и... венгр усмехнулся. - Как у вас говорят, сыграл бы в ящик. Впрочем, гробов там не полагалось. Заставляли рыть яму и прямо в ней расстреливали. А те, до кого не дошла очередь, заваливали яму землей. Так что не спешите меня осуждать, Иштван.
   - Я вас и не осуждаю. - Ивану дико захотелось закурить, но он сдержался. - С чего вы взяли?
   - Значит, показалось. - Венгр с отвращением взглянул на свои ладони и опять усмехнулся. - Парю каждый вечер, тру пемзой. Не помогает.
   - Поможет. - Иван отхлебнул из фужера. - Нужно время.
   - Наверное, вы правы, - кивнул Миклош. - А как быть с памятью?
   "Никак, - с болью подумал Иван. - Никакая пемза не поможет. Знаю по себе".
   С Миклошем Иван встретился в день своего появления в экспрессе "Надежда". Тогда сосед по столу поразил его неестественной худобой, изможденным лицом и никак не сочетающимся с его обликом выражением глаз - печальных и ласковых. Настороженность первых дней постепенно прошла. И тут Ивану впервые пригодились те haben, hatte, gehabt - азы немецкого языка, которыми он с грехом пополам овладел в летном училище, в школе он учил английский, и теперь, путая немецкие и английские фразы, попытался заговорить с Миклошем и, к великому удивлению, обнаружил, что старания его не безуспешны.
   Миклош в свою очередь проявил интерес к русскому языку и довольно быстро в нем преуспел. Их ежедневные "застольные беседы" стали приобретать все более осмысленный характер.
   Однажды в разговоре Иван упомянул имя своего школьного товарища Мадьяра Курбатова.
   - Мадьяр? - встрепенулся Миклош. - Он что, венгр?
   - С чего вы взяли? Хорезмский узбек.
   - Любопытно... - Миклош задумался. - Понимаете, Иштван, еще в XIII веке доминиканский монах Юлиан утверждал, что предки венгров пришли с Востока.
   - Ну, положим, для Европы Восток - понятие растяжимое, возразил Иван. - Это вся Россия, Кавказ, Средняя Азия, Сибирь, Алтай, Дальний Восток.
   - А имя Мадьяр? Думаете, случайность?
   - Просто созвучие.
   - Не может этого быть! - горячо запротестовал венгр.
   - Может, Миклош. Полностью того парня звали Мухаммаддияр. А Мадьяр - сокращенно.
   В "застольных беседах" они касались разных тем, но, словно сговорившись, никогда не затрагивали одну, - как они попали в экспресс. Сегодня Иван впервые нарушил это негласное соглашение. И теперь жалел об этом.
   Еретик смотрел в небо.
   Запрокинуть голову мешал столб, к которому он был привязан, и потому в поле зрения находились дома со сверкающими на солнце стеклами окон, море людских лиц на площади, стражники в начищенных до золотого блеска кирасах. Но больше всего было небо. Голубое, без единого облачка, ласковое, мирное, оно, казалось, олицетворяло собой вечность.
   Вечность... Еретик усмехнулся. Вознесенный высоко над толпой, он, пожалуй, еще ни разу в жизни не был так близок к ней, как в эти минуты. Внизу, у подножья эшафота растерянно суетились факельщики в черных рясах: отсыревший за ночь хворост шипел, отчаянно дымил, но не разгорался. Толпа начала проявлять признаки недовольства: обыватель ожидал эффектного зрелища, а тут церемония явно затягивалась, и еретик на кострище вовсе не был похож на исчадие ада, каким во всеуслышание объявила его инквизиция.
   Наконец подвезли сухой хворост, и костер заполыхал, с каждой минутой набирая силу. Сквозь языки пламени и клубы черного дыма еретик по-прежнему упрямо смотрел в небо.
   - Хотите спастись? - неожиданно прозвучал рядом чей-то спокойный голос. Разумеется, это начинался бред, и еретик, все так же глядя в небо, мысленно произнес: "Конечно, хочу, но..."
   Мысль оборвалась на полуслове.
   - Исчез! - крикнул кто-то. - Смотрите, его нет!
   Толпа взволнованно зашумела, но костер уже полыхал вовсю и в огненном смерче уже было не разглядеть ни столба, ни привязанного к нему еретика.
   - Смотрите, кто к вам пожаловал, - прервал размышления собеседника Миклош. Иван оглянулся и тихонько присвистнул. От дверей по проходу между столами неторопливо шагал доминиканский монах.
   - Почему ко мне? Скорее к вам, Миклош.
   - Я думаю, к вам.
   - Почему?
   - В отместку за отца Мефодия.
   - Спорим, ошибаетесь?
   Спорить было некогда. Монах подошел к их столу и остановился. Монах как монах. Мантия до пят. Седые коротко остриженные волосы. Бледное, сужающееся книзу лицо. Бородка, усы.
   - Was habe ich gesagt? * - возликовал Миклош.
   - Синьоры говорят по-немецки? - обрадовался монах. - Добрый день.
   - Добрый день! - закивал Иван. - Guten Tag. Good day **.
   Монах недоуменно пожал плечами и перевел взгляд на Миклоша.
   - Синьоры не станут возражать, если я разделю с ними трапезу?
   - Синьоры возликуют! - засуетился Иван. Вскочил, пододвинул монаху кресло. - Милости просим, ваше святейшество. Премного нас обяжете.
   Фраза была выдана по-русски, монах наверняка не понял ни слова, но жест был достаточно красноречив, и монах, улыбнувшись, принял приглашение.
   Иван покосился на венгра. Тот хранил благопристойное выражение лица, но глаза так и искрились весельем.
   - Синьор итальянец? - галантно осведомился Иван на немецком.
   - Да, - кивнул монах.
   - И синьора, разумеется, зовут отец Юлиан?
   - Не угадали, - улыбнулся монах. - Меня зовут Джордано.
   - Джор... А, ну да, конечно! - спохватился Иван. - Джордано Бруно. И как я сразу не догадался?
   - Откуда вам это известно? - изумился монах.
   - От верблюда, - Иван опять перешел на русский.
   - Не удивляйтесь, синьор Джордано, - поспешил вступить в разговор Миклош и под столом толкнул Ивана коленом. - Мы тут все друг о друге знаем. Скоро вы в этом убедитесь.
   Монах все еще не мог оправиться от изумления.
   - Что будете есть? - продолжал венгр. - Спагетти?
   - Да, - машинально согласился монах.
   - И глоток-другой кьянти?
   - Синьор угадывает мысли? - Монах начал понемногу приходить в себя.
   - Синьор и не то еще умеет! - заверил Иван по-русски и в свою очередь двинул Миклоша коленом.